ДБР Конец игры

Начало этой истории происходит через 20 лет после "ДБР в Средиземье".
http://www.proza.ru/2010/01/21/990
Последняя глава истории- через 47 лет после "ДБР в Средиземье.

Патрононепропиваемая четверка постарела, дети Марыча и Макароны повзрослели, и только Черный Майя - все тот же вечноюный раздолбай. Впрочем, тот же ли? И что с ним будет, когда призвавший его Вершитель окончит свои смертные дни?

===================================================

По осеннему скверу ветер гонял останки желтых листьев. По асфальтовой дорожке мимо голых лип нескорым, но все же пружинистым шагом шла немолодая дама в форменном плаще цвета хаки и с майорскими звездами на плечах. В сгибе локтя ее устроилась папка  с резинкой-фиксатором из тех, что так любят студенты и жертвы коротких бумажных командировок. На студентку женщина-майор уже по возрасту не походила, зато второе предположение било в цель: Людмила Макаренко, скромный преподаватель одного из военных училищ, на три дня прибыла из своей третьепрестольной в Первопрестольную.       Ветеран чеченской войны до сих пор ненавидела бумажную работу, но и на месте усидеть не могла, поэтому в командировки моталась охотно, начиная с тех давних времен, когда их с Марычем детишки пошли пешком под стол. Классическая пара «папа-врач, мама-преподаватель» (с поправкой на то, что врач из медицины катастроф собирает из кусочков жертв ДТП, а преподаватель стрелковой подготовки до сих пор показательно вышибает десятикопеечные  монетки с двадцати шагов без помощи оптики) рано приучила отпрысков к самостоятельности.
      Возле лавочки с изогнутой спинкой Макарона притормозила. Парк был пуст, и лавочки свободны, но ей приглянулась именно эта, рядом с облезлой липой, в ветвях которой  суетливо хозяйничали галки. Посмотрела на часы: до поезда еще три часа и одиннадцать минут, торопиться некуда. Подложив папку под себя, женщина присела на лавочку, вынула старый побитый жизнью жестяной портсигар и очередную «Ангару».
      Людмила курила, щурилась на осенний сквер, вспоминая, как очень давно, еще будучи  девчонкой-курсантом, добиралась в Москву «на собаках» к подруге Ленке-Петле. Вспоминала свои аэродромные похождения с шоколадом. Ностальгические мысли мешались в седой голове с наказами домашних: Мотьке и Бимке привезти с Арбата футболки с АК-47, Марычу – пять блоков «Guitanes» без фильтра, майору Веретеникову дочь передала Реоматил-гель, завезти по приезде сразу… вроде, ничего не забыла. Женщина так крепко задумалась, что не заметила, как в конце аллеи появился странный прохожий.
      Высокий парень в темных очках, одетый явно не по погоде: в кожаную куртку-косуху и джинсы – уверенно шагал меж мертвых серых деревьев, и за его спиной развевался хвост черных волос. Он явно не был праздным зевакой, слишком уж решительно он приближался к лавочке.  Впрочем, ветеран чеченской войны имела неплохое периферийное зрение, так что  долговязую фигуру она заметила раньше, чем ее обладатель – явный неформал - нагло плюхнулся на лавочку рядом.
- Ну и? – немолодая женщина как бы невзначай хрустнула костяшками, разминая пальцы левой, ведущей руки. – Закурить не дам, место не уступлю, время не подскажу, до угла не подвезу. Еще есть пожелания?
      Парень снял свои столь нелепые в пасмурный день темные очки.
- Тху! – ахнула Людка, не веря глазам, и полезла обниматься словно девчонка.
- Я! – довольно подтвердил таирни. – Ну как, ты рада?
- Н-ну да.. – протянула она, настороженно разглядывая внезапно встреченного персонажа из далекого и полуреального прошлого. И как тогда, в момент самой первой встречи мозг кольнула тревожная иголочка.  За сорок с лишним лет Макарона усвоила, что просто так Сотворенный не появляется. – Что-то случилось, так?
Майя вздохнул. Улыбнулся грустно.
- Случилось? Ха! Довольно давно случилось уже… - не очень определенно сказал он.
Макарона мудро решила перевести разговор на другую тему.
- Как там Тано поживает?
Майя скривился.
-Тано… Известно как, все прекрасно, они с Элхэ привет тебе просили передать. В общем, у него своя вечная и счастливая жизнь, а у меня своя…
Тут он снова вздохнул.
- Постой-ка! – глаза Людмилы округлились. – Ты что, больше не живешь там? Неужели ты из дома ушел?
- Я ж тебе уже сказал, у него своя жизнь. Семейная. Не хочу мешать, вот и все.
      Женщина понимающе хихикнула и, подмигнув собеседнику, полезла в карман за сигаретами. Гортхауэр, являя собой образчик этикета, тотчас же поднес даме зажигалку. Синеватый дым поплыл над лавочкой в тщетной попытке согреть холодное октябрьское небо
- А сам-то как? Нашел себе.. хм… кого-нибудь? – и Людка с неожиданным для женщины ее возраста озорством ткнула собеседника в бок локтем. Тот лишь поморщился.
- Я-то нашел, да только себе на беду.
-Как на беду? Умерла, что ли она у тебя?
- Нет, не умерла. – От прямого и откровенного взгляда Сотворенного Людмиле стало не по себе. Майя одним движением непроглядно-черных зрачков словно приморозил ее к скамейке.
- Она… она меня на смертного променяла, представляешь?
      Глаза Гортхауэра смотрели в упор, не мигая. Как два холодных дула. Бывшая десантница сглотнула и слегка отодвинулась.
 – Поиграли в свободу выбора, что называется. Выбор оказался не в мою пользу. Надо как-то учиться проигрывать, что ли?
- Тху… да ты что? - потрясенно, и, как показалось Майя, с оттенком сочувствия, шепнула женщина – Вот дурачок…
- Дурачок не дурачок, а Вершителя проморгал, - мрачно оргызнулся Гортхауэр. – И теперь вообще хер знает что! Один остался, как дурак, бля!
Он со злостью вырвал из рук собеседницы портсигар, щелкнул крышкой. С третьей попытки прикурил «Союзину» и жадно сделал несколько затяжек.
-Гортхауэр… ты разве куришь? – только и смогла вымолвить Макарона, растерянная таким поведением Майя.
      Тот помолчал немного, пялясь в пятнышко раздавленной на асфальте жвачки. Обтянутые косухой плечи подрагивали от напряжения или холода. Движимая все той же жалостью, Макарона не без труда обняла широкие плечи, прислонилась, и стала покачивать набычившегося парня, как поступала со своими повзрослевшими сыновьями в момент их самокопаний и обид. Да он теперь и был для нее, старой и мудрой,  таким же обиженным на весь мир мальчишкой. Тху вздрогнул от прикосновения теплых рук.
- Может… может ты все-таки передумаешь, а? – он нерешительно покосился на Макарону, и, приблизив лицо, по-собачьи потерся холодным носом о щеку собеседницы. – Ты правда мне очень нужна.
Нос был таким холодным, что Макарона невольно почесала парня за ухом. Потом неловко отдернула руку и тяжело вздохнула.
- Гортхауэр, Ортхэннер, мальчик мой… Ну пойми ты: у меня семья, дети. Муж любимый. Да и зачем я тебе, я ведь Смертная. И к тому же немолодая уже.
      Таирни поперхнулся дымом и громко закашлялся, спугнув руку Людмилы и стайку галок.
- Ну ты даешь! – просипел он, уняв спазмы, - Смертный Вершитель – это что-то новенькое! Вот смеха ради во Владик съезжу, Тано расскажу, пусть тоже похихикает.
Макарона одарила его укоризненным взглядом.
-Хотя… вот скажи-ка честно, Вершитель. Ты смерти боишься?
- Да как тебе сказать… - хмыкнула ветеран чеченской войны, - не очень. Мне по должности не положено было ее бояться, вот я и не боялась.  А потом как-то привыкла. Знаю, что однажды это произойдет все равно. Да и что ты об этом спрашиваешь? Запасной вариант, что ли, предлагаешь, а? Исполнитель желаний ты наш?
- Да, Тьма изначальная! – с неожиданной силой крикнул Майя и звук его эхом разбежался по пустому вечернему парку. Порыв ветра подхватил стайку мертвых листьев с асфальта и взметнул их вверх, к темным тучам. – Я предлагаю тебе «запасной вариант»!
- Бессмертие? – ехидно поинтересовалась женщина, на которую все это инфернальное оформление впечатления не произвело. – Так это уже старо, ты тогда, лет  эм–надцать назад тоже предлагал.
- Бессмертие физически невозможно. Здесь, в этом мире – нет. А в том мире, где мы будем вдвоем – да.
- Тху… я ведь уже говорила тебе. Я не боюсь смерти. Пусть случается то, что должно случиться. Это естественно и нормально.
- А старость и немощь? Это тоже естественно и нормально? – вкрадчиво прошептал Майя на ушко и явственно увидел, как дернулась седая голова Макароны. Попал…
В точку попал, мерзавец.
-Искушаешь, сволочь? – холодно поинтересовалась она, выбрасывая окурок, и по давней армейской привычке раздавила его каблуком.
- Дура ты, Вершитель… Я же… зачем ты меня намертво к себе привязала? Я не могу без тебя, пойми, это не глупая метафора ваших смертных влюбленных!  Я теперь завяз в этом мире, как муха в сиропе, без тебя мне отсюда не выбраться! Эх, что ж мы на год раньше с тобой не повстречались тогда.
      Людмила смотрела на несчастного таирни с жалостью. Жалость была искренней, к тому же она чувствовала ответственность за его страдания. Он прав, это ее неосторожные строчки выдернули в этот мир книжного персонажа, наделив его плотью и кровью. Но чем теперь она может помочь?
Макарона еще раз внимательно изучила Сотворенного. Милый молодой мальчик, забавный в своей резкости и порывистости. Высокий. Красивый, да. Немного похож на их с Марычем сыновей-близнецов. Но именно мальчик – не могла она смотреть с позиции своего возраста на него как на пару для себя, хоть убейся! Он как был мальчишкой так и остался, а она уже… Призрак надвигающейся старости, разбуженный речами Гортхауэра, вновь встал перед внутренним взором. Старость – это время, когда она потеряет здоровье и силу тела, гибкость и ясность ума.  Брр! Увядание день за днем.. не-ет!
      Макарона поморщилась, отгоняя гадкие картинки воображения. Еще раз посмотрела на таирни, следящего с надеждой за ее богатой мимикой. И тогда в мозгу бывшей десантницы начал вырисовываться план.
- Тху, слушай, у меня идея. Смотри, я ведь физически смертна, так? Так. Сколько я еще протяну? Пусть лет тридцать, плюс-минус пару лет. Так вот, я тебе предлагаю: давай мы вернемся к этому разговору тогда, когда я соберусь копыта отбросить. А?
- В момент твоей смерти? – азартно прищурился Майя.
-Нну да… - Макарону слегка покоробил его энтузиазм.
- И тогда ты согласишься пойти со мной?
Женщина маялась, не решаясь дать ответ. Она боялась. Такое обещание здорово смахивало на продажу души.
- Послушай, а вопрос можно?
- Валяй!
-Что произойдет с моим мужем? – глядя в упор, спросила она. В ответ таирни скорчил рожу.
- Ну ты даешь! Я-то почем знаю, что я тебе, ясновидец что ли? Сама за ним следи, раз уж его выбрала.
- Не дури, Тху - строго одернула его Людмила. – Я имею в виду: что произойдет с ним  после его смерти.
- А ничего не произойдет – деланно зевнул бессмертный раздолбай. – Исчезнет просто. Или не исчезнет, рай там, ад и все такое. А если ты насчет вашей с ним загробной встречи намекаешь, то это все бред. Не будет такого.
- Почему?
- Потому что ты Вершитель, а он Смертный. И все. У тебя еще есть вопросы?
      Людка покачала головой, совершенно расстроенная. Она даже как-то съежилась, уменьшилась в размерах. Горькие складки возле губ и поза делали ее похожей на старую нахохлившуюся сову.
- Тогда вернемся к нашим баранам. Что ты решила?
- Да – кивнула Людмила. – Я обещаю пойти с тобой.
- Тогда до встречи! – обаятельно оскалился таирни, и, резко поднявшись со скамейки, растворился в темноте.

==========================================

POV Марыч



      Я проснулся ночью. Мне и раньше доводилось просыпаться ни с того, ни с сего – все-таки фронтовое наследство чертово, нервы хуже истрепанной мочалки. Но никогда еще это не происходило настолько осознанно. Точно кто-то включил рубильник – бах! – и никакой сонливости. Ну и? Повернулся влево, скользнул взглядом по лицу спящей супруги. Перевел взгляд на часы: зеленые «03:11» на электронном табло. Все-таки Людка такая смешная когда спит! Это днем она у нас серьезная, строгая, незаменимо-ценная, а ночью сопит в две дырочки, спокойно так. Слава Богу, теперь хоть во сне не кричит, а то после войны было. Отпустило, наконец-то… А вот мне не судьба. Тупая боль – вечная спутница, и вполне материальна ее причина. То слабее, то сильнее – а разница? Торчит в сердце остромордая дрянь, девять граммов, никуда не денешь. Угораздило же неоперабельным ранением обзавестись. Все-таки регенерация оборотянская эта вышла мне боком. Обычного человека пуля в сердце убила б сразу, а у меня она в стенку левого желудочка вросла, пока до госпиталя везли.  Прижилась как родная, блин. Что ж ты теперь меня будишь-то ночью, чего тебе надо, пуля?
      Лишь выглянув в окно, я понял в чем причина приступа боли. Начиналась гроза…

      Ионизированный воздух был свеж, но мне он показался густым как расплавленная пластмасса. В ушах звенело, но мир вокруг отчего-то был удивительно четким и ясным. И как-то само собой пришло решение.

      Я встал и оделся, не включая свет. Особенно пришлось поводиться с ботинками: шнурки бы еще полбеды (мне, военному хирургу, наощупь узелки завязать – раз плюнуть), основной проблемой было не перепутать в темноте собственную обувь с щегольскими штиблетами мох ластоногих сыночков. У отца 42-ой размер, у матери – и вовсе 36-ой, всю жизнь в армии с берцами мучилась, а у этих откуда-то как на подбор 44-ый, прямо как у дяди Тху!

      Выйдя из подъезда, сделал то, о чем давно мечтал – закурил сигарету. Почти невидимый на фоне ночного неба дым застывал в неподвижном предгрозовом мареве, висел на уровне моей головы, не желая рассеиваться. И понял, чего мне не хватает. Простора. Да-да, простора не хватает, всюду – высотки, асфальт, низкое закопченное небо, ледяные глаза ночных фонарей. Город я просто ненавижу. Всей волчьей сущностью, этим давним подарком  Черного Майя, я ненавижу городские запахи и тесноту. Мне было тесно везде: в этом городе, в этом дворе, в собственном теле. Ноги сами понесли меня в ближайший парк.
      В памяти всплыла строчка песни «Я отправлю себя гулять». Да, отправлю вот сегодня. Руки в карманы, в зубах сигарета, звук шагов – позади. В голове было легко и пусто. Наверное, я знал уже, что не вернусь обратно в теплый дом. Незачем.

END POV



***



POV Гортхауэр



      На душе было премерзко. Интересно, а есть ли у меня душа? Можно было бы, конечно, списать мое дурное настроение на плохое качество вчерашнего пива, но я-то знал, что крепкие, креплёные и слегка разбавленные напитки тут не при чем. Даром предвидения я, простой Черный Майя, естественно, не обладал, но сейчас даже тени сомнения не испытывал: Вершитель… Я прямо чувствовал, как за Ее плечами тает призрак того смертного, что стоял у меня на пути всю жизнь. Всю его жизнь, ха! Лично я бессмертен.
Все произошло даже быстрее, чем я думал. Сколько там живут людишки? Лет восемьдесят? Какая удачная рана, изысканно отсроченная смерть. Создательница моя,  уже совсем скоро ты станешь свободна от всех своих глупых обязательств. Потерпи немного, мой глупый Вершитель! Я приду, и у тебя будет шанс исправить свою чудовищную ошибку. Я забуду все, что ты говорила до этого, будем считать это простым всплеском женских эмоций, досадным недоразумением. Ты будешь со мной… ****ь! – это я споткнулся о ступеньку и едва не загремел вниз по лестнице. Поспешишь – судьбу насмешишь. Было бы довольно глупо убиться, навернувшись с лестницы в дешевом придорожном мотеле, когда впереди ждет Вечность!
      Чуть прихрамывая, я спустился во двор, освещенный парой чахлых  ртутных фонарей. На стоянке возле припаркованных байков неугомонный Митяй по кличке «Кабан» облизывал очередную подружку. Не, ну дает! Он вообще спит когда-нибудь? Стараясь не привлекать внимания, я по тени подобрался к своей черной спортивной «Ямахе», спьяну нареченной Назгулом в день покупки. А это еще что? Какая сволочь каску на руль мне повесила? Это что, намек такой? Сроду в шлеме не  ездил…
В нетерпении отшвырнув дурацкий головной убор – излюбленную тему задушевных бесед с гайцами – я перебросил ногу через седло.
-Тёма, ты куда это намылился?
      От знакомых звуков простуженного голоса я вздрогнул. Толстый Митяй и его девушка, бросив свое занятие, подозрительно таращились на меня в четыре глаза. «Тёма» - это я, в смысле. Дурацкое имя, еще со времен института (не мог же я под настоящим своим Именем Сути документы подавать, согласитесь?), а Артём – это по аналогии с Артано. У меня единственного из байкеров нет прозвища, только имя. Какую только кликуху не пытался себе повесить: и Тху, и Мелькорыч, и Саурон (фу, тошнит, бля!). Нет, все равно так и остался Тёмой.
-Кабан… - я досадливо замялся, подыскивая слова. – Мне срочно надо ехать.
-Ты че, сдурел? Посреди ночи?
-Митяй…
-  Я уж 34 года как Митяй! Тёмка, не дури! Куда ты поедешь, нынче грозу обещали по радио.  Не пущу нахер!
      Легко спрыгнув со своего слоноподобного «Урала», Кабан загородил дорогу. Его гротескная, пузатая фигура в розоватом свете фонарей выглядела особенно внушительной. Я спокойно повернул ключ в замке зажигания, и «Назгул» зарычал.
- Артем, не надо! – умоляюще вскрикнула девушка Митяя. – Пожалуйста!
- Я сказал! Мне надо! С дороги! Оба!
      Вспыхнули фары. В их ослепительном дальнем свете и реве мотора последним, что я успел увидеть, был Кабан, метнувшийся в сторону от вставшего на дыбы железного коня. Ха! Тормоза придумали трусы! Трасса звала меня, и я помчался на зов серой асфальтовой нитки, связавшей меня в эту ночь с моей целью. Моей и только моей!

END POV



***



POV Марыч



      Я сидел на лавочке, курил и щурился на вспышки молний. Стихия бушевала, капли дождя прыгали по асфальту прямо перед скамейкой. Перед внутренним взором вставала давно позабытая картина: пули, бьющие в камень на уровне глаз. Искры, мерзкий скрежет и каменная крошка… Бесполезный автомат в руках… И нет рядом Людки с ее верной СВД, чтоб прекратить эту бестолковую пальбу. Ах, сейчас бы один снайперский выстрел, и автомат со своим хозяином умолкнут навсегда, захлебнувшись: один – очередью, другой – криком.
      Чего это я? Я встряхнулся, отгоняя военный глюк, и вдруг осознал, что боль в сердце стала еще сильнее. Небо всей своей тяжестью обрушилось вниз, сдавило грудную клетку. Людка расстроится, если я сейчас подохну…  Да какая там Людка… не вздохнуть!
      Я встал с лавочки , шагнул под дождь. Струи ливня стекали за воротник, прохладными ручейками ползли вдоль спины. Зашипел и погас бычок в пальцах.
      Шаг… еще шаг… Боль не отпускала, точно чертов хирург-недоучка пытался сейчас извлечь эту самую пулю без анестезии.
      Ибрагим… Матвей… еще шаг. Димон… Артур… Шаг…
      Дождь в лицо, это небо стекает в глаза. Ну же, не тяни. Хватит уже, я иду…
На седьмом шаге я почувствовал, как подогнулись колени и на секунду я повис в пустоте. Навстречу мне летел мокрый асфальт, но самого удара я так и не ощутил: меня уже не было здесь.

END POV



***



POV Гортхауэр

 

      Ветер бил в лицо, хлестал по щекам стремительным ладонями. Я был без наушников, и впервые меня в пути не сопровождал арийский металл, перемежаемый кипеловскими воплями. Если б я мог видеть в этот миг себя со стороны, то, пожалуй, испугался б: ухмылку стянуло в оскал. К черту наушники, «Арию» и Кипелова! Я летел сквозь ночь по трассе, и свет - жалкий пленник фонарных столбов, рушился под колеса в бесплодной попытке покончить с собой. Асфальт плавился от слез этого незадачливого самоубийцы. Ночь подарила крылья: ветер, трасса и пылающая в крови жажда скорости. В голове проносились обрывки текстов песен «Арии». Обрывки прошлого. Где-то вдалеке на горизонте сверкали молнии, а я, как безумный метеор, приветствовал их хохотом.
      Я – король дороги! Я – герой асфальта! Я свободе-ен!!!

      Ослепляющая боль ударила в сердце, и я захлебнулся своим смехом. Поворот… как он некстати. Я стиснул зубы, закладывая крутой вираж. На мгновение я успел заметить в зеркале заднего вида несущийся за мной кабановский «Урал». Хрупкая женская фигурка за могучей спиной Митяя. Боль не давала вдохнуть, по щекам катились слезы. Наверное, из-за их пелены я слишком поздно заметил эту цистерну. До нее оставалось метров семь, я еще мог бы успеть затормозить, но вдруг мне стало так хреново, как было тогда, в прошлой жизни в момент развоплощения. Я не выпустил руль, но видел, что лежащие на нем мои руки сделались прозрачными. Какая гадость – терять собственное тело! Тьма Изначальная, кто б знал!
      Чья-то могучая рука сгребла за шиворот и с силой дернула то, что осталось от меня, вверх в надмирную пустоту.
      Последним, что я видел, был мой байк, с разгона влетевший в стоявший бензовоз возле заднего колеса и последовавший за этим гигантский столб черно-багрового жирного пламени. Пламя затопило все небо без остатка, но звуков взрыва я уже не услышал…

END POV


***



- Тёма-а! – Кабан ревел во всю мощь своих легких. Не переставая орать, он летел по трассе на верном «Урале», но, увы – его вопли слышала лишь Ирка, крепко вцепившаяся в косуху Митяя сзади.
      Байкер заковыристо выругался – он потерял из вида преследуемый мотоцикл и его чокнутого хозяина. Легкая «Ямаха» попросту ушла за поворот и полутонный «Урал» не мог догнать его. Черт! А перед поворотом еще и скорость придется сбросить, чтоб не занесло на мокрой дороге! Уйдет ведь, сука!
      Наплевав на все правила, Кабан лихо вписался в изгиб асфальтовой змеи. Его глаза расширились ои страха. Нет, не за себя – за этого молодого идиота на спортивной «Ямахе».
-Тёма стой! Убьешься ж нахер! – заорал он в отчаянии, заметив стоящую поперек дороги рыжую цистерну с клеймом «Татнефти».  Он даже не успел обругать суку-шофера, дрыхнущего сейчас где-нибудь в кемпинге и бросившего свою машину на произвол судьбы.

      Чадная огненная стена с жутким ревом рванулась к небу, сметя все на своем пути. Не было больше ни бензовоза, ни «Ямахи», ни Тёмы – ничего не было.

      Отброшенные взрывной волной Кабан и его девушка уцелели чудом. В полном шоке байкер смотрел на пламя остекленевшими глазами. Он не чувствовал жара, не видел, как с земли поднялась Ирка и тотчас же осела со стоном боли в сломанной ноге. Он видел только пламя, в котором навеки исчез его непутевый друг.
      Но больше, чем страшная смерть Тёмки, Кабана пугало другое. Костлявая – она и есть, и рано или поздно придет за каждым, к кому – в виде кирпича на голову, к кому – в облике бензовоза на дороге. Но байкер готов был поклясться, что в тот момент, когда «Ямаха» врезалась в цистерну, на ней… никого не было. Тёмка исчез!


=====================================================


Прошло еще 27 лет.

«У тебя остается три выхода: сдохнуть, или стать на крыло,
Или просто считать, что нынче ты в отпуске.
Отпуск: три дня не считая дороги»
/Олег Медведев «Отпуск»/





      … Белый купол палаты… Полная луна светит в больничное окно. Ночь и тишина. Здесь, в республиканской клинической больнице в отделении кардиологии медленно умирала пожилая пациентка. О том, что шансов нет, знали все: и врачи, и родные, и она сама. Кандидат медицинских наук, профессор Гайнуллин, только разводил руками: чего ж вы хотите, чудес не бывает. С такими заболеваниями, в таком возрасте, и опять же – с травмой сонной артерии – надежд, увы, никаких. Двое сыновей пенсионерки, мужчины-близнецы лет сорока, старались как могли, их зарплаты и ветеранская пенсия больной позволяли обеспечить отдельную палату, усиленное наблюдение, дорогостоящие операции, но и только. Надежды, действительно, не было: в последний месяц пациентке стало хуже – полная неподвижность, слабый пульс. В сознание она уже не приходила, и врачи продолжали искусственно поддерживать жизнь в изношенном теле. Единственным доказательством жизни женщины оставалась прерывистая, слабо пульсирующая осциллограмма сердечной деятельности. Неровная ломаная зеленая светящаяся линия на черном экране. Линия жизни в пустоте небытия…

      Окно палаты бесшумно распахнулось, и на подоконник легли пальцы. Подтянувшись на руках, неведомый пришелец в два счета перемахнул подоконник, даже не задев стоящий на нем больничный фикус и оказался внутри. Вслед з ним в палату ворвался свежий воздух, трепля марлевую занавеску. Темная фигура шагнула к изголовью койки, где, опутанная проводами и трубками лежала больная. Пришелец тревожно покосился на экран: пульс становился все реже, линия из ломаной сделалась слегка волнистой.
-Ф-фу, бля, еле успел! – негромко проговорил он, тяжело дыша, словно после бега. Он плюхнулся на кровать рядом с умирающей и сжал иссохшую ледяную ладонь. Бросил еще один взгляд на экран:
      Прямая… все.
      Пришелец наклонился, вглядываясь в темноте в мертвое старческое лицо. Тихо вздохнул, заморгал часто-часто. А потом вдруг неожиданно выпустил руку и… отвесил несильный тычок под ребра.
- Вершитель! – позвал он нетерпеливо. – Эй, Макарона, мать твою! Вставай, бля, подъем!
- … а пошел ты… - раздался сварливый сонный голос. Но ночной гость не унимался. Его холодные пальцы больно сжали заострившийся восковой нос жертвы. Вернее, больно жертве было бы, если б она была живой. И тем не менее…
- Я кому сказал вставай! Быстро!

      … Людмила Макаренко с трудом приподнялась и села, глядя в темноту непонимающим взором. Никогда еще она не чувствовала себя настолько отвратительно, даже после попоек с вертолетчиками из Ханкалы. Она жадно втянула ноздрями свежий воздух, расправляя какие-то неродные, и будто бы слипшиеся легкие. Медленно отступили боль и темнота, застилавшие мир. Возвратилось зрение. Тут ее вновь обретенный взгляд сфокусировался на ближайшей фигуре, опознавая предмет. Память сработала быстро.
-Тху!
- Ну наконец-то! – облегченно рассмеялся ночной гость. – Узнала!
Людка почесала распухший нос.
- Ты че приперся-то ночью? – хрипло поинтересовалась она.
- Ну нифига себе! –обиделся Майя. – Ты же сама меня пригласила.
-Когда это я тебя приглашала? – тупо переспросила она. – И где я вообще?
- Давно приглашала. В прошлой жизни. Когда мы встретились в одном московском скверике. Ты мне тогда пообещала кое-что, помнишь?
      Лоб Макароны покрылся ледяной испариной, до нее начинал медленно доходить смысл речей Сотворенного. «Обещала в прошлой жизни»… Она нерешительно обернулась и еле сдержала крик: позади на больничной койке лежало безжизненное тело пожилой женщины, похожее на пустой разлохмаченный кокон.
- Умерла я, значит, да? Во дела – Макарона повернулась к довольно ухмыляющемуся таирни и потрясенное выражение сошло с ее лица, сменившись ненавистью: - Ну и сволочь же ты, Тху! Не мог раньше прийти!
-Сволочь у нас сегодня ты по расписанию дежурств, - невозмутимо огрызнулся Майя, - Знаешь, на тему «не мог раньше прийти» я тебе отвечу так: не в моих правилах безутешных вдов до суицида своим видом доводить. Мы же договорились подождать лет тридцать-сорок, вот я и ждал.
- Прошло уже сорок семь…
- И потом, была еще одна хм… причина – он поднял указательный палец, подчеркивая важность своих слов.
- Какая? – потрясенная происходящим Людмила соображала не лучше чем укуренный гопник.
- Да вот… муженек твой благоверный, будь он неладен!
- Что?! Ты… ты его видел?
- Не только видел, но и… ладно. Начну сначала. Открою тайну: когда он умер, я поначалу весьма эгоистично обрадовался. Но, как оказалось, рановато. У меня из головы вылетело, что мы - кровники. И я сам не заметил, как он шустренько утащил меня за собой в небытие.
       Где-то между второй и третьей платформой тоннеля, в конце которого обычно бывает свет и все такое, я обнаружил рядом с собой некую бестелесную субстанцию. Узнав меня, субстанция обложила меня таким матом, что я чуть обратно не ожил!  Шокированный этой наглостью, я попытался выяснить причину столь нерадушного приветствия.  Ну да… лучше бы я промолчал! Он орал на меня, что я, дескать, еще при живом муже приставал к его жене, и что теперь, мол, я непременно воспользуюсь горем вдовы для воплощения своих гнусных планов…
      Он орал на меня довольно долго, думаю что э-э-э, в твоем мире прошла пара лет. Я стал отшучиваться, старался перевести разговор на другую тему, но тогда этот гад попытался набить мне морду! Ты представляешь себе бестелесный туман, распускающий руки? Нет? Ну и правильно. Нет, разумеется, он не мог причинить мне вреда, но и я ему – тоже. Через некоторое время до нас с Алхором дошло, в какой жопе мы оба с ним оказались. У меня осталось тело и древняя Сила Майя, а у него не было больше тела, но были чувства и воспоминания.
      Еще пара лет ушла на споры и пререкания, в ходе которых печальная истина стала лишь яснее: из небытия мы можем выбраться только вдвоем. Бедный маленький Гортхауэр так мечтал быть любимым, но он никого не умел любить сам. Зато большой сильный Алхор умел и дружить, и любить, и вообще – жить он умел, понимаешь? Но не мог: тела-то у него больше нет! Да и не положено простым смертным с собой забирать свои временные оболочки, попользовался – и будет. Обратно после смерти возвращаться им тоже не положено. И тогда мы пришли с ним к оригинальному консенсусу.
- Чего? – мучительно скривившись, переспросила Людка, окончательно потерявшись в потоке фраз.
- К согласию, говорю, пришли! – пояснил Майя. И добавил – Никогда бы не подумал, что смерть так скверно действует на умственные способности. Надеюсь, это пройдет. Ну так вот: перед нами двумя было единственное решение проблемы. И мы его приняли.
- Как?
- Да очень просто. Лучше всего назвать это слиянием. К огромному взаимному восторгу раздвоения личности у нас не наблюдалось. Так получился я.
- Да кто ж ты, наконец? – рявкнула потерявшая терпение Макарона. – Ты Марыч или Тху в конце концов?!
Вопрос в стиле Фауста заставил ночного гостя призадуматься. Он наморщил физиономию и до боли знакомым Людке движением почесал кончик внушительного носа.
- Я – мы оба, если можно так сказать. Я Марыч со всеми его воспоминаниями и хроническим бессмертием Майя.
- Но физиономия-то у тебя самая майярская.
- Ничего себе, физиономия! Между прочим, эту физиономия ты мне сама придумала. Тело-то осталось от Гортхауэра. Можно было бы, конечно, что-то подправить, но Алхор (давай я буду нас после слияния называть так, чтоб ты окончательно не запуталась, ладно?) признался что ему кажется, будто внешность Гортхауэра тебе больше придется по вкусу, раз уж ты, как автор наделила ею своего героя. Еще и Фрейда приплел, психиатр хренов!
- А душа чья?
- А пес ее знает. Гортхауэр был твоим идеалом и получился на редкость макаронообразным по характеру. Душа Алхора – реальная, ее никто не сочинял. Но за те двадцать лет, что вы с Марычем уживались как-то вместе, вы сделались похожи меж собою. Одним словом, теперь все эти проекции разных существ слиты во мне. Лучше всего и правильнее сказать, что я – Марыч, только повзрослевший, приобретший силу и бессмертие Майя. Но теперь его судьба зависит от твоего решения. Уйдешь ли ты прочь или отправишься со мной – твой выбор будет означать конец истории или ее продолжение. Ты Вершитель.
      Ночной гость умолк и опустил голову, словно поклонился.
- Я Вершитель… - медленно повторила за ним Макарона. – Я иду с тобой!
Она подала руку собеседнику. В ответ его глаза сверкнули, и он улыбнулся такой знакомой и родной марычевской улыбкой, что у Людки сердце подпрыгнуло. Хоть и непривычно было видеть пока эту улыбку на новом лице.
- Вот мы и вместе. Снова.
-Как мне называть тебя?
- Зови как хочешь, я приму любое имя – пожал плечами парень.
- Тогда пусть будет Алхор. А то я все-таки запутаюсь.

      Макарона встала. Распахнулись в ночь нечеловечески огромные глаза. Зрение было отличным, исчезла слабость и боль в суставах. Только сейчас она поняла, что во рту у нее – крепкие молодые зубы, и к тому же все до единого на месте. Не веря ощущеням, она ринулась к зеркалу. Движения давались легко, тело пело от переполняющего душу восторга.
      В маленьком забрызганном зеркале над больничной раковиной перед шестидесятипятилетней пенсионеркой, двадцать лет назад потерявшей мужа и смысл жизни, стояла здоровая широкоплечая девица с наглой квадратной физиономией и орлиным носом. Исчезли стянутые в пучок седые волосы – вместо них на голове красовался рыже-каштановый уставной «ежик» с пышной, правда, челкой на глаза. Вместо больничной пижамы и тапочек молодое тело облегала черная безрукавка и камуфляжные брюки под офицерским ремнем, заправленные в голенища новехоньких берец.
- Бля! – выдохнула девушка в зеркале. – Это ж я!
- Ага. Ты самая и есть, только пятьдесят лет назад. Если не ошибаюсь, тебе сейчас семнадцать или чуть больше.
Людка обалдело провела рукой по правой стороне шеи. Шрама не было.
- Нету, нету – успокоил Алхор. – Ты же всегда мечтала от него избавиться.
Людмила переключилась на изучение плеча. Татуировка никуда не делась.
- А это?
- А это осталось! – заржал парень – Не рассказывай только , что ты хотела ее свести, ты ж всегда так гордилась этими ВДВшными штучками.  Лучше пошли быстрее, а то дежурная медсестра придет. Надо объяснять, что тут начнется, когда она увидит мертвое тело?
      Он вскочил на подоконник. Макарона последовала за ним, но, глянув вниз, отшатнулась, сглатывая.
- Ух ты, бля, второй этаж…
Парень закатил глаза.
- О боги, до чего я дожил! Десантник боится высоты!
- Что? Это кто боится еще тут?
В коридоре послышались шаги.
      Беглецы переглянулись и, взявшись за руки, молча сиганули вниз. А еще тремя минутами позже где-то за оградой РКБ взревел мотор «Урала». 

Есть истории, которые никогда не заканчиваются!

/2008 год/