III Переезд к тёте
------------------
Вечером того же дня к нам приехали на арбе юноша и женщина, по-моему, они были родственниками мужа моей тёти Супият - сестры мамы. Они быстро загрузили наше барахло на арбу, и мы куда-то поехали. Женщина удивленно спросила:
- Сиз къалай джашагъансыз бу кюнге деричи? (Как вы выжили до сего-дняшнего дня? - Авт.).
Она и юноша говорили на карачаевском языке, поэтому мы доверяли им, не боялись и согласились поехать с ними. Чувствуя себя защищенными, мы успокоились после всего пережитого за день и заснули. На счастье, дорога благоприятствовала, нам не встретились ни комендантские патрули, ни какие - либо путники. Ночь была тёмная, но наш молодой возница ехал уверенно, аккуратно объезжая людные места. Видимо, не первый раз выполнял такую тайную миссию.
«Спецпоселенцы», как именовались представители депортированных на-родов, лишались многих гражданских прав. Так, право на свободное передвижение было строго ограничено комендантским режимом, который под страхом каторги запрещал переезжать из одного населенного пункта в другой или же навещать родственников без специальных пропусков.
Под утро мы доехали до дома нашей тёти Супият. По приезде она нас накормила и уложила спать. Людей, которые нас привезли, мы больше никогда не видели, передав нас тёте Супият, они тут же уехали в неизвестном направлении. Мы им в душе всегда благодарны, дай Аллах им здоровья и благополучия.
Тётя Супият жила в совхозе «Пахта-Арал» Южно-Казахстанской области. Эта безлюдная местность называлась Голодной степью и отличалась крайне суровым, непривычным для карачаевцев климатом. Хлопководство здесь считалось стратегической отраслью. Люди трудились в основном на посевах хлопчатника. У тёти было очень слабое здоровье, физически работать ей давалось крайне тяжело. Несмотря на это, она была в поле днём и ночью. Тётя Супият воспитывала двух маленьких дочерей. Её муж, как и наш отец, находился на фронте. Рассчитывать ей, также как и нам, на чью-то помощь не приходилось.
Меня радовало то, что мы живём все вместе. Мы с Муслимат ходим в школу. Малышей в детский дом больше забирать никто не будет.
Я очень любил школу. Мечтал стать образованным человеком, как мой отец и дядя Харшим, который работал учителем в школе а. Карт-Джурт еще до войны. Я много слышал о публицисте и писателе Исламе (Къарачайлы) Хубиеве, о его отце Абдул-Кериме, у которого была самая большая библиотека во всём Карачае. Хотел быть похожим на таких известных людей из нашего рода.
До того, как нас отправили в ссылку в Казахстан, в Карт-Джурте я успел несколько месяцев походить в подготовительный класс. Поэтому для меня было не ново сидеть за партой. Хотя здесь, в Казахстане, школа отличалась от той, в которой я учился на моей родине - Кавказе. Мои одноклассники были младше меня возрастом, но несмотря на это, они в отличие от меня уже умели читать и писать. Знания мы получали на казахском языке. Учитель часто хвалил меня за мое стремление к учёбе, ставил в пример другим. Меня считали отзывчивым и шустрым учеником.
Школа была маленькая, она состояла из нескольких кабинетов и четырех классов. Книг было очень мало, ввиду отсутствия бумаги писали на полях газет или на картонках. По окончании начальной школы, тех, у кого была возможность, направляли в районный центр для продолжения учебы в средней школе. Несмотря на то, что я был старательным и прилежным учеником, к сожалению, образование я получил только начальное - четыре класса. Мне надо было работать, чтобы кормить, обувать, одевать и обучать своих младших, готовить их к взрослой жизни, выдавать замуж, женить, обустраивать их семьи. На себя времени не оставалось. Поэтому моя мечта об учебе осталось несбыточной. Но я не жалею об этом. Ведь я как старший сын выполнил свою главную миссию - спас своих сестрёнок и братика от голодной смерти и беспризорничества в годы депортации, вернул их живыми и здоровыми на нашу родину, помог им твёрдо стать на ноги во взрослой жизни. Хочу надеется, что мои отец и мать, да упокоятся их души в раю, довольны мной и поминают меня на том свете добрым словом.
Тётя Супият старалась помогать всем, чем могла, не отделяла нас от своих детей. Мы все вместе жили в двух комнатушках. Мы её тоже любили, она нам напоминала маму, была даже чем-то похожа на неё. Я старался всячески ей помогать. Носил домой все съедобное, что находил на улице. После школы вместе со старшими ребятами ходил в поле, старался работать. Однажды, когда совсем не было еды, я залез в один из огородов и выкопал семенную картошку, которой накормил своих младших. Приходилось без спросу доить чужих барашек, чтобы хоть изредка напоить детей молоком. Мы собирали и ели различные коренья, травы, в основном это была лебеда, все, что можно было разжевать и проглотить. Особенно нравилось есть жмых хлопчатника, он считался деликатесом, его пускали под пресс и делали в форме круга. Был случай, когда одна семья нашла голову лошади, которая пролежала несколько месяцев, сварила её и съела. Конечно же, были и последствия такого питания, пухли животы, была сплошная дизентерия, умирало много детей. Хуже голода, наверное, ничего нет. Он толкает человека, особенно слабовольного, на плохие, даже позорные поступки.
Помню, когда мама лежала больная в постели, я в очередной раз пошел в поисках еды, залез в помещение склада фермы и взял кусочек сыра. Вылез через крышу и чуть не попался в руки сторожа. Мама меня долго расспрашивала, откуда я взял сыр. Чтобы её не расстраивать, помню, слукавил ей, сказав, что меня угостили. После этого никогда в жизни не брал ничего чужого без спроса, как бы тяжело не приходилось. Жутко всё это вспоминать. Как мы выжили? Ни дай Бог. Голод - как это страшно. Не зря говорят: «Голодному всё хлеб на уме».
Для нас - горцев, непривыкших к среднеазиатскому степному климату, было очень тяжело в Казахстане. Летом там было очень жарко, зимой очень холодно и ветрено. Вода не пригодна для питья. Еды, жилья, медикаментов нет или очень мало. Но выбора у нас не было, как не было и каких-либо человеческих прав и свобод, кроме права на изнурительный рабский труд на хлопчатниках и свекловичных полях, под неусыпным надзором спецкомен-датур. Из нас старательно вытравливали нашу историческую память, наш родной язык, культуру, нашу этничность. Местные жители, тщательно обработанные и обманутые пропагандистами - энкэвэдэшниками, встречали на первых порах нас - переселенцев, настороженно, даже озлобленно, с оружием в руках, готовые в любой момент стрелять в голодных, холодных и полуживых, после долгой изнурительной дороги женщин, детей и стариков. А в это время наши отцы сражались на фронтах Великой Отечественной войны, не ведая о том, что их родные очаги разорены, народ оклеветан, а женщины и дети, лишенные элементарных человеческих прав и свобод, сосланы на вымирание в безжизненные области Сибири, Средней Азии и Казахстана. Что может быть страшнее, подлее, лицемернее этого.
Помню, в первое время местные жители, оболваненные лживой пропа-гандой и специально распускаемыми слухами, называли нас бандитами, людоедами, спецпоселенцами. Но со временем, поняв, что мы такие же люди, как и они, и приехали сюда не по своей воле, начали потихоньку с нами общаться, проявлять к нам понимание и сострадание. Среди них были разные люди, но в общем к нам они относились хорошо, особенно когда поближе узнали нас, наш характер, нравы, огромное трудолюбие и честность. Хотя нередко приходилось незаслуженно слышать в свой адрес «ит къарачайны баласы». Это, конечно, обижало. Но я не держу зла ни на кого, даже на то государство, которое так предало нас в трудную минуту в 1943 году. И ты, сынок, не держи зла ни на кого, ибо оно страшным ядом отравляет человека изнутри и иссушает его душу.
Со временем мы начали понимать казахский язык, у нас появились друзья, знакомые. Вместе с репрессированными немцами, турками-месхетинцами, курдами мы вручную рыли большой оросительный канал, вывозя грунт на поверхность тележками. Наши женщины и старики работали днем и ночью. Я также постоянно думал о том, где бы найти работу, чтобы зарабатывать на жизнь. Ведь помощи ждать было не от кого. Ходил собирать тростиночки, затем делал из них вязанки и продавал за копейки для топки печей.
С возращением с фронта мужчин, жизнь у людей начала понемногу на-лаживаться. Мы очень надеялись на то, что и наш отец вернется с войны. Он считался пропавшим без вести, поэтому была надежда увидеть его живым. Но, увы, отец так и не вернулся….
Во многих домах звучал веселый смех, музыка, это радостно встречали мужчин, возвращавшихся с фронта. Наши двоюродные сёстры радовались, что папа вернулся, привёз им подарки. Я и мои младшие невольно завидовали им и украдкой плакали, что наш отец пропал.
- Ну почему же так несправедливо - думал я?- Наша мама умерла, отец не вернулся с войны, никому мы не нужны. Сколько может это продолжаться. Хочется уже умереть, может быть там, на том свете, встречу я своих родителей и расскажу им, как нам здесь было плохо и трудно. Нет, уже не могу я так жить, нет сил. Зачем я отвёз эту проклятую повестку отцу. Может быть, он остался бы живой, если бы я тогда не добрался до коша.
Такая истерия не покидала меня постоянно.
Когда вернулся муж тёти, наша жизнь изменилась, стала скучнее, но мы уже не голодали, как прежде. Он обеспечивал нас едой. Когда в совхозе началось разведение садов, виноградников, бахчей и огородов, он устроился работать объездчиком.
Мне запомнился один случай. Как-то мои друзья, проголодавшись, залезли в виноградник, сорвали несколько лоз несозревшего винограда и чуть было не попались в руки нашего зятя-объездчика. Я убегать не стал, так как виноград не срывал и даже не пробовал его. Наш зять схватил меня за ухо, затем отпустил пару резких пощечин и закинул в темный подвал, где я просидел несколько часов. Именно таким образом он оторвался на мне за проступок моих друзей. Тогда за меня никто не заступился, даже родная тётя побоялась перечить своему мужу. Один из работников сельсовета, узнав об этом инциденте, поругал моего обидчика за нечеловечное отношение ко мне - малолетнему ребёнку.
Сидя в подвале, я долго размышлял о нашем горестном положении и решил, что нам необходимо переехать в другое место и жить самостоятельно. Со временем так и случилось.
Свидетельство о публикации №219082901523