Ужасы маленького городка или Гондурас
Городок был жемчужиной шахтерского края. Построенный после войны пленными немцами, японцами и нашими зэками он являл собой островок неведомого нам мира прекрасной архитектуры в стиле сочетания Cталинского модерна и старой Петербургской эстетики. Главная улица в виде бульвара с большими деревьями в центре ее и красивыми фундаментальными домами по бокам вела на центральную площадь города, обрамленную такими же красивыми домами. Ну и конечно же непременный атрибут советской эстетики главных площадей - стационарная трибуна. Но она ни в коей мере не разрушала гармонию восприятия этого необычного архитектурного ансамбля. При этом город находился как бы на острове окруженным двумя сибирскими реками с изумительно чистой и прозрачной водой в обрамлении гор Шорского хребта, покрытыми вечно зелеными хвойными лесами.
Естественно, что последующая хрущевская оттепель привнесла свои черты минимализма. И островок маленького сибирского Санкт-Петербурга окружили хрущевскими панельными домами. Но у всех жителей города и приезжих город ассоциировался всегда с центральным бульваром и с ощущением иной неведомой и красивой жизни Европы.
Следует заметить, что городок не имел сельского района. Вокруг на многие сотни километров раскинулась непроходимая тайга с крошечными островками леспромхозов и конечно же лагерей для заключенных.
Этот город имел магическую, притягательную силу. Несмотря на наличие в регионе крупных городов с университетами, театрами и крупными предприятиями многие выпускники ВУЗов региона старались попасть по распределению именно в этот город. И хотя в городе не было ни одного высшего учебного заведения , он считался культовым центром продвинутой молодежи. Кстати почему то среди молодежи прикрепилось название за этим городком Гондурас. Магическое сочетание букв не имееющее сколь значимое отношение к нашему городку. Какое то маленькое государство в Южной Америке, о котором абсолютно ни чего не было известно нам во времена Советского Союза. Многие даже на карте не смогли бы найти этот Гондурас. Но звучание этого слова Гондурас несло в себе намек на эротическую составляющую, хулиганский стеб и придавало общающимся некоторую особую принадлежность к избранным. В городе был популярен в то уже время горнолыжный спорт. Одна из баз подготовки олимпийской сборной СССР по горнолыжному спорту была именно в нашем городке. Из окон операционной во время проведения наркозов я мог созерцать соревнования проводимые на склонах гор и уже тогда оснащенные подьемниками.
Во времена тотального дефицита в городке обитали самые крутые фарцовщики, у которых можно было купить самые новые пластинки западных групп ( естественно ни когда не появляющиеся на прилавках советских музыкальных магазинов), джинсы на любой вкус, а так же итальянские сапоги, французскую парфюмерию и даже японские и немецкие магнитофоны.
Градообразующими предприятиями были многочисленные шахты, угольные карьеры и автобазы их обслуживающие. Соответственно подавляющая часть населения была связана c углем. Во времена Советского Союза шахтеры считались элитой рабочего класса и соответственно средний заработок шахтера был в три-четыре больше моего врачебного или простого учителя.
Мое знакомство с городком и его медициной состоялось во время прохождения субординаторской практики после окончания четвертого курса. Четверых романтично настроенных и бесконечно уверенных в своем превосходстве будущих врачей, восходящих светил медицины направили на прохождение практики в центральную городскую больницу. Мы веселой компанией шли по залитому июльским солнцем городу на встречу с руководством больницы, для получения мест проживания и графика нашей работы.
Больница представляла собой кирпичное пятиэтажное здание бывшее когда-то общежитием, с высоким крыльцом приемного отделения в торце выходящим на проезжую часть улицы. Крыльцо было высоким и наверно крайне неудобным для приема носилочных больных. В те времена ни о каких пандусах речи не шло. Больных просто заносили на носилках по крутым ступенькам в приемное отделение.
Жара, июль, тишина и умиротворение. Эта идиллия была прервана неожиданно. С треском открывается дверь приемного отделения. Под аккомпонемент истошных криков и отборного мата из зияющего дверного проема вылетает какой-то бедолага, с продолжением полета по апогейной траектории и с душераздирающим воплем, совершает жесткую посадку на тротуар. Вслед за ним на дорогу перед приемным отделением вылетает сетка с бутылками водки и вина, которые с грохотом разлетаются на осколки и разноцветные брызги. На вершине крыльца появляется громадный человек под два метра ростом с фигурой штангиста, в белом халате с закатанными по локоть рукавами, с большой копной черных кудрявых волос на голове похожий на разбойника из детских фильмов. Врач-великан громадными прыжками перемахивая ступеньки подбегает к распластанному воздухоплавателю, поднимает несчастного за шкирку и прописывая ему громадного пендаля, отправля бедолагу в очередной полет, кричит ему вслед:
- Если ты,негодяй, еще раз заявишься сюда, то я тебя окончательно прибью и ни кто не поможет тебе.
Мужчина неопределенного возраста и бомжеватого типа, в потертых спортивных штанах черного цвета и грязной синей майке, в сандалиях на голые ноги завершает свои воздушные путешествия застывая на асфальте на несколько секунд в неподвижности. Но затем встрепенувшись и резко вскочив, стремительно бежит вдоль улицы крича угрозы и проклятья в адрес отправившего его в полет.
Немая сцена. Наш романтичный настрой и вера в бесконечное служение врачей человечеству были подвергнуты смятению.
Это потом нам обьяснили, что дежурный травматолог выкинул из больницы пьяного посетителя, который пытался прорваться в отделение травматологии с бутылками водки и вина, что бы угостить своего друга. Во время попытки прорыва, буйный персонаж страшно матерясь заехал по уху одной из медицинских сестер приемного отделения. Дальнейшее развитие событий мы и наблюдали во всех красках и звуковом сопровождении.
Дежурного травматолога звали Игорь Абрамов. Несмотря на свой угрожающий вид он был добрейшим человеком. Наверно он мог бы стать священником или психотерапевтом. Его атлетическое тело и угрожающий при первом взгляде внешний вид сочетались с искренней добротой, неподдельным сочувствием и состраданием ко всем окружающим. В моем ощущении он представлялся мне большим, плюшевым медведем. Большим, мягким и добрым. И непременно белого цвета.
К Игорю всегда можно было подойти со всеми своими горестями и печалями, что бы излить душу, поплакать в жилетку. Он мог ни чего не говорить, он просто слушал. Но находясь рядом с ним, рассказывая о своих проблемах я незаметно погружался в теплые волны его ауры. Боль переживаний, негодование какой-либо несправедливостью, гнев постепенно притуплялись и ты начинал более реально оценивать происходящее. Несколько фраз, казалось бы ни чего не значащих, брошенных им во время моего словесного потока вдруг спустя некоторое время, иногда на следующий день или даже через неделю, становились для меня ключом для разрешения проблем. Это не были специальные сеансы психотерапии с уединением в отдельном кабинете в обозначенное время. Все было спонтанно. Когда становилось душевно некомфортно, дух смятения или неуверенность начинали овладевать тобой, я просто начинал искать возможность поболтать с Игорем. Обычно это происходило или у нас, анестезиологов-реаниматологов в ординаторской или в ординаторской травматологов во время дежурств. При этом рядом могли находиться другие врачи. Играя в шахматы , попивая чаек я рассказывал о наболевших своих проблемах, при этом не слушая ехидные реплики и советы коллег . Было всегда ощущение того, что мы находимся с Игорем в прозрачной капсуле и суть происходящей беседы была слышна и понятна лишь мне и ему. Я не встречал более ни когда в жизни людей подобных Игорю. Мы не были близкими друзьями, не ходили друг к другу в гости, не дружили семьями.
Мое осознание крайней важности этого человека в моей жизни и необходимости постоянного общения с ним пришло ко мне только лишь после его смерти. А до этого моя крайне самовлюбленная и стремящаяся к перфекционизму персона, считала, что весь мир должен крутиться вокруг меня.
Игорь был светлым. Конечно же не все его любили в нашей славной больнице. Он был ярким противопоставлением всех подлых и неблаговидных поступков. Но это противопоставление не выражалось в вербальном выражении. Все его поступки, все его поведение говорило о том, что как нужно поступать правильно. И это было гораздо сильнее, чем крик или гневные тирады. К сожалению этому качеству я так и не научился за всю свою жизнь. И свое отрицание или негодование я чаще всего выражал именно криком, ором. Эмоциональная составляющая моих возмущений порой просто сводила на нет весь эффект моих справедливых претензий.
Игорь был виртуозом в травматологии. Невероятная физическая сила с великолепным тригонометрическим чувством пространства, прекрасным знанием анатомии, искуснейшее владение различными операционными техниками - все это был Игорь. Я поражался, как его громадные кисти рук, толстые пальцы справлялись с наложением мельчайших сосудистых швов, например при реплантации отрезанных бензопилой пальцев рук. Надо учесть, что это было в эпоху отсутствия интраоперационных микроскопов. Для усиления оптики он использовал операционные очки наших офтальмологов. Аппарат Илизарова. Игорь владел им настолько успешно, что мог привести в идеальное состояние перелом конечностей любой сложности. В то время наши травматологии выполняли все экстренные нейрохирургические операции. Он первый в нашей больнице стал выполнять костно-пластические операции на черепе. То есть не удалять кости черепа при травмах, а выпиливать пятиугольник в форме «знак почета» и вставлять кость обратно. Чем спас многих от инвалидности.
При такой универсальности и таком мастерстве он был обречен на постоянную жизнь в больнице. Его вызывали из дома на самые сложные случаи. Он мог оперировать сутками не выходя из операционной. Заведующий травматологией, наш весельчак и балагур Анатолий Щапин, был так же очень талантливым травматологом. К счастью для Игоря Щапин не страдал завистью. Прекрасно понимая, что Игорь гораздо лучше оперирует чем все врачи отделения и лучше его самого, он преподносил это, как достижение своего таланта руководителя. Щапин, так же понимал, что Игорь ни когда не будет стремиться к руководству отделением и поэтому его статусу руководителя ни чего не угрожало. По крайней мере со стороны Игоря. Мало того, Щапин всячески опекал своего талантливого сотрудника и пытался создать для Игоря максимально комфортные условия. Анатолий Евстифеевич боялся лишь одного, что его любимого сотрудника переманят в крупную клинику в Новокузнецк или в Кемерово. Но Игорь был влюблен в наш городок. В редкие свободные дни он мог улететь с геологами на вертолете далеко в тайгу, в горную Шорию или рядом лежащию Хакасию и отдаться своей второй страсти, рыбалке. О! Здесь он был так же полностью в своей стихии. И потом, на дежурствах, с восторгом рассказывать о пойманных им громадных Тайменях или необыкновенной удачной рыбалке на Хариуса. У Игоря была наверно одна из лучших коллекций в нашем городе спинингов и удочек различных модификаций. Редкие зарубежные модели спинингов подаренные ему благодарными пациентами украшали стены его квартиры. И если мы, молодые врачи, гонялись за пластинками и джинсами, то Абрамов мог за хорошую снасть отдать всю зарплату.
Когда я вернулся в нашу больницу уже молодым врачом анестезиологом-реаниматологом, Игорю было тридцать два года. Тогда он казался мне пожилым врачом с громадным опытом. Да, не знал тогда, что время столь стремительно быстротечно. При всей моей амбициозности и независимости, практически с первых дней нашей совместной работы он стал для меня не только авторитетом. Я видел в нем старшего брата. О таком старшем брате наверно мечтают все пацаны. Большом, невероятно сильном и надежном.
Для меня молодого, мечущегося и только начинающего свой врачебный путь Игорь был образцом идеала. Всеми уважаемый прекрасный врач живущей в полной гармонии с окружающим миром и собой. При этом материально независимый: квартира, машина. Идеальная семья, жена красавица, дочка десяти лет.
Как же любили его первые красавицы нашей больницы, готовые по первому его зову скрасить зимние долгие и летние короткие ночи дежурств, но Игорь был кремень.
Свободный воздух пропитанный флюидами любви и эротики наполнял нашу больницу. И это немудрено. Молодые красивые медицинские сестры и врачи разных возрастов, которые работая на полторы (минимум) ставки, а основная масса на две и более, проводили в больнице гораздо большую часть времени, чем с семьями. Вообще-то находится вместе ночами очень опасно молодым людям. Это неизбежно приводит к рождению разных фантазий. Иногда воплощающихся в жизнь.
В начале своей работы в больнице я ни чего не понимал. Все вокруг крутили романы, флиртовали, влюблялись и расставались. Игорь же ни разу не давал мне повода заподозрить подобное с его стороны. Вначале я думал,
- Шифруется, гад...
В те времена тема «голубизны» абсолютно не могла прийти в голову. «Голубое» движение было глубоко законспирировано и только лишь несколько скандальных историй о неких преподавателях института и наших студентах, более на уровне слухов, окутанные сплетнями и догадками были известны мне в то время. Так что сразу скажу, Игорь не был гомосексуалистом.
В моем развращенном сознании не укладывалось, как красивый и мужественный врач, может отказывать во внимании таким красавицам. Игорь же всегда общался с коллегами противоположного пола со столь выраженным почтением и уважением, что этим четко очерчивал границы, за которые просто было стыдно перейти даже самой отьявленной оторве-красавице.
Это теперь я понимаю, что если человеку чего-то не хватает, это значит, что не все уголки его души заполнены любовью. Душа же Игоря была заполнена любовью до краев. Для него существовала лишь одна женщина и это была его жена. Жена Игоря была действительно прекрасна. Типаж Орнеллы Мути времен «Укрощение строптивого». С прической модной в то время « Сэссун», ярко выраженная брюнетка с голубыми, широко открытыми глазами, высокая под стать своему мужу, стройная с осиной талией, часто в изящно сидящих джинсах или в широкой расклешенной юбке чуть выше колен, подчеркивающие изумительную красоту ее ног. Зимой в длинной до пят дубленке и изящных итальянских сапогах в основном белого цвета, а летом в туфлях на высоком каблуке. Ее гардеробу могли позавидовать столичные красавицы. Их дочка была малой копией Жанны и так же всегда была прекрасно и стильно одета.
Когда Игорь с супругой и дочкой гуляли по городу казалось все и вся замирало вокруг от восхищения. Эта семья, как бы была из другого мира. Мира дорогих иностранных журналов мод и фильмов об аристократии. Говорили, отец Жанны был большим партийным начальником в Кемерово. Но это были лишь догадки.
Жанна Абрамова работала заведующей центральной аптекой нашего городка. Ко всем прочим достоинствам она почти профессионально играла на фортепиано. Не часто выступала на сцене Городского Дома культуры с сольными программами и практически была бессменной ведущей всех общегородских торжественных собраний и конференций.
Я только не мог понять одного, что делает в нашем городке эта семья. Ведь по всем законам природы они должны были жить если не в Париже, то уж наверняка в Москве или на крайней случай в Кемерово или Новосибирске.
Конечно же Игорь при всей своей доброте и человеколюбие не был всегда мягким и покладистым. Он давал отпор проявлением агрессии со стороны неадекватных или пьяных пациентов. Что в прочем при его физических данных не было для него столь затруднительно. Учитывая социальный состав жителей города, наличие у многих в анамнезе тюремного прошлого, а так же бытовое пьянство и алкоголизм, драки пациентов с медперсоналом или между собой, случались не так уж редко. Но даже укрощая очередного мерзавца Игорь оставался Игорем. То есть не измывался над поверженным агрессором, а фиксируя нападающего он тихим и спокойным голосом призывал того к благоразумию и спокойствию.
Два с половиной первых моих года самостоятельной работы пролетели как один миг. Постоянное напряжение бессонных ночей, нескончаемые дежурства, детские крики, кровь и рвотные массы , слезы и плачь родных умирающих пациентов и счастливые минуты радости осознания своего совершенства после спасения очередного больного и победы над смертью.
В то время я еще не осознавал, что смерть нельзя победить. Мои и моих коллег мнимые победы над смертью были лишь всего предначертанием судьбы каждого конкретного человека и наверняка соглашением между Светом и Тьмой. А мы были лишь всего инструментами осуществления этих предначертаний. И если было угодно судьбе, то мы спасали......
Иногда неизвестно откуда приходило озарение во время лечения крайне тяжелых больных казалось с безнадежными прогнозами и ты находил верный путь. Это наверно похоже на рождение музыки или стихов. Непонятные механизмы сознания улавливают дыхание Вселенной и так рождаются гениальные стихи, музыка, изобретения, картины ......
В эти моменты озарения я чувствовал себя Богом, вершителем судеб. Но Судьба постоянно испытывала меня и наносила удары, заставляющие сомневаться в собственной гениальности и божественном предназначении. Пациент с незначительным заболеванием, готовищайся на перевод из реанимации в коечное отделение, вдруг внезапно ухудшался и на твоих глазах начинал умирать. Это было абсурдно. Ты пытался понять причины, привлекал старших товарищей – опытных врачей, для предотвращения катастрофы. Использовался арсенал всех необходимых медикаментов и оборудования. Но ни чего не помогало. На вскрытии не находили сколь-нибудь значимых причин приведших к смерти. Нет конечно могли выдумать любой диагноз оправдывавший правильность тактики лечения и неотвратимость смерти. Но это от того, что сами патологоанатомы не могли найти субстрата приведшего к смерти данного больного. Это были страшные удары. Придуманный образ самого себя, как врача-Бога, рассыпался подобно песочной скульптуре. Тогда наступали минуты отчаяния. Ты начинал сомневаться в своем предназначении Спасителя - реаниматолога.
Конечно же работа наша не была окутана сплошными страданиями. Вечерами, во времена затишья, приятные беседы с дежурными врачами других отделений, чаек, шахматы, последние музыкальные записи на катушечном магнитофоне, обсуждение новых произведений из «Нового Мира», «Иностранной литературы» - наших любимых журналов того времени. Легкие и жесткие флирты, любовные коллизии так же были постоянными спутниками нашей работы в больнице. Нет, наша жизнь не была соткана только из кошмаров и страданий. Она была яркой и многогранной. Горечи потерь, только лишь подчеркивали и возвеличивали радость побед. Я вгрызался в яблоко жизни полным ртом и брызги летели во все стороны. «Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви». Я действительно изнемогал от любви, но не к конкретной женщине, а к той моей жизни.
Утро, январское морозное утро полное солнца и сверкающего снега. Ночь была относительно спокойной. В реанимации ни кто не умер. Пару экстренных наркозов, но все до часу ночи. Так, что глядя в окно на залитые солнцем сопки покрытые ослепительно белым снегом было спокойно и хорошо на душе. Еще предстояли плановые операции. Но до двенадцати дня думаю закончу , а затем домой по хрустящему снежку и спать, надеюсь до утра. Завтра опять на полтора суток. Наверно это и есть Ляпота.
Звонок из приемного отделения. Доктор, срочно к нам, реанимация. Все отработано. С двумя сестрами-анестезистками и реанимационной сумкой вихрем в приемное отделение. Забегая в приемное отделение вижу растерянное и в тоже время с выражением ужаса лицо медсестры Валечки. Ничего не обьясняя она показала рукой на выход. Мы ринулись на улицу. Сверкающий белый снег, ослепительно яркое солнце и стоящая машина «Скорой помощи», с распахнутыми задними дверями. В салоне шла реанимация. Знакомые врач и фельдшер проводили массаж сердца и искусственную вентиляцию «рот в рот». На носилках лежал Игорь Его лицо было естественно розового цвета, ярко алые губы без признаков цианоза. Впечатление глубоко спящего человека. Руку на бедро, сонную артерию. Пульса не определялось. Зрачки максимально расширены. Раздумавать было не чего. Адреналин был уже в шприце. Иньекция в сердце. Ответа нет. Продолжаем реанимацию. Врач «Скорой»:
- Забрали из гаража. По всей видимости отравление угарным газом. Нашли в машине, в работающей машине. Время остановки не известно.
Интубируем трахею тут же в машине и продолжаем реанимацию. Подлетают еще несколько реаниматологов. Продолжаем массаж сердца, вентиляцию легких не останавливаясь поочередно. Еще несколько внутрисердечных иньекций. Через два часа непрерывной реанимации наша начмед тихо говорит
- Все, хватит. Он умер......
Выползаю из салона. Вокруг машины практически весь персонал больницы. Яркое солнце, ослепительный снег и черное, громадное облако безграничной скорби окутывающее все вокруг.....
Игоря не хоронили в нашем городке. Родители решили, что он должен быть рядом с ними.
Не знаю, как для других, но для меня наступили черные дни. Таких потрясений я испытал всего несколько раз в своей жизни. До Игоря я не хоронил ни кого из своих родственников или близких друзей. Его неожиданная, дурацкая, трагическая смерть стала для меня глубочайшим потрясением. Наверно подобное, только во много крат легче я переживал, когда по моей вине умер молодой солдат. Депрессия. Мы тогда не знали этого диагноза, так же как и синдром «профессионального выгорания». Настроения несколько недель было на нуле. Суицидальные мысли, раздумия о смене профессии, полное недовольство всем и вся вокруг, постоянные вспышки гнева. Жена собрала детей и на несколько дней переселилась к теще, не понимая, что творилось со мной. Спасали только изнуряющие круглосуточные дежурства, во время которых хоть на немного, но отступали мысли об абсурдности бытия и никчемности жизни.
Но время брало свое. Душевные бури улеглись, семья воссоединилась, жизнь потихоньку вошла в прежнее русло. Только периодически щемящая тоска сжимала сердце, особенно когда наталкивался на предметы ассоциировавшиеся с образом Игоря.
Да жизнь продолжалась. Городок и нашу врачебную жизнь периодически потрясали происшествия, которые были на грани абсурдности.
Звонок с приемного.
-Доктора везут раненых после взрыва.
Многие работы на шахтах и карьерах велись с помощью взрывчатки типа динамитных и толовых шашек. Поэтому периодически, при нарушениях техники безопасности, к нам поступали раненые с взрывными ранениями. Как потом пригодился мне этот опыт во время моей службы военным врачом. Но в этот раз раненные поступали не после проведения горно-взрывных работ. Они поступали с банкета. Банкет был в квартире уходящего на пенсию шахтера-взрывника. Шахтеры рано уходили на пенсию. Юбиляру исполнилось сорок пять лет. На торжества посвященные окончанию своей трудовой деятельности он пригласил родственников даже из Казахстана и Краснодарского края. При этом оплатил им билеты. Как рассказывал один из выживших участников банкета, когда в большой комнате трехкомнатной квартиры в панельном доме хрущевского типа собрались гости, в зал вошел юбиляр обвешенный динамитными шашками, как японский самурай. И со словами « Ну что, поехали, ****и» рванул детонатор. Торцевая панель комнаты вылетела на улицу и рухнула на дорогу. Этаж был третий. Повезло троим гостям, они вылетели вслед за панелью и отделались лишь переломами костей конечностей, ребер и таза. Они выжили. Дом не обрушился видимо потому, что вся сила ударной волны была направлена на торцевую панель и нашла выход на улицу. Или же заряд был не столь мощным. Информация о происшедшем была максимально закрытой. В то время вся взрывчатка в стране, в прочем, как и пресса, контролировались КГБ. Наверно в этой конторе был страшный скандал. Не усмотрели, не добдили....Но нам было сие не известно.
Были серьезные и пугающие беседы с представителями невидимого фронта в кабинете главного врача с подписанием документов о неразглашении. Беседы проводились строго индивидуально, но без попыток к склонению к сотрудничеству и стукачеству. Просто мы должны были молчать о событии и сообщать о слухах по поводу взрыва если таковые будут услышаны нами.
Что двигало юбиляром до сих пор для меня остается загадкой. Может посетила его в то время «Белая Горячка» на фоне беспробудного пьянства в многодневных проводах на пенсию. Или же осознание полной бесисходности и бесперспективности жизни вне работы. А может была у него онкология и он не захотел умирать в одиночестве. Но то, что он был проклят родными, друзьями и знакомыми я знаю точно. И горит он наверно до сих пор в Аду, и будет гореть вечно.
Жизнь продолжалась и вновь поражала неведомыми мне ранее гранями бытия.
Очередное бесконечное ночное дежурство. Вновь вызов в приемное отделение на реанимацию. На носилках лежало что-то невообразимое. Кровавое месиво на месте лица, отсутствие глаз и челюстей, зияющие в ране обе лобные доли. Обнаженная трахея и вылетающие из нее сгустки крови. При этом человек был жив и пытался вскочить с носилок. Раздумывать было некогда. На автомате в зияющее отверстие трахеи вставлена интубационная трубка. С помощью отсоса чистим бронхи. Поднимаем в реанимационный зал. При этом несчастный продолжает активно сопротивляться и пытается вскочить с носилок. Катетеризация центральной вены, введение растворов, обезболивающие и седативные препараты, перевод на искусственную вентиляцию легких.
Ребята со «Скорой» рассказали, что парень, 35 лет, осознанно взорвал во рту детонатор, после того, как узнал об измене своей жены. Он мечтал моментально покинуть этот Мир, но судьба распорядилась иначе. Видимо Господь победил Дьявола и решил избавить несчастного от греха самоубийства и тем самым спасти его от пыток в Аду.
Но зато он вручил его судьбу нам, тем самым наказал нас и ввел в искушение. Теперь я понимаю значение этих строк молитвы « И не введи нас в искушение, но избави нас от Лукавого». Наверно, как и в нашем случае сам Господь нас ввел в искушение, что бы испытать нашу праведность. Но мы все проиграли, мы не прошли это испытание.
Итак, неудавшийся самоубийца лежал в наркозе с полностью уничтоженным взрывом лицевым скелетом, то есть без лица, с обнаженной передней черепной ямкой и открытым мозгом, а именно лобными долями обозримыми, как в учебнике анатомии. Без глазных яблок с обрывками зрительных нервов. Видны были так же верхние позвонки шейного отдела позвоночника. Я могу точно сказать, что перед тем , как парня погрузили в наркоз он был в сознании, без парезов и параличей конечностей. Он пожал мне несколько раз по команде руку, сгибал ноги. Артериальное давление и пульс были без всякой медикаментозной поддержки на оптимальных цифрах. Надо было, что-то решать. Первый час ночи. В реанимационном зале собрались главный врач больницы, заведующие отделениями хирургии, травматологии. Привезли заведующую глазного отделения, отоляринголога. Решили проконсультироваться с главными специалистами области и по возможности перевести раненого в клиники Института усовершенствования врачей или в областную больницу. Он был абсолютно транспортабелен. Вертолет готов был взлететь сразу же после рассвета, то есть часов в шесть утра. Но ни кто не представлял, что можно сделать в этой ситуации. Все прекрасно понимали, что обнаженный мозг обречен в ближайшие часы на развитие энцефалита с последующей смертью. Пластику черепа и закрыть мозг было абсолютно не возможно. Все главные специалисты области привлеченные к телефонным консультациям в приеме раненого в лоно своих клиник отказали. Ибо они так же как и мы не представляли чем можно помочь пострадавшему. Ужасающая картина. Перед нами лежало практически обезглавленное тело, но при этом с элементами сознания. Мы все ожидание смерти, как избавление несчастного от мук. Но он пока не собирался умирать. Сердце билось ровно, артериальное давление было стабильным, по данным анализов крови аппарат вентиляции обеспечивал оптимальный газообмен. Босху даже в его самых ярких фантазиях не могла представиться данная картина.
Нужно было, что-то решать. Все понимали, что смерть неизбежна. Но сколько времени будет продолжаться агония ни кто не мог предположить. Докладывая свое видение ситуации, я предположил, что в течение нескольких дней, а может и недель, на фоне мощной антибактериальной терапии мы сможем удерживать ситуацию под контролем. Громадная рана была накрыта салфетками пропитанными антибиотиками. Салфетки постоянно промокали ликвором. Кровотечения, как такового, не было.
- Ну, хорошо, Сергей, а дальше что? Мы, да и ни кто наверно в мире не сможет помочь бедолаге. Ты представляешь на какие мучения мы его обрекаем, его да и весь коллектив реанимации.
Это была речь наша главного врача. Все присутствующие согласились с ним. Каждый высказался и каждый подтвердил, что продление агонии у данного конкретного пациента абсолютно не гуманно.
Нужно было принимать решение. В то время и речи не было о эвтаназии. Это не обсуждалось ни когда и ни где во врачебной среде. Да, были врачебные ошибки приводящие к смерти больных, была халатность, вопиющая некомпетентность. Но консилярное принятие решения о прекращении лечения и более того о медикаментозном убиении больного даже обреченного на смерть ни где и ни когда не обсуждалось.
Я был молод и я как дежурный реаниматолог-анестезиолог отвечал за жизнь и смерть этого раненого. С одной стороны я понимал правильность слов моих старших коллег, но с другой стороны я не мог преступить границу своих внутренних убеждений. Я был готов продолжать оказывать помощь не мучая пациента, погрузив его в наркоз и далее дожидаться естественного окончания процесса.
Тем не менее решение было принято. Я промолчал и тем самым, как и все стал соучастником убиения раненого.
Бог ввел нас в искушение, и мы поддались ему. Мы не смогли сопротивляться этому искушению и обрекли пациента на гибель от наших рук под прикрытием слов о гуманизме, а по существу ради нашего спокойствия. По крайней мере так думал я. И Лукавый восторжевал, но и огорчился в то же время. Огорчился потому, что акт самоубийства не свершился, а несчастный был убиен группой врачей и не попал в Ад. Воссторжевал же Лукавый по причине того, что сразу столько людей нарушили одну из самых главных заповедей и тем самым стали будущими гостями его Гиены огненной.
Состояние было ужасным. Олег, коллега анестезиолог, попросил всех выйти из реанимационного зала. Он ввел внутривенно большую дозу барбитуратов, затем релаксанты. По прошествии десяти минут отключил аппарат искусственной вентиляции. Пациент умер.
Жизнь продолжалась. Искушения то же.
Конечно же было возбуждено уголовное дело по факту смерти при отягощающих обстоятельствах. Погибший украл детонатор, а это преступление уже бригадира взрывников, начальника участка шахты и так далее по цепочке. Для предотвращения подобных случаев в будущем и ужесточения контроля кто-то должен был быть наказан и пойти под суд. Опять появились парни из КГБ, следователь из прокуратуры. Но с нами они практически не общались. С судебно-медицинской точки зрения все и всем было понятно, к нам претензий не было.
По факту же самого суицида расследование вела наша славная милиция. Так в нашей маленькой, но уютной ординаторской появилась лейтенант милиции Ирина Попова. Я только, что вышел из операционной после плановых наркозов. Было ближе к трем часам пополудни и уже плановые наркозы плавно перетекли в дежурство. Сегодня я дежурил по анестезиологии и в связи с законом сохранения энергии, не зная что предстоит ночью собирался урвать несколько часов для сна. График полтора суток в больнице, ночь дом, опять полтора суток и так в бесконечность, заставлял ценить каждую свободную минуту для сна. Но все желание спать моментально улетучилось.
Голубоглазая блондинка, с безупречными чертами лица греческой Богини, в тщательно подогнанной милицейской форме, хромовых сапожках идеально облегающих икры красивых ног, сидела за единственным письменным (он же обеденным) столом. Ее волнистые пшеничного цвета волосы свободно спадали на плечи При моем появлении она встала из за стола и представилась,
- Лейтенант милиции Попова. Я веду дело по факту суицида и назвала фамилию усопшего. А вы, как я понимаю доктор, который дежурил в ту ночь и принимал этого пострадавшего.
Речь ее была строгая и четкая. Ну настоящая военная, подумал я. Лет ей было наверно двадцать-двадцать пять. В прочем у красавиц трудно определять возраст. А лейтенант Попова была красавица. Ростом около ста шестидесяти сантиметров или чуть более с каблучками, она сразу пыталась выставить границы в рамках официального разговора не позволяющего дурных шуток и фривольностей. Наверно это была ее постоянная защитная реакция при службе в окружении мужчин милиционеров и постоянного контакта с преступниками.
Я молча стоял и не мог произнести ни слова. Это при моей-то наглости и моем перфекционизме. Что-то произошло. Меня замкнуло. Я просто молча стоял и смотрел в бездонные голубые глаза лейтенанта Поповой. У нее были глаза необыкновенного цвета, неестественной голубизны с бирюзовым отливом. Так не бывает думал я, это просто невероятно. Мысли становились вялыми, ощущение погружения в сон и параллельно в глубину ее глаз. Пауза затягивалась.
- Доктор, почему вы молчите. Вы, что не хотите отвечать на мои вопросы или мне вызвать вас официальной повесткой в Горотдел? Я и так пошла вам навстречу и приехала сама в больницу, что бы опросить всех сразу, а не вызывать повестками по одному. Поэтому давайте побыстрее закончим наш разговор, тем более вы последний у меня сегодня опрашиваемый свидетель. С остальными я уже переговорила. И потом у меня уже начинается дежурство и мне срочно нужно вернуться в Горотдел. Так что давайте быстро начнем и быстро закончим.
- Ну, нет- подумал я, - так быстро я не отпущу Вас, мой ангел в погонах. Я теперь вас вообще не отпущу.
Мой напор и моя наглость испарились напрочь. Я не мог взять себя в руки и сидя на диване смиренно аки агнец слушал ее вопросы и тут же отвечал без тени сарказма и ехидства присущего мне.
Когда был закончен опрос и я подписал каждую страницу протокола « С моих слов записано верно», она участливо спросила .
- Вы наверно сильно устали. На вас лица нет. Что-то произошло помимо этой смерти. Или этот случай вас так потряс.
- Как Вас зовут лейтенант Попова?
Она вскинула удивленно ресницы и опять ее взгляд .....
- Меня зовут Ирина Анатольевна Попова, лейтенант милиции.
- А знаете Ирина Анатольевна, может Вы выпьете со мной чашечку хорошего индийского чая , ведь и у меня сейчас начинается дежурство и кто знает какая ночь предстоит Вам и мне. И тогда я расскажу, что со мной сегодня случилось и почему у меня такой вид.
Неожиданно, абсолютно неожиданно, она ответила,
- Да, я очень устала и с удовольствием выпью крепкого чая. Только сейчас позвоню дежурному.
Она с городского номера позвонила к себе в милицию, назвала наш номер телефона и сказала, что еще несколько минут задержится, если сейчас ни чего нет срочного.
Срочного ни чего не было. Я заварил отличный индийский чай, который присылали мне родственники из Киргизии, положил на блюдце оладьи, которые мне напекла на дежурство жена.
Мы пили чай, ели оладьи и я только мечтал об одном, что бы сейчас ни чего экстренного не произошло, и меня или ее и на не вызвали по службе. Вдыхая невероятный запах ее духов я не мог оторвать взгляда от ее глаз, ее лица, ее прекрасных ножек.
- Так, что с Вами доктор сегодня произошло ? Вы хотели мне рассказать.
- Ирина Анатольевна, сегодня произошло ужасное. Я встретил сегодня самую красивую девушку в мире, но ни когда наверно не смогу быть с ней рядом. Потому что я женат и у меня двое детей. Двое маленьких детей. Передо мной представилась вся моя будущая жизнь без этой девушки и понял, что теперь я самый несчастный на свете человек. Невероятная красота девушки заставит меня теперь страдать от того, что я не смогу быть рядом с ней. И это мое осознание истинных реалий предстоящей жизни повергло меня в ужас.
Все что я говорил ей сейчас было без капли ерничества и я был искренен, как наверно ни когда в жизни.
Ирина Анатольевна резко встала.
- Доктор, вы наверно действительно переутомились и вам нужно срочно отдохнуть и перестать нести чушь. Я не знаю, что на вас подействовало или это ваша обычная манера соблазнения, но вы должны четко раз и навсегда понять. Первое, я не имею отношений с женатыми мужчинами и тем более с двумя детьми. А второе, у меня есть жених, я скоро выхожу замуж и наверно покину наш славный городок. Пожалуйста направьте пыл своего красноречия в адрес молодых продавщиц, медсестер или учительниц, если вам так не хватает любви вашей жены и ваших детей. Спасибо за чай и спокойного дежурства.
- Ирина Анатольевна, позвольте только пару реплик в ответ. Во-первых, я понял, что Вы теперь только останетесь в моих мечтах, а во-вторых, я сразу назвал причины невозможности нашей обоюдной любви. Это моя жена и мои дети. Именно поэтому был в трансе, ибо оплакивал нашу несостоявшуюся любовь. Но перед этим представив насколько бы красивой была наша любовь. И еще я ни когда так не был честен перед самим собой как сейчас.
- Ну, все, хватит. Я ухожу. Привет передавайте вашей жене и детям. И не забудьте рассказать насколько вы сегодня честны были пред ней.
Да, накрыло так накрыло. Ну ни чего после пары бессонных ночей думаю дурь пройдет и ты забудешь Ангела в погонах, или по крайне мере не будешь так остро переживать вспышку любви на грани минутного умопомрачения. Может действительно бессонные ночи, смерти и влияние старика Хэма при виде красавицы повергли меня в транс и я понес несусветную хрень.
Но прогнозы мои не сбылись. С каждым днем и особенно ночью образ лейтенанта Поповой все сильнее преследовал меня. При сумасшедшкм графике дежурств время на встречу с кем-то вне стен больницы просто не было. Оставалось уповать на его величество случай или судьбу.
Прошло несколько недель, но остра и боль разлуки становились все невыносимее, принимая параноидальный оттенок. Очередная встреча с Ириной Анатольевной произошла неожиданно и глубокой ночью. Привезли двух злодеев пытавшихся ограбить магазин с пулевыми ранениями. В нашем городке милиционеры стреляли метко. Одному грабителю прострелили бедро, второму пуля попала в грудную клетку с ранением легкого и пневмотораксом. Оба сразу же были взяты в операционную. Первому злодею после первичной хирургической обработки под местной анестезией удалили пулю, зашили рану и он был отправлен в наручниках в сопровождении милиционера в палату травматологии. Второму же повезло меньше. Ранение правого легкого с разорванной нижней долей и большой кровопотерей.
Рутинная ночная работа. Однолегочная интубация. Эфирный наркоз. Аппарат «Полинаркон 2 П» с ручной вентиляцией мешком или мехом. Это кто как любил. Струйное введение растворов и крови в две вены ( бедренную и подключичную). Оперировали травматологи, Щапин с Олегом Крупновым. Оперировали быстро, четко и красиво. Удалили растреленую нижнюю долю правого легкого, остановили кровотечение, задренировали и зашили грудную клетку. После операции раненого к нам в реанимацию.
Время три ночи, часа четыре удаться может поспать. С утра плановые наркозы. В ординаторской меня ждал сюрприз. Лейтенант Попова Ирина Анатольевна сидела с черной кожанной папкой на диване и перебирала какие-то бумаги.
- Доброй ночи, вам доктор! Надеюсь не займу у вас много времени. Скажите пожалуйста, как скоро я смогу поговорить с раненым у вас в реанимации?
Опять падение в бездну прекрасных глаз. Дыхание перехватило от спазма и внезапно накатившихся слез. Пауза. Я не мог говорить. Хотелось немедленно встать на колени перед ночной феей в форме лейтенанта. Хотелось обнять ее и целовать до изнеможения. Это было действительно ненормально.
- Что теперь каждый раз при ее появлении я буду сходить с ума? Так, спокойно. Взял себя в руки. Вдох, еще раз глубокий вдох. Отвечай.
Стараясь отвести от нее взгляд начал говорить.
- Доброй и вам ночи, Ирина Анатольевна. Я думаю завтра, то есть уже сегодня, часам к десяти утра я смогу предоставить вам эту возможность.
- Ранение серьезное, злодей будет жить?
- Ранение серьезное, утром вы получите справку с диагнозом и о его текущем состоянии. Но жить он я думаю с более долей вероятности будет. И через недели две вы сможете его забрать в свои пыточные казематы.
- Очень хорошо. Спасибо вам, доктор. Надеюсь так и будет.
- Ирина Анатольевна, а не испить ли нам по старой нашей традиции чая ?
- И по старой традиции доктор, вы будете опять флиртовать и пытаться совратить меня с пути истинного. Нет, наверно я поеду к себе в горотдел, а вы лучше отдохните. А то, как и в прошлый раз на вас лица нет. Да, кстати вы передали своей супруге о том какой вы молодец и как блюли верность семье?
- Нет, уважаемая Ирина Анатольевна, я ни чего не передавал супруге. Но поверьте все сказанное при нашей первой встрече остается для меня так же актуальным и боль потери вас становится только острее. Можете не верить, но я думаю о вас постоянно. Я просто схожу с ума.
- Да, доктор, ну вы и болтун. Наверно медсестры с вами не скучают. И с чего вы взяли, что вы меня потеряли. Вы ведь меня даже не находили. Всего хорошего. Я приду в районе десяти часов утра. Но вас наверно уже не увижу. У вас же закончится дежурство. Так что до следующей случайной встречи.
- Извините Ирина Анатольевна, но завтра у меня с утра плановые наркозы, так, что вероятность нашей встречи через несколько часов крайне велика. Наверно это судьба. Кстати, а когда ваша свадьба и кто ваш жених? Он из городка?
- А вот это вас доктор ни в коей мере не должно волновать. И потом лишние знания, многие печали.... Не так ли? Все пока. Я пошла.
Поспать не удалось. Привезли ребенка с аппендицитом. К семи часам утра, был я немного так сказать уставшим. Но приняв душ, побрившись и выпив небольшую порцию чефира в восемь часов утра был необыкновенно весел и бодр, этакая эйфория. Плановый наркоз был в тот день у меня один. После ночных дежурств мы не загружали ночных волков работой и старались отпустить ночную бригаду пораньше домой. Ведь на следующий день опять на полтора суток.
В одиннадцать часов я зашел в ординаторскую. Ирина Анатольевна уже коротко опросила раненого бандита и теперь заполняла свои бумаги. Я наконец понял доминанту своих чувств к ней. Нежность, всепоглощающая нежность. Я смотрел на ее усталое лицо, но такое же прекрасное и чистое, и опять хотелось встать перед ней на колени, как перед иконой и целовать, целовать ее.
В ординаторской были только мы. Все остальные четыре анестезиолога-реаниматолога были в поле, то есть на наркозах и в реанимации.
- Доктор, а вы боец. Прекрасно выглядите после стольких часов без сна. Да еще в рабочей форме. Вы наверно не только соблазнитель невинных горожанок, но и прекрасный врач. Наслышана уже о вашем прекрасном таланте врача и вашем таланте соблазнителя. Поверьте образ Ловеласа только портит вашу прекрасную репутацию врача. Если уж знаю я, то поверьте то наверно знают очень многие. В том числе возможно и родственники вашей жены. Так, что умерьте свой пыл и продолжайте свое совершенство в профессии. Что касается допроса злодея, то мне придется прийти еще раз завтра. Сегодня он очень слаб и ваш коллега не дал мне много времени для беседы с ним.
Пару ударов в солнечное сплетение мной были пропущены. Унизительные слова о моей козлячей натуре имели под собой веские основания. Но что бы это звучало вне стен нашей родной богодельни.... Нет это уже слишком. Тем более об этом говорила та , которую я боготворил и любил. Стало стыдно и страшно. А вдруг теща, которая имела много подруг среди медсестер в нашей больнице уже что-то знает. Ирина Анатольевна умеет врубить стоп-кран и наверняка сказала все это мне, что бы я прекратил свои излияния в любви. Да, мастерица в тонкой психологической игре и наверно в допросах. Учат их что ли этому в милицейских школах или на юрфаках университетов.
- Ирина Анатольевна, городок полон слухов о моей скромной персоне? Побойтесь Бога! Я молодой врач, всего третий год работаю здесь и все что вы слышали от кого-то, поверьте мне не более чем сплетни. Ну когда мне заниматься любовными приключениями при таком смертельном графике работы.
- Доктор, я ни чего более не комментирую, но примите к сведению то, что я вам сказала. Все уйдем от этой темы.
- Хорошо Ирина Анатольевна. Но может сейчас выпьем вместе чаю. Вы после дежурста и я после дежурства.
- Хорошо. С удовольствием. Тем более чай у вас действительно отличный.
Мы молча пили чай и я опять тонул в ее запахах волос, кожи, чуть легкого аромата духов. Купался в ее ауре и откровенно вампирил и заряжался энергией. Несколько минут блаженства. Не надо было слов. Просто было не по-земному хорошо. Я не знаю, что чувствовала тогда она. Но я уверен, что наши ауры пересеклись именно в тот момент. И это было уже искушением для обоих.
- Доктор, спасибо за чай. Как вы думаете во сколько мне завтра приехать к раненому?
- Ирина Анатольевна, мне кажется наиболее оптимальное время в районе четырех часов дня. Я завтра опять дежурю, к этому времени не будет уже дневной суматохи и вы сможете спокойно поговорить с ним. Тем более он будет чувствовать себя гораздо лучше.
- Хорошо, тогда я поехала. И до завтра. А кстати вы собираетесь домой? Я на служебном «газике» и мы можем подвезти вас до дома, тем более нам по пути. Мы ждем вас на улице. Машина напротив приемного отделения.
От больницы до моего дома было ходу пешего минут тридцать. Но как иногда были трудно пройти это расстояние после тяжелого дежурства. Летом однажды по пути домой присел на скамейку и заснул. Спал всего минут пятнадцать, но полностью восстановился и уже не ложился спать до вечера.
Переодеваясь думал.
- С чего это неожиданная доброта после столь уничижительной характеристики меня как козла, прозвучавшей из ее уст. Хорошо хоть оценила меня как врача-профессионала. И потом, что значит по пути. Она знает мой адрес? Ну конечно, она же милиционер, для нее секретов не существует.
Лето. В городке торжественно шествовало лето наполняя солнечными светом улицы и парки, с ливневыми дождями и грозами. В тот год лето было невероятно теплым, солнечным и радостным. Лето самой моей большой любви.
Шофер-милиционер неодобрительно посмотрел на меня, когда я плюхнулся на заднее сиденье его рындывана. Он наверняка тоже был влюблен в лейтенанта Попову. А может быть потому, что народ у нас уж очень неприветливый и агрессивный. Но мне был он абсолютно безразличен. Я вновь окунулся в очарование сидящей передо мной на переднем сиденье самой красивой и самой волшебной женщины в мире. Через пять минут машина стояла у моего подьезда. Невероятная скорость доставки не радовала. Хотелось ехать, ехать и ехать.
Вечером проснулся часов в семь. Ужин был уже на столе. Дети тихо чирикали в своей комнате. Они с малых лет знали, что папе после дежурства нужно отдохнуть. Поели все вместе. Затем игры с детьми перед вечерним туалетом. Чтение сказок и стихов перед отходом ко сну, когда малыши тихо слушают и постепенно засыпают. В свободные вечера от дежурств я строго следовал нашей семейной традиции. Это не было в тягость, это была радость и гордость за своих прекрасных детей. Как бы не уставал после дежурств старался не пропускать ни одного вечера и большую часть свободного времени посвящал своим крошкам.
Странно, но жена для меня была скорее старшей сестрой и порой даже мамой которую я бесконечно ценил и уважал. Но вот любил ли? Это вопрос вопросов. Если любил, то почему столько измен и хаотичных романов Может был виноват наш извращенный век и обстановка в больницах, где все переплеталось в любовных коллизиях и ни в коей мере не осуждалось. А может потому, что сексуальная энергия молодого организма требовала выхода. А ты в это время проводил 70 процентов времени в больнице на работе в окружении молодых и прекрасных врачиц, медсестер, санитарок.
Я вспоминал слова Игоря Абрамова о том, что если человеку чего-то не хватает, это значит, что не все уголки его души заполнены любовью. И теперь мне стало абсолютно понятно почему Игорь не смотрел на других женщин. Громадная его любовь к супруге не оставляла даже маленького места в его душе для других. Любовь к жене заполняла всю его душу, сердце, мозг. И только сейчас после встречи с Ириной я понял суть и истинность его слов.
Моя любовь к моим крошкам была безгранична. Но эта любовь ни в коей мере не заменяла любовь к женщине. И две эти любви не входили в конфликт в моей душе, в моих ощущениях.
Утром я прыжками несся на работу. Впереди ждала встреча с Ирочкой, с Ириной Анатольевной. День тянулся медленно и тягуче. Я ждал начала дежурства и ждал очередной встречи с моей любовью. Но мы предполагаем, а Бог располагает. В два часа закончил все плановые наркозы. Заварил свой чудесный чай и играл в шахматы с Щапиным. Проигрывал партию за партией.
- Серега, ты сегодня не в форме. Или мое мастерство несравненно возросло и теперь тебе всю оставшуюся жизнь поить меня чаем и может иногда коньком. Нет, не интересно с тобой стало играть.
Щапин был прекрасным шахматистом, но я периодически выигрывал у него. Наше соотношение побед и проигрышей было порядка 60 на 40 в его пользу. Сегодня же я проигрывал все партии подряд. Нет не о шахматах были мои мысли. Второй дежурный анестезиолог-реаниматолог Володя Кузьмин,сидя рядом с нами отпускал ехидные замечания в мой адрес. Он дежурил сегодня по реанимации. Раненый преступник был в ясном сознании с абсолютно стабильными показателями по всем органам и системам. Вел он себя спокойно и ни кого не напрягал. Тем более был он прикован одной рукой к кровати наручниками и рядом с ним в отдельной палате постоянно находился дежурный милиционер.
Я мучительно же продумывал план, как избавиться от коллег, когда приедет лейтенант Попова и как мне остаться в ординаторской наедине хотя бы короткое время.
Звонок из Роддома. Звонила заведующая роддомом Ольга Петровна.
- Сергей у нас поступила женщина с эклампсией. Сорок недель, воды отошли , генерализованный судорожный синдром. Готовим на операцию, будем кесарить. Выезжайте.
Роддом находился в двух километрах от нашего корпуса и структурно являлся частью нашей больницы. То есть все анестезиологические пособия обеспечивали мы. Там были свои операционные со всей необходимой анестезиологической аппаратурой. Не было только прикрепленных, штатных анестезиологов. Все наркозы в роддоме и реанимационные мероприятия обеспечивало наше отделение. Во время дежурств в случае необходимости выезжал один из двоих дежуривших анестезиологов-реаниматологов. Второй же прикрывал и реанимацию и экстренные наркозы в больнице. Иногда вызывали из дома третьего. Но обычно справлялись. Сегодня была моя очередь работать в роддоме. Я понимал, что это на всю ночь. Эклампсии наверно самые ужасные осложнения предродового периода и всегда несли с собой угрозу смерти и рожавшей женщине и ее ребенку. Благо микропедиатр была в роддоме и всегда помогала анестезиологам в трудных ситуациях.
Все рушилось. Предстоящее свидание было под угрозой срыва. Проклиная все на свете я взмолился,
- Володя, давай я останусь сегодня в больнице. Давай поменяемся. Потом я за тебя месяц буду ездить в роддом. Очень прошу тебя.
Кузьмин подозрительно посмотрел на меня и явно старался разгадать какой-то подвох с моей стороны. Зная мой характер и мою явную неприязнь к нему, заслуженному алкоголику-анестезиологу, он четко почувствовал неладное. Сорока пяти лет мужчина с рецидивирующими запоями и сейчас в очередной ремиссии он был очень интуитивен.
- Что там в роддоме?
Я честно ответил, что предстоит операция у женщины с эклампсией и с генерализованным судорожным синдромом.
- Серега, ты что меня совсем за идиота держишь. Я тебе, что мальчик. Так что давай не давай. Собирайся и уматывай. Салага.
Кузьмин знал, что в случае смерти женщины или ребенка во время родов летели головы всех причастных и в первую очередь врача акушера-гинеколога и анестезиолога. Кузьмину с его залетами возможная неудача в роддоме грозила полной дисквалификацией с переводом на должность линейного врача «скорой помощи».
С сестрой анестезисткой я поплелся к машине. Прощай моя любовь, сегодня не увижу я тебя. Goodbye my love goodbye
goodbye and au revoir! Песенка Демиса Руссоса звучала в моей голове как заевшая пластинка. Я потихоньку сходил с ума от досады и несправедливости этого мира. Я понимал, что вероятность очередной встречи с Ириной практически равна нулю. Уповать на поступление очередного преступника и появление при этом лейтенанта Поповой было все равно, что надееться на выигрыш в тысячу рублей в лоторею «Спортлото». Преступники не были нашими частыми пациентами, и то что ими будет в случае поступления заниматься Ирина, любовь моя, так же было маловероятно. Следователей было в нашей городской милиции достаточно много.
В то время не было компьютеров, социальных сетей и даже не наступила эра сотовых телефонов. Городской телефон в собственной квартире уже был признаком подьема социального статуса на новую ступень. Правда мне его поставили практически сразу же после начала работы в больнице. Я был нужен Родине, и нужен был с телефоном и постоянной связью. Мало того, я и все ведущие специалисты должны были сообщать о том где они могут находиться, что бы быстро могли найти нас и призвать к исполнению врачебного долга. Уходя в кино или в гости я обычно звонил в приемное отделение и сообщал свои возможные координаты. Так было на протяжении всего времени моей работы в городке. Ни когда не забуду случай. Суббота, дневной детский сеанс в кинотеатре. Жена, я и дети сидим смотрим какую-то детскую сказку. В середине фильма в зале включается свет и билетерша громким голосом городского глашатого обьявляет,
- Доктор срочно на выход, вас вызывают в больницу.
Не скрою, я был горд. Зрители смотрели на меня покидающего зал бодрым шагом и только не хватало аплодисментов. Город узнал своего спасителя и героя. Все с уважением смотрели на супругу героя и его детей. Мое самолюбие взлетело в тот момент до небес. Это был один из триумфальных моментов моей жизни.
- Где теперь мне искать с вами встречи дорогая моя Ирочка ? - думал я.
В голову не приходило ни чего путного. Может это судьба пыталась меня оградить от будущих бед и страданий. Но разве мы слушаем внутренний голос. Уж я точно не слушал и пытался всегда пробиться к казалось бы заведомо пагубным целям. Пробивался, обжигался ради сиюминутных побед и терял гораздо большее.
В роддоме было все плохо. Позднородящая, сорока пяти лет. Первые роды. Страдает хроническим пиелонефритом. Сейчас она лежала в полностью затемненной палате в легкой седации. Артериальное давление зашкаливало, 250 на 140 мм рт.ст. Последний судорожный приступ был пятнадцать минут назад. Время безводного периода плода порядка трех-четырех часов. При этом со слов микропедиатра сердцебиение ребенка отчетливое и без всяких нарушений. Так. Это уже хорошо. Надеюсь, что ребенок точно будет спасен.
Обезболиваю. Тут же в палате катетеризирую центральную вену. Сразу же в вену инфузия, внутривенные анестетики, релаксанты, трубку в трахею и начинаем вентиляцию легких ручным мехом. Все прошло пока спокойно. Но артериальное давление не снижается. Катетер в мочевой пузырь. Мочи – несколько капель. Господи, еще почечной недостаточности не хватало. Перекладываем на каталку и в операционную. Подключаем к аппарату вентиляции легких. Операцию надо начинать срочно. Если опять начнутся судороги, то может погибнуть не только женщина, но и ребенок.
- Ольга Петровна, я буду ставить эпидуральный блок. Оперировать будете под эпидуральной анестезией и неглубоким эфирным наркозом. Так мы снизим артериальное давление, восстановим почечный кровоток и надеюсь получим мочу.
Ольга Петровна была выдающаяся врач акушер-гинеколог. Принимавшая роды при самых тяжелых ситуациях. За три года работы с ней мы не имели ни одной материнской смерти, не потеряли ни одного ребенка в родах.
- Сережа, ты знаешь свое дело. Если считаешь это правильным, то пусть так и будет. Я верю в тебя, мой юный гений анестезиологии.
В это время я почувствовал чью-то руку на своих ягодицах. Осторожно обернувшись увидел одну из своих подружек, с которой провел немало прекрасных ночей, Ольгу Нойман. Ольга была старше меня на лет пять. Она закончила Томский Мед и уже семь лет работала акушером-гинекологом. Немка внешне и по характеру она была лучшей ученицей Ольги Петровны. У нее был муж, горный инженер на одной из шахт города. Тоже немец. Была дочка. Но это нам не помешало закрутить короткий роман без страданий и ревности к своим вторым половинам, и вообще. Наши отношения были прекрасны, легки и ни к чему каждого нас не обязывали. Мы наслаждались друг другом. Мы оптимально были конгруэнтны и в сексе и в характерах. Встречи наши были не часты. В основном в ординаторской роддома или крайне редко у меня или у нее дома, когда наши вторые половины например уезжали к родственникам.
- Мы верим в Вас мой любимый доктор,- нежно прошептала она прикосаясь губами к моему уху.
Но мне уже было ни до кого. Я полностью погрузился в работу. Осторожно положили роженицу на бок. Артериальное давление медленно поползло вверх. Уже 280 на 150 мм рт.ст. Брадикардия в пределах 50-60 в минуту , но пока без аритмии. Быстро помылся, обработал операционное поле и с первого раза попал в эпидуральное пространство. После тест дозы первая доза лидокаина. Катетер встал удачно. Так, осторожно на спину. Пошла основная доза лидокаина. Артериальное давление стало снижаться. Пошла моча. Все вздохнули. Операционная бригада была уже помыта. Две Ольги оперировали красиво и главное технично. Ребенок был извлечен через пять минут после начала операции. Закричал сразу. Восемь баллов по шкале Апгар. Микропедиатр сразу же унесла его в детскую. У нас было все просто отлично. Артериальное давление на оптимальных цифрах, пульс отличный, полностью восстановился диурез, получили 100 мл мочи. После удаления плаценты что-то пошло не так. Матка стала обильно кровить. Попытки остановить кровотечение были безуспешны. Две Ольги сосредоточенно работали в ране.
- Сережа, нужна твоя помощь. Кажется начинается синдром дессиминированного свертывания. Не можем остановить кровотечение. По идее нужно удалять матку, но не сможем. Потеряем молодую маму. Уже кровит из каждого вкола. Помогай наш любимый. Теперь вся надежда на тебя.
Ольга Петровна смотрела на меня своими своими добрыми карими глазами и в них я видел неподдельную тревогу. Нет не смятение. Она всегда умела держать себя в руках, ни когда не паниковала и не позволяла скатываться в истерики другим. Наоборот в критических ситуациях ее голос становился добрым и спокойным.
В городе была отлично налажена служба крови. Мы ни когда не испытывали недостатка ни в свежей крови, ни в плазме. В то время широко практиковались прямые переливания крови. Все сотрудники больницы были донорами. Безвозмездными донорами. В городе был список людей с редкими подгруппами крови, которых при необходимости можно было привезти из дома.
У женщины была первая резус положительная группа крови. У меня и моей анестезистки тоже. Пока переливали плазму у меня забрали пятьсот миллилитров крови. Стабилизировали гепарином. Сразу же начали переливать теплую мою кровушку. Кровопотеря к этому времени уже была порядка литра. Но гемодинамика и диурез оставались стабильными. На фоне переливания свежезабранной крови интенсивность кровотечения значительно уменьшилась, но не прекратилось. Вторя банка крови была от моей анестезистки. Через три часа после переливания свежей крови, плазмы, введения гепарина ситуация наконец стала управляемой. Матку решили не удалять. Больная оставалась на операционном столе, в наркозе, с тампонированной маткой и операционной раной прикрытой стерильными салфетками. Продолжалось введение плазмы, консервированной крови, плазмы, растворов.
- Если через два часа не начнет кровить будем ушиваться.
Напряжение еще витало в атмосфере операционной. Все были сосредоточены. Мерно работал аппарат вентиляции. Я с анестезисткой не спускали глаз с пациентки и постоянно следили за артериальным давлением и пульсом, количеством мочи. Через два часа осторожно удалили тампоны из матки. Сухо. Кровотечения не было. Зашили рану. Переводить в реанимацию родильницу было рано. Опасность рецидива кровотечения была реальной. Поэтому оставили пациентку на операционном столе, продолжили анестезию условиях развернутой операционной с моментальной готовностью к реоперации.
Две Ольги размылись. Сняли операционные халаты. Ольга Нойман подошла ко мне и поцеловав в щеку прошептала.
- Любимый ты конечно останешься у нас до утра. А утром мы переведем больную к вам в реанимацию. Когда все успокоится я приглашаю тебя на чашечку кофе с вкусными, очень вкусными конфетками. Твоя анестезистка и наши сестры последят за женщиной. Я жду тебя.
Ольга Петровна внимательно взглянула на нас, улыбнулась. Она все конечно знала, знала и понимала. И главное не осуждала. Я как и Ольга Нойман были у нее в любимчиках. А ее авторитет среди врачей и руководства города был громадный. Так, что получить ее дружбу и покровительство было громадной удачей и везением для меня, молодого врача. Мне же было не до предстоящих любовных утех. Во-первых, пациентка все еще оставалась на грани жизни и смерти. Во-вторых, душа моя была полностью заполнена любовью к небесной посланнице. В ней не оставалось места больше для других женщин.
Через час после окончания операции я стал медленно выводить женщину из наркоза, продолжая при этом эпидуральную анестезию. Когда удалили трубку из трахеи и наша счастливая мамаша пришла в ясное сознание принесли показать ребенка. Это была девочка и все в ней было прекрасно. Она уже не плакала, была выкупана и завернута в пеленки. Маме дали подержать дочку. Она нежно прижала к своей груди новорожденную крошку и слезинки радости медленно катились по ее щекам.
Учитывая стабильность ситуации решили пока не переводить в реанимацию роженицу, не разлучать маму с дочкой. Если к утру все будет так же хорошо, то они остануться в роддоме. Ну а меня для страховки решили тоже оставить в роддоме до утра. Я догадывался по чьему наущению. Главное Ольга Петровна не препятствовала. Убивала двух зайцев сразу. Бонус для молодых врачей и конечно же истинная страховка от возможного ухудшения в состоянии пациентки. Время приближалось к полуночи. Ольга Петровна отправилась в свой кабинет писать протокол операции, а я в ординаторскую гинекологов.
Верхний свет был выключен. На журнальном столике светила ночная лампа с зеленым абажуром, была открыта коробка шоколадных конфет, стояли две чашечки с блюдцами. Ольга подошла ко мне нежно обняла, потом взяла мои руки и положила на свои бедра. Трусиков под ночной рубашкой не определялось.
- Оля, прости дорогая. Я страшно устал, и потом я же кровь свою сдавал. Давай отложим все на следующий раз. Скажи лучше где я могу прилечь. Сил абсолютно нет.
- А ты мой юный друг заелся. Наслышана о твоих амурах с медсестрами в больнице. Видно стара я стала для тебя. Ну что ж, иди отдыхай. Ты же знаешь где спальня для наших анестезиологов. Ну может кофе выпьешь?
- Извини, Олечка. Нет сил, пойду я. Только без обид. Я правда вымотан до нельзя. Может удастся пару часов поспать.
- Хорошо мой герой. Но если утром я не нароком загляну в вашу опочивальню вы не прогоните свою верную служанку. Она может вам сделать прекрасный массаж, который восстановит все ваши потенции.
В дверь ординаторской тихо постучали. После тактичной паузы заглянула медсестра приемного покоя роддома и удивленно сказала,
- Доктор, в санпропускнике вас ждут из милиции. Девушка в форме. Просила если вы не заняты выйти на минуту.
Ольга внимательно посмотрела на меня, на мое выражение лица и как все любовницы обладая инстинктивной проницательностью произнесла,
- К вам мой дорогой гений медицины и секса уже поклонницы по ночам приезжают. И не просто поклонницы, а из милиции. У вас, что новый фетиш – девушки в сапогах и портупеи на голое тело. Ну бегите быстрее, а то вас под конвоем уведут. Я пошла спать. Не буди меня, мерзавец этакий. Ну ни чего, милиция приходит и уходит, а я остаюсь. Так, что до следующего секса мой любимый.
Ольга со смехом вытолкнула меня из ординаторской.
Ирина стояла в середине пустого приемного покоя и держала в руке небольшой сверток. Так же как всегда в изящно сидящей форме которая лишь подчеркивала ее элегантность и красоту.
- Это не возможно. Это не может быть. Видно судьба решила возблагодарить меня за спасенные жизни матери и ребенка. А может это мне снится. Наверно это галлюцинация,- промелькнула мысь.
- Доброй вам ночи, доктор. Мне сказали, что вы только вышли из операционной. Вы опять спасали и надеюсь удачно? У вас найдется для меня несколько минут?
- Прекратите измываться товарищ лейтенант над человеком, который готов посвятить вам не только несколько минут, а и всю свою оставшуюся жизнь. Вы даже представить себе не можете, что значит для меня возможность вновь вас увидеть. Ведь я сегодня уезжая в роддом думал, что потерял вас навечно.
- Ах оставьте прошу вас свой высокий штиль. Я проезжала мимо и решила просто навестить вас. Знаете у меня с собой случайно оказались пирожки, которые я напекла перед дежурством. Пирожки с мясом. Так, что не возьмете ли вы их попробовать и оценить мои кулинарные способности. Я по ночам все равно не ем, а выбрасывать было жалко. Не знаю, что на меня нашло.
- Ирина Анатольевна, спасибо громадное! К сожалению я не могу пригласить сейчас испить со мной чаю. Не моя территория. Может выйдем подышим свежим воздухом, а не больничными запахами.
Я предупредил медсестру приемного отделения, что я буду на улице перед приемным отделением.
Корпуса роддома утопали в зелени высоких деревьев больничного парка. Шумела в недалеке горная река, звезды мерцали необыкновенной яркостью и казалось мы уносимся в это глубокое, как глаза моей любимой, звездное небо. Мы просто стояли и молчали. Высокий худой врач в белой больничной рубашке и белых брюках с шапкой кудрявых нечесанных волос на голове и миниатюрная девушка в милицейской форме. Любая произнесенная бы сейчас фраза не смогла передать всего того, что я чувствовал. Не хотелось скатываться в банальность. Ирина то же молчала. Мы просто стояли и смотрели друг на друга, на звездное небо.
- Доктор, вас просит зайти в операционную Ольга Петровна - раздался в ночи, разрушая нашу идиллию и наш полет к звездам голос медицинской сестры.
- Ну, что же идите доктор. Рада была видеть вас. Обязательно откушайте пирожки.
Ее голос был официален, но ее глаза .....Ее глаза мне на секунду показалось я увидел все о чем я мечтал.
-Наклонившись к ее лицу я тихо прошептал,
- Любимая, прошу тебя, позвони мне завтра в ординаторскую.
Она не отводя глаз спокойно ответила,
- Конечно я позвоню и узнаю понравились ли вам мои пирожки. Бегите доктор. Больные ждут вас.
Я шел по корридору в операционную и состояние моего сознания было похоже на мои ощущения нокдауна в те времена когда я занимался боксом и короткое время был членом юношеской сборной Киргизии.
Ольга Петровна, моя анестезистка и медицинская сестра роддома стояли вокруг роженицы, которая спокойно лежала на операционном столе. Все показатели были в норме. Ни каких болезненных ощущений она фоне эпидуральной анестезии она абсолютно не чувствовала. Ее лицо было уставшим но с выражением безмерного счастья. Лицо Мадонны. Я не видел ранее, да и сейчас портретов лиц женщин в первые часы после удачных родов. Вот где источник вдохновения и шедевральности. Все вокруг казалось прекрасным и необыкновенным. Хотелось обнимать, целовать, кружить Ольгу Петровну, мою анестезистку и всех девчонок находящихся в операционной. «Ода к радости» Бетховена и «Shine On You Crazy Diamond» поочередно звучали в моей голове.
Ольга Петровна внимательно посмотрев на меня сказала,
- Сергей, силы есть еще? Если ты согласен то нашу счастливую мамашу мы переведем в послеоперационную палату. Пусть отдыхает. А нам предстоит новая работа. В родильном зале нам нужно помочь на ручном отделении плаценты. Помоги пожалуйста.
В родильном зале работала в ту ночь самая лучшая акушерка в мире Валентина Ивановна. За свои сорок лет работы акушеркой она приняла роды наверно у половины женщин городка. При этом она была очень добра и сострадательна к рожавшим женщинам. Она была прекрасной противоположностью некоторых врачей акушеров-гинекологов, которых я лицезрел на кафедре акушерства во время учебы в институте. Кафедральные мегеры были мерзкими и грубыми. Всеми своими словами и делами подчеркивали ненависть к рожавшим женщинам. И только наша куратор группы во время цикла акушерства Черняева была белой вороной в этой стае черных хищниц. Все прошло быстро и без осложнений. Под масочным наркозом спокойно отделили плаценту. Роженица проснулась и я был свободен.
Ольга Нойман наверно спала. А Ольга Петровна пригласила меня к себе в кабинет на чашешку кофе. Время было уже к трем часам ночи. Мы сидели в ее уютном кабинете, пили кофе с шоколадными конфетами и вели светскую беседу.
- Сергей, я слышала ты навострил лыжи. Поговаривают, что тебя активно сватают в Институт Травматологии и областую травматологическую больницу. Это правда?
- Ольга Петровна, честно скажу сватают. Но я пока не принял решение. Менять наш городок, где у меня квартира, дети устроенные в садик, теща рядом на вонючий, покрытый угольной пылью и газом заводов город честно не хочу. Хотя понимаю, это взлет карьеры. Так, что весь в раздумьях. Думаю. Что вы посоветуете, Ольга Петровна?
- Ты же знаешь я всю жизнь проработала в городке. И конечно же у меня было много возможностей уехать в большой город, работать на кафедре. Жалею ли я , что не уехала? Поверь нет. Я здесь как ты понимаешь королева, у меня здесь есть все. Но что было бы попади я на кафедру я догадываюсь. Там другие нравы, там иные амбиции и нету там той человечности и любви к пациенткам которые ты видишь здесь. Ну что мне тебе говорить. Ты сам помнишь как относятся кафедральные и к простым врачам, и к женщинам. Так, что мой путь не был для меня ошибочным. Я ни сколько не жалею о том, что не уехала из городка. У тебя же Сергей другая ситуация. Ты прекрасный врач, и я четко вижу, что тебе нужны иные масштабы. Тебе нужно расти дальше. Защищать кандидатскую, а потом докторскую. У тебя талант, и это видно всем невооруженным взглядом. Еще пару лет и ты здесь перестанешь расти. Станешь потихоньку усредняться. Превратишься в этакого Ионыча. Да, тебя будут все любить, ты будешь в авторитете в рамках нашего городка. Но поверь это не твой уровень. Так, что мой совет уезжай. Тем более не ты ищешь место, а тебя приглашает на работу сам профессор Бодянов. То есть у тебя сейчас все козыри на руках. Еще год, два и тебя перестанут звать. И погрузишься ты в нашу провинциальную серость. Беги Сережа, беги. Беги пока зовут. Еще один совет. Ты молодой и талантливый и поверь это нравится не всем. И твою карьеру и твою судьбу могут испортить в один момент. Тем более ты даешь массу поводов своими разнузданными сексуальными похождениями. О твоих похождениях только ленивый не сплетничает. Так, что будь осторожен. Припишут аморалку, или прирежет тебя кто-нибудь из ревнивых мужей. Например Генрих Нойман. Кстати, я такое впервые вижу, что бы любовницы посещали по ночам наших врачей. У вас молодых совсем нет тормозов. Кто эта красавица в форме? Я наблюдала за вами из окна кабинета. Ты, что забыл, что ты многодетный отец. Если я узнаю, что ты бросил детей своих поверь буду презирать тебя до своих последних дней.
Да, поговорили. Сколько врачей крутят романы в больнице, а оказывается, что я главный злодей. Было опять стыдно и крайне неприятно. Нужно срочно менять свое поведение. А то сбудутся ненароком пророчества Ольги Петровны.
- Спасибо, Ольга Петровна. Я буду думать о том, что вы мне сказали. Но если я останусь в городке пробьете в Горздраве мне ставку штатного анестезиолога-реаниматолога роддома?
- Конечно пробью. Но если ты только перестанешь совращать моих врачей, сестер и санитарок. Ты же знаешь, что работать мне с тобой громадное удовольствие. Но надеюсь, что ты скоро умотаешь из городка и ринешься в большое плавание. Я очень надеюсь и верю в тебя мой юный гений.
Я пошел в опочивальню анестезиологов и моментально провалился в сон не смотря на выпитый кофе.
Проснулся от нежных прикосновений губ. Ольга свежая, выспавшаяся, с легким макияжем и запахом «Klimat“ целовала меня.
- Доброе утро, Олечка. Остановись, я не чистил зубы. Представляю какой запах от меня.
- Запах героя и запах настоящего мужчины. У нас есть минут двадцать. Дверь я закрыла на ключ. Так, что не волнуйся.
- Оля, извини. Не сегодня.
Я аккуратно отстранил ее от себя. За что я обожал и ценил Ольгу, так за то, что она была без проблем, она не рождала проблем и понимала всегда меня с полдыхания.
- О мой любимый! Видно ваши новые сердечные раны так глубоки, что вы отказываетесь от щедрого подарка вашей преданной одалиски. Хорошо. Послушай гаденыш, теперь ты будешь отлучен от моих ласк ровно на три месяца, после того как расстанешься со своей милиционершей. Больше ни слова. Я ухожу.
Ровно в восемь часов я был уже в родной больнице. Плановые наркозы закончились для меня в половине второго дня. Мне ни кто не позвонил. Нет не ни кто, а именно Ирина Анатольевна.
Прошло две недели. Постоянные мысли о Ирине превращали меня в маньяка. Я представлял ее в обьятиях жениха или какого-нибудь брутального милиционера-сослуживца. Ревность душила меня. Я не мог смотреть больше на своих подружек бессонных ночей. Перед глазами постоянно стоял образ Ирины Анатольевны. Но вестей от нее не было. Жена видя мое состояние списывала все на перегруженость работой и мою усталось. Близости с ней тоже не было. Только погружение в заботы и радости своих крошек отвлекали меня ненадолго от печальных мыслей о возможных любовных утехах покинувшей меня Ирины. Ревность порождала самые извращенные фантазии, грызла все мои органы, испепеляла мой мозг. Эти две недели были похожи на бред и мучениям моим не было видно конца. Я все же набрал телефон дежурного по горотделу милиции и представившись попросил позвать к телефону лейтенанта Попову.
- Доктор, лейтенант Попова сейчас не в городе.
- А когда я могу ее услышать?
- Мы информацию не даем. Я запишу ваши координаты и передам ей. Всего хорошего.
Я сразу же позвонил знакомому оперативнику из горотдела. Я знал, что мой звонок может скомпрометировать мою любимую, но голос разума уже давно был заглушен ревностью.
- Саня, привет. Это Сергей из реанимации. Есть минута.
- Серега привет. Конечно. Что за проблемы?
Саша Корнилов был выпускник юридического факультета нашего университета и служил в нашем городке так же как и я третий год. Мы с ним познакомились на городском собрании молодых специалистов, проводимом горкомами партии и комсомола. С тех пор периодически пересекались по служебным вопросам и помогали друг другу в проблемах не связанных с работой. Я однажды устраивал его жену в отделение гинекологии и курировал ее лечение. К счастью его помощь до сих пор мне была не нужна.
- Саша, мне очень нужно найти лейтенанта Попову. Ты не знаешь, как я могу ее найти?
- Серега, что-то случилось? Может быть я помогу тебе? Дело в том, что ее отправили в служебную командировку в областной центр и вернется она наверно не раньше чем через месяц. Так, что если нужна моя помощь, то я всегда рад тебе помочь.
- Спасибо, Саша. Но у меня ни чего не произошло. Просто она нужна мне по сугубо личному делу.
- Понял. Ну если, что звони.
Потянулись дни окрашенные в серые тона. Игорь Абрамов умер и сейчас я все больше понимал, как много он значил в моей жизни. Только с ним я мог поделиться своими горечами. Только он мог помочь как мне казалось в этой тупиковой ситуации.
Тот год был богат на происшествия в нашем городке.
Осень набросила тучи на сопки. Мелкий, холодный и мерзкий дождь, вот вот готовящейся перейти в снег казалось оплакивал вместе со мной мои тяжкие безрадостные дни.
Очередное утро после очередной дежурной ночи. В семь утра привезли из терапии пациента в коме. Диагноз не понятен. Пока перекладывали на реанимационную койку он остановился. Безуспешная реанимация. Смерть. Тут же звонок из приемного.
- Доктора приготовьтесь везут еще двоих в коме.
В реанимационный зал быстрым шагом вошла мать наша и хранительница, нашп любимая Начмед Ада Тихоновна.
- Сергей, готовимся к массовому поступлению. Массовое отравление метиловым спиртом. Восемнадцать человек из бригады наладчиков и бригады эксплуатантов.
Отравления мы часто лечили в нашей реанимации. В основном дети наевшиеся таблетками бабушек, отравление дихлофосом и клофелином при суициде, нечаянные отравления угарным газом. Но метиловым спиртом отравления были редкими и всегда одиночными.
К восьми часам утра все наше отделение анестезиологии-реанимации в составе пяти врачей и двадцати медсестер было в сборе. Единственный доступный и качественный антидот противоядие метилового спирта был этиловый спирт. При отравлении метиловым спиртом поражаются в первую очередь зрительный нерв, сетчатка, печень, мозг.
Двое суток назад при установке японского экскаватора для какого-то технологического процесса должны были заливать 96 процентный этиловый спирт в некую емкость. Для того, что бы рабочие не своровали спирт для собственных нужд всегда при наладке присутствовал инженер и представитель фирмы. Однако алкогольно-халявные таланты нашего народа не имеют преград. Спирт заливался в высокий конус типа воронки. Узкий край конуса находился в машинном отсеке и не был виден для надзора. Так вот, умельцы засунули одного из своих членов бригады в этот машинный отсек. Он открутил какую-то гайку, подсоединил шланг и спирт свободно потек в стоящие в другом отсеке канистры. Заливалось обычно литров 200 спирта. Так вот умельцы изымали ровно половину. Сто литров чистого спирта это же двести литров водки. И так было много раз. При этом нарушался технологический процесс. Японцы начали подозревать неладное. Короче вместо этилового спирта решили заливать метиловый. Об этом предупредили всех рабочих. И наладчиков и эксплуатантов. Но не ни что не смогло остановить тягу к халяве и алкоголю, ни какие пугалки и страшилки. Все любители дармовой выпивки сочли это за очередную выдумку. Тем более японский метиловый спирт был какой то уж не похожий на отраву. Все удалось. Все поделили по братски, поровну. Ну а затем началось страшное. Ровно через два дня после первого употребления яда.
Влетел в реанимационный зал наш герой алкоголик Вова Кузьмин матеря всех и вся.
- Уроды, алкаши, мерзавцы, что бы они все сдохли.
Володю выдернули из отгула.
- Вован, не беспокойся первый уже умер. Двоим проводят реанимацию. Но у нас в очереди еще двадцать человек. Так, что не проси Господа, а то все помрут.
Вова в стадии ремиссии ненавидел всех, кто мог позволить выпить и причина конечно же была зависть, страшная и черная зависть. Они могли, а он нет.
- Да, Сергей у меня двоюродный брат работает на этом разрезе. Надо его предупредить.
- Вова, а как фамилия твоего кузена ?
Мне стало не по себе. Первый погибший был с фамилией Кузьмин.
- Вова, а как его зовут?
Вова встрепенулся и в глазах его мелькнул ужас.
- Игорь, тридцать два года.
По моментально наступившему молчанию Кузьмин все понял.
Он молча вылетел из ординаторской и помчался в «холодную». Оттуда донесся дикий вой переходящий в рыдания.
Пришлось разворачивать дополнительные койки реанимации в соседнем глазном отделении, откуда выписали всех пациентов. Руководство разреза привезло для лечения своих рабочих несколько ящиков водки. Представьте себе двадцать три пациента, которых лечат водкой. Двадцать три здоровых мужика в состояни хронического опьянения на протяжении пяти суток. В первые часы поступления умерло трое. Еще шесть находилось на интенсивной терапии, двое из них на искусственной вентиляции, в коме.
Все отравленным рассказали о симптомах, которые могут развиться у каждого из них и теперь на фоне хронической алкоголизации, страха смерти начались истерики и психозы не связанные с клиникой отравления. Более слабые духом периодически рыдали и клялись ни когда больше не брать в рот ни капли спиртного. Некоторым из героев казалось, что у них наступает слепота и они требовали немедленного перевода их на лечение в областной центр, в Москву. Но как ни странно большинство отравленных не воспринимало серьезность ситуации и веселились от души, считая это подарком судьбы и продолжение праздника. Доступ родственников естественно был запрещен к отравленным. Вокруг больницы толпились родные и близкие горемык и ни чего не могли понять, что происходит.
Периодически из форточки высовывался полупьяненький пострадавший и орал,
- Манька, тащи закуску. Нас здесь водкой лечат.
Это был настоящий дурдом. Пьяная орава работяг в палатах, которым постоянно наливают. Ничего не понимающие родственники осаждающие больницу. Изможденные врачи и сестры. Мало того, двое отравленных уехали на охоту в Алтайский край прихватив запас украденного метилового спирта. Их разыскали с помощью милиции и доставили уже в местную больницу.
Через неделю в реанимации оставались только двое из отравленных. Они выжили, но окончательно потеряли зрение.
Естественно, что все плановые операции и плановые госпитализации были в эти дни отменены. Велся прием только экстренных пациентов.
К нам на усиление не приехали специалисты из крупных клиник области. Ни где ни в прессе, ни по радио и телевидению не просочилось ни капли информации.
Я вышел из больницы первый раз только на шестые сутки. Зима окончательно вступила в свои права. Белый снег, яркое солнце, легкий морозец. Но было хорошо и спокойно. Странно перестали мучать мысли о покинувшей меня лейтенанте Поповой. Словно очнулся от сна.
В середине декабря на дежурстве вечером звонок в ординаторскую.
- Добрый вечер, доктор. Как Вам мои пирожки? Я так и не узнала вашего мнения о моих кулинарных способностях.
Это была она. Но странно услышив ее голос я не почувствовал ни какого волнения.
- Ах, это Вы, пропавшая в пространстве и времени служительница Фемиды. Вы вернулись?
- Да, наконец то я вернулась. Как Вы поживаете, доктор? Как ваша жена, как ваши детки? Мне сообщили, что вы меня искали.
- Да, нетерпелось сообщить Вам, что пирожки были отменного вкуса. Ваш будущий муж счастливый человек. Вы не просто красавица, а еще к тому же искуссная в приготовлении разных вкусностей. Завидую я ему.
- Ах, доктор, Вы не меняетесь. Опять массу комплиментов.
Наступила неловкая пауза. Нужно было что-то говорить. Но что? Я не знал. Просить о встречи? Но как-то не поворачивался язык.
- Доктор, я понимаю, что отвлекаю Вас от работы, но позвольте мне заехать сегодня к вам на дежурство.
- Ирина Анатольевна, Вы же знаете, что я Вас всегда жду. Приезжайте немедленно, пока у нас все спокойно.
- Хорошо, через полчаса я буду у вас в ординаторской. Надеюсь вы угостите меня прекрасным чаем.
- Конечно же вас всегда ждет наш прекрасный чай, в прочем как и я.
Ирина Анатольевна в этот раз была в цивильном наряде. Длинное белое платье крупной вязки облегающее и подчеркивающее все прекрасные изгибы идеально сложенного тела Дюймовочки. Черные сапоги на высокой шпильке, пшеничные волосы спадающие на плечи и невероятного голубого-бирюзового цвета глаза.
Я вдруг опять начал тонуть в бездонной пучине ее глаз. Вновь состояние нереальности похожее на гипнотический сон.
- Доктор, я вижу время Вас не лечит. Вы опять не здесь. Очнитесь пожалуйста. Мне нужно с вами серьезно поговорить. И наконец разрешите мне присесть на ваш диван и отпить чудесного чая.
Я моментально метнулся к чайному уголку, наполнил чашки и молча подал фее из зимней сказки.
Она была абсолютно спокойной и ни что в ее поведении не напоминало о нашей последней летней ночи в роддоме.
- Как прошла ваша командировка? Практически полгода вы не были в городке.
- Я была прикомандирована в обьединенную группу по расследованию одного преступления. Работа была тяжелая, но интересная. Мы работали совместно с коллегами из прокуратуры. Следователи были из разных городов, но под руководством московских товарищей. И теперь меня переводят для дальнейшей службы в Москву. Так, что сейчас сдаю все дела и попрощаюсь с нашим городком.
Я не знал, что говорить. Настроение упало до нуля. Тоска и печаль медленно окутывали мое сознание. Я смотрел на Ирину и мысленно созерцал ее тающий образ в тумане.
- Доктор, надеюсь вы рады за меня.
Я не глядя на нее пытаясь изобразить спокойствие и доброжелательность ответил,
- Если честно, то абсолютно не рад. Вы же прекрасно понимаете, что я теперь вас больше ни когда не увижу. Поверьте мне сейчас после ваших слов очень тяжело.
- Сергей, оставьте пожалуйста. Вы же реальный человек. Не смотря на все ваши чувства, а я верю, что вы были искренне со мной, у нас не было ни мальйшего шанса на какое-либо продолжение. Вы ни когда не бросите своих детей. А если бы и попытались это сделать, то поверьте я бы прекратила бы вас уважать. И я не подхожу для роли любовницы. Мне нужно быть единственной и верной для своего мужа. К тому же при вашем шлейфе романов и похождений я ни когда бы вас не простила за те измены нет не мне, а вашей супруге. Я просто представила себя на ее месте. Как бы я к вам не относилась эти преграды для меня непреодолимы. Надеюсь лишь на то, что в следующей жизни мы обязательно встретимся с вами и у нас будет все хорошо, и вы будете верным любящим мужем.
Ее тихие слова хлестали меня, как пощечины. Все мое лицо горело от горечи и стыда, и осознания своего полного ничтожества.
- Сергей, я перед отьездом хочу вам рассказать о вашем друге, Игоре Абрамове. Я знаю, что он умер у вас на руках и я знаю, что он очень уважал вас и сейчас я передаю его последнюю волю. Он в своей предсмертной записке просил вам передать, что он всегда ценил и уважал вас и что вы были для него с момента появления вас в больнице самым лучшим другом. Он написал, что верит в вас, считал вас врачом от Бога и просил вас не останавливаться в своем профессиональном росте. В своей предсмертной записке он упомянул из всех ваших коллег только вас. Я не могу показать эту записку, это последнее его письмо вам. Но достаточно точно передала ее содержанние.
Казалось сегодняшний ужас ни когда не закончится. Потеря любимой, стыд и позор перенесенный несколько минут назад, и вот еще и Игорь. Комок стоял в горле. Перехватило дыхание. Слезы медленно покатились по моим щекам.
После долгой паузы, я наконец заговорил.
- Ирина Анатольевна, что произошло с Игорем? Почему он покончил с собой?
- Сергей, к сожалению, я не смогу вам рассказать о истинных причинах его самоубийства. Но я хочу что бы вы знали, он был действительно человеком чести и глубоко порядочным. Наверно я бы мечтала видеть своего мужа с такими качествами. Игорь Абрамов не смог перенести предательства. Это все, что я могу вам сказать.
Я сидел и ни чего не понимал.
- Ну вот и все мой дорогой и любимый доктор. Я очень вас люблю. Но все что я сказала ранее не позволяет мне преступить через мои убеждения и принципы. Но поверьте я была бы для вас самой верной и любящей женой. И я буду помнить и любить вас всю свою жизнь и ждать нашей встречи в другой жизни. Прощайте.
Я сидел как парализованный, не мог пошевелиться и старался быстрее очнуться от этого страшного сна. Но это был не сон. Это была реальность во всех ее страшных оттенках.
Тихо закрылась дверь ординаторской. Зимняя сибирская ночь за окном,тихо падающий снег и громадная луна заливающая светом сопки.
Дверь резко открылась. Дежурная анестезистка с реанимационный сумкой в руках на бегу крикнула,
- Срочно в приемное. Ножевое ранение.
В приемном отделении на носилках лежал на животе пьяненький слегка житель нашего городка. В спине, в межлопаточном пространстве, торчала рукоятка охотничьего ножа. Тем не менее раненный был спокоен и даже эйфоричен, философски обьяснил причину своего появления у нас.
- Только у истинно любящей женщины может быть остро отточенный нож.
КОНЕЦ.
Свидетельство о публикации №219082901625