Я пою жизнь

Cборник повестей, очерков и поэтических зарисовок


;
ОЧЕРКИ И ЗАРИСОВКИ

Кошечкины

Вспоминаю Сергея Петровича и Ирину Сергеевну Кошечкиных, близких друзей моего деда. Они жили в соседнем подъезде. Кажется, что внутри каждого из этих замечательных людей было солнце, лучи которого освещали и согревали всё вокруг даже в тени. Сергей Петрович – журналист газеты «Правда», филолог, есениновед. Он был крупным высоким мужчиной, полного телосложения, седовласый, в очках, всегда со спокойным серьезным выражением лица. Я вспоминаю Сергея Петровича неспешно идущим с портфелем на работу, возвращающимся домой, гуляющим с собакой. Кстати, Сергей Петрович был членом Союза писателей; у меня хранится его книга о Есенине с дарственной надписью моему деду. Ирина Сергеевна – жена Сергея Петровича. Внешне она напоминала Зыкину. Правильные черты лица, спокойный взгляд, мягкая улыбка, живость во всём, умеренная полнота, высокий рост, стройность фигуры. Ирина Сергеевна всегда была нарядно, со вкусом одета, также со вкусом носила ювелирные украшения, пользовалась косметикой и духами с нежным ароматом. Ирина Сергеевна обладала очень красивым звонко-хрипловатым голосом. Она преподавала русский язык и литературу в старших классах. Эти уроки мне не забыть! Помню встречу с Ириной Сергеевной на улице 31 августа 1977 года, накануне начала моей школьной жизни.
– Олюнь, придёшь ко мне учиться? – спрашивает меня по-взрослому.
– Если мама разрешит! – отвечаю я ещё по-детски.

Мы с дедом гуляем, а Сергей Петрович и Ирина Сергеевна расходятся на работу. Следующий раз выходим – они уже возвращаются. Дома Ирина Сергеевна трудилась, участвуя в творчестве мужа. Они восхищались ласковой любовью моего деда ко мне, его заботой, нежностью, его воспитанием меня, помощью моим родителям.

Мой дед и Кошечкины
Мой дед, Сергей Георгиевич Коршунов, был высококультурным, грамотным, интеллектуально и духовно богатым человеком, несмотря на всего лишь семилетнее школьное образование. «Правда» стала родным поприщем деда. Он прошел трудовой путь от курьера, будучи десятилетним подростком, до заведующего фото-иллюстративным отделом. Его уважали сослуживцы; среди коллег было очень много настоящих друзей. 31 мая 1969 года деду исполнилось 60 лет, а через две недели родилась я, его «юбилейный подарок», и дед срочно ушёл на пенсию из-за моего неблагополучного появления на свет.
*****
Возвращаясь к Сергею Петровичу и Ирине Сергеевне, отмечу их милосердное, тактичное отношение ко мне, интерес к моей жизни, сопереживание в невзгодах, стремление разделить трудности и радости. Мне мало довелось с ними общаться, о чём я очень сожалею, но я искренне чувствую их родными людьми
*****
Сергей Петрович и Ирина Сергеевна родились после революции, пережили репрессии, войну, достойно плодотворно прожили эпоху строительства, разрушения социализма и застали период закономерного «дикого» капитализма. Они не служили политической системе: они пребывали в ней. А служили Сергей Петрович и Ирина Сергеевна высокой мысли и красоте через слово, гармонию, радость; служили Родине творчеством и просвещением.
*****
Я счастлива, что эти светлые люди были, есть и навсегда останутся в моей жизни, моей памяти и в моём сердце.
Татьяна Сергеевна похоронила сына Александра. Мне кажется, что обласканная красотой родительского образа жизни, она продолжает пребывать в красоте, утверждать гармонию и радость.
А я спешу на встречу с Сергеем Есениным и надеюсь, что однажды «весенней гулкой ранью» я встречусь с Сергеем Петровичем и Ириной Сергеевной Кошечкиными где-то там – за облаками...
Под впечатлением стихотворения С. Есенина «Мы теперь уходим понемногу...» у меня сложились строки – и вот, что получилось... Памяти моих друзей Сергея Петровича и Ирины Сергеевны Кошечкиных, почитателей творчества Сергея Есенина, посвящаю.

«Мы теперь уходим понемногу...»,
И никто нас больше не найдёт.
Мы идём, идём навстречу Богу.
Может быть, и скоро мой черёд.
Тихие прозрачные озёра,
Щебет птиц под музыку берёз.
Многие уходят без минора,
Оставляя нас в потоке слёз.
Я люблю, люблю всё неземное,
Что намёком светится в земном:
Море от талантов разливное
Тронуто невидимым Творцом.
Много мыслей я осмыслила,
Много чувств сплела в большой венок,
Много я прекрасного увидела,
Много благодати дал мне Бог.
Счастлива, что обнимала близких,
Гладила зверей, рвала цветы,
Избегать старалась мыслей низких,
Что всегда доводят до беды.
Спасибо вам, что поддержали словом,
Взглядом не позволили упасть:
Духом твёрдым и всегда здоровым
Излучали только благодать.
Знаю я, что встречу вас в цветущем,
Самом расцветущем месте в облаках.
Голосом есенинским поющим
Небеса прославятся в стихах.
Я пока ловлю, ловлю удачу
Среди «нив, златящихся во мгле» –
«Не жалею, не зову, не плачу»,
А живу спокойно на земле.
Я живу, живу, живу, как в чуде:
В радости, надежде и тепле.
«Оттого и дороги мне люди,
Что живут со мною на земле».

Конфетти

Мама дала мне несколько пакетиков конфетти, рассказав о предназначении этой мишуры. Вскоре под её ворчание я долго собирала маленькие цветные кружочки, разбросанные по всей комнате. Оказывается, рассыпать конфетти надо в новогодний праздник, который отмечается не в домашних условиях.
Однажды мама, наказав меня за что-то, поставила в угол и забыла. Зовёт меня ужинать, а я не иду. Войдя в комнату, мама начала стыдить меня за непослушание, а я напомнила, что послушно отбываю наказание, не двигаясь с места до освобождения, как и было велено.

Собачий хвост

 Во времена раннего детства я очень любила бывать в гостях у подруги моей мамы тети Наташи, правнучки Кропоткина и внучки известного врача Краснушкина. Она заслуживает светлой памяти во всех отношениях. Но сейчас я посвящаю рассказ Бьюте, огромной чёрной собаке, похожей на пуделя, такой же бездетной в те годы, как и её хозяйка. Бьютя развлекала меня, чтобы мне было не скучно: старинные книги непонятны, иконы красивы, но их нельзя трогать, игрушек нет, разные сувениры можно нечаянно разбить или сломать. Собака – живая забава, – тем более такая умная, добрая, спокойная!
 Однажды я почувствовала, что теряю равновесие, и слегка ухватилась за хвост, как за подпорку. Бьютя стояла молча, без суеты, дабы не было хуже. Зато, не разобравшись в ситуации, испугавшись, что собака меня укусит, мама дала мне команду отпустить хвост. Я вздрогнула от её крика и, дёрнув бедняжку, вцепилась в хвост ещё крепче. Бьютя продолжала стоять как вкопанная, но уже начала скулить, зовя болтушек на помощь. Вот пример христианских добродетелей: милосердия, кротости, смирения и терпения! Наконец-то, врачи нескорой помощи вместо нравоучений догадались к нам подойти. Помню, тетя Наташа, ласково улыбаясь, держит меня, а мама разжимает мои пальцы. После освобождения Бьютя сразу исчезла. С тех пор она всегда отлёживалась под кроватью до моего ухода. Видно, здорово она ощутила всем нутром мою хватку!
Однажды тетя Наташа попросила Бьютю пойти навстречу и выползти на встречу со мной. Бьютя высунула только нос, чтоб не подвергать хвост риску, улыбаясь зубастым ртом, лизнула меня и, не приняв взятку в форме угощения, снова забралась под кровать, в безопасное от меня место.
Ох, Бьютя, Бьютя!.. Не познала ты в то время ещё ни собачьих детей, ни человечьих... Шейка твоя стройная турником бы служила; спинку элегантную заездили бы до выпукло-вогнутого состояния; ножки бы изящные колёсиками катались; ушки бы с лопнувшими от шума перепоночками на разных уровнях висели; шёрстку взъерошили бы, глазки твои скосились бы, созерцая одновременно разносторонний ужас. Затёрли бы тебя, величественную, до дыр! Ты, голубушка моя, про хвост уже точно забыла бы, и нужен ли он тебе, когда всё остальное хозяйство по швам трещит?!
Впрочем, я думаю, что хвост твой шикарный – твоя достопримечательность – был бы уже вообще затерян среди бесчисленного множества игрушек. А ты бы ходила то с веером, то с меткой, то с палочкой, то с колбочкой: нашли бы, что тебе воткнуть, чтобы себя потешить!.. Протез хвоста!.. И не один, а целая коллекция!.. Ты от всех – под кровать, а он – за тобой! Там бы домяли тебя окончательно!
Я представляю, как на высоком под потолком шкафу расстелен памперс, и ты восседаешь на этой полезной подстилке, как на троне. Хозяйка доставляет тебе поднос с косточкой и водичкой домашним подъёмным краном. Ты, обозревая с высоты своего положения и расположения весь этот аттракцион, вспоминаешь меня тёплым словом: как я вынужденно хватанулась за твой хвост и тихо стояла, ничем тебе не досаждая... И в какой-то момент ты в окошко – прыг, до улицы Правды – галопом и ко мне – скок, а я тебя сразу на поводок – хоп, чтобы по всем извилинам жизни вместе шагать! Я тебе сказки о коммунизме вещаю с уверенностью, что это – далёкая быль, а ты мне о реформах собачишь, еле унеся ноги из анархического социума. Но для начала у тебя зубы чешутся всех искусать: одних – в наказание, других – для страха. А я, любуясь тобой, Бьютя, продолжаю сочинять поэму Маршака «Старушка и пудель» в 10 томах. Как закончу – так встретимся... где-то там, за облаками...

В своё время

Вспоминаю случай, который произошел со мной, когда мне исполнилось два года. Лето. Дача в Серебряном бору. Мама везёт меня в коляске по мосту и учит говорить слово «вода». У меня получается произношение только первого слога. Мама очень расстраивается, и я тоже плачу.
Однажды мы попали в сильный ливень. Я – снова в коляске. Меня везёт папа, он буквально бежит, закаляя мою впечатлительность. Ураган, сверкает молния; гремит так, как будто бомбы взрываются; темнота, людей не видно вокруг. Папа улыбается, шутит, веселит меня, а я реву от страха. Тогда папа ласково начал меня стыдить, что по сравнению с ним я нахожусь в уюте, тепле и отдыхе. Я ещё громче стала плакать от жалости к папе. Я смело высунулась из коляски, обхватила его за шею и потянула под крышу, чтобы хоть голову спасти от этого ужаса. Но папа обрадовал меня, сообщив, что озон очень полезен для здоровья и ему повезло больше, чем мне. Тогда я начала проситься под стихию. Так мы радостно доехали до дома, и я громко с улыбкой произнесла слово «вода».
Бог знает день и час исполнения наших стремлений, поэтому не надо огорчаться неудаче, утешая себя тем, что всё необходимое и полезное в человеческой жизни обязательно произойдёт своевременно по воле и милости нашего Создателя. Ждем. Терпим. Надеемся. Живем, пребывая в радости и благодарности за саму Жизнь.
В гостях у обезьян
Была я в гостях у обезьян, моих любимых созданий. Только этот визит меня взбудоражил. Представьте себе такую жалостливую сцену: сидит детёныш в одиночестве и горько плачет, а поодаль – хладнокровная к нему мать обласкивает второе чадо. Бедненький!.. Посадить бы этого волосатика в карман и унести бы домой! Кормить бы ребеночка бананами, угощать бы конфетками, кататься бы с ним на качелях, кружиться бы на каруселях, лазать бы друг за дружкой по лесенкам, съезжать бы в обнимку с горки... Я бы этого мохнатого человечка гладила, целовала, ублажала бы игрушками, читала бы книжки, укрепляла бы малыша икрой и разными деликатесами, чтобы вырос из этой слабой крошки сильный помощник. Личному интересу и фантазии найдётся место! Вернувшись к реальности, я начала стыдить, призывать к порядку, пугать лишением родительских прав эту обезьянью мать-отказницу. Терпела, терпела она мои нравоучительные речи, но вдруг отложила своего отпрыска любимого, быстро подбежав к клетке, затрясла её изо всех сил, скаля зубы и что-то бормоча мне в ответ. Вскоре разревелся её любимчик в соплях, и она помчалась успокаивает это изнеженное детище. Ух, шимпанзища!.. Чтоб тебе и твоему отродью... совестно в какой-то момент стало! Держись, сиротинушка, закаляйся, мохнатик, кувыркайся и не грусти! Эх, не знала я тогда простые библейские истины, которые меня утешили бы: «…всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя, возвысится…» и «Первые станут последними, а последние – первыми».

Куприны

Выходим мы с дедом на утреннюю прогулку, а из соседнего подъезда выходит и идёт навстречу нам, шаркая по асфальту, пожилой мужчина с серьёзным взглядом, с прищуренными в очках глазами, держа руки за спиной. Каждый раз ещё издалека он задаёт мне один и тот же вопрос: «Это кто такой идёт?» И я постоянно отвечала, как в строю: «Жуковская!». В конце концов, мне эти «детские игры» надоели, и однажды я опередила этого странного человека тем же самым вопросом, желая передразнить его. Дед, испытывая неловкость за мою бестактность, извинился взглядом, объясняя мне потом наедине, что я повела себя невоспитанно и ему за меня стыдно.
В дальнейшем всё детство я стремилась избегать встреч с этим человеком, который, теперь уже молча приблизившись ко мне, гладил меня почему-то не по голове, а по лицу. Правда, когда он шёл под руку с женой, то она в общении со мной брала инициативу в свои руки и мне было комфортно.
 Дело в том, что я с раннего возраста признавала отношения с любым взрослым человеком только на равных. Мне казалось, что тот, кто общается со мной как с ребёнком, недооценивает моё нормальное умственное развитие при заметных физических недостатках. Резкость с такими людьми, нежелание с ними даже встречаться были моей защитной реакцией. Мне даже в голову не приходило, что люди общаются со мной так, как со своими детьми и внуками, – ласково и шутливо.
Итак, я повествую о прекрасных людях моего далёкого детства – дяде Васе и тёте Любе Куприных. Дядя Вася был журналистом, коллегой и другом моего деда. Тётя Люба преподавала географию. Их объединяла гармония друг с другом и с окружающим миром. Эти милые люди всегда излучали сердечную теплоту и тихую радость. Проучившись несколько месяцев в первом классе, я потеряла деда. Дядя Вася и тётя Люба тяжело переживали его кончину и очень поддерживали меня, как родные люди. С уходом деда из жизни я навсегда ушла из детства. Я стремилась ещё больше к взрослому общению. Дядя Вася и тётя Люба мне в этом никогда не отказывали. Так я узнавала много интересного о журналистике, о работе в этой области, о творческих людях, о войне, о пребывании в Чернолучье во время эвакуации. Людей соединяет дух. Две семьи, Куприны и Коршуновы, сдружились навсегда, а жизнь в одном доме и в Серебряном бору укрепляла эту большую дружбу.
 Я узнала, что у дяди Васи и тёти Любы есть очень заботливый сын Олег и способный внук Саша. Три поколения журналистов!.. Тёте Любе очень хотелось, чтобы Саша всегда так же учился, как и его отец, не ориентируясь на легкомыслие молодежной среды. Из рассказов моей мамы об Олеге я поняла, что, по крайней мере, один «гайдаровский Тимур» среди нас есть! Сожалею, что мне не довелось общаться с этим благородным талантливым человеком. Но всё возможно, пока мы живы.
Дядя Вася и тётя Люба светились счастьем в беседах о сыне. Я встречала их почти каждый день, возвращаясь из школы. Тётя Люба внимательно рассматривала мой дневник, тетради, контурные карты, задавала вопросы. Дядя Вася страдал недостатком физического зрения, но он всегда сердцем участвовал в беседе, обладая духовным зрением в большей степени, чем люди, смотрящие на мир и никого не видящие, кроме себя. Мне очень хотелось делать что-нибудь полезное и приятное дяде Васе и тёте Любе, как родным людям, но здоровье не позволяло. Вот, думаю, дойти бы с дядей Васей до «Правды», где я мечтала работать! До поступления в институт и до его окончания были ещё годы и годы…
По-моему, в 1985 году, после перехода в девятый класс, уезжая на дачу, я как всегда попрощалась с дядей Васей и тётей Любой, а вернувшись осенью, узнала, что тёти Любы не стало. Отныне дядя Вася гулял в сопровождении сына. Это выглядело так трогательно! Вспоминаю, как мы с папой ходим вдоль нашего дома под руку, а Олег Васильевич – так же со своим папой. Каждый раз мы с умилением смотрим на них, и папа шепчет мне: «Ты тоже так будешь меня водить!» Мы начинали открыто смеяться. На самом деле папа оказывал мне поддержку всегда и во всём.
Весной 2000 года мы встретили Олега Васильевича в Серебряном бору, и он воскликнул: «Знакомые края!» Я последний раз наслаждалась всем, что давали мне эти края в течение трёх десятилетий. Вспоминаются слова А. Галича: «Я прощаюсь с тобой, мой Серебряный бор, здесь в Серебряном боре!» Мысленно я прилетаю туда, как в рай.
Летом не стало моей мамы, а год спустя я навсегда покинула улицу Правды, прожив в доме 11/13 ровно 32 года. После моего 40-летия ушёл из жизни папа.
Я живу радостно, подавляя невзгоды и суету интеллектуально-духовным образом жизни. Счастье – иметь подруг раннего детства, дружить с институтскими преподавателями спустя четверть века после окончания учёбы. Счастье – общаться с друзьями родителей. Счастье – общаться с детьми друзей моего деда. Это и есть живая жизнь, когда всё лучшее из прошлого постоянно присутствует в настоящем благодаря памяти и общению. Мне кажется, что поколение детей войны – последнее поколение людей: без духа нет живого создания! В пору создавать музей настоящего человека. Культ денег всё больше превращает человека в робота. На лицах людей не будет ни мыслей, ни улыбок, ни слёз...
Кстати, я нахожусь под впечатлением статьи О.В. Куприна «Чувствую себя музейным экспонатом». А ведь и я так же, по-своему, себя ощущаю. Сверстники Олега Васильевича ушли из земного мира; мои же сверстники летят по «скоростному шоссе» современной жизни без остановок, не успевая почувствовать радость само;й жизни.
 Приятно вернуться в прошлое даже во сне! …Сижу я в машине у третьего подъезда, а на скамейке, как обычно, сидят дядя Вася и тётя Люба. При открытой дверце какая-то сила удерживает меня выйти к ним. Я надеюсь, что мы встретимся в вечности.

Письмо журналисту

Со школьных лет я увлечена эпистолярным жанром. Сижу, бывало, на даче в садике и читаю чьи-нибудь дневники или письма. Очень часто непогода вынуждала целыми днями проводить время дома. Шумит дождь, порою сверкает молния, ветер то успокаивается, то будто сорвёт листы шифера с крыши, не говоря уже о деревьях, кустах и цветах, а я в тишине, покое отправляюсь то в Ясную поляну, то в Хамовники, то в Покровское- Стрешнево, где я сейчас живу.
С недавнего времени я пишу воспоминания и размышления, конечно, на обывательском уровне. Меня увлекает процесс изложения мыслей и передачи чувств. Хочется приобретать знания в этой области: сейчас читаю книгу М. Веллера «Слово и профессия» для совершенствования.
 Я уверена, что Вы, Олег Васильевич, будучи незаурядным человеком с большим жизненным опытом, владеющим богатейшей информацией и обладающим писательским мастерством, погружены в подлинное творчество. Мысленно вижу Ваши мемуары и надеюсь их прочитать. А может быть, Вы разработаете пособие, и многие люди, особенно те, в ком зарыт талант, станут достойными журналистами, Вашими учениками и последователями. Такой глубокий интеллект, такая высокая культура, столько энергии!.. Да и литературная фамилия стимулирует занятие творчеством. Вспоминаю, как я, глядя на собрание сочинений Александра Куприна, интересовалась у деда, кем он приходится Вашему папе.
Кстати, чему была посвящена Ваша первая статья? О чём Вам хотелось бы написать в будущем? Желаю Вам создавать новые творения, тем более, что осень – пора оживления человеческих сил! Скоро встретимся за букетом кленовых листьев из Серебряного бора! Я очень жду этого дня и надеюсь, что Вы тоже.

Полёт стакана

С летающей тарелкой знаком в той или иной степени каждый человек, а с летающим стаканом, наверное, никто. Я была свидетелем этого необычного феномена.
Теперь всё по порядку. Под яблонькой в райском уголке папа лежал на раскладушке изо дня в день, создавая научные труды. Я сидела рядом на стульчике и читала вслух, в основном мемуарную литературу о Льве Толстом.
Семейное общение с гением было возможно преимущественно во время трапезы. Оказывается, когда Софья Андреевна восхищалась достойными человеческими качествами и поступками знакомых мужчин, которыми она вовсе не была увлечена (впрочем, нет смысла никем увлекаться, находясь рядом с непревзойдённым по мудрости и красоте Львом!), её Лёвочка молча всё слушал, насыщаясь растительной пищей, а пустая тарелка традиционно превращалась в «летающую» из-за избытка ревности.
С эпохи Льва Николаевича Толстого ряды рыцарей духа, таланта, добропорядочности редели всё быстрее и быстрее.
И вот наступило время, когда у меня на слуху было только Ваше имя, Олег Васильевич, как образца для восхищения, оставшегося в единственном числе. Снова напрашивается Ваша ассоциация себя с «музейным экспонатом». Ведь музейный экспонат обладает уникальностью: этим он ценен и привлекателен. Так, однажды в московской кухне из уст мамы вылетели слова в Вашу честь, а из рук папы после окончания семейного чаепития вылетел стакан в направлении мойки. Он с колоссальной силой врезался в мойку, отбив кусочек эмали, и замертво упал на пол. Дальше – тишина: анализ и выводы.
Я поняла, что не всё, даже о великом человеке, стоит читать вслух. Маме я напомнила, что папа хоть и не Лев Толстой, но тоже Лев, по знаку зодиака. А папа, попросив, конечно, прощение за неадекватную импульсивность, пояснил, что внутренне готовится к схватке с чиновниками.
 С тех пор канун любого сражения проходил молчаливо во избежании репетиции боевых действий на домашней сцене.
Весело, весело бывало в нашей семье и благодаря Вам, Олег Васильевич, в том числе. Есть над чем посмеяться спустя столько лет: давайте сделаем это вместе!

Снежный человек

Миролюбиво шагнул на территорию подмосковного совхоза, взял несколько ещё до конца не догнивших общественных яблок и спокойно пошёл в свои природные дебри кормить детей витаминами.
Кто? – Снежный человек, представитель тупиковой ветви человечества.
 А в него из рук цивилизованного создания полетели камни, из уст понеслась ненормативная лексика. Придя в себя от агрессии, работник совхоза побрёл домой печь топить, пищей из холодильника подкрепиться, телевизор посмотреть, водочки выпить, помолиться, перекреститься, на коленях постоять перед святыми образа;ми, выспаться и ранёхонько утром в церковь заглянуть – перед батюшкой исповедаться да грехи замолить. А потом – трудиться и жить с очищенной совестью. Только бы камень из души выкинуть, чтобы не прятать его за пазухой и не бросить снова в ближнего своего, а лучше угостить яблочком и сказать добрые слова, мысленно представляя себя в райском саду, и ощутить блаженство.
Шоколадное чудо

Вбежал, влетел в мой сад шустрый, веселый, энергичный, с игривыми глазками, любопытным взглядом, шаловливый, как все дети, стройный, красивый бежевого цвета, – то ли телёнок, то ли жеребёнок.
Непослушный! Отбился от коровьего стада и заглянул ко мне.
Я – навстречу гостю, малыш – ко мне. Сейчас развлекаться будем!
Не вышло! Мама очень испугалась резвости этого создания и прикрикнула на него. Ребёнок пулей выскочил из сада. А я до сих пор вспоминаю «шоколадное чудо», и мне становится радостно.

Сидоровы

Вспоминаю сына Алексея Константиновича Сашу. Они вместе перестраивали нашу дачу. Самые добрые слова приходят на ум об этих людях и ложатся на сердце. Плотник и сын плотника. Светловолосый Саша был жизнерадостным, крепким, очень душевным человеком. Мой дед запечатлел его свадьбу на фотоснимках. Появились дети: Серёжа и Таня. А через несколько лет после разбойного нападения Саша перенёс операцию по удалению опухоли мозга. Бог подарил ему третий раз жизнь, но дал испытание быть слепым. Мне кажется, Саша не только с достоинством нёс свой крест, но и делал счастливыми близких, согревая их любовью, заботой, укрепляя их дух собственным примером мужества и терпения. Саша радовался красоте окружающего мира, созерцая её особым глубоким зрением. Мы часто беседовали очень душевно, очень откровенно и празднично. Дети поймают в пруду рыбок, а Саша и его жена Наташа принесут их мне вместе с гостиницами; мы пьём чай, гуляем, смеёмся.
Алексей Константинович и Зинаида Петровна – образцовый пример сельских тружеников, верных супругов, заботливых родителей, сердечных, но очень смиренных и твёрдых в горестях людей. На плечах Алексея Константиновича – ремонтно-строительное хозяйство и работа. Зинаида Петровна занималась бытом, огородом, содержанием живности, воспитанием внуков, общественным трудом в поссовете. Недаром у них ещё вертелась живая белка в колесе, Микки: очень символично для их делового образа жизни. Но они всегда были отзывчивыми, участливыми, сострадательными, чувствительными к чужим бедам, теплыми в общении. Их не согнула, не изменила смерть сына и младшей дочери Тани. Дух Божий пребывал в этих приближённых к Господу людях до конца. Что же, хотелось бы встретиться с ними снова: где-то там, за облаками.

Винницкая обезьянка

В винницком зоопарке обезьянка ела яблоко, незаметно выплёвывая косточки. Кто её научил соблюдать этикет?.. Человек, вроде бы, в основном далёк от проявлений высокой культуры, особенно в чревоугодии: пища вредная и доза лошадиная, внешний вид – поросячий. А здесь – одно любование всеми сторонами принятия пищи! В памяти обезьянка образцового поведения во время еды.
 Возьмём пример с похожих на нас созданий!..

Резины и качели

Качели – для развлечения, а для дела – резины... С их помощью я делала упражнения на выносливость, для укрепления мышц и выработки равновесия. Я прыгала, держась за них в длину и высоту. Я всевозможно изгибалась, придавая телу разные позы для развития маневренности движений.
Природа, резины, качели и, конечно, Лена... Моё физическое и духовное здоровье становилось богатырским.

Воронёнок

Воронёнок не умел ещё летать и топтался на асфальте, завливаясь назад. Вороны закружили и закаркали над нами, то ли обучая птенца полёту, то ли для начала отгоняя меня от него. Мне запомнился любопытный взгляд малыша. Я чувствовала его стремление и видела его попытку подняться в воздух. Я ощутила нежные пёрышки птичьего ребёнка. Все дети чудесны!
 Это удовольствие по соприкосновению телом и душой с милым живым созданием я получила накануне вступительных экзаменов в институт: какой же заряд бодрости, впечатлений и эмоций!

Испытание

17 августа 1974 года. Мы не дождались папу на дачу. Случилась страшная беда: его сбил пьяный водитель автобуса. Перелом шеи, перелом ноги…
 Поздно вечером мама уехала в Москву, мы с дедом – до утра на даче. В электричку вскочил Шарик, сочувствуя по-собачьи нашему горю. Вот я и дома… Я очень ослабла и тяжело заболела гриппом. Папу встретила в постели. Он стоял на костылях, с хомутом на шее, на лбу – шрам. Папа, улыбаясь, радовался мне, а я – ему, и мы оба радовались жизни ещё больше. Папу долго мучили головные боли, он страдал от бессонницы или цветных снов. Папа остался жив! Он осуществил свою детскую мечту, став крупным учёным в области медицины. Из многих людей он вырастил настоящих ученых, врачей, менеджеров в разных сферах медицины; многих больных спас; всем дарил улыбку, уважение, заботу, верность и, конечно, всевозможную любовь. Спасибо Богу за все выдержанные испытания и все полученные блага!
Возвращаюсь в осень 1974 года. Телефонный звонок... Ой, Лена!!! Какое счастье: наши деды обменялись номерами! Связь – проводом, а с апреля – овражком. До весны, Леночка! До взлёта качелей, до круглосуточного смеха изо дня в день, радостного и нескончаемого, как сама жизнь.

Знания во сне

Папа длительное время не общался со своим другом из-за занятости. И вдруг мне приснилось, что у Афанасия Ивановича болезнь мозга. Действительно, у него развивалась болезнь Паркинсона. Афанасий Иванович был доктором медицинских наук, специалистом в области гипнотерапии; он всегда милосердно, заботливо и внимательно ко мне относился, желая помочь в укреплении здоровья и разнообразии жизни. Незадолго до ухода обоих друзей в мир иной, выяснилось, что они к тому же и дальние родственники. А схожи были внешне, как близкие! Они были объединены духом, человеческим и научным.
Я люблю вдову Афанасия Ивановича Татьяну, их дочерей, внуков, и я знаю, что это взаимно.
 Кстати, я вспоминаю очень тёплую встречу с Афанасием Ивановичем и Татьяной у нас дома, когда я ещё не училась в школе. Память воспроизводит радость неповторимых мгновений – значит, счастье бессмертно, пока продолжается наша жизнь.
Не моя бабушка!
Родители и дед собирались на отдых. Конечно, от меня!.. Непередаваемое ожидание бабушки!.. Целый месяц новой жизни, разнообразия и радости! Мне шесть лет. Бабушка целый год писала, что тоже не дождётся этих счастливых дней. Смотрю я на самолёт: вот и бабушка моя единственная ко мне скоро прилетит и будет только со мной, а я – только с ней! Настроение у всех деловое, приподнятое: каждый ждёт своё благо.
Не тут-то было!.. Бабушка преподнесла всем «сюрприз»: приехала с 14-летней внучкой и была только с ней! Через неделю, когда все дошли до «ручки», гости уехали. Больше я никогда не видела бабушку. Не моя она оказалась, не моя...

Отвлечение от болезни

После отъезда бабушки, как после пережитого тайфуна, жизнь стала налаживаться. И вдруг я, упав, сломала левую руку. Перелом оказался тяжёлым. Кричу на всю больницу им. Филатова от жуткой нестерпимой боли. В гипсе и с повязкой возвращаюсь домой.
Ой, какая радость! – На кровати лежат две книжки в глянцевых обложках: «Геология в картинках» и такая же – о палеонтологии. Дед сделал мне сюрприз. Изучаю удивительные науки: погружаюсь в море интереснейшей информации, подтверждённой фактами, делюсь со всеми знаниями, задаю вопросы. А как впечатляют иллюстрации! Мы с Леной планируем, когда я поправлюсь, копать землю глубоко: авось, что-нибудь да найдём! Как хочется обнаружить залежи полезных ископаемых или останки древних животных!..
Размышления, мечты, цели… Одним словом, отвлечение от слабой плоти и укрепление духа.

Потерялась и нашлась

– Ой, опять потерялась!..
Маленькая черепашка выбиралась из посылочного ящика и гуляла по райскому саду, скрываясь под травой. Папа несколько раз находил её при помощи граблей. Но всё повторялось чуть ли не каждый день. И однажды ползушка потерялась... и не нашлась. Сколько же было слёз!..
Моё огорчение не передать!.. Родители в скором времени поспешили обрадовать меня новой черепахой. Она была большая, когтистая, своенравная. Я не чувствовала от неё внешнего и осязаемого приятия: какая-то она инстинктивно недружелюбная, да и на ощупь грубоватая. Может, смягчится мой питомец или я привыкну к душе в толстом панцире!..
Минул месяц, а может, и другой. «Старуха» жила сама по себе, да и у меня эта хладнокровная черепаха тёплых чувств не вызывала. Взять бы ножницы и срезать ей когтища! Так больно царапает, вырываясь из рук на свободу! «Дикий бездушный зверь!.. И не убегает, и не приживается», – делала я вывод, размышляя ещё по-детски. Очень скучала я по своей маленькой ласковой черепашке.
И вдруг спустя месяц смотрю – сидит моя голубушка на кочке в соседском саду, греясь на солнышке. Только, что львёнка рядом не было, как в песенке! К лапке этого нежного создания мы привязали бинт, а другой конец «поводочка» – к колышку. Паслась черепашечка, как козочка: и двигалась, и травку кушала, и с внешним миром общалась, и природой наслаждалась, и никогда больше не терялась.


Виртуальный брат

В раннем детстве мне довелось познакомиться не с сам'им близким человеком, а с его образом; полюбить старшего брата; думать, заботиться о нём и с нетерпением ждать встречи с самым лучшим мальчиком в мире.
Когда я родилась, Серёже было восемь лет. Каждую субботу папа проводил с сыном в Подмосковье, где ребёнок жил с матерью, отчимом и младшим братом. Много времени и души в это Божье создание вкладывал мой дед, помогая зятю активно участвовать в его жизни. Подарки, прогулки, школьные вечера с вкусностями, фотоальбомы, познавательные и воспитательные беседы и, конечно, формирование у него родственных чувств ко мне. Но мы так и не познакомились в результате «суеты сует». Я умолчу об этом человеке, об его жизни и судьбе; о жизни и судьбе его жены и сына, ибо всё трагично у всех. «Сердца моего боль» – слова писателя Богомолова и мои тоже...

Две рыбки

Вспоминается один случай. Папа собирается ехать к сыну. Стол усыпан яствами, которые меня не интересуют: уж едой, самой вкусной и полезной, я никогда не была обделена! Но среди натюрморта, составленного из деликатесов, мой зоркий глаз заметил баночку с двумя маленькими рыбками. «Конечно, одна – моя!» – подумала я, даже не сомневаясь в этом и запустив палец в баночку.
Не тут-то было!.. Мама сердито отогнала меня, сказав, что обе рыбки – Серёже. Я с плачем из-за несправедливости бегу к деду за пониманием и помощью со словами обиды: «Ему – две рыбки, а мне ни одной!!!»
 – А тебе – папа! – кричит мама вслед.
Дед сказал, что пока мы о них будем много читать, будем рассматривать рыбок на картинках, иллюстрациях и раскрашивать в альбомах, а летом в тишине, сидя у пруда, будем ловить их удочкой. (Кстати, от рыбалки дед получал большое удовольствие.) Но меня это не устроило.
– Хочу сейчас иметь живую рыбку!..
На следующий день у меня появилась гуппи, выловленная из аквариума коллегами моей мамы, в придачу с кормом. Рыбка уснула вечным сном, по крайней мере, сытой, прожив в новых условиях всего лишь сутки.
Интерес удовлетворён – пора вернуться к познанию мира интеллектуальным путём: так, как и предложил мне мой любимый мудрый дед!

Козы

Маленький серого цвета, ещё неустойчиво стоит, шёрстка нежная, взгляд не совсем оживленный – для радости маловато сил.
Кормлю козлёночка травой и слышу такой хруст: вот она – лечебная музыка природы! Он устал стоять и заваливается от слабости. А спустя время окреп мой дружок и – как начал радостно бегать вокруг меня! Так окрутил меня веревкой, что я чуть не упала. А как он ласково лизал руку!
Рядом паслась белая очень крупная взрослая коза. Она спокойно смотрела на мир добрым серьёзным сдержанным от излишних эмоций взглядом; шёрстка жёсткая, как щетинки на зубной щётке. Сколько же удовольствия я получила от общения с двумя ч'удными созданиями, соприкоснувшись с ними и телом и душой!
Эпизод – в коллекцию памяти!
Лягушки – в чужой огород
Есть такое выражение: «Бросить камень в чужой огород». А мы бросали лягушек.
Кто мы? – Конечно, мы с Леной!..
Зачем? – Соседка, пожилая странная женщина, надоумила.
Гуляли мы спокойно в саду после дождя. А одинокой душе почудилось, что по её огороду скачет слишком много лягушек из-за наших шалостей. Упрёки учительницы мы, смеясь, отвергли, но новым развлечением охотно занялись: хватали мокрых прыгунчиков и – через забор, и – через забор!.. И, естественно, хохочем всё громче и громче.
На жалобу соседки мой папа сквозь смех просветил её о пользе лягушек в уничтожении вредных насекомых и о нашей заботе об её урожае. И ещё пошутил с намёком на учительницу, что эти милые существа спасают от слабоумия.
А нас чему учителя учат, то мы и делаем и ещё своё что-то добавим: мы ведь послушные дети, но… дети! Всем надо иметь это в виду!!! А если нас ещё в чём-то обвинить несправедливо!.. Ой, держитесь тогда, люди взрослые, от нас подальше или поспешите попросить прощение! Ведь мы такие же, как и вы, только – в миниатюре!..

Дачный рай

Апрель 1974 года. Начало пребывания в дачном раю. Сидим мы с дедом на скамейке, любуемся природой: берёзы распускаются вдоль картофельных полей, птицы поют, свежий ветерок; прохладное утро, рассвет дня. В душе – гимн жизни на музыку вечной красоты земного мира. Никакими словами не пересказать непередаваемое чувство 20-летнего блаженства. Все музыкальные инструменты должны были бы звучать, «то вместе, то поврозь, а то попеременно», «под управлением» души. Моё сердце и сейчас стучит под мелодию дачной сказки.
За картофельными полями – овражек, а за ним – избушка. Оттуда идут к нам не спеша пожилой мужчина в соломенной шляпе с радиоприёмником в чёрном футляре и девочка, моя сверстница, светловолосая, с длинной роскошной косой, похожая на маленькую волшебницу. Николай Александрович поведал нам о пользе бородинского хлеба, а мы с Леной залезли в песочницу, где и выросли, как в цветочном вазоне. Лена часто комментирует мои воспоминания словами: «Это было не с нами!..» ...С нами, Леночка, с нами!.. Было, есть и останется это чудо великое – дружба с раннего детства.
И рассветы, и закаты...
И прогулки в лес...
И под шум дождя раскаты...
Взлёты до небес...


Польза от бессонницы

 Я в детстве страдала бессонницей. Лежу весь вечер под бой часов у соседей. Уже – 12 раз!.. Пришли спать родители. Притворяюсь, чтобы мама не шумела. Кстати, она сама всегда имела ту же проблему. Ничего, ведь рядом папа – защитит, если надо! Как правило, я слышала о научных и трудовых делах папы, об его сослуживцах, друзьях, о планах. Общались мама и папа шёпотом, чтобы меня не разбудить. И вот – новость: начальник ворует у папы статьи, которые он пишет в выходные дни, даже по ночам. Утром за манной кашей задаю маме вопросы. У нее ложка вылетает из руки от удивления, слава Богу, что не миска! И, конечно, крик!.. Но я своего добилась! Мама поддерживала во мне любознательность. Оказывается, статьи папы публикуются за первой подписью начальника. Я – к деду с идеей печатать статьи папы в «Правде». – Увы, не по профилю! Хотя, странно!.. Ведь, чем лучше будет здоровье людей, тем скорее будет построен коммунизм. Папа меня обнадёжил тем, что очень скоро он станет чаще всего единственным автором своих научных публикаций не только в отечественной, но и в зарубежной печати. Так и произошло Спасибо! Богу!

Камни из Серебряного бора

Мы с папой почти каждое воскресенье гуляли в Серебряном бору и собирали камни в песке. Дома я изучала минералы с помощью книги Ферсмана. Многие я приносила в школу и задавала учителям вопросы, сверяя свои знания с их профессионализмом. А папа радовался ещё и тому, что я, собирая камни, укрепляюсь физически: двигаюсь, наклоняюсь, приседаю. Мама каждый раз ворчала, что ещё больше захламили квартиру. Шли на компромисс: выбрасывали часть прежних камней, обновляли коллекцию.

Память одной строкой

Мы с Леной даже лягушку однажды похоронили: закопали в песочнице, воткнули цветочек на холмике и горько заплакали.
Мы с Леной создавали гербарий из цветов, растений, ягод и коры. Увлекательно! И пятёрки получали за старательный труд.

Дружба в рифмах

Мы кружились на качелях
Меж двух берёз.
Мы бежали из тёмных елей
От первых гроз!

Чередовались качели с резинами,
Берёзовый сук – турник.
Весь день под небесами синими,
И много лет, и только миг...

Чтоб не ходить из калитки в калитку,
Лена до;ску в заборе одну убрала.
Даже время можно бросить в копилку –
Продлится общение, смех и игра.

Мы на солнце перегрелись,
Плавая в реке –
Незаметно разболелись
От дома вдалеке.


Мальчик-с-пальчик

Вспоминаю соседского мальчика Игоря. Маленький чёрненький аккуратно одетый очень спокойный ребёнок на лет семь младше меня. Его воспитывали мать, отчим, бабушка и четыре её сестры, поэтому Игорёк всегда был под присмотром близких. Жизнь проходила в этой семье нормально, то есть беспорочно. Летом все выезжали на дачу из Москвы для укрепления здоровья малыша и на огородные работы. Игорь рос и вырос на моих глазах. Я катала его в коляске, водила за ручку, общалась, помогая ему познавать мир, читала, вместе рассматривали картинки. Я стремилась в игровой форме развивать в ребёнке сообразительность; обучала его читать, писать, считать. Папа помогал мне делать занятия эффективными и увлекательными. Игорь взрослел, стал студентом и умер, увы, от наркомании.
А у меня до сих пор перед глазами «мальчик-с-пальчик», которого я вывожу из сказки и ввожу в жизнь.

Дружеский перегрев

Барахтались, плескались, шутили, смеялись до тонущего состояния... Кто? – Конечно, мы с Леной!.. Хоть и были всё время в тени, я, видимо, перегрелась. После купания в реке идти домой сама не могла: меня, 12-летнюю, нёс папа по жгучему солнцепёку около часа. А Лена довольно живо шагала, подбадривая меня. Мне же казалось, что мой век на исходе. Наконец-то я дома! Температура высокая. К вечеру самочувствие восстановилось. Думаю с обидой: «Что же Лена меня не проведает, тем более что находится рядом, за стеной?» (Лена и её близкие проживали в то лето у нашей соседки.) Оказалось, что у Лены такое же недомогание, как у меня, случившееся чуть позже. На следующий день мы встретились и возобновлённый легкий смех снова кружился в воздухе и звенел на всю округу.

В незнании – слабость

Чем больше знаний ребёнок получает в семье о разных аспектах человеческой и общественной жизни, проблемах и нормах поведения, тем успешнее он пребывает в социуме. Вот я, например, не знала, кто такие евреи. У меня была хроническая ссора с одноклассницей Машей Рабинович. Её раздражала моя отличная учёба при слабом физическом здоровье. Подруга мне объяснила, что Маша – еврейка, а евреи – плохие люди. На высказывание Маши о том, что слабых надо убивать, я выкрикнула, не понимая смысла: «Замолчи, еврейка ты несчастная!» На что она отпарировала неразумно: «Я – русская!» Поддержала меня неосознанно! В результате – выяснение отношений между нашими родителями, обвинение в антисемитизме, разбор моего поведения на педсовете, примирение. Хорошо, что теперь можно читать Библию: познавать историю еврейского народа, постигать мудрость Божию, проникаться высшими истинами и следовать им в несовершенной человеческой жизни.

Единственная двойка

В дошкольные годы ко мне приходила логопед Марина Григорьевна. Она прорабатывала со мной комплекс физических упражнений для развития речевого аппарата и укрепления всего организма. Уроки проходили в деловой и игровой форме несколько раз в неделю. В тетради фиксировалось домашнее задание и ставилась оценка за выполнение предыдущего. Марине Григорьевне было лет за тридцать. Она была спокойным человеком, добросовестным, ответственным в работе со мной и, конечно, терпеливым. Я тоже со своей стороны проявляла старание, хоть результаты во многом меня огорчили. Но однажды мне было очень интересно общаться о чём-то с дедом, и я отказалась заниматься с Мариной Григорьевной. Ей не удалось меня переключить на учебу: у меня не было трудового настроя. Я получила двойку и, перестав смеяться от чувства беззаботности, обидевшись на Марину Григорьевну, начала её бить. Такого поведения от меня не ожидал никто, даже я сама. Излишне описывать, от кого и как мне влетело за срыв занятия и наглое поведение. Папа над всем смеялся и шутил, а дед, как всегда, меня защищал, беря всю вину на себя. Не было худшего наказания, чем остаться через неделю в выходные дни с молчаливой, угрюмой и вспыльчивой мамой, расставшись с папой и дедом из-за их выезда в Дом отдыха «Серебряный бор».
Как же я занималась с Мариной Григорьевной в очередной раз!.. Я получила огромную пятёрку с огромным плюсом и попросила Марину Григорьевну зачеркнуть двойку, и всей семьей в хорошем настроении мы уехали отдыхать, наслаждаться зимней природой, общаться с коллегами моего деда и их семьями; одним словом, удаляясь от суеты, пребывать в обыкновенном чуде: в радостной и полноценной жизни.

Знакомство с дядей Женей

Сколько раз стою одетая на прогулку, а дед спешно выслушивает племянника, сына своего брата Жени! Миша на 26 лет старше меня; он психически болен; родители на работе, а он – с бабушкой. Вечера и выходные дни он проводил с отцом, а целыми днями его единственной оградой было телефонное общение с родственниками, в том числе и с моим дедом. Когда я капризничала, дед напоминал мне, что, может быть, и я буду когда-нибудь нуждаться во внимании, и уставшие люди, отвлекаясь от дел или отдыха, поддержат меня добрым словом. Я ставила себя на место Миши и успокаивалась.
Вспоминаю один морозный день. Мы с папой гуляем, а к деду приехали дядя Женя и Миша. Нам пора идти домой, а я отказываюсь: боюсь ненормального поведения Миши. Идём отогреваться в клуб «Красная звезда» – там оркестр гремит. Путь – только к телефонной будке. Папа очень просит деда, чтобы гости уже уходили. Я прошу папу выследить их и потом идти домой. Папа убеждает меня, что мы их точно не застанем.
И вот передо мной – мужчина огромных размеров с очень громким голосом. Ой! «Душа в пятки уходит» от страха! Папа расслабляет обстановку шутками и хвалит меня. Я знакомлюсь с дядей Женей. Он ласково протягивает мне шоколадку, а ему – конфетку. Дядя Женя произвёл на меня впечатление человека мягкого, спокойного, доброго. Он был похож на большого плюшевого медведя. Во взгляде с улыбкой были всё-таки заметны следы глубокого горя. Я прониклась родственными чувствами и состраданием к обоим мужчинам. Дед сиял от радости, что показал меня брату и познакомил меня с ним.
После ухода деда из жизни я очень хотела поддерживать отношения со всеми его родственниками, но обстоятельства сложились иначе, о чём я глубоко сожалею. Наверное, в любом нереализованном принципиальном деле стоит всё равно винить прежде всего себя за слабость духа.
Теперь остаётся надеяться на встречу со всеми где-то там, за облаками!..

Стихи

Тихо-тихо плывут облака
В глубине небесной.
И спешит за строкою строка
К цели неизвестной.

Утро светлое, утро шумное
Всё звенит и поёт вокруг.
Жизнь негрустная, жизнь нескучная,
Хоть похожа на замкнутый круг.

Всё зависит – куда смотреть.
Всё зависит – о чём размышлять.
О прошедшем бесцельно жалеть:
Не найти его, не потерять!

Вспомним встречи и расставания, –
Всё, что сбылось, не сбылось...
Позади – мечты и ожидания,
А над ними солнце поднялось.

Богатырь духа

Зинаида Сергеевна Успенская – тётка моей мамы. Мне кажется, что в моей любимой бабушке Зине воплотился образ богоугодного человека. Она защищала страну от фашизма, была контужена и навсегда осталась немощной, одинокой, нищей. Документы об участии в войне утерялись: из-за этого бабушка Зина не получила дополнительной помощи от государства. Она до конца жизни жила в подвале. Я вспоминаю тихое лицо, тихий взгляд, тихий голос… Я вспоминаю душевное тепло, милосердие, игрушки, «Юбилейное» печенье и самые вкусные конфеты. Я вспоминаю ласковые беседы.
Благостно жила бабушка Зина, верно служила Богу любовью, радостью, милосердием, смирением и кроткостью! Таких людей любил Иисус.
Слабая нежная бабушка Зина осталась в моей памяти богатырём духа. Я надеюсь, что встречусь с ней где-то там, за облаками...

Горький шоколад

Чтобы манная каша легче влезала в рот и не «выпрыгивала» назад, папа рассказывал мне увлекательные истории из его жизни или придуманные им благодаря богатой эрудиции и фантазии. Так, я узнала, что на белом свете существует волшебный шоколад, дающий человеку чудодейственную силу для раскрытия внутренних неограниченных возможностей. Естественно, я попросила папу добыть мне такой шоколад. Он выполнил мою просьбу. В один из очень жарких дней папа вручил мне плитку шоколада с боевым названием «Гвардейский». Я похвалилась маме и деду сказочной вкусностью, угощая их и папу. Но всё отказались отвлекаться от дачных строительных работ на шоколад, и я принялась набираться богатырских сил в одиночестве. К вечеру я почувствовала, будто умираю: недомогание со всеми признаками отравления. Никто не понимал моего тяжёлого состояния, и все дружно решили на всякий случай вызвать скорую помощь. Вдруг мама поинтересовалась, сколько шоколада я съела, а узнав, что его уже нет, все успокоились и начали лечить меня стандартно домашними средствами.
Вспоминаю цитату из Библии: «Вначале будет сладко, а потом – горько». Как верно, символично в глобальном масштабе и в отдельной жизненной ситуации! Теперь я знаю, что только духовная пища, насыщая душу, укрепляет плоть, наделяя человека неиссякаемой силой: иных путей не существует.

Праздничные месяцы

Один из лучших периодов моей жизни длился полгода, начиная с весны 1981 года. Папа пребывал в творческом отпуске, работая над докторской диссертацией и, тем не менее, много времени проводил со мной. Он активно принимал участие в моей учёбе, мы вместе читали книги из «Библиотеки приключений»; я освоила игру в шахматы – и все остальные игры навсегда ушли в прошлое. Мы много гуляли в центре Москвы, любуясь красотой старинных зданий, памятников архитектуры, познавая исторические места; часто выезжали в Серебряный бор укреплять здоровье, наслаждаться природой и даже кататься на лодке.
В этот период я сдружилась с одноклассницей Ирочкой Мироновой. Мы интересно проводили время на улице и у меня дома: вместе делали уроки, читали, разгадывали головоломки, обзванивали зоомагазины, желая приобрести черепах. Зимой это животное не продаётся, и нам в шутку предлагали купить слона, потому что мы очень надоедали продавцам. С Ирой мы продолжали шутить, смеяться и придумывать разные забавы.
Но до отъезда на дачу произошло одновременно огорчительное и благоприятное событие: отзыв папы из творческого отпуска для командировки в Ленинград. С одной стороны, ему пришлось отвлечься от диссертационных дел, отложить подготовку дачи к летнему сезону и начать срочно прорабатывать вопросы предстоящего симпозиума, обдумывать собственный доклад, дискуссии, решения, научные встречи. С другой стороны, смена характера деятельности идёт человеку на пользу. Папа в этом убедился. И самое главное благо – в масштабе человеческой жизни. Папа получил сильнейший духовный заряд от соприкосновения со стариной, историей, красотой Ленинграда, от посещения Эрмитажа и других достопримечательностей, от созерцания и познания культурного богатства.
Я вспоминаю этот случай – и любое непредвиденное отвлечение от срочного дела воспринимаю как ожидания блага... Я учусь никогда ничему не огорчаться и не бояться что-то не успеть сделать. У Бога свои планы на все земные дела и судьбу человека в целом.

Трудовое лето

Моя трудовая жизнь длилась короткий период: с июля до октября 1987 года. При поступлении в институт на вечернее отделение необходима была справка с места работы. Я занималась проверкой подсчётов бухгалтеров в ведомостях, знакомилась с характером деятельности в этой области, общалась с коллегами. Вспоминаю приятные чаепития на рабочем месте. С одной стороны, работа во время подготовки к вступительным экзаменам была большой нагрузкой, а с другой стороны, я заряжалась энергией. Получается, что для осуществления масштабного дела требуется и существенное отвлечение от него на другое дело, выполнение которого необходимо в этот же срок. Вот такие закономерности человеческого организма, проверенные практикой!

Скрытое чувство

Вспоминаю четвероногого друга моего детства Мурзика – большого лохматого пса бежевато-белого окраса, очень спокойного и молчаливого. Я его любила, радовалась встречам с ним, а он отвечал мне полным равнодушием. Я даже его хозяйке, милой пожилой женщине, часто говорила, что Мурзик такой же неприветливый, как её муж. Я обижалась, огорчалась и даже плакала, но всё равно мы с дедом каждый день приходили на свидание с Мурзиком во время обеденного перерыва его хозяйки. Бывало, сидит Мурзик дома в одиночестве, смотрит в окно и, увидев нас, или не обращает внимания, или уходит. Вот такое у него было непрошибаемое сердце!
Однажды мы с дедом слепили несколько снежных баб разного размера. Я показала их Мурзику, ожидая его реакцию. Он «поставил высшую отметку» каждой скульптуре, и стали наши снежные бабы солнечными. Как удивительно выразил Мурзик свои чувства! С тех пор я поверила в его доброе расположение ко мне. Будто кто-то раскрыл чуткое отношение внешне всегда равнодушного пса ко мне, любящему это существо, человеку. Всё делает Бог! Детские переживания и сомнения остались позади.

Вооружён – значит, защищён

Как я любила бродить по винницкому саду среди фруктовых деревьев, кустов ягод и цветов! Очень любила кормить кроликов. Но меня так пугал громкий звук мотора мотоцикла, что я закрывала уши и бежала прочь. Этот стресс я испытывала ежедневно несколько раз. Однажды мама решила прогуляться и купить газету. Она вооружила меня игрушечным автоматом и ненадолго отлучилась. Я подошла вплотную к забору и смело поджидала мчащиеся по улице мотоциклы. Я «расстреливала» своих врагов, которых так боялась прежде, и в награду получила много красивых открыток.

Духом едины

Люди, по моему мнению, связаны друг с другом в аспекте человеческих отношений не общими интересами, не личной выгодой, не взаимопомощью, не пребыванием в одном социуме, не соединением определёнными обстоятельствами, не частотой общения любого характера и даже не различными чувствами, не общей памятью. Человека с человеком надёжно объединяет только духовная составляющая: посредством духа, как магнита, люди тяготеют друг к другу независимо от устремлений и испытывают радость.

Игра в школу

Придя в первый класс, я так полюбила учёбу в школьной обстановке, что воспроизводила её дома, и какое-то время изо дня в день играла в школу: рассаживала кукол на кровати, объясняла им материал, выполняла за каждого ученика задание, ставила оценки. И доска была, и указкой пользовалась, и книжной подставкой для разбора схем, таблиц, изучения географических карт. Информацией из методик я дополняла свои уроки, когда все учебники были полностью проштудированы. Я перенимала опыт преподавания от своей первой учительницы Анны Георгиевны Родионовой, которой я посвящаю рассказ. Светлая ей память и благодарность за то, что она поддержала и углубила мой интерес к знаниям на всю жизнь.
Я продумывала и составляла план занятий с куклами; работа в роли учительницы облегчала мне учёбу, помогала лучше адаптироваться к школьной обстановке во всех отношениях, так как я была постоянно погружена в процесс обучения других и себя. А главное, увлечение игрой в школу помогло мне выдержать горе – уход из жизни моего деда.


Исторический август

19 августа 1991 года. Папа в командировке в Амстердаме. Мы с мамой, гуляя, отметили тревожную тишину. У телерадиокомпании почему-то стояли военные. В три часа дня, включив «Эхо Москвы», мы узнали, что произошёл государственный переворот. Со знакомыми созвониться не удалось, поскольку наш телефон оказался отключённым. Мама уезжала на работу, а я оставалась дома одна в состоянии тревоги. Во дворе – танки. По вечерам ловили информацию зарубежных радиостанций. Отрезанность от мира из-за отсутствия телефонной связи угнетала. Нарастала тревога за папу: каким будет его возвращение и состоится ли оно вообще?.. Каждый по-своему пережил эти мрачные напряжённые дни под непрекращающийся стук дождя. Для трёх молодых защитников России они оказались последними.
Выглянуло ясное солнышко под звонкое «ура», улыбки и музыку. Казалось, что в жизни произошло невероятное потрясение, после которого всё возвратится на «круги своя». Телефон зазвонил: папа вернулся! В гости, в гости к Борису Захаровичу!.. Столько пережили всего за три дня и три ночи!..

В гостях у Бориса Захаровича

Старый Арбат… ликование. Не было ни одного серьёзного, угрюмого, раздражительного, озадаченного чем-то взгляда. Даже недавний стресс успел сойти с лиц людей. Все выглядели восторженными, приветливыми, общительными. Незнакомцы тепло разделяли радость друг друга. Наши сердца сияли в лучах августовского солнца. Прекрасное чудесное утро! Раздольное чистое небо! Нет туч, нет даже облаков. Нежный ветерок ласкает каждого из нас и всех вместе. Нет тревог, нет печали, нет слёз.
О, Борис Захарович высматривает нас с балкона. Мы приветствуем друг друга улыбками, жестами, возгласами и готовимся к дружеским объятиям. Вот я и в гостях у моего институтского преподавателя и большого друга. Я впервые оказалась в коммунальной квартире. Длинный коридор, комнаты жильцов с обеих сторон, общая кухня и общий санузел. Как я поняла, отношения между соседями спокойные, доброжелательные. Я познакомилась с мамой Бориса Захаровича Марией Иосифовной – настоящей дамой, соблюдавшей все правила этикета, несмотря на почтенный возраст. В ней чувствовалась твёрдость характера. Мария Иосифовна была мягка в сдержанных эмоциях, немногословна и молчаливо внимательна к нам и к застольной беседе. Борис Захарович выглядел ласковым, заботливым сыном и гостеприимным хозяином. Никогда не забуду, как чётко, ни разу не ошибившись и даже не запнувшись, Мария Иосифовна выразительно прочитала наизусть отрывок из поэмы «Евгений Онегин». Борис Захарович делал всё, что мог своей маме для обеспечения ее благополучной старости. Мария Иосифовна прожила более 90 лет, созерцая Старый Арбат десятилетиями, переходящий реально и символично в Новый Арбат. Она ушла, согретая сердечностью Бориса Захаровича, достойного сына и человека. Борис Захарович подарил мне замечательную книгу Г. Вишневской «Галина», которую я читала медленно, растягивая время для удовольствия.
На Арбате праздник продолжался полным ходом. Один молодой художник настойчиво предлагал написать мой портрет, но мы уже спешили домой, приятно уставшие от избытка радостных эмоций и ярких впечатлений. Я ухожу из этого дня в таком же светлом настроении, как и тогда, 25 лет назад.

Ежедневное чтение

Большую часть времени я читаю. Всякий раз задумываюсь о том, что учащиеся и работающие люди не успевают уделять внимание интеллектуально-духовному аспекту жизни. Но как организму необходимо систематическое потребление высоко качественной витаминизированной пищи, мозгу для совершенствования интеллекта так же необходима систематическая серьезная информация. Мне кажется, что для ежедневного кратковременного чтения полезно обращаться к таким книгам, как Библия, «Круг чтения» и «Мысли великих людей» Л. Толстого (глубокомысленные поучительные тексты на каждый день), философский словарь Конт-Спонвилля (написан доступным для понимания языком), «200 законов мироздания» Д. Трефила, сборники афоризмов, «Словарь сюжетов и символов в искусстве». Эти книги дают фундаментальные общие знания обо всём, не требуют много времени для изучения материала и не утомляют. Наоборот, появляется возможность углублённо познавать то, что пришлось по душе.
Для наслаждения, образного восприятия мира, развития чувств, возбуждения положительных эмоций необходима поэзия. На чтение стихотворных произведений тоже не уходит много времени. Я не даю советы: я размышляю и делюсь опытом.
Я недавно читала с большим интересом «Воспоминания» Н. Мандельштам. Сейчас увлечена творчеством Б. Зайцева, хотя, честно говоря, литературой мемуарного и эпистолярного жанров уже пресыщена. Сейчас хочется получать информацию о проблемах мироздания. Мы с папой читали много литературы о непознанных явлениях и размышляли о научных открытиях и тайнах всего сущего. Я настроила в Интернете несколько научно-популярных сайтов. Испытываю потребность в литературе по психологии: часто заглядываю в психологический словарь, знакомлюсь с информацией для практического применения. Я считаю очень полезными пособия Джозефа Мэрфи, американского ученого, психотерапевта, философа: «Как управлять своей судьбой» и «Сила вашего подсознания». Его методика сохранения, восстановления и укрепления здоровья, основанная на активизации подсознания, мне кажется очень эффективной. По сути, человек сам оказывает себе помощь, мобилизуя скрытые возможности организма. Кстати, автор обнародовал своё психологическое открытие после исцеления от онкозаболевания кожи. Во всяком случае, для выхода из реактивного состояния, при депрессиях, стрессах этот метод самолечения оказывает помощь (знаю по себе).

Фотографирование с обезьянкой

Это было в Геленджике. Живая обезьянка сидела у меня на коленях. Оглянувшись, она внимательно охватила мою внешность проницательным получеловеческим взглядом и начала кушать виноград, аккуратно отрывая ягодку за ягодкой и медленно поднося к ротику фруктовое лакомство своей маленькой ложкой-ручкой. Косточки Чита выплёвывала тихо и незаметно. Я ожидала, что она угостит меня, но, видимо, ей не пришло это в голову при первом тесном соприкосновении со мной, а второго не было дано. Я тоже сидела смирно: не трогала, не гладила так сильно любимое мной обезьянье существо, опасаясь непредсказуемого поведения создания, похожего на человека, но всё-таки… не человека! Но, когда после фотографирования с Читой я собралась уходить, она не хотела меня отпускать, демонстрируя своё желание взглядом, жестами, движениями и даже звуками. Мы расстались, но все нюансы этого приятного, чу;дного события в моей жизни свежи; и максимально точны; в воспоминаниях. Я воспроизвожу видеосъёмку в воображении, и мне кажется, что будто эта радость произошла совсем недавно, а не 33 года назад. Радость от обезьянки была, есть и останется навсегда: для того и дана мне сильная память как сокровищница сверкающих, драгоценных, сияющих, больше чем алмазы, впечатлений.

День театра

В театре я была всего один раз в возрасте шести лет. Мы с дедом посетили Театр кукол им. С.В. Образцова: шёл спектакль «Буратино». Конечно, меня впечатлили часы на здании театра с открывающимся каждый час очередным окошком и выглядывающей, как будто живой, куклой. В фойе театра вспоминаются клетки с очень яркими птицами, в том числе канарейками, аквариумы с экзотическими рыбами, большой рыжий кот, много-много всяких растений и цветов.
Первое отделение спектакля дед провёл рядом со мной, а на второе занял место для взрослых в конце зала. Я вначале испытывала огорчение и дискомфорт из-за разобщённого просмотра спектакля, но вскоре, глядя на сверстников, ощущение самостоятельности придало мне уверенности в себе, чувство взросления. Уходя из театра, мы ещё раз полюбовались его уютным, красиво оформленным фойе, купили в буфете сладости, сели в такси и, переполненные приятными впечатлениями, вернулись домой.
Мне становится тепло от воспоминаний о том дне не только потому, что он был единственным в моей жизни днём посещения театра, но и потому, что со мной был дед, а везде, где мы были вместе, я чувствовала себя счастливой.
Апрельский праздник
28 апреля 1982 года. У папы – защита докторской диссертации. Накануне в течение нескольких дней он усиленно готовился к этому научно-общественному мероприятию, завершающему его многолетний творческий труд. Я проверяла, укладывается ли папа в отведённое ему для доклада время. Папа прорабатывал множество всевозможных вопросов и замечаний: правильно делал! Две учёные дамы, оппоненты из Прибалтики, забросали его критическими замечаниями. Папа успешно дал научный отпор всем.
Мы встретили его солнечным вечером во дворе нашего дома, уставшего, но жизнерадостного, удовлетворённого финалом работы ради нового скачка в мир любимой науки. Огромный букет цветов. Необыкновенно красивые наручные часы с дарственной надписью от коллег: очень символично! Действительно, во всём чувствовался новый отсчёт бесконечного времени в том же самом реальном пространстве.

Кукрыниксы

Кукрыниксы... Как много важного, необычного мог бы рассказать мне об этих удивительных людях мой дед: ведь они были его большими друзьями! У нас хранилось много книг, иллюстрированных Кукрыниксами, альбомов, открыток, представляющих их творчество. И везде – дарственная надпись моему деду, а кое-где – даже моей маме, Наташе Коршуновой. Они подарили деду на полувековой юбилей его портрет «50 лет – в движении!»: Сергей Коршунов на велосипеде. Мой дед и правда не расставался с этим удобным и полезным видом передвижения до пожилых лет.
Есть прямая память, а есть косвенная – память сердца. К Кукрыниксам я испытываю добрые чувства: уважение, восхищение их 60-летним совместным талантливым трудом; преклоняюсь перед ними как перед героями войны. Я воспринимаю их творцами изобразительного, прежде всего сатирического, искусства, а через деда и маму – прекрасными людьми, добрыми, остроумными, радостными, сплочёнными между собой и едиными с миром.
Светлая память, низкий поклон и благодарность Кукрыниксам – людям, художникам и моим друзьям, о жизни и творчестве которых я надеюсь узнать, заглянув к ним в гости через Интернет. А может быть, наша встреча произойдёт когда-нибудь за облаками...

Рядом с дядей Юрой

Первое Мая 1981 года. Мы с мамой – в гостях у самого младшего брата моего деда Георгия Георгиевича Коршунова и его жены Нины Тимофеевны. Они подъезжали к нам с чувством родственной поддержки, когда умер мой дед. Я очень тепло, с любовью вспоминаю дядю Юру. Он был высокоинтеллигентным человеком, очень красивым внешне и очень богатым внутренне. Дядя Юра работал в Генштабе в звании полковника. Фильмы «Офицеры», «Живые и мёртвые» созданы с его участием в качестве военного консультанта. Нина Тимофеевна проработала всю жизнь педиатром в детской больнице им. Н.Ф. Филатова.
Мы подъехали на такси. Настроение было омрачено тем, что шофёр задавил собачку по вине её пьяного хозяина.
Я познакомилась с Андрюшей, двоюродным братом моей мамы, его женой Тамарой, их дочерьми Катей и Таней. Эта единственная встреча прошла спокойно. Главное, что за столом я сидела рядом с дядей Юрой, и мне было очень тепло. На прощание я получила оригинально оформленный гостинец – овальные конфеты в коробочке в форме гнёздышка. Андрюша и его дочери проводили нас, посадив в такси. На том закончился этот счастливый первомайский день в моей жизни, но в памяти он длится бесконечно и согревает моё сердце живым добрым сердцем дяди Юры.

Вознаграждение встречей

«Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам...» Вот и я однажды утром туманным после ночного дождя шлёпала по грязище, боясь увязнуть и упасть, поскользнувшись.
Куда шла? – Конечно, к Лене!
Зачем? – Во-первых, очень соскучилась: не виделись с вечера! Во-вторых, хотела проявить самостоятельность, пока папа был глубоко погружён в изложение научных мыслей, которые ему подавал свысока Господь, и был отключён от всего происходящего на земле.
Итак, я решилась совершить «боевой» путь по «боевым» улицам в прямом смысле: дошла до угла нашей – Краснофлотской, пересекла Красноармейскую – и вот я уже «лечу» по (или над) Авиационной – до желтого теремка. Прямо как в песне «Пройду по Абрикосовой, сверну на Виноградную и по тенистой улице...».
 Зову. – Выходит моя разбуженная подружка с ещё полузакрытыми глазами, растрёпанными волосами и, как всегда, с улыбкой. Смотрит на меня весело, удивлённо и озабоченно. «Проснись, красавица, проснись!» Надо торопиться: я побег совершила во имя дружбы! «Позавтракаешь у нас!» – говорю я Леночке на одном дыхании. Она спешно заплетает свою шикарную косу, и мы уже вместе «вылетаем» с Авиационной улицы и «доплываем» по Краснофлотской до моего дома. Папа продолжал находиться в состоянии научного «транса», поэтому не заметил ни моё исчезновение, ни моё появление. Вот и солнышко выглянуло. Впереди целый день радости, из которого я ухожу с чувством благодати.
Для встреч нестрашны расстояния,
И ухабы для встреч нипочём –
Лишь бы было душевное чаянье
Друг друга повидать хоть глазком.


Приезд второго деда

Ноябрь 1980 года. Наконец-то, к нам, а точнее, ко мне приехал отец моего папы Сергей Иосифович в возрасте 76 лет. Физически, эмоционально, интеллектуально он был в превосходной форме. Образ бывшего секретаря обкома партии ощущался в мыслях, чувствах, характере при общении. Сергей Иосифович всегда поражал своим спокойствием даже в самой беспокойной обстановке; он мог молчаливым взглядом выразить отношение к чему-либо. Он был неконфликтным человеком, но твёрдым и принципиальным, демократичным, но требовательным, очень остроумным, всегда пребывал в мажорном настроении. Когда я гостила в Виннице, мой второй дед уделял мне много внимания: учил ходить, говорить, разрешал делать то, что запрещала бабушка; проявлял милосердие, но не жалость; ласкал, но не сюсюкал; общался со мной мягко, но на равных, по-взрослому. Сергей Иосифович был на редкость гармоничной, очень сильной личностью. Целая неделя счастья – на всю жизнь! Прогулки, уроки, чтение, интересные беседы, воспоминания, трапезы. И всё – вместе! На прощание – «ведро» моих слёз... Сегодня я тоже чувствую рядом дух Сергея Иосифовича, и мне становится легче и радостнее жить на белом свете.

Чёрное море – сотворённое чудо

Когда я впервые в жизни в 1983 году увидела огромное шумное от всплесков волн, игривое от солнечных бликов, словно живое создание – море, я спросила у родителей, когда появилось это чудо, как оно образовалось. Папа с усмешкой поведал мне о существовании моря всегда, как и всего прочего. Я осталась не удовлетворена ответом и почувствовала, что мой вопрос родители сочли слишком примитивным для 14-летнего возраста. Мы же не были в те времена знакомы с первой книгой Священного Писания, а то бы знали, начав читать Бытие, когда, Кем и как было создано всё сущее и мы, в том числе.

Михаил Львович Матусовский

К сожалению, я не была знакома с Михаилом Львовичем Матусовским, точнее, я не помню его. Мы встречались на улице, когда я гуляла с дедом во времена моего раннего детства. Два фронтовика, два творческих человека по- настоящему дружили до ухода моего деда из жизни. У меня хранится сборник стихотворений Матусовского с дарственной надписью моему деду. В записной книжке я встречала номер его телефона, но позвонить ему постеснялась, о чём очень сожалею. Человек такого масштаба мог бы мне рассказать много интересного и важного: я упустила такой уникальный шанс! Часто я собиралась всё-таки пообщаться с Михаилом Львовичем и каждый раз почему-то не решалась этого сделать, хотя я легко контактировала со всеми людьми и всегда стремилась к интеллектуально-духовным беседам, которые меня обогащали. Но, увы, не судьба! Я наслаждаюсь романсом «Белой акации гроздья душистые…». И мне ласкает сердце одноимённый романс на стихи М.Л. Матусовского. Я планирую благодаря Интернету узнать о жизни и творчестве замечательного поэта и человека Михаила Львовича Матусовского, близкого мне человека, с которым я надеюсь встретиться в вечности.

«Ай лав ю!»

Однажды, когда папа был в зарубежной командировке, он не мог спать из-за того, что на протяжении каждой ночи некто за стеной выкрикивал одну и ту же фразу: «Ай лав ю!».
Когда управляющий открыл номер гостиницы, то увидел красочного попугая, который перемещаясь по канату, ему тоже «признался» в любви.
 Побольше бы таких чу;дных Божьих созданий, обученных произносить самое главное и прекрасное слово «люблю», чтобы мы, люди, помнили заповедь Господа, на которой, как на фундаменте, стоит наш мир. Бог устами птицы призвал нас в покое, вне суеты, сказать друг другу: «Я тебя люблю!» – и жить в радости от этого высшего чувства.

Побег из сада

В детском возрасте мне запрещалось выходить за калитку вечером. Вспоминаю один случай. Мне было лет девять, а на часах – часов девять вечера. Август. Темно, сыро, туманно. Родители, как всегда, смотрят новости, а я, как всегда, хожу-брожу по одной сотке своего родного райского садика, дышу влажным воздухом. Обувь промокает от росы. Одиноко, неуютно, грустно. Вдруг слышу – из соседнего дома раздаётся смех, ведутся бурные разговоры, звучит даже гитара. Это – соседи с близлежащих дач собрались на скамейке после трудового дня.
И я, забыв о запрете, пошла в народ. Кромешная тьма. Тускло горит фонарь. Иду по узкой неровной асфальтированной дорожке. Миновала рискованное место с точки зрения безопасности – заброшенный колодец и дом алкоголика. Вот я и среди людей! Только очень быстро стало мне скучно, утомительно, захотелось спать. А возвращаться домой по тёмной улице одной было что-то страшновато. Выйти из сада – стимул был, чувство самостоятельности охватило, а теперь эйфорию сменила адекватность: вдруг упаду, вдруг хулиганы нападут, вдруг собака укусит?.. Не успела я открыть рот, чтобы попросить кого-то довести меня до сада, как услышала за спиной тяжёлое дыхание. Кто-то молча схватил меня и потащил. «Спасите!» – закричала я, чуть не умерев от страха. А мама, обнаружив моё исчезновение, пережила тяжелейший стресс – чувство возможной потери меня. Но, увидев меня в целости и сохранности, не удержалась от проявлений гнева и упреков в идиотизме, эгоизме, непослушании.
Я поняла, что, по возможности, надо жить по принципу «Бережённого Бог бережет». Подвергаться искусственно опасности, надеясь на Спасителя, грех. Недаром говорится: «На Бога надейся, а сам не плошай!»
 Я размышляю сейчас о том, как благостно чу;дным вечером в любое время года в любом месте побыть в одиночестве и, поблагодарив Бога за ушедший день, безмятежно уснуть с надеждой встретить ещё один рассвет, дарованный Господом. И делать это всегда, пока не наступит закат земной жизни.

Весть через птицу

Вспоминаю, как однажды в день переезда с дачи домой я заметила под яблоней умирающего клеста. Он лежал почти неподвижно, безмятежно покидая земной мир. В Москве мы узнали, что также спокойно уходит из жизни отец моего папы. Господь вдувает дух в каждое Своё творение, и всё живое делает когда-то последний выдох с надеждой на новый вдох. Печальна, но величественна такая смерть отлетавшей, смиренно сложившей крылья птицы. Поучиться бы на этом примере безропотно и бесстрашно принимать любую волю Небесного Отца, ведь родители всегда лучше знают благоприятный срок между отлучкой и возвращением детей домой.

Куплеты

Небо – живой калейдоскоп:
Столько красок, форм и сочетаний,
Бесконечных гор, холмов и троп,
Зримых и незримых очертаний!

Небо суровое, небо тяжёлое
Расколола лучистая щель.
Также и сердце, бедой сокрушённое,
Стучит, попадая в цель.

Глубина небесная глазу не видна,
Как невидим океан подводный.
Внешняя во всём заметна сторона,
А мир сокрыт повсюду сложный.

Я дышу небом, небо вдыхаю,
А выдыхаю весь житейский дух.
Лёгким дыханием строки слагаю,
Обращая к небу сердце, глаз и слух.

В душу вливается радость:
Как подарок разворачиваю мысли.
Нескончаемая на душе благость,
Неистощимые в душе силы.

Радостно радостью радостить
Душу, весь организм и ум.
Верить, любить и здравствовать
Без всяких гнетущих дум.

Красиво красотою красить
Там, где её пока нет.
Только бы притворством не заквасить
Любой самый прочный скелет.

Жизнь – всего лишь миг.
День – мгновенье мига.
Момент в мгновение проник,
А день – в преображенье лика.

Наша жизнь – карикатура
На Божий план земного бытия:
Всё ниже, ниже всякая культура
И нет ни одного святого жития.

Вопросов много,
Ответ – один:
Откроем Слово,
И насытимся им.

Непонятно – не значит нелепо:
В познании ограничены мы,
Видим всё очень слепо,
О совершенстве размышляют несовершенные наши умы.

Знания – в тренировке!

В первом классе у меня было такое:  у кого из одноклассников что увижу – пенал, фломастер, указку, заколки, – прошу купить мне. Дед удовлетворял все мои желания. Постепенно я переключилась на пособия учителей. Мой шкаф начал заполняться методиками по разным школьным предметам, в основном по математике. Папа создал мне библиотеку учебной литературы для текущих занятий и подготовки к поступлению в институт. Я училась по такой схеме:
1) приобретение знаний более упрощённым для понимания способом;
 2) освоение и закрепление материала интенсивной тренировкой, то есть выполнение всех предложенных тематических заданий в учебнике и во многих пособиях.
Делюсь надёжным путём овладения любыми прочными знаниями.

Оздоровление на море

В Геленджике я узнала, что собой представляет подводный массаж: очень приятная расслабляющая организм и нервную систему процедура. Но мне кажется, что, отдыхая на море, логичнее было бы в оздоровительно-лечебных целях использовать всевозможные соприкосновения с природой и заниматься спортом. Всё даёт человеку силу: волны, песок, камешки, ракушки; солнце при ветре и ветер при солнце; чайки над морем и море под водным велосипедом... А горы!.. Каким зарядом энергии могут поделиться горы с тем, кто будет долго и вдумчиво их созерцать! Человек всё время стремится что-то изобрести для получения большего блага, большей пользы и радости и не успевает насладиться непревзойдённой благодатью божественной природы.

Куплеты о небе

Какое широкое небо!..
Ширится мысль, ширится душа...
И не надо ничего: ни воды, ни хлеба.
И не надо лишнего гроша!

Смотрю на небо спереди...
Картина предо мной:
Как в сказке, Гуси-Лебеди
Проходят стороной.

Я лежу – смотрю на небо...
Я сижу – смотрю на небо...
Я стою – смотрю на небо...
Вижу мир, но вижу слепо:
Оттого-то всё нелепо
И непонятней с каждым днём.

Материализация угрозы

Сосед систематически мешал нам шумным образом жизни. Папа часто при сильном раздражении на грубый отказ соблюдать тишину пугал его убийством. И вот однажды, выходя из арки соседнего дома, мы пережили очень большой стресс. Из подъезда, как лютый зверь, выскочила огромная собака, сбежавшая от хозяев-пьяниц, голодная, агрессивная, и бросилась на нас, не ориентируясь в ситуации, без причины, инстинктивно срывая злобу. Мы шли, как обычно, под руку, и я от испуга никак не могла отцепиться от папы. Наконец-то, он, освободившись от меня, стал гнать собаку и напоследок швырнул камень в её сторону, чтобы она не вернулась к нам. Внезапно из-за угла появился сосед, и камень чудом пролетел мимо него. Мы замерли в напряжении, но Бог отвёл беду. У нас «как камень с сердца упал». Угроза – грех. Словесная агрессии может реализоваться вопреки человеческой воли и привести к непоправимым трагическим последствиям. Камень явился средством защиты от собаки и случайного нападения на человека. Хотелось бы, чтобы камень был всегда символом созидания, твёрдости, устойчивости, а не борьбы и разрушения, ведь он – прочный строительный материал при добром разуме и мудром сердце.

На водном велосипеде по Чёрному морю

Когда мы отдыхали в Геленджике, мы с папой изо дня в день катались на водном велосипеде. Какое же это удовольствие, нажимая на педали, двигаться по бескрайнему морю, вдыхая чуть влажный воздух, обдуваясь ласкающим сердце ветерком, любуясь всем сразу, точнее, всем миром и собственной жизнью! Ограниченное сознание не в состоянии передать силу ощущений при соприкосновении с величественной природой. Я получала простое человеческое наслаждение от освоения этого вида передвижения, так как обычный велосипед мне освоить так и не удалось. Радость была, есть и останется на всю жизнь. Окунувшись в море, доплыв до берега и выйдя у памятника М. Лермонтову, как в 1983 году, я продолжаю жить нынешним днём, ободрённая, укреплённая погружением в августовские курортные воспоминания, зная, что всегда снова смогу уйти в море.

Горы

«Лучше гор могут быть только горы…» Живые горы, доходящие до глубины небес, я видела первый и последний раз в Геленджике. Помню выложенный огромными белыми буквами транспорант «Ленин с нами!». Горы туманным утром... Горы, освещённые солнцем... Горы в сверкании молнии… Вечерние горы… Недавно ночью у меня произошла встреча с горами во сне. Будто выхожу я из комнаты на балкон и вижу громадные возвышенности, чуть заметные через туман, и – покорителей их вершин, устремлённых ввысь. Когда мы отдыхали, то иногда взбирались в гору: затрудняли передвижения огонь-трава – колючее растение – и страх наступить на змей. Лучше любоваться горами издали и думать о вечном.

Собачка-овечка

Вспоминаю собачку, похожую на овечку. Подбежит Кьюти ко мне, когда я спешу в школу – приласкаемся друг к другу, – и разбегаемся по делам. Она от всякого звука, даже шороха, испуганно отскакивала. С другой стороны, со слов хозяйки, потерявшись в парке, который находился далеко от дома, Кьюти нашла дорогу и, преодолев трусость, перебирала дрожащими лапками и махала крысиным хвостиком до самой квартиры. К сожалению, я не смогла взять ребёнка Кьюти, чтобы получать постоянное удовольствие от «ягнёнка». Впрочем, может быть, я упустила бы тогда что-то более важное и интересное в жизни. Будучи сторонним наблюдателем, созерцающим чужих детей, чужих животных, чужие цветы и урожаи, человек испытывает чувство умиления. А для хозяина это – бремя, требующее ответственности, труда, затраты энергии, бесконечные проблемы, тревоги, изматывающие нервную систему, при которых сила положительных эмоций слабеет. Лучше не рисковать: полюбовался кем-нибудь между делом, издали, погладил, угостил конфеткой – и на всю жизнь запомнил только радость от соприкосновения с любым созданием. А хозяину – совет: видеть в своём «богатстве» только богатство, а всё противоположное – лишь налог на «живую» радость.

В Рахманово!

Мы шли по нашей улице, сворачивали в лес и тропкой выходили к полю, вдоль которого продвигались дальше под тихий звон овсяных колосьев. Когда я завтракаю геркулесом, то вспоминаю эти места. А слева нам встречался огромный малинник с очень крупными сладкими бордового цвета ягодами, но и с необыкновенно кусачей крапивой: набирали иногда несколько пакетов в день при богатом урожае. Рвёшь себе ягодку за ягодкой, получая удовольствие от соприкосновения с вкусными, красивыми, полезными, благоухающими ароматом плодами. И ловкость рук вырабатывается, чтобы не раздавить ягодку и «обмануть» крапиву. Дальше проходим мимо залива реки, где мы с Леной купались и смеялись до перегрева. Пройдя ещё немного вдоль поля, оказываемся у подножия горы, взобравшись на которую, подобно альпинистам, и оглянувшись назад, созерцаем неописуемой красоты простор, наслаждаемся свежим ветром, сожалея, что у нас нет крыльев, держим путь мимо недействующей в то время церквушки и домов образцового содержания. В сельском магазинчике покупаем сладости или арбуз и возвращаемся из села Рахманинова, где останавливался даже царь Алексей Михайлович на отдых и трапезу, следуя в Сергиев Посад на богослужение. На рахмановском кладбище похоронены известные люди, в том числе близкие поэта Ф. Тютчева. Мне хочется постоять на вершине горы, обозревая весь мир, и спуститься в нынешний прекрасный день с надеждой подняться снова.

Будущий человек: человек или биомашина?

Будущий человек может трансформироваться в биомашину, высокоразвитую, с использованием постоянно обновляющихся технологий. Но человек перестанет быть духовным созданием, уже перестаёт быть таковым. Кто читает и изучает серьёзную литературу для интеллектуального и духовного самовозрастания? Кто наслаждается поэзией? Кто общается с природой? Кто сердечно относится к людям? Кто использует для познания прекрасного труды специалистов? А кто откажется от дополнительного заработка ради постоянного насыщения себя неистощимым духовным богатством? А кто будет испытывать в этом потребность и осознавать необходимость для сохранения себя человеком? Разве могут отдельные культурные мероприятия, предназначенные больше для отдыха, заменить систематический интеллектуально-духовный труд? Я уже не задаюсь вопросами: кто будет создавать шедевры и какими они будут, а главное – для кого?.. Кто будет вспоминать близких не только в мыслях, чувствах, свечкой, церковной запиской, посещением кладбища, но и достойным образом жизни, сияющим божественной красотой?..

Бабочки над «Волнами Чёрного моря»

Ясный летний день. Я заболела – у меня постельный режим. Мама и папа на работе. Дед сидит в кресле и читает роман В. Катаева «Волны Чёрного моря». Я знаю, что отвлекать от чтения для бесед на отвлечённые темы невоспитанно. Но мне есть чем заняться, и моё занятие требует сосредоточенности для аккуратного выполнения. Я начинаю раскрашивать альбом «Бабочки» шикарными «Офицерскими» карандашами, которые мне систематически покупает папа. Хочу сделать подарок коллеге и другу деда Алексею Николаевичу Карамышеву. У меня так много детских книг, подаренных им, и в каждой – его тёплая надпись мне. Я всегда была рада общению с Алексеем Николаевичем. Когда он умер, мне говорили, что дядя Алёша в длительной командировке. А дед продолжал бывать в гостях у вдовы А.Н. Карамышева Валентины Михайловны, дочери Людмилы и внучки Нади. Они передавали мне гостиницы, подарки и дружеское тепло. У меня получились сказочные бабочки; дед насладился чтением; родители вернулись вместе. Они подарили мне игрушечного ёжика в виде человечка, металлофон, и мы всей семьёй пили чай с очень вкусным законсервированным мармеладом. Я часто возвращаюсь к этому счастливому дню моего детства с чувством упоения радостью.

Первомай

Позавтракала. Надела красную курточку и – на демонстрацию с папой и дедом. Во мне эти воспоминания так же свежи, как майская зелень. А однажды, когда я уже училась в школе, мы с папой во время народных гуляний дошли от Ленинградского проспекта до Красной площади. Надышавшись вдоволь праздником, сели в пустой троллейбус и вернулись домой. Эти чувства не выразить словами, но они всю жизнь, особенно во время и после невзгод, испытаний и неудач, усиливают дух, вызывают радость, ощущение возвышенного настроения. Пусть теперь первомай проходит скромно, незаметно, как любой текущий день жизни, но память воспроизводит яркие первомаи детской и школьной поры, которые тоже помогают пребывать в состоянии восторженности и благодати. Я ушла из тех лет плотью, но духом навсегда останусь там, в двадцатом веке.

Приём в октябрята

Окончена первая четверть в первом классе. Я впервые вошла в огромный актовый зал и увидела на стене табличку с выгравированными фамилиями медалистов, в том числе и моей мамы. Наш класс построился линейкой. Каждый из нас держал воздушный шарик, и все были приняты в октябрята. Вспоминаю, как четвероклассник Женя никак не мог от волнения прикрепить мне звёздочку – настолько все были охвачены торжественностью момента. Затем завуч Зоя Фёдоровна вызвала отличников на кафедру. Мне тоже посчастливилось стоять среди таковых. Прошёл утренник с творческими выступлениями школьников и речами учителей. Все разошлись в радостном настроении отмечать 60-летие Великой Октябрьской социалистической революции, а мне уже захотелось поскорее вступить в ряды юных пионеров.

Вдвоём на даче

Когда что-то огорчает, надо сразу переключаться на то, что доставило бы радость. В июле 1983 года папа уехал на две недели в Англию: это была его первая командировка в капиталистическую страну. Мы с мамой остались на даче вдвоём. Жизнь шла своим чередом. Как хорошо, что уродилось много смородины и малины! Я ежедневно занималась любимым делом – сбором ягод, а мама пекла пирожки. Сосед готовился к свадьбе, а я помогала его родителям в садово-огородных работах, а заодно и много общалась. А уж праздник-то гремел на весь посёлок! Много-много машин с гостями; на виду – вся свадебная церемония: всеобщее торжество длилось несколько дней. Как раз в приятной внешней обстановке мы дожили до отъезда в Москву, чтобы встретить папу. Сколько же было подарков, карт, книг об Англии, фотографий и слайдов; рассказов обо всём, что запомнилось, впечатлило, удивило! Мы вернулись на дачу и вскоре отбыли в Геленджик отдыхать и радоваться морю.

Грибные уроки деда

Как только началась моя дачная жизнь, дед, будучи заядлым грибником, приобщил меня к увлекательному и полезному занятию – поиску и распознаванию съедобных грибов, а я обучила этому папу. Дед грибочки всегда с любовью срезал ножиком, а мы, как дикари, выдирали часто с корнями от возбуждения, особенно когда встречали «грибное сообщество». Дед бережно укрывал маленькие грибочки, чтобы дать им подрасти, а мне – понаблюдать за этим процессом. А мы хватали все грибы, какие видели. Дед сразу определял и выкидывал червивые грибы, а мы всё тащили домой, дабы их для начала было больше. Дед давал мне возможность найти гриб, который видел, говоря, что «пахнет грибом», а папа с азартом рвал сам, забывая доставить мне удовольствие. Не хочу уходить из леса! Пожалуй, продолжу путешествие по грибным местам, ведь это так здорово!

Куплеты

Нужны объятия с природой!
Лицом к лицу и чувством к чувству,
Чтоб не забить себя работой
И не приблизить сердце к буйству.

Хорошо на чём-нибудь передвигаться!
Я передвигаюсь мысленно теперь.
Транспортом любым могу добраться
И уйти в поход на несколько недель.

Я иду, иду, иду к вершине
Самой величавой сказочной горы,
Чтобы не увязнуть в суетной трясине
И не растерять все Божии дары.

Я иду, и мне сияет солнце –
Освещает путь, но не слепит глаза.
Я иду, и сердце звонко бьётся
От того, что ближе небеса.

Много средств и процедур лечебных:
Их всё больше, больше на земле.
Может быть, для тела и полезных,
Только дух от них живёт во зле.

Всё приятное отслеживает память.
Всё тяжелое – уже давно на дне.
Дух услащён – он не начнёт буянить,
Даже в завтрашнем неясном дне.

Вдаль уходит Старый Арбат,
Давно пересёк его Новый...
Сколько выросло здесь ребят!
Простой детворы дворо;вой!..

Небо огромное, небо великое
Вновь улыбается мне.
Птичка, на скрипочке будто пиликая,
Звонко поёт в вышине.

Плещется, плещется море...
Солнце его веселит.
Тонет всякое горе,
И сердце уже не грустит.

Горестей много, радостей больше:
Жизнь сама по себе – волшебство.
Много в ней штормов и молний,
Но всё ж повсюду любви торжество.

Жизнь наша трудная, даже претрудная:
Усилием берём высоту.
Зато и картина всё более ч'удная,
Если узреть красоту.

Я научилась узнавать грибы
И ни одного не пропускала.
И не было в лесу тропы,
По которой бы я не шагала.

Папа однажды набрал
Целый мешок подорешника.
Дед этот гриб забраковал.
Жадность губит грешника!

Сто шагов до леса

Делаю сто шагов от калитки и – вхожу в лес. Берёзы меня всегда угощают сыроежками, большими зелёными, как листья кувшинок, крапива – свинушками, бархатный мох – моховиками; чернушки и валуи я не рву; боровички на встречу не приглашают и не приходят, зато улыбаются рыжики. Дойдя до конца аллеи, мимо вавилонского муравейника, вхожу в бор. Приходится пробираться сквозь заросли рябины; маленькие ёлочки, словно детишки, протягивают мне игрушечные маслята. Мы с мамой заворачивали эти грибочки с блестящими солнечными головками, смешные и озорные, в носовой платок, как в ясли. А вдоль леса со стороны поляны в ряд, как пионеры в жёлтых пилотках, – маслята-подростки.

Негатив - в позитив!

Перед уходом из жизни дед просил моего папу обучить меня фотографированию. Но мой папа максималист. Он решил, что мне необходимо освоить и технологию фотопроизводства тоже: от заправки фотоаппарата плёнкой – до печатания снимков. Все необходимые атрибуты для этого дела были приобретены, но само дело не пошло. Фотографирование – это искусство, увлекательный творческий процесс, который, возможно, пришёлся бы мне по душе. Создание и получение фотографии, как вещи, предмета – это рутина, состоящая из одних и тех же последовательных действий. В общем, я не испытала ни радости творчества, ни горечи «суеты сует» в фотоделе. Видимо, только дед мог приобщить меня к занятию, ставшему его работой, отдыхом и судьбой. Видеть весь мир, превращая негатив в позитив – очень символичный принцип жизни, который я унаследовала и на основе которого стремлюсь жить при любых невзгодах.

Я – редактор школьной стенгазеты

Когда меня приняли в комсомол и распределяли общественные обязанности, то мне было поручено писать заметки в школьную стенгазету. Я стала редактором. Как же я увлеклась творчеством изложения разных аспектов общественной и школьной жизни в письменной форме! Я освещала все праздники, памятные даты, проблемы; задавала в своих заметках вопросы одноклассникам, побуждая их серьёзно размышлять о многом. Счастье тому, кто умеет владеть пером, как художник кистью, музыкант струнами, певец голосом. У меня нет знаний в области журналистики, нет должных способностей «выходить» в свет, но есть желание дышать жизнью и выдыхать все мысли и чувства на бумагу, пусть даже неприметным словом.

Не заблудиться ни лесу, ни в жизни!

Вспоминаю, как однажды на рассвете папа уехал на велосипеде в настоящие дремучие леса за грибами. Это было не в первый раз. Папа всегда возвращался к обеду, рассчитав точно время на дорогу и пребывание в лесу. Но в тот день он вернулся домой только к закату: так заблудился, что, будучи оптимистом всегда и во всём, порой терял надежду в глухом, труднопроходимом лесу, тем более что он был с велосипедом. Но папа упорно пробирался, преодолевая все трудности, сосредотачивая внимание на звуках, просветах в непроглядных дебрях. Наконец, шум мотора вывел его на дорогу, по которой он, уставший, но счастливый, вернулся благополучно домой, кстати, на этот раз почти без грибов. Сожалел, что не взял компас, потому что бо;льшую часть времени, как позже выяснилось, папа двигался, меняя направление, доверяясь то одному, то другому звуку, а то и вообще, не зная на какой просвет сто;ит идти.
Наша жизнь – такой же тёмный лес, в котором можно заблудиться на каждом шагу. «Надежда – наш компас земной!..» И у каждого она своя. Но есть ещё небесный компас, всегда точный в отличие от земного, который находится всегда с тем, кто хочет его иметь: и заблудиться не позволит, и выведет на свет Божий всё же заблудившееся в терниях создание.

Приём в пионеры

Вспоминаю подготовку к вступлению в пионеры. Каждый писал торжественное обещание, учил и читал его наизусть; каждый подбирал тематические стихи для декламации, рассказ о пионере-герое. Всем классом репетировали песню «Взвейтесь кострами...». Каждый готовил парадную форму, приобретал красный галстук и значок. Всё в сторону: учебу, отдых, воспоминания, планы, текущие дела!.. Только бы поскорее дождаться этого счастливого дня и стать более значительным человеком, чем октябрёнок! И вдруг уборщица не вымыла актовый зал, и мероприятие, важнее которого, как казалось в то время, не может быть, отложили. Не то, что – ОГОРЧЕНИЕ, а целое ГОРЕ! Хотя всё равно приём всех и каждого в организацию юного строителя коммунизма состоится, как, например, смена времён года, но было невтерпёж!..
День, когда я стала пионеркой, помню не так отчётливо, как подготовку ко дню, в который это событие было отменено. Ожидание чуда радостнее самог'о чуда. Правда, первое время хотелось красивее завязывать галстук. Я стала читать газету «Пионерская правда» и журнал «Пионер». Началось ожидание комсомольской жизни и... мечта о приёме в КПСС...

Коллективные игры

Когда ко мне по каким-то причинам не приходила Лена, я проводила время с соседскими девочками. Возглавляла нашу компанию самая старшая – Люда. Я была вовлечена в азартные и очень полезные спортивные игры: городки, бадминтон, мяч, бег на скорость, прыжки в высоту, в длину и через скакалку, «классики», подтягивание на турнике и во многие другие развлечения и упражнения для укрепления здоровья. Играли, конечно, и в куклы с колясками, погремушками, со;сками, – всеми атрибутами младенчества. Уделяли внимание и малым детям. Все вместе отгадывали кроссворды и головоломки. Люда была хорошим организатором. Один раз мы подготовили и осуществили творческое выступление перед нашими родителями на опушке леса. Под руководством Люды разучивали стихи, песни и театральные сценки. Длительное время старательно репетировали каждую деталь каждого номера. Для первого «творческого» вечера выступления прошли, по-моему, вполне успешно. Больше мы такие мероприятия не проводили: то ли устали, то ли не захватил дух коллективной самодеятельности. Я рада, что однажды я испытала, что такое актёрство, хоть и на детском уровне обывателя.

Художник «Правды» Василий Иванович Петров

Вспоминаю коллегу моего деда, художника Василия Ивановича Петрова. Удивительно интеллигентный спокойный и очень добрый пожилой человек. Мы часто встречали его, когда гуляли с дедом. Идём по улице Правды – смотрим, а Василий Иванович сосредоточенно читает выставленные на стендах газеты. Мы рады были видеть друг друга почти ежедневно. По просьбе деда я читала вслух какую-нибудь маленькую заметку, затем мы вместе гуляли, интересно и приятно общались на разные темы.
У нас на даче стены были украшены копиями картин И. Шишкина в исполнении В.И. Петрова: не отличить от подлинника! Василий Иванович и сам создавал творения. Вспоминаю зимний пейзаж, талантливо выполненный им из веточек, травинок, пушинок и других «элементов» природы. Кстати, мы жили на одной даче в Серебряном бору, когда мне было два года. Я помню внучку Василия Ивановича Наташу – она младше меня. Мне нравилось гладить её пухленькие ручки. Одно общее лето!.. Мы больше не встречались, но память осталась навсегда: маленькая девочка сидит молча в коляске и держит пластмассовое колёсико, а я трогаю её смешные пальчики. Я преклоняюсь перед памятью Василия Ивановича Петрова. Воспроизвожу его образ, и мне становится радостно, что этот прекрасный человек был в моей жизни и остался в моей памяти.

Деревья в моём саду

Сила – в немощи
Слабая, почти всегда бесплодная яблонька антоновка укрывала нас от солнца. Сколько всего полезного и приятного мы делали под ней! Играли в шахматы и в другие настольные игры, читали, занимались, физически упражнялись!.. За 20 прожитых на даче лет она принесла большой урожай всего 2–3 раза. Но ценна она была тем, что обладала какой-то удивительной энергией и живительной силой. Кажется, наша чу;дная яблонька притягивала нас к себе своей любовью. Невзрачное стареющее с каждым годом деревце сияло божественностью и выглядело прекраснее сильных пышно цветущих обильно плодоносящих яблонь, даже с золотыми сказочными яблоками. Видно, другое предназначение не дал Бог нашей яблоньке, когда сила её проявилась в немощи.
Красавец клён
Если яблонька излучала нежную материнскую любовь, то клён с малого росточка ускоренно рос, мужал, ветвился, кудрявился, устремляясь всеми юными силами вверх; стройный, красивый надёжный... Напрашивалось восприятие его как «брата». Недаром, папа, посадив его однажды в землю «ребёнком», обращался к нему: «Мой сынок!». Кормили, поили, подвязывали, стригли, ласкали всей семьей нашего зеленого «малыша», потом – звонкого, с ветром в листьях «подростка». И, наконец, перед нами предстал «юноша» – крепкий, жизнерадостный, энергичный, но серьёзный, ответственный, трудолюбивый. Настоящий защитник от пыли, солнца и чужого глаза! Да, жил наш родной кленок у забора – страж порядка! Я помню тебя, «клён ты мой опавший»! Помню и люблю тебя всей душой, всей памятью. И прошу тебя на прощание присниться мне рыжим листом среди зимы, чтобы мы встретились вновь.
Слабые дубки
А вот ни один «усыновлённый» нами дубок жить с нами не пожелал. Может, не ужился с красавицей рябиной: она ведь хозяйкой была! Наверно, поучала их, куда корни пускать да как взрослеть. Дети с характером не выдерживают насилия старших. Вот и у малых дубков, видать, та же проблема с окружающим миром произошла. Сила генетическая обладать крепостью заложена, а сил отстаивать своё жизненное пространство, свободу своего роста оказалось недостаточно. Да и мы что-то не учли в законах природы, будучи материалистами. Со всеми корнями пересадили (не важно, что в «тюрьму»!»), поливали, удобряли, от вредителей оберегали... Не услышали, как «горько плакал» каждый оторванный нами от родных и родины маленький дубок – живое творение Господа.

Деревья в моём саду (продолжение)
Когда я смотрю на картины Архипова и Малявина, я вспоминаю красавицу-рябину, дородную высокую, с пышной зелёной шевелюрой и атлетическим станом. Она величаво стояла у забора как хозяйка небольшого уголка природы и дома. Присматривала и за смородинкой, и за крыжовничком, и за кленком приглядывала, и обидчиков своих питомцев разгоняла шумом и шлепками листвы, улыбалась всем нам радостно многие лета;. «За окнами август…»
Отъезд в Москву. Долго-долго машет рябинушка рыжим платком с пожеланием удачи и новой встречи. Я ухожу из той жизни под проводы рябинки и жду свиданий на волнах памяти.
Возле калитки скромно приютилась вошедшая в сад без спроса черёмуха. «Черёмуха душистая с весною расцвела...» Но мы не любовались ни её прелестным белым нарядом, ни благоуханием божественного аромата: поздно приезжали на дачу и не заставали ни бутончиков, ни цветочков, ни лепесткового дождя. Маленькие, как бусинки, чёрненькие ягодки выглядели невзрачно, связывали рот, будто зашивали нитками: ни вкуса, ни запаха, ни красоты, ни удовольствия, зато польза для здоровья велика, а, например, волчьи ягоды привлекательны, радостны, словно красненькие огоньки, но ядовиты. Такими бывают и люди: незаметное благородство и роскошное притворство. Учимся познавать добро и зло у природы, чтоб не ошибаться в людях.
А соседская липа благоухала мёдом. Пчёлы жужжали, будто смеялись. Звонкое веселье мохнатых тружениц, порхающих в сладком ароматном воздухе, окутывало душу радостью жизни.
Я дышу благодатью слова и тружусь над его ароматной сладостью без удушливой приторности.

Выбор медведя

В раннем детстве я мечтала иметь большого игрушечного медведя. Он «пришёл» ко мне – огромный, светлый и очень добрый. Он оказался размером больше меня, и мне трудно было его носить: будто он носил меня! Мама сразу «привела» другого – коричневого цвета, «общительного», которого я полюбила всей душой, но почему-то всё время скучала по первому медведю, сожалея, что его нет со мной. Случайность, парадокс или закономерность?.. А может быть, первое решение всегда более верное?..

Пауки в ванне

Летом в московской квартире возле ванны появилась паутина, и в ней сидел огромный паук. У меня возникла ассоциация с содержанием стихотворения В. Жуковского «Мотылёк»: одиночество арестанта разделял мотылёк. Я, как известно, не была в то время одиноким человеком, а вот паук, видимо, начал страдать от одиночества. Так, в его паутине появился второй паук. Пока делаю два вывода: 1) невозможность особи жить без себе подобных, тем более не находясь в своей среде обитания; 2) существование информационной связи между особями. Пауки прожили несколько месяцев, переловили вредных насекомых, подкрепились хлебом – моим угощением, развлекли меня и однажды навсегда исчезли. А я вспоминаю этот необычный эпизод моей жизни, который оказался столь ярким, интересным, забавным, познавательным и незабываемым.

Из маленького уголка – в большую жизнь!

На даче под окном возле соседской межи среди кустов чёрной смородины был оборудован детский уголок – прообраз маленький квартиры: столик, шкафчик и полочки, приделанные к забору; вместо двери – верёвка с крючком. Мы с Леной всё детство готовили с увлечением разные блюда в игрушечной посуде; подбирали упавшие ягоды, делали с ними пироги, используя мокрый песок, и выжимали яркий ароматный сок. Играли мы и в «больницу»: колбы, пробирки, мензурки; шприцами служили заострённые палочки, бинтом – листья, лекарствами – разные самодельные растворы горчицы, мела, марганца, угля, акварельных красок, грифелей, цветных карандашей. Мы «лечили» друг друга и окружающих нас живых существ. К дому прикреплялась школьная доска, и мы играли в учёбу. Чередовались наши роли учительницы и ученицы. Мы занимались по учебникам очередного класса, осваивая все предметы вперёд. Наверное, это выглядело часто забавно, потому что соседские девочки, проявляя интерес к нашей игре, просили разрешить зайти в сад и быть не наблюдателями, а участниками преподавательской и познавательной деятельности. Мне кажется, через игру в школу каждому человеку легко, увлекательно и полезно формировать интеллектуально-духовный образ жизни.

Самодеятельность близких. Моё правописание

Я вспоминаю поделки, которые мастерил дед: Черномора, человечка из яичной скорлупы; фигурки из пластилина. Большой картонный дом с меблированными комнатами и забавными жильцами – последняя его работа. А папа в картофелину воткнул раскрашенные разными цветами спички – и получился ёжик. Мама шила и вязала куклам наряды. Так что все развлекали меня своей самодеятельностью, а я старалась радовать маму, папу и деда успешным правописанием. Родители, уходя на работу, оставляли мне задание. Вначале я осваивала элементы букв, затем – все буквы, слоги, слова и, наконец, фразы. Писала я карандашом «со слезами пополам». Зато я чувствовала себя взрослее сверстников и понимала, что мне будет легче учиться в школе. Так и сложилось!.. Стержень шариковой ручки скользил по бумаге, и я ощущала первое время неуправляемость процессом письма: меня будто поставили на коньки! Первое трудовое испытание детской поры! Как было приятно освоить то, что ещё не освоили сверстники! Я стала по-взрослому писать письма, поздравления, по-взрослому излагать мысли. Да, я повзрослела. На грамматику у меня – врождённая способность: прямо, собачье чутьё! Почерк резко колебался: день получался аккуратный почерк, другой день – буквы выходили, словно непослушные дети. Я огорчалась, но понимала, что только систематическое осуществление одного и того же, даже очень трудного и не всегда успешно выполненного, дела всё равно приводит к должному результату. В результате я умею писать, а почерк уже давным-давно никого не интересует, но мне приятно теперь заниматься не только изложением мыслей в письменной форме, но и каллиграфией, особенно – на подарок!

Мир – вокруг головы

Вспоминаю фотографию детского счастья: моя голова, окружённая всеми игрушками. На лице – сияющая радостью беззаботная улыбка. Символ богатого развлечениями детства. Пример щедрости моего деда и всех близких. Ещё одна забавная фотография – моя голова среди пионов: наверное, символ расцвета. Сфотографировать меня, заваленную книгами, дед не успел. Теперь моя голова – в потоке земных мыслей и чувств. Я стараюсь жить с пользой и наслаждаясь красотой.

Разбилась... Пролилась... Сохранилась!..

Дело было на даче. Папа торопился подготовить научные материалы к приему коллеги. Времени оставалось всё меньше и меньше, а он всё больше и больше волновался, что не успеет выполнить запланированный объём работы и визит Давида Васильевича окажется бесполезным. Я рядом играла в большой надувной мяч, успокаивала папу и взбадривала его, как могла. Папа жаловался на торможение мыслительного процесса и размышлял, не прерваться ли ему на чашку кофе. Буквально в этот момент раздумий мяч, подскочив, сбросил с полочки на пол открытый почти полный пузырёк с зелёнкой. Папа сидел растерянный и озабоченный, находясь ещё на высотах научного сознания. Я стояла, ощущая чувство вины, и тихо просила прощение. Папа медленно спустился на землю, молча охватывая нейтральным задумчивым взглядом «живописную картину» на крашеном деревянном полу. Первое, что он мне предложил, немного придя в себя, – оставить этот ужас до возвращения мамы. Страшнее нет варианта! И вот уже папа под влиянием моих переживаний опускается, в прямом смысле слова, на самый низкий уровень бытия, и через несколько минут все пятна были полностью ликвидированы. А дальше произошло ещё одно чудо. Папа снова совершил «полёт» в профессиональный труд и досрочно выполнил затормозившуюся до пережитого кошмара работу. Вот это да!!! Получается, что стресс и переключение деятельности с интеллектуальной на физическую ускорили процесс научного мышления. И вот уже папа, как это ни парадоксально звучит, выражает мне благодарность за «помощь» в успешной подготовке материалов, которые он тревожился не закончить в срок. А позже произошла ещё одна неприятная случайность. Давид Васильевич разбил тарелочку, подаренную мне бабушкой Зиной. Я не смогла сдержать не только чувство глубокого огорчения, но и недовольства, чем поставила гостя в неловкое положение. Мне до сих пор стыдно перед этим человеком за бестактное поведение в тот день, тем более в день нашего знакомства. Наверное, я производила впечатление невоспитанного подростка. Папа, как мог, сглаживал дискомфортную обстановку, традиционно повторяя, что тарелка разбилась на счастье. А мне он напомнил, что пару часов назад я точно так же случайно опрокинула зелёнку, не услышав от него ни одного слова возмущения, ни огорчения, а наоборот, приняла слова утешения и подбадривания. Я осознала со своей стороны нарушение этикета, к сожалению, с опозданием. Сегодня, спустя почти четыре десятка лет, я вспоминаю пролитую зелёнку и разбитую в тот же день тарелку тепло, радостно и мудро. Какое счастье, что ещё сегодня я живу на земле! И каждый день продолжается моё счастье – неразбитая и непролитая жизнь.

Привычка увлекаться

Бывала я в гостях у одного книголюба. Вначале все его книги – очень интересные, редкие – эстетически стояли в красивых застеклённых шкафах. Спустя время «океаны» книг «расстекались» по небольшой квартире, и под кроватями стояли коробки с тем же грузом. За нужной книгой мой знакомый шёл в библиотеку. Какое-то время он увлекался обменом книг в букинистических магазинах. Затем его охватило новое увлечение: приобретение металлических статуэток, целых скульптур. Решил мой друг на седьмом десятке лет постигать искусство кастлинского литья. Вот и жизнь прошла. А то бы, наверное, «пожирали» бы этого интеллектуального человека очередные пристрастия: ведь сатана всегда добивает свою искушённую чем-то жертву.

Дома всегда лучше!

Райскую красоту винницкого сада затеняли ссоры между родственниками и проявления бездуховности. Аромат той природы доходил до нас в будущем на даче и в московской квартире из посылочных ящиков с яблоками, грушами, сливами, орехами, сладостями поверх письма. Да и забота бабушки доходила издалека заметнее, чем вблизи: такой уж закон утвердился в наших отношениях. А закон лучше соблюдать, что мы и сделали, купив однажды дачу, уже в нашем райском уголке, и жили там долго и счастливо: сначала – семейным «квадратом», затем, увы, – «равносторонним треугольником». А мне Бог ещё Лену послал – на лето и на всю оставшуюся жизнь. Счастье моё дачное, вечное и бесконечное!..

Познать изнутри

В школе, когда я ещё училась в пятом классе, появилась лет под тридцать хмурая-прехмурая учительница по химии Ольга Борисовна. И фамилия у нее была такая же невесёлая, как она сама – Кручинина. Внешне посмотришь – страх берёт: излишняя строгость, молчаливость, несговорчивость, готовность к эмоциональному взрыву, недовольство всем и всеми. Восприятие  оказалось обманчиво. Время раскрывает душу: 30 лет назад я окончила школу. Время проверяет отношения. Дружба с Ольгой Борисовной для меня честь, радость и счастье. Да будет так на все времена, пока мы живём однажды!

Маленькие дни рождения

В детстве помимо одного большого дня рождения у меня было 11 маленьких, узаконенных дедом. Каждый месяц я получала подарки и деликатесные сладости. Все желания таким образом исполнялись почти моментально, как в сказке: ведь не успеешь оглянуться – как уже праздник! Дед заходил в комнату, едва я просыпалась. Он какое-то время держал что-то, пряча за спиной, интригуя меня сюрпризом. А когда дед делал вид, что забыл о моём маленьком дне рождении, я, шутя, напоминала: «Дед, гони подарок!». Бывало, меня любопытство разберёт – что же я получу в очередной праздничек, – зайду в комнатку деда, приоткрою сервант и увижу всё, что мне подготовлено. Наступает четырнадцатое число, и дед вручает мне высмотренные мной подарки и те, до которых мои руки не добрались, а глаза не могли заметить спрятанное. После ухода деда из жизни померкли все праздники; маленькие дни рождения больше не отмечались. Книги, заготовленные дедом, родители молча поставили в шкаф с детской литературой. Одна из них запомнилась названием – «Нет слова “прощай”!».
До свидания, детство! Я возвращаюсь во взрослую жизнь, но сердце моё с тобой!

Нарушитель сна

Однажды на даче мама не спала всю ночь. Мышей в доме не было. По её словам, кто-то скрёб буквально над ухом. Моя кровать находилась поодаль, и ни один звук до меня не донёсся. Папа за стеной тоже ничего не слышал. Итак, пострадала в ночное время от шумного незнакомца только мама. Весь день прошёл безрадостно. Следующая ночь оказалась такой же спокойной для меня и для папы и ещё более бессонной для мамы. Очередной день был уже всерьёз омрачён таинственным новосёлом дома, спящим утром, а ночью по-стариковски бодрым и нарушающим святую для необходимого традиционного отдыха всех живущих вокруг тишину. Папа с топором полез на чердак в надежде найти и убить злодея. Мама купила мышеловки и отраву. В доме ни одна щель не осталась без нашего тщательного обследования. До вечера мы искали ночного врага мамы, но, увы… Стемнело. Наступила тревожная тишина. Пора спать, но уже никому не спится. Мы ждём с замиранием сердца звуков поскрёбывания. И дождались. Кто-то где-то начал действительно скрести очень тихо, но постоянно и монотонно. Вдруг мама лёжа схватила спичечный коробок с подоконника, открыла его, и мы увидели крохотное чудо природы. Как же я забыла, поймав пару дней назад светлячка и поселив его в коробке;, положить коробок под подушку и по ночам заглядывать в него и любоваться божественным светом еле заметного существа! В результате я не насладилась созерцанием, словно волшебным фонариком, спинки светлячка, а мама измучилась от его стремящихся убежать из «тюрьмы» лапок. Первое время после такого «грандиозного» происшествия мама по вечерам проверяла все пустые спичечные коробо;чки, не затаился ли где мой очередной «затворник», а её ночной враг. Весело жить на свете, а со светлячками – ещё веселее!

«Пятёрка» – по здоровью!

Когда мы ездили в полиграфический институт, стоящие в трамвае пассажиры преклонного и пожилого возраста просили, а иногда и требовали уступить место. Все окружающие – мужчины и женщины, юноши и девушки, мальчики и девочки – закономерно поддерживали намерение нуждающегося ехать сидя человека занять именно моё место. Мама всякий раз объясняла каждому и всем, что мне тоже трудно стоять, особенно в транспорте, и стыдила публику за непонимание и чёрствость. Конечно, честно говоря, хотелось перед серьёзной, порой напряжённой учёбой расслабленно посидеть в трамвайчике, то поглядывая в окошко, то слегка подрёмывая. Но, с другой стороны, если люди, которые видят меня, считают, что мне надо ехать стоя, значит, я выгляжу самым крепким человеком. Под этот самим собой разумеющийся вывод большинства я взлетала, как птица, и радостно мчалась стоя в институт и по жизни. Транспорт – пожалуй, единственное место, где я всегда имела «пятёрку» по здоровью. Какое счастье – в самом трудном месте получать высший оценочный балл! А в том, что народ всегда прав, и сомнения быть не может. Ура! Но, если анализировать эту ситуацию глубже, то можно прийти к выводу на духовном уровне: Бог через недовольных моим равнодушием людей поднимал меня для укрепления мышц, выработки сноровки, устойчивости в транспорте, ведь тогда и по земле будет легче продвигаться вперёд, да и по жизни тоже!

От высоты – до земли

Ясный осенний очень ветреный день. Воздух Серебряного бора благоухает свежестью. И вдруг – вековая сосна, раскачиваясь, словно на качелях, со скрипом, будто прощаясь со всеми, подкосившись, начала медленно падать, вспоминая всю жизнь, приближаясь к земле. Сосны по соседству провожали величественно уходящую хвойную красавицу поклонами, шелестом, летящими вслед шишками, иголками, берёзы и клёны – багряно-золотым дождём, а человек смотрел на всё молча, размышляя о жизни с высоты падения дерева до момента приземления древесины.
Синица в руках
В лесопарке папа кормил с руки синичек, и, решив проверить свою ловкость, поймал одну из них. Желтогрудая пташка выглядела очень испуганной, тем более что все её сородичи вмиг разлетелись, не пытаясь защитить родную душу, не прося её отпустить. Взгляд бедной птички, используемой для эксперимента на ловкость рук, буквально умолял дать волю. Папа разжал руку, а синичка ещё какое-то время сидела на ладони, находясь в стрессе. Не стоит ловить синицу, имея её всегда в жизни!

Цыган в кабинете

Сослуживец папы подкармливал бездомного огромного пса по кличке Цыган. Как-то папа угостил его сыром. После этого Цыган стал регулярно приходить к папе, важно шествуя на третий этаж и раскованно переступая порог профессорского кабинета. Папа всегда радовался четвероногому гостю: гладил его, делился обедом, говорил ему ласковые слова, которые особенно согревают бездомное создание. И вот в один очень знойный июльский день я поторопила папу приехать домой пораньше из-за внезапных семейных обстоятельств. Он быстро завершил все служебные дела и был дома в обещанное время. Вечер пятницы, суббота и воскресенье – дни отдыха, отключения от всех трудовых проблем и других забот, для накопления сил на преодоление очередной «жаркой» пятидневки. Утром в понедельник папа позвонил домой и сообщил, что в кабинете случился кошмар. Оказывается, он так спешил домой в пятницу, что, запирая дверь, не заметил Цыгана. Дворовый пёс просидел всё это долгое время, как в заключении, и даже хуже: без еды и питья в жару, без людей, без собак-друзей, без улицы, без воздуха... Просторный профессорский кабинет он превратил в огромный уютный туалет, вывалив все прежние «залежи» организма. В будущем, завидя друг друга издалека, двуногий и четвероногий разбегались. Так что, обретя дружбу, важно её сберечь и не превратить во вражду, не оставить напоследок грязный след и не дать повод его сделать сегодняшнему другу. Дружбу нельзя не замечать – ей нужно уделять внимание. В самую пору закончить эту трагикомическую историю банальными словами: «Мы – в ответе за тех, кого приручили!». А впрочем, каждому – своё жизненное пространство: трудящемуся – кабинет, а бездомной собаке – двор или «усыновление». Полезный для всех урок!

Циклы природы и жизни

Иней на траве. Какой контраст между цветущим сочным летом и тихой зимой! Уже позади одна пора, но ещё впереди – другая. А пока природа празднует осень: нарядами, плодами, тёплым, но уже не палящим солнцем; голубым, но чаще с облаками небом; приглушённым пением птиц. Радость всё больше растворяется в грусти: тучи, затяжные дожди, ветры, блеклость и вялость листвы. В один из дней снег покроет пожелтевшую, засохшую траву, и наступит торжественное молчание природы. Такова жизнь!.. И пусть с сединой головы заметнее становится белизна души в преддверии вечного лета!

Выкуп ребёнка

Знала я во времена школьной поры одну молодую, красивую, умную, воспитанную по всем правилам этикета особу. И была она очень богатой. Стала Майя кандидатом наук, скорее для престижа, чем ради интереса к профессии. И любовь в её жизни была: такой же кандидат наук, как и она, только по призванию, который мечтал слиться с ней в одно целое. А Майя, не разрушая его надежды на счастье с ней и деликатно отвечая на его чувства, надеялась на счастье с почётным членом общества: маршалом или хотя бы генералом, академиком или хотя бы профессором, министром или пусть замом, если не с входящим в ЦК деятелем, то хоть с пасущимся на ниве его трудов и заслуг отпрыском или с отпрыском сородича, друга, соседа. И такой голубчик нашёлся для нашей Маечки – аж друг зятя Брежнева! Жил он на Старом Арбате, а пообещал Майе жизнь в Новой Зеландии, будучи дипломатом. Как же вскружилась голова у южной красавицы при вращении глобуса! Тбилиси, Москва, вся Новая Зеландия и прочий эн зэ... Исчезла Майя надолго из поля нашего зрения. Может, думали, забыла нас, утонув от счастья. Время шло и, порой вспомнив о ней, мы были уверены, что она уже бегает за кенгуру и гладит мишку коала. И вдруг однажды поздно вечером раздался звонок в дверь – и в нашу квартиру тихо вошла с измученным от какого-то ужаса лицом мать Майи, Медея. Оказывается, вместо плавания по океанам, Майя топилась в ванне, поскольку её муж ежедневно «тонул» в водке и заставлял Майю вместо приготовления вкусного обеда, хачапури и эстетически оформленных, заботливо испечённых нежным сердцем и умелыми ручками жены фруктовых тортов топить его в бутылке. Появилась у них дочка Анечка. Решилась Майя на побег от такого мужа- «антидипломата» и вдруг – обнаружила исчезновение младенца. О, Боже!.. Этот пьющий-перепьющий семьянин совершил акт «приватизации» задолго до строительства капитализма в нашей стране. Любой бы простолюдин, украв собственного ребенка у матери в 80-е годы, познал бы исключение из общества. Спрятал муж Майи их общее беззащитное дитя и требовал у жены десятку с тремя нулями за Божье чадо. Конечно, засыпали бы этого воришку и шестью, и девятью нулями!.. С единичкой и тремя «зеро» в бумажном конверте справились вмиг, и – «ценная покупка» в шёлковом конверте с розовым бантом легла на приподнятые руки Майи. И побежала она, держа крепко «живую» покупку, до родной Грузии: не потерять бы в пути – не то придётся снова приобретать собственного ребёнка, да ещё за большее количество нулей. Скрывались они в неприступных горах, и даже эхо не доносилось об их житии-бытии. А впрочем, после такого приключения, наверное, хочется жить незаметно, вообще и на всякий случай.
Хоть «в одну реку нельзя войти дважды», да утонуть можно – в любой, если не уметь плавать. А Майя даже по земле не ходила, катаясь в «золотой карете». Вот и пересадил её Бог на ослика для обычной немудрённой жизни.

День печати – майское вдохновение

Однажды мы с папой, как обычно, расстелили одеяло под нашей любимой ёлочкой-красавицей на круглой поляне и вдруг заметили большой стройный подберёзовик – подарок нашей ласковой колючей подружки. А дальше – я хожу по шелковистой травушке босиком, и я чувствую пользу, удовольствие, укрепление тела и духа от этих успокаивающих ощущений от ещё не просохшей от росы щекочущей ноги травы, лучей нежаркого утреннего солнца, жужжания и порхания полуспящих шмелей, бабочек, стрекоз, мух, жучков, мотыльков, стрёкота кузнечиков, писка комаров. Возглавляют музыку леса, конечно, птицы в сопровождении ветра, шелестящего листвой. Набравшись божественной энергии, я ненадолго покидаю земной рай; в светлых раздумьях и чувствах ухожу с круглой поляны и по тропинке, словно по зелёному коридору между лесными стенами, выхожу в нынешний день.
Вспоминаю 5 мая – День печати, профессиональный праздник моего деда, его брата Владимира, заместителя директора Дома журналистов, моих преподавателей и мой тоже. «В начале было Слово...» Да здравствует одухотворённое слово в современной печати!

Семейная дата

6 мая – день рождения моего прадеда Георгия Николаевича Коршунова. Знаю, что родом он из Рязани. У меня хранилась Библия, подаренная ему по окончании училища. Работал дед Егор официантом в именитом московском ресторане «Славянский базар». Дома очень красиво сервировал стол, готовил вкусные блюда и гостеприимно ожидал пятерых сыновей с семьями. Был он человеком мягким, верующим в Бога.
6 мая – день рождения Миши – племянника моего деда, – о котором я уже рассказывала. Он прожил отпущенных полвека в болезни духа и тела.
В этот день более 40 лет назад не стало брата моего деда Николая Георгиевича. Я не была с ним знакома и в то же время была: через его фронтовые письма и очень красивые открытки моей маме и бабушке. Он чудом вернулся с войны – весь в наградах. Дядя Коля был внешне ярким и очень эмоциональным человеком. Он любил играть на гитаре, петь и танцевать. Сейчас мне даже кажется, что один раз в раннем детстве я помню его у нас дома. Он приезжал в гости к моему деду. И у меня сохранилось очень смутное, но тёплое воспоминание. Я помню два раза деда плачущим: один раз – когда он смотрел документальный фильм о войне, а второй раз – когда узнал о внезапной смерти брата Николая.
 Обо всех храню добрую память и надеюсь на встречу где-то там, за облаками...

День Победы в раннем детстве

В День Победы я поздравляла деда букетом цветов и открыткой. Он уходил на встречу с участниками войны, а чаще всего – с братьями на Красную площадь. Оттуда они ехали к кому-то домой на праздничное застолье с песнями, воспоминаниями, фотографиями. Я сожалею, что никогда не присутствовала на таком торжестве. Но дух всё равно захватывает от воображения зрелища и испытания всех чувств. Мы с папой ходили на парад, вернее, созерцали возвращение военной техники с Красной площади на Ленинградский проспект. Там мы проводили время после обеда на народных гуляньях, как правило, с друзьями. Вечером под минуту молчания, концерт, беседы, впечатления, телефонное общение праздничным семейным ужином оканчивался счастливый майский день моей детской поры – этот День Победы...

День Победы на даче

С 1974 года в течение четырёх лет мы выезжали на дачу в апреле, и День Победы я проводила на природе. Я мысленно иду по лесной аллее: поют птицы, распускаются цветы, ветерок ласкает сердце. Приходят на память песни, стихи, романсы; в душе звучит музыка; в воображении проходят люди, с которыми было тепло, интересно, надёжно. Перебираю в памяти всевозможные реликвии войны и победы: книги, фотографии, фотоархив моего деда, его ордена и медали, фронтовые открытки и треугольные письма, газетные памятные материалы, записные книжки, побывавшие на Северо-Западном фронте, воспоминания однополчан. Целый музей знаний и косвенной памяти о Великой Отечественной войне, который – внутри меня.
Сейчас я выхожу из него под «Песенку репортёра», текст которой я обнаружила в фронтовом блокнотике моего деда. Она была написана К. Симоновым и входит в репертуар И. Кобзона. Размышляю «о писавших», «о снимавших», «о скитавшихся в пыли» и вспоминаю всё, что невозможно забыть.

9 Мая

Парад. Концерты. Минута молчания. Шествует Бессмертный полк, который напоминает мне Крестный ход во время Пасхи. Важно получать новые знания о войне через современную документальную литературу, средства массовой информации; стремиться узнать об участии близких территориально и исторически в военных действиях. Например, я знаю, что мой дед прошёл путь от Москвы до Берлина через Северо-Западный фронт. Помню, что он выезжал на встречу с однополчанами в Орёл как участник битвы за город Великие Луки. Кстати, эти события очень ярко описал в своих книгах писатель и друг моего деда Борис Полевой. Используя Интернет, я планирую пополнять знания о войне в целом и о тех местах, в защите которых участвовал мой дед. Я надеюсь, что смогу фиксировать полученную информацию письменно. И, конечно, познание войны через высокое искусство бесценно. Вот в этом и состоит моя генетическая и косвенная память о Великой Отечественной войне, об участии в ней моего деда, фотокорреспондента самой главной газеты нашей страны «Правды». Хотелось бы, чтобы его военный фотоархив способствовал воспитанию юного поколения в духе гражданской ответственности за свою Родину. Я не ухожу из Дня Победы, чтобы познавать его разумом и чувствовать душой всегда под запах пороха и свежей травы, по которой я бегу босиком.

В гости к тигру

В детстве, в раннем детстве, папа прочитал мне до слёз трогательный рассказ Л.Н. Толстого «Лев и собачка». Под впечатлением услышанного мне захотелось как можно скорее побывать в зоопарке и посетить почему-то не льва, а тигра. И не просто, как все, полюбоваться роскошной внешностью хищника, но и зайти к красавцу в гости: посидеть рядом с тигром в клетке, погладить его, угостить чем-нибудь очень вкусным, поговорить о жизни человеческой и звериной, а главное – подружиться на все времена. Дома я ни с кем не поделилась своим фантастическим планом, а решила действовать по ходу дела. Конечно, для успешного осуществления задуманного мероприятия, как мне казалось, лучше всего пойти с папой или дедом – они почти никогда мне ни в чём не отказывали. В зоопарк меня повела нежно меня любящая, очень заботливая, но строгая мама. Она обращала моё внимание на красоту, доброту и спокойствие слонов, но я упорно стремилась поскорее очутиться рядом с рыжим любимцем – да и он ждёт не дождётся меня, как мне хотелось думать. Вспоминаю тёмное, как пещера, помещение, злобное рычание хищников, духоту с концентрированным животным запахом – видать, звери во всём сильны! Очнулись мы на скамейке и приходили в себя от тошноты на свежем воздухе.
– Олик, ты дышишь? – с тревогой спросила меня мама.
– Да. – Еле-еле отвечаю я.
– Ну, что, попробуем ещё раз сходить к тигру? – интересуется мама спустя время.
Я хнычу и прошусь домой.
Всякий раз, посещая зоопарк, я больше всего боялась оказаться в месте проживания тигров и любуюсь ими только на фотографиях, в фильмах и на картинах. Величественный зверь в роскошной красочной шкуре с белоснежной «улыбкой»... Будем подальше друг от друга... на всякий случай!..

Что нам дождь, что нам снег!..

За окном – тёмные дни с затяжными дождями. Но мы с Леной не унываем: у нас в комнате – целая игрушечная квартира. Мебель, посуда, телефон; жильцы – человечьи и звериные. Мы развлекаемся сутками, придумывая забавные сценарии. Для переключения играем в лото «Цветы», «Овощи и фрукты», читаем тонкие книжечки, лепим фигурки из пластилина, раскрашиваем картинки, выкладываем узоры из мозаики, разгадываем ребусы, складываем сказочные сюжеты из кубиков, засматриваемся, глядя в калейдоскоп, смотрим телевизор, поём, читаем наизусть стихи, поедаем конфеты, собирая фантики, пьём чай с пирожными и, конечно, всё время смеёмся. Вот и солнышко уже спешило, летело по ветру, пробиваясь сквозь страшные, как Кащей Бессмертный, тучи. Мы хватаем весёлые лучи и выскакиваем в сад, окончательно разгоняя ненастье смехом.

Последний звонок

25 мая 1978 года. Мы, первоклассники, провожаем десятиклассников в большую жизнь. Последний звонок... Выступление моей первой учительницы Анны Георгиевны Родионовой: это – её выпуск. Добрые слова десятиклассников в адрес учителей: кто-то выделил Кошечкину Ирину Сергеевну по профессиональным и человеческим качествам. Казалось, что до нашего последнего звонка – целая вечность.
Но этот день наступил 25 мая 1987 года. Уже наш выпуск провожают малыши с чередою наших учителей. Тот же ритуал, те же слова и чувства. Воспоминания... Волнения... Радость и лёгкая грусть. Пришла на последний звонок моя школьная подруга Ира Миронова, студентка педучилища: радость праздника в энной степени! Мы почти непрерывно смотрели друг на друга всё торжество, и я чувствовала, что расстаёмся на время и, однажды встретившись, продолжим идти по жизни вместе. Так и произошло: это счастье я берегу.
Сегодня 25 мая 2017 года. Я вновь слышу последний звонок всем сердцем и вспоминаю жизнь.

В корыте

В жаркие дни на даче в садике с раннего утра стояло корыто. Вода, ледяная и прозрачная, как слеза, грелась на солнышке и освежалась на ветерке. Она то блестела, словно зеркальная поверхность, то блистала искорками, то шевелилась, будто делая вдох-выдох. С водой перекликались травы, цветы, насекомые и птицы. Вечером я садилась в корыто и ощущала божественную благодать. Как легко, немудрённо всегда возможно вбирать силу и радость от всего, что создано Богом. Я до сих пор плескаюсь в брызгах памяти и улыбаюсь жизни.

Без одной иголочки, или Палец в рот не клади!

В детстве каждый дачный сезон папа ловил мне ёжика, и он проживал в посылочном ящике до нашего отъезда домой. Вот какой забавный случай произошёл в первое лето дачной жизни. Я кормила Пушка, моего колючего питомца, печеньем, а когда угощение закончилось, я, обманывая глупышку, предложила ему «на пробу» палец, не предполагая, что он его схватит и будет держать очень долго и крепко своими детскими, но уже острыми зубками. Вначале ласково прошу отпустить мой указательный палец – бесполезно; зову на помощь – меня не слышат ни родные, ни чужие. Пытаюсь выдернуть палец – не получается. Я плачу и кричу на Пушка, а он, испугавшись такого оглушительного шума, вообще замер. Сопит тихонечко чёрненьким носиком, а палец держит крепко-накрепко. Я молчу, и он молчит. Прошло некоторое время. Ёжик расслабился и выронил мой несчастный палец, целый и невредимый, словно уснувшее дитя соску. Я пережила большой стресс, большую обиду и решила всё-таки наказать ёжика. Шлёпнуть бы его как следует!.. – Да он колючий! – ладонь будет болеть! Дай-ка иголочку вырву! Буквально в ту же минуту, как я это совершила, и ёжик, кстати, даже не шевельнулся, меня позвала мама, и, войдя в дом, я расплакалась. Мне стало очень жалко Пушка, ведь он не виноват, что я его начала обманывать. Меня беспокоило, не заболеет ли малыш без одной иголочки? Не перестанет ли со мной дружить? А о причине своего поступка я умолчала. Ещё бы! Ёжик сразу отправился бы в лес, и больше мне никогда не видать ежа дома! Последний ёженька был совсем крошечный и без своей мамы ослаб. Мы вскоре, в день рождения моей мамы, отнесли его в лес. В поздравительной открытке я пообещала никогда не ловить ежей. Я сдержала слово.

Встреча с Щелкунчиком

Однажды 31 декабря в ванной комнате под умывальником я вдруг увидела маленького мышонка. Он сидел неподвижно и глядел на меня чуть заметными блестящими, словно бисер, глазками. Конечно, я сразу вскрикнула от удивления. Конечно, сразу прибежали родители. И уж, конечно, об участи серого создания, «врага народа» говорить не стоит. Сам факт очень интересен тем, что именно в канун Нового года произошёл такой необычный случай. Настоящий праздничный сюрприз от волшебного появления невзрачного, столь неприятного человеку существа. А какая радость и добрая память на всю жизнь! Забежал, поздравил, рассмешил. Спасибо, Щелкунчик!

31 мая – день рождения деда

На даче за мной, а заодно и за Леной пристально следил мой дед, дабы с нами ничего не случилось. Но вот он лёг ненадолго в больницу. Тихим вечером мы кружились на качелях, и к нам подошёл незнакомый пожилой мужчина. Он расположил нас к дружеской беседе и, пообещав показать целую поляну белых грибов, увлёк за собой в лес. Вдруг нас окликнул мой папа, незаметно наблюдавший за нашим неразумным поведением, и мы пошли выслушивать воспитательную инструкцию, после которой напуганные почти до смерти, всегда проявляли осторожность и вежливую формальность в общении с чужими людьми.
Сегодня, в день рождения деда, я ещё сильнее чувствую, как он меня любил, берёг и воспитывал, упреждая ситуации, при которых мне угрожала бы опасность из-за моей неосмотрительности и детской доверчивости.

Сказки и быль

Я не любила сказки. Конечно, также шедевры, как, например, «Буратино», «Дюймовочка», «Цветик-семицветик», меня умиляли симпатичностью персонажей и оригинальностью волшебства. Многие сказки я воспринимала как реальные истории. Казалось, что когда-то жил Карлсон, верилось в существование лесных гномов, хотелось встретить в лесу «аленький цветочек», мечталось выловить «золотую рыбку», поймать за хвост «Жар-птицу» и оставить на память хотя бы её перо. Какое умиление вызывал Мальчик-с-пальчик! Как смешил Карлик-Нос! Как притягивал к себе даже вредный Незнайка! Как плакала я над «Русалочкой», Серой шейкой, закованным в цепи Алёшей из сказки «Чёрная курица»! «Мёрзни, мёрзни, волчий хвост!» – повторяла я, глядя на несчастный вид побеждённого волка. Я сочувствовала зайчику, изгнанному хитрой лисой из своего домика. Улыбка Колобка часто стояла перед глазами. Я так любила лес, что считала счастливыми и Красную шапочку, и Винни-пуха, и Старичка-лесовичка, а в существование Бабы Яги, Кащея Бессмертного, лешего и других сказочных персонажей, олицетворяющих зло, я не верила. Всегда ждала телепередачи «Приходи, сказка!» и «В гостях у сказки» не из-за сказок, а ради их анализа и тематических поделок ребят. Из сказок Бажова любила «Серебряное копытце». Меня восхищал Персей, победивший Медузу-горгону. Мне запомнилась цитата из сказки братьев Гримм: «Когда злой бываю – семерых убиваю!». Я познакомилась с русскими народными сказками и с некоторыми, которые стали классикой. Но сказками как литературным жанром я не увлекалась. Амурские, персидские, среднеазиатские, скандинавские сказки, сказки «Тысяча и одна ночь» так и остались мной не прочитаны. Запоминаются, остаются навсегда в образном восприятии персонажи. Как забыть Чебурашку, крокодила Гену, старуху Шапокляк, Чиполлино, Кота в сапогах, Черномора, Спящую красавицу и других героев сказок Пушкина, Данилу-мастера, трёх поросят и многих других участников придуманных историй с намёком на жизнь?! Содержание небылиц стёрлось в памяти, а персонажи и сегодня оживляют эмоции, возвращают в детство и до сих пор чему-то учат. А дед рассказывал мне, что им, детям, бабушка Ксения Орлова читала увлекательные мудрые сказки, которые уже давно не продаются и которых в библиотеках тоже нет, – сказки Соломона. Вот так библейские истины назывались сказками, а сказка о коммунизме должна была стать былью, но не стала. Священное писание – история земного мира и человечества – подлинно и вечно.

В гости – по клавишам!

Я никогда, к сожалению, не видела брата моего деда Владимира. Зато он и его жена видели меня. Когда я пребывала в раннем детстве, дед сажал меня в коляску и вёз в нужном направлении на Хуторскую улицу к «хуторянам», как они себя называли. Когда я уже училась в институте, мой папа был у них в гостях. Нина Макаровна делилась воспоминаниями обо мне. Папа был очень удивлён и недоумевал, потому я, будучи общительным и впечатлительным ребёнком, ничего не рассказывала о походах (кстати, дядя Володя участвовал в создании книги о моряках «Ходили мы походами») к брату деда. А я пребывала ещё в возрасте, предшествующем моему чрезмерному общению.
Жаль, что улица Кравченко далеко находится от улицы Правды, а то дед привозил бы меня ещё к одному своему брату, Николаю. Была бы я знакома и с дядей Колей, и с его женой тётей Верой, и с их дочкой Наташей, и с их зятем Виктором, и с их внучкой, моей сестрой Таней. Были бы неподалёку МВД и Генштаб – доехали бы до остальных двух братьев деда: до дяди Жени и дяди Юры. Эх, не было тогда Интернета, а то я сама «каталась» бы ко всем, с кем хотелось встретиться и кто ждал бы меня у экрана компьютера! Я счастлива, что есть возможность, хоть и с опозданием на 40 с лишним лет, общаться с Таней. И жизнь стала радостнее, интереснее, полноценнее. Я обогащаюсь…

Дружба – это всегда чудо!

С конца 80-х годов я пристально следила за политической жизнью страны: смотрела трансляции съездов, слушала зарубежные радиостанции, читала аналитические статьи. Меня интересовало мнение М.С. Горбачёва обо всём, что происходило в России после его отставки. Я позвонила в Фонд Горбачёва и познакомилась с секретарём Михаила Сергеевича Екатериной Павловной, приветливым, деликатным, всегда вежливым, несмотря на занятость, человеком. Мы общались многие годы по телефону, а теперь Катенька и её муж Александр – больше, чем мои друзья: я воспринимаю их близкими людьми и благодарю Бога за это счастье.

В дальние леса

Как часто осенними золотыми днями в квартире пахло лесом, а в комнате деда возвышалась огромная корзина с живыми теснящими друг друга грибами. Это – правдисты единой семьёй, заблудившись в коммунизме, выезжали в дремучие, как в сказке, места, где царствует только Бог. Поэтому всегда все возвращались, не заплутав, не потеряв никого в дебрях: Бог выводил всех и каждого из Своей обители. Как я сожалела, как же я сожалела, что ни разу не могла поехать с дедом и его коллегами в леса без конца и без края! Мне казалось, что я собрала бы все грибы, все ягоды, все цветы и одарила бы всех близких, друзей, соседей лесной красотой, вкусностями и витаминами, протянутыми рукой Божией всякому человеку, шагнувшему в мир листвы и хвои. Я бы под каждое дерево заглянула, под каждым кустиком присела: не упустить бы радость подержать ещё один белый, ещё один подберёзовик или подосинновик! Представляю себе, как на зелёном ковре горят тысячи красных огоньков: это – земляника!.. Ягодка за ягодкой прыгает в руку, и я бережно наполняю корзину. А впереди ещё – черника, малина, клюква, брусника и цветы, цветы, цветы... Надо бы передохнуть перед сбором очередных лесных богатств. Я ложусь на зелёную «перину», вдыхаю ягодно-травяной, цветочный и грибной ароматы и начинаю подрёмывать от лёгкого дуновения ветерка, собирающего все запахи леса воедино.
Но главное, чем запомнилась бы мне хоть одна такая поездка – путешествием с дедом в далёкие-далёкие не освоенные человеком края и общением с журналистами. Но такой поездки, увы, не было, и я лишь мысленно представляю себе сказочное зрелище в таинственном лесу: душа замирает от всех чувств, будто всё это было и не однажды.

День детства

Я очень любила оставаться с дедом, а он – со мной. Гуляли во дворах, ходили по магазинам, общались с соседями, коллегами деда, играли с собаками, кормили птиц, наблюдали за муравьями; часто бывали в «Правде». По часам возвращались домой на обед и отдых. Мы читали, играли, смотрели телевизор, рукодельничали, общались друг с другом и по телефону, изучали фотографии, занимались моей учёбой, физкультурой, логопедическими упражнениями… Калейдоскоп интересных, полезных дел и забав!
А на улице – простор и люди!.. И вот мы, непоседы, снова спешим покинуть уютный дом. Идём снова по улице Правды, встречая многих из тех, кого видели утром. Я снова пою, рассказываю стихи, поддерживаю общение.
Так же гуляем перед ужином. А после – развлечения с папой: чтение, диафильмы, игры. Мама – на домашнем хозяйстве. Перед сном слушаю радио, пытаясь уснуть, но не могу. Соседские часы отбивают час за часом. Наконец-то приходят спать родители. Мама сердится на меня, что я не сплю, хотя сама всегда страдала и страдает бессонницей. Папа объясняет ей, что я не виновата и, если не придавать этой проблеме значение, у меня быстрее наладится сон при отсутствии напряжения. Я какое-то время ещё не сплю, но уже, успокоившись, под беседы родителей, особенно о служебных и научных делах папы, засыпаю и крепко сплю до утра. А каждое утро повторяется, как вчерашнее: манная каша за телепередачами «Утренняя гимнастика» и «Выставка Буратино». Жизнь на улице и дома. Познание бесконечного мира. И так до восьми лет – до первого класса.

Вошёл без отмычки

Помню, в начале 90-х годов участились случаи ограбления квартир из-за применения ворами бесшумных отмычек. В один из вечеров прошёл об этом явлении репортаж по телевидению. Следующим утром папа уехал в командировку, мама ушел на работу. Я пью чай на кухне и вдруг слышу звуки, доносящиеся из комнаты. Первая мысль: показалось! Снова слышу звуки: то падения лёгких предметов, то зашторивания окна. Вспомнив сюжет о «тихих» преступниках, меня охватил ужас. Пробираюсь в комнату и на всякий случай кричу, как инструктировали меня родители: «Забирайте всё, что хотите! Нам ничего не надо!» В ответ – тишина... Вошла в комнату – никого!.. Я встревожилась, что криминальная информация настолько повлияла на мою нервную систему, что вызвала галлюцинации. И тут, наконец-то, я заметила на шкафу под потолком обычного серого голубя. Он вошёл через балкон большой комнаты, походил, полетал и оказался в маленькой комнате. Божья птица неподвижно сидела, глядя на меня. Сколько спокойствия, невозмутимости, смирения! Недаром, земной символ голубя – мир, а небесный – Святой Дух! Спасибо Господу за посланную благодать!

Воробей-воробушек

Однажды морозным вечером при тусклом свете фонаря я заметила неподвижного воробья. Он почти сливался с асфальтом, словно камешек. Мама взяла его в горсть, и через несколько минут несчастное замёрзшее существо оказалось в нашей тёплой домашней семейной обстановке. Воробей не подавал признаков активной жизни: не шевелился, ничего не ел, не чирикал. Так и уснул бедняга, не придя в себя, будто в состоянии комы. Всё, что мы могли сделать для спасения пташки, мы сделали. К утру наш пернатый друг ожил, отогрелся, набрался сил и, расправив крылышки, стал осваивать всю квартиру. Тепло, светло, уютно; воздушное пространство свободно: одно удовольствие летать в такой обстановке и не высовывать клюв на мороз! Наконец-то, воробушек вылетел через балкон на свежий воздух! Спасибо Богу, что выбрал нас посредниками в спасении воробушка, дабы мы проявили милосердие к замёрзшему, почти до гибели, существу, чтобы не окоченеть душой самим.

Берёзовый лес

В берёзовом лесу на каждом шагу стояли яркие смешные, как клоуны, мухоморы. Дед говорил, что лошади потребляют этот гриб в лечебных целях. Здесь сказочно красиво, даже таинственно, но душно из-за болотной среды. Много щавеля, земляники, малины; изобилие незабудок, сотканных в огромные небесные ковры на земле. Перенасыщенный запах дурмана затрудняет дыхание. Комары и мухи буквально атакуют. Божественный берёзовый лес!.. Слагать бы о нём стихи, голосить бы песни дуэтом с птицами, забрать бы всю нежность и всё богатство страны берёз!.. Я ухожу из очередного лесного царства, чтобы завтра совершить ещё одно путешествие в лесную быль, которая кажется сказкой.

22 июня

День начала войны вспоминают все свидетели, и он остаётся в косвенной памяти всех рождённых позже и появляющихся ныне людей, правнуков участников и внуков детей войны. Я вспоминаю сегодня всех своих близких – защитников от фашизма – и представляю себе испытания моих дедушек и многих родных на фронте; бабушек с детьми в эвакуации. А в 1983 году в этот день не стало дяди Юры, брата моего деда. До него успело дойти моё письмо, и он ощутил всю глубину моих родственных чувств к нему – значит, есть надежда, что мы встретимся в вечности.

Память

В день рождения дяди Юры, самого младшего брата моего деда, я вспоминаю его мудрые слова как совет мне: «У меня мало книг, но я могу похвалиться тем, что я их все прочитал». Я читаю непрочитанные ещё книги, одну за другой, пока хватит жизни, а новые – принимаю только в подарок. Главное – не иметь, а успеть!..

Шарик

Вспоминаю Шарика – красавца «дворняжской» породы: коричневая голова, белое туловище, белые лапы, белый пушистый хвост и большое чёрное пятно на спине. Его бросили соседи, но он никуда не ушёл, отчасти потому, что мы в то время купили дачу и, увидев спокойного, добродушного пса, полюбили четвероногого друга. Жил Шарик за калиткой. То косточкой его подкормим, то печеньем угостим. Встанет на задние лапы, а передними машет и улыбается. Побалуем «артиста» сахаром!.. Я гладила Шарика прутиком: был он блохастый, неухоженный. Сопровождал нас четвероногий друг повсюду: в лес, на озеро, – бегал за мной по лугу. Однажды даже вскочил в электричку, когда мы уезжали в Москву.
Помню в деталях один душещипательный случай. Просто невозможно его забыть. Пошли мы один раз на небольшую очень живописную поляну. Она со всех сторон была окружена лесами, оттого мы её и называли круглой. Шарик, как всегда, бежал впереди. И вдруг мы услышали визг, какой может быть только от сильнейшей боли. Что же мы увидели?.. Две зубастые пасти овчарок держали несчастного Шарика. Папа вырвал его из глоток собачьего зверья, натравленного на миролюбивого беззащитного пёсика человеческим зверьём. Живодёр дал команду «взять!» своим хищникам в целях тренировки. Несколько мгновений и – они разорвали бы Шарика.
Папа принёс окровавленного семейного любимца домой. Живот – в ранах, лапа кровоточит, в глазах – ужас, надежда и, конечно, благодарность. Спросим, бывало: «Шарик, как ты себя чувствуешь?» – Начинает зализывать покусы, смотрит на нас, ожидая сопереживания. От лечения, хорошего питания и ласки наш друг быстро поправился.
Семейный любимец всегда демонстрировал особую любовь к папе. Мне кажется, о Шарике можно писать стихи, песни, рассказы, сценарии к спектаклям; сделать его таким же народным персонажем, как Каштанка, Белый Бим, Лэсси... Вспоминаю, как Шарик накануне ухода, старый, немощный, попрощался с папой, выразив последний раз благодарность за долгую жизнь. Как это было трогательно! Впрочем, за всё благодарим прежде всего Бога, ибо Он – Творец и Хранитель всего сущего.

Письмо в небеса

Шарик, как я хотела бы погладить тебя не прутиком из-за того, что ты блохастый, а рукой провести по твоей рыже-коричневой головке, маленькой, но умной! Ты часто стоишь у меня перед глазами: белая шерсть с большим чёрным пятном на спине, шоколадные ушки, хвостик метёлкой. Ты приветливо встретил нас – новых хозяев части дома. Мы узнали, что тебя бросили люди, которые продали нам дачу. Мы прониклись к тебе сочувствием, и ты стал нашим летним питомцем. Ты сопровождал нас всегда и всюду. Однажды ты даже чуть не впрыгнул в электричку, когда мы вынужденно досрочно уезжали домой. Я помню, как ты передними лапами просил угощение и зубами брал со скамейки кусочки сахара и печенья. Папа бросал тебя в озеро, обучая плаванию. Тебе запрещалось заходить в наш сад, но однажды ты, нарушив порядок, улёгся под кустом сирени да ещё выл, не давая нам спать. Конечно, папа тебя выгнал в нелицеприятной форме. А утром мы узнали, что тебе в глаз впился клещ, и нам стало тебя очень жалко. Ты любил лежать под скамейкой, когда я читала. Я часто шаловливо окатывала тебя холодной водой из лейки. Ты пулей выскакивал, слегка обижаясь. Сначала ты в теплоте чувств и послушании отдавал предпочтение моему деду, но после того, как мой папа вырвал тебя из зубов двух огромных овчарок, натравленных на тебя их бессовестным, бездушным хозяином в целях тренировки, мой папа стал твоим фаворитом на всю оставшуюся жизнь. Ты вышел на круглую поляну раньше нас, и мы вдруг услышали твой душераздирающий крик. Папа, будучи безоружным, без промедления вступил в схватку с твоими врагами и спас тебе жизнь. Он донёс тебя, окровавленного, до дома. Мы лечили, кормили и ласкали тебя, бедолагу. Помню, спрашиваем тебя: «Как ты себя чувствуешь, Шарик?». А ты в ответ показываешь на прокусанную лапку, изодранный животик, изорванное ушко, ожидая сочувствия. Долго ты жил после этого страшного случая и всякий раз выражал папе благодарность и преданность. А когда состарился – подошёл к нам и, молча глядя в глаза, попрощался. Больше мы тебя никогда не видели. До встречи, Шарик, пёс человечий, где-то там, за облаками!..
Твоя Оля (все остальные – уже там...).

Первая четверть позади!

Начало ноября 1977 года. Первая школьная четверть позади. Дед меня фотографирует дома после возвращения с утренника. Я в белом фартуке, улыбаюсь, радуюсь отличной успеваемости, вступлению в октябрята, подаркам, поздравлениям, уютной домашней обстановке. Комнатка деда украшена шариками и флажками. Папа из нового конструктора собирает кресло, дед из картона мастерит домик, мама печёт сладкий пирог, а я смотрю фильм «Красная шапочка». Садимся все за праздничный стол. Через какое-то время я ухожу раскрашивать антилоп в альбоме для раскрашивания, любоваться кукольным торшером и другими подарками деда. Ещё раз наслаждаюсь пятёрками в табеле. Как приятно вспомнить выход на сцену во время утренника и пребывание среди отличников первой в жизни школьной четверти! Для меня, честно говоря, торжественный вызов завуча Зои Фёдоровны был неожиданностью. Чествование нескольких отличников – беззубых первоклашек – радость и стимул. Первый праздник в школьной жизни, первые успехи, первые каникулы!.. Пока перерыв в учёбе – моё единственное огорчение! Скорей бы опять сесть за парту, стараться продолжать учиться на пятёрки и надеяться под Новый год выйти снова на сцену. Так всё и произошло, как мечталось.

О жизнелюбе

Жизнелюб – это человек, использующий все возможности для достойного образа жизни. Для этого необходимо всегда находиться на интеллектуально-духовном уровне бытия, удерживая плоть в подчинении духу. Дух и плоть, словно гора и пропасть. Полёт приятен, но мгновенен: испускается дух – разбивается плоть. На высшем уровне жизни укрепляется дух, поддерживая закономерно разрушающуюся с возрастом и недугами плоть. Призыв апостола Павла всегда радоваться относится к пребыванию человека в духовной сфере, а не в житейской суете или в греховной трясине. Но духовное возрастание – это непрерывный целенаправленный труд: главный аспект жизни, которому, как генералиссимусу, должны подчиняться все остальные аспекты жизни. Только избегая соблазнов, сознательно уходя от грехов, взбираясь по крутой горе всё выше и выше к небесам, можно надеяться выиграть земную войну с сатаной и когда-то войти в вечность. Недаром в Библии сказано: «Усилием берётся Царствие Небесное». Мне кажется, что в этом и состоит радость земного бытия истинного жизнелюба.

Калькулятор в школе

У меня появился калькулятор, и я решала огромное количество примеров. Учительница не одобряла мой эффективный труд, благодаря применению вычислительной техники, потому что мои одноклассники не могли по ряду причин пользоваться калькулятором и осуществляли все подсчёты вручную. К сожалению, часто происходило равнение на большинство во всём вместо того, чтобы заинтересовать всех учёбой, помогая освоить выполнение математических операций техникой и освободить юный, ещё неистощённый, незамусоренный мозг ученика для интеллектуального творческого мышления.
Как трудился бы, например, профессионально врач и хватало бы у него времени и интереса на свою работу, если ему пришлось бы выполнять работу уборщицы, лаборанта, санитара или медсестры? Дух точно вышел бы и очень быстро!
Мои одноклассники тоже испускали здоровый дух из-за системы обучения, направленной на трансформацию полного всяческих сил любознательного ученика в безынициативную личность, утомлённую автоматическим трудом и неспособную к высокому полёту познания, творчеству, самосовершенствованию и духовному приближению к Создателю всего сущего – Всемогущему Богу,  – в личность, неспособную идти к вечности.

С пользой – без фанатизма!

Все мысли, чувства и поступки человека зависят от силы Духа Божиего в нём: собственный дух человека всегда греховен. Даже если человек живёт добропорядочно, но игнорирует наставления Господа и не заряжается Его Духом, вчитываясь в Священное Писание, не размышляет над каждой строчкой неповторимой книги, не исправляет свой земной путь согласно Закону Творца – он стоит на пропастью. Даже от лёгкого дуновения ветра, например от искушения, неудачи, обиды, человек может не устоять и разбиться как личность. Библия – спасательный круг и компас любого человека в любой ситуации.

Встреча 1978 года

Первого января я всегда просыпалась рано, и на меня «смотрел, улыбаясь» огромный, толстый мешок белого цвета, «спящий» под ёлкой. О, как томительно ощущение встречи с подарками! Вот бы выпрыгнули они из мешка и подбежали бы ко мне сами!..
31 декабря 1977 года ко мне досрочно вечером пришёл нарядный Дед Мороз (мой дед!) и вручил мне книги, игры, «неподъёмную» коробку с фокусами, фломастеры, сувениры, сладости, написанное поздравление, как всегда, очень ласковое и остроумное. А на открытке были изображены блестящие часы, а в ней напечатаны сочинённые коллегой деда Виктором Сергеевичем Чижовым такие строки:
Горячий Оленьке привет
Я шлю – морозный старый Дед!
Хочу промолвить милой Оле,
Что ею очень я доволен.
Вступила Олечка в отряд
Весёлых славных октябрят.
И учится отлично тоже
На радость дедушке Серёже.
За это в полночь ей принёс
Свои подарки Дед Мороз.
До 15 февраля оставалось недолго. Родившись 31 мая 1909 года на Сретенке, мой дед ушёл из жизни, тяжело заболев, в Сретенье. Вся «Правда» провожала Сергея Георгиевича Коршунова – коллегу, однополчанина, друга. А я, находясь на первой ступени школьной лестницы, так и продолжаю путь вверх в надежде встретиться с дедом где-то там, за облаками...

Всем, кого помню и люблю, посвящаю

Мои воспоминания окажутся неполными, если я не расскажу ещё об одном очень близком, можно сказать, родном мне человеке – Анне Иосифовне Горелик – школьной (с первого класса!) подруге моей бабушки Антонины Сергеевны Успенской, которую я не застала. Они всю жизнь были на редкость близки и всё время удивительно тяготели друг к другу, чтобы побыть вместе. Аня и Тоня, или Тоня и Аня, поссорились всего один раз за всю свою многолетнюю настоящую дружбу – в детстве. До конца жизни моей бабушки, страдающей врождённым пороком сердца, Анюта была духовной опорой и первым помощником во всех земных делах. Фактически она входила в семью моих близких, сама имея огромную родню, включая сына. Её любили, уважали, ценили, ждали и старались подольше не отпускать от себя все – и домашние, и друзья, и чужие люди. Бабушка Аня стала моей бабушкой, и я не чувствовала ущемлённости в этом плане, хотя я тосковала на генетическом уровне по родной бабушке, тем более видя страдания мамы и деда. Мне кажется, что я знала бабушку Аню с момента рождения. Она часто бывала у нас в гостях и для оказания помощи. Мы очень редко ездили к ней из-за долгого пути по Москве и трудностей с транспортом. Я болею – бабушка Аня рядом; надо кому-то остаться со мной – она спешит выручить; почти каждый мой день рождения был украшен присутствием этой маленькой чу;дной старушки, которую я часто называла гномиком. Между мамой и бабушкой Аней были тёплые доверительные отношения. Бабушка Аня была настоящим дипломатом. Папа всегда был рад общению с ней; восхищался проявлением ею искреннего интереса к его работе и научным достижениям. Дед часто бывал в гостях у Гореликов, будучи другом брата бабушки Ани, да и всей их огромной дружной семьи. Кстати, именно в семье Гореликов познакомились родители моей мамы –Сергей Георгиевич Коршунов и Антонина Сергеевна Успенская.
Помню, как деда безвозвратно положили в больницу. Я училась в первом классе. От меня скрывали неизлечимость болезни деда и его уход из жизни. Вьюжное тёмное ледяное начало февраля.  Я понимаю, что деда я больше никогда не увижу, но не подаю вида, поддерживая измученных родителей, особенно нервную маму. Даже в телефонной прощальной беседе с дедом я выразила надежду на скорую встречу с ним. Ничего, летом буду на даче – на отдыхе, на природе, с Леной. Живы три брата моего деда, его племянники с семьями, его друзья и коллеги. Учеба, чтение, укрепление здоровья – полезное интересное содержание жизни. Последние дни жизни деда бабушка Аня проводила со мной дома, на улице и даже в школе. Вспоминаю её хозяйственную подготовку к приходу большого количества гостей на поминальный обед. Помню горы посуды, перемытые ею. И ее общение со мной, такое спокойное, тёплое, откровенное на фоне сотрясающего всех горя. Господи, милость Твоя, что помог мне выдержать, пожалуй, первое самое тяжёлое испытание, подкрепляя Своим Духом через Анну Иосифовну.
Накануне похорон к нам пришли дядя Юра, самый младший брат деда, с женой. День печального мероприятия я провела в школе и у одноклассника дома, чья мама работала уборщицей. Я промучилась до вечера, пока мама не забрала меня домой. Дружеская уютная, но очень гнетущая обстановка. Дядя Саша, брат бабушки Ани, разряжает траур остроумными шутками, его жена тётя Маша моет пол. Я ужинаю салатами и беседую с сыном бабушки Ани Юрой. Трагический день уходит в биографию. Впереди – начало взрослой жизни.
Чуть меньше 10 лет после ухода деда со мною рядом была бабушка Аня. Почти каждый день я звонила ей узнать о самочувствии и рассказать о себе. Всё проходило через её чуткое сердце. Когда я заболевала, мама – на работу, а она – ко мне, чтобы я в нездоровом состоянии не оставалась одна. Кстати, родители хотели пригласить няню. Но первая кандидатура не пришла даже для знакомства, а я приняла решение два дня в неделю после школы отпускать маму на работу и ждать папу с работы для проверки уроков, совместной прогулки и домашнего ужина.
Помню, папа был в Ленинграде в командировке, а мама дважды по пути на работу завозила меня к бабушке Ане – праздничные летние дни! Мы общались, гуляли в сквере и кормили птиц, обедали вкусным супом с клёцками и пили чай с испечённым лимонным пирогом.
Однажды мы были в гостях у бабушки Ани Первого мая, и я познакомилась с её сестрой Идой и некоторыми родственниками. Помню наш визит во Дворец бракосочетания на церемонию замужества старшей внучки бабушки Ани Аси. Торжественно, красиво и памятно на всю жизнь.
Дача. Мой день рождения. Каждый год с раннего утра я выхожу из сада и высматриваю маленькую худенькую старушку. «Идёт!..»  – обращает моё внимание Леночка, и я, будто расправив крылья, мчусь навстречу бабушке Ане, становясь с каждым годом всё старше и старше. И в дождь, и в жару, и пешком из-за отменённых электричек этот неостывающий душой человек спешил ко мне, пока не улетел в небеса.
9 декабря 1985 года. Я снова болею. Мама снова должна идти на работу. Папа – в очередной командировке. Бабушка Аня снова со мной. Я впервые необъяснимо почувствовала, что больше мы не увидимся.  Незадолго до Нового года она сказала, что постарается приехать к нам в начале января. 29 декабря мои родители сильно поссорились, и я для переключения с переживания и стресса чуть не позвонила бабушке Ане. Утром 30 декабря я узнала, что она не проснулась. Ёлку я отменила...
Чуть раньше в этом же году в сентябре ушёл из жизни брат моего деда Женя. Летом не стало близкой знакомой Любови Ивановны Куприной. Каждый год встречаем без каких-то людей. Из семьи Гореликов меня поддерживали, пока были живы, тётя Ида, Юра и Лёня, племянник бабушки Ани. На земле окончена большая дружба длиною в три поколения и остаётся только надеяться на встречу со всеми в вечности. Да поможет в этом когда-нибудь Бог – Создатель и Управитель всего сущего!..
;
ВОСПОМИНАНИЯ. ОЧЕРКИ И СТИХИ

Лечение от больницы

Мне было три месяца. У меня болел живот. Всё в  больнице лечится, на койке. Всё пройдёт. Да только не старались вылечить меня, а чтоб не отходила подольше я от сна, чтоб не мешала доктору, медсёстрам, санитарам спать, болтать, курить и просто жить – они воспользовались правом детей снотворным утеши;ть. И бог Гипнос – по коже аж прошёл мороз – помог им усыпить всех нас, без умолку кричащих и на помощь от боли зовущих. Мы превратились в долгоспящих, молчащих и ненужных. Как я росла, пока спала, судили по ногтям, а позже – по когтям. «Взросление во сне!» – нет места обличительным статьям! Застой в стране: нарушитель сна – смутьян!
Вот так нас, говорливых, приучали, чтобы мы пока молчали. Я спала, мой дед не спал. Меня украсть он приказал. Ночью – детективная история... Всё удалось – была я усыплённая! Белохалатники все спали, сторож'а расслабились, не мяукали коты, и собаки не рычали.
«Воры» – мои родители – с задачей справились! Схватили свёрток, по темноте – бегом, такси поймали – вот и дом! Я стала крепнуть, поправляться день за днём, лечиться от больницы, где мне предсказывали жизнь, а дома – смерть. Всё наоборот, куда ни кинь: такая круговерть!.. Всё против стрелки часовой: такая путаница! И каждый от нее по-своему мучается.
Звонким смехом встретила рассвет. И от веселья моего всем было здорово! Вещи мои остались в больнице – отправился дед в это логово, хуже волчьего; беспокоился за упрёки в краже ребёнка. Вахтёр отдал весь мой скарб: пелёнка, распашонка – да и только!.. Или видели произошедшее, или замяли прохрапевшее?.. Красный крест не всегда прибавляет долга в помощи и милосердии. Что-то в этой профессии волчье – экзекуция над телом и прочее. Нет успехов и в многолетии; в повышении, в улучшении, в укреплении – замедление.
Что врачу от клятвы Гиппократа, если в клятвах – одна неправда?!.
Где же искать врачу поддержки? – И он, и больной – в вечной спешке.


Дружба - всегда в генах!

Потомственная дружба велика:
Она, как дуб, упроченно стоящий.
Она негромка, она тиха,
Но голос у неё всегда манящий.

Потомственная дружба широка:
Ей нет конца и нет земного края.
Мы с ней поднимемся однажды в облака
И под руку войдём в ворота рая.

Потомственная дружба глубока:
Будто бы от родника берёт начало...
А потому – особенно крепка:
Она стои;т во чтобы то ни стало!

Потомственная дружба не слаба:
Она – основа в каждом испытании.
Не нужны ни деньги, ни помощь, ни мольба:
Лишь бы услышать тёплое дыхание.

Потомственная дружба так сильна,
Что не ведёт бухгалтерского счета:
Она и бескорыстна, и вольна;
Её основа – вечная свобода.

Потомственная дружба так проста:
В ней нет ни лжи, ни хитрости, ни лести.
Она и есть живая красота:
Всё лучшее соединяет вместе.

Потомственная дружба, как пух, легка:
Насилье над собой в ней невозможно.
Её не надорвут невзгоды,
не отягощат века;.

С ней не бывает никогда тревожно.
Потомственная дружба так точна:
Она скорее скорой помощи прибудет.
Потомственная дружба не может быть больной:
Её никто не зарази;т и не осту;дит.

Потомственная дружба ласкова, нежна:
В ней нет ни грубости, ни строгости, ни гнева.
Её окутывает часто тишина –
Она стои;т, как сказочная дева.

Потомственная дружба никогда
Не требует за доброту оплаты –
Сама вперёд оплатит все счета
Задолго до последней даты.

Потомственная дружба – в адресах:
Здесь было то, а там случится это...
И потому порой идёшь в слезах,
Припоминая мудрого поэта.

«Иных уж нет, а те – далече...»
Остались прежние места,
Прошли все радостные встречи –
Образовалась пустота.

Но мы ведь живы и здоровы,
А значит, можем продолжать,
Взаимно посвящая строфы,
Друг друга где-то ожидать.

Потомственная дружба – немножко театр:
Нам хочется друг друга веселить.
Найдёт, что пересказать, и даже автор,
Умеющий всех шуткой одарить.

Как хорошо в концертном зале!
Музыку слушаем, песни поём.
Кто-то бренчит на гитаре,
Кто-то танцует бостон.

А что, если нам собраться
В каком-нибудь тихом кафе,
Поговорить, посмеяться
За чашечкой кофе с брюле?..

Пройдёмся, друзья, по Арбату!
Давайте тряхнём стариной!
Не упустим такую ограду
И в холод, и в голод, и в зной!

Взберёмся на Воробьёвы горы! –
Достичь бы таких вершин!
Наши предки защищали просторы.
Отсюда поклонимся им.

Вместе на кладбище – сегодня:
Близким положим цветы.
Вместе справимся с горем.
Вместе легче беду нести.

Потомственная дружба так нежна:
Друг друга согреваем даже взглядом,
И всякая оплошность прощена,
Только бы нам быть взаимно рядом!

Вместе – на празднике жизни,
на поворотах судьбы.
Мы не бываем бессильны –
Мы стои;м, как дубы!

Если настроение хмуро
От всяких земных невзгод –
Встретимся в ненастное утро
И отдохнём от хлопот.

А, может, наступит время –
Все вместе куда-то махнём!
Сбросим житейское бремя,
Снова чуть-чуть отдохнём.

По жизни идём, как по лезвию:
Неудачи, удачи, дела...
Давайте заглянем в поэзию! –
И будет у всех «Ночь светла».

В непохожих друг на друга снежинках,
В листьях осенней поры,
В седине и глубоких морщинах –
Наша дружба с времён детворы.

В жизни много прекрасного было,
Что в памяти часто встаёт.
От дружбы так дух захватило,
Что все испытанья – не в счёт!

Есть сердцевина у цветка
И – лепестки вокруг.
Ароматна, красочна, легка
Дружба, словно луг.

А когда ветер унесёт лепестки –
В землю упадут семена.
И вырастут снова цветки,
Когда придёт весна.

Также и дружба вечно длинна –
Меняются только лица.
Всегда, в любые времена,
Дружба повторится.

Я вижу дружбу в новогодней ёлке,
Усыпанной шарами и игрушками,
Окутанной блестящими гирляндами.
Мы так же радостны и так же стойки.

Мы связаны между собой контрактами.
Жизнь – счастье и жизнь – испытание.
Посередине – мы.
Мы вместе, и это – главное,
В преодолении тьмы.

Дружба слышится в птичьем щебете,
В курлыканьи летящих журавлей,
Да и просто в ребячьем лепете,
От которого жить веселей.

Вижу дружбу в колосьях пшеничных,
В ярких гроздьях рябин и калин
И в фотографиях личных,
Где каждый со всеми един.

«Только раз бывает в жизни встреча...»
Только раз не оборвётся нить.
Только раз в суровый тёмный вечер
Мы продолжаем до конца дружить.

Любуюсь вами в кистях винограда,
В соцветиях сирени вижу вас.
Вас чувствовать во всём – моя отряда,
Данная судьбою только раз.

Мы любим. Мы больны друг другом.
И в счастие купаемся. И горе несём.
Мы обогреты солнечным кру;гом,
Который из нас сотворён.

Светом всех освещает,
Бликами веселит.
Круг никогда не погаснет,
И туча его не затмит.

Мы как лучи расходимся
И в центре сойдёмся опять.
До этого ещё миллиарды
Земных и небесных лет:
Ведь жизнь продлевают отрады –
Год дружбы, как тысяча лет.

Потомственная дружба так легка,
 Как много шариков воздушных.
Друзья взлетели однажды в облака –
И не вернулись лучшие из лучших.

Придётся их искать меж звёздами
Или на планетах иных.
Они заняты своими заботами –
Им сейчас не до нас, земных.

Да и мы на земле не скучаем.
Любим. Трудимся. Просто живём.
Посидим, потолкуем за чаем
И дальше тихонько пойдём.

Я охвачена будто фантазией:
Как там близкие наши живут?..
Передать им что-то с оказией
Или нас до срока подождут?..

Наши мысли им видны оттуда,
Наши чувства с ними без конца.
Существуют ли Иисус, Аллах и Будда,
Обобщённый образ скрытого Творца?

Может быть, я напрямую
С Создателем выйду на связь.
Что суждено пройти, то не миную,
Счищу всю земную грязь.

Но я – почитатель знаний,
Не веры и даже не версий.
Кроме научных знаний,
В истину нет отверстий.

На истину много претензий
У религий и всяких течений,
Но не бывает без логики железной
Полезных и вечных учений.

Неведомые нам способности в зачатке,
Наверное, в себе потомки разовьют.
Вот тогда и место в мировом порядке
Вместо нас, сегодняшних, займут.

Может быть, технические средства
Станут единением миров.
Может быть, интеллект достигнет совершенства
И снимет с неизвестности покров.

У меня формируется образ Бога –
Не библейского, не исламского героя.
Всё возможно, конечно же, от мозга.
И не надо другого настроя.

Закон природы и человеческий мозг –
Два Творца и вместителя сущего,
А над ними – бессмысленный Бог:
Просто нам всё время хочется лучшего.

Признак недалёкого ума, инфантилизма –
Желание Заступника иметь.
Нет социализма, не будет коммунизма –
Пусть останется Благая весть!..

Утешать себя обманом бесполезно –
Лучше умом реальность постигать.
Лжеучениям станет тесно,
Если некому будет лгать.

Кто же первичен –
ученик или лжеучитель?..
Грязь порождает тараканов
Или тварь микробная - грязь?..

Время пройдёт, и отступит
Науки душитель.
Забудется слово «не сглазь!»

Станет мозг полноценно работать:
Укрепится, расширится мозг.
Не осядет на извилинах копоть,
Не одурманит ладан и не залепит воск.

Разум – иммунитет от всех пороков:
От глупости, от детскости, от догм.
Вместо жизни не будет тюремных сроков,
Ради обещанной сказки потом.

Человеку будет достаточно реальности
И будущее не будет страшить.
Расширится область ментальности:
Человек, по сути, будет вечно жить.

Этот факт он утвердит познанием
Нескончаемых возможностей своих.
Вот тогда придёт конец сказаниям
О райской вечности после эпох земных.

Всё сольётся в единственное время –
Им и будет управлять наш мозг.
Скинет человек надуманное бремя –
И исчезает понятие «Бог».

Я помню жизнь, которая была,
А ту, которую не помню, я не знаю.
Быть может, в этой я спала,
А в той приближалась к краю.

От версии вернусь в реальность:
Здесь – моя жизнь, а значит, мой рай!
Кажется, радости – малость,
А счастья уже – через край.

Лишь бы все были рядом,
Лишь бы от меня не отошли,
Лишь бы я была для вас гарантом
Уваженья, помощи, любви.

Лишь бы мне пожить на белом свете –
Укрепить и ум, и дух, и плоть.
Радоваться вам, друзья, поверьте,
Вместе все невзгоды отмолоть.

Может быть, застану разрешение
Хоть каких-то мировых проблем.
Может быть, увижу достижения –
Те, что сейчас на уровне дилемм.

Может быть, лететь на Марс доступно
Станет каждому простому на Земле.
Может быть, разбогатеет крупно
Каждый в городе и на селе.

Мы победили татар, французов, немцев.
Впереди – клоны, роботы,
Корабли внепланетных пришельцев,
А может, и невидимый катер.

Мы боимся катастрофы на Земле –
Вспышек солнечных и эпидемий.
Спасение придёт, наверное, извне:
Бессмертным станет каждый смертный.

А может быть, землян спасёт
Какой-то добрый здешний гений:
Он что-нибудь изобретёт –
И вечным станет каждый бренный.

А может быть, каждый спасётся сам –
Силой мысли или каким-нибудь навыком:
То ли взлетит однажды к небесам,
То ль зацепится за землю краешком.

Но, может быть, Земля уцелеет –
Люди её сохранят.
Человечество не озвереет,
А подобреет в стократ.

Вернусь от бесконечности к конечности,
От будущности – к декабрю.
Хоть в жизни много неизвестности,
Но это чудо я люблю.

Я создаю для вас творения.
Мне не нужны ни миллионы, ни гроши,
А есть одно, всего одно стремленье:
Вам сделать что-то от души!

Если надо – вы меня поправьте! –
За вниманье я благодарю.
Между строк читать не забывайте!
На всё смотрите так, как я смотрю!

Эх, растянуть бы мой остаток
На большее число нулей!
Вот так, ребята, мир мой сладок
И с каждым днём всё веселей!

Ждала, мечтала, огорчалась.
Мечтала, всё-таки ждала:
И мысль творчества закралась –
И мысль в рифму облекла.

А счастье всё перешибает –
Все н'едуги и все проблемы.
Дух созиданья побеждает
Нижние уровни, которые тленны.

Счастье моё расширяется:
Предела ему нет во мне!
Невзгоды в точку сжимаются,
Поскольку приходят извне.


Дачное утро

Вдоль картофельных полей –
Стройный ряд берёз.
Словно на; душу елей,
Взбадривающий кросс.

Я бегу, бегу вперёд
Сквозь туман, росу,
А когда рассвет встаёт –
Я уже в лесу.

Ветер дует, словно бриз –
Я плыву в волна;х.
После бега мне сюрприз –
Я тону в грибах!

Подберёзовик красив,
Прочен, молчалив,
А сосед мой, хоть и тих,
Но на меня ворчлив.

Природа у каждого одна:
Кто раньше встал,
тому щедроты отдала.
Такая вот она!

Отчего да почему?..

Утром ранним, утром тихим, и прохладным, и красивым, утром летним, утром давним, утром светлым, утром чистым – однажды, как обычно, из маленького чу;дного садочка, Богом созданного уголочка, я вышла в мир большой. Стою и наслаждаюсь ветерком, ласкающим меня. Берёзы шелестят кудрявою листвой. Соседи заняты трудом в картофельных полях; птицы заливаются, сидя на ветвях. Всех неразбуженных издалека приветствует петух. С жужжанием муха совершает за кругом круг. Писк комара не раздражает слух. В пруду проснулись лягушата – кричат, смеются, как ребята. Дети спят, но скоро понесутся всей гурьбой, зажжённые весёлою игрой. Одни улыбки замелькают – не заметить лиц, – пролетят по дороге, словно стая бегущих птиц.
Я сяду на стульчике и книгу раскрою – послышится шелест страниц. Не отвлекут меня моторы машин, самолётов, велосипедный скрип. А после пойду сорвать в берёзах большой красивый гриб. А пока я стою у калитки, любуясь туманом и тишиной. Богатство не золотые слитки, а небо и мир земной. Лепестки нераскрытых бутонов и алмазные капли росы, душистые шапки пионов, хлопоты шмеля и осы. Все краски едины, все звуки уловимы, все запахи чу;дны; крикливые дети ещё непробудны. Как славно, когда всё безмятежно! Всё просыпается тихо, неспешно. Всяк открывает глаза в свой черёд: чем раньше – тем больше блаженства возьмёт.
Вдруг из соседней калитки выскочила огромная собака, и у меня задрожали поджилки. Так закружилась рядом овчарка, открыв зубастую пасть, нервно подпрыгивая и глядя на меня как на добычу. Она пугала меня всласть, показывая свою власть. Её раздражало, что не кричу и не хнычу, а молча терплю напасть. Не могу понять до сих пор, почему, стоя у своей калитки, я не вбежала в сад и не вернулась домой, а побежала по дороге, грунт'овой, проезжей, и позволила тем самым собаке мчаться за мной во весь свой опор. Я неслась, я летела, хоть боялась упасть. Бег замедлю – и кажется, будто тела коснулась раскрытая пасть.
Наконец-то поспела хозяйка. А дальше поводок – за ошейник и на привязи снова собака. Уж не знаю, стегали её или нет. Важно, что всё-таки хозяин справился с собакой, а не собака расправилась ни за что ни про что со мной. 
Для меня остаётся загадкой тот факт, что я побежала прочь от дома, а не сделала шаг домой. Или так сработал мозг, или так захотел Бог, чтобы я испытала погоню собаки и заглушила мнимые страхи?.. Может быть, Высший Разум хотел показать, что собака не всегда преданный друг и проявляет непослушание вдруг?.. Может, Бог проверял моё доверие Ему как Создателю, Хранителю и Спасителю моему?.. Может быть, Бог хозяевам преподнёс серьёзный урок управления собакой, чтобы не случилось беды страшной?..
;
БЫЛЬ И СКАЗКА

Беляевский волк (быль)

Когда Беляево из деревенского пункта превращался в новый район Москвы, к собачьей городской своре приблудился одинокий волк. Он мирно сосуществовал с четвероногими друзьями человека, да и с человеком тоже. Но в сознании людей укоренился образ волка как опасного зверя. И действительно, волк – хищник: нападёт – покалечит или вовсе загрызёт. Недаром в сказках волк – отрицательный персонаж, олицетворяющий зло. Волк угрожает человеку проявлением агрессии, и человек стремится избежать встречи с этим лесным жителем, всегда готовится дать отпор при необходимости. Желание во что бы то ни стало победить серого зверя, дабы не произошла трагедия, настолько вошло в подсознание человека, что он жаждет первым осуществить нападение.
Мне кажется, что в большей степени для человека представляет опасность не отдельный волк, а стая волков. В данном необычном интересном случае волк вошёл в стаю бездомных собак и вёл себя так же, как они, нейтрально по отношению к людям. Но человек по недоброй памяти, по генетической привычке донёс на одомашненного хищника, фактически на собаку – верного друга на все времена. Бездомные собаки, брошенные хозяевами, не трогали людей, добродушно приняли волка в свою бродячую стаю, да и волк принял и соблюдал все правила цивилизованного совместного проживания с собаками, людьми и со всем окружающим миром.
 Кто – агрессор? Кто – убийца? Кто нарушает заповеди Божии? Человек опасен человеку, растениям, насекомым, птицам, животным, воздуху, земле, воде, космосу. Да человек уничтожает всё мироздание, так стройно, красиво, разумно созданное Творцом. Всё меньше остаётся в человеке любви – основы благополучной, радостной жизни. Человек всё больше и больше из задуманного Богом созидателя превращается в разрушителя всего сущего. Так что сказки сказками, на то они и сказки, пусть даже и народные, веками существующие...
Мой рассказ не сказка, а быль, например с названием «Осторожно – рядом человек!», или «Волк в стае людей», или «Донос на волка», или «Генетический код тридцать седьмого», или «Хромосома агрессии» и т.п. Любой заголовок описанного мною случая не красит и не оправдывает человека. Чиновники руководствуются формальными предписаниями, не вникая в суть дела. Поэтому тихий волк, ставший по образу и поведению собакой, расстрелян за то, что уродился волком, а маньяк, уничтожающий людей, – гражданин, неприкосновенный без суда и следствия, – венец творения Божия, слепленного и одухотворённого, правда, для созидательных целей, но, видимо, грех обесчеловечивает человека, усиливая его агрессию к себе подобным и ко всему сущему.

Городской волк (сказка)

Жил-был на свете волк.
Как все его сородичи – в лесу.
Да видит Бог, не трогал волк
Ни бабочку, ни птицу, ни лису.

Быть может, был он семьянин:
Имел детей, волчицу.
Быть может, жил совсем один
И не хотел жениться.

Он всё живое так любил,
Так трепетно берёг:
Росу с листочков утром пил,
Не объедался впрок.

Захочет ягодку – сорвёт,
А если сыт – оставит
Тому, кто здесь ещё пройдёт –
Ослабнет и устанет.

Волк никогда не мял цветы –
Он наслаждался ими.
Его воздушные следы
Были таковыми.

Грибами лес всегда богат:
И волк поест, и ёж.
А белка шишкою тряхнёт –
 Земля в орехах сплошь.

С птицы каждой – всем перо,
Всем вместе – на удачу.
Было в том лесу тепло,
И не было иначе.


Зима всё царство серебрит,
В мороз румянит.
Весна алмазом одари;т,
И всё в лесу сверкает.

Лето самоцветами горит
Под птичьи хоры,
А осень щедро золотит
Своей рукой просторы.

Вода – везде. Вода есть жизнь.
Богаты влагой небеса.
Вода – везде, куда ни кинь:
И дождь, и снег, туман, роса.

Все утопали в красоте,
Все наслаждались ей.
В лесной весёлой суете
И до скончания дней.

Медведь насытился малиной
И всех с отрадой угостил.
Все жили в обстановке милой:
Всяк всякого берёг, любил.

И волка доброго всяк согревал заботой,
Взглядом, звуком уваженье выражал.
Волк делал всем добро с охотой
И никого не обижал.

Встречали вместе по утрам рассветы.
Кто-то танцевал под пенье птиц.
Делили здесь и радости, и беды.
Здесь не бывало равнодушных лиц.

Все жили в праздничном настрое:
А как же можно жить в раю?!.
Конечно, здесь случалось горе
На всю огромную семью.

Никто ничем друг другу не мешал:
Всем здесь жилось просторно и уютно.
Никто и никого в лесу не раздражал:
Всем было весело и всем бывало грустно.

Все почитали волка здесь –
Волк делал всем добро:
Он отдавался дому весь,
Чтоб было в нём тепло.

Чтоб были все здоровы, сыты
И дети крепкими росли,
Чтоб не были никем убиты,
Чтобы по жизни мирно шли.

Волк ласкает медвежонка,
Птичка зубы чистит волку,
Волка нежат два зайчонка,
Как и угодно было Богу.

Но рай земной нигде не вечен,
Покуда совершён был грех.
К миру человек беспечен:
Он предаёт себя и всех.

Дровосек, охотник, разрушитель –
Венец прогресса и неисчислимых бед –
Природы ч'удной потравитель,
Жадностью наносит вред.

Сказал же Вознесенский, наш поэт:
Удалили стыд, как аппендицит.
Человек стал эгоистом, варваром и живодёром.
Он повсюду шагает с властным настроем.

Разрушен однажды был сказочный лес –
Исчез от корней до травиночек весь.
Вселился в создание Божие бес,
Из души исторгну;лась звериная смесь.

Человек убивает природу
И себя убивает с ней.
Выводит цивилизация породу –
Любого волка человек страшней!

Дома, дороги, вся инфраструктура...
Человек – хозяин на земле!
Уходит первозданная натура,
И человек уходит в том числе.

Порушен дом лесной – построен человечий,
Построен без стыда, без жалости, с гордыней.
Не сосчитать смертей, увечий!..
Любуйтесь все Москвой-твердыней!

А, кстати, волк наш уцелел,
И он ничуть не озверел.
Чуть-чуть, конечно, поседел:
Не пил с тоски, с тоски не ел.

Но волк себя смирил: в собачьей стае тихо жил.
И к человеку он привык: не выл, не намекал на клык.
Он у собак в почёте был – стал их вожаком.
Волк сохранил свой добрый пыл: за зло злом не платил.

К нему неслись бездомные щенята,
Да и хозяйских он ласкал.
На спину прыгали котята –
Он их с азартом развлекал.

То покатает, как лошадка,
То обучает их, как жить.
А вот и детская площадка:
С детьми умел волчок дружить.

Он поиграет с ними в мяч,
он успокоит горький плач.
Волк даже подбегал к коляске
И вытирал ребёнку глазки.

Где волк – там прекращался шум и гам.
Волк помогал всем старикам:
Он доносил продукты в сетке
До самой до этажной клетки.

Волк спас ребёнка одного чиновника от гибели:
Имели бы тогда покойника родители.
Он защитил дитя от злой собаки,
Хоть и домашней, тем более – его.

Не мучают ребёнка страхи:
Он продолжает жить легко.
Но быстро забывается добро:
Помнится лишь то, чем приходилось поступиться.

На обсужденье вышло зло и – заключенье,
что волк убийца:
Раз он собаку вдруг загрыз,
Он – волк и в лес глядит.

Такая вот идея фикс,
И волк, как враг, убит.
Волк спас человека, которому читали сказки,
Что волк – опасный зверь.

Не надо жить, малыш, и думать по указке.
Ты были верь!
;
СТИХИ

Замёрзший воробушек
Воробушек оледенелый...
Мама в горку его взяла
И со словами «бедняжечка-бедный»
В домашний уют принесла.
Он лежал неподвижно,
Почти что не шевелясь.
Мы не тревожили крошку излишне –
То будет, что Бог ему даст.
Хлебушек птенчик не кушал,
И даже водичку не пил,
Съёжившись, молча нас слушал,
Час поздний уже проби;л.
Ночи спокойной, детка! –
Девочка  ты или  мальчик...
Бог знает, какого ты рода и пола.
На всякое чадо у Бога – приметка.
Так незаметно утро настало,
И даже к полудню стрелки шагали.
Чудо птичье по квартире летало:
Тёплые крылышки не уставали,
По коридорам и комнатам резво порхали.
Настежь балкон. Танец окончен.
Чиричий поклон за спасение.
Полёт на свободу, кажется, сложен,
В том смысле, что курс, наконец-то, без сомнения, точен.
Каждый взмах воробьиный отточен.
Прощай же, мой серый весёлый летунчик,
Лучший из многих детских игрушек!
А я вспоминаю зимний вечер у дома,
С асфальтом по цвету сходен комочек:
Ни смерть и ни жизнь в нём, а студёная кома.
Душу живую согрели без проволочек.
Спасибо, что наша душа не отмёрзла от суеты!
Господи, спасибо, и, Господи, прости!..


Без ключа и отмычки

Кто-то в квартире пребывает незычно,
Будто сработала воровская отмычка.
Я одна. На кухне пью чай.
Выйти боюсь: грабитель вошёл в наш дом невзначай!..
Осмелилась всё-таки в комнату красться.
«Берите, – кричу, – всё, что удастся!» –
Так мама учила меня поступать: лишь бы жизнь сохранить,
Лучше всё мирно отдать и надежду иметь дальше жить.
Трясясь, иду по коридору и, чуть дыша, всё время повторяю:
«Всё берите! Я заверяю!  Берите всё, что вам надо!
Мы отдать будем рады!  Нам ничего не надо!»
А в ответ – тишина.  В комнате одной,  в комнате другой я как будто одна.
Но ведь я слышала шевеление штор, и падали на пол предметы.
Или это – мой вздор: напугали телесюжеты?!
Вдруг на высоком шкафу, как скульптура, серый голубь сидит неподвижно.
Вот уж точно «спецагентура»! –
«Шпиона» не видно, но изредка слышно.
Шагнул из балкона непрошенный гость;
В комнату вторую – через прихожую.
«Как его выгнать?.. – Грех,
Но берёт меня злость на тихую птицу, Богом пригожую.
Слетел он на тумбочку, вазу, кровать,
Не;хотя, очень лениво.
Я стала к балкону его зазывать,
Не давая ему перерыва.
Символ мира и Духа Святого!..
 В этой птице – добро и любовь.
Всё! К полёту голубка готова.
Пусть память воскресит историю вновь!

Шарик

Любимого Шарика снова спасём –
Вырвем из пасти овчарок.
Беднягу домой на руках принесём –
Судьбы благосклонной подарок.
Вылечим, выкормим, выдержим,
Многие годы вымолим,
Ласкою раны затянет,
Верность собачью познаем.
Старенький пёсик придёт попрощаться;
В ноги поклонится нам.
Я с ним и со всеми привыкла общаться –
со всеми, которые – там…
Через воздушные сферы я глажу тебя, мой друг!
Я не живу без веры, что встречусь с тобою вдруг.
Мы вспомним с тобой всё земное:
Поляну, скамейку и лес;
Солнце везде разливное и много всяких чудес.
Ты лапками просил угощенье;
Печенье и сахар со скамеечки брал.
Я тебя обливала водой и просила прощенье;
На тебе я порою срывала гнёт настроенья.
А ты от обиды слегка остывал
И снова со мной по-ребячьи играл.
Папа тебя по-мужски закалял:
В озеро с берега тихонько швырял.
Лай раздавался при слове «кошка»:
Злил тебя бывший хозяин немножко.
Был как-то папа за вой твой зловещ.
Ты ночью к нам в сад незаметно залез.
Узнали, что влился в твой глаз всего-навсего маленький клещ –
наверное, когда ты увязался за нами в сказочный лес.
Ты за нами в электричку чуть не вскочил:
Вот так ты нас сердцем своим полюбил!
Шарик, до встречи – пока что прощай! –
Всё совершается вмиг, невзначай...

Семейное кресло

Кресло семейное
С нами старело, с нами дряхлело,
Осиротевшее – умерло,
а может, воскресло
любимое мною старое кресло.
…Ветхость в обивке, потёртость в чехле,
Спинкой оно прислонилось к стене.
Скрип раздаётся в семейной тиши,
И тишь раздаётся, когда – ни души.
Сиденье продавлено чтением умным
И трудом многолетним научным.
Кресло редко было местом покоя,
не субботнего, не воскресного,
а мимолётного веского.
В кресле сидел, кто-то с кем-то обязательно споря
Или мысль простую до бесконечности вторя.
А сколько же слышало кресло
Бесед телефонных, конечно, односторонних?!.
Сколько пересмотрело фильмов и передач?!.
Уйму решало кресло всяких задач!
Праздники кресло тоже встречало
И на год становилось взрослей.
С нами вместе о многом мечтало
Под снег и пух тополей.
А бывало, что кресло молчало
И внимательно слушало нас.
Сколько книг и газет
Я вместе с ним прочитала!..
И гостей принимало моё кресло
Множество раз.
Бабушку, дедушку, маму
оно проводило
И больше не встретит их...
Кресло стонало и ныло
о радостных днях былых.
Кресло и меня проводило
на перекрёсток дорог.
И в сердце моё скулило,
И Господа слёзно молило,
Чтобы берёг меня Бог.
Кресло ждала помойка –
Кому ж оно нужно ещё?!.
Горько ли мне? – Да, и только!..
Словом, нехорошо.
Но, с другой стороны, всё меняется,
Обновляется мир земной,
Всё постепенно превращается
в обыкновенный перегной.
Я опускаюсь в кресло мысленно...
Смотрю в старинные часы...
От стрелок двух вся жизнь зависима,
Ещё – от ветра, от грозы...
Ещё – от нас самих немножко,
И от наследства настроения,
И от того, какая выбрана дорожка.
А в общем-то, от вдохновения –
творческого, познавательного и природного,
от высшего благословения,
от нрава благородного,
от всей души за всё благодарения.
Живо в сознании семейное кресло –
Значит,  не умерло оно и не воскресло.
Мягкое, тёплое, уютное кресло,
Спасибо, что снова мне душу согрело!..


Ёжик

Ёжика снова поймаем:
В домик – посылочный ящик –
Снова посадим,
Чтобы не убежал колючий наш мальчик.
Я дам ему снова печенье.
И палец, шутя, предложу.
Ребёнок возьмёт «угощение».
Я же напрасно рощу.
Зачем я Пушочка ругаю?
Ведь он же не виноват!
Зачем наказанием пугаю? –
Тюрьмой он наказан в сто крат!
Иголочку всё ж вырываю –
Обида сидит глубоко.
И вдруг я так сильно рыдаю:
Без колючки ему нелегко!..
Ёжики умирали, ёжики убегали,
И мы их ловить перестали,
Когда маленький ёжик в неволе ослаб,
Что даже в лесу не мог сделать драп.
Маме в открытке  «С Днём рождения!»
Я пообещала не доставлять никогда ежам мучение.
;
МОМЕНТЫ. ПОЭЗИЯ

Страница 1. С глубокой памятью и от всей души

Бабушка, родная! Бабушка моя!
Я тебя не знаю. Без тебя страдаю. И живу, любя.
Ты бы мне читала. Я б тебя ласкала.
Чай бы вместе пили. И друг друга глубоко любили.
Дедушка рассказывал о тебе тепло.
Снимки мне показывал: больно сердце жгло.
Вся на редкость добрая, внешне и внутри.
Часто помощь скорая ехала спасти.
Остановка сердца, перебои ритма.
И порой лекарства пролетали мимо.
Физик по профессии после МГУ.
Я думала, что также я шагнуть смогу.
Но, увы, не вышло! До трубки в телевизоре ум не дотянул!
Моя стихия – числа!.. Туда он повернул.
Твой праздник – День учителя. Как мало было их!..
Болезнь! – Нет большего мучителя из козней самых злых!
Спасибо, бабушка, за библиотеку,
Которую так трепетно ты собрала,
За карандашную отметку, в которой, может, ты – сама.
Я чувствую твои ладони
И тёплое дыхание вокруг,
И взгляды ласковы, спокойны,
И мыслей интересный круг.
О, какие мы пекли б пироги!..
Объедение… на зависть всем!
Друг за дружкою ходили б по грибы.
И по ягоды – для вкусного варенья.
Ах, какие письма чу;дные с курорта
Ты творила близким и друзьям!
Получала нежные открытки с фронта
И давала волю радостным слезам.
Пройтись бы с тобой под ручку
По старой и новой Москве,
По каждому переулку
В садовом и бульварном кольце!
Зеленоград. Солнечногорск.
А между – хутор Голубое.
Определил тебе там Бог:
Рождение и детство золотое.
Двор улицы Грановского –
Жизни продолжение.
Семейство отца – электрика скромного
Из хора церковного,
Что включал освещение дворянам.
Мама твоя прачкой трудилась –
В тридцать седьмом ушла.
От голода, страха она истощилась
И в пятьдесят пять умерла.
Твоя младшая сестрёнка Зина...
Мною была так любима!
И меня за тебя любила
Нежная бабушка Зина.
А брат ваш Боренька
Скончался в раннем детстве:
То ли мальчик был хворенький,
То ли голод – в семействе.
Зина страну спасала –
На фронт ушла медсестрой.
Контузией очень страдала:
До слёз её жаль порой:
Ласково руки протянет,
Но боится меня уронить.
Бывало, хоть и устанет,
Продолжает со мной говорить.
Печенье «Юбилейное», конфеты – высший сорт,
А пенсия – нищенская,
В подвале жизнь идёт.
Кукла. Заяц. Ночная ваза. –
Без подарков она не придёт.
«Громатушка». – «Погремушка!» –
Поправлю я сразу.
И она, улыбнувшись, кивнёт.
Мы были в её подземелье:
Бедность, уют, чистота.
Я чувствую, души озарение
Поднимается через года.
Ручки дрожащие не могли мне помочь
Встать из тарелки с холодной водой
И переводными картинками.
Бабушка Зина сидит, но будто уходит прочь,
Чтобы не уронить меня
Ручонками хлипкими.
Дедушка из кухни к нам прибежал
На наш оглушительный крик.
Какой же стоял веселящий от казуса радостный смех!
А последствия устранились усильями общими вмиг.
Присестом одним я позабавила всех.
Смешная случайность – и не надо специальных утех!
Вдруг Зиночка приходить перестала,
Исчезла из жизни моей.
Жду её сердцем, бывало,
У закрытых навечно дверей...
Перед глазами твои акварельные розы
На фоне нежно-голубом;
На лепесточках утренние росы,
Тобой согрет холодный день.
Прочитали бы «Камо грядеши»
И с Мартином Иденом прошли бы весь путь.
Прочли бы многие вещи,
Вдохнули бы надсоновскую грусть.
В День Победы мы все на Параде –
Ты, дедушка, братья, сестра.
Все в дружном семейном отряде,
И никому никуда в этот день не пора.
Праздничный стол: торты, шампанское, тосты...
Песни военные, воспоминания светлые;
звонки, телеграммы, улыбки, подарки...
Но вот вечереет. Уходим из сказки.
Дай Бог, нам вернуться в сказку опять –
Го;да на день меньше осталось всем ждать.
Пока я жива, этот День настаёт:
И никто не спешит, и никто не уйдёт.
Ты бы в школу меня провожала,
Я б с пятёркой спешила домой.
Ты б уроки мои проверяла,
Во дворе бы гуляла со мной.
Мы б по улице вместе шагали
Покупали б конфеты, газеты.
Друзей бы из «Правды» встречали,
Разделяя радости и беды.
Мы б ходили на праздники в праздники.
Ну, а будни как праздники у нас.
И летели бы лёгкие шарики
Высоко-высоко в небесах.
Так кружились бы воздушные шарики!
Цветное ожерелье небес!
А я представляю фонарики
И под ними сказочный лес:
Это тянет меня на природу
Из дома, из «Правды», из клуба,
Хоть стремлюсь я душой к народу,
Ждёт на даче меня подруга.
А как ты любила бы Леночку –
Девочку с волшебной косой!
Зимой – через почтовую весточку,
Овражком – ранней весной.
Мы б смеялись все вместе, шутили,
Говорили бы больше о книгах,
Мы бы физику лучше учили,
Пребывали бы в добрых порывах.
Я бы стала во всём примерной,
Ты бы взглядом умудрила меня,
Не смеялась бы я над соседкой –
Пожилой, одинокой, чудно;й...
Кстати, учительница, коллега твоя:
Но, какой же она была вредной!
Ворчала, что лягушек бросали
В бесценный её огород,
А они от дождя скакали
Повсюду: и в зад, и вперёд.
Я бы рисовала природу
Под умелым началом твоим.
Я была бы здоровой в любую погоду
Много лет, много вёсен и зим.
Завели бы собачку Бежечку,
Котика Тишку, а может быть, Марсика...
Удочерили бы какую-нибудь девочку,
Спасли бы несчастного мальчика.
Ты бы вязать меня научила
Варежки, кофты, носки.
Я б на машинке строчила
Юбки, халаты, платки.
Мы бы ёлку всегда наряжали
В самодельные все игрушки.
Год за годом под бой провожали,
Под бенгальский огонь и хлопушку.
Дедушка был бы рядом,
Бабушки  Аня и Зина.
Место нашлось бы и братьям –
Юре с Женей, Володе с Николаем.
Из друзей – Горелики рядом,
Вишневские и Короли,
Кошечкины, Бычковы, Петровы,
Кузьмичёвы и Куприны;
Зинаида Ивановна Мелкина,
Виктор Сергеевич Чижов...
Какая же жизнь интересная!
Не подобрать даже слов!
Кого-то на чай позвали,
К кому-то пошли в юбилей,
У кого-то пол-горя взяли,
А с кем-то и радость была б веселей.
Мы с тобой бы в театры ходили,
И музеи открылись для нас.
Вот так бы мы здорово жили!
Ведь живут на земле только раз!..
То снежные бабы лепили,
То листья подымали б с земли.
Недавно с дачи отбыли –
Пионы вновь зацвели.
Смотрели бы передачи и фильмы,
Концертами наслаждались взахлёб.
Все осени, вёсны и зимы
Серебряный бор нас ждёт.
И мы туда мчимся на крыльях,
А крылья у нас внутри.
Витаем в возвышенных мыслях
От заката до ранней зари.
Ты на санках меня катаешь,
Я под ручку тебя веду.
Ой, ты даже не знаешь –
Мы уже в двадцать первом веке!..
Позади меня школа осталась,
Типографский мой институт.
Мне в «Правде» работать мечталось,
Но потомков в «коммунизм» не берут!
Демонстрации, гулянья, парады;
Флаги и портреты Ильича,
Памятные радостные даты
Существуют только для бича...
Нам остались, к счастью, дни рождения –
Благодать, что все мы родил'ись
В дни весенние, такие светлые,
И друг с другом навсегда сошлись!
Война – время скорбное: болезни, тревоги...
Фронт. Чернолучье. Беда за бедой.
И всё же – надежда... И всё же – уроки...
Вот и победа под нашей Москвой.
А дальше – блокада снята с Ленинграда,
Курск, Волга и юг уже без врага.
Во всех отношеньях сдружила всех «Правда» –
Сдружила на годы и на века.
Калашников Миша – на Новодевичьем:
Мы к нему вместе спешим –
Не увлекаясь пустым красноречьем,
На кладбище каждом в тиши постоим.
Нам что-то прошепчут листвою деревья,
Как будто привет от друзей и родных.
Птицы роняют с небес вдохновенные перья,
Чтобы мёртвых мы превратили в живых.
Мы бы любили тётю Наташу
И дядю Андрюшу с семьёй.
Вошли бы в их семьи, а они, несомненно, в нашу.
Как я была бы дружна с каждой своей сестрой!
Три сестры – какое богатство!..
Катюша, Танюша и снова Танюша...
Нам пример – наших дедушек братство:
Не страшны ни ветер, ни гроза, ни стужа!
Мы бы так держались друг за друга!..
Мы бы счастье это берегли!
Наша «треугольная» порука –
От родства, от самой от земли.
Мы жалели бы, конечно, Мишу –
Дядюшку несчастного – вовек!
И душевную ему давали б пищу,
Чтобы чувствовал заботу человек.
Он бы чувствовал в племянницах опору –
Делом бы и словом помогли.
Не придали бы значенье вздору,
Деликатно с ним себя вели.
Так несли бы с близкими, бедняги,
Их семейный тяжеленный крест.
Может, прекратила бы болезнь атаки,
И судьба дала счастливых лет
Облегченье – это тоже счастье,
Только в этом надобно помочь.
Я бы от его страданья
Не бежала, как от чужого, прочь.
Я бы и родителей утешила, как можно.
Дух бы дяди Жени подняла.
К Мише подошла бы осторожно
И, наверно, просто обняла.
Пусть бы знал, что мне он – только в радость.
В нём прекрасное – чуть-чуть в тени.
Наша человеческая слабость –
Мы не видим красоты внутри...
Я б училась у сестрёнки Тани,
Что всего на годик позади.
Вы бы, взрослые, конечно, были с нами –
Помогали б вместе нам идти.
По учёбе, по каникулам, по жизни
Мы бы друг за дружкою брели,
Шалостями вас бы веселили,
Радовать старались, как могли.
Вместе бы месили тесто.
Я познала бы ученье Фрейда,
Может, в журналистике нашла бы место,
От простого удаляясь текста.
Танечка меня бы направляла
В поведенье, этикете и быту,
К совершенству женский образ приближала,
Обходить бы научила суету.
Мы б в обнимку к вам, родным, спешили,
Мы б удачи вам на блюдечке несли,
Казусами детскими смешили –
С виду взрослые, шкодливые внутри!
Я б каталась на коньках и лыжах
И играла б с Таней в бадминтон.
Были б вместе в жизни и на снимках –
Память общая и общий дом.
Я бы Таниных детей ласкала,
Всю заботу им бы отдала,
И подарками ребяток забросала,
Никогда бы не сказала ничего со зла.
Все несчастья были б между нами:
В этом есть и счастие родства.
Друг за друга мы стоим стен'ами
Без притворства и без хвастовства.
Бабушка, пойдём на Мархлевского!
Вспомним Надежду и Егора!..
Много было в них полезного –
Ни пороков, ни суеты, ни вздора.
Мой прадед родом из Рязани,
Прабабушка – из  Орлова, да вроде бы не та!..
Официант в московском ресторане
И бухгалтерша, глядящая в счета.
«Славянский базар»: какие блюда!..
А какое украшение стола!..
И как много всякого здесь люда
Из города, а может, из села!
Все учтиво обхожены Егорушкой,
Под его молитвами благостна еда.
Всяк делился с ним своею долюшкой –
Утешеньем разбавляется беда.
Ну, и праздники, конечно, здесь гремели! –
Само названье обо всём говорит.
Пировать горемыки умели,
Даже если душа скорбит.
Надя семерых «орлят» растила –
Быть бы ей хоть чуточку нежней!
Девочек на небо проводила,
И осталось пятеро парней.
В сретенском дворе росли, учились...
Десяток лет – и трудится Сергей.
Правдинские номера им разносились –
На современном сленге сказали бы «Окей!».
Ребятушки – в утробе и на белом свете,
Жени с Юрой нет ещё пока.
Серёжа, Коля, Владимир, Нина, Лида – дети.
Судьба последних – в будущем горька.
У Сергея за плечами – семилетка
И работа всю оставшуюся жизнь,
По грамматике отличная отметка:
Буквы, знаки, куда ни кинь!
На велосипеде ездил он до старости,
В фотоотдел по лестнице – бегом.
Для энергии в кармане сладости –
Лакомился сахарным куском.
Дома – строгость. Будни и молитвы.
«У коршуновской шпаны на троих – одни штаны!»
Беднота, но все – красивы,
Дети все послушны и умны!
Как и подобает хищным птицам,
Володе, Жене, Юрию военный выпал путь:
Морфлот, МВД и Генштаб, – в общем,
Есть чем гордиться.
Возмужание личности и защита столицы –
В этом и есть благородная суть.
Ну, а чтобы узнали о таких вот ребятах,
Всех вместе или отдельно взятых,
Становится фотографом Сергей
И в «Правде» укрепляется скорей.
Много попадалось мне статей,
Пером талантливых и с кадром подходящим,
Без аллегорических затей –
О самом важном: о прошлом и о настоящем.
Николай хозяйством занимался
В министерстве среди чиновников различных степеней:
К каким-то тоже целям устремлялся –
Ему в отличие от нас видней.
Зато на фронте Коля стал героем –
Бог сберёг для жизни и труда.
Пел он песню «Журавли» запоем,
Пел и плакал, говорят, всегда.
Помнишь, бабушка, открытки? –
Мелким почерком Коля с фронта весточки давал:
Золотые слитки – для музея свитки, –
Четыре года чудом присылал.
Дед войну снимал,
И весь фотоархив – на обозрении его потомков.
Документально фашизм разбив,
Он тоже для истории герой без срока.
Великие Луки, Орёл, а дальше – Волхов,
Северо-запад и Берлин...
Руки обмёрзлые, язва желудка – раны без споров...
Но счастье!.. Какое великое счастье! –
Победа и целая Жизнь!
Кукрыниксы, Матусовский, Полевой...
Надписи на книгах всей душой:
Дед же их товарищ боевой!
Люди пусть идут, идут в Дом фото –
Побывать в застывшей той войне...
А Володя стал полковником Морфлота,
Зам. Домжура – мирная работа, –
Отличился этот брат вдвойне.
Плехановский и МВД – для Жени, –
До Победы тоже воевал,
Тоже стал полковником в законной сфере
И страну по-своему защищал.
Полковником Генштаба стал Юра – младший брат:
На фронте, как и Женя, немножко побывал.
Нескольких военных фильмов – консультант:
«Офицеры», «Живые и мёртвые» идут десятки лет подряд.
Полковника достиг и сын Андрей –
Кстати, любим тремя племянниками был
Их дядюшка Сергей.
Все праздники, все выходные орлы и коршуны – у мамы и у папы.
Жёны, дети тоже приходили,
Да и ты была, хоть силы сл'абы.


Посудою старинной
На сотворенье блюд был тоже скор
Помощник Наденьки любимой.
Над пр'адедом был Бог.
Библия его моею стала.
Он по заповедям старался жить, как мог.
Жена, хоть атеистка, но в этом помогала.
Егор был полон внешне и душою –
Он внуков согревал своим теплом.
А бабка отгородилась будто бы межою,
И никто не шёл к ней напролом.
Получились сыновья что надо,
При материнской строгости и мягкости отцовской
Шли вверх всегда без внутреннего спада.
Красивое паренье стаи орловско-коршуновской
В труде, в быту, на войне, в семье и в дружбе
Этот монолит не покачнуть.
Думаю, что Богу угодили в службе –
Мыслью такой попробую дерзнуть.
Двое коршунов и трое орлят –
Красавцы – на гордость родителям!
Верю, что там они спят
Вместе, а не по разным обителям.
Какие были у Надежды и Егорушки застолья!..
Все братья песни пели о войне,
И, кажется, что горя не было здесь,
А счастье было, кажется, вдвойне.
На четырёх внучат, как на мизинцы,
Нанизывали здесь гостиницы:
В ротики и в клювики, на крылышки, в кармашки –
Каждому по зёрнышку всегда и без промашки!
Братья с азартом в шахматы сражались,
А с папой – в домино.
Счастьем родства ребята наслаждались –
Как же им неслыхано друг с другом повезло!
Через сердце пропускаю радость
Их мальчишеского бытия.
Не пришла единая к ним старость,
Не дано судьбою жития...


У меня был каждый месяц день рождения –
У меня такая с дедом жизнь была!
Восемь целых лет – сплошное наслаждение.
И, как облако, она вдруг уплыла.
Голова – среди игрушек, кукол,
И улыбка вечно на устах.
Нынче дети входят в Google
И летят на высших скоростях.
А я воспринимала всех живыми –
Ляля, Маша, Лиза, Наташа, Люба,
Аня, Галя, Саша, Настя, Даша,
Стёпка, Фомка, – целая детсадовская группа!
Каждого любила, как ребёнка:
Одевала, кормила, лечила и, конечно,
учила, учила, учила...
Был у меня домашний зоопарк:
От коровки Божьей до обезьянок.
Автомат, солдатики и даже танк –
Для защиты, без агрессивных замашек.
Был у меня океанарий,
Была больница, было казино, был цирк...
Не успел дед создать планетарий
И создать самый лучший цветник.
Но зато так много фотографий
Моих, твоих и всей семьи –
Материал ценный, эпохальный,
Как свитки при раскопках из земли.
Все родные, и земля родная.
Всё как было – так отражено.
Жизнь моя без деда остальная –
Всё не то, совсем уже не то...
Без него не той заботой
Бытие моё окружено,
Да и я всё делала не с той охотой:
Праздники померкли, будни затянулись.
Учёба шла отлично, а не еле-еле.
От мороза, ветра в февральские метели
В Сретенье впервые слёзы навернулись.
Позади – ученье мудрости житейской,
Позади – подарки, игры и поделки,
Окончанье жизни беззаботно детской,
На часах игрушечных остановились стрелки.
Весна. Четырнадцатое марта.
Твой День рождения большой,
Мой маленький – одна и та же дата,
Разбитая годами, как межой.
Я для тебя – ни горесть, ни отрада, –
Незнакомый человек чужой.
Ты для меня – икона, но я к ней равнодушна.
Я в людях ценю людей.
Пусть будут у них недостатки!
Идеал – только Бог.
Люди на искушения падки.
Отчего у тебя был сердечный порок?
Переплетены дефекты и достоинства,
Как ростки полезные и сорняки –
Два неистощимых постоянных воинства.
Господи, в борьбе мне помоги!
Бабушка, ты близких осуждала –
Печать явлений сталинской поры.
Предположив, ты мыслью обижала:
За что же люди станут после этого добры?!
Ты не вошла в семью большую,
А я в ней мысленно, но прожила.
В том мире я тоже существую –
Я из него всё лучшее взяла.
Забота о родителях, почтение к старшим,
Трудолюбие и преданность семье;
Тяготение брата к братьям;
Открытость, а не замкнутость в себе;
Высота культуры, интересов;
Защита Родины для них –
Священный долг;
Чтенье, шахматы и творчество...
Да видит Бог!
Индивидуальное и целостное зодчество...
У меня их фотография стоит.
Стройный нерушимый ряд:
Какой красивый трогательный вид,
И для меня – заряд!
Я слабой родилась, и дед ушёл на пенсию –
Гулять, играть, ухаживать за мной.
Бывало, шли мы с ним по лезвию –
Таков уж путь для каждого земной!
В три месяца попала я в больницу –
Мучение без всякого лечения,
И он, трусливый, украсть меня оттуда не боится!
Успешно дожила я до учения.
До школы логопед мне выправляла
Руки, ноги, спину и язык.
Забота деда больше укрепляла –
Мне становилось легче вмиг.
Я двойку у неё однажды схлопотала,
И дед меня не упрекнул,
Ведь я и так переживала –
Он силы мне в себя вернул.
Во дворах с детьми общались,
Птиц кормили и собак ласкали,
На улице с правдистами встречались:
Беседами друг друга развлекали.
Я пела, в основном из «Карнавальной ночи»,
О жизни ведала и стихи читала,
И даже танцевала, что есть м'очи,
До сотни и назад в уме считала.
Я неохотно руку подавала,
Приветствуя улыбкой и глазами,
Я жизнь серьёзную в беседах познавала.
Не утомлялись пустыми словесами.
Мы на субботник вместе выходили:
Метла, лопата, саженцы и семена.
Дома – в букваре Ильич и два флажка
В комнате в углу в апреле были:
Такие интересы у меня!
«Куда идём?» – вопрос от деда.
«Конечно, к коммунизму! Куда ж ещё?!»
Кругами ходим до обеда
И теми же кругами – после лета.
Восемь целых лет всё было хорошо
И плюс чуть больше полугода,
Потом – морозная погода. И я – одна!..
И я – без деда!..
А я живу дыханием тех лет,
Когда со мной всегда был рядом
Никем незаменимый дед:
Он справедливо пользовался этим правом.
Стольких вырастив и братьев, и сестёр,
Знал, как подойти ко мне и как склониться!
Он не был на язык остёр,
Он мог шутливо рассердиться.
Вот он на корточки присел,
Со мной сравнявшись ростом,
Моё желание узрел,
А выполнение – закон.
Большую куклу я хочу,
Фломастер, как указку.
Я не скрываю, не молчу! –
Даю ему подсказку.
Какие книги мне нужны,
Он это лучше знает.
Какие игры мне важны,
Он тоже понимает.
Хочу заколку полукругом,
Хочу конструктор, хочу пенал!
Дед был родителем, учителем и другом –
Он первым всю меня познал.
Хотелось куклу мне катать
В игрушечной коляске.
И не хотелось мне читать
Любые сказки.
Так, «Детский мир» спешил принять
От деда все заявки
И – стараться выполнять
Заказы на подарки.
А сколько дед поделок смастерил,
Рисунков сделал разных!
Он восемь лет меня растил,
Целых и прекрасных.
Ещё полгода нам дала судьба
Дойти до школы и за парту сесть –
Десятилетняя тропа...
Совместное начало есть.
Вступила вскоре в октябрята,
Среди отличников стою.
О, как я рада, как я рада! -
Пятёрки деду подарю!
Я буду их носить мешками,
Как он подарки носит мне!
Так мы пришли неспешными шагами
К последней праздничной зиме.
И снова я среди отличников
Пред всеми
Стою и радуюсь тому,
Что в табель мой пятёрки сели
В школе, а не на дому.
И эту ценную награду,
Конечно, деду я несу.
Он снова получил усладу,
Пустил от радости слезу.
У деда пенсия –
И на столе фруктовый торт,
Отдельное раз в месяц угощение,
Он с удовольствием даёт.
Копилку сделал из картона
И денежку, хоть мелкую, кладёт,
А лишних денег нет, бесспорно,
Но он из нужных для меня найдёт.
Входили в гастроном напротив «Правды»,
В очереди без ропота стою.
Три вкусные конфетки для услады –
Дед душу радует мою.
Бывало, требую купить круг сыра,
Закрыть отдел вина и сигарет, –
Всё делал дед для сохранения мира:
На все капризы – ласковый запрет.
Мне нравится открытка, марка,
Простой конверт...
У деда прочная закалка!
И положительный ответ.
Но на все желанья сразу:
«Маленький денёк рожденья подойдёт...» -
Я часто слышала от деда эту фразу
И понимала: всему на свете свой черёд!
Я одета. Мне жарко. Хочу гулять! -
Спешит дед к телефону
Племянника понять, племянника унять
И приобщить меня к Божьему закону.
Миша болен – ему нужна поддержка
День изо дня, день изо дня...
Орлу не дан орёл, а выпадает решка:
Наше милосердие – его броня;!
Он огромный, громко говорил –
Я пугалась, когда он в гости к деду
Приходил. Я вся от страха напрягалась.
Прогулка – вот надёжный тыл!
Но на морозе не пробудешь долго!
У деда цель – меня племяннику и брату показать.
Набравшись смелости немного,
Вхожу я в комнату тихонько,
Конфетку дяде Жене дать
И шоколадку быстро взять.
Тепло той встречи не остыло –
Я в сердце, в памяти ношу.
А как приятно деду было!
Я на него ведь похожу!..
Один из чу;дных фотоснимков -
Вокруг головы полно игрушек:
Нет в композиции излишков,
Нет пустышек и погремушек.
Много-много детских ликов,
Забавных мордочек зверушек.
А вот дед мишку нарядил
В зимнюю одежду –
Со мною рядом посадил
И развернул нас к свету.
Живого зайца я держу
За тёпленькие ушки –
От наслаждения визжу
И глажу по макушке.
Он травку кушает с руки,
Хрустит капустой.
Мы с кроликом уже дружки –
Стал снимок «незабудкой»!
О, Шарик, собачий друг,
Лёг преданно у ног.
Одно мановение – и кадр вдруг –
На вечный срок.
Я сня;та с многими детьми,
С любимой Леной.
Везде есть свет, нигде нет тьмы.
Там – вечность в жизни тленной.
Застыли люди, встречи, места, события,
А жизнь, как поезд, мчится,
но безвозвратно.
На снимке – с прошлым сл'итие:
И это важно:
Вся жизнь становится понятна.
В жизни лица переменчивы,
И события повёрнуты наоборот:
То ошибочно развенчаны,
То в оценке – пересчёт.
А в фотографиях всегда и всё стабильно,
Успокоение и радость в том,
о чём страдалось слишком сильно,
что вызывало гром и стон.
В жизни оступиться очень просто
И идти по ломанной тернистой колее.
Пересмотрим радостные фото
И забудем о всяком зле:
Фотография – это память.
Пусть же доброй будет она!
Пусть приносит сегодня радость:
Сохранила всех близких – одна!
Вся семья – на бумажном кусочке –
И жизнь, и эпоха, и дружба.
Ценны мысли, красивы строчки,
А смотреть на ушедших любо.
Вот и пусть всё так остаётся,
Как было в тот день и в тот год! –
Кто-то – серьёзный, а кто-то смеётся,
Но никто никогда никуда не уйдёт.
Только с нами проходят они испытанья,
Мы удачи свои первым им принесём,
Мы с ними разделим страдания,
Потому что мы вместе
Всегда и во всём!
А как мы выходили с дедом на субботники
В апрельский свежий тёплый день!..
Мы – безработные работники –
Трудиться во дворе не лень.
Бывало, раскрывали зонтики,
Бывало, убегали в тень.
Метла, лопата, грабли, вёдра...
А я руками – тополиные серёжки,
Как гусеницы, щекочут бодро
Маленькие детские ладошки.
Из «Правды» собрались коллеги,
Конечно, их жёны, внуки, дети
Поливают саженцы и семена из лейки.
А главное – мы были в этот день
Все вместе. И музыка играла,
И птицы пели; деревья молодой листвой
Шумели. С каждым годом все старели:
Ряды редели, ряды редели...
Дома у меня в апреле
Стоял Ильич Владимир в букваре.
Я знала, что все осиротели
Без Ленина. В метельном январе.


А вот – двор детского сада,
Что в нашем доме.
Входим в калитку. Два шага – веранда.
Садимся и предаёмся истоме.
Хлеб достаём. Все воробьи к нам слетелись:
Вдоволь всех накормили холодной зимой.
Сами немножко под крышей согрелись.
Разомнусь-ка, пожалуй, на детской площадке!
Наступило время зарядки
Перед тем как вернуться домой.
Я на лесенку влезу. И до горки взберусь.
Прыгну со столика в снег.
Конечно, на качелях прокачусь,
На каруселях покружусь
И на трамвае прокачусь,
Как взрослый человек.
А в следующий раз
Дойдём и до подвала,
Откуда высунется кошачий глаз,
Чтоб вкусное я что-нибудь давала.
Но око материнское следит.
И было так не раз –
Кошачьего ребёнка отдалит,
Возьмёт всё про запас.
Малышка ведь любопытный –
Вдруг выпрыгнет ко мне,
А я и совершу поступочек обидный:
Мать не защитит, поскольку он извне.


Первый дачный сезон.
Утренняя свежесть. Листочки клейки.
Ветерок разносит птичий перезвон.
Мы сидим на скамейке.
Поле картофеля. За ним – овражек.
Избушка, как в сказке, стоит.
Оттуда к нам с дедом
Без всяких промашек
Мужчина с девчушкой
Навстречу спешит.
В соломенной шляпе. Радио на ремешке.
О пользе бородинского хлеба он нам сообщил.
Мы друг для друга, словно «кот в мешке»,
Но этот день навеки нас сдружил.
Девочка из сказки с роскошною косой
Ко мне в песочницу залезла.
И мы пошли одной стезёй
Из радостного детства.
А путь всегда полит слезой и смехом оглушён.
Я помню девочку с косой и птичий перезвон.
Леночка моя - Златовласка –
Светом солнечным озарена.
Наша дружба – это просто сказка,
Нашей жизни – вечная весна.


Дед научил меня не путать
Съедобные грибочки с ядовитыми:
Я умела внимательно слушать,
И игра помогала с фишками.
Вот идём мы по лесу с дедушкой:
Птички поют, и пищат комары.
Вдруг «пахнет», как дед говорит, сыроежечкой;
Свинушка сливается с цветом коры.
Крепыш боровик попадается редко;
Моховик по адресу стоит.
А в берёзовом лесу дурманом пахнет едко,
Грибов хороших – дефицит.
Множество красавцев мухоморов –
Они, как клоуны, природу веселят.
И, как лекарство, без всяких споров
Их лошадки умные едят.
Маслята собрались в бору
И на лугу вдоль леса,
Я их с корнями быстро рву,
Не так как дед, без среза.
Ножик перочинный –
Мой талисман.
Так, дед грибницу сохранял,
Давая жизнь грибам.
Дед был заядлым грибником,
И всё ж, входя в азарт,
Он был заботливым «отцом»
Для всех грибов подряд.
На снимке – в гипсе левая рука,
А в правой – боровик.
Щелчок – и фото, момент – строка.
И жизнь – такой же миг.
Дед ездил с правдистами
В далёкие леса
Дорогами тернистыми
Под птичьи голоса.
Грибов набрали море –
Трещали все корзины,
А для меня-то горе,
Что не была я с ними!
Я б все грибы, какие есть,
С азартом сорвала
Не для того, чтоб все их съесть! –
Друзьям бы раздала!
И земляничные
Черничные опушки.
Я б не боялась комара,
И не страшны мне мушки!
Усталость? – Ну, что за вздор!
Я на родной природе!
Легла б на мягонький ковёр –
Отдых! – И я опять в работе!
Все цветочки, все бабочки мои
И все стрекозки!
Конечно, покусали б комары!
Может, были б слёзки!
Но главное – общение о жизни
С серьёзными и важными людьми.
Вопросов много о коммунизме:
Я с детства думала
В масштабах всей страны.
Вот здесь, в лесах глухих, далёких,
Есть изобилие плодов,
Но нет здесь пунктов населённых –
Понятно всё без всяких слов.
Не хватит всем всего и поровну!..
А если б захотел?..
Начнут толкать друг друга в сторону:
В стране случится беспредел.
Не всем не всё и не всегда
Должно быть вволю!
Но в те наивные года
Я верила в обратное, не спорю.
Поговорили бы о взрослой сказке
В реальных сказочных местах –
На опушке дружески и без указки –
Никого б не охватил здесь страх!
Эх, там меня не было, не было!..
А дед мой там часто бывал.
К даче машина подъехала –
С грибами вернулся мой дедушка,
И сделали гости привал.
Увидели наше имение
В игрушечном чу;дном саду,
И было у них впечатление,
Что они оказались в раю.
Травушка дёрном посажена,
Маки, словно декор,
Грядка клубникой украшена,
Малина, а дальше – забор.
Запах грибов на террасе,
Гости сидят за столом.
О сказочном лесе в рассказе
Всяк говорит о былом.
Благоуханье природы,
Картофельные за калиткой поля.
За овражком избушка
вросла в огороды –
Там живёт подруга моя.
Я всем говорю не о Ленине,
Что на «Правде» и в букваре,
А о сказочной девочке в тереме,
Что спешит ко мне на заре.
Из сада – в песочницу и на качели,
С качелей – домой, в уголок.
Повсюду – такое веселье.
И повсюду – серьёзный урок.
С Шариком все познакомились,
С другом надёжным навек.
Почти не из-за чего не расстроились,
Доволен встречей каждый человек.


Вспоминаю, идём мы с дедом по улице «Правды»
И встречаем его коллег.
Мы взаимно друг другу рады.
Я песню пою «Чук и Гек».
Василий Иванович стоит у газет.
Я стараюсь давать всем короче
На любой вопрос уже взрослый ответ.
И песни петь из «Карнавальной ночи»
Ещё любила танцевать
Прямо на асфальте
И откровенно порицать,
Сказать: «Отстаньте!»
«Зачем рукопожатие и детское общение?!»
Ошибочное восприятие и чувство ущемления.
Ведь я – такая же как вы!
Лишь в миниатюре!
Так будьте, будьте так добры
Беседовать без дури!
Конечно, дед мне не давал
Всё выплеснуть на всех:
Он этикет мне открывал,
Чтоб не было помех.
А вот очкарик каждый раз
вопрос мне задаёт.
К нему пристала одна из фраз:
«Это кто такой идёт?!»
«Жуковская!» – спокойно отвечаю
Раз тридцать за десяток дней.
Вопросом тем дразня,
я радость получаю,
Но дед стыдит меня –
Его я огорчаю!
Всё детство я избегала Куприна –
Меня он гладил почему-то по лицу.
Когда с ним под руку была его жена,
Она давала знак молчанья молодц'у.
Он умолкал – она вела беседу.
Он слушал, как слушают учителей,
Но, будучи один, не следовал её совету,
Не вёл себя со мной взрослей.
Всё дано понять в своё большое время:
И недуги других, и милосердье их, –
Когда несчастьем давит бремя,
То видишь, что над людьми сияет нимб,
А голос их прискорбью тих.
И всей душой они со мною,
Из года в год, из класса в класс
С жизнью расставшись земною,
В мой сон вошли какой-то раз.
Мы сидели параллельно:
Я не сумела выйти из машины
И даже приоткрыть немного дверцу,
А так хотелось опуститься на скамейку,
прижаться к сердцу и согреться.
Вместо учебников Писание раскрыть,
Дать выверить в тетрадях все ошибки,
и контуры на картах очертить,
И выплеснуть эмоций всех излишки.


Страница 2
Я любознательна была
И деда слушать не хотела.
Осу на палец позвала – она присела.
Кричу на весь цветущий сад,
на город Винницу.
Я пожалела во стократ,
что тронула любимицу.
Я думала, что мы поговорим
О жизни человеческой
И мирно вместе посидим –
Такой была доверчивой!
Полюбоваться, изучить
Хоботок и глазки,
Потом на волю отпустить
После словесной ласки.
Оса мой пальчик детский
Так уколола, впустив яд едкий –
Распух он скоро.
Я поняла, что многих познавать
надобно по книгам,
Опасно пальцы подставлять
Зубам и иглам!
А в будущем была пчела
И был красавец шмель,
Хватку ёжика не учла,
Колючего, как ель.
Дача. Мне шесть лет. Я сломала руку, левую. –
Такая неудача! В бане – дед.
В жизни получила травму первую.
На всю больницу я кричу от жуткой боли.
Кажется, что никогда не замолчу я боле.
Вернулась в гипсе, на повязке
Не в электричке, а в коляске.
От деда на моей кроватке –
Уже подарки к моему приезду после вправки.
Глянцевые обложки. Геология. Картинки.
Каждый день познаю;, как с ложки.
В земле – ископаемые, как в копилке.
Палеонтология. Древние звери страшны и дики:
На них посмотреть – и заломит в затылке!
Когда я поправлюсь – копнём с Леной землю,
Найдём что-то ценное: я в это верю!
Мы рыли не раз в надежде увидеть воду.
А сейчас, может, встретим какую-нибудь породу!
Вдруг в золото упрётся лопатка?!. Останки мамонта тоже загадка.
И бежит по страницам закладка.
Вот и рука срослась – успешная вправка!
За это время выросла интеллектуальная ставка.
От всех неудач, от всяких бед
уводил меня любимый дед.
Дача. Я болею, я в постели.
В этом я не вижу горя.
Дед сидит уютно в кресле
в «Во;лнах Чёрного моря».
Да, он читает и мешать ему нельзя,
А я и не мешаю!
Ведь мы же – лучшие друзья!
Молчу, не вопрошаю.
Я тоже работой увлекательной горю –
Бабочек раскрасить –
Коллеге деда подарю
Альбом на память.
Карамышев дядя Алёша –
Ласковый ко мне человек.
И он мне приятен тоже.
Недолог был его век.
Детские книги с дарственной –
В библиотеке моей:
«Терем-теремок» красочный,
И слов не найти добрей.
Дед часто ходил потом в гости
К супруге, дочке и внучке –
В дружеской о них заботе,
В память о лучшем друге.
Валентина, Людмила и Наденька
Подарили мне карусель
И, чтобы было сладенько,
Шоколадные конфеты и карамель.
Кружились пластмассовые зайчики,
Маленькие хрупкие, как дети,
Мои друзья – и девочки, и мальчики –
Умилялись этой потехе.
Думаю я сегодня –
Встретить бы когда-нибудь Надю…
Как я была бы довольна,
Пройтись с ней по детскому раю!
Помнит ли она моего деда?
А может, не помнит и своего...
Много ли в жизни той девочки света
Или без света много всего?..
Есть у Надежды любовь и вера
С буквы маленькой и с буквы большой?..
А трудовая, как говорят сейчас, сфера?..
В нашей ли Надя стране или в чужой?..
Я помню Гусева смутно,
Кажется, Олега.
Он с дедом беседовал дружно –
Он же его коллега.
Мы встречали его каждое утро
Рано-рано, почти на заре:
Он в коляске катал своего внука
В нашем тихом уютном дворе.
Им, конечно, становилось скучно
С нами, несмышлёнными детьми,
Начинали говорить бесшумно,
Будучи культурными людьми.
Дед и меня от восклицаний останавливал,
Чтоб не разбудить, не растревожить малыша.
Дед стольких деток в жизни успокаивал!
И понимал – должна быть тишина.
Гусев, говорят, писал стихи.
Вот бы их найти в безмерном Интернете!
Хоть времена те далеки,
В Сети есть всё на свете!
Гусев был из людей правильных –
Обычные грехи –
Гусев был из людей талантливых,
Раз сочинял стихи!
Он уехал из соседнего дома,
Я не видела его никогда,
А вскоре ушёл, куда до;лжно –
Навсегда ушёл, навсегда.
О чём же была его строчка,
Точнее, его строка?..
И была ли поставлена точка
Перед тем, как уйти в облака?
Какие врывались мысли?
Какие летели рифмы?
Будто свободные птицы,
Слетались они на страницы.
Чириканье, трели, курлыканье –
Бесподобные все вместе голоса,
Будто бы скрипичное пиликанье,
Улетают звуки в небеса.
О войне стихи – раскаты грома,
О любви – весенний шум дождя.
Всё идёт из будущего дома
И волною возвращается туда.
Интересно, как живёт сейчас внук Гусева,
Кажется, Костя?
Не улетел ли он далеко?
Встретиться бы нам в Интернете просто
И набирать друг друга легко!..
Вспоминаю Мелкину Зинаиду Иванну,
Дочку Таню и внука Илюшу –
Отчётливо помню, не пространно
Внешность и добрую душу.
Упитанный мальчик в кепочке,
Старше меня на год.
Слать бы нам друг другу весточки,
В Интернете совершать бы перелёт!..
Бабушка его нас за руки держала,
Дед мой снимал, снимал, снимал...
Она так радостно, как юная, бежала.
Мне – два года, Илюша тоже мал...
Четыре с лишним десятка лет промчалось –
Кажется, что было всё вчера.
Такое чудо в памяти осталось:
Утра; в Серебряном бору и вечера;.
Пора бы нам встретиться с Илюшей,
Связаться давней доброй дружбой,
Пока не сдули нас с земли ветра;!..
Вспоминаю дядю Мишу и тётю Катю Козловых,
Дочку Свету и внука Севу –
Людей очень добрых.
Дядя Миша поймал ежиху
И пока пошёл за сумой,
Она незаметно, тихо
Ушла к ежатам домой.
Сева был худощавым,
Высоким и стройным.
Он был из нас старшим,
Очень достойным.
В Москве они жили в доме соседнем.
Бывало, я в песочек играю,
А Сева неслышно на велосипеде
Ко мне подъезжает
И со мною детскую забаву,
Несмотря на возраст, разделяет.
А какую он лепил из снега крепость –
Огромную, красивую на радость!
Если бы не оттепель, стояла б вечно!..
Да, Сева вёл себя со мною человечно.
Сева, Илюша и я на фото вместе –
Так было в нашем раннем детстве.
Сейчас же каждый – на своём рабочем месте.
Хотелось бы узнать мне что-нибудь о Севе.
Бычковы Алексей и Вера...
Внук их Алёша...
Ему не подошла земная сфера:
Нет выбора на свете горше.
Он рос заносчивым, но умным.
Бывало, мы играли в снег.
Он никому, наверно, не был другом –
С замком на сердце человек.
Гулял то с бабушкой, то с мамой.
Со мной неделикатность проявлял.
Я ему казалась странной –
Мою картавость подмечал.
В разных классах, в разных школах
И даже в разных домах
Алёша – в заумных уклонах, –
Успешный юный размах.
Мединститут, чтоб поправить здоровье
Всех нездоровых на свете людей.
Да, ему было б такое раздолье!
Столько научных, лечебных идей!
Но что-то сложилось без жизни
В том времени, и выбран был День Рождества.
Освободился Алёша от бремени.
Мои здесь умолкают уста.
Оставлены бабушка, мама, друзья и подруги;
Оставлены дядя и тётя,
Оставлен отец.
Виною всему оказались «умелые» руки:
Они сотворили с душою решённый конец.
Желание быть лучше, чем все, не исполнимо!
Да и зачем в жизни нужна эта цель?!.
Бывает, удача проносится на необъятных просторах неведомо мимо,
А то вдруг пройдёт через узкую-узкую щель.
Ну, а жизнь без удач – это тоже большая удача!
Природа, пожалуй, надёжный от недугов врач,
и с ней не страшна никакая ни в чём недостача.
Видишь красоту – и музыку слышишь,
Улыбается небо, улыбается солнце,
улыбаются птицы и, конечно, цветы.
Ах, человек, пока ты всем этим дышишь,
Улыбнись в благодарность и ты!..

Страница 3
Вспоминаю дядю Васю, дворника,
Из первого подъезда нашего дома.
Не было лучшего в поликлинике садовника;
Работал с любовью и вёл себя скромно.
Высокий пожилой худощавый,
Улыбкой сиял и речью картавой.
Он всегда был по-детски весёлым,
По-взрослому – очень спокойным,
По-Божьему – смиренным,
По-человечески – милосердным.
Я помню его со скребком, и лопатой,
И с быстробегущей метлой.
С душой очень светлой, с душой очень мягкой
к миру, к природе, ко мне.
Дядю Васю сыном Создателя можно считать вполне.
В сердце его цвели вечные розы.
И они распускались везде:
в засуху, в грозы, в бурю, в морозы
в печали, в надежде и в суете.
Как же лелеял цветы дядя Вася! –
За вазой красовалась ваза!
По-райски был ухожен сад,
Будто для него он свят!
Ещё один дядя Вася – тёзка по имени и по работе –
О нашем дворе он весь был в заботе.
Тихий, приятный, лет немалых,
Он занимался уборкой подвалов и чанов.
Он был приветлив, в чувствах сдержан;
Но ко мне, ребёнку, – взглядом нежен.
Конфеткой как-то угостил –
И будто душу подсластил.
И дома часто он бывал – мусор палкой прочищал.
Запомнился мне тот человек,
Без недостатков, без огрех.
Не могу не обмолвиться о тёте Кате –
Сказать о ней здесь очень кстати.
Она трудилась во дворе:
Двор был в красоте и чистоте.
Мечтать бы да мечтать о той поре!..
Я с ней листья осенние убирала,
Чтобы она меньше устала,
Я всей душой и руками ей помогала –
Листья жёлтые в кучу сгребала.
В детстве любая работа – забава!
Выйду из подъезда –
И глазами ищу то место,
Где лопаткой потрудиться бы надо.
Найду – или Катя подскажет:
Я делу полезному рада.
Завтра листок, а может, снежок
Снова на землю ляжет.
Эти чувства сейчас – между строк:
Кто и как о них что-нибудь скажет?..
Бывало, с крыши сорвётся лавина снега,
Будто бы с Кавказских гор!
Только б не накрыла человека!
Потому всегда и ставили забор.
Выскочить бы целым из подъезда! –
Может быть, сосулька повесит?!.
И вернуться бы домой успешно! –
Вот об этом голова болит.
Вспоминаю Филиппову Елену
И собачку – подарок Карандаша.
Она прижимала её к самому сердцу,
И они гуляли, совместно дыша.
Карамбочка – чёрненькая коротконожка
С вечной улыбкой, всегда молчаливой;
Блестящая, словно каракуль, шёрстка;
Была она очень послушной и тихой.
Собачий ребёнок, щенячья крошка –
За пазухой у хозяюшки милой.
Лапками побегает немножко
Среди детворы крикливой.
Елена была бездетно-замужней –
С Иваном жизнью жила очень дружной
И матерью чувствовала себя счастливой
Дочки послушной и очень красивой.
Все вместе пожили они за границей
Жизнь – это книга:
Страница спешит за страницей,
Пока не достигнет пика,
Дальше – к спуску три мига –
И всё бытие растворится.
Но в памяти всё сохранится:
В буквах и знаках на чистом листе повторится.
Реуты. Такая необычная фамилия,
Кажется, прибалтийская.
Девятый этаж. Над ним – крыша.
Под крышей – Виктор, Галина и внук Миша;
Дочка Ирина, внучка Ирина, правнучка Галина.
Виктор и Галина здорово курили:
Запах в лифте, на лестницах и во дворе.
Жизнь, как в тумане, прожили,
Но я их не помню во зле.
Однажды на дачу к нам приезжали
С полной корзиной грибов.
В чистый воздух «Беломор» выдыхали
И гуляли по ле;су, гуляли,
Наслаждаясь природой без слов.
Ушли они, как положено,
Каждый в свой предназначенный срок.
Жизнь их снегом давно запорошена –
Видит её только Бог.
В один день родились Пушкин и Миша –
Открытый поэт и весь в себе цветовод,
старше меня всего лишь на восемь дней –
Михаил Юрьевич. Не случайно тоже!..
Високосный двухтысячный год...
А накануне – День милиции, защиты всех людей
от рук воров и от сердец убийц,
от всяких лиц без лиц.
Лица-то нет, а куртку есть на что набросить:
От Миши в лифте – кровавый след...
А было Мише тридцать лет:
Время цвесть и даже плодоно;сить...
Но нам ли спорить,
Кому, чью жизнь и как устроить?!.
Какое счастье!.. Какие детки!..
Она есть у него, и у неё есть он.
От ракетки до ракетки –
Целый бадминтон!..
И мать – красавица и умница отец,
И сгорбленная баба Ксения,
И пёсик Боб – собака-молодец.
Вся жизнь – для вдохновения.
Жить и учиться начали в Европе,
Продолжили в родной Москве.
Шли вместе по одной дороге,
Пятёрки получали в школе
И отдыхали во дворе.
Как солнечно ребята улыбались!
И никогда не зазнавались!
Будто с миром они обнимались:
Думаю, лицом не старались.
Володя работал в «Московских новостях»,
Писал об аэробике.
А Саша преуспела в языках,
В семейной педагогике.
Егор возглавил телевидение,
Володя – газету «Коммерсант»,
И вместе основали «Общую газету»,
Чтоб убирать всё лишнее,
Используя талант,
Нести скорее истину обманутому свету
Из Фонда Горбачёва, где переводится
«Вперёд»-«назад».
Егора нет уже давно на белом свете –
Он посвятил себя, как мог, политике, Останкино, газете.
И всё, что делал он, наверное, продолжат дети.
Он научил их правилам и жизни.
А игры с той самой подростковой их поры,
Когда между ракетами волан
Почти не падал, а летал навстречу ветра;м, снегам,
Дождям и солнечным лучам.
Бывало, Боб его ловил,
или отец помочь спешил.
И мать с улыбкою Джоконды, наконец,
Добавит ловкости и сил.
И баба Ксения со скрюченной спиной
Давала всем ответ прямой.
Я помню к Саше на последний звонок
Отец бежал, сбиваясь с ног.
И Вову под ру;ку водил.
Вот так детей своих любил,
Пока на белом свете жил!
А может, и сейчас с небес
Им шлёт привет, заботу, множество чудес.
Так, скорей всего, в бескрайнем мирозданье
Есть Голубь, как волан, – приносит весть.
И легче здесь нести свой крест,
Менять местами «да» и «нет»,
Пока хватает мест,
И видеть в небе чей-то перст,
И получать совет, и получать ответ
На все земные «да» и все земные «нет».
Передо мною две ракетки,
Волан порхает, словно в клетке.
А упадёт – кто подберёт?..
Или его дождём зальёт,
Ветра;ми в неизвестность унесёт,
Снегами где-то заметёт.
Передо мною Саша, Вова,
Рядом их пёсик Боб –
Я вспоминаю снова, снова...
В памяти ведь нет команды «стоп».
Павел Иванович идёт, опираясь на палочку,
А в жизни – на Клавочку.
Она предпочитала лавочку,
А он – движение для активности и для общения.
Взгляд красивый, безмятежный;
Голос тихий, голос нежный;
Все чувства – в скрытой живости.
Он мне протягивает руку,
Я тоже подаю, как другу,
Приветствую кивком супругу,
А дальше мы идём по кругу
Сердцами, мыслями, ногами,
Всё выражая лучшими словами
Или открытыми, как небеса, глазами.
Павел Иванович – милейший,
Может быть, даже старейший,
Неспешно идёт, опираясь на палочку,
А в жизни – на супругу, любимую Клавочку.
В шапке цигейковой бежевого цвета пирожком
Поздоровается он с нами шепотком.
И беседы за беседами пойдут,
Как весенние ручьи, со звоном потекут.
И мы сделаем опять за кругом круг
И расстанемся, не встретившись
На белом свете вдруг.
Ох, и вредная старушка Надежда Кравцова!
Силится что-то сказать изо всей своей мочи!
Она смахивает на Огурцова из «Карнавальной ночи».
Глазки хитрые, улыбки ехидные;
Острый нос и такой же у неё подбородок.
Раскусила ядовитость её языка я,
Неопытный в жизни ребёнок.
Как встретит меня – ничего не скажет,
Глазом моргнёт, цокнет языком
И пальцем куда-то поманет.
«Я Вам не собака!» – говорю я ей.
Так было много-много дней.
Она шагала в «Правду» походкой скорой,
Всегда она бывала скрыто недовольной.
У неё была Татьяна – дочь,
Быть может, вредная точь-в-точь!
В шесть лет прочла «Войну и мир» –
И вознеслася на Памир.
Дай Бог, чтоб духом вознеслась,
От гонора не раздалась!
Вывеска, обёртка, страз...
История подобная на первый раз.
Старушку помню на рабочем месте –
В «Правде» у памятника Ильичу.
Она мне цокает в привете,
А я задумчиво молчу.
«Как строить коммунизм в таком настрое,
И строит она хоть что-то вообще?!» –
Соображала я сама с собой.
И будет ли построен вскоре коммунизм –
На любом щите обещанный повсюду
Рай земной?!.
Виктор Сергеевич Чижов.
О нём скажу немного слов.
Он часто по улице Правды шагал,
Нас с дедом, идущих тихонько, встречал;
По-взрослому руку мне пожимал,
Серьёзные вопросы всегда задавал.
Дочка у него была, по-моему, Нина,
Подарена мне ею книга:
Соколов-Микитов «В лесу». –
И подпись есть, такая тёплая,
Что хочется не раз прочесть!
Я вижу всю природную красу:
Цветочки, птиц и зверушек, –
Весь этот мир ценней игрушек!
Я очень радовалась книжкам:
Не только текстам, но картинкам.
Открылась чудная природа! –
Я со страниц вдохнула столько кислорода –
В лесу в любое время года!
И не помеха мне погода!
Вспоминаю человека серьёзного в очках,
Взрослое его рукопожатие.
Что о нём сказать ещё хоть в двух словах
На доброе прощание?..
Однажды роль Деда Мороза
Он в моей жизни сыграл.
Такая волшебная доза –
В открытке, что он написал.
Были те строки рифмованы
Коллегой и другом деда,
Были они заколдованы
Светлой душой поэта.
Часы на открытке блестят серебром,
Стрелки к двенадцати подходят.
Строки в открытке сверкают стихом
И в памяти след оставляют.
Мне Дед Мороз прислал привет
И похвалу за все успехи.
Поздравленье передал с мешком мой дед,
Одевшись в новогодние доспехи.
Я вспоминаю снова, снова
И добрым словом, и без слова
Виктора Сергеевича Чижова.
Сергей Соколов с отчеством Кутузова –
И фамилия боевая русская –
Был в «Правде» секретарём парторганизации,
Руководил коммунистической авиацией,
Не ошибался в навигации,
В серых сте;нах пользовался рацией.
Он был добродушен и спокоен,
Всегда общителен и скромен,
Голос тих и голос ровен,
Мыслями, как в армии, был строен.
Он улыбался мне, протягивал конфету,
Когда спешил в свою газету.
Он мягок был и был улыбчив,
Душой красив, не хмур, не вспыльчив;
Учёбою моей интересовался,
О поступлении в институт справлялся.
Крупный внешне и крупный внутри –
Все черты мне в нём были милы;.
Николай Яковлевич Воробьёв
Ходил тихо, говорил тихо,
А чаще обходился без слов.
Зато шумела его «воробьиха» –
Хлопотала о семейном гнезде,
Покупала, готовила, всё убирала –
Проходила её жизнь в суете.
Дочь Наташу, внучек Олю, а до этого Машу
Тётя Женя пряником и незаметным кнутом воспитала,
Вес свой большой никогда не сбавляла,
Всем хозяйством на славу она управляла,
Зависть и сплетни умело скрывала,
Улыбкой недоброе маскировала.
У Наташи лисьи глазки, на языке – красивые сказки,
Во взглядах – ласковые маски;
Косметика и украшения, под ними –
Достоинства и прегрешения.
Девочки Крыловы летали молча,
Не восхваляя никого и не пороча.

Страница 4
Мне шесть лет. Тяжёлый грипп, и я в постели.
Я дышу, но еле-еле.
Бураны, вьюги и метели.
Союз озноба с жаром в теле.
Ёлочка наряжена. Лампочки горят.
Проходит час за часом, и день за днём идёт.
Скоро Дед Мороз таинственно шагнёт.
Он все болезни сразу посохом смахнёт,
Как бородой волшебною тряхнёт!..
Я и сегодня вижу глобус, маятниковые часы...
Издалека я слышу голос той Зимы-Красы.
Книжка о еноте и книжка «Ёженька».
Уже не жарко мне и не морозно,
А просто тёпленько.
Семьдесят шестой наступил...
И семнадцатый поверх двухтысячного
Где-то уже пробил.
Вспомнить хочется в год Петуха
Всех в жизни петухов.
Слетит же с кончика пера
О каждом пара слов.
Резиновый, уютный, надувной...
Я в него, как в собачку, играла.
Всегда он был рядом со мной.
Я грустила, когда друга не стало.
В нём виделась мне болонка,
Хоть с собакой несхожестей много:
Крылья, клюв и гребешок
И числа, конечно, ног,
Перья, шерсть, язык, зубок
И, конечно, разный мозг.
Схож, пожалуй, только хвост
И, быть может, близок рост.
У обоих есть бородка,
Смотрят оба очень бойко,
Издают различный звук
В каждом – свой животный дух.
Развеселились петухи на шторах
В комнате, где я жила,
Будто бы на вольных просторах,
А не там, где четыре угла.
Ветерок забегал в окошко,
В солнце собирая всех:
К большому петуху – большой,
За крошкой – крошка.
Из сада слышу петушиный смех.
Я вышла. Перьями устелена дорожка,
Окончена потеха из потех,
Пора и отдохнуть теперь немножко!
Петух – огонь, петух – светило,
Петух – драчун, петух – боец:
Таким уж даром природа наградила!
Петух – мужчина, молодец!
Бородкой важно тряхонёт
И клювиком коснётся.
Он никогда не упадёт,
Он даже не споткнётся.
Петухи – на ухоженных избах,
На красочных роскошных теремах,
Как хозяева стоят на крышах,
Возвращая порядок в домах.
Ранним утром петух просыпается
И будит всех остальных.
Всей душою он распевается,
Исцеляя повсюду больных.
Вдаль уносится звонкое пение:
Среди птиц петух – первый солист.
И приходит ко всем вдохновение –
Птичий мир голосист.
Выйдешь в сад, петухом разбуженный –
Настоящий концертный зал:
Природный народный заслуженный, –
Всякий вхож в него – стар и мал.
Если нищ, нездоров и убог –
Здесь всем одари;т Творец радости – Бог.
Начинается день с петуха.
До него вся природа тиха.
Невозможно прожить без греха,
А кому-то – с грехом без стиха!
Пушкинский и леденечный петушок...
Ерофеевские Петушки,
Красный пилотный гребешок,
Бородки, словно флажки.
Из соседнего дома пожилых лет
Мужчина с декоративным петушком,
Задумчивый интеллигент, шагает чинно
Со своим дружком. Петушок сидит
Подмышкой – смирный «пионер»!
Идёт хозяин с передышкой:
Он пенсионер!
Оба движутся без слов и звуков,
Подходит в кассу их черёд
Оплаты всех продуктов.
Петух следит, чтобы никто не обсчитал
Хозяина его. Он продавца бы заклевал,
Наверное, всего. Порядок сам не нарушал,
Тихонечко сидел,
Как все вокруг, всегда молчал,
Хоть петь петух хотел.
Петушок – птица важная.
Красотой и силой горит
На ёлке игрушка бумажная,
Перед глазами стоит.
Петухи не взлетают в небо,
К солнцу они не летят,
Выглядят всегда волшебно,
Видят мир, пока все ещё спят.
Петухи украшают землю
И всем подают пример.
Полёт – в душе петушиной! – Верю:
Земля ему не предел!
Мне хочется иметь его пёрышко
С головки, спинки, грудки, можно, с хвоста.
Как на ощупь приятна бородушка!
Чудо-птица – близка и проста.
Поймать бы пером петушиным
Всю вокруг радость!
Шагать по строкам с морозным скрипом.
Взять улыбку солнца и задумчивость неба;
облако сахарное и луну – подобие хлеба.
Утолять жажду небесной влагой
Умываться студёным ветром
Насыщаться багровой красной
И дышать белым цветом.
Под музыку стойких птиц –
взгляды взбодрённых лиц.
Перу не хватает страниц –
Чудо всегда без границ!
Звезда – украшение вечности,
И вечность – во всей красоте.
Любуюсь до бесконечности!
Прекрасное – в его простоте.
Слова подобрать бы несложные,
Как зеркалом, отразить всё, что есть,
Пропуская все знаки дорожные,
По бумаге пером полететь
И на пространствах просторных
Дыханием всё прочесть.

Страница 5. Кошечкины
Кошечкины – нежная фамилия.
Чудо люди – Ирина и Сергей.
На редкость – душа единая.
Рядом с ними и теплей, и светлей.
Вместо сердца, будто, два солнца,
Не обжигающих и не холодных.
Радость духом невидимым льётся
из глубин, неизменно спокойных.
Репрессии и война промчались
 По их судьбам обычным.
И была к ним страна не мила,
Но они сбереглись Всевышним.
Друг для друга и для многих людей
они были прочной опорой.
Я вспоминаю их сильней и сильней
Памятью особенно доброй.
Сергей Петрович – есениновед и журналист-правдист:
В очках, с портфелем, очень чист, серьёзен,
Седовлас, крупномасштабен,
Неспешен шаг и лёгок след.
Сергей Петрович погружён в Есенина:
Он живёт, он думает и дышит тёзкой.
Этим он осуждает Ленина,
Наслаждаясь поэзией тонкой, но хлёсткой.
Природа поёт, словно плачет о человеке,
Его грехах и судьбе. Горе меж строчками
Прячет, держит печаль в себе.
Мастер сливается с воздухом,
К солнцу летит в небеса и пари;т в небесах
Вместе с соколом, воспевая леса и поля.
И краше становится – краше в мыслях
И чувствах земля. Хоть облита она кровью,
Слезами, по;том и всеми грехами,
Обласкана природа словами поэта
И критика-есениноведа.
Ирина Сергеевна – учительница:
Во всём проста, во всём – красавица,
Русской речи служительница;
Высока;, неполна;, нетонка;;
Ей в меру косметика нравится,
Ювелирные изделия, благоухание духов;
Улыбка белоснежная и звонкий голос с хрипом;
И строгая, и нежная, простая, интересная.
Она меня спросила, приду ль учиться к ней –
По-детски я сострила:
«Разрешит ли мама мне?..»
Уроки языка, литературы – с отдачей всей её души:
Выше не найти культуры, человека выше не найти.
Твёрдость – в мягкости, тонкость – в стройности.
В года;х нет разницы; мужество – в радости;
Любовь – в открытости, искренности, милости
Обычной и очень редкой личности.
Сергей Петрович и Ирина Сергеевна...
Эти люди остались со мной.
Редко так бывает, наверное, чтобы чужой человек
Был как родной. Если б мне посчастливилось
Начать путь земной, неземной –
Мне б хотелось быть с ними вплотную.
Чувствую, с ними чистого духа
Где-то когда-то по воле Всевышнего
Совместно глотну я.
Загадка сильных людей умами и сердцами...
Нам не понять структуры всей,
Не описать словами.
Я поняла, что кровь одна,
А дух у кро;ви разный;
Тянется душа к душе сама:
От всех путь этот – тайный.
Магнит срабатывает вдруг силой притяжения –
И с человеком рядом друг:
Мгновенное сближение!
Такое счастье у людей, такая благодать,
Без изыскательных идей; нам даже не познать.
Но это – чудо из чудес! – пусть чудом остаётся.
У счастья небывалый вес, коль дружба так даётся.
Без планов, без целей, гаданий, измерений,
Без суеты текущей, без всяких суеверий
И даже озарений, без предположений
Царит меж нами, но не всеми Дух Сущий:
Царит, не просто существует;
В душе – огонь любви и сердце торжествует.
;
ПОЭТИЧЕСКИЕ ЗАРИСОВКИ
Серебряный бор (страница 1)

Воспоминания за букетом кленов
Я жду из Ваших уст…
Не слышно ни сосновых стонов,
Ни веток хруст.

Таманская, сорок один,
Кусочек ничейной госдачи.
Весь Серебряный бор за ним –
Мой! А как же иначе?!.

В хлипкий домик промозглым летом
Съехались три семьи.
На террасе с мамой, папой и дедом
Отмечены два года мои.

Я везде оставляла следы:
На земле, на траве, на песке.
Я любила стоять у воды
И в мыслях нестись по реке!

На катере и на лодке,
Ногами – по мягкому дну,
По весеннему льду – без загвоздки, –
Я во всех ощущеньях тону!

Шейка селезня изумрудом блестела,
Утка кормила утят.
Я их погладить хотела,
А они с руки не едят.

Я брожу, брожу по пескам,
Собираю с азартом камни:
То симпатичный – здесь,
То необычный – там…

И каждый удивляет чудесами:
Гладкий, рябой, блестящий…
Кварц, базальт и сталактит,
По-своему манящий,
Как бирюза, как малахит...

В природе ценно всё:
Янтарь, гранат и – что на них похоже...
Рубин – в кольцо,
А для дорог – прочнее и попроще.

Я не могла сказать «вода»,
И потекла слеза.
Всё получилось лишь тогда,
Как началась гроза.
Ох, у природы страшен лик! –
Гремит, сверкает, льёт...
И вот в какой-то чудный миг
Так повернулся мой язык –
Совсем легко два слога
Сложились вдруг в простое слово.
Улыбка на лице, в душе – комфорт:
Успех! – И нет других забот.

К берёзке подбегаю,
Зову по-детски: «Бу!»
Глажу и ласкаю
По тонкому стволу.
Шепчет мне берёзонька
Листочками, серёжками,
Ей подпевает сосенка
Звенящими иголками.

А вот «музей» служебных дач
Москвы, России, мира.
Везде – покой, но где-то – плач:
Чума во время пира.
Здесь всякий жил:
Кто сочинял донос
И кто его отверг.
В том состоит весь парадокс,
Что той особой часто был
Один и тот же человек.

На пригорке над рекой
Скромненький домишко:
Может быть, недорогой,
Поскольку без излишка.
Со всех сторон тот теремок
Открыт ветра;м,
Но ближе он и к небесам...
Кажется, его берег
Один лишь Бог.

Я помню Севу, Илюшу, Наташу,
Живущих на даче ребят.
Добрым словом их близких уважу:
Все перед глазами стоят.

Правдисту встретилась ежиха.
Он искал, во что её поймать.
Она ушла мгновенно, тихо,
Детей кормить и охранять.

Ветер бушует над бором
Падает со скрипом сосна,
Жалуясь ветру с укором,
Что жизни она лишена…

Воздух Серебряного бора...
Кто вдохнёт его вместе со мной?
Кто память хранит без укора,
Для кого зима здесь казалась весной?

Всё покрыто опавшей листвой,
Распускается зеленью память,
Словно луг прорастает травой –
Той, что в жизни пришлось увянуть.

Мы идём по ковру осеннему:
Вместе идти теплее,
Предавшись чувству детскому
На сказочной аллее.

Чувства свежие здесь оживают,
Как подснежники, после зимы,
И метели весну напевают,
И осенние хмурые дни.

Снег искрится, лёд сверкает:
У природы свой задор.
В разных убранствах мелькает
Наш любимый Серебряный бор.

Серебряный бор серебрится
То инеем, то росой.
Прозрачной водой струится
И нашей прозрачной слезой.

Серебряный бор – это чудо:
Воздух, река и лес.
Глазу и сердцу всё любо:
И не надо других чудес.

Сквозь туман Серебряного бора –
Силуэты уплывших времён.
Скоро, по-космически скоро
Мы продлим вереницу имён.

Сквозь серебристые нити осенних дождей
Вижу лес, вижу дачу и тех же людей,
Словно прошлого века года,
Отсюда не ушли никуда.

Зелёного цвета дача.
И зелёного цвета листва.
Снесено, снесено моё ранчо!..
И пожухла в том месте трава.

Для кого-то отцветёт, для других зацветёт
Пышным цветом Серебряный бор.
У меня же душа всё поёт и поёт
С тех давних летних пор.

И поёт не смолкая душа
О жизни, о памяти, вечности.
Я ищу, я иду не спеша,
Шаг за шагом иду к бесконечности.

Мне и в холод здесь очень тепло,
И во тьме даже слишком светло,
Потому что дом родной здесь –
И не треть, и не пол, а весь!

Серебряный бор – это солнце
За облаком, тучей и серостью дней.
Сердце бьётся – не разобьётся,
Не обожжётся и не остынет
В мире теней.

Я вхожу в Серебряный бор
И чувствую, что он меня любит.
Он помнит меня с давних пор
И, наверное, уже не забудет.

Я вижу Серебряный бор,
И со мной беседуют деревья.
Я сердцем веду разговор
И сердцем ловлю вдохновение.

Серебряный бор – не серебряный
И даже не золотой.
Серебряный бор – божественный,
Хотя он обычный, простой.

Песок, не весь просеянный,
Через жизнь мою –
Серебряный бор, Серебряный,
Как я тебя люблю!

Бродить бы, бродить по песочку
И камешки снова искать!..
Присесть бы на мягкую кочку –
Мысли искрами высевать!..

Подобрать бы звуки поэтично:
К камешку, песчинке, капельке реки!..
Сложить бы поэму лирично
И без последней строки!..

Чтобы дышалось каждой строкой,
Каждым препинанием знака,
Чтобы чувства лились рекой
И не было горько и приторно сладко.

Я гуляю по Серебряному бору
Много-много лет спустя.
Я вхожу в ребяческую по;ру,
Словно неразумное прошлого дитя.

Хочу обнять берёзку –
Русскую красу, –
Пролить хотя бы слёзку,
Как в первую грозу.

И хочется мне вспомнить
Здесь первые шаги,
Рябинку в реку бросить,
Чтоб разошлась круги.

И пусть вода струится
Дождём, рекой, ручьём.
Пусть слово отстучится
Ловким языком!

Протяну серебряные струны
Меж берёзой, рябиной и сосной.
Звуки шашек, ягод и серёжек чу;дны,
Особенно в мелодии одной.

Я послушаю ноктюрн, сюиту и прелюдию
На концерте матери-природы:
Музыку весёлую и грустную,
Будто я иду, иду сквозь годы…

В Серебряном бору всё бесценное:
И мотылёк, и воробей, и собака...
Всё красивое, всё полезное
И без малейшего брака.

Я помню здесь пельменную
И бублики особые,
Газеты ежедневно,
Троллейбусы удобные.

Серебряный бор – мой серебряный мост
Из двадцатого века в его продолжение.
Он монолитен, надёжен и прост,
А под ним – движение, движение, движение…

Не встречу я Ивановичей
И не узна;ю внуков..
Не встречу Матрёну-буфетчицу...
Лишь в отзвуках серебряных звуков
Может быть, мне кто-то померещится...

Гладь воды ценнее серебра
И смола, блестящая на солнце,
Инеем покрытая трава
И зелёные листовки на морозце.

В мире нет ничего серебряного,
И нет ничего золотого,
Кроме металла временного
И, как железка, простого.

Серебряные блюда, серебряные ложки,
Кресты, медали, деньги,
Из золота нашлёпки:
Кулоны, кольца, серьги…

Я помню лютою зимою
Старичка-моржа:
Умывшись утренней водою,
На берег вышел чуть дыша.

Он весь от холода дрожал,
Как не дрожат осины!
Но силой воли поражал
К здоровой жизни.

Глядели все сперва со смехом
И замолчали вдруг...
В теле тонком, теле ветхом
Такой скрывался дух!..

Когда-то плотью защитил
Он целую страну:
Не ел, не пил, изранен был
И побывал в плену.

При виде ледяной воды
Охватывает дрожь
Тех, у кого с года;ми не лады
И даже молодёжь.

Что ему морозное солнце?!
Что ему ветер и лёд?!
Всё переживётся! –
Закалка всё перетрёт!

А может он исхудал так
В наших «родных» лагерях?..
Не забыть тот промёрзший барак,
Труд с лопатой и жизнь на одних сухарях...

Встаёт порой перед глазами
Дрожащий посиневший старичок.
Какими он прошёл стезями,
Лишь знает Бог…

Как жили здесь те,
Кому сегодня чуть меньше века? –
До заката – в бодрящей воде
После рассветного бега.

Гайдаровский герой
Всех поднимал ребят
На все спортивные соревнования,
И, может быть, порой
Сильнейший тот заряд
Обл'егчил каждому земные испытания...

Сколько же мальчишек
Мужа;ми стали?!.
Энергии излишек –
На укрепленье стали!

Конечно, хочется узнать,
Как всё свершалось?
Чем приходилось наказать
За лень и за усталость?

И было ль поощрение
Вслед за успехом?
Кто мог бы рассказать мне,
Что унесла река и что сковали льды?..

Как всё узнать извне,
Чтобы узнать внутри?
Как перейди тот мост,
Непроходимый, как Арбат?

Ни во второй, ни в сотый год
Не повернуть назад!..

Соединение времён возможно в мыслях,
А чувства веером всё смахивают прочь
Длина не в километрах и не в милях:
День был как нынешний, точь-в-точь!

И те же заботы, и те же событья.
И люди похожи и непохожи.
Таянье снега, набухшие почки.
Осенние листья...

Сегодня – всё то же, всё то же, всё то же:
И не сложнее, увы, и не проще...

Слышу снег хрустящий.
Слышу лист звенящий.
В Серебряном бору.
То едет царь Тишайший.

Едет поутру,
Едет на охоту
В чудесную погоду
В чудесные места.

Я слышу стук копыт.
В карете царь сидит.
Вокруг леса, леса...
Царь смотрит в небеса.

Меж лебединых облаков
Он видит хищных соколо;в.
Нацелил Алексей ружьё:
О, Боже! – Он попал в крыло!..

Я опускаю много слов –
Не увеличить бы грехов!
Слышу, слышу я манок:
Но судья всем только Бог!

С охоты – на обедню,
С обедни – на вечерню.
И с богомолья – в сон,
А утром по веленью –
Опять на царский трон.

Потомкам о себе –
«Охотничий дневник»:
Пусть знают о судьбе,
Пусть видят целым лик!

Пусть знают, почему
Не видно соколо;в.
Вглядевшись в вышину,
Заметят ли орлов?..

Иль во;роны среди воро;н,
Кружащие над падалью
Так низко над землёй,
В грязь ударявшими и клювом, и крылом,
Туда же тоже лезут напролом.

На соснах с налётом серебра
Лежит помёт.
Его бы снять давно –
Никто не идет.

Топчут люди Серебряный бор.
Но он, как металл, не чернеет:
Стоит могучий с давних пор
И духом не беднеет.

Растеклась по со;снам
Золотом смола,
Наряжено всё Богом,
В том числе кора.

А роса – живая
Чистая слеза.
От ценного алмаза
Не отличат глаза.

И воздух здесь эдемский,
Прозрачностью красив –
Нектар с небес полезный.
То правда, а не миф.

Он льётся, льётся в душу,
В частицы бытия.
Он орошает сушу,
По;ит как дитя.

Хочется побыть в уединении
В Серебряном бору,
И написать произведение
Однажды поутру.

Рассказ или поэма,
Стих, очерк...
Какая в чём тема;
Мало ли слов и много ли точек,
Отточены ль рифмы,
Помянуты ль фирмы,
Или сложилось узорной мозаикой
Множество звуков поющего сердца
Или лепится всё пластилинной прозаикой.
Куда же ведёт невиди;мая дверца?.. –
В творчество! – с апломбом сказать.
В дурачество! – немножко слукавить.
В мудрость! – так много не взять.
В себя! – ничего не исправить.

Воздух Серебряного бора...
Надышаться никак не могу!
Нынче осень и зима уже скоро:
Всё утонет в холодном снегу.

Всё прижмётся к земле, как к подушке,
И застынет, и уснет новорожденным сном.
Словно в уютной избушке.
День понесётся за днём.

Кротики, суслики, мышки-норушки –
Как в бункере, в лабиринтах своих.
Муравьишки, букашки и мушки
Спрятались в травах сухих.

Дождь оборвал паутинки –
Вуаль госпожи-природы, –
Ветер пригнул былинки,
Словно король – народы.

Грибники ещё ищут чернушки,
Опята и другие грибы.
Птички уже ищут кормушки
В поисках хлеба, крупы.

Я – в тебе, мой Серебряный бор.
Ты во мне растворён упоением.
Я веду с тобой бытовой разговор,
Угощаясь твоим вдохновением.

О, как сладостен миг!
Окунуться в ветра над тобою
И вглядеться в божественный лик,
Духовному предавшись запо;ю.

Здесь сердце к жизни так теплеет,
Что оживает высшая мечта.
И всё во мне благоговеет.
Здесь – семена цветов лечебных для души,
Здесь – влага для укоренения.
Меж прошлым и летящим нет межи.
Здесь, как в раю, царит безвременье.

Дом отдыха «Серебряный бор»...
Буфетчица Мотя – весёлая, добрая тётя.
Дефицитные лимонные дольки.
Как хобот слона, макароны.

Всё – в копилке с детских пор:
Ясная погода. Чу;дная природа.
Под санями – хрустящие корки.
Мудро шумят старинные сосны.

Всё помню с семидесятого года.
Хотя были невзгоды с тех пор
Очень глубо;ки и до;лги,
А радости – слишком то;нки.

Помню восьмое марта...
Под ногами – скрипящий лёд:
Тревога, но больше отрада –
В девяносто первый памятный год.

Треснет или не треснет –
Таянье уже началось.
Звук ухо немножко режет,
Но всё в тот день обошлось.

В проруби демократы купались:
Те, кому далеко до старости,
Закалялись и собой любовались,
А народ подавал им сладости.

Телевидение – тут как тут;
Радио, газеты, журналы.
Все дифирамбы поют
И хотят их спасти от опалы.

Вот бы из проруби всех в Кремль ввести!
Вооружить от врагов пистолетом!
 С ними все тяготы вместе нести
И зимой, и весной, и летом.

Гонимые, праведные, голодные –
В жертву себя отдают:
Выдержат во;ды холодные,
А после наступит уют.

Март – месяц свежих ветро;в.
Дальше – пахать и растить.
Август – время плодов.
Зимой – в тёплой берлоге жить!

Все сомнения, тревоги и радости
Привожу в мой Серебряный бор.
И, бывает, ложусь от усталости
На яркий осенний ковёр.

Даже листья на земле здесь не вянут –
Не хотят отживать свой век.
Будто чудо какое застанут
Навеки не сомкнувшие век.

Развернутся новые листья
Той же формы, окраски и запаха,
Той же младенческой свежести
И с чувством паденья без страха.

Дерево рождает, бросает, рождает…
Падает в какой-то момент.
Всё природа в отход превращает:
Ничего в ней вечного нет!..

Всё вышло из праха
И в прах обратится
Одним дуновением зимы,
Но Божьим движением всё народится:
Деревья, травинки и мы…

Так и в жизни не должно быть сомнений,
Что жизнь – чередованье шагов:
Выдохновений – для вдохновений.
И бодрости – для пробуждающих снов.


Серебряный бор. Журавлик (страница 2)
В Серебряном бору если мини-зоопарк.
Мы с журавликом ласкаем друг друга.
Вдруг крылом он делает взмах:
Может, генетически, может, от испуга.

Сидит красавец, сидит один
За сеткою, за рабицей.
А он с природою един:
Всем телом к небу тянется.

Над ним – такие же, как он,
Чудо-журавли.
Он видел, словно сладкий сон:
Они уже вдали.

Затрепетала вся душа,
И крылья подняли;сь.
Себе он шепчет, чуть дыша:
«Смирись, а ну, смирись! –
Пусть не дают летать крыла;м
Двуногие созданья!
Недаром. Свыше их телам
Посланы страданья!..

Они, несчастные, мечтают
Когда-то превратиться в нас:
Так пусть же души очищают! –
Убог их внешний фарс!

Детей так мило просвещают,
Поймав меня в силок.
Иконы им грехи прощают,
А Бог от них далёк.

Внушают детям доброту,
Ко мне их подводя.
Увидят в чадах пустоту,
Чуть погодя...

И дети будут, как в тюрьме,
Не жить, но умирать.
И предадутся кутерьме,
И жизнь начнут терять.

Быть может, вспомнят обо мне:
Как я в расцвете сил
По человеческой вине
Гнёздышка не свил.

Не видел мать, не знал отца;
Над миром не взлетел.
И журавлиного птенца
Я так и не имел!..

И их похвалят, как меня,
И выгонят, во всём виня,
Во всём их обманув.
И дети деточек и те,
Которые за ними следом,
Конечно же, забудут в суете,
Что мир весь только Богом ве;дом».

Мой журавлик, тихий и смиренный.
Наша жёсткость и нулевой заряд друг к другу –
Не потому, что образ жизни спешный,
А потому, что мы подвержены испугу.

Не хватит денег – отощаем,
Задержимся – и опоздаем.
Сладкими словами пресытились давно,
Мыслями меняться, видать, нам не дано.

Нам не дано курлыкать
Высо;ко в небесах,
А льстиво лишь мурлыкать
В улыбках и слезах.

Мы ласкою не нежим,
А мы наотмашь бьём.
Друг другу ухо режем
И сердце жжём огнём.

Мы добрым словом мучим,
Друг друга учим, учим
Почти без передышки.
«Плывёт в тоске необъяснимой»
Журавлик надо мной:
И свет вокруг неугасимый
Над чернотой земной.

Кто превратиться в какую птицу:
В синицу или в журавля?
Каждый птицей состоится,
Имея два крыла.

«Плывёт в тоске необъяснимой»
Сын дворника и правнук графа:
Купается первый в жизни красивой,
У второго – богатство и слава.

В тоске, в тоске необъяснимой плывёт
Гнилое человеческое древо
Веками каждый Божий год.
Качнувшись вправо – качается всё больше влево...

Ночь. Уснуло всё. Я сплю. Журавлик спит.
Все вещи спят, все существа, творения...
Духовный мир на всё печально зрит –
Ни днём, ни ночью нет успокоения.

И близка, и далека от журавлёнка родина:
Людская в том вина.
Так будь в себя, журавлик, погружён!
Чтобы умом превосходить цыплёнка.
Каждая минута учтена
И не должна пройти без толка:
Ум вырастает только в себе самом.

Журавлик, ты проживаешь в одиночестве:
Оглядываясь по разным сторонам,
Ты можешь на том сосредоточиться,
Что не дано понять другим умам.

Весь мир ты можешь охватить на месте,
А не в полётах на огромной высоте –
Один, ни с кем не группируясь вместе,
Постигнуть истину в мечте.

Мечта бывает той затеей,
В которой суть отражена.
Блеснёшь какой-нибудь идеей,
А ей – бесценная цена.

«Плывёт в тоске необъяснимой»
Журавлик надо мной.
И свет вокруг неугасимый
Над чернотой земной!

Под влиянием И. Бродского (страница 3)
«От окраины к центру»
Любая дорога ведёт:
Человек подневольный идёт,
И летит подневольная птица.

Всё вышло из праха – в прах обратится.
«Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает»
И до суда запирает.

Вошедшие в Царство Небесное
Друг друга найдут.
Для мира земля – плоскость тесная,
Потому все сферической встречи так ждут.


И. Бродский «В тот вечер возле нашего огня...» (страница 4)
Я представляю Серебряный бор...
Ночь. Воздух холодный-холодный.
Ёле-еле горит костёр.
Конь прискакал голодный.

Он – чёрный-пречёрный. Его не видать:
Ни гривы, ни глаз, ни копыт.
Он всадника хочет себе выбирать –
Молча стоит и сопит.

На белом коне все хотят гарцевать:
Чёрный, увы, не в почёте.
Он принялся даже вовсю танцевать:
Так он мечтал о работе!

Мечтает не только о жёстком седле
 Или о мягкой попоне.
Его силуэт потерялся во мгле –
Ночью всё в одном чёрном тоне.

От всякого прячется любовь и забота
Может, конь чёрный найдёт себе во мраке кого-то?

И. Бродский «Всё чаще чувствую...» (страница 5)
Душа моя – мастерская,
Творческая артель,
Вдыхает чистоту и, выдыхая,
Набросит шарм и на кривую ель.

В ней туча не схожа с бомбой
И гром – не взрыв; сверкание – не замыкание.
Изба на снос покажется хорошей
А на лице убогого возможно ликование.

И страшный зверь красив собою,
И не опасен никому ничуть.
Всё обойти со всех сторон своею стороною
И выбрать из всего божественную суть.

Душа моя летит, летит, как птица –
То на дачу, то в Серебряный бор.
И рождает птенцов синица,
А журавлику нужен простор.

Вылетайте буквы, слова!
Лети, запятая!
Я живу, выдыхая весь мир,
И весь мир, осторожно вдыхая.

Под впечатлением И. Бродского (страница 6)
Я чувствую себя чёрным конём.
Я всадника выбираю себе.
Под тусклым городским фонарём –
Возле костра во тьме.

И будут ошибки, и будут потери,
И поиски будут не раз,
Пока не пойму я, что в жизни повсюду
Только изысканный фарс.

Под влиянием И. Бродского (страница 7)
Всё чуждо в доме новому жильцу...
Потому так часты перестройки.
Хотя день ото дня жизнь движется к концу,
Стремятся люди увеличить сроки.

Начав всё перекраивать с нуля,
Уверен новосёл, что свой проект закончит.
И крутится бедняга, как юла,
Пока его судьба не упокоит.

Мой дом постоянный – Серебряный бор –
В памяти, мыслях и чувствах.
Я в нём укоренилась с детских пор:
Не знаю мест на свете лучших.

Я так влюблена в Серебряный бор,
Как может никто из здешних,
Которые, поставив высокий забор,
Не видят красот и болезней.

Не видят засохших навеки ветвей,
Ногами истоптанных трав,
Стволов без коры и рядов голых пней,
Не поймут, как здесь много отрав.

Воздух отравлен звуками грешными,
От грубости стонет земля,
Река не обновляется водами вешними,
Зелень сгрызает тля.

Любимый мой дом, Серебряный бор,
Нас не осталось почти,
Влюблённых в бесценность твою.
Некому вычистить накопившийся сор
И нежную встретить зарю.

Кто же умоется чистой водой
Из бегущей Москвы-реки?
Кто пробежится вместе со мной
И пойдёт за камнями в пески?

Кто разделит с синицею хлеб и крупу?
Кто Серую шейку погладит?
Никто не протопит нашу избу:
Никто её даже не знает.

Пройдут мимо бубликов, мимо газет,
Мимо дома сорок один на Таманской.
Наш простыл уже след,
Спустя тысячу лет,
Но нас память крепи;т анатомической связкой.

Под влиянием И. Бродского («Холмы», «Ты поскачешь во мгле...», «Два сонета», «Исаак и Авраам») (страница 8)

Из болота, из низины
Путь проложен к вершине горы.
«Смерть – это только равнины.
Жизнь – холмы, холмы».

Чем выше потребность взобраться,
Тем меньше риска упасть,
Поэтому надо стараться
В себя дух непрерывно класть.

Здесь, на грязной от луж плоскости, –
Нажива, обман, тюрьма,
Место брани, разврата и подлости.
На земле еле избы стоят.
А на мерзости растут терема.
Воздух засо;рен человеческим выдохом,
Кровь – на траве, а убийца – в кустах.
Этикет суетой бесконечною вытравлен,
И не видно цветов ни в полях, ни в садах.
Церковь театральностью лишь развлекает,
А наказания не исправляет.

Я вхожу в Серебряный бор:
В нём я ближе всего к небесам.
Если не находить в жизни гор,
То приходится мчаться в тумане
«по бескрайним холодным полям».

Гектор сражён стрелой Ахилла,
Аякс погиб от меча своего –
Нет, не оружие обоих убило,
А духа войны естество.

И Гектор поплыл по водам бегущим,
И Аякс устремился за ним.
Все мы едины грядущим:
Своим ли путём, не своим,
Или падём мы под Везувием,
Станем ли жертвой утех, –
Всякий исчезнет каким-нибудь случаем:
Конец ожидает всех.

В Серебряном бору случилась большая беда:
Остались те годы уже вдалеке –
Бросилась знакомая с моста,
Желая утопиться в реке.

Соседа удушила сигарета.
Страшен алкогольный угар.
От греха человеку не видно света,
От греха человека покидает надежда,
Вулкан – в душе и в разуме – пожар.

Любая жизнь превращается в пепел:
Пока, это только пока…
Кто мечту о вечности взлелеял,
Тому и жизнь, и смерть не стра;шна и легка.

Родители должны посвящать ребёнка Богу,
Умерщвляя с детских лет грехи,
Ухаживать духовно понемногу,
Вливая чистое в новейшие мехи;.

И эта чистота удержится, не загрязнится
И будет обновляться частотой –
Душа в колодец превратится,
Блистая чистой красотой.

Чаду позволять, что Господу угодно.
Чтоб он нуждался, как в новом вдохе,
В соблюдении Божьего Закона
И на горе, и в впадине, и на крутой дороге.

Чтобы по рельефу он шагал свободно,
Не оступаясь; упав, вставая па пути,
Дыша духовностью просторно,
Он мог идти, идти, идти…

Идти осознанно, не слепо,
Зная, что следует за чем.
Взметнув крылом однажды в небо,
Он на земле оставит свой Эдем.

У родителей много лишнего страха
И сомнений, какую же выбрать ребёнку дорогу.
Авраам, любя всей душою Исаака,
Готов был отдать жизнь его Богу.

Тоска и покой – преходящи.
Тоска над покоем – тревожна.
Покой без тоски – чище.
Тоска без покоя – безбожна.
Покой над тоской – успешен.
Покой над покоем – безгрешен.

Два всадника одной человечьей души
То вровень ступают, то обгоняют друг друга с лихвой.
Скачут, будто боевые мужи,
Блестя то кинжалом, то золотою листвой.

То ссорятся и разлетаются прочь,
То сходятся в храме души.
Как разойтись им снова помочь,
Чтоб не засели в глуши?

Серебряный бор, изгони же тоску,
Освежи мои биотоки!
Я у тебя не останусь в долгу! –
Посвящу тебе новые строки.

Приюти же меня, мой Серебряный бор,
На минуту, на миг, на момент.
Ветром вымети весь накопившийся сор
За десятки умчавшихся лет.

Под влиянием И. Бродского (страница 9)
«Огонь, ты слышишь, начал угасать»
Огонь угасает везде:
В печке, свече и костре.
Огонь остаётся в мечте
И – с темнотою в игре.

Блики света – в глазах,
Искры света – в делах,
Радость – даже в слезах
Бенгальским огнём сверкает.
Только с душою в небытие
Из сердца огонь убегает.

Свет – это тень от огня.
Пепел – невзгоды, грехи и ошибки.
Серебряный бор, приюти же меня
Там, где дрожат осинки!

И душа заиграет переливами чувств,
И огонь освети;т столько красок!
Об Эдеме споют сосна, одуванчик и жасминовый куст.
Серебряный бор, я гуляю на твоём карнавале без масок.

От салюта на солнце, в реке и листве
Я в сознании лучину зажгу
И в клубками запутанной судьбе-суете
Огонькам рассмеяться смогу.

«Глаголы»
Мы, люди, словно глаголы:
В настоящем, ушедшем и непришедшем веке
Движемся толпой, а думаем зигзагообразно,
Ведём бесконечные споры.

Мечтаем об инопланетном спустившемся со звезды человеке,
Мы отрываемся от земли и живём грязно,
Мы спрягаемся вместе, а мыслим в одиночку.
Или не мыслит никто вообще,
А мыслит тот, кто пишет хоть строчку
И у кого хоть что-то лежит на душе.

Рождаемся, бытуем, идём к небытию,
Строим, разрушаем, оставив пустоту.
От нового мы склонны часто к нытью,
Мы не умеем видеть в дефектах красоту.

Памятник чему-то небывалому,
Памятник разноразрядному одиночеству!
Человеку от реальности усталому,
Головой склонённому, как к подушке, к творчеству!

Под живыми лежит мёртвым грузом земля,
Над живыми плывут облака.
Живые, как глаголы, уходят в дела,
Пока, это только пока...

Под влиянием И. Бродского («Стихи под эпиграфом») (страница 10)
По подобию Божию создан человек,
И идёт он по жизни с крестом.
В другой руке держит стек –
Скот погонять хлыстом.

От рождения – к концу, по пути распинаясь
Во всех испытаниях за грехи и ошибки,
Вверх подниматься стараясь,
Хоть и почвы бывают зыбки.

Бык рождается и живёт до убоя,
Траву тупо жуя на лугах,
Ни с кем ни о чём не споря –
В одном или разных стадах.

Если бык бьёт хлыстом человека,
И человек отдаёт свой дух –
Не может быть хуже века,
Когда поменялись местами скот и пастух.

Страшен, страшен в жизни тот миг,
Когда человек отшвырнул свой крест.

Под влиянием И. Бродского («Песенка о Фёдоре Добровольском») (страница 11)
Невольно погибшим друзьям –
Чёрно-белый цветок
И печали, и памяти.
Так направил их Бог
По опасным стезям
Героизма и просто случайности.

То ли надобно их отделить от живых,
То ль в обратном – весь смысл?
Может, нужен им передых,
Может, миру – гармония чисел?

Не грустить, не роптать,
Философски принять
Величайший Закон над законами.
Никто не идёт – это надо понять –
Путями всю жизнь добровольными.


Под влиянием И. Бродского («Проплывают облака...») (страница 12)
Проплывают облака, проплывают...
Я смотрю на них снизу вверх.
Убывают годы, убывают:
Дел земных не переделать всех.

Мысли плывут чередой,
Чувства ныряют и выплывают,
Тонет беда за бедой.
Земные шаги убывают.

Жизнь забита пустой суетой
Минуты – для полезного дела.
Солнцем весь день залито;й:
Оглянусь – а оно уже село.

Не упустить бы теперь уж закат:
Он может быть тоже лучистым.
Перебрать весь жизненный склад
И оставить пространство чистым,
Чтоб за облаком прозрачным полететь,
Опуститься вдруг в воздушной неге,
Больше ни о чём не сожалеть,
Запирая двери все навеки.

Проплывают облака, проплывают:
То в тучу, то в звёзды зайдут.
И дела земные отбывают
И когда-то, наконец, пройдут.


Под влиянием И. Бродского (страница 13)
Встретятся Пушкин, Ахматова, Бродский...
Поэты разных времён России.
И родится мир духовный, не плоский
В новой эпохальной стихии.

Ямб не отвергает хорея,
Рифмы переливаются перламутром,
Кто-то добавит немножко елея,
Кто-то украсит творенье ажуром.

Маяковский шагнул бы, наверное, в рупор,
Кувыркнулся бы северянинский ветерок,
А какую бы думу Лермонтов надумал?
Признала бы Барто, что есть на свете Бог?..

«Унылая пора!..» – опять сказал бы Пушкин.
«Мне нравится...» - пропела бы Марина.
Высоцкий прохрипел бы:
«Давайте всё разрушим!»
А кто-то пройдёт наискосок,
Быть может, мимо.

Гиппиус сочиняла бы в среднем роде,
Окуджава затянул бы про авеню,
И было бы много народа
В очереди за новым меню.

Поэтическое «ассорти» –
Тончайшее восприятие мира:
Жанра не возвести,
Не возвести кумира.

«Мы теперь приходим понемногу...» –
Может быть, Есенин прошептал.
Слава, слава, слава Богу,
Что Господь такое чудо дал!


Под влиянием И. Бродского (страница 14)
Когда сидишь в тюрьме –
Кажется, навеки.
Хоть видишь, за решёткою в окне –
Идут на волю зэки.

(«Сонет»)
На дереве птичка сидела.
Вдруг кто-то ветку срубил.
Неужели сердце не болело
От того, что живое убил?

Нежное из клювика пение –
Скрипучая железная пила.
Райское наслаждение –
И бытовые дела.

Нет, в саду не будет больше солнца,
Если нет его хоть чуточки в душе:
Приголубить своего питомца,
Пристрелив лесную дичь уже.

Человек по замыслу –
Не тиран, не царь,
Заботливый хозяин:
Он с природой будто пуповиной спаян,
А живёт почти как варвар –
Без божественных законов и без правил.

(«Фонтан»)
Скрипит телега. Гудит мотор.
Ребёнок плачет.
А у меня в душе такая нега:
Ветер шелестит...
Только кузнечик скрипачит.

Слышу топот копыт
И не слышу забиванья гвоздей.
Слышу шуршащий лист,
Шум осенних дождей.

Слышу шуршание ежа,
Шорохи в муравейнике,
Не слышу крик мятежа,
И не слышны мне сплетники.

Хруст веточки услышу я
И песенку бутонов...
Услышу крики журавля
Раскаты громов...

Природу слышу я –
  Не человека.
Я слышу скрип сосны –
Не слышу дровосека.

Под влиянием И. Бродского (страница 15)
В небе Рыба божественна:
Поэтичны глаза, хвост, плавники…
В тарелке рыба разделана –
Нужны лишь вилки, ножи,
Чтоб на полу не валялись очистки.
Я любуюсь живыми созданиями,
А не яствами ресторанными.
Одна и та же рыба –
Разные фирмы, цены, визитки.
Живой товар – будто золота слитки.

(«Топилась печь»)
В огне всё освещается, всё согревается.
И вот сгорает бревно.
Луной всё охлаждается,
Не исчезает вечное…

(«В распутицу»)
Земная жизни – распутица,
Размытая река:
То нога оступится,
То телегу не сдержит рука.

И нет прямой дороги,
Её не отыскать:
Невзгоды и тревоги
Надо отшагать…

(«К северному краю»)
Северный жгучий край –
Памятник бунтарям…
Памятник сухарям...
Вижу проволоку, барак и сарай.

А вообще, северный край –
Это сказка:
Морозец гладит солнце,
Солнышко-мороз.
Оленья упряжка несётся
Мчатся весёлые лайки
Краснеют щёки и нос.

Природа ближе к Богу,
Чем грешный человек.
Хожу в лесу подолгу,
Где нет людских утех.

Зимою может умилить
Невзрачный мотылёк:
Развеселить и удивить
Быстрей, чем огонёк.
Его пыльца заметнее ладони,
А крылышко нежнее
Девочки, только рождённой.

Под влиянием И. Бродского (страница 16)
(«1 января 1965 года»)
Человеку нет подарков от волхвов –
Будь сам подарком!
Избавься от грехов!
Себе и всем ты станешь благом.
Тебя Бог жизнью одарил недаром,
А чтоб хватало наслаждаться этим даром.

(«Из школьной антологии»)
Вспомнить бы всех одноклассников:
Их лица, их судьбы:
Неудачников и праведников,
Тех, которые глу;пы,
Тех, которых не видно без лупы, –
Все они милы и все они любы.

(«Послание стихам»)
Выйдут ли мои рифмы – не рифмы в свет?..
Они уже на белом свете.
Прочтёт их кто-то или нет
В журнале и газете?..

А может их судьба поспать в шкафу
И подремать в диване,
Пока я рядышком живу,
В углу моей спальни?

Они лишь изредка напомнят,
Что где-то рядом.
От брошенности вдруг застонут,
Зальются лаем.

Я их поглажу, перелистну, перечитаю,
Спать снова уложу,
Хоть отпустить на волю,
Как голубей, мечтаю.

Но некуда лететь тетрадным стро;кам –
Неволю им терпеть
и жизнь в режиме строгом!
Стареть им суждено:
Желтеть, дряхлеть, мудреть и обновляться,
Лицом морщиниться,
Душой укореняться.
И в чём положено иметь
желанье исправляться.

Под влиянием И. Бродского (страница 17)
(«Фонтан»)
Вожди уходят, уходят с ними тени –
Закономерное явленье на земле.
Уходят не навечно, а на время,
Чтоб побыла немножечко земля в тепле.
Чтоб смыли всё дожди и освежили влагой,
Чтобы снега засыпали
Следы продавленности в почве или – тонкости.

А после успокоенности –
Явление воскрешённости –
И всё начнётся с чистого листа...
Опять по-дружески или кровавой дракой –
Зависит от направления перста.
Сосредоточение внимания на собственной внешности отвлекает
От наполнения жизни содержанием.

(«Прачечный мост»)
Пустая квартира. Зеркало.
Влюблённый в своё изображение.
Рыбак у мостовой без улова,
Глядящий в своё отражение.

Скука – в жизни бесплодной,
Как и несчастье – в жизни бездомной.
Лицо всё больше морщится
В воде, в стекле, в себе.

И жить всё меньше хочется,
Поскольку жизнь – в труде.
Пустота легка, да человек с ней нищ.
Скука тяжела своей бесплодностью.
На первый взгляд – и благодать, и тишь,
Но жизнь невыносима бестолковостью.

Не мыслить, не чувствовать, не созидать –
Недвижно ждать чего-то
Или без ожиданья прозябать
С заката до восхода –
Пока ветра; не унесут
Все годы жизни,
Пока все годы не уснут
Навечно в тине.


Под влиянием И. Бродского («Одной поэтессе») (страница 18)
Много направлений в искусстве,
Да одно имперское сознание.
Каждый  прибывает в буйстве
От чужого творчества и чужого призвания.

Всякий  считает, что лучше сложил,
Глубже раскрыл, эстетически тронул,
Все пороки тонко обнажил
И всех других, как надо, понял.

Была б культура более богата
Без уколов перьями в азарте.
Все траву; жуют, как стадо,
И каждый с Духом в собственном контакте.

Мысли – на изысканность
Ещё невыдуманных форм
И содержаний –
А не на высмеянность
Чужих идей и очертаний.

Пусть каждый мозг уловит свой момент,
А сердце – свой флюид,
И всё сплетётся пусть и не в шекспировский сонет,
А в ненадёванный прикид.

Всем хватит места на подиуме,
Никогда не будет тесноты!
Разные востребованы вкусы в социуме,
Как разные цвета, творящие цветы.

Под влиянием И. Бродского (страница 19)
(«Зимним вечером в Ялте»)
Зима в морских краях –
Чу;дное видение!
Представить трудно,
Невозможно описать...
Так надо ль выставлять
В стихах на обозрение
земную человечью неприять?..

Лучше зайти в природу Ялты,
Чем в кабак.
Полезней созерцать морозные закаты,
Чем нюхать сквозь рифмы табак.

Искусство – уход от реальности
И в реальность возврат.
Так пусть в нём не будет пакости! –
И грех пойдёт на спад.

(«Остановка в пустыне»)
Мистика. Вера. Господь.
Общее – духовная сфера, не плоть.
Только от Бога – созидание
Со Дня сотворения.
От всех прочих божеств всегда –
Разрушение.

Заманчивость, как мышеловка:
В душе и сознании – ломка.
Лёгкость сознания – самовозвышение.
Жизнь без запретов –
какое обольщение!..

Сила – в самообладании,
Потому что жизнь – страдание.
Нести с радостным терпеньем свой крест –
Не будет тьмы, а будет свет.

Церкви строят и разрушают.
Плоские крыши вместо куполов
И купола, как плоские крыши.
Всё в одночасье решают
Без мыслей, без чувств, без слов
На самом верху, не ниже:
Снести, построить, снести
И оставить пустырь.
Храм как святыня – мыльный пузырь.
Вера – в подсознании, ученье – в разуме,
Дух – в личности, власть – со спекуляциями разными.

Вне церкви возможно познание,
Молитва и служение –
Радостно, искренне,
Без внешней патетичности.

Может быть, разрушение храмов –
Удар по язычеству?
И не сто;ит так страдать
О ветхости сознания –
Примитивное внимание к излишеству
Внешних форм без содержания.

Если бы внутри укоренялось бы всё лучше,
то и оболочка удержалась бы снаружи.
Стоит ли переживать,
Что облупилась краска на прогнившей до;ске? –
Ра;вно, что пустота в изысканной обёртке.

Из души не вытравить ничем
Всё, что прочно в ней сформировалось.
Так зачем же ей навязывать, зачем,
Всё, что ею без борьбы сдавалось?

Повторений не миновать,
Пока тело не станет храмом,
Пока вере не суждено стать
Краеугольным камнем.

(«Второе Рождество»; «Речь о пролитом молоке»)
Неужели снова случится потоп?!.
Землю зальют океаны, моря и реки,
И никто воде не скажет «Стоп!» –
Не помогут знания и деньги.

Разольётся влага по Вселенной,
И утонут люди и грехи.
И никто рукой своей железной
Не остановит катаклизм страшенный,
А взмолится: «О, Боже, не губи!»

Но Божий гнев достиг предела:
Пора очистить землю от грязи;!
И Богу нет как будто дела
До уничтоженной стези,
До остановленной оси.

Но, если всё вокруг становится грехом –
И жизнь, и смерть, и «до», и «после»,
И кто ползком, и кто верхо;м,
И кто в тюрьме, и кто на воле.
Уйдёт ли мир под воду,
Сгорит ли от огня, –
Не сделает погоду
Для завтрашнего дня.

Что суждено Законом,
То произойдёт.
Ни под каким уклоном
Ничто мир не спасёт.

Фатальность. Неизбежность.
Греховность и... конец.
А мне по сердцу – вечность:
Я вечности певец.

И власть не та, и жизнь не та.
Ветер злится, и погода хмурится.
И чаще слово «нет», чем «да».
Жёсткая от варки курица.

Воспоминаний разных, хоть отбавляй.
Стучат в сознании и сердце.
И слышится протяжный лай
От туда, куда закрыта дверца.

Доносится тяжёлый плач,
А хочется услышать смех.
И пусть подскочит снова мяч –
На сей раз только без помех.

И к тигру снова я вхожу,
А на слонёнка не гляжу.
И обезьянку усажу –
Фотограф щёлкнет прямо.

От тигра быстро убегу,
Встряхнусь на свежем воздухе.
К нему я больше не пойду –
Не засорить бы лёгкие!

(«Открытка из города К.»)
Вещи – руины человека:
Так стоит ли их беречь?
Каждого ждёт омега.
И реликвиям придётся отлечь
Вслед за последним хозяином,
Совершившим уход от наследства,
Не произнеся напоследок завещательную
Устную речь; не вдавившего в бумагу
Печать, чтобы спасти невинную вещь.
Что её ждёт теперь? – Бездомство, картечь или печь.
А может, она попадёт под безжалостный меч..
Хозяин последний для вещи – единственный из потерь.
Вещь ожидает бесчинство,
Вещь ожидает убийство.
А может быть, усыновление и через него – спасение.

Вещи помогают помнить
Людей, события и что-то важное.
Может быть, долг свой исполнить,
Не совершить что-то страшное...

(«Памяти Т. Б.»)
Самоубийство это грех,
Но в случаях далеко не всех
Есть выбор между продолжением и окончанием.
Бывает так, что вопреки всем чаяниям и покаяниям;
Всем извинениям, прощениям и исправлениям,
Грезит человек своим исчезновением.

Быть может, человека уже убили,
Да только об этом уже позабыли.
Помнить бы добродетели убиенного!..
И знать бы убийцу дерзновенного!..

(«Письмо генералу»)
Я бы не стала писать генералам
И рассказывать им о безобразиях в армии и стране. –
В званиях и орденах – обиралам,
Пребывающим ради денег в войне.
;
СЕМЕЙНАЯ САГА
О время, лютый враг всего,
 щадить не хочет ничего.
 Иван Долгоруков

Добрая память – всем,
 кого уже нет на земле.

Благодарность – всем,
кто рядом.



Предисловие

Мы из рода Орловых. Нас очень много. И время летит – и мы летим, обязательно залетая в Кусково и приземляясь в нашем родовом имении «Орловские высоты», для встречи друг с другом. Приглашаем всех желающих разделить с нами «тихие подмосковные вечера» высокой русской культуры, философских бесед и воспоминаний за уютным семейным чаепитием с простыми кулинарными изысками. Вы получите большое удовольствие от прогулки по нашей дубовой роще: она становится шире и крепче с каждым поколением нашего рода. Вы сможете посетить музей Орловых: он по сей день пополняется достойными экспонатами.
Итак, добро пожаловать на Гостиный двор имени Якова Орлова!

«Деда, почему у тебя только один глаз?» – спрашивали внуки моего прапрадеда Якова Орлова.
«Я вытащил и спрятал мой второй глаз, чтобы он всегда видел вас: помогал в добрых делах и наказывал за нерадивые поступки», – остроумно, мудро и поучительно отвечал многодетный отец, в том числе Надежды, матери моего деда, его четырёх братьев и двух сестёр (Лидочка и Ниночка умерли в раннем детстве от инфекционной болезни).


Ксения, жена Якова, стало быть, бабушка Сеня (так её вспоминал мой дед), читала им, внукам, сказки царя Соломона.

Читайте сочинённый мною монолог моего прапрадеда Якова Орлова, обращённый к его дочери во времена её детства и ко всем нам, следующим за Надеждой. Неожиданно началось повествование не от моего имени. Будто и правда я писала под диктовку прапрадеда его изложение мыслей, чувств, событий и встреч. И будто только в конце, напоследок, он дал мне слово, предоставляя возможность моей прабабушке в детстве услышать меня о моей жизни в возрасте, близком к полувековому, и о некоторых воспоминаниях из моих уст. Вот такая неуправляемость творчеством!..
А мы хотим всегда получать от автора ответы на все вопросы, изучая настоящее произведение искусства. Он и сам, может, не знает, как, почему, для чего и о чём он это и именно так написал. Я не понимала, зачем талантливая Зинаида Гиппиус пишет стихи от мужского имени. И вот мне, писателю-обывателю, дан тот же опыт.
Полезного и приятного всем путешествия по обычной жизни обычных людей любого поколения.

–1–
Быть из рода Орловых – большая честь и ещё бо;льшая ответственность.
Кусково – чудесное место недалеко от Москвы. Я слышала в детстве от деда об их временах детства. Но ещё до их появления на божий радостный свет жили там бабушка Ксения и дедушка Яков Орлов. Были у них дочки Надя, Варя, Маруся и Аня – очерёдность неведома мне. Был ещё Петя – птенец в орловском уютном гнезде. Может, ещё кто народился у этих обычных людей, ведь много тогда бывало рождённых на счастье детей. Женщины боялись аборта, пред Богом держали честь. Поэтому случалось в семьях детей не перечесть. И жили все очень просто – питались, чем Бог пошлёт; ютились несложно, работали целый год. Представляю, как Ксюша деток растила, хозяйство вела, мужа любила и на;божной очень была.
А Яков имел всего один глаз почему-то, но зорким, ох, зорким он был! В будущем внукам своим говорил, а, может, ещё и детям: «Я вытащил глаз, чтобы видел он вас, когда нет меня рядом. Ни одна ваша шалость, мои милые дети, не скрыта от строгого глаза! И даже когда глазик на мне уже спит, тот, второй, начеку – он за вами следит. Главное – будьте умны и послушны; в жизни – красивы и благодушны; будьте добры и злу непокорны; будьте удачливы, но будьте и скро;мны! Люби;те учиться, люби;те трудиться, чтоб за ошибки не поплатиться! Нас слушайте, птенчики, взрослых орлов: всё выполняйте, ребята, без слов! Мы вас научим, как надо летать, твёрдо и плавно крылья держать. Жена моя, Ксюшенька, чистая душенька: не только всё делает дома, но успевает вам даже читать сказки царя Соломона. Смотрит на вас ласково всегда двумя глазками, а я уж – поочерёдно, чтоб вас не спугнуть, осторожно. На мне глаз, глядящий на вас спокойно, а спрятанный надёжно – смотрит за вами дотошно. Всё знает о вас ваш батюшка, дорогие мои, Петруська, Маруська, Варю;шка, Надю;шка и Аннушка! Научит вас матушка вышивать, кулинарить, домашний очаг создавать, а я научу тебя, Петя, взрослым мужчиной стать.
Ждёт меня нынче Гостиный мой двор. Надо идти! – Вдруг завязался какой-нибудь спор.
Пока идёт ваше детство, я вам готовлю, ребята, наследство. Вы передадите его детям; будут жить они здесь каждое лето – и вспоминать одноглазого деда! А, может, я их ещё увижу; внучачий смех озорной услышу...
Но мой глаз будет тоже за ними поглядывать и – за детьми их детей; и – всё дальше и зорче: на весь род мой орлиный!.. Не забудьте об этом рассказывать своим птенцам, пока они – ещё в гнезде: побольше – обо мне да и о Ксении тоже! Пусть знают, что глаз способен им помочь в делах полезных, но он накажет и отгонит прочь прасына моего, мою прадочь, ужель к добру кто станет не пригоден, проявится в поступках да и в мыслях мерзких: я тоже буду опозорен, а имя-то «Яков» – библейское, на современный лад... И так мне хочется, чтоб род мой чинный не искусил ползучий гад! Хочу, чтоб процветало благородие и порождало плодородие! Хочу, чтоб каждый мой потомок был собой богат! Пять дач я оставляю! Пусть каждый ваш ребёнок после меня и вас посадит здесь дубок! Пусть в землю бросит желудо;к дитя, сойдя с пелёнок и сделав первые шажки: медленно растут дубки! И не всегда взойдёт росток – пусть кинет снова желудок! А коль за жизнь зацепится крепыш – пусть трудится над ним малыш до пенсионных лет! Берёзу, липу, клён вырастить намного проще, но я же мудрый пра;дед: дубовая нужна мне от потомков роща! Я не даю дармовое наследство: пусть каждый трудится здесь с детства! Чтоб лень не одолела вдруг и не испортил близкий друг! Чтоб Пётр и все в роду мальчишки по жизни шли, как фишки; чтоб каждый был и смел, и чист, скромен, удачлив и не горд, в военном деле преуспел, столярничать умел. Чтоб каждый был: как камень – твёрд, как голубь – прост, как змей – хитёр, само собой, умён и старшим отдавал поклон.
Несите перед Родиною долг! И помните, всё видит Бог да спрятанный мой глаз! Вот всем мужчинам – мой наказ! А вы, девчата, вяжи;те, шейте, кулинарьте, уют держи;те, детей рожайте! В меру их ласкайте, в меру развлекайте, больше полезного для жизни давайте. Эстетику, этику в них развивайте, о прочитанном с ними всегда размышляйте. Ребусы, шарады, кроссворды, загадки – всё для памяти и для смекалки! Я завещаю: в шахматы с ними играйте, мирным спортом детей укрепляйте; Библию пусть позна;ют, песни поют и стихи непременно читают. Математику надо любить; верно писать и говорить; игрушки клеить, сшивать, лепить, – нечего деньга;ми в потехах сорить! Полезна еда, заодно и скромна;; одёжка опрятна, по-русски проста. Ножка боса;я, косынка и сарафан; мальчику – брюки, а к брюкам – кафтан. Под брюками я понимаю обычные трудовые штаны – до дыр в них сеят и пашут, в заплатах они и в пыли. Всё приобретёте, когда урожай соберёте: и пышный пирог испечёте, и костюмчик сошьёте, и в копилку монетку забросьте! Помощь потомку и хороший урок: наполнив котомку, копеечку – впрок! Праздники, семейные даты всегда отмечайте, подарки дарите, всех угощайте! Услышу и я ваш радостный смех: после трудов веселье – не грех. Вином не туманьте глаза и мозги: я вас накажу одним взмахом розги;! Ох, и сделаю я из потомка котлету, коль не будет поко;рен он Якову-деду! Маленький день рождения: каждый месяц ребёнку – подарочек и на добрую память – задаточек.
Надя, моя Надежда, ты серьёзна, умна, своенравна; как многие дети, совсем непотешна: властной, хозяйственной быть тебе до;лжно! Ты, моя милая дочь, как сухарик! Для равновесия пусть будет твой муж – на;божный, тихий и мягкий! Ты – счетовод: детей считать – со счёту собьёшься! Много их будет, но рожать ты не бойся! Поскольку ты по натуре – сухарик, пойдёт у тебя, как по маслу, за мальчиком – мальчик! Пара девчат промелькнёт – вскоре Бог их Себе заберёт! Видится мне, что твой благоверный супруг отрадно работает в сфере услуг. Именитый есть в Москве ресторан – он называется «Славянский базар». Во всех проявлениях будет твой муж примерным; очень спокойным, а, впрочем, зачем быть ему нервным?!.
Счастье узнаете с первым ребёнком. Он в лет десять трудиться начнёт почтальоном, а в будущем станет известным фотографом, возглавит отдел самой главной газеты. Ме;ньший на год, его брат: вижу на нём ордена и медали (на предыдущем и последующем – тоже, но на этом особо заметны награды). Пройдёт пару лет, уже привычней тебе и проще – третий увидит белый свет. Он моряк, писатель, журналист, но не поэт. Он – романтик-реалист. Кстати, ему так будет судьбой дано – всех братьев пережить, но до восьми с нулём не докружить. В двадцатые годы вам напоследок – два орла! Вижу всех пятерых: из них – трёх полковников. Вижу всех своих орликов! Кстати, фамилия будет у них тоже птичья, как и моя, величья: не воробей, не чиж, не синица и, боже упаси, не попугай!
Все к тебе будут слетаться, а ты всех, важная птица, встречай! Да, муж твой, чую, – из моего отряда... Летай с ним по жизни, летай! Ты – орлица, гордая птица: надо тебе с таким же гнездиться! Не ястреб, не филин, не сокол, а коршун – пара тебе! Да, коршун, пожалуй, коршун – счастье в твоей судьбе! К петуху не подлетай, воробья отгоняй, павлина не замечай, не млей от соловья; не лови, дочь моя, журавля! Не долбись в скворечник, да и дятел – грешник! У страуса совесть – в песке, у павлина – на языке! Голубь не для тебя, поскольку ты не голубка: любить будешь крепко, но не чутко! Нет, не подойдёт тебе голубок – неласковый у тебя, Надя, роток! А мужчины падки на уста, когда они сладки, даже если душа пуста и голова не в порядке! Не принесёт тебе удач ни стриж, ни перепел, ни грач! Не заглядывайся на щегла и дрозда, на красногрудого снегиря! Будь разумна, скромна; и горда; будь всегда и во всём мудра! Жизнь прекрасна, но очень трудна: продолжай меня слушать, будь так добра! Мимо – кулика, мимо – индюка, мимо – глухаря!.. И гусь тебе не товарищ! А лебедю шейку ты взглядом сломаешь! Попадётся те;терь на току; – не уделяй вниманья дураку! Поползень, удод и козодой не одарят благой судьбой. Коршун, рязанский Егор, – вот, кто войдёт в Гостиный мой двор! Вот, кто гнездо потеплее совьёт, вместе с тобою птенцов принесёт. Жаворонок пусть звенит: кроме песни нужен ещё и быт! О чибисе внучка твоя пропоёт: что улыбаешься – время придёт! Пусть дети твои растут, как в строю; пусть отдыхают в этом краю; слетаются стаей на сретенский двор: вы будете ждать их – ты и Егор!
Над сноха;ми так нужно парить, чтобы и высоту сохранять, и крылами не бить; упаси боже, клювом кого-то коснуться, звуком в ссору вдруг окунуться!
Дорожи бесценной получкой: внук с внуком, внучка с внучкой!
Сыновьям будь заботливой матерью – сердцем встречай, уютом и скатертью! По делу – жури, с теплотою сердчай, с птенцами их не кружись, но иногда выручай! Каждому в клювик гостинчик засунь; кто слишком приблизится – тихонечко дунь! Дети – в строю, внуки – в строю: помни, что я тебе говорю! Правда, внучек один будет слаб на головку да и телом, как косолапчик: полвека проживёт этот мальчик. Прощай его, Надя, жалей, угощай; будь взглядом добрей и душою теплей! У остальных – всё как у обычных детей: к ним относись без особых затей, надо им становиться взрослей! На орлят-коршунят мёд устами не лей; крылом одинаково согревай сыновей! Куда ж им лететь?! – Только на сретенский двор, хоть будет Рождественка и Хуторская, Измайловский парк и Серебряный бор!
У твоей матушки душа нараспашку. Мне жалко её, бедняжку! Помни, что ты – орлица: в ласточку, в курицу не дай бог превратиться! И птицей другой не смей притвориться! С коршуном ты сохранишь орлиный свой нрав: своих не отдашь и чужих не нарушишь положенных прав. В сыновние гнёзда никогда не летай, на лад свой орлиный их не сплетай!
Из «Правды» и Министерства, из Генштаба и Морфлота, и даже оттуда, где за преступниками идёт охота, – отовсюду, с любого места, будут слетаться к вам ваши с Егором птенцы-молодцы;: это будет Законом! А в выходные, когда закрыты все министерства, все вместе слетятся и с ними семейства.
Братья в шахматы будут играть, петь военные песни и отца в домино развлекать. Я вижу такую сервировку стола: заглядятся соседи и прохожие все со двора. Блестит и играет на солнце посуда – ложки да вилки, роскошные блюда. Лёгкое плещется в бокалах вино: кто-то с восторгом смотрит в окно. На подносе стоит и смотрит ввысь «Наполеон»: монументальный торт тобою испечён. Все смотрят на него и произносят тост – увы, не за тебя, увы, не за отца, не за себя, не за жену, не за птенца, а
за грозного железного вождя, всего из стали без человечьей капли. Для солидности – будут усы и акцент не с родной Руси. Ловкий охотник на лучших людей! Стрелять-то начнёт ещё бородач...
Сад мой кусковский, сказочный сад, проглотит тебя этот страшный пират!
Хорошо, хоть не тронет орлят ни бородач, ни усач, ни кукурузный сеятель, ни пятизвёздный деятель! У следующего – на лбу настоящая клякса. Ой, моя дочка, узнаешь и Буратино, и Карабаса, но ключиком никому никогда не добраться до вашего наследства – моего орловского орлиного глаза! Встретится тебе кот Базилио: не дай обмануть нашу фамилию!
Первый вождь после царей – и Кащей, и Бармалей, что придумает Корней. Не найти на свете злей, но всех людей покажется добрей: вот это, Надя, всего страшней! Ему воздвигнут мавзолей. Я вижу тот январь – люблю смотреть я в даль... В ветра;х, в снегах, в холопских очередях чуть продвигаешься и ты на всесоюзных похоронах. Легко одетая от нищеты, голодная, живущая почти что без еды с тремя подростками и малыми детьми, с одним кормильцем... Да, можно подивиться!.. В такой мороз ты отморозишь, дочка, нос! Но ты пойдёшь бородачу и усачу сказать «спасибо» – за орлят, что до сих пор летят. От января до марта почти уж тридцать лет пройдёт. В тот день так много чистых и поддельных слёз, а позже уж пройдёт мороз после весенних вод по той же коже; и ты, не знавшая тех бед, вдруг содрогнёшься тоже…
–2–
Смотри, у берёзки какие серёжки – чу;дное какое украшение! Родится у тебя Сергей в последний день весны в году девятом. На свет он выйдет всех скорей; и фото сделает войны, и фото сделает семьи; и восемь с половиной лет во всю родню влюблённый дед, он будет с правнучкой твоей всё время рядом. Он будет вместе с нею жить и будет так её любить: решит он, Надя, учредить ей каждый месяц день рожденья! И в первый класс она шагнёт, отметят вместе Новый год; на Сретенке родившись – в Сретенье он отойдёт, первый твой сын, братом вторым, уйти так судьбою назначен. А мы с тобой уже оттуда поглядим, как будет опечален мир семейный, дружеский, служебный, прощаясь с ним, оставшись без него – не ощутить, не выразить всего...
Пора возвращаться в радостный май! Тридцатого родится у тебя Николай: мальчик резвый, поющий и смелый! Яркой внешностью будет всех впечатлять, без остановки – плясать, сто;ит только начать! А уж, как на гитаре он будет играть, затягивая о журавлях!.. Чудом он не лёг на боевых полях! Ни у кого такой ценой награды не блестят, ни у кого так слёзы в горле не стоят...
Он назван в честь деда, свата моего, и в честь двух императоров. Ещё почитаем такой же святой... Много, много в душе его яркого и очень горячего света и много разных характеров... Непростой сын второй, непростой...
И взлетит он однажды, уже немного седой... Прямо с крыльца – взлетел в небеса в день рожденья отца, оставляя всю семью и братьев всех в начале мая. И будет без него гроза, и капнет по нему слеза... И вновь пришедший День Победы затмит семейные все беды. Я вверх и вглубь небес смотрю: вспорхнёт мой внук внезапно к журавлю. Будет вспоминать его потомство, искать и находить с героем сходство. Таким вот был наш Николай...
А мы идём в пятнадцатый день и снова в май. Третьего сына скорей принимай! Владимир, как князь, крестивший Русь: крепыш и телом, и душой – как груздь! Моряк – по водным и житейским волна;м, бесстрашно идущий по сильным шторма;м; ещё один герой войны с множеством наград. Возглавит он ещё печать и воспоёт морскую рать в отважных книгах: ещё один от Бога дар! Он жить сумеет в нервах тихих, хоть бури будут бушевать. Москва, Суворовский бульвар, Дом журналиста: он будет там работать, управлять и место вслед за директором достойно занимать. Я вижу в салоне том чисто, радостно, красиво, уютно, разумно. Таким и сына твоего Владимира все будут знать: как это чу;дно! Он дольше всех на свете проживёт, последним братом он уйдёт в июне на семьдесят девятом. Ещё в трудах, он с Хуторской уедет на Полянку. Как, Надя, ми;лует меня, что внук мой сможет созерцать много-много лет, вставая спозаранку, величие Кремля и слушать бой курантов из окна. Будет в жизни благ и трудностей сполна. Он твёрдо по земле пройдёт – один из славных сыновей и ветеранов.
Владимир – настоящий патриот!.. На пенсии он проведёт лет пять – и будет он читать, и будет выходить в печать, и даже выступать. Вот я смотрю: телевидение, такое чудо, будет!.. «Добрый вечер, Москва!» – передача. Я гордостью горю, что мой внук в закате лет своих, и многих трудных и лихих, жизнь любит, мысль будит и всех сограждан мудро учит, как быть людьми, а не существами – учит простыми умными словами. Последним пятым орлом он исчезнет – солнышком красным потомков согреет и в памяти честью никогда не померкнет. Вижу: три Владимира на Красной площади: в мавзолее, в седле и в Кремле. Спасибо тебе, Господи, за счастье стоять на земле!
Какой холод! Лёд! Пурга! Ничего, придёт конец зимы! Доживём, дочка, до начала весны! Помнишь: «Гонимы вешними лучами с окрестных гор уже снега сбежали мутными ручьями на потоплённые луга...»? Будет сложено и серёжке ольхововой и Серёжке с Бронной. Появится тёзка реки Рейн. Фотограф Халдей запечатлит свадьбу твоей внучки: меж тем он будет одним из друзей, – вокруг Сергея я вижу много прекрасных людей. Сегодня хлопья падают и всё в снегу, но майские дни близки; – и полетят лепестки. Описать не могу, но будет песня «Яблони в цвету»: такую вдохнёт певец красоту!
Следующий, кого я вспомнил, с именем светлым – Евгений. В начале двадцатых, за две недели до января, сын предпоследний выйдет из тебя. Похож он будет на Егора – упитан, медлителен и мягок; он будет делать всё без спора; Плехановский институт закончит без больших заявок. Вот у него-то и родится мальчик – увы, не «с пальчик», – в день рождения отца. «Не последняя он спица в колеснице»: до полковника непросто дослужиться, от горя смахивая слезу с лица. За этого ребёнка вновь прошу: я боль его в себе ношу. Родится «косолапчик» в Победный месяц, в Победный год. Пусть каждый родственник по жизни с ним идёт! Он в детстве будет Гитлера изображать и Маяковского всем наизусть читать. Я назидаю – от сыновей  до правнуков твоих – с ним рядом быть, не обижать страдальца, а жалеть, помогать и любить. Всё буду видеть орловским глазом и накажу всех вместе разом за лень, за равнодушие, за чёрствость и жестокость к потомку моему, к такому же, как все, орлу. Он в муках тяжких проживёт; Бог в Рождество его возьмёт. В пятидесятый год Победы закончатся земные беды правнука, безвинного от рода неудачника. И был здесь точно Михаил, а может, и не бы;л...
До этого за десять лет, в год перестройки, сложит крылья в сентябре твой сын Евгений, жизнестойкий.
Вижу, в жарком июле второго числа в цветении липы, в гуле пчелином ребёнка последнего ты родила. Георгий Победный, а дома он – Юрий, как Долгорукий. И будет он, также как и Евгений, похож на отца своего внешне. Он будет красивым, высоким и стройным; в работе – толковым и, может быть, строгим; во всём – благородным, серьёзным и милым; очень культурным, может быть, слишком. Он будет и тёплым, и добрым, и умным –
орлёнком последним, особенно чу;дным. «Живые и мёртвые» да «Офицеры» – фильмы на все времена: в титрах, Надюша, в череде консультантов – фамилия сына дана. У кого-то из очень известных военных он начнёт адъютантом служить, а кончит полковником Генерального штаба. Ему не суждено дожить после шестидесяти десяток дней до года – здоровье будет очень слабо. В день сорок второй годовщины войны все будут особенно грустны;... Я вижу дома книг немного, но он их все прочтёт: большая редкость и интеллигентность!.. И будет у него славный сын Андрей. Полковником он тоже станет. По возрасту уйдёт из жизни внезапно, отца на семь годо;в быстрей. Угодно Богу только знать – Он знает!.. Был вдох без выдоха уже или до вдоха выдохнуто бытие. От смерти нет, как видно, протеже; она у каждого, кто в силах – вдалеке. Но вот – момент. Нет выбора:
нет бед, не будет и побед – куда-то сердце выпорхнуло... Орёл не может взаперти сто лет сидеть. Сердце вырвалось однажды изнутри, чтоб никогда не заболеть. Такая скорбная земная весть в пятнадцатый майский день. Когда всё будет жизнью цвесть, на душу грузом ляжет тень и смочится лицо слезой... А он уже орлом парит, достойный правнук мой – за волю крыльями благодарит своё же сердце. Куда же нам от горя деться?!.
От первых старших – две внучки, тёзки, Наталии с противоположными характерами: угрюмость и весёлость, лёгкость – твёрдость, колкость – шелковитость, замкнутость – открытость, смиренность и сердитость, душевность, скрытность, подвижность, застойность, застенчивость и откровенность... И так – до бесконечности... Но обе сходятся в благородстве, в честности. Достоинства и недостатки – на поверхности.
И век их укороченный, и встреча в вечности... И разговор неконченый в земной суетности... Не будет ни у одной, ни у другой духовной бедности, а ума у каждой девочки – палата. Надя, будь им рада! Я вижу твои обозначения: «большая», «маленькая» – для двухлетнего отличения.
А в июле у обеих – дни рождения: пятого и девять дней спустя по очерёдности их появления на свет. Разрыв в уходе – почти шесть лет в ином порядке. Они так будут спаяны, а друг без друга – так отчаянны!.. И на море, и на суше будут вместе до поры. Встретятся на небе души: снова вместе две сестры.
Надя, Надя... Дочка, дочка... В невозможности изменения дай, Боже, покой и дай разумение! Дай нам, Творец наш, мужество в посильном действии! И дай нам, Господи, умудрения в отличении возможного от невозможного достижения! Аминь.
Какой бы ни была жизнь, дочка, а в молитве – наша опорная точка. И мученики, и обыватели, и гении, и болящие, и властители, и дети, и старцы, –
всем всегда и во всём только держаться! Полетят с храмов кресты, чтобы не было красоты. И будет Слово начальное запрещено, чтобы в народ учение не шло. Взорвут Храм Христа Спасителя: спустя десятки лет опять поставят. А мавзолей мучителя как сотворят – так, видимо, на века; оставят, на всякий случай для лучшего правителя: ищи потом строителя! Да и на деньги век может выдасться бесплодным, холодным и голодным: не даст копейку на Хеопса народ безденежный, люд невезучий.
Смотри, мама твоя уже к третьим соседям свернула. За помощь не возьмёт и пятак. Она мне как-то шепнула: «Нашим детям тоже будут давать:
взамен ничего не просить и не брать». Вот так!..
Вижу твоё потомство: четыре правнучки без особого сходства. Старшая – тёзка императрицы. Кстати, символ России – двухглавый орёл. Вот она – наша орлица! А за нею в полёте – ещё три птицы. Дай Бог, чтоб были они все в одной веренице! Чу;дные праправнуки твои, как солнышко, встали: Георгий, Лев и Наталья. Вижу, вижу, их славных, на горизонте.
Твоё достояние – все в работе! Ой, маленькая – яркие рисунки создаёт и узорами мозаику собирает, и так много всего умеет и знает! Личико – детское, как у тебя, серьёзное; мысль – взрослая, а дело – толковое. Даже из пирожков Наташа получает творения культуры: дивные из теста лепит скульптуры! Буду видеть это дитя десятилетия спустя. Уже заметно, что ум идёт и вглубь, и вширь: горит, горит в душе фитиль.
Как важно, Надя, из простоты творить побольше красоты. Учи детей толково говорить; не запинаться, и пустую речь не лить, в болоте мысли не топить – культурными всегда им надо быть! Вижу рассказы, шарады, загадки, стихи и рисунки старших твоих сыновей. Они изменяют ложь на правду многих статей; пишут печатными буквами свои материалы, оформляя в газеты семейные недостигнутые никогда идеалы. Официально, всегда и во всём слышится, публикуется ложь; правды в любой информации – на «ломаный грош»! Это уловят и в скобках поправят кривду на правду подростковые твои сыновья. Я чувствую их отраду от детского творчества и избавления от взрослого вранья. Детские материалы – чистые идеалы... «Устами младенца глаголет истина»: от всякой лжи душа очищена.
Надя, Надя... Дочка, дочка... Буква и три раза точка... Бедные мои потомки: нет целых слов у них в котомке! Вижу, жизнь – всего лишь точка.
Детская передо мной ладошка, а на ней лежит устройство: нажимает кнопку крошка, даже пусть ещё неловко. То игру найдёт, то книгу, то получит письмо, то кому-то пришлёт. Время отдаётся мигу. Дело отдаётся «тику», а на «так» развеян мрак. Что желали, то узнали, а попутно – всё подряд: фильм любой, музей, театр; магазин и калькулятор; а с концерта вдруг газета промелькнёт одной строкой. К отдалённой точке мира подключается квартира; по Вселенной, ещё незаселённой, уже вовсю глазами бегает потомок резвый мой. «Теле...», а к нему – «ви;дение», «граф» и «фон»: всё там же, моя милая Надя!...
Это – пока что даже не сон! Правнуки и дети килограммы собранной руками и ногами макулатуры направят на повышение культуры, получив талон на ожидаемую года;ми книгу, не любую – какую власть пошлёт. Исчезнут автоматы телефонные и автоматы с водой газированной. Замкнётся каждый на одной кнопке. Вижу, как пылятся книги на полке. Никто не набирает циферблат: и нет звонков – и все молчат. Минута рубль бережёт: вряд ли сын к матери придёт, как будут приходить к тебе пять сыновей в любые дни, кроме, конечно же, войны. Они все вместе встретятся за шахматной доской. Владимир твой охвачен в старости тоской. Я вижу, как всегда друг к другу они спешат. Ах, Надя, Надя, не повернуть назад!..
Беседы, песни, игры – какая красота! С деньга;ми и без жизни: вот это – нищета! Смотри, у Льва Толстого – бумага, перо, гениальность; жена, много детей, а он ведь не может жить без гостей, в основном без таких же творящих шедевры людей. И твой дом, Надя, превратится в салон с рестораном с названием каким-нибудь красивым и важным. Подумай, как ты его назовёшь: «Горькая правда» или «Чу;дная ложь»?.. Я здесь открою «Орловские высоты»... Много у меня будет важной работы. Хочу здесь создать музей нашего рода: о потомстве моём дорогом забота. Мечтаю, моя дочка, чтобы у всех здесь была опорная точка, а не на бумаге – три раза после буквы. Второй глаз выскочит от их нецензурщины, уши глохнут и скалятся зубы: позорят Коршуновых, позорят Орловых, позорят себя опустошённым «я». Дачи завещаю с условием пожизненного обогащения Семейного Центра: у каждого появится с наследством и дело. Я отмеряю: за всеми – их мера. Есть любовь, есть Надежда, а будет ли вера?.. Конечно, и в вере должна быть разумная мера. Хочу, чтобы здесь читали лекции, поэзию и разные творения; благоухали специи; чтоб было вдохновение! Я вижу через кнопки английские сады... Буква и три точки – нет хуже нищеты!
Пусть ищут, ищут факты полёта всех орлов – и пишут мне трактаты из самых лучших слов!
Вот мы идём с тобой в библиотеку и видим по пути старичков, собачек, кошек, птичек, жучков, детишек... Любуемся цветочками... А они потеряют вкус к жизни за кнопками. Мы встречаем соседей и наслаждаемся приятной беседой. Они будут жить как глухонемые, утрачивая навыки былые.
Как мило посидеть на скамейке, покормить воробушка белым хлебушком, почитать газетки, а по дороге домой помочь чем-нибудь бабушкам, дедушкам! Не будет такой жизни, дочка! В спешке – буква и три раза точка. Люди исчезнут, роботы грядут. Ох, как мне эти знаки глаз и сердце жгут! Всю красоту заглушат в русском языке; себя разрушат, общаясь налегке.
Надя, Надя, к муравейнику близко не подходи, а то ненароком в него упадёшь! Правнучке твоей неразумной будет узнать невтерпёж, как устроена жизнь крохотных этих существ, находящихся в вечном неустанном движении. Ей захочется любопытными глазами пройти вниз через верх. Она задумает большое разрушение, но не успеет взять на; душу великий грех и стать жертвой безответственных потех. Ей твой сын Сергей, любящий и любимый дед, расскажет красочную сказку о доме муравьёв, не ведая о том, как много непоправимых бед случиться может от неправдоподобных слов. Ведь он же параллельно будет ей внушать, что плохо природу разрушать и надо труд чужой беречь. Но вера в сказку сильней, чем назидательная речь. Когда никто не видит, она возьмёт длиннее и прочнее палку с желанием перевернуть дворец вверх дном. Но в это время она увидит перед собой собаку, огромную чёрную лохматую: такую – испугался бы любой... Они, оторопев, смотрели друг на друга, как на статую. Из леса выскочит четвероногий друг; замрут два существа, как вкопанные, вдруг. Подаст собака лаем знак: не поступай с природой так! Спасётся муравейник от ребёнка, да и ребёнку запомнится надолго бег от собаки грозной вдруг через в сон уходящий луг июньским вечером, когда природа помахивает ветром, словно веером, и солнце опустилось на постель, спрятавшись за вековую ель.
На всю оставшуюся жизнь собака вызовет страх у правнучки твоей при встрече с крупными звериными «особами». Но друг, показавшись неосознанно врагом, вспомнится когда-то как верный на природный нюх и преданный в опасности любому существу, заботливый о всём живом, чтоб кто-то от кого-то не пострадал по глупости великой вдруг. Вот и скажи, что Бога нет, что Он не видит ничего!.. Сколько бы случилось бед?!.
Бывает, от трагедии – момент всего. Её загрызли б муравьи: они по телу, как горячие ручьи, текли б, впрыскивая в детский организм смертельный яд – и хода нет от них назад.
Надя, смотри, тополиные серёжки, словно гусеницы: яркие, мохнатые,  ползучие. Твоя правнучка, как все труженики и труженицы, в апрельские субботники захочет выполнять гражданский долг, тем более что все люди вокруг – отрадные работники и долго после них почти что отдыхают дворники. Один копает, другой саженцы в землю втыкает, третий клумбу украшает и поливает; кто-то скамейки, качели, карусели обновляет. Солнышко греет, ветерок освежает, птички поют, и музыка тихо играет. Вот твоя правнучка красные серёжки поднимает и в ведёрко кладёт: пусть по-детски, но тоже каждый год свой двор убирает и, что такое физический труд, позна;ет. А дома у неё стоит «Букварь», раскрытый на портрете Ленина, с двумя флажками по бокам. Очень символично стоит он на полу в углу. Подходит правнучка твоя к нему, как к божеству, благоговейными шажками. Она смотрела вдаль и верила всему, что видела, что слышала – и повторяла преклонение подобным оформлением и схожими словами. «Правда» украшена вождём, завод украшен; на лозунге путь, куда идти, всегда указан, а как идти, зачем идти – не вопрошаем. Да и не надо любознать: так весело вокруг!.. Дух не дано умом понять, на то и есть он – дух!
Пройдут десятилетия, точней, всего одно: пройдут все восхваления – вылетят в окно! А пока пора – ура! Субботники, Октябрь с Первомаем... Гулянья, демонстрации, парады за Парадом; знамёна и призывы, стяги и шары... Все улицы красивы – значит, чувства живы!.. Не будет в жизни правнуков восторженней поры! Звёздочка, галстук, парадная форма, линейка... Всё уйдёт в прошлое – и в душе зазвучит жалейка.
Смотри, Петя какой молодец – несёт нам берёзовый сок. Да, уже подошёл срок… Вытекают из берёзки молочные реки на наши кисельные берега. «И Родина щедро поила меня берёзовым соком». Да, Родина, как материнская грудь, кормит нас весь наш путь. Родина – это не власть, а вечная Богом созданная природа, и мы, сотворённые в её широтах и глубинах, испытываем не страсть, а нежность, выраженную изящным словом. В добром духе – наша забота. Аромат, витамины и смак – в берёзовом соке. Всё это мы обретаем в поэтическом слоге. Мы развиваем воображение, и на ум приходят бесценные по красоте слова. В выражениях –
брожение, в душе – наслаждение: это и есть вино без опьянения.
Да, дочка, промолвленное со вкусом слово – ценнее алмазного украшения. Богатство – в добром духе: в зрении, в мысли и в слухе. Учись видеть, запоминать красоту в одном и создавать – в другом! Учись жить красотой! Я вижу, ты не носишь ювелирные украшения, хотя тебе нравятся и бусы «Цветочки» и брошка «Виноград»; браслеты, серьги, кольца, кулоны и цепочки – всё есть у каждой дочки: весь показной наряд. Я вижу твои кулинарные изделия, и я восхищаюсь твоим вкусом, твоим искусством! Будет у тебя поддержка Егора: какой же праздничный торт без узора!
Все яства засверкают бриллиантами, а сыновья – боевыми наградами.
Смотри, как от солнечных лучей золотится смола и серебрится ручей.
Я вижу, как светится мармелад, как блестят ложки, вилки, ножи и детские рюмочки, в которых – выжатые тобою соки. Все лучшие вина, коньяк и ликёр пусть готовит только Егор! Надя, ты – особа орловских кровей: тебе не нужны краски от ногтей до бровей! Твоё украшение – пять сыновей! Тебе не к лицу колье из камней. Ты – редкая из всех матерей! Лучший сын твой старший, Сергей. И каждый – по-своему лучший из остальных сыновей. Я вижу из мира невозвратных тене;й всех наших с тобой прадетей! С ног до головы на них янтарный наряд, а у тебя на столе – апельсин, абрикосовый сок, лимонный пирог и цукат. Не к лицу тебе бархатное одеяние, не к лицу и платье из атласа. На хрупкие плечи не ляжет накидка из шёлка ни разу. Обычные сарафаны и белый передник в тесте; чернобурая в подарок лисица, «пойманная» пятью сыновьями и опущенная на твои трудовые плечи. Дети будут отдавать тебе лучший кусок: воспитание – как надо! Ближнего любить назначил Бог: за всё полученное на белом свете – плата. Спартанский дух поможет сыновьям, как сталь, во всех невзгодах закаляться; трудиться подобно муравьям и друг друга подобно муравьям держаться. Заласканные эгоисты ломаются быстро. Уважительно, строго, спокойно – это законно. Порядку все рады, и ты будешь рада, что дети твои не позор, а награда. Никого не нужно за норму хвалить: на то мы и люди, что так должны жить! Смотри, как всё идёт слаженно в нашей семье: я всем управляю и за всё отвечаю – как родитель семьи. Всё хозяйство и вас наполовину матушке вашей, созидающей пользу и красоту, поручаю. Петя мужскую по силам работу выполняет: строит, чинит, держит на высоте сад-огород, вас, сестёр, опекает и к возможным делам приобщает. Всех нас общее дело объединяет. Мы любим наш дом – мы создаём здесь уют.
Видишь, цветы распускаются? Слышишь, как птицы поют? Будем стараться все вместе на террасе создать вечный сад. Он будет красив и богат. Самые редкие растения; попугаи, павлины, пеликаны, канарейки... Обезьяны облюбуют пальмы. А здесь, возле скамейки, пусть радует нас пруд с белоснежными лебедями, с «Серыми шейками», с золотыми рыбками. Обязательно будут цапли. На воде ковром расстелятся кувшинки. В них был влюблён Клод Моне: художник жил ими даже во сне. Оказывается, в Японии существует музей Снежинки. Что-нибудь придумаем все вместе к весне, когда появятся в де;ньгах излишки. Кто-то их ставит на фишки; кто-то кладёт в штанишки или несёт на сберкнижки; или бросает в копилки, где превращаются деньги в опилки! А мы вкладываем в жизнь и в облигации: для себя и для нации.

3
Твой сын Сергей смастерит из картона белого цвета формы куба копилку, передавая внучке бережливую жилку. Ей продолжат деньги копить, обещая «овечку» купить. На такую чу;дную собачку заранее начнут готовить заначку. Худенькая некрупная, кудрявая, умная, ласковая, пугливая, трусливая, серенькая, но красивая; хвостик мышиный, шаг очень быстрый. Правнучка твоя в школу идёт, а Кьютя её собою бодрит. Погладит собачку, даст волю словам, и разбегутся они по делам. Милое существо ожидает сыночка, а правнучка твоя – питомца-щеночка. Десяточку к десяточке в копилочку кладёт. В конце концов, она поймёт, что не по силам ей за ним уход. Но в копилочке возрос доход: и номер облигации разочек совпадёт с номером, указанном в газете – редкое везенье на белом свете! Но опора человека – его труд! За него, дочка, всегда плату берут и дают! У тебя будет работа счетовода: ты познакомишься с операциями всякого рода. Ты внимательна, пунктуальна, в жизни и делах аккуратна. Сможешь вести чужую бухгалтерию не хуже домашней, наверное. Во всём у тебя будет порядок: на эту способность у тебя – прекрасный задаток!
Я помню, что тебе из многих пород собачек больше всего нравится левретка. Её заводят царские особы и представители высшего света, детка. Может быть, мы тоже заведём такую собачку, но для этого надо иметь большую заначку. Пока давай любоваться левреткой на картинах и познавать творения многих художников очень великих.
Порадуемся белому пуделю, большому и дружелюбному. Красивый, всегда нам улыбается, никогда не отчаивается. Ласковый, весёлый в любые дни – только сладким его поменьше корми. Лучше брось ему мячик, погладь по головке – умный наш мальчик, сильный и ловкий. Он должен много резвиться: бегать по огромным просторам; были бы горы – он лазал бы и по го;рам. Будут строки такие в детском стихотворении: "Однажды старушка открыла буфет – смотрит, а пудель в буфете на блюде сидит». А наш, как орёл, будто в парении, и всегда в таком настроении. Рассказ Куприна «Белый пудель» – прекрасное чтение. «Почему у белого пуделя чёрный нос?» – какой интересный вопрос! Твой сын Сергей купит книжку внучке своей, чтобы её кругозор возрос.
Будет на даче собачий дружок Шарик – дворняжка, бездомная бедняжка. Вижу, как они вместе идут в лес; а вот пёсик на скамейку полез, зубками взял сахарок и печенье, а перед этим лапками машет, чтобы заслужить угощение. Всегда он с ними рядом: тактично пользуется правом хозяйской собаки. Он даже впрыгнет в электричку отлично, ловко, словно в бричку. Он будет по ним три сезона скучать, лето каждый год с нетерпением ждать; у калитки хозяев любимых встречать. На белой спине – чёрное большое пятно, рыжая головка, шоколадные ушки, грудка, лапки, шейка – всё в основном белым-бело, без черноты, и хвостик – белая метёлка. Он однажды уляжется у них в саду под сиренью; из-за клеща в глазу подвергнется мученью. Он будет выть под окнами всю ночь – они его прогонят прочь, причину не поняв. Шарик не обидится ничуть: он вечно будет тут как тут – смиренный нрав. Ими от гибели будет спасён, вырванный из пасти овчарок; благодарность до вздоха последнего выкажет он, родной и любимый их Шарик. Раны кровавые смажут и перевяжут; кашей заботливо станут кормить. Правнучка всегда его будет прутиком гладить, дабы микробы и вирусы с блохастого не подцепить. Вот я вижу, он лёг под скамейку; она отложила чтение, взяла лейку и сделала ему в жаркий день охлаждение; он пулей выскочил, засопев, ещё проснуться не успев, просох, лёгкость ощутив и наслаждение – да видит Бог, – под скамейку снова – прыг да скок. Она прочтёт немало книг, и Шарик будет рядом. И жизнь пройдёт, как будто миг. И фотографии на память, и образ в воображении: всё лучшее – в душе, всё светлое – в мышлении. Посмотри, как чудесно распускается верба на фоне ярко-голубого неба. Матушка снова испечёт огромный семейный кулич, а каждая из вас, сестёр, сделает маленький куличик, и все вместе распи;шите яркими красками много белоснежных яичек. Будет нарядный кулич сверкать, серебром да золотом блистать, перламутром разноцветным отливать. В церкви его освятим. Цветы на стол поставим, свечами дом украсим, послушаем духовную музыку и песни, молитву произнесём и Слово почитаем. Как будет у нас радостно, светло, нарядно! И в жизни нашей пока, слава Богу, всё складно. Красотой и полезностью возносим хвалу Творцу, приближаясь день за днём к Небесному дворцу. В Радоницу кладбище все вместе посетим – всех наших близких снова навестим. Положим много-много роз, поклонимся без слов и вспомним всех без слёз. Всё у нас к Пасхе готово. Скатерть сияет белизной, «Матерь Божия» – теплотой. Мы все – хозяева дома большого. Петя обновил снаружи весь вид: крыша блистает, покрашено к брёвнышку брёвнышко. Завтра в окошко заглянет к нам солнышко.
Наши все имена – христианские. Иаков – апостол, апостол и Пётр, Ксения – святая, Мария – мать Божия, Анна – бабушка Спасителя родная, Варвара – за веру мученица. А с Надеждой всегда у всех всё получится. Я очень счастливый: с женою един; сын мой, как камень, хоть только один; и вы, мои дочки, словно цветочки; пудель Орёл – умный, красивый. Бог не только блага даёт – Бог испытания шлёт и верных Себе бережёт. Я лягу в землю, и Ксения ляжет, Петя утонет, но камень оставит. Пусть же каждый из вас не плачет, не стонет, твёрдо на камень незыблемый станет! Смотри, дочка, как много яств у нас на скатерти! А ведь многие стоят на паперти. Будем в подаянии тоже дружней: пойдём угостим всех бедных людей! Пасхальное кушанье, фрукты, соки, конфеты сложим в праздничные большие пакеты. Вот это и означает в себе воскресить Христа: да будет так в роду всегда! И в будни крест помочь нести, и в праздник мимо не пройти. Я от дохода кладу хоть копейку, а матушка ваша накормит, оденет из убогих длинную-длинную змейку. Очередь из нищих, больных и сирот – во всю узкоколейку; каждый знает свой черёд на телогрейку и душегрейку. Ксюша помогает растить детей вдовам тихим делом и нужным словом. В округе ни один старичок не забыт: у кого – дочь умерла или сын был убит. У многих не вышло потомство; у ленивых жизнь превратилась в скотство. Но, если любым людям делать добро, несомненно, от самых грешных отступит зло. Помни, Надя, всяк человек слаб и пороков непредвиденных раб. Бывает, надо чуть-чуть человеку помочь, а не гнать от себя его прочь, если он выбрал тебя, как надежду, моя дочь. Коль человек отродясь злой – не помогай, не мсти, обходи стороной! В жизни человека возможно участие и возможен нейтралитет: во всякой ситуации – свой этикет.
Мой дом большой и видный – для каждого из вас. Мой терем – крепкий, чистый – сверкает, как алмаз. Жизнь в доме трудно строить совсем без образца: так пусть примером служит дом вашего отца! Здесь – энциклопедия всего, что надо знать, чтоб в нищете и в роскоши, в радости и горести с достоинством стоять. Да, да, дочка, в богатстве и счастье легче пропасть. От уверенности – легкомыслие, от легкомыслия – лень: так человек превращается в пень. Каждый день должен быть по-армейски строгим – тогда он будет красивым, полезным; тихой радостью живи днём воскресным. Кто-то ценит ожерелье, кто-то – пустое веселье, а ты цени ровное поведенье. Ты же видишь, как мы живём без избытка любых эмоций – и прочно стоит наш дом на правильных пропорциях. У каждого из вас будет в Кусково усадьба: свой быт, своё счастье, своя лепота. Родительский дом – для взаимного доброго слова. Здесь царить должна красота. Да, красота должна царствовать и над всеми невзгодами властвовать: и над характером, и над нравом, и над неудачей. Красота пользуется особым правом, наделена особой задачей. Делай так, чтобы глаза зрели всегда красоту; смотри так, чтобы взгляд обходил стороной нищету. Может, здесь не останется камня на камне. Конечно, не надо страшиться заранее: побеждали и проигрывали, бывало, славяне; к войне готовятся часто в тайне. Человек, как улитка: сам у себя есть без золотого слитка! Наполняй, дочка, память полезным и вечным – и бытие не покажется скверным! Я вижу – ты и в коммуналке полна родительской смекалки. В хозяйстве ты ас – высший класс! В общении с людьми учтива; тебе «в рот палец не клади!». Хоть одним глазом я созерцаю, да и то уже старым полузакрытым, но даже им я замечаю роскошность жизни всей твоей. Во всём ты – человек порядка. Во всём – какая нужно мера. От очень скромного достатка – тебе недолго до шедевра. После войны с наградами я вижу стройных сыновей, Егора и тебя, ещё нестарыми, всех снох и четверых детей. Чтобы гармонию всецело сохранить, вот так, как ты, и надо жить в таком большом семействе: быть маршалом в армии. В доме родительском каждый – солдат, а в доме своём твой сын – генерал. У себя ты принимаешь парад, а там везде – свой устав. У главного в доме каждый – капрал. Я тоже – главный в нашем семействе: хочу, чтобы жили мы в чудодействе. Никогда не проживёшь жизнь, как хотел бы, слабеют в стремлении силы и нервы. Пусть счастьем будут считаться разум и добрые чувства! Не за что в жизни драться: береги, дочка, душу от буйства! День прошёл – и слава Богу! Дай Бог, и завтра снова – в дорогу!
Скоро тебе, дочка, идти в школу. Будет много у тебя друзей – среди учеников, среди учителей. Ты вступишь в радостную пору и будешь всё взрослей, взрослей; когда ты кончишь всю учёбу, не забывай учителей! Звони им в праздники и приходи к ним в будни! Неси им помощь, дари цветы, зови на чай и пряники; пребывай о них всю жизнь в сердечной думе! Не суди о людях ни по хмурости, ни по строгости – теплоты бывает более в суровости. Человек, будто беря пример с собаки, верит в притворные ласки, а люди надевают маски... Устами – пьяняще сладки, а нутром своим – истинно гадки. Все на обаяние падки. Кстати, у правнучки твоей будет учительница по химии, мрачная, словно чернильница. И фамилия у неё гнетущая – Кручинина, а душа – добротою цветущая. Обманчива внешность: вот именно! Будет учиться Ольга у Ольги. Часто внешне бывают строги по профессии своей педагоги. Много, много получит ученица подмоги. И сольются в дружбе корневой две тёзки: хоть рисуй картину, хоть надумай строки.
Смотри, дочка, как ветерок плещет воду в корыте и как вода серебром блещет. Корыто сверкает в начищенном виде. Каждый луч солнца в воде и металле играет. Я вижу: на закате в летнюю жару правнучка твоя сидит в такой купальне, что ставится с утра в саду и греется заранее. Здесь будет свежесть трав, пионов пышный цвет; здесь будет много благ два десятка лет. Трава уют создаст ковром, благоуханьем – липа; послышится, как эхо, гром – пройдут все тучки мимо.  А то и дождик зазвенит под пенье птиц и пчёл. Всегда – такая красота: всё, дочка, Бог учёл! Наполнено корыто земной водой, а переполнится небесной дождевой. Во всём Бог раздаёт дары – любому человеку подаёт с младенческой поры. И через купание в корыте, словно в Иордане, где силу обретали христиане, Господь протягивает нити к человеку: плоть испытывает пользу, негу. Всем расслабленным Творец даёт поддержку.
Надя, твой сын Сергей узаконит маленькие дни рождения внучке своей. Она просыпается – он стоит перед ней, улыбается, прячет подарки рукой за спиной. Книги, куклы, игры, конфеты, серьёзные вещи, сувениры – с любовью он дарит девчушке игрушки. Лишь сделает вид, что забыл он о дате, а внучка напомнит, считая, что в праве. Из любопытства, что в праздник получит, я вижу, тихонько в серванте подарочки чует. Глазками хитрыми что-то заметит, ручками малыми не доберётся: нет, дальше увиденного она не полезет – стыдно ведь будет, авось попадётся! С июля до мая в четырнадцатый день делать сюрпризы внучке не лень. «Гони подарок, дед!» – напоминает в шутку восемь полных лет. «Нет слова “прощай”!» – прочтёт она на полке: так детство улетает невзначай, а годы взрослые невесть как до;лги.
 В жизни правнучки твоей произойдёт случай смешной, когда  будет она студенткой. На даче появится вдруг ночной «скребун»: невидим он – не поймать, не прихлопнуть газеткой. Утром спит он, видать; да и днём не слыхать; вечером тихо, а ночкой за ночкой – лихо. Всю мебель проверили, все осмотрели углы, на чердаке и в погребе никого не заметили. На него, неизвестно на кого, так были люди добрые злы, что мышеловки расставили, отраву в еду заправили, даже топор приготовили – голову отрубить настроены. Вижу, Надя, хоть тебя ничего не проймёт, а нынче твою твёрдую душу страх тоже берёт. Подготовка к войне, истреблению ведёт к ослаблению. Никого они, дочка, моя, не поймали. Спать легли, тишину допоздна внимали. Услышали шорох опять – снова нельзя отдыхать! Может быть, вызвать милицию и провести ночную ревизию?.. И вдруг раздался тихий шорох: все притаились, чтобы не спугнуть. Хотя эмоции, как будто в бочке порох, и давит неразгаданная жуть, все терпеливо ждут и напрягают уши, чтоб звуки в тишине услышать лучше. То замирает некто, то вдруг скребёт опять, и не понять – далеко ли, близко ль где-то, но главное, что невозможно спать. Заметил чей-то утомлённый взгляд от спичек коробок на парте, стоящей в двух сантиметрах от кровати, где перенасыщен отрицательный заряд, и сила духа – в окончательной растрате, и виден перевес мучителя в раскладе; и руки жаждут участия в расплате: всё разрешается моментом ловли звука и общим мнением друг друга. Ничего не нагадав воображением, схватили коробок одним движением – открыли, хоть и боялись открывать, чтобы себя глупцами не назвать. Кого же, дочка, увидели они? – Светлячка – без мира и войны! Правнучка твоя поймала этого жучка и посадила в коробок себе на радость, но память, память, как говорят, деви;чья слабость! Хотела любоваться его перламутром, как фонариком, спинкой чу;дной, словно алмазиком; ночью потешаться существом уникальным, оригинальным; да, забыла она коробочек спрятать под подушкой и открывать его ночью – тихой порою. Представила она, как засверкает жучок в темноте, мечталось ей побыть в волшебстве. Представляла она игру разноцветных лучей, от света его исходящих, много-много ночей красотою её развлекающих. Не учла она, что попал он, бедняга, в тюрьму, а в тюрьме не до блеска уже никому. Сна хватает какое-то время пытаться сбросить это бремя; изменить лихую долю, вырвавшись опять на волю. В траве он осветит собою тьму ночей – и будет радость для очей, как драгоценность, созерцающих два крылышка, природой и свободой при звёздах и луне, сияющих радужной нарядной оболочкой. Хорошо, что всё закончилось хорошо – и чувствовал себя жучок свежо. Первые дни у всех был шок: как вечер – проверяют коробок. От вины у правнучки твоей на душе «кошки начинают скрести» – я вижу, что и ты от напряжения не можешь отойти. Когда из ночи в ночь нет прежней тишины, и весь покой вдруг нарушает неведомо откуда слышный звук, человек боится тьмы, хоть в доме он своём и «за семью замками». Бывает, Богу молится всей грешною душой и в то же время усиленно готовится мозгами убить кого-то перекрестившейся рукой. Топор, отрава, мышеловки... Где б взять ещё боеголовки?!. Работает мышление на некто уничтожение; работает извилинами всеми до истощения – и вдруг напрасно всё: какое охватило сожаление от прекращения азарта – «найти и обезвредить»! Увидеть в пустом пространстве пару квадратных сантиметров ещё живого, сияющего жизнью, светлячка: боже мой, какое умиление!.. Агрессией не надо бредить. Человек совершает грех, а кажется ему, что побеждает нечисть. Представь ещё раз светлячка в траве под звёздным небом: не правда ли, земная прелесть?!.
Будет время – начнут воры отмычкой отпирать замо;к, тихонько, никому не слышно и в глазок двери не видно: всё внешне мирно. Пройдёт по телевидению сюжет о том, как много стало бед от краж. Воры, не оставляя следов, всё больше входят в раж: им, негодяям, страх не страж! Такой увидит репортаж правну;чка пугливая твоя, получит сразу инструктаж всё отдавать за жизнь горя;, а вещь – пустая штучка! Настанет утро: уж не знаю, за окошком весело иль хмуро; согреются ли солнышком в апрельский свежий день, а может, всюду будет тень и даже дождь. Правнучка твоя, будучи уже не деткой, а студенткой, в двадцатый жизни год, пьёт чай, ест с маслом бутерброд, – всё как обычно! Да только вдруг её бросает в дрожь: ужель, сработала отмычка?!. Слышит, как лёгкий падает предмет, и будто штора занавешивает свет. Выходит всё-таки из кухни, крадётся тише сонной мухи по коридору, свернув в прихожую, преодолевая словно гору, не предаваясь спору и укору; кричит, шествуя мимо меньшей комнаты в бо;льшую: «Нам ничего не нужно: не в этом – счастье! Предел во всех вещах – избытка лучше даже!» Она с тревогой говорит, а некто всё молчит, молчит. Неописуемый страх в словах и неуверенность в шагах; сильнее ужас оттого, что всё сохранило прежний вид, хоть и был какой-то след присутствия чужого. Наверно, ужас вызвал репортаж – бред появился после! Так всё совпало, всё на месте: вещь никакая не упала и шторы в разных сторонах – не вместе. Но не проходит у правнучки твоей сильнейший шок, боится, что всё же некто переступил порог, имея воровства порок, хоть цел и невредим замо;к. Может, от вчерашнего телесюжета не выдержала нервная система, и в мозге закрепилась где-то вызывающая ужас эта тема. Дочь психиатра знала это. «Не посылай же, Бог, такой тяжёлый рок – галлюцинации! Пусть будут к моим неду;гам ещё проблемы разные, но, умоляю, милостивый Бог, пусть будет в норме мозг – благополучия залог! Я так хочу, чтоб в этом Ты помог, Творец, Владыка и Целитель – Всемогущий Бог!» Когда бывает в жизни лихо – душой читается молитва. Уста молчат и в разуме – заскок, лишь к Небу тянется флюид в надежде на спасение телесной оболочки твоей, Надежда, прапрадочки! Перекрестилась по-православному она, и вроде бы прошёл испуг, и в радость стала тишина. Я вижу, ты напряжена. Взывая к Богу, человек направлен вверх и сердцем, и лицом: за грехом он вспоминает грех и просит об одном, чтоб жизнь была сохранена, пусть станет более трудна, но чудо – жизнь сама!.. Какая же за чудо может быть цена?! Итак, взгляд устремился в потолок, как в небо ясное без облаков, прошёл насквозь, как будто ток, сильнейший шок. На стеночном шкафу, что так высок, по цвету шоколаден и, как обычно, деревяннен, а потолок традиционно белизной покрашен; заметит вдруг её зрачок с голубизной вокруг, что там сидит обычный серый голубок и у него, наверно, тоже шок, а может быть, неведом птице божией испуг? Он зашёл через открытый балкон большой комнаты, пролетел и прошагал до комнаты другой; вспорхнул на шкаф без всяких прав; был голубь в состоянии спокойности и неготовности лететь обратно на свободу, хоть выбрал он не ту дорогу. Еле-еле шаг за шагом и еле-еле взмах за взмахом – на пол, на стол, в сервант, в буфет, где твой с розами сервиз, – крыла стучат; там балерины совершают пируэт, а голубь просится в партнёры и клювом барабанит по стеклу; он будто в воздухе танцует без опоры, нерасторопный, но аккуратный – приглажено перо к перу, на глазках шоры, чтоб только созерцать небесные просторы, не спотыкаясь о предметы, придуманные на земле. А он попал в неведомые апартаменты и оказался будто бы во мгле. Блуждает голубь, словно в лабиринте. Повсюду для него – паучьи нити. Шеве;лится без пользы до сих пор, но всё же вылетел он в коридор. И очутился в комнате, где был балкон, по-прежнему открытый настежь. Ты план квартиры представляешь. Он миновал высокий шкаф и тумбочку у две;ри. Перемещается, как будто бы устав, а может не;хотя, не то, что медленно, а еле-еле. Он на кровати посидел и на диванчик перешёл; на всё туманно посмотрел; немножко голубь отдохнул и в вазу синюю твою впорхнул, то было пианино: он в вазе даже задремал на зависть мирно. Да, дочка, у голубя бы взять пример – и отвечать покоем на любой удел! Так он без спешки до балкона долетел и дошагал удачно. Всё закончилось для всех прекрасно. Ведь голубь – символ мира в мире и Духа Святого со времён Христова. Пусть бы всюду эти славные птицы были, освящая любое пространство! Человек ничем не напуган, а бывает, ужас надуман: оказалось, напротив – в дом с миром вошла Богом любимая птица.
А в детстве, в года три, может быть, четыре, правнучка твоя в песочнице играла, в формочки песочек совочком набирала. Вдруг серый обыкновенный с ней рядом оказался голубочек. Она его рукой поймала и гладить начала другой рукою. Он удивлён, он безмятежен, смирен, к ребёнку очень нежен. Она его за лапки крепко держит, по шейке, по головке нежит, себя живым созданьем тешит. Голубь, дочка, душу лечит! Богом дан здоровый дух – зло разобьёт и в прах, и в пух! Он исцелит любой недуг, из мыслей удалит испуг своим покорным взглядом. Ах, если б да кабы мы, люди, отличны были тем же нравом!.. Оранжевые глазки, радужная шейка!.. На солнышке прикрыто веко. Голубь умудряет человека: от счастья не надобно кричать и прыгать; от горя – слезами вокруг не брызгать; проблемы в крылышки сложить; искать, в чём можно не тужить, и этим благом жить весь срок. Сердце должно быть тихим, как голубок; шум также влияет пагубно на ум. Второй раз удастся снова ей за лапки голубя схватить – и руки вымыть позабыть. Какая радость держать создание и любоваться им! Какое сильное воспоминание приходит днём лихим! И легче переносится страдание, невыполнимое задание, что продиктует жизнь. Представим небесную, разлитую над нами синь и белых голубей. В дни нескончаемых скорбей былые впечатления счастливых дней ты доброй памятью окинь, добавь воображения – и легче станет жить: вдохнёшь лечение.
А вот ещё один забавный эпизод в тот же месяц, в тот же год. На балконе стоял, не лежал, обычный ящик для посылок: ты поняла, он был высок, не низок. В нём проживала голубица, птенцов, как и любая птица, рожать большая мастерица. Рядом находился голубок – её помощник и дружок. Гнёздышко – из веточек, пушинок, пёрышек, травинок, приносимых им; голубке он не забывал добыть съедобных крошечек, всяких вкусных мошечек. Увидит правнучка твоя красивый их интим. Пройдутся клювиком по шейке, головке и грудке: голу;бка – по голубку; и он – по голубке. Такая идиллия, дочка моя милая! Брать бы пример с голубей, быть бы смиренней, быть бы добрей! Мы часто говорим: «Всё не как у людей!» Нам бы учиться у голубей: просто жить и жить очень просто; каждый миг сторожить и любить всей душою кого-то!
Слушай дальше красивый рассказ, уваженья достойный, без всяких прикрас. Снесла голубка два яичка, как курочка в русской сказке, только не из золота, а из Духа Святого: это ценнее даже! Влетела в ящик, как варвар, ворона. Ты спросишь: «Где же была оборона?» Голубь – в работах, голубка – в заботах пока нет ещё родов. Ворона поиграла в яичко, как в мяч. Оно покатилось по дороженьке вскачь. Внучка услышит правнучкин плач – поднимет яичко, нежное, тонкое, и в ящик положет на время короткое. Ишь, разыгралась ворона в футбол яйцом беззащитным: позор ей, позор! В какой-то день из-под голубки, серой пышной безмятежной, синий явится птенец на божий свет от божьей птицы. Правнучка дождётся, наконец, увидит миг, как он родится, и закричит: «Родился Петя!..» Нет большей радости запечатлеть момент вытягивания детской лапки в белый свет. Будто совершает рукопожатие ребёнок – такой изящный жест! Как будто говорит всем голубёнок: «Друзья мои, привет!» И ждёт под мамою своей от всех ответ: и от людей, и от зверей, и от таких же голубей. За ним родился и второй спустя каких-то пару дней. И стало в ящике обычном веселей. Их грела мать своей душой, а их отец снабжал едой свою избранницу. Клювом, как ложкой, кусочек съестной в клюв, словно в ложку, положит – она перетрёт, перемелет собой и два клювика снедью наполнит. В ящике-гнёздышке очень уютно: не холодно, не голодно, не душно и не грустно. Выглянет солнышко – тепло и светло; дождик закапает – станет свежо. Подует в засушливый день ветерок – умоется, словно морскою волной, голубок. Брат от брата согреется в холод и сырость. Рядом мать и отец – не грозит им ни голод, ни сирость. На лапочки встанет в ясный часок ребятня, из ящика выглянет – досыта хлеба и много пшена: птенчики растут и пышнеют день ото дня. Крепнет детская синяя кожица; вот и пёрышки уже ерошатся; зёрнышки утяжеляют плоть; готовятся птенцы в полёт. В один из дней зашёл через балкон случайный гость, шагнув в большую комнату тихо, незаметно, как инкогнито, и правнучку твою до ужаса довёл. А может быть, тем голубем была мать-голубица: она пришла за всё поблагодарить и навсегда проститься. Она несла в дом дух добра, но вызвала испуг, поскольку столько зла вокруг. Любой нежданный странный звук воспринимается как «вдруг» нашлась отмычка у вора, что к двери сразу подошла. Что делать, тревожная пора!.. Вот тогда птенцов поторопили, чтоб дом свой первый они освободили.
Вполне возможно, что у этой птицы по Божьей воле стираются границы вездемо;гущего бытия и, словно клетка, человечьего жилья. Я, дочка, люблю голубей, тех, что всего на земле белей. Будет со временем в саду голубятня – станет праздничней вокруг, веселей от воркованья, от крыльев маханья, словно веерами на балу. Разведу голубей, разведу – через них Бог отводит беду. Ни хлеб, ни пшено нельзя им давать, чтоб могли эти птицы свободно летать, плавно, неспешно, нежно, красиво – от них мы услышим слово «спасибо!». А если даже такой голубок перелетит вдруг домашний порог, он внесёт всё, что может внести самый близкий и преданный друг. Представь, как сказочно танцуют белые голуби в небе без облаков: такое чудо описать – слов не найдётся. Взять кисти, краски и карандаш для тонких линий, использовать раствор воды, чтобы войти рукою и душою в красы небесной глубины под ветер тихий, под оркестр. Да, поставлю я в саду мольберт – под птичий и композиторский концерт я сердцем чувства напишу на белоснежном полотне. Об этом творческом броске в Господню бездну мечтается неумолимо мне. Я так надеюсь отобразить себя в мазке – нет, не найти мечте замену! А внучка твоя создаст твоей правнучке к уроку труда аппликацию. Тонкие руки сложены в горстку, и вылетают оттуда белые голу;бки в шар земной, в наш мир, куда они запрошены. Недаром эти птицы Творцом приглажены. Будут проводить такую акцию: в небо синее выпускать голубей. Из тёплых ладоней – выпорхнуть стремятся скорей. Вот из бумаги вырезаны руки, и приклеены голу;бки на картон; точно также над ними глобус изображён. Вот готов бумажный символ мира без всяких слов: аппликация понятна, акция занятна. Но будет ли на свете меньше войн?.. Спасёт ли клей, бумага и картон; спасут ли эти силуэты больше, чем учёные, поэты от ко;рысти политиков, от глупости вождей, от раболепия и непокорности людей? Станет ли мир наш, тревожный, теплей и светлей?..
Дочка моя, в сорок пятом году, девятого мая, окочилась война над фашизмом немецким. Я вижу будущее уже в прошедшем. Вернутся с честью твои сыновья, пройдя каждый своим фронтом. Станет каждый твой сын воином бывалым. Старший с Северо-Западного с фотоаппаратом шагнёт в Берлин; остальные – с разных направлений полны таких же устремлений. Дух сыновей твоих един и он силён природным и накопленным добром.
Я вижу площадь Красную: мне слов не подобрать. Вдыхаю радость майскую, тихую непраздную – и чувств не передать. Гуляния народные. Сквозь слёзы – ликования. Братские объятия. Такое восприятие!..
Близких ожидание и горькие стенания по тем, которых никогда не встретить и в гибель не поверить ввек. И каждый год, последующий на земле, не будет праздника светлей, чем День Победы. Не оценить спасение и не исчислить бе;ды. Кстати, в первый раз, почти в шесть лет, возвращаясь от тебя в вечерний шумный час, в толпе, веселяйщейся счастьем общим, семейным, личным, затеряется старшая внучка твоя: я вижу, тревожно тебе. Это кажется делом обычным, пугливая дочка моя: быстро несёт потоком человека людская струя. Тихая музыка, раскаты салюта... Красная площадь. Пробили куранты. Все годы – парады, парады, парады... Военная техника. Ребята военные. На стариках уходящих – награды священные. По стране и миру пройдёт Бессмертный полк: в День Победы от сорок пятого в семидесятый год захочет каждый выполнить свой долг – пронести на древке фотографию родного человека. Полезней не придумать духовного забега! Пятеро твоих сыновей – солдаты с первых до последних дней. Каждый год девятого мая будет праздник особый в доме твоём. Вижу, как вновь собираются три поколения за огромным семейным столом. Мир вернётся, жизнь у всех сохранится: это счастье не всякому войною даётся.
Пусть счастье, как сердце, бесшумно стучит, даже если страна в этот День вся гремит. Ты надень в Победный День платье лёгкое с неяркими цветами. Настежь распахни окно: тишину услышь, свежесть воздуха вдохни, в дом черёмуху впусти, и обнимет куст тебя нежными и снежными кистя;ми.
Ты прочувствуй, дочка, в День прекрасный этот счастье бабушки, матери, супруги; не забудь о горе неведомой подруги. Не вернулся ко многим ни отец, ни брат. Смотри сквозь слёзы на Парад. Пусть песни разные звучат на всякий лад. Пусть старший тихо тост произнесёт. И пусть молчание царит – так благородней вид. Пусть будет много воспоминаний; пусть будет много размышлений. И пусть не будет забываний; и пусть не будет восхвалений. Тебе, Егору, сыновьям и внукам ангельскую тишину хранить, да и в последующую по;ру я всем потомкам назидаю не предаваться уличному звуку; всегда торжественными быть. На площадь Красную прийти без развлечений: под бой часов историю вдохнуть, перед салютом в час вечерний у Вечного огня душой вспорхнуть. Да, дочка, спустя два с небольшим десятка лет в саду цветущем, Александровском, солдатам павшим – не постамент, не обелиск и не музей во скорбь и память тех людей во веки всех грядущих дней – согреют сердце пламенем. Я всем потомкам завещаю всегда в то место несть не пышные букеты роз, тюльпанов и гвоздик – несите смирение и честь, раскаянье и благородство. Несите всего одно лишь слово «испытание», что означает – жизнь такова для человека: для древнего ду;ба, для юного побега. Пусть День Победы будет освящён торжественным молчанием! Пусть внучки, правнуки мои живут познанием! Читайте детям с малых лет письма, дневники: пусть впитывают всю войну от звука, от строки;!
Пусть изучают фотографии Сергея, внука моего, и фотографии Халдея, товарища его. Детей водите по музеям, по выставочным залам; учите их и славным песням и романам. Водите их по галереям живописным; смотреть им фильмы боевые не будет лишним. Пусть станут краеведами тех мест мои потомки – там, где оставили свой след твои сыночки. И пусть наденут ордена, звёзды и медали; и пусть характеры куют из нашей стали. Пусть генетическая память поможет жизнь ценить и славить! Пусть в чувствах тёплых плавят сталь, из прошлого взгляд устремляя только в даль.
Давай, дочка, поговорим с Богом сердцем открытым и детским слогом. Отче наш! Знаем мы, всё необходимое Ты дашь! Отче наш, пребывающий на небесах! Освящено имя Твоё жертвенностью и могуществом. Да будет, верим, воля Твоя на земле, как в обители Вышней, хоть тонет земля во грехах: грех всё время прибавляется лишний. Дай всё, что нам нужно, Боже, а что не дано Тобою, то и негоже. Прости нам нарушения заповедей Твоих, и мы простим ближних своих. Не позволь прикоснуться к соблазнам мира сего; дай познать, что без хитрости жить легко. Верим, что во всём получаем Твою помощь, Боже, даже если вкус бытия стал горше. Прославлено, пресилено, не сравнимо ни с чем несравненное Царство Твоё – для нашей вечности готово всё. Да воскреснем когда – и начнётся никогда нескончаемая Жизнь: Жизнь на Небе во веки веков. Аминь.
Дочка, дочка, Богу о невзгодах своих не стенай: благодари Создателя за жизнь и прославляй! Благодари Его за мать и за меня, отца, благодари за всех сестёр, за брата-молодца;. За мужа благодари Творца, за сыновей. За упокой двух дочерей поблагодари Христа. Не будет званий у тебя, алмазов и дворцов, но будет с мужем у тебя простой и прочный кров. Ты не завидуй ничему, что есть у всех других. Ты радостно всегда живи и будь в делах благих. Не сетуй, дочь, ни на болезнь, ни на усталость; ты затяни лихую песнь – пройдёт вся слабость. Ты в сердце воцаряй покой, чтоб было сердце Божьим; минор из сердца изгоняй и наполняй мажором.
Твоя жизнь, словно ресторан «Базар славянский»: уже два сына – по бокам и третий – тоже майский. Ещё декабрь – впереди и за горой – июль: ценнее счастья не найти, всё остальное – нуль.
Я знаю, что ты станешь бухгалтером, как и правнучка твоя. С таким скрупулёзным характером подходит эта стезя. Да, в профессии пунктуальность – условие, а в жизни – кругом обсчёт. Привыкай, моя дочка, на бумаге – совпадение полное, а в жизни – над приходом расход.
И бывает, когда вскипает душа от того, что не оправдалось к кому-то доверие, вдруг в сознании вспомнится часто слышимая вокруг пословица: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей!» Ты прости хитрецу его малый грешок, для себя извлеки очень важный урок. Тобою должна быть решена эта проблема: дружбу сохрани и не допусти ущерба. Деньги для всякого – вечный соблазн, потому учащён при покупках обман. Дочка, будь всегда мудра, благоразумна – и выигрывать всегда ты будешь крупно. Не забудь, что дана в помощь Библия – Книга Божия, Книга великая. Бывает, ночью матушка твоя бессонна: утром вставать спозаранку, а она читает Соломона и выписывает за присказкой присказку. И детям твоим, своим милым внучатам, бабушка Сеня будет читать Екклезиаста, Премудрость и Песни Песней. Библия богата из слов несложным складом: и пройдёт вся дурость, и пройдёт вся грубость, и пройдёт уныние, и исчезнет лень. Пусть будет Светлым, радостным, полезным, как подарок Свыше, каждый Божий День! И не порти, дочка, настроенье гневом, а живи запевом утренним скворца. Радуйся и разуму, радуйся и чувству, радуйся природе и людям – без конца! А в невзгодах всяких пусть тебе поможет Дух Святой Творца! И пусть ещё помогут – добрые сердца!
Правнучка твоя в детстве летним жарким днём почувствует себя очень скверно. Погода повлияла, наверное. А может быть, произошло отравление. Думали все, гадали, откуда же резкое ухудшение. Даже вызвать «Скорую помощь» приняли вдруг решение. И как бывает, в последний момент обнаружится, что горького шоколада, недавно на;чатого, нет. «Гвардейский» – название славно. Взрослые поведали об его волшебстве: якобы, сила содержится в само;м веществе. А увлечённый ребёнок захотел стать сильней и смелей, чем был Персей: о Геракле ещё не рассказали. Шоколад есть быстро, легко, приятно, занятно, а с целью полезной он проходит стороной незаметной. Перегреет её шоколад и калориев лишних даст: вот и пойдёт здоровье на спад. А во всём виноват взрослый-фантаст. Она попросила такой шоколад и целую плитку в жару получила без предупреждения о количестве потребления. Помнишь, дочка, как в Библии сказано: «Вначале будет сладко, а потом горько». Не бойся горечи, дочка, в ней есть опорная точка. Шоколад растаял во рту – вверг в страданье и суету. Радость – в невзгодах и невзгоды – в радости: значит, быть всегда в полезных заботах и не чувствовать унижающей жалости. Утешь того, кто духом слаб, прости того, кто скверны раб! Дай бедняку за богача, существование влача! Злому в сердце лекарство забрось: пусть слово хорошее проколет насквозь. И выйдет весь гной от болезни, обиды: все горести сердцем уже пережиты. Держись и держаться другим помогай: через себя беду за бедой пропускай! И станешь ты сильной не от веселья, не от здоровья, не от везенья, а от того, что познаешь множество жизней и к невзгодам своим воспитаешь терпенье. Для мудрости в собственной жизни опыт в чужой не лишний. Помни, что любой человек – твой ближний.
То ли вечер, то ли утро – очень сыро, очень хмуро. Не весенний, а осенний дует ветер. И дождит, дождит, дождит. Тихо, но что-то всё равно шуршит: может быть, листва шумит. Помнишь, дочка, как у Некрасова: «Идёт-гудёт зелёный шум...»? Хорошо, когда поэзия охватывает ум: так много сразу чу;дных дум. Снова юность, за ней и молодость бурлит в крови;: всё позади, всё позади... Ой, погоди!.. Листва не наверху, а на земле тихонько шелестит. Дальше не иди: остановись, немножко подожди! Смотри, как незаметно, чуть слышно ёжик бежит впереди. Трогать его рискованно: иголочки острые и зубки будто точёные. А вот грибочки на спинку можно ему нацепить: вдруг ему ничего не удастся добыть?.. Попробуем ягодками его угостить. Смотри, кушает как аппетитно и потихоньку сопит. Позаботились о нём бескорыстно: он теперь до вечера сыт. Мы и о близких его позаботились – так и надо заботой жить, чтобы добрые дела всё время множились, чтобы некогда было о личном тужить да и прошлое зря не ворошить, чтоб со всеми созданьями по-своему дружить. У твоей правнучки каждое лето пойманный ёжик будет «отбывать срок» в посылочном ящике: кнут получать избежит из-за своей колючести – только пряники и другие вкусности в ротик маленький из ручки правнучки, вижу, с наслажденьем кладутся. Не знаю, откуда после добрых дел грехи берутся?!. Покормит однажды Пушка; печеньем, как всегда, с умиленьем. И начнёт обманывать его зачем-то, предлагая попробовать её указательный пальчик. А зверёк зубами – щёлк!.. И держит его, как озорной мальчик. Она просит Пушка отпустить, а он словно продолжает шутить. Она плачет, а для него это ничего не значит. Она на него кричит, а он в оцепенении молчит. Она на помощь зовёт: её не слышно – никто не идёт. Безнадёжно, палец крепко зажат и нет уже хода назад. Лучше всего, дочка, в такой ситуации успокоиться, и Богом тогда всё, как надо, устроится. Решила обмануть глупыша, а обманывать нельзя даже ежа. Наказуема, наказуема ложь, потому так повёл себя маленький ёж. И за что на него роптать, местью за что угрожать?!. Нужно себя утешать, что палец ещё не потерян, ёжиком, словно сосиска, не съеден. Да, ошибка вызывает шибку! Но всё-таки ребёнок замолчал, а ёженька расслабился и челюсти разжал. Он выронил палец, словно соску задремавшее вдруг дитя. И она утёрла последнюю слёзку, еле придя в себя. Но пару минут спустя ей захотелось наказать Пушка. Казалось бы, всё завершилось хорошо: палец цел и даже невредим. За что же мстить тем более тому, кто вовсе не виновен, а сам обманут был всё тем же мстителем?! Как мир греховен, дочка!.. Как дух наш сложен!.. Ведь правнучка твоя, по сути, уже была мучителем колючего лесного существа. В ящике держа ёжика, она ослушалась Творца. Любое дело для утех не принесёт ни в чём успех – последует законом жизни грех. Шлёпнуть ёжика – ладони больно: он защищён природой, словно. До мордочки добраться, пальцем в рот попасть – на те же «грабли» наступить. Но, как же с наказаньем быть?.. И вот пришла ей мысль, наконец, ох, не одобрил бы Творец! Когда же, спросишь ты, Бог одобрял какие-то грехи?! Да, ты права: такого факта не найти. Он допускает всё, что не от Него. Решила правнучка твоя, на ёжика обиду затая, от головки до «пятой точки» иголочки выдёргивать, как сорнячки: вот – детские мозги! Нет, чтобы придумать что-нибудь попроще, коль виновным его считает тоже. Но он виноват не больше, чем виновата она сама, да только ей показалось, что за глупость, шутку, шалость наказана уже сполна испугом, риском потери плоти своей. Между тем на ёжика обида вскипает всё сильней: ей хочется всё больше, больше устроить наказание построже.
О, Боже!.. Участвует тот пальчик в мести с самым главным пальцем вместе, с умом и сердцем детским разом и, конечно, с горделивым нравом. Но вырвав иголочку, всего одну, она прониклась жалостью к нему. Дело приняло обратный ход: вмешался вовремя Господь. Сострадание, переживание и самобичивание... Она спешит, спешит домой и слёзы – как капель весной. Уж позабыла, с чего всё началось: хоть бы с ёжиком несчастье не стряслось! Вдруг заболеет, вдруг умрёт: жалеет о поступке – и нет других забот! Пушок почувствовал щипок – только и всего! А ей, правнучке твоей, урок: без глупости, без мести и без других грехов, да видит Бог, на свете жить спокойно и легко. Вот так одним движением руки и даже пальца она чуть-чуть не «наломает столько дров», что у меня нет больше слов!
Первый раз она увидит, как выглядит огромный ёж, точней, ежиха. Её поймает лихо один правдист в Серебряном бору, когда ребёнку будет всего два года. При виде такого существа колючего, к тому же огромного размера, может бросить в дрожь, мороз охватит тело. Произойдёт забавный случай поутру. Ясная и тёплая погода. Правдист пошёл авоську взять, чтоб ребятишкам показать, как выглядит ежиха. Последний раз твоя правнучка душу развлечёт ежонком малым, почти грудным и очень слабым. Ему необходима рядом мама – нанесена ребёнку травма. Конечно, он хорошенький, ласковый, неколющий. Малыш почти не пил, не ел – он на свободу так хотел и сжалиться просил над таящей своею плотью, над исходящим из комочка духом. Ему ещё необходима ласка, на языке ежовом сказка; ему так хочется согреться материнским пухом и напитаться тёплым молоком. Ему так хочется не ощущать холодный твёрдый ящик, а видеть лес живой кругом. Был выпущен ежовый мальчик из человечьих рукавиц.
Наверно, более всего он в жизни опасался наших лиц. С тех пор правнучка твоя не пленила колючее творение, о чём и обещание дать решила в День рождения твоей, Надежда, внучки, письменно, не ради шутки, чтоб не колоть грехами руки и не испытывать уже испытанные муки непреднамеренного эгоиста и живодёра, невольного садиста – увы, без спора.
Как важно жить на свете без позора, чтобы на сердце было чисто и совесть грязью не была зали;та, и лицо слезами не умыто!.. Пусть и тобою, дочка, не будет это зрелище забыто! В ящике посылочном жил существованьем ссылочным невинный ёж. Меня при ассоциации с наказанными за дело по закону, не будем разбирать хорошему, плохому, всё ж бросает в дрожь за то, что под ру;ку случайно подвернулся случайный ёж. Слово правнучка твоя сдержала: ежами более себя не потешала. Хорошо, что мы ёжика никогда не ловим – подкормим, угостим, заодно и душу повеселим. А ёжик насытился, принял витамин, набрался сил, окреп, наверно, в норку поспешил близким дать обед. Они с его спинки, как со столика, скушают грибы и ягоды – пользу получат и много радости: дары леса – вкусные и ароматные. Малинка и земляничка для деток вместо конфеток. Все малыши любят сладости: и ребята, и щенята, и котята, и ежата. Хорошо, что мы услышали ёжика в лесной тиши. Встречаются здесь часто ежи. Как увидишь, дочка, колючего зверька, доброе слово ему скажи, в ротик и на спинку еду положи: польза, радость и совесть легка. Вспоминай почаще рассказ про Пушка!  Может, и у тебя потянется когда-нибудь рука поймать колючего зверька и в ящик посадить: спеши скорее память посетить!..
Будет брать твоя правнучка отовсюду частицы природы: с песков Серебряного бора – камешки, из леса – гнёздышки, с морского дна – ра;кушки, с птичек – пёрышки. Не откажется она, дочка, от любого цветочка и от травинки, и от пушинки, от жучка, от паучка в паутинке. Из семечка кабачка она вырастит плод всего один раз и принесёт овощ в третий класс, подарит учительнице первой первого сентября, лишь только поднимется заря уже осенняя, а небо – ещё голубое нежное. Букеты астр, как кисточек мохнатых – природы чудный дар с земель столь урожайных. А правнучка твоя посетит в последний летний день базар; лишь солнышко зайдёт – повсюду будет тень. И тоже выберет, конечно, астры из множества красивейших торжественных божественных цветов. А почему? – Не нахожу для объясненья слов.
Хорошо, что у нас дома стоят, в смысле в саду растут, васильки. На фоне синего газона – одуванчики и красные маки, казалось бы, простые сорняки, а как украшают вид! Меж ними колосятся злаки, и лютики меж ними золотятся; трава метёлочками машет; а человек всё пашет, пашет до хруста рук и ног и до телесной красноты. С годами труженик приходит в шок, что он не видел ни красоты, ни доброты. На самом деле, он видел, но не увидел, знал, но не познал... Он поставил во главу угла бурлящие, как волны, шумящие, как водопад, дела. Всходила, распускалась и цвела вокруг сеятеля, пахаря и жатника краса: он не заметил эти чудеса, хоть перед ним всегда был целый луг в зрительном, в душевном обозрении, но важным оказался только плуг из года в год, пока однажды вдруг арифметический подсчёт напомнил о старении.
Сосредотачивайся, дочка, на прекрасном, как бы ни была ты делами занята;. Нам жизнь дана, как лотерея, даром. Но мы должны обогатить года; не только насущным хлебом от со;гнутой спины и от мозолей, и от скрипа ног. Конечно, в труде на быт – необходимый толк. Термин однокоренной с добавкой буквы «и», с удалением приставки «не» характеризует всю сущность бытия вполне. Не вытри пыль, но почитай стихи! Дай с сорняками морковке побороться! А ты послушай, как вечера; тихи;, когда за лес уже садится солнце. Корову, дочка, подои ещё до утренней зари, чтобы услышать первых птиц, чтобы увидеть радостных синиц, чтоб воздухом умыться спозаранку, чтоб покормить с руки весёлую зарянку, чтоб бег трусцою совершить и бодрую зарядку;  чтоб день с улыбкою прожить, в него вложить закладку! Живи, не истощаясь суетой, чтоб суета, как ржа, тебя не съела! Ты наслаждайся красотой, чтоб тело с сердцем пело! Ты ветру подставляй лицо, клади лицо на ветер: как бальный зал – кусковское сельцо, движенье есть и веер! Ты в тучу чёрную вглядись, ты гром душой послушай; не бойся, выйди на крыльцо из атмосферы душной! Пусть добегают до тебя воды небесной струи! Рисуй зигзаги жёлтые карандашом под натиск бури, под небесный гром – на белом полотне бумаги! На белом свете без такой стихии была бы жизнь беззвучной, скучной. Быть может, минуты сотрясений сфер, казалось бы, без всяких мер – для вдохновений, для дерзновений, для утешений после выплеска всей сути мыслей, всей гаммы чувств, что само;й природою даны, дабы услышал человек созвучье внутренней струны. Дочка, а карканье ворон – ведь это тоже произведение природы. Предвестники погоды грозовой, они катаются по небу чёрною волной. Их боевой полёт – марш роты строевой: по-своему труба поёт и никому покоя не даёт. И гром, и молния, и ветер напали, будто, на спокойный вечер. Нет жизни, нет смысла жизни без перемен: в них обновляется весь тлен. Не бойся, если попадёшь под дождь: пусть молния не вызывает дрожь! Пусть гром не оглушает уши! Я вижу – тебе в стихию будет лучше. Ты даже в старости расправишь, словно крылья, кости и понесёшься к детям в гости. Пока объездишь пятерых, день снова будет ясен, тих, и ты уснёшь, как мышка, вмиг, испытывая от озона смак, покуда не разбудит знак: пока на небе не сверкнёт зигзаг. Я снова вижу, снова зрею – ты отправляешься к Сергею. Я вижу, снова созерцаю – уже ты входишь к Николаю. А далее – к Владимиру в его избушку милую, на Хуторскую.
С севера столицы, сказать тебе рискую, легко порхать орлице в распутицу весеннюю, а может, в хмарь осеннюю в Измайлово к Евгению. С Сергея начинала в час утренний, а на закате дверь тебе откроет твой сын последний Юрий. С Николая до Сергея, от Владимира до Николая, с Евгения и до Владимира, от Юрия и до Евгения – очерёдность строго зрея и в каждом видя апогея, ты будешь набираться вдохновения, воспитывать в себе терпение.
Я вижу в пасмурность и непогожесть дней светит солнышко у флигеля Владимира, такая же погода у Николая; встречает теплей, чем в ясный день всегда Сергей; у Евгения, хоть образ жизни нервный, но он неизменно – тёплый нежный, в нём будто мир живёт весенний; стоит перед тобою Юрий, гармоничный, тихий, как небо без всяких облаков.
Какая ты счастливая, подумай!.. О счастии твоём я думаю без слов! Пять сыновей – пять рыбок золотых: божественный улов – улов судьбы твоей! Счастье, дочка, в вещах простых, светом вечным залиты;х.
Начиная с первенца Сергея, всё время призовая лотерея. Лишь девочек Бог заберёт, и мальчикам продолжится черёд. Но на Андрее, сыне Юрия, окончится Егоров род с твоей Надёжной стороны: мне остальные судьбы не видны. Судьба – она как фурия. Не знаю, успеет ли у Петра до гибели родиться детвора. Да, дочка, и небо синее, и солнце милое; и тучки набегают, ветром стонут, громом ропщут, а дождиком горе-горькое льют-проливают. Воздух душу свою открывает – и вдыхает человек, и вдыхает под раскаты и молнию целебный озон, и боль вместе с небом он выдыхает. Вот и солнце взошло, только б сильно не жгло: пусть слезится немножечко глаз, пусть же горе в каждом из нас не разливается и не высыхает.
А в солнце жаркое пусть все к тебе идут и будят ото сна. Ты приготовь им что-то сладкое; Сергея кофе напои сполна. В дни рожденья, в праздники и на Новый год пусть дом гостеприимный твой всех близких соберёт. Позволь немножко пригубить глинтвейн, Егором приготовленный, когда на сердце радость, когда на сердце боль, чтоб успокоить тлен глотком услады и тост поднять в большие даты. Ты – строгая жена и мать. И у тебя орлиный глазомер. Педантичности тебе не занимать: у тебя, скорее, в мягкости – пробел. Все сыновья твои – под материнским оком, и каждый наделён сыновним долгом. Но каждый – неразлучен с Богом, хоть неосознанно, без посещения церквей. Правда, старший твой, Сергей, из «Правды» тайно станет уходить на службу в Пасху. Он унаследует Новый Завет от отца; внучка познает немножко Творца: к вечности путь – через плаху, а дальше – блаженство души без конца. Я вижу, ты образом жизни будешь истин высоких держаться, отрицая божественную суть. Тайной остаётся, как становятся едины, что может невероятным показаться, тленный человек и вечный Бог. Непостижимым остаётся пусть на нужный срок. Жить, дружить, не тужить, отрадно служить; крылья расправить и крылья сложить; всё возможное сделать, остальное на случай возложить.
Я вот думаю, как нелепо, когда люди желают друг друга куда-то вести. Знает каждый человек, что он порочен, но он собой уполномочен истины с учением нести, хоть сам способен, лишь спотыкаясь о грехи, брести. Не слушай никого: познай во всём порядок! На всякую заманчивость мозг человека падок: действительно, мир будет какое-то мгновенье сладок, и лишь со временем познает и прочувствует всю горечь, тщетность, пагубность желания, поступка своего, но путь исправить порою невозможно, уж точно, нелегко. Дочка моя, старайся почаще сжатыми держать уста. Хочется ответить резко какой-нибудь недоброй мыслью, каким-нибудь кинжальным словом – на языке пусть будет пустота, зато в душе и в разуме не загрязнится чистота. Твоя душа согрета детством, всеми, кто с тобою рядом и этим чу;дным райским садом: тебе хватает в жизни света!
Управляй речевым аппаратом, дабы не заняться самоедством! Делай упражнения от извержения вулканических словесных выражений в секунды выяснения простых и сложных отношений! Правнучка твоя будет страдать метеоризмом языка – в нём чувствовать и друга, и врага. Дочка моя, подобает орлице, чтоб не летать в грехе, чтобы ошибок сторониться, держать зубастый ротик надо на замке;, а язычок проворный на петлице.
Как гигиену тела надо соблюдать, как дом нельзя грязнить и засорять –
так и нутро скоблить и натирать и вокруг нутра порядок наводить пора!
Дочка моя, люди, богатством обременённые, в жизни – нелёгкие. Парадоксально, им многое доступно, почти что всё, буквально. Вот в этом и проблема, что невозможно дожить до дня, когда последняя проблема решена. Богатство нарастает, как жир на мясе. Человек отныне – в высшем классе: и дальше некуда идти, и всё нельзя приобрести. Тогда вот этот потолок – уже не благо, а порок и сердца и морали. На деньгах легко нагреться, но нервы не из стали. Почему-то, дочка, люди эти жёсткими вдруг стали. Пока они шли в гору, оступались, ошибаясь, упорно снова поднимались, на кого-то опираясь, на кого-то озираясь, теряясь в обществе и растворяясь, но не удаляясь из него, они – большие личности для глобуса всего! Вдруг – щёлк замо;к, о них молчок, у них – порог, за ним – один порок, другой. Да, их настиг недобрый рок. За них боролся долго Бог: и насыщая, и услаждая, и превышая, прощая, научая, вычитая и возвращая сполна и больше, да только становилась жизнь всё горше. Окончен их учебный срок: о, Боже, нажат в смятении курок!.. Дочка моя, богатство – великое благо, но им владеть умело надо. Ажиотаж – потеря тормозов: всё больше, больше твой улов. Много трепыхается хвостов: образовалась вдруг дыра: вся рыба уплыла и с ней икра. Новые забросить сети – то рыба вся в нере;сте, то ловушка не в рыбном месте, то экокатастрофа скосила косяки, не видно теперь ни зги. Бывает, что и сам уж прихворнул – в болезнях негаданно-нежданно утонул. Вот и выходит, что первый улов надобно беречь – не есть, разумно размножать и прибыль по копейке получать. Где после первой цифры следуют нули: десятки, сотни, миллиарды, – считай, что вместо них там дыры, на коих ветхие заплаты. Ты лихо не буди: единичку, двойку отлови, тройку из них породи – и живи, живи, живи!.. Много ли человеку купюр нужно, чтоб было сытно и не душно?!. Страшно, дочка, сосредоточить жизнь на деньга;х и быть от всего остального в бегах. Превратить себя в фабрику шуршащих бумажек и придумывать всё больше разных замашек пагубно, хоть поначалу и радужно. Конечно, очень интересно и полезно стать меценатом, помогать талантливым и слабым, многодетным семьям, сиро;там, людям старым; участвовать в сохранении, развитии культуры, в поддержке значимой фигуры. В политику, дочка, лучше не лезть – там тебя могут заживо съесть! Во власти – хитрость, обман и лесть. Во власти – нажива, борьба и месть; позор и смерть. Дочка моя, живи в стороне от общественных дел: пусть процветает твой малый удел и не стои;т в достоинстве пробел!

4
Дочка моя, никогда не спеши подписать документ, пока не изучишь каждый момент. Прочитай, вчитайся, вдумайся, осмысли – термины бывают, словно гири. От земли их надо потихоньку поднимать, как соломку, сумеешь легко их сломать. Лучше отложи непонятный какой-нибудь пункт, чтобы не оступиться вдруг. Помни, чаще человек человеку в деле – волк, а не друг. Выходя на дорожку всё время смотри – тебе могут подставить подножку. В жизнь нельзя играть понарошку. Дочка моя, я готовлю тебя, крошку, быть осторожной, быть терпеливой, к людям – доброй и справедливой; к делу – дотошной и кропотливой. Ты рождена серьёзной, а значит, и взрослой. Не расслабляйся, не забавляйся, не отвлекайся, личностью быть старайся, а не человеком-дровосеком, не послушным зеком. Ты сама принимаешь решение, и ты сама за него отвечаешь. Живи без обольщения – иначе пострадаешь! Лучше меньше имей и из малого сделай много. Становиться безрассудно смелей – значит быть человеком без толка. И бездействовать часто нельзя: вот и приходится жить, словно по льду скользя – идти, не спешить. Живи, дочка, так, чтобы и не спешить, и не смешить, и не тужить, а как в армии – в жизни служить! Да, жизнь не праздность, а цельная многотомная работа в радость от восхода и до захода, какая б ни была на сердце погода! Трудись, дочка, и каждый день подводи итоги – цементируй строительные блоки, чтобы здание однажды не упало, чтобы даром жизнь твоя не пропала! Я вижу тебя человеком старым: ты проживёшь немало, и я надеюсь, Надя, славно!
Прочитают правнучке твоей рассказ «Лев и собачка» Льва Толстого – много он написал, очень много. И появится у неразумного ребёнка задачка: войти в клетку тигра, хоть ненадолго. Она бояться будет всего на свете: и мотоцикла, и глубины воды, и тира. Для таких людей убежище – квартира. Но она ведь близкими защищена, такою дружбой польщена! Так вот, сообщило хитрое дитя, эдак, денёк-другой спустя, что хочет побывать в московском зоопарке: о том, что приглянулся ей зверёк решила выкрикнуть в запарке, то есть на месте, куда она мечтала прийти с твоим Сергеем вместе. Но он не смог – расстроился ребёнок, переживания го;рьки: из деда можно вытянуть верёвки, завязать и бант, и узелок! Как на лекцию и как на семинар, то есть на специю, а не на нектар – внучка твоя, неразговорчивая и несговорчивая, поведёт на зверят всех глянуть малыша: теперь ждать только кукиша;! Но дитя вцепляется в мечту, даже если с реальностью мечта не в ладу. И пойдут они в зоопарк. Рвётся девочка к тигру, а мама отговаривает её и так и сяк. Мол, тигр злой, а слоник добрый: весь разговор, прямой и короткий. Тигр зубы скалит и рычит, слоник хоботом кивает и молчит. Тигр, хоть шерстью роскошной покрыт, душой не всегда красив; а серый слон невзрачен, как асфальт, и диспластичен, зато он тих, дипломатичен, гармоничен и внешне очень симпатичен: глазки спокойны, ушки просторны, хобот – верхняя губочка – словно шланговая трубочка для полива огорода, чтоб оживала вся природа. Тигр в душном помещении сидит; слон на свежем воздухе стоит. Невозможно человека малого, однако ж, убедить: придётся тигра всё же посетить! Как темно, как душно и как страшно! Обстановка, как в детективе: из клеток – злобные призывы. Тигры ретивы, горделивы, возбуждены, возмущены – они такими рождены: красавцы, но надо от них подальше держаться! Они же питаются мясом, а после – одним разом «благоухают ароматом». Не выдержала правнучка твоя всех испытаний на прочность тела, на прочность духа – отменила задуманное дело, заплакав, будто бы её куснула муха. Тигра посетить не радость, а большая му;ка. Не уда;лся в жизни спектакль «Девочка и тигр» на рассказ, что придумал великий писатель. Оставить детскую затею – разумный выбор: я в это верю. Зачем стремиться в клетку к зверю, мечтать его обнять, шерсть полосатую с любовью потрепать?  Зачем ему еду давать или кормить собой?!. Мечтой дурной устроен сбой – не до слонов чудесных и грациозных журавлей, не до любимых обезьян, не до других зверей. Да, в настроении – изъян, когда за правду принимается обман: рассказ красивый и роман. С тех пор, моя дочка, на тиграх поставлена точка. Как в зоопарк дитя придёт, так – страх, что к тигру попадёт. Вспоминает она, как осенним днём на скамейке в себя приходила, не дойдя до клетки. И только слышится вопрос из уст подростка: «Мы к тигру не попадём случайно?». Запомнила, как было ей отчаянно!..
С дедом, то есть с сыном твоим Сергеем, идёт она другим следом и всё равно боится у тигра очутиться. Они открыли дверь туда, где пресмыкаются животные. Поверь мне, доченька, поверь, позывы у неё возникли рвотные. Я говорю о неприятном для того, чтоб подчеркнуть тебе, как, например, насытиться легко, подумав о еде. Какие в мозге рецепторы включишь, те функции подвозбудишь и успокоишь силой воли лишь, тем самым можно избежать и голода, и боли, можно пережить любое горе.
Дочка моя, будь деловой, чувствуй себя успешной, но заносчивой не становись и за все испытания, за все благодатности Богу тихонько молись. С гордыней ты не поймаешь удачу и только накличешь себе неразрешимую никоим усильем задачу. Будь, дочка, скромной, смиренной и доброй; не будь ни волчицей, ни комарихой, ни коброй! И мухой, жужжащей над ухом, не будь! Жизнь – как поход: надо выдержать путь! А в дремучем лесу нет тропинок прямых, нет расчищенных троп, нет дорог и аллей; лес – царство птичек певучих, хищных особ и обычных зверей. Вот в такие дебри по осени за грибами с коллегами-правдистами под небесами чистыми не раз отправится с корзиной, что выдержит вес белых еле-еле, твой старший сын Сергей. Он не заблудится ни в лесу, ни в жизни. Всё будет у тебя с детьми «окей» – что надо вырастут мальчишки: не окажутся в трясине. Волноваться о таких излишне: у них компас – в тайге и в жизни.
А какой аромат боровиков из корзины!.. Красавцев рождают берёзы, красавцев рождают осины. Чтобы твоя правнучка знала грибы поскорей, подарит игру ей её дед Сергей. Съедобные, ядовитые – на клеёнке нарисованы; фишки – человечки походные, кубик – кость игральная... Да, игра будет очень забавная. А какая тренировка в лесу – почти все грибы на глазу! «Пахнет грибочком!» – скажет твой сын. Правнучка схватит грибок меж осин. А вот сыроежка огромным блином незаметно лежит на ковре травяном. Маслята – пионеры в пилотках – строем стоят вдоль луга и прячутся в ёлках, видать, от испуга. Усеяли траву и землю свинушки – повсюду разбросаны, будто веснушки. Моховичок с губчатой шляпкой; боровичок с ложной изнанкой; на пнях вековых проживают опята, будто столпились гурьбою ребята. Подберёзовики – в аллее берёз, что за калиткой, чуть дальше, чем нос! Она будет бегать трусцой на заре и собирать грибы при ходьбе. Мухоморы занимают лесные просторы: яркие, как клоуны; люди при виде их скованы, а лошадки этими грибами подкованы. Для коней мухоморы – лекарство: вот такое в лесах есть богатство! Осины звенят листвой – тёзка светит, как солнце, оранжевой головой. Вот тебе, дочка, и от осины – апельсины! Грибы съедобные, как правило, полные, заметные, в них – витамины, а поганки худые, ядовитые, вредные и злые. Дедушкин табак – здоровья человеческого враг! На него похож добрый к людям головач, словно ком из снега, словно мяч;  говорят, он тоже – врач. К сбору грибов Сергей отнесётся трепетно, щемяще – ножиком срежет бережно, малых укроет даже, чтобы деткам спалось слаще, чтобы росли чаще. Подорешник – красивый шоколадный гриб, но несъедобен: кто послабей, погиб; кто посильнее, болен. Ты ныне знаешь почти обо всех грибах – я за тебя спокоен. Чернушки мрачны; – их солят, как огурцы; такие же – валуи; весёлые рыжики смешны-молодцы;.
 Ох, грибами разными пахнет, Надя, от наших представлений! Нельзя о них думать без умилений! А правнучка твоя каждый раз станет думать про запас: горсть – на жарку, горсть – на варку, горсть – на вкусный пирожок, остальные же – на сушку, как купюры под подушку, на лютый зимний день или, если вдруг нагрянет старый добрый друг, или нежданный, незваный гость. Груздь, дочка, на меня наводит грусть. Так вот, сушёные грибы гирляндами над печкою висят – какой же дома аромат!
Устала ты уже от грибов? – Переключимся на рыбный улов. У пруда, у озера, у реки твой сын Сергей любил сидеть, на гладь воды внимательно смотреть, ждать шевеления крючка, взять карася или бычка – они ухватятся за хлеб, за червячка. Приятно дует ветерок и зеркало рябится, рыбка то соблазнится на крючок, то вдруг его боится. Бывало, с внучкой он сидит у дачного залива; у поселковой бухты, у загородного океана прохладным утром рано-рано и ожидает терпеливо заплыва бычков и карасей – не проморгает их Сергей.
Ух, ты!.. Надя, я вижу, косяки спешат куда-то, будто обременённые делами: их даже пропускают рыбаки, не ловят их сетями. Кстати, рыбу запрещается ловить во время нереста. Дочка, дочка, я представляю всю благодать занятия любого на природе и засыпаю от шороха, от шелеста, под птичьи трели – я засыпаю в колыбели.
Правнучка твоя захочет иметь рыбку дома. Ей купят гуппи и много корма. Она бросает в баночку еду, чтоб не была рыбёшка голодна: укормила на свою беду – дошла питомица до дна. Уснёт голубушка без пробужденья сном – истории забавной конец на том. Рыба живёт в своей среде и погибает в домашней воде. А я до сих пор живу в мечте развести рыбок в аквариуме в их фауне. Они умиротворяют медленностью, успокаивают серостью, радуют красочностью, насыщают праздничностью. Рыбы возвращают стабильность, живость, неспешность, планомерность. В плавности – красота, в торопливости – суета, в безделии – маета, в апатии к жизни – беда.
Живи, дочка, тихо, но содержательно – будешь богатой тогда обязательно! Правнучка твоя будет о рыбах книги читать и рыбок в альбомах раскрашивать. Будет ловить их магнитом, несколько сразу, мигом из пластмассового водоёма прямо дома. Красные и синие притягиваются удочкой игрушечной. Вот тебе детский опыт рыболовства: игра, а сколько довольства! Внучка твоя купит большого сома. Вижу: раковина, в ней – вода, и барахтается усатый, шевеля плавниками и вращая хвостом. Ребёнок гладит глазастого, гладит, пока его не разрежут ножом для приготовления, тушения, жарения, варения: какое объедение! Красная рыба и севрюга кусками в заказах от «Правды»; оттуда же – икра осетра на бутерброды; из магазина – копчёные, мороженые, как змеи, миноги. Слышу, дитя кричит: «Бегают от икры мои ноги!». Солёная – даже с маслом и хлебом; в консервах – с картошкой еле съедается крошкой! Из Сибири сушёная вобла с хрустом в ушах лезет в горло! Диафильм «Кот и кит»; книга для рыболова – гид; аксаковские наблюдения – литературное творение; «Золотая рыбка» Пушкина и корыто старушкино; рыбный суп и рыбные котлеты; заливное и салаты – вкусные обеды; в банках жестяных – кальмары и горбуша, хоть консервы всегда хуже; скумбрия, килька, толстолобик, сардины, шпроты и крабы – с жареной картошечкой столько отрады! «Коралл» – плавленый сырок и коралловое масло; хек жареный был; «Печень трески», икра минтая. Чёрную икру – правнучке в суп ежедневно – и с хлебом, и в ложке, – чтоб крепла быстро и верно. Но от перебора – будет ей скверно. Много калориев, много соли – много головной боли. В полезном тоже должна быть мера, чтобы здоровье пело. Рыбные, крабовые палочки; рыбное филе – достойная еда вполне! Запах океана в рыбных отделах, рыб сочных, спелых! Книжка об осьминогах и передача «В мире животных»; А «рыбные» фамилии – Окуневская, Рыбников, Рыбкин, Рыбаков, Осетров... От всех, Надя, творческий клёв! А маршал Рыбалко – какая закалка!.. Герой войны в высоком звании. Никто не знает ничего заранее.
Сейчас Щукино – деревня дальняя, а станет когда-то районом Москвы с подземной дорогой – метро: лестницы, поезда, эскалаторы... Неподалёку будет жить правнучка твоя. А на ёлке новогодней – из картона щука хищная и блестящий карась – рыба милая. Рыба – небесное созвездие и знак зодиака. «Молчит как рыба», «Ни рыба, ни мясо» – сравнения, выражения. «По щучьему веленью...» – кто обладает ленью. «Ловись рыбка, большая и маленькая!» – просит волк, зубами клацкая. Ученики Христа закидывали сети, да не в удачном месте. Иисус совершил чудесный улов – как много в Библии поучительных слов!.. «Я научу вас быть ловцами людей!» – Учитель умудрял друзей. Всех накормили, и рыба осталась – эта притча нами тоже читалась. «Лечь на дно» – ещё одно выражение: затаиться, переждать – его значение. Устала, дочка, от рыбной темы – в мыслях должны быть перемены.
Давай поговорим о ягодах – о божественных сладостях. Твой сын Сергей посадит правнучке твоей грядочку клубники, малину вдоль забора, черенки смородины, красной и чёрной; крыжовник уже есть колкий; дерево черёмухи растёт у калитки; рябина, черноплодка, ирга; в лесу много черники и земляники. А какие средь ёлок малинники! – Эх, не знают медведи- хищники!.. Ежевики, брусники и клюквы нет за много, много, много лет. В волчьих ягодах ярко-красных немало, дочка, ядов разных. Они, как огоньки, горят – сжигают насмерть всех подряд. Не пробуй, обойдись без любопытства – мама за тебя очень боится!
Я знаю, вы пекли пирог, готовили варенье, выжимали сок, компота чуть не сделали глоток – Петя углядел подлог: не то случился бы смертельный номер: и каждый – помер! Для вас, девчат, урок на вечный срок: да видит Бог! Для правнучки твоей услада – собирать ягодки в тихом садике. Вот выискивает она в кустах малину: да, как бы не обжечься о крапиву! Самые крупные ягоды  – возле этой злючки: ты тоже не раз обжигала ручки! Зато какие вкусные щи – полезней супа весной не ищи! Старайся, моя милая дочка, чтобы не заслужила крапиву «пятая точка»!
 Клубника – на маленькой грядке без излишка: мало – больше, чем много – да;ло. Ягоды со;чны, душисты и сладки, под листьями прячутся и сами не покажутся. И смородину надо собирать с веток нижних, приседая на корточки: по гроздочке ягодки обрывая и в еду употребляя. Крапива жгучая, а ветка крыжовника колючая. Ягоды – небольшие янтарные, из крупных бордовые – сладкие.
Внучка твоя, некулинарная, день за днём печёт расстегай, вспоминая твой каравай. Да, в пирогах ты – мастерица: вижу, «Наполеон» твой слоится. Жаль, что старшая внучка не захочет у тебя поучиться готовить вкусно, легко, непременно, как дышать непрерывно и равномерно. Ты мамой воспитана так, что еду облагораживать надо, да ещё выйдешь замуж за официанта «Славянского базара», очень престижного ресторана. Место встреч, вдохновения творцов литературного строения. Егор им блюдо поднесёт: и вот, стихотворение – в блокнот! А дома скатерть-самобранка, словно алмазная огранка! Не бублик, не сухарь, не баранка, а для пирожков, тортов, коржей – стоянка! Глинтвейн, шампанское, портвейн – столом возьмёшь любого в плен! А сервировка – какая фантазия, какая сноровка!..
 В саду правнучки растёт черноплодка – она срезает гроздья рябины ловко! Ножницами освоит сбор урожая, душу компотом потом услаждая. Он очень полезен для мозга, для сердца, но зуб от него сильно чернится. Нос – в питьё: как у Буратино, на бумаге – пятно. У забора – черёмуха и на улице – огромная ветвистая черёмуха, под ней – скамейка для отдыха. Ягодки мелкие, вязкие, не горькие, не кислые, не сладкие. В них витамин силён, но, как ниточками, рот оплетён. Полезно черёмухой угощать того, кто любит болтать – так язык от неё сведёт, что долго не откроется рот! А цветы черёмухи, будто снег, будто манна с небес на всех. Весенняя метель на земле выстилает постель.
Я представляю тебя, дочка, на последнем звонке в бальном платье, и по ветру летят лепестки – и такое на сердце счастье!.. Вижу в садике рябина рыжую шевелюру склонила. Долго-долго будет радовать она перед отъездом в Москву, пока не придёт конец стволу. Кленочек – маленький росточек –привязан к колышку; вольно дышится его горлышку; пьют водичку его корешки, и кудрявятся взрослея вершки. Юноша-красавец, а был размером с палец. Он мудрым станет старцем с тонкою душой: сказать бы хоть абзацем или одной строкой. Увидеть хоть половиной глаза того, кто горстью взят, полит двумя руками, заговорён словами; кто сердцем выкормлен, кто песней вымолвлен, а может, кем-то он из дома выставлен... Нет, не обнять, не перешептаться ни листьями слетавшими, ни устами уставшими! Разлука – проход в мир новый: приснись же мельком, хоть разок, рыжий лист кленовый! Напомни детство, напомни юность, сном объяви хозяйке неразлучность с ней!
А вот дубочек – из леса копаный росточек – от тщательной заботы гиб всякий раз с корней. Мне кажется, что в дуб вложено могущество природой – пусть сам же силу проявляет, не надо окружать его заботой, а надо наделить свободой для расширения ствола, для разветвленья кроны, чтоб воля к жизни не спала;: уж таковы законы! И лучше было б для дубка не продолжать в саду рост в пару сантиметров из ростка, а вырасти из семени садового или городского – дуба не лесного. Откуда-то он попадает в чужую стихию – и начинаются дни лихие. Рябина, смородина, клён, забор и дом, но лучше жить в лесу родном! Не убежать, не улететь – ждать остаётся только смерть. Закапываем в землю желудо;к, и медленно выходит к нам росток: ему и нам поможет Бог – вырастет на радость всем дубок и дуб: силён, красив, негруб, неглуп. Ещё в садочке векует яблонька-ста;ренька – антоновка, поздний сорт, морозовка. За двадцать лет – урожай раза три, но сияет деревце величьем изнутри. Слабый ствол изогнутый, не везде кора; сук сухой поломанный – закатная пора. Цветочки-пустоцветы, в кроне седина, но в ко;рнях под землёю – не осень, не зима. Там жизнь фонтаном бьёт, на дереве улыбка: яблонька сильна;, хоть выглядит и хлипко. Под ней на раскладушке – отдых, как в раю: шахматы и книги, магнитофон и плеер, бумага, папка, ручка; попутный свежий ветер направлен, словно веер; от урагана взбучка страшит всех, будто гейзер и дождик, как тянучка, но мир сквозь тучи светел, уж это я заметил, пожив на белом свете, который вечно бел.
Я слышу, моей далёкой внучке с приставной долгой «пра» о чём-то соловей пропел на всё вокруг ветра;. А вот и липа золотистая цветёт, и пчёлки-труженицы клюют нектар – Господний дар. Из магазина разлетается товар – душистый мёд. Порханье пчёлок весь июль, жужжанье и дыханье; от жала больно, как от пуль, но меньшее страданье. И не смертелен пчёлкин яд, как от копья и стрел: он будто электрический разряд двух разнородных тел. Не трогай, дочка, ни осу, ни пчёлку, ни шмеля – их всех потрогает за всех правнучка твоя! Ей объяснит ведь дед Сергей, что жало, словно нож. Но в детстве жажда быть смелей – она хватает поскорей всех, кто попадётся, а после – кричит от волдырей и всех уже боится. Верила, как скажет всем потом, в добрые их лица! Она просила не кусать, а подружиться с ней; она старалась вести себя с ними понежней. Стройная оса, важный шмель и бархатная пчёлка – красавцы все, а жало, как иголка. Дитя кричит на всю округу, я слышу визг, я слышу рёв... Каждому доверится как другу – понятно всё о ней да и о них без слов! Перетрогает она на даче коровок божиих, жуков и пауков, собой накормит комаров; сачком поймает бабочек роскошных, поймает и не раз, особенно – павлиний глаз! А кузнечиков пригожих ждёт, конечно, коробо;к, а стрекозок и лягушек ожидает поводок; от осы, пчелы, шмеля; – шок и ток; от паука – вуалевая нега и тоска; от мух – жужжанье и по столу шуршанье; от тараканов – грязь, прогонит, в руки взять боясь; за муравьями – наблюденье, интерес и наслажденье, она им бросит саранчу – что будет, я о том молчу. От всякой нечисти и блох уберёг Спаситель-Бог.
Увидела правнучка твоя в раннем детстве у соседей большую черепаху и наблюдала, как ползает она, головку прячет в панцирь, грызёт капусту, щиплет траву. И захотелось ей иметь такое же созданье рядом, окинув существо чужое первым взглядом. Любого мирного зверька приятно покормить, в глаза с заботой заглянуть, в его глазах себя не уронить. Вернёмся к черепашке! Помнишь, в сказке о Буратино плавала, пела и всех умудряла добрая старушка-тортилла? А помнишь, мультфильм о дружбе львёнка и черепашки? Конечно, очеловечивание зверей – волшебные замашки. Но, выходя из сказки, мы входим в быль – и сказка будто сдула с жизни пыль. Из сказки выловлен урок на божий срок, на выброс выловлен порок;  в сказке – океанный смысл, полёт космический и приземлённый слог. Сказку хочется вместить в реальность, украсить серую формальность чудесами, а чудеса-то достигаются трудами. Основу Бог сотворил, а дальше творим мы сами. Так вот, правнучке твоей подарят черепашку, взятую из живого уголка больницы детской в канун начала школьной жизни. Как радостно с ней летние денёчки проходили! То яблочко, то лист капустный зверёк куснёт, то травку нужную себе найдёт. Из ящика посылочного выбиралась и не на шутку каждый день в саду терялась, под травами скрывалась – гра;;блями искать подружку оставалось: вот так она на место возвращалась. Привыкла черепашка и к Москве: к квартире тёплой и уютной. Но вот в свирепом феврале грянула нежданно очевидная беда – ушёл твой сын в немало малые лета в снега; и в облака;. Да, ушёл твой сын Сергей, отец и дед: для правнучки твоей – беда из всех грядущих бед. Не было мрачнее дней, не было черней ночей и слёз горючей из очей. Всё стало, кроме черепашечки, важней: забыли питомца напоить, высохла бедняжка и перестала жить. Летом через четыре года в день рожденья – новой черепашки появленье. Всё повторяется опять – хозяйке суждено питомца потерять. Как долго она ждала продажи черепах, обзванивая рынки, магазины с подружкой школьной, покуда ещё была зима; а там шутили, что привезли слона! Правнучка твоя ждала питомца из Узбекистана от знакомой, но не приехала она из Андижана. Я вижу девочку столь огорчённой, как будто в черепахе – счастье! И вот она уже в руках, но, сделав много раз за шагом шаг, ушла из садика, из ящика, из дома, медленно, незаметно, спокойно. Незаменимых нет! Вот ползёт уже когтистая большая черепаха – такая дикая, такая злая, что нет волнения о том и страха, что потеряется старуха, что потеряется неряха!.. Черепаха ползёт, человек идёт, а время летит. Два месяца прошло с тех пор. Вдруг видит правнучка твоя через забор – на кочке в саду соседском черепашечка сидит и греется на солнце. Чтобы пресечь побег питомца, к нежной лапочке медлительного существа привяжут верёвочку из бинтика, другой конец привяжут к колышку, и будет черепашенька пастись, как козочка, и будет улыбаться солнышку, а солнышко над черепашкой, словно розочка, расправило лучи, как лепестки – сидел бы только Лёвочка да кадры из мультфильма – от жизни далеки;. Нашлась, нашлась, нашлась и больше не терялась!.. Не любопытно ли узнать, что с той, недоброй, сталось?!. Ей радовался соседский мальчик Игорёк, маленький чёрненький, как уголёк; о нём ещё пойдёт рассказ. Вот правнучка твоя ступила в пятый класс, а черепашка обновила живой больничный уголок, тот, откуда была взята; её сородица, что, не получив воды глоток, навечно в панцире головушкой покоится, да видит преступность смерти Бог. Да, дочка, жестокости случайной оправданья нет; негоже никогда ссылаться на недостаток и избыток лет. Питомец заводится ребёнку родными, чтоб научить заботиться, чтоб было кому ухаживать за ними. «Подать стакан воды!..» – в прямом и переносном смысле – нет чище чистоты души, врождённости и мысли. Я подумываю в саду открыть целый зоопарк; уход за всеми детям поручить. Проверю каждого вот так и посмотрю, какой в тебе и в нём, и в них засел душевный враг: брезгливость, равнодушие, а может, эгоизм, гневливость, здоровье недюжее, а может, садизм, крикливость, неслушие, а может быть, ещё какой-нибудь изъянистый, не бог откуда, «изм». Так что, ожидается проверка человека...
Маленькая серенькая козочка: слабые лапки, неокрепшая шёрсточка, задорные глазки, песни, как в сказке, улыбкою ротик, отсутствует хвостик; два бугорка, где рожки; заваливаются ножки; от колышка до шейки протянута верёвочка, чтобы не убежала козочка с полянки парка, ступив два шага в лес, резвость – как у ребёночка, как у пушинки – вес. Присев на корточки, всю ласку козочке двумя руками, двумя губами, верхними и нижними зубами, проворным гладким языком, длинным волосом и подрастающим умом; душою, словно распахнутым окном, и сердцем, наполненным теплом, как у козы соседней вымя молоком, правнучка твоя сроднится с этим существом всем человечьим естеством. Она, то есть коза, маленькая козочка, со слюнкою ребеночка, слижет ей с ладоней соль, царапину залечит и мозоль, снимет головную боль всё тем же детским языком, связкою из горлышка, аурой до колышка. Нежится, нежится козочка плотью своей и душой; гладит её твоя правнучка то правой, то левой рукой. Бегает вокруг неё козочка, и закрутилась верёвочка – ловкости почти не хватает, чтоб на зверька не упасть, – вот к чему иногда приводит неуправляемая разумом страсть. А рядом стояла взрослая белого цвета коза, её не тревожила даже жужжащая у носа оса. Стояла она, как вкопанный высокий фонарный столб; два бугорка, где очерчен правый и левый рог; был у неё широкий, мозг покрывающий лоб. Грубая шерсть, как щетина, словно ворсинки на зубочистке; спокойные, охватывающие мир глаза; редкое, чуть слышное, пробитое сквозь ещё непережёванную траву блеянье. Резвость – детскость, успокоение – пик взросления и направление на ветхость, на старение. Увидит серенькая правнучку твою и скачет с улыбкой озорной вовсю, разнообразье предвкушая и оживая, и оживляя, вдыхая радость и выдыхая, а белая стоит и смотрит, всё больше погружаясь в безучастность. Но она по-своему милуется правнучке твоей, не отворачивается и не уходит прочь; как миленькая верёвкой обмотала – она рвалась хоть чем-нибудь помочь. Все ощущенья войдут так прочно в память, растворятся в духе и в крови;, расщепят все испытания, невезенья, которым суждено случиться впереди.
Каким хорошим был мальчик Игорёк, чёрненький, как уголёк! Он младше правнучки твоей; он выглядел взрослей, красивей и смешней всех дачных малышей! В пальтишке и берете разлёгся, как в карете, в прогулочной коляске под бабушкины сказки, едет, едет, едет, дремлет и взрослеет буквально на ходу. Вот правнучка твоя его за ручку водит в следующем году. Он всё обозревает, невнятно говоря. Меняются с ним бабки, будто бы перчатки – их, вроде, пятерня. Дина, что всех старше, сама стоит у каши; Лида отстирывает от сажи; Лиза – на поса;же; Тоню, Мусю не видно даже. У Игорька появился брат Олег – второй у бабушек забег. А Игорь рос, рос, рос, познал соединенье букв и цифр, запах папирос и сигарет, яд на игле и мозг во мгле. Его уж нет, отличника учёбы – он умер от опасной пробы. Мальчик-с-пальчик... Игорёк-уголёк... Дачный уголок – на вечный срок.
Миска. Ложка. Манная каша. Не может видеть правнучка твоя даже... То жидкая, текучая, крупинками в молоке, то густющая, к случаю от случая, непроходящая ни к одной кишке. Она выскакивает у правнучки твоей сразу изо рта каждый божий день с утра до самых школьных дней. Ребёнок капризничает, не может и не хочет есть маслом, словно золотом, опрысканную белизну, будто солнце улыбается с листа бумаги, а мама, внучка, стало быть, твоя, всех вместе взятых туч черней, вопреки клину;, не замечая неполадки, то плача, то ворча, заталкивает кашу сгоряча, зная, что через две минутки вернётся белая струя с частицей слюнки. Закалка манной кашей, упорство внучки старшей... Бог всегда на страже там, где заскок.
Ложку за ложкой кладёт дед Сергей за телевизором в комнатке своей. «Утренняя гимнастика» под музыку Сосновского и «Выставка Буратино» помогают здорово. И разные истории, волшебные, задорные, из уст рассказчика, каши в рот поста;вщика. Так правнучка твоя узнает, что есть на свете чудный шоколад, дающий радость человеку и силы больше во стократ. Сразу же она пристанет добыть ей этот шоколад, чтоб стать сильнее всех ребят от чудодейственного свойства ни в чём не существующего больше вещества. В своём желании она права. И вот жарчайшим дачным днём, когда был полон мастерами дом, вручён ребёнку шоколад, формат-стандарт, с названием «Гвардейский» и сказано, что дух он даст армейский. Снята этикетка, отогнута фольга, квадрат за квадратиком выходит из строя, исчезает за строкою строка так же быстро, как приходит вдохновенье порою. Вот и всё – шоколада как не бывало: две обёртки и аромат, проносится вихрем, дочка, время любых услад. От пресыщения радостно стало; где бы горы найти, чтобы их покорить?!. Смак бодрит сначала, а после начинает морить. Помнишь, дочка, есть в Священном Писании строчка, верней, в избыточном наслаждении стих: «Сначала будет сладко, а потом горько»? Запоминаются мучения – да и только!.. Час за часом рекой протекает, вкус шоколада время смывает. Вверх устремляются страдания от утех, расплаты не миновать за грех, а окружающим – за допущение огрех в заботе о пострадавшем от несмышлённости незрелом человеке. Дарили ведь не просто шоколад, а средство, в которое дитя поверило как в лекарство, дающее возможность из слабого создания превратиться в одного из васнецовских богатырей и – поскорее. Вкус шоколада смылся детскою слюной; в жарком воздухе расплавлен аромат, выдуванный лишь вечером из сада ветровой волной, исчез к спокойной ночи след утренних услад. Во рту был рай, но нынче весь организм горит в аду. Да, наслажденье через край превысило черту, как молоко в один и два нуля кастрюлю. Повсюду жар, в желудке – несваренье, в горле – тошнота, а в голове – затмение. Никто не может разобраться, никто не в силах догадаться, у всех забвение о шоколаде, о стопроцентной его растрате. Общеизвестно, что пожар воды боится, дают ребёнку сразу же напиться чая, крепкого и раскалённого, янтарного и сладкого, как уходящий день, и продолжают отгадывать кроссворд, решать головоломку, что ж вызвало внутри переворот: спасать ли мозг или живот?.. Внучка твоя разваривает рис одной рукой и подаёт кисель ещё одной, интересуясь одновременно языком и делая движение ногой в сторону «Гвардейского полка», не находя его пока. Она заслуживает приз! А дальше – чай, вода, сухарь, – остался позади кошмар. Ох, шоколадный бум наводит много разных дум!.. «Жизнь в шоколаде», радио «Шоколад» – не много ли на душеньку услад?!. Да, как бы горя не случилось во стократ и был бы организм в порядке, как парад, и дух бы никогда не вышел вон – у Господа на всё другой Закон.
Улица Горького. Кафе-мороженое. Памятник Пушкину. Кинотеатр «Россия». Мультфильм «Чебурашка». Шоколадное печенье из гастронома. День прошёл здорово! Настроенье хорошее. На всю оставшуюся жизнь запущена анестезия от катаклизмов, от социального безумия барашка, пасущего в любом учреждении, от потерь, от неудач, от всякого страдания, от разных неурядиц дома. Да... Был такой денёк в детстве правнучки твоей. Он светит ей, как огонёк, и греет, словно уголёк. Приятное от впечатлений утомление. Домой, домой бы поскорей!.. А дома ждёт твой сын Сергей – и снова наслажденье! Мало в жизни райских дней: спасибо и на том! Прощает Бог без нашего прощения и радость нам даёт без нашего прошения и без общения с Ним, Сущим, обо всём. Спасибо, Господи, за память – наполнить бы её добром, чтоб на проценты жить потом душою, духом и умом, описывая жизнь пером, попутно провожая день за днём, чтоб не сказать о нём, как о пустом.
Вот ещё один чудесный эпизод – всё из того же детства, всё той же правнучки твоей, которую по жизни вёл из года в год всё малолетство твой старший мягкий и серьёзный сын Сергей. На современном сленге при нём всё будет лучше, чем окей. Он снова дома и снова ждёт дитя с прогулки, без «Чуда-юда» пребывая в скуке. Так он её с рождения назвал, лаская двумя короткими словами через дефис. Да, клички детские в те времена – хоть выставляй на бис! Позже годами и веками с другого континента семенами и нашими российскими корнями прикроет суть такая пелена, как «господин» и «мисс», а смысл всё равно один. Так вот, вернёмся к избранному дню. Дача. Время чудес – от радости плача. Очи открывший берёзовый лес, душою подавший меню. Час утренний ранний, не в первый и не в последний раз, туманом слегка припудренный, стоит величаво торжественно красавиц берёзовый лес. Уютная небольшая полянка, скатерть на ней самобранка, и в листиках с неба роса; на траве – земляника-краса, черника-гроза, между ними – опять витамины, конечно же, это щавель – щи на обед, словно кисель. В листочке, в Господней чашечке, капелька стои;т. Она даст силы правнучке, она её взбодрит. Взбодрит на жизнь сухую, порою и тугую, порою и лихую: в потерях и болезнях, в старении и борении, в обидах и грехах, во всех делах, в ночных раздумиях и снах. Да, весь дачный сериал – классическая опера, не мыльная, останется в сознании как идеал, оставшийся без Оскара. Двадцать дачных сезонов; после четвёртого – сын твой умрёт, вернее, до пятого не доживёт. До красного диплома, как праздничного флага на избе, правнучка твоя доползёт, дойдёт и добежит, за годом год, за годом год отмельтишит.
Я вижу дачный рай прошёл, как сон, но в ней росою растворён и вкусом леса, и раздольем поля, и улицами параллельными, и дачами соседними, и садиком в одну лишь сотку, где пряталась она под яблоньку-сиротку, когда светило солнышко, бывало, что от дождичка; главное, что дачный рай в ней растворён подпругою надёжной – подругой до мозга костей, не бо;жной, но побо;жной. Представь тенистый уголок с соседскою межой под собственным окном, с рябиной не своей, со смородиной родной и красной, и черным-черно;й; вначале – с сиренью, душистой, развесистой, а позже – с пустым пятачком. Помнишь, там Шарик улёгся ночью мучительной мучимый в оке клещом? Выл он, как волк, словно лёжа не под сиренью в уютном малогабаритном саду возле бревенчатой тёплой избы, а под сосною или под елью в дремучем-дремучем лесу. Видели собачье мучение Бог и неспящие ночью коты, слышали собачье страдание совы, деревья, луна и кусты.  Выл он, дочка, выл до зари, бездомными плакал слезами. От ночи бессонной соседи смотрели в собачьи зрачки своими слепыми глазами.
Так вот, вернёмся в уголок. Высокий рябиновый росток. У забора – столик, к забору приделан шкафчик буфетный и несколько полок; между кустами – верёвка с крючком, будто бы дверь под замко;м. Игрушечная посуда с игрушечной едой; занятия учёбой за школьною доской; для игры в больницу – колбы, мензурки, пробирки, раствор в шприце и палочка с остриём на конце. Штакетины, а между ними – соседке одинокой, училке пожилой, физически здоровой, на голову больной,- с утречка; пораньше в ведро опущен шланг; бодрый начинается словесный бумеранг. Войдёт в её калитку правнучка твоя – польёт, прополет грядки для дела, для зарядки, попутно обо всём меля юным языком; конечно, если дверь в цветущий сад была не под замком. А за калитками – дорога вдоль домов, параллельная ближней тропке из асфальта; шагало по дороге на луг, что виден из окна, коровье стадо. Липы, вяз, черёмуха, калина, акация и множество берёз – стройнее не найдётся ряда с той стороны дороги, то есть с правой от узкой асфальтированной тропки; за деревьями, им параллельно, тянутся поля картошки беспредельно. На газоне – скамейки, песочницы, камни, дрова, дети с беззубой улыбкой и с краснотою от слёз. Между берёзами напротив окон – качелей разгон и карусели, не было конца в этом месте веселью, нервов и мышц укрепленью, смеху, улыбкам, общенью. В траве подберёзовик каждый день рос; в картошке торчали свинушки; лежал под скамейкой бездомный хозяин-пёс, а, сидя на скамейке, судачили старушки, пока их внуки носились, резвые, по всей округе: и крик, и визг, и мяч, и плач, и смех, и бег, и дружба, и ссора, игрушка, и укусила вдруг мушка; песочница, совочек, ведёрочко и формочка, лепнины из глины, прорытые рукою проходы, словно пещеры и коридоры; ой, камешек золотой, смотри-ка, а этот – будто морской!.. Классики, прыгалки и бадминтон; куклы и мишки, конечно, в излишке (!); бег на дистанцию, прыжки высоки и длинны, как шаги; в туалет – за акацию, а дальше – игра в городки. За сезоном – сезон. Времени бо;льший разгон; в воздухе громче трезвон; музыка – от всех соседей; хором собачий лай. Да, для правнучки нашей будет там истинный рай. Жёлтые цветочки акации – пора посвистеть в стручки (!); в памяти дачные странствия хороши, хороши, хороши... В песочек налили воду и начали «ляпу» месить – в детстве и это надо: побольше всего ощутить. В саду вдоль забора – цветочки: флоксы, левкои, люпины, ревень, сердечки, колокольчики, пионы, нарциссы и маргаритки, кое-где ноготки как улыбки; лилия, гвоздички соцветия, вьюн-вредитель, хоть красив цветок-граммофон, и анютины-глазки для оживления. Удобрят землю коровьим помётом вместе с по;том, таская дёрн от луга, что виден из окна чуть-чуть; застелят черноту зелёным покрывалом, чтоб крепло чадо полным ходом; уте;плят одуванчиковым пухом; посеют клевер, тимофеевку, да мало ли ещё какую зелень! Пропитано здесь всё Господним Духом. А лютики! – Весенняя россыпь золотая.
Я вижу тёплый-тёплый вечер; солнце ещё на небе; всюду высокая трава и маки всех цветов; небо чистое без облаков водою бурною вдруг землю освежает, а правнучка твоя домой не убегает, а в зарослях сидит и к небу вся благоволит, смеясь от счастья. Здесь внучка твоя чадо божье найдёт: хоть взгляд у неё, как частенько, сердит, ребёнок душою к небу летит, грубости и угроз не боясь. На слово нутро материнское бывает сурово; слабые нервы дают много простора длинному, как плётка, языку, да только всё вернётся так же на бегу. Конечно, забота о ребёнке – чревоуго;дить и завернуть в пелёнки! Да, внучка старшая твоя к тому же детский врач – нет бо;льших по призванию задач! Правда, ей суждено стать психиатром: управлять своим театром, считаться и с чужим спектаклем, хоть хочется всегда всё перевершить на собственный манер, всё сделать с полною отдачей, без фанер! Шарики да ролики – весь материал; все – подопытные кролики; не понимает врач, что в несовершенстве спрятан идеал.
Давай глаз повернём к картофельному полю – мы повернули мозг к раздолью. Между соседскими наделами тропинки; вот мостик сделан внучке для стирки в кругленьком пруду – рыбка плавает уже в тазу.
А вот мост через полузасохшую речушку – связь Краснофлотской, и параллельной ей, и параллельной той, с Футбольной, Крайней и Лесной, что к станции ведут, где магазины неподвижны, где люди электричек ждут. А рядом с мостом справа – заветный овражек: памятник дружбе с раннего детства. С той стороны, где тоже скамейка и песок в высоту, из домика хлипкого, из сада цветущего, из частоколом забора, из постоянно закрытой калитки – пожилой мужчина в соломенной шляпе и с радиоприёмником «Сокол» в чёрном футляре, висящем на шее, словно кулон, перешагнув ложбинку и выйдя на тропинку меж полями будущей еды в «мундире», да не один, а вместе с девочкой из сказки, Еленой Премудрой, Еленой Прекрасной с длинной-предлинной волшебной косой, Златовлаской, направился в тот сад, в тот дом, точнее, на фасад, где гуляли, в песок играли и болтали твой старший сын и правнучка твоя – люди тех же лет и тех же интересов. По радио говорили в тот момент, чем ценен бородинский хлеб. Так с дедом побратался дед; их внучки уже сидят в песочной кучке и друг на друга нет у них всяких диатезов. Все ссоры – ужель язык обрёл просторы...
«Я на тебя пожалуюсь!» – друг друга девочки пугают и вскоре слова на «д» и «ж» прощают. Слова из этих слов: «жор», «уда», «ода», «дар», «удар», «ар», «ор», «жар», «пора», «руда», «рожа», «пар», «драп», «паж», «пуд», неизвестное понятие «ад», любимое словечко, часть речи, утвердительный ответ на всё хорошее, конечно, «да!». На всё обратное выложится, добавляя частицу «не» и междометье «нет», словно поле из букв колышется. Вот мы и поиграли в слова из семёрки разных букв – крохотный, а всё ж для мозга труд. Будет телепередача «Звёздный час» с такой же игрой – полезно даже так размять свой ум порой.
К дружбе и забавам девочек вернёмся и не раз, а нынче снова доберёмся до круглого пруда: на его краешке шныряют деточки-лягушки; в нём рыбка ловится тазом, крючком; я вижу сына твоего и правнучку твою: рыбку ждут вдвоём. Сей эпизод прекрасен без прикрас. Слева от моста я вижу тоже пруд – остатки от речушки: он длинный, дивный. Одни бычков половят, другие отдохнут; как чу;дно, соседские девчушки на маленьком плоту тихонечко плывут! Люда, Ира, Таня – их, кажется, зовут. А возле круглого пруда сжигается весь мусор на костре, и там же пекут картошку веселые девочки вечером. Тишина. Туман. Горит огонь. Темнота. Луна. Время сонь и время сов. Здесь – смех, от возбужденья много слов наперебой без фраз; спички девочки гасят во рту; поодаль стояла правнучка, несколько раз получив от внучки твоей наказ беречь и нос, и зуб, и глаз. Необычно, романтично, экзотично. Но лучше костёр не разводить – только всё Божие дымом коптить. Я их оставляю в чёрном чаду и по тропинке дальше иду.
 Справа вдоль перелеска хвойного – ме;ньшая часть луга: здесь торчали огромных размеров маслята каждое утро, как россыпь слитков золотых. Сидела внучка на стуле раскладном, читала книги и газеты, много вещей связала шерстяных, в которые друзья и близкие одеты. А правнучка твоя встаёт на кочку и ловко прыгает на травку: то цветок какой-нибудь сорвёт, то разглядит букашку, а то поймает бабочку, накрыв сачком муравушку. Вместе они ели конфеты, за «белый налив» благодарили украинскую бабушку, что присылала урожай из сада в ящике. Мне огорчительно, что внучка твоя мало и строго общительна с правнучкой твоей, именно с ней. Не обстоятельства берут верх, а генетика, первородный грех всего человечества.
Слева от тропинки – бо;льшая часть луга, где часто в высокой перед покосом траве правнучка гуляет сама по себе. Первые сезоны там паслись коровы. Она доходила до болотистых мест, куда ступать – материнский запрет. Лиственичный, сосновый, берёзовый леса на той стороне, но нам этой хватает пока что вполне. В берёзовый лес мы отдельно пойдём; вдоль соснового леса по широкой тропе в чудесные деньки вдвоём бегали наперегонки твоя правнучка с подругою своей – им было друг от друга легче, веселей.
Вдоль меньшей стороны мы огибаем еловый бор, заросший юною рябиной; под маленькими ёлочками – маслята, как ребята; обворачивала их внучка твоя носовыми платочками, когда не в чем было домой унести; муравейник, известный тебе, на окраине бора, на меньшей стороне луга – правнучке твоей вовек не забыть испуга от наскока огромной собаки, отстоявшей порядки и по совести устранившей неполадки. Разрушить муравейник – грех, смертельный яд от тружеников всех. За бором – небольшая полянка. Я вижу здесь день рождения внучки твоей проходил за коробкой конфет: и сладко, и гладко.
Слева от тропинки – осиновый лесок, но в нём ни ягод, ни грибов, по-моему, нет, никто не сделал там шажок и не оставил след. Мы продолжаем путь по тропинке, путь прямой. Вот мы дошли до хмеля. Хмель растёт грядами, как картошка, но он – высокий, столбами укреплённый вьюн. Хмель занимает целые поля – за дорожкой дорожка. Очень красиво! Ветерок подует, шишечки шевеля – и они рассмеются, на просторы звеня. Словно полк стоит, за вью;ном вьюн – напиток из него не сок, хмель помрачает ум. То ли лучше не было бы такого совхоза, то ли лучше не было бы пивного завоза в магазин, палатку и ларёк. Пенистого изобилья рог – и вот порок, а в жизни лишь полезное – крепости залог: постановил так Бог.
Мы дошли тропинкой одной вдоль живописных мест, дошли до мест красивых хмелевы;х – греха в них нет; весь грех – в напитках пагубных хмельных: он всех доводит до путей кривых, до дней лихих, до нравов злых, до ссор больших, до проявлений болевых, до нарушений мозговых. За несколько секунд шальных, за несколько глотков блажи;х – так много органов больных, слов мусорных и дел грешны;х. Теперь тропинкою прямой, походкой трезвой молодой, я вижу, возвращение домой.
Маршрут в концовке можно изменить – давай-ка вдоль луга или поляны нижней, как назовут потомки наши раздолье это, с лютиковой майской желтизной, дурманной летней белизной, и сочетание одно с другим в ромашках; раздолье с колокольчиковой синевой и незабудковой голубизной, с гвоздичной розовой зарёй, с лиризмом кукушкиных слёз, раздолье без пышных роз, раздолье с лесной каймой. Я слышу с раздолья оркестр птиц и насекомых; я вижу кружение пчёл и мохнатых шмелей; порхание бабочек, писк комаров и жужжание мух; я любуюсь полётом стрекоз; я любуюсь россыпью рос; вслушиваюсь в блеянье коз и в скрип по траве острых кос. Мне нос щекочет одуванный пух; кузнечик мне ласкает слух; урчание лягушечек смешит.
Сворачиваем влево, покидая пейзажный вид. До Краснофлотской путь лежит; свернём направо – уважим из дома первого соседей приветствием и речью беглой. А дальше – зелёный частокол, калитка, на петельку штакетинка, как пуговка, закрыта; идём тропинкой вдоль заборной сплошной стены, где мы видели цветы и крону липы с ближнего участка, справа – вход в дом номер два: все комнаты – направо, весь вид из каждого окна – выходит каждое окно на запад, лишь кухонное север созерцает. Богу – честь, хвала и слава, что дом правнучки твоей, как ра;кушку улитки, в двух шагах от в основном распахнутой калитки, уберегает, согревает, удобствами снабжает и пережить невзгоды помогает, когда ушёл из жизни твой сын Сергей.
Правнучка твоя окончила в тот год всего лишь первый класс. Первого июня ручка в ручку, во второй руке сумку держит внучка – вдвоём преодолели электричку, дошли до сада, открыли отмычку, вошли в скорбящий сырой пропитанный слезами дом – здесь не был с летних прошлых дней твой сын Сергей, не чистил крышу, как всегда, от снега; соседям не было привета от москвичей, берёт досада, что жить приходится без деда – прикрылось веко, и слёзы вышли из очей. Они торопятся покушать, тем более что встретила их кухня. Шкворчит картошечка на сковородке; в банке – консервы; в тарелочке – ложечка; к чаю – конфеты, ещё с прошлого лета, с грустью достали они из буфета. Позади первый класс, переезд на дачу вдвоём первый раз; впервые дачная жизнь без деда.
Первое июня. В первой комнате – вкусный обед; рядом кухня. Вечер. Июнь – время белых ночей. Стихи Пушкина перед сном – лучше любых врачей. Прекрасная Елена выведет подругу свою из грустного плена книгой Бориса Полевого, друга сына твоего, в то время ещё живого. Я вижу несколько его книг с дарственной надписью и заметку в журнале «Советское фото» памяти товарища.
Ты просила меня, дочка, рассказать о первом дачном сезоне твоих близких. Всё будет в малиновом звоне и только розовом тоне. Треть дома без воды, отопления, газа, короче, без барских удобств; садик – всего одна сотка; низенький заборчик – жизнь на виду у соседского глаза; тебе знакомый пёсик Шарик, чудесный, нет слов. Для печки – брикеты, уголь и шишки: обойдутся без дров. Для воды из колодца – бачок, и водичка из крана через раковину стекает в ведро. Газ в баллонах завозят сюда в заказанное число. Террасу перестроят в кухню и третью комнатку. Да, первые годы делу – время, час отдыху. Вижу, тамбур пристроен коридором к той комнатке для всякого инвентаря; и садик огорожен от соседей сплошным забором, с фасада – частоколом, чтоб видеть правнучку твою сквозь щели – разумно всё на самом деле. Своя тропинка, своя калитка, свой туалет и все удобства в доме. Со временем всё есть, а сына твоего уж нет. Вся стройка – на душевном сломе. А дача куплена в ноябре семьдесят третьего года – попалась подходящая в последний согласованный семьёй момент. Слава богу, что дело не отложено – кто знает, каким был бы ответ...
Апрельский день. Звенит капель. С рассветом убрана постель. Кофе крепкий, хлеб с паштетом. Вот показался первый луч – дверь запирается на ключ. Вещи – несколько заходов лифта. Мчится, мчится электричка, а может, едет комфортное такси. Для правнучки твоей не будет радостней стези, чем путь на север за сорок восемь километров от Москвы. Мытищи, Мамонтовка, Клязьма, два Лося, Тарасовка, город Пушкино с дачей «Маяка», уж не знаю у высокой ли Акуловой горы, а дальше – Правда, Зелёный город, Софрино и – ожидание кончено. Село Мураново с усадьбой Тютчева; село Рахманово – нет для царя места лучшего: от изб образцового содержания до места будущего пребывания тела за оградой, а духа над земною гладью. Не действует пока здесь церковь Вознесения, но мы сюда вернёмся для вдохновения.
Итак, Ашукино, посёлок, Краснофлотская, треть второго дома; маленькая территория садовая, зато большой фасад, большая улица и рядом лес – жизнь не бывает без чудес! У входа – асфальтированная ступенька: вползает правнучка твоя на четвереньках. С соседями знакомство – сказать бы надо и об их подарках: о тарелках, синих, мелких, и о коричневой игрушечной собаке с длинным туловищем, складными лапами и длинным носом. А вот – лохматая общительная болонка, белая, смешная, по кличке Кнопка. Стоит вся мебель новая – кресло, шкаф, сервант, столы, кровати: дух торжества, как на параде.
Не забыла внучка в суете купить из-под коровы молоко на первом ашукинском закате для каши манной в час дачный ранний, а утром купит разноцветные мелки, чтоб рисовала правнучка твоя всю радость на асфальте. Молчаливая, строгая, властная внучка твоя, будто живёт, обиду на семью затая;; и вижу я, что нет ей с собою лада в своей семье, а друзьям – будет ли рада или поймёт, что улыбаться надо? Дома она будет в вечной работе, в вечной заботе, в глубоком мучении, в самолишении, вроде в семье, а как в монастыре. Что-то в характере у неё от тебя: будет левшою она, кстати. Руку она сломает, собирая урожай зимних яблок, поскользнувшись по дороге домой – в настроении ещё больший упадок – под углом остаётся рука, не согнуть, не разогнуть... Боже мой!.. Плата за риск, за несвоевременность дела... Господи, спасибо в этот миг за сохранность жизни, тела! Плодами переполненные сумки к земле оттягивают руки; повсюду – сплошной каток: всему – свой срок. Травма. Станция. Больней, черней... Нет радости, что всё на месте, лишь деформирована одна деталь по собственной же слабости, а не по чьей-то гадости. А дальше – палата, операция и к даче отношение грешней. У человека зеркало традиционно виновато. Кстати, зеркало разбилось накануне: дочка, я в глубокой думе...
Тринадцатое октября. Девяносто второй. Институт окончила правнучка твоя весной. И наслаждаясь золотой порой, мечтала о дачной жизни полугодовой – с марта следующего и до ноября. В пять лет взошла заря, светило солнце четверть века – хватит рая с человека!.. Счастье началось с разбега… Девяносто четвёртый, увы, омега...
А мы вернёмся на двадцать лет назад в уютный дом, в эдемский сад. О, сколько вижу баловства и озорства, и шаловства, и шутовства, учебного труда от сезона к сезону восемнадцать лет – двух остальных не виден след, – в год поступления в институт никого не будет тут и после сломанной руки для внучки дача, словно адовы круги;.
Девяносто пятый, шестой и седьмой – пустует дом и продан он. Ну, что ж, давай послушаем ту какофонию! Качели, качели, качели... Между берёзами висели. В небо качели летели, с ветром качели пели, а в тишине скрипели, будто старики дышали еле-еле. Ну, разгон, взмах, ах, звон в ушах, две верёвки в руках, параллельность в ногах и веселье в мозгах; все рёвы – в пух и прах; все ссоры, раздоры, позоры – без опоры. Забылись беды – одни победы. Взмах! Ах! Страх? – Не в тех летах, не в тех грехах, вся жизнь – в начале, в мечтах, в ветрах, в верхах, в делах! Взмах! – И нос уж точно в небесах! Смеются, поют на всю округу – я слышу правнучку, я слышу подругу. Вот потеха опять для смеха: они превратили качели в карусели: по стрелке часовой верёвки закрутили, всё кружилось, детство длилось, им дружилось, как не снилось. И тогда наверняка дружба будет на века и, конечно, с радостной улыбкой. Жизнь – качели-карусели закрутили, завертели, – тот же принцип в самом деле! У каждого – свои качели, свой круг на вечной карусели; но вдруг дойдёт до двух подруг песня из весёлого концерта, подхватят слова любимого куплета, вспомнят уже в глубокой старости, вспомнят еле-еле берёзы, качели и взлёты выше ели, знакомство в апреле и встречи в июне, в солнце одетые сельские будни; вспомнят пирожные за чаепитием, может быть, что-то им станет открытием. «Не скули и не хныкай!» – скажет подруга всё с той же улыбкой и похлопает рукой по плечу, от пирожного липкой. – «Хватит кататься тебе на качелях, берись за резины меж тех же берёз весенних – прыгай, прыгай выше и в жизни будь потише!»
Резины на узлах, качели на петля;х... Ногами – взмах... Всё в прошлом – ах!.. В каких лета;х? – Почти полвека! – Такая дружба бывает редко. Качели. Карусели. Что б делать без Елены?!. Пирожные все съели, и съели карамели, и выпили весь чай; как-то невзначай взлетели к небу годы, но нет плохой погоды, нет в дружбе перемены – все элементы ценны, и все законы ве;рны: минуты жизни скверны, минуты суеты, но всякого спасает вечность красоты. Берёзовый сук у них как турник: отрыв от земли – и радостный крик. Полёты – для ног и цепкость – для рук; сердца стук и времени срок – дверь детства захлопнулась, детство не пустит уже на порог, на за;мке детства поставлен замо;к, как точка в конце любого толка фразы.
Но память есть, спасибо Бог, и с ней новый вдох и новый взмах; сверкают эпизоды, как алмазы. Качели, карусели пока нам надоели; резины выровняли спины, укрепили мышцы ног и рук; ещё в том здорово помог упругий сук – он выдержал и вес, и смех, и цепкость двух подруг. Повсюду раздаётся звук: в избе скребутся мыши; лист шифера вот-вот сорвётся с крыши; соседей просят музыку включать потише; резиновые сапоги увязли в жиже; в ящиках шуршат газеты, разнесённые толстой хромой Татьяной-почтальоншей, тёткой тихой, тёткой доброй – за письмами к ней правнучка твоя бежит, бабушкино сердце к внучке не лежит. Я вижу поучительный пример – будь доброй, дочка, но не бывай добрей, чтобы не слышать от всех родных, от сыновей: «Давай, давай, люби сильней, беги быстрей, свари мне кашу поскорей, мне – кофе, чтобы быть бодрей; смотри, мать, не болей, имея пятеро детей с такими же детьми!» Да, дочка, недолго так с ума сойти! Легче всего себя потерять, труднее себя найти.
Ну, что, посмотрим, как шалят две девочки-подружки? Шалить они в тот день и час не собирались, гуляли радостно в саду, шутили и общались. Повсюду после обильного дождя прыгали лягушки. Соседка, кстати, учительница в летах, думала, что дети ради шутки бросают их через забор ей в огород: и начался разбор!.. Что не было у девочек в умах, мечтах, то стало быстро в их делах. Не выдержали маленькие ушки обвинений в надуманном соседкой озорстве. И вот итог, в черёд отпор – хватают маленькие ручки как можно больше крохотных существ – ученье впрок, – уже летят через забор лягушки и попадают в огород старушки под громкий смех. Азартный грех? Кто виноват? От старшего не исходил ни мир, ни лад: напротив, был навет. И вот – в ответ: вам взрослый жест от девочек дошкольных лет.

5
Будет внучка твоя, уходя на работу, проявлять о твоей правнучке учительскую заботу. Я вижу тетрадку в линейку, я вижу простой карандаш; от тумбочки – дверцу-откладку, стало быть, стол; за ним я вижу скамейку в несколько сантиметров без спинки, покрытую подушкой – это так называемый стул.
В тетрадочке по строчке слитно без запинки следует буква за буквой из палочек, крючков целая страница из букв, слого;в и слов. То всё куда-то мчится, то пляшет, то дрожит, но, если не учиться, успех не прибежит. Остаться в жизни можно тогда без мягких мест: тоска заест, жизнь надоест.
Что, дочка, лучше: трудно-легко или легко-нудно? Ты мыслишь светло, хоть пока и подспудно. Труд! Человек должен всегда выбирать труд и уходить от безделья. Смотришь порой на ленивый люд: лица будто с похмелья. Читать и считать правнучка научится быстро и будет очень любить. Вот включается в розетку штепсель – и зажёгся зелёного цвета ноль: теперь эффективности высокая степень – можно больше успеть: и отнять, и сложить, верный ответ поскорей получить. Буквы, слоги, слова и фразы... Стимул – книг несметные запасы! И пополняет их Сергей до своих последних дней. Позже, когда не будет дедушки Серёжи, увидит правнучка твоя на полке книжку «Нет слова “прощай!”» – она осталась неподаренной и внучкою твоей меж книг заметно, но негласно вставленной.
Вернёмся в дни первых детских лет: есть трудности, но бед, грех жаловаться, нет. Читать легко, полезно – вслух, да так, чтобы захватывало дух, чтобы хотелось, как конфеты, проглотить, за книжкой книжку изучить! Да, с книгами надёжнее дружить. Правописание даётся еле-еле: проблема невелика, на самом деле. А в то же время, бывает, почерк взрослый так трудно разобрать. Мне кажется, что почерк – элемент культуры – входит в воспитание натуры: и надобно его держать на высоте в переживаньях, в суете. Почерк правильный вырабатывает в характере твёрдость, в эмоциях ровность, в мышлении стройность, в руке ловкость. Сильный нажим – для прочности, лёгкий – словно над бумагой полёт, для тонкости внутренних струн, для гладкости жизненных дум. Поначалу грифель ломается, стержень, как на коньках, скользит. Вижу, правнучка нередко отчаивается и близким нередко дерзит, но снова и снова старается красивей исписать белый лист. Буквы валяются, пляшут или куда-то спешат; буквы о многом расскажут, коли уста молчат. Все твои сыновья будут писать стандартными буквами понятно, красиво, разборчиво: всё будет видно всегда отчётливо. И каждый из них будет мыслить так же отточено, и не будет нутро ничем испорчено, но вечность не будет отсрочена, хотя совесть надёжно упрочена.
Дом с родителями на Сретение, то есть на Мархлевского; работа, жена и ребёнок, четыре брата и друзья: царизм, переворот, отметки, пятилетки, учеба (у кого – уж сколько лет!); война, победа, ордена; труд, жизнь вновь накалена. Почерк ровный, пульс неспокойный; каждый – сын, муж, отец, дед и брат – достойный. Да, статус деда – у четверых внуков моих от тебя дорогих. Ещё раз прошу тебя за Михаила, чтобы о нём ты не забыла. Короткая учёба через силу, ни работы, ни жены, ни детей, ни друзей. Твоя правнучка будет ждать открытки от всех твоих сыновей. Ей будет писать поздравления даже любимый и любящий дед, ненаглядный Сергей. Почерк у всех разборчивый, как и характер, нескорченный; как и жизненный взгляд, упроченный. У почерка век вечный, неконченный, хоть век земной у всех укороченный. Дед признаётся ей в любви, шлёт успех, ждёт послушания. С братьями его она одной крови;, и духа одного, и памяти одной – одной системы корневой. Фломастерами на стро;ках карандашных, линейкой проведённых, строчит она рукой, точнее, плавает, ещё точней, летает. Сердцем пожелания свои всем отправляет. Открытка, конверт – куда, кому, обратный адрес, клей: жизнь стала веселей.
Надёжней держаться вместе, и письмо соединяет всех родных в единый род; письмо всех вместе к вечности ведёт. Фронтовые немецкие открытки от отца и дяди Николая внучка твоя сбережёт и правнучке твоей передаст, но та не удержит наследство. Я вижу грусть её лица: она живёт, переживая семейную архивную потерю не как акт вандализма, а как повиновение духу сатанизма ближнего, смирение перед шантажом. Прощение обидевшего всегда считается добром. Но и самобичивание дух не возвышает этажом. Напротив, сосредоточенность на приземлённых конкретных объектах, символах памяти – явление фетишизма, – обернётся закономерно злом. Так, что же делать в аспекте этом, ска;жете?.. Я думаю, что главное – хранить гармонию о прошлом, не поклоняясь его тельцу.  Коль суждено каким-то знакам памяти пропасть, так, может, для того, чтоб отучать от поклонения предметам: как знать, как знать... Послушай слова в открытке «С Днём Победы!» от Владимира, сына твоего, правнучке твоей: «Твой дедушка – один из героев минувшей войны. Всегда гордись им – самоотверженным воином и тружеником!» Открытка выброшена близким, полагавшим любой предмет прошедшей жизни уже излишним. Велики ли беды?!. Сознание и сердце сохранили почерк, чувства, тексты. Конечно, от чужой вины человек себя окрещает мучеником. И напрасно! Пока есть память – всё прекрасно! Всё лучшее останется в копилке: предметы, фотографии, открытки. Не обязательно их видеть и держать – можно внутренним дыханьем созерцать. Я вижу, дочка, мелкий почерк сына твоего Юрия. Он выбирает большие яркие открытки и пишет правнучке твоей отдельно немного слов, чтобы она почувствовала его и уваженье, и любовь. Совместно к Юрию и правнучке твоей вернусь я вновь.
Теперь вернёмся к её учёбе. Три года ходит логопед: тренирует руки, ноги, выправляет картавость речи, чтоб чадо укрепить, ослабить груз, который взвалил на плечи, в том числе, и дед. Я вижу тонкие тетради, лейкопластырем соединённые в одну тетрадь. В ней будет логопед каждый раз все упражнения писать, оценку ставить, ошибки править. Полезна такая тренировка и выработана немалая сноровка перед приходом в первый класс:
урок, занятия в свой срок, отметки от пятёрки к двойке. Лишь однажды случится это: ей станет скучно вдруг без деда. Всё занятие она смеётся, мяч не ловится, спина не гнётся, язык болтается без дела, маршировать ей надоело. В общем, отдыхает тело! И вроде крепко она спала, достаточно гуляла, а трудиться в этот день не стала. За срыв занятия правнучке твоей от внучки, естественно, твоей же грозило наказание. Конечно же, стремился дед Сергей вину всю поскорей взять на себя – уж такова судьба, чтоб выручать дитя. Но правнучка твоя за двойку первую и справедливую реакцию явила нервную: стала бить учительницу милую, усиливая наказание. Крик, плач, угрозы, воспитание и нового урока ожидание. Во всех аспектах – подготовка, дабы не вышла снова двойка. Будет пятница: на выходные дни – поездка в Дом отдыха «Серебряный бор», куда коллеги твоего сына с родными съезжаются. Ей пригрозила внучка сердитая твоя, что дома за нестарание останется она, естественно, конечно, не одна, а с ней. Но не было бы ничего обидней и скучней, не миновать тогда горючих слёз от острых слов, словно шипов любимых всеми роз, нежнейших, богатых всею красотой цветов с другими несравнимыми ни в чём, оттого, наверно, горделивыми. Стараться будет правнучка твоя на совесть! Не то, что смех – улыбка в сторону: предельная серьёзность! Стоит в тетради клетчатой пятак огромный с плюсом красного учительского цвета. Я вижу столько радости, тепла и света в глазах и правнучки твоей, и сына твоего. Труд принёс успех – и так легко!
А дальше – сборы, автобус, Дом отдыха: настроенье всё краше и краше.
Вечер. Столовая. Ужин – макароны от доброй буфетчицы Моти; от неё же – лимонные дольки за исправление двойки. Кстати, логопед Марина Григорьевна двойку зачеркнёт по просьбе правнучки твоей, чтоб не стыдно было пролистать тетрадь. За синим цветом карандаша почти что двойка не видна. Как хочет человек, чтобы действительность плохая была прикрыта чем-то, то есть искажена – в данном случае после исправления! Ой, дочка, от Бога ничего не скрыть с самого рождения и до старости, до тления. Учёба до школы – опора мозга: бывает, что нужна при этом ро;зга. Зато какие открываются просторы с умением читать, писать, считать! Как приятно подниматься в горы – новое всё время узнавать! Говорят, в учёбе трудно, да легко когда-нибудь в бою.
Вернёмся в ту пятницу, в Серебряный бор. На наших я снова смотрю. У правнучки твоей бессонница от перенасыщенного делами дня. У внучки сердце от слабонервия колотится, лишь отдых ночной нарушает она. Мама тебе прочитает молитву, сказкой головку займёт, руками обнимет, глазами согреет, плоть расслабляется, душенька млеет. Сердитость – от нездорового духа; ночью надо быть легче пуха. Утром – завтрак, прогулка, катанье на санках. В памяти всё в райских знаках. Вечером они вернутся домой на привычный ночной покой. Передача «В мире животных» – для умиротворения. Сын твой вернётся в воскресенье – природой подышит, с коллегами пообщается, память услышит. Полезно, дочка, там бывать, где проходили молодые годы, чтобы на краткий миг преобразиться вновь и ко всему, что было, осознать благодаренье и любовь. Чёрное можно обелить, как белизну чернят, не понимая, что для того, чтоб гармонично жить, тужить не надо о всяком испытании. Скорбь тяжела, война страшна, ошибка досадна, ссора напрасна была...
И вроде бы всё очевидно, но, увы, непонятно: наверно, без тягостных мыслей действительно жить скучновато! Успех – а человек вспоминает грех; удача – а на уме неразрешимая задача; на море, на просторе одолело застарелое горе; и в горах, что почти в небесах, вспомнился чей-то давно разложившийся прах... Почему, где дышится легко, вдруг становится, как прежде, тяжело?
Продолжим вспоминать учёбу правнучки твоей. Апрельский тихий день – ответственный из дней. На запись в школу она спешит с утра пораньше. Умеет читать, легко и много; считать до ста и дальше – долго; умеет грамотно писать, выписывая в буквах все элементы верно, рисует, поёт, творит, мастерит, частями тела шевелит предельно скверно. Вот и школа – пять минут от дома. С сентября часто все десять лет дом будет виден из окна, и чем-то будет тяготить мрачный серый цвет.
Напомню, что сейчас апрель. Второй этаж. Вход первый раз в учебный класс. Началась положенная канитель. За старой партой наклонной с крышкой откидной и местом для портфеля, кажется, зелёной, на скамейке со спинкой по-деловому рядом друг с другом сидят учительница лет тридцати шести – экзаменатор – и правнучка твоя, ещё не ученица.
Чтение не вызвало придирок: за страницей – страница без малейших запинок! Письму они сами желают учить, да и минуты не улучить, чтоб отклониться от протокола: очередной дошкольник стоит у входа. Даётся правнучке твоей задание картинки сделать описание. Она сказала кратко: «Девочка собирает ягоды». Оказалось, мало: одна лишь фраза вместо целого рассказа. Хотя, мне кажется, суть схвачена, а форму не учесть с первого-то раза! Невысока учительская честь особых правил требовать до первого-то класса. Счёт, вычисления в уме и даже на машинке – правнучки твоей конёк: всё верно без запинки в срок. Но знаниями не может она просиять: почему-то на палочках, на десяти, положено считать: и складывать, и вычитать... Всех, даже в проявлении знаний, навыков, стремятся уравнять учителя Страны Советов, чтоб было меньше разума в уме и на вопросы не было ответов, чтоб было меньше времени на размышления и больше – на вычисления. Да, дочка, к сожалению, новая революционная власть сформирует машинальность всенародную во всём; даже собственную автоматичность применять не разрешат ни в чём. Вернёмся к палочкам, которые разложены на парте перед правнучкой твоей, всего десяток. Из правой части – в левую, от левой – к правой... Ой, дочка, множество загадок!.. Ведь счёт наглядный уместен для самых маленьких детей: он интересен. У спичек обрезаны головки и добивается сноровки любой ребёнок, уже свободный от пелёнок. Правнучке твоей почти уж восемь лет. В мозге от счёта – ноль, и с единицей ноль вправо слева и влево справа бегут все цифры вереницей, навеки отпечатывая след. И там же, в дошкольном мозге, соединяется число с числом и чёрточкой горизонтальной разъединяется оно, а проще – уменьшается. Хочет правнучка твоя быть ученицей, то есть новое всё время познавать, а не превращаться в попугая – одно и то же бездумно повторять и, отупев, дойти до края, за коим всё всегда всему равно: атрофия мысли, честно говоря. Запутавшись, как в лабиринте, в десяточке несчастных палочек, пошла она к директору для галочек, что она не в ползуночном возрасте.
Сидит старушка-большевичка в кабинете при секретаре: по возрасту – не на своём, конечно, месте, по опыту – не в той поре. Одна напыщенность, очкастость, строгость; в документации – порядок, в знаниях, общении – растерянность, неловкость, колкость. Кстати, она – тёзка сына твоего четвёртого по счёту: Евгения от Ивана рождена и партией утвёрждена директором. Коль физику достаточно не знала, кроме движенья вверх при помощи скольжения, стала цензором. Так вот, предученица – в кабинете; директор на рабочем месте – глазами по-чиновничьи в анкете, умом не важно где. У двери стоят цепочкой дети очередью первый раз, ждут запись в первый класс, что посерьёзней, чем арбуз, мороженое, квас. Перед тестом по протоколу спросила Е.И. правнучку твою с улыбкою ехидной, с прищуренными глазами за линзами очков, с замедленностью речи от пингвиньей плоти, придёт ли в сентябре сюда же, в школу? Как странно! Для этого она пришла сегодня, для этого, по-моему!.. Но что-то всё здесь примитивно-сложно, для учёбы не вполне серьёзно. «Так ты придёшь учиться, или ты хочешь в другую школу?» – спросила Е.И. по протоколу. Заметив палочки для теста, правнучка твоя решила пошутить, ответив ей отказом учиться в этой школе, делая намёк на школу для вундеркиндов, умея читать, писать, считать, желая знанья собирать, а не палочки перебирать, картинки тупо созерцать. Итак, записано по протоколу: «Не готова войти в массовую школу: нет навыков дошкольных, нет серьёзности». А у неё смех на;чался для лёгкости. И получила она совет идти учиться с умственно отсталыми детьми: по ней как будто прошлись плетьми. Кто отстал от жизни, от культуры, сидя в канцелярии своей? Кто засел в чиновничьей структуре, тот уже не чувствует людей.
В апрельский день открытых настежь, вроде бы, дверей от правнучки твоей повесили замок – за палочки, за смех, за то, что без запинки опережала всех в знаньях первоклассных, за то, что пребывала в чувствах страстных, в желании новизны материала для самостроительства себя. Она устала от крутизны того, что знала, ещё в руках игрушки теребя. Короче, приня;ли её, по правде, в массовую школу – несправедливость та пошла на пользу. За всё всегда я молвлю: «Слава Богу!». Отношение кого-то часто подобно уколу: важно дозу унижения употребить на возвышение себя как личности, то есть в себе формировать побольше эстетичности. Школьник – прежде всего трудоголик. Школьник – солдат в строю, со всеми вместе, а не в своём углу. Всё – поутру;, всё – по звонку: не всё бывает по нутру мозгу; и позвонку. Но надо в ногу шесть, учась почти на шесть, в загашнике имея единицу, чтоб, получая «пять», ту цифру повторять опять, опять, опять!.. Примут правнучку твою в эту школу. Внучка твоя окончила её с серебряной медалью, а правнучка с обычным аттестатом, с четвёрками, по-моему, четырьмя, без троек. Она училась с прицельной далью на институт.
Да, путь будет долог – десять интересных, трудных лет у входа ждут. Кстати, в актовом зале на пятом этаже, где разные проходят зрелища без хлеба, табличка сохранилась даже с выгравированными именами медалистов: внучка твоя – среди отличников и хорошистов. Так что, фамилия твоя по мужу залетит в простую школу номер двести двадцать и сложит крылья у потолка: птица ваша, как и наша, высока;.
Конечно, в тот день апрельский, неудачный, был настрой у внучки мрачный. Досталось правнучке твоей за непроизвольный смех, за шуточки с чино;м и коммунистом, хоть и в лице обветшей, лишь крупной внешне, титулованной особы, питавшейся, наверно, сдобой, что так гордится партийным членством, продавленным рабочим местом – кабинетом по соседству с канцелярией на первом, не на пятом этаже. Такие дамы по всей стране – со многими нулями в тираже. Да, будущее время – не по мне!.. «Нет худа без добра!» Детский возраст ми;нул. От самого; директора получен стимул учиться на самый высший балл и даже выше, но вести себя потише, выполняя все действия со всеми вровень, не подрывая прочный корень обычной средней школы, чтоб с учителями не вступать в раздоры, благодарить их за разборы как будто незнакомого ещё материала. Правнучка твоя хитрить тихонько стала. Дома у неё бескрайние просторы для учения, для познавательного опережения. Кстати, в первом классе ей так хотелось учиться даже в воскресенье. До понедельника закрыта школа: вот мучение! Такое рвение пройдёт, конечно, скоро: во всём преобладает норма. Дома – интересней школа: у близких правнучка твоя, конечно, ученица; у кукол и игрушек, рассаженных по всем кроватям, – педагог. Да, она по-взрослому ведёт урок. Новое вначале объясняет – пишет, читает, считает, – а после за каждого ученика сама заданье выполняет: делом себя занимает, речь развивает, знания укрепляет, свои же тетради проверяет, ошибки исправляет, оценки ставит. Все атрибуты преподаванья и ученья есть: указка, мел, доска, пособий и учебников не счесть!
Накануне школьной жизни знакомая, жена коллеги сына твоего Сергея, есениноведа, спросит правнучку твою, придёт ли она к ней учиться. И что ж ответила почти что ученица? – «Если мама разрешит!» У мамы нрав сердит: впрочем, у любой! Губы улыбаются, а зубы скалятся. Уж очень мать каждая боится позволить чаду оступиться. Сама к нему проявит строгость, гнев, а если дитя кто обидит, она становится как лев. Мне кажется, что правнучку твою внучка твоя приучала не столь к порядку и послушанию, сколь вырабатывала взрослую реакцию на немилосердие со стороны, на справедливость критики, зная, что выживают крепыши, сдаются нытики. Уж детский психиатр знал все психики! Кнут преобладает в детстве, чтобы и пряник был в резерве.
За пару дней до жизни школьной займётся внучка парадной формой: сошьёт «крылатый» белый фартук; светлый цвет торжественен, но ма;рок. Правнучка твоя взлетит, как голубок, и полетит на первый свой урок.
Всю ночь готовит внучка праздничный наряд: отмеривает, соединяет, стирает, гладит. Какая увлечённость, какой заряд!.. Шедевр человек рождает! Бог стремится всем помочь, особенно в таинственную ночь: и гению, и матери, что любит дочь. Лишь от лентяя бежит Создатель прочь, чтоб воду мутную с ним в ступе не толочь.
А какой красивый голубой портфель – у правнучки твоей! Ей летом подарили два набора «Подарок школьнику»: всё, что нужно трудоголику – карандаши простые и цветные, точилка, ластик и тетради, палочки для смеха ради, линейка, буквы, цифры, трафареты – для всякого школьника скелеты. О, сколько же в наборе излучения знаний возраста после младенческой поры, ниже, бесспорно ниже, а разумной первоклассной шкалы! Я положил бы в набор лекало, циркуль, транспортир, ребусы, головоломки, загадки, пословицы и поговорки, игры для разума и для сноровки, закладки, конверты, открытки и марки, компас, часы, сантиметр, безмен. В общем, есть здесь подумать над чем.
Они дарят пустоту, а не то, что её заполнит. Да, это набор для возраста более младшего. Мозаика, пластилин, конструктор, калькулятор... И вырастает настоящий мастер. Тридцать первого августа внучка твоя пойдёт на собрание в школу. Сын твой останется с правнучкой дома. Кстати, твоя младшая внучка поведёт дочку тоже в первый класс. Вот и созвонится твой сын Сергей с вдовою брата Николая в канун совместного события – праздника двух родственных семей, доживших до первоклассных дочерей. Позвонит в торжественный вечерний час. Я вижу всё, как будет, именно сейчас: такой уж у меня волшебный глаз! Вернётся внучка, и правнучка твоя подпишет по-взрослому тетрадь в линейку по письму, хоть прописи предшествуют сему. Но хочется всё сделать по-своему; – продемонстрировать учёбу с опережением. Жить трудом, жить знанием, жить уважением к другим и самоутверждением; жить с благодарностью ко всем учителям, традиционно, в школе, в институте и в целом в жизни: учителя – все встретившиеся в жизни люди. Мы учимся и сами учим, хотя б собой: всю жизнь, по сути.
Вот и первое сентября, дочка. Будильник. Завтрак. Фартук. Портфель и астры. Школьный двор. Линейка. Первый урок. Всё – по сценарию: без всяких заминок. День блажен, день просто сладок!.. Люди, что очень ста;ры не забывают этот день. Я тоже помню – до сих пор!..
Тогда была жизнь – ближе к альфе, теперь омега – впереди. Всех подстерегает один и тот же рок. Последний вздох, а в памяти – костюм, крылатый фартук и всех цветов цветы, беззубые улыбки детворы, гостеприимные учителя... Вот – классная комната: парта, доска, над доскою –
портрет Ильича, у доски – тряпка и мел; ниже – циркуль, угольник и траспортир; учительский стол и с книгами шкаф... Из форточки – ветер и солнечный луч: в этот день не бывает туч! Ах!.. Во всём – восторг. Учебники на каждой парте: математика, прописи, Букварь. Вот первый на;чался урок.
Перешагнули дети, как птицы, вереницею порог, на первый, неповторимый; на все ступени, на все пролёты и коридоры звенящий звонкостью звонок. У парты каждый встал; за парту – по команде сел; спина прямее, руки сложены от пальцев одной – к ло;ктю другой. Послушай, дочка, как звучит за строчкой строчка. «Здравствуй, дорога в школу! Здравствуй, наш первый класс! И звонок весёлый, громче звени для нас!»
Об учительнице первой – отдельный разговор. Она научит руку поднимать, чтобы задать вопрос, чтобы ответ сказать. Она детей попросит что-нибудь нарисовать, а правнучка твоя напишет ей фамилию свою, сидя в первом ряду за партой второй с одноклассницей, сидящей у окна. В будущем её сиденьем будет первая парта в третьем ряду, что к двери ближе всего и сидеть она будет чаще одна.
Дома в первый школьный день внучку ждёт твой сын Сергей. На современном сленге, далёком от тех времён, можно сказать, что всё прошло окей. После обеда ученица ляжет отдохнуть и захочется в Букварь ей заглянуть. Обложка синяя, оранжевые солнечные буквы, твёрдый переплёт... Уж эту книжку она знала наизусть не первый год! Откроет в праздник портрет вождя, поставит в угол комнаты и два флажочка прислонит: важно чувствует себя, создавая важный вид. А сейчас перед ней Красная площадь, Василий Блаженный, Мавзолей... Вместо асфальта – плиточки: к предкам там тянутся ниточки. И представит правнучка твоя, как идёт с ней рядом дед Сергей; как шагают они вместе в ногу; видят усыпальницу сбоку; впереди возвышается Кремль и Блаженного собор расписной... Дует исторический ветер над зу;бчатой древней стеной. И услышат они бой курантов; на Пожарского с Мининым возрят; вспомнят гениев и деспотов; у Вечного огня постоят. В Мавзолей – вереница людей; гвоздики, как кровавые пятна на чёрном фоне; остались мощи лежать вместо земли в земном доме. И к Лобному месту они подойдут, где казни цари совершали. В кремлёвских палатах – молитва, вождизм и блуд; к соборам – Крестный ход: идут патриарх, император и люд. Залы, Оружейная палата, Алмазный фонд...
С Красной площади уходили солдаты на фронт под марш «Славянки» и
голос Левитана. Здесь солнце рано встаёт и садится для многих рано. Здесь отдельный мир: и чума, и пир – всё устроено на первый взгляд странно. Здесь из батюшки царь превращается часто в тирана. Недаром, как символы Грозных Иванов стоят Царь-Колокол и Царь-Пушка. Я вижу, дочка, как летит повсюду стружка. За стеною вековой цве;та солнца и луны корпуса раздаются вождей голоса. Посмотреть бы хоть раз им в глаза, да так, чтоб прошибла слеза генсека, императора и президента. Многие, многие люди расстались со своей головой, вещая что-то честное – кому-то и зачем-то. За это им в Сибири или в могиле – место. В кремлёвскую арку въезжают важные во;роны – чёрные «Чайки». Приятней, дочка, созерцать бег лошадей, оленей, лаек – в одной упряжке! На Красной площади – и казни, и пиры, и множество других затей. Здесь – параллельные миры в одном пространстве и во времени одном. Для точности здесь бьют куранты – и праздников, и подвигов гаранты. Твой сын Сергей снимет уход на фронт, а внучка твоя затеряется здесь в толпе девятого сорок пятого, конечно же, мая, придя к тебе в неповторимый День и от тебя уйдя в ночную тень: не время в этот День ни сну, ни тьме. Никто не благодарен Богу, но все – судьбе, то есть себе. Улыбки на слёзах и слёзы, как ро;сы; руки и ноги от у;стали хлипки; серёжки на девушках, как на берёзках; многие, многие ещё в гимнастёрках. И танцы, и песни, и залпы салюта... Счастье! И обратного нет и не будет, как будто бы хода!.. Конечно, есть вдовы, есть сироты и инвалиды; конечно, нет будущих отцов, матерей; не будет и дедушек у многих детей.
А какой салют в День Победы – на все грядущие ле;ты!..
Да, не удастся побывать твоей правнучке с дедом дальше ближайших дворов. Внучка твоя познакомит её с Центром, с каждым из домов. Я вижу, как садятся они в троллейбус, как идут по Старому Арбату, вижу их на Пушкинской и в подвале на Грановского, и в Зоологическом музее, в Планетарии и зоопарке, – они изучают Москву, как ребус, предаваясь азарту в приятной запарке. Музей Пушкина, Исторический, ВДНХ, Манеж, ГУМ, ЦУМ, Военторг, Детский мир... Пора на Мархлевского: к тебе на домашний пир!
Да, твоя внучка родится и десять лет проживёт в подвале. В доме графа Шереметева жить будут маршалы и генералы. Она сдружится с детьми господ. Увидит сытый обед – и вдруг простылый яркий след. «Чёрный во;рон» то блага принесёт, то душу заберёт. В уютном садике за решётчатым забором – фонтанчик, по-моему, скульптурные мальчики. Побывает твоя правнучка в подвале добром, тоже в гнезде, между прочим. И на Песчаную они заедут, где в коммуналке – духовный неду;г. Но всё равно Москва москвичу всегда – верный друг! Зайдут в сретенский двор: сохранился твой дом и школа, где учились твои сыновья. Увидят они «Славянский базар», ресторан, где работал Егор. Всё сохранилось с тех пор, сохранилось в те времена – не навсегда!

6
Москва, Москва, я плачу о тебе, о всех твоих израненных дорогах, о выстроенных одинаковых домах: не описать поэтам в стро;ках, не передать и в двух словах, лишь можно в точках. Время творчества на удивление и восхищение пройдёт; всё превратится в единый штаб и в труд за штамп. Дух не возвысится, мысль не спо;рится, человек техногенный ни;зится: что-то, дочка, мне не здоровится. Вся столица в «пустых коробках» и в кра;нах до самых небес. Чем жить в тиражных стройках, лучше уйти в глухой лес.
Мы вернёмся ещё в наш город, благо, память не обнулить: вот и будем возвышенно жить, будем вальсы в себе кружить, со всем лучшим будем дружить; негоже слёзы лить. Кстати, мы, как дома, друг на друга похожи: значит, мы – строения тоже. Дух старинный высокий – здания влекут неповторимостью великомыслия и глубосердечия. Революция же нанесёт моральное увечие. Наверно, строить будут те, которые переберут рукою, не умом десяток палочек – и то на ощупь в темноте без лампочек. Штамп в любой человеческой логике поставлен, как ДНК. Начнутся в мире фобии русского штыка. От приземлённости так хочется иметь места для приземления: мечта о примитивной общности с творчеством и поведением без творчества, без удивления. Делание, тиражирование простейших форм на уровне амёбы диффузным станет для страны; и будет только серп и молот – больше ничего не нужно, чтобы войти в сыны бородача и усача, початника и звездочёта, сгорбленного юриста-тракториста, непокорённого сибиряка и его преемника помощника демократа Собчака. Кстати, сибиряк будет строителем, а в политике – разрушителем. Чтобы что-то строить, надо что-то сломать, а не в дырявые мехи вино наливать. Этим займётся до него шофёр и юрист – в стране пойдёт один лишь спор, поскольку законом заполнен лист. А до него  – ордененосец четверть века, любитель звёзд земных: то будет время покоя и застоя, время пира, фейерверка; почти из всех людей составлена линейка. А кто прямую в ломаную хочет превратить, тому дорога декабристов или эмигрантов, тому в системе строевой не быть: те  люди – вне парадов. Они, как волки, будут выть, да только в одиночке: на кухне в уголочке. В Горьком – не сахарная жизнь, но мысль свободна. В Москве повсюду колокольчик – динь-динь-динь – и свисток: всему подчиняться до;лжно. Не замечать порок, не переступать порог, соблюдать слог, не наставлять рог, не объявлять исток, пить только сок, видеть во всём толк, не искать дорог, не входить в полк: ведь сказал же Бог, что власть – от Бога. Мы терпим, дочка, царскую власть – она же нам тоже не всласть. А уж, каким будет большевистский режим!.. До перелома костей: стальной нажим, а до него – железный с ильичёвых дней. Язычество с маскою заменит таковое с лицом вождя на многие года, на целые десятки лет протянется его портрет, словно икона православия, его скульптура, из греко-католического мира взятая. Аполлон, Геракл, Одиссей... Вавилон. Паралич. Мавзолей. Мир улыбнулся, мир содрогнулся. Сам Всевышний, наверное, заплакал от голов адамовых и рёбер, от того, что всё созданное Им безумием людским обречено на штопор. Бог со;здал рай, а человек по действиям стремится к аду – и нет у Господа с Каином сладу!..
Зима, зима... Как панцирь, лёд. Вьюга, как волчий вой. Безлюдие и бесчеловечность. Вот она, слеплённая от слепоты наощупь не баба снежная, как в детстве на пяточке;, а глыба, как при мерзлоте, на каждом месте. Но за зимой придёт весна – таков закон: я слышу, как поёт страна, как дышится легко. То время оттепелью назовут, осудят зимний срок, люди по-человечьи заживут, хоть раны никогда не заживут после родных недетских лагерей и от немецких не;людей-зверей. Я вижу улыбку Никиты, простого от сохи мужика... Берёза, куст грустной ракиты, за строкою несётся строка. Чиста; прозрачная река. Круты; речные берега. Душисты на лугах стога. Певучи птицы и деви;цы. Цветасты сарафаны. Медали прикрыли военные раны. Все вместе оплакали человека из стали, а про себя, может быть, проклинали. Тело внесли в мавзолей, тело вынесли вон – и прошёл по стране не о нём, а о подданных стон. Рыдание жён, детей, матерей и всхлипы мужей вольный ветер унёс в просторы, а на просторах, бескрайних, российских полях, идут кукурузные сборы: поле над полем, солнце на поле, солнце во взгляде вождя. После зимы в стране наступит оттепель много лет спустя. Дальше – застой, перестройка, реформы... Страна, слава богу, выходит из комы. Заменяются домны, плуги и счёты – человеку всё меньше машинальной работы. Человек создаст «железных людей» в помощь себе. Не будут ли роботы с нами в борьбе?.. Программа заложена и в человека Господом-Богом. Мать, отец, родные и море друзей кладут, как каждый муравей, соло;минку в ребёнка, пока на нём пелёнка. Пока живут-придумывают новую задоринку, чтобы всё время радовать дитя, а он незрелым остаётся десятилетия спустя. Он ищет в жизни лишь игру и жизнь в потеху превращает. Я вижу подключением ко всему человек себя всё больше истощает.
Самое сложное умение – в определении потребной информации и в дозировке, чтобы не оказаться на больничной койке, чтобы не получать повсюду двойки. Человек начнёт уничтожать себя и подобных себе роботами, микробами, генной инженерией, терактами, религиозными фанатами. Не будет мудрости всю новизну направить в бла;га – не могут люди грешные прожить без танка! А сколько можно всего создать для каждого простолюдина!.. Вождь забывает, что и он – такая же низина. Всех роднит один закон – Закон природы: одни и те же органы у всех и хвори от одной погоды. Вот бы произвести и всем желающим всадить клеточку гуманности, да только это всё ещё из области туманности!
После оттепели – расцвет всего: и прочно, и легко всё сто;ящее забивают сорняки. Спустя лет двадцать начнутся в марте жаркие деньки: то будет время перестройки, фасадного ремонта при скрытой ломке. Дальше – предосенний переворот: танки во дворе, военные повсюду, а генсек намеренно «ушёл» в простуду на отдыхе в Форосе на Чёрном море. Все люди ощутили горе. Президент России, сибиряк, влез, не думая, на танк. Он избран летом всем народом: власть досталась кровью, по;том. Генсек на трон сел левым боком и оказался ниже сортом. Он лишним стал в тот день у всех и вызывал лишь горький смех. Сколько же над ним потех – и у этих, и у тех!.. Грех? – Конечно, грех! Камень брось, кто без огрех! Он тоже, как и сибиряк, с крепкой скорлупой орех. Пленение и возвращение, освобожденье от всего: все обвинения – на одного... Весь мир в нём души не чает: другие премии за Нобелем первопроходцу присуждают и дикости народа нашего не замечают: качают героя, качают. У нас лежачего наотмашь бьют и поострей готовят прут. В тот день, когда случился путч, сгустилось над Москвой так много туч; из неба трое суток выливался дождь: трёх мальчиков убила дробь, и были похороны после победы – не пропустили мимо беды.
Внучка с правнучкой твоей в день Преображения гуляли, с дубинками военных замечали у телевиденья, у «Правды». Только в три часа правнучка включила «Эхо» – они узнали об историзме даты, и станет, дочка, не до смеха. В телефоне трое суток нет гудка; с неба льёт, как из ведра. Внучка твоя на работе, правнучка в душевном ознобе. По телевиденью – «Лебединое озеро». Изящное искусство – балет. А во дворе – танки: грубая реальность – в ответ. Ловят по вечерам твои девочки зарубежные радиостанции – жаждут информации, а не лжи: слышат, слышат правду издалека в тиши. «Свобода», «Голос Америки», «Би-би-си» всё объяснят, как есть. Нашим журналистам тоже за правду – честь. Сибиряк – на танке. Ночь прошла. Солнце светит. И всё в порядке. Хунта разгромлена, путчисты в тюрьме. Власть восстановлена: пленённый в Кремле, сибиряк на коне, он – хозяин в стране! Дальше – осеннее очарование... Но это – позже. Пока что – торжество, пока что – пированье. Кажется, что вышел весь народ дышать новым кислородом, но все остались всё равно из прежней жизни родом. Страна, как четыре отдельные буквы: в каждой букве, как в кукле – кукла.
Декабрь. Все сами по себе. У главного – переворот опять в судьбе. После освобождения от плена исчезает пост генсека. А в день Рождества, двадцать пятого то будет декабря, из уст главнейшего, недотянувшего до семилетки человека, звучат слова отставки. Закон – пустое и все поправки. Ему не дали даже смочить водою горло. Его как будто палкой из кабинета пёрли. Беларусь, Украина и Русь сгрудились в СНГ в пуще Беловежской.
«Что есть истина?» – опять спросил бы Ге. Все – из Центра, все налегке. И пошли реформы полным ходом. Наполнились прилавки товаром ходким. Бывали очереди полдня за хлебом; не всегда завозят молоко. Нелегко  народу, нелегко. А в день отставки верхового из института да с зачёта спешила правнучка домой. Превратился в маленького человека тот из большого – под хоровые возгласы «Долой!». Он – первый вождь, который дал свободу противоречивому народу, неопытному, талантливому, забитому, вольнолюбивому, крепкому, нервному, слабостями славному, в достоинствах разному. Так вот, ему, который бросил или выронил пово;ду и отказался сразу же от ро;зги, напосошок не дали даже воду. Что говорить об этике в последний день, коли ему не сообщили, что Родину в осколки превратили: точнее, это подтвердили в дремучем зу;бровом лесу. Поставили в известность элиту всю. Тройка оповестила мир, что все – вместе, но каждый – для себя: у государства каждого – свой путь, своя судьба. Хорошо, когда соседи все дружны;, но в квартире чужие не нужны. Мы ещё вернёмся и к народу, и к вождям, и к умершим лицам, и к живым; к столицам и городам иным, к великим и позорным датам, к серьёзным и обманным пактам, к поборам и спорам, к растратам, заплатам, к парадам и фестивалям, к олимпиадам и бесконечным далям…
Красная площадь культурой богата. Алмазный фонд и Оружейная палата, Кремль, башни и залы Кремля, соборы и Мавзолей, Царь-пушка и Вечный огонь... Мне видится белый конь. Эпохи отбивают куранты. Может быть, хотя бы они – гаранты, что изредка вожди наденут вместо галош пуанты и соблюдут, как стрелки, такты.
Давай вернёмся, дочка, к правнучке твоей, к трудностям и радостями её учебных дней. Я вижу учительницу самую первую, добрую, умную и ненервную. Таких людей мало. Ей будет в то время полвека. Сердцем запомнит правнучка твоя седого человека. Она – вдова, имеет мать, двух взрослых сыновей. Она скромна; в одежде; без украшений, кроме, как изредка, кулона; без парфюмерии волос, лица, ногтей. Она пребывала в радостной надежде: при этом не бывает души красивей! Я вижу её с указкой; вот пишет она на доске; вот смотрит со строгою лаской небесного цвета глазами из-под спокойно лежащих бровей. Проверила стопку тетрадей: часто вместо низкой оценки – какой-то намёк, что не выучен, как надо, урок. Она наказывала за нарушенье дисциплины стояньем у доски и даже в коридоре; кто на уроке с кем болтал, того спокойно предупреждала, что даст указкой по губам. Она прощала правнучке твоей неровный почерк, понимая, что путь к достиженью красоты бессмысленен и горек. Она оценивала только суть – и в том была права. За знанья высший балл стремилась получить правнучка твоя, азартная до пятака. А если выпадала когда-нибудь «четвёрка», то слёз полноводная река текла на перемене, вне урока и дома долго-долго, почти как в песне «Издалека долго течёт река Волга…» Всякий раз первая учительница поощряла её старания и разделяла переживания все, все, все, пока жила на белом свете. Внучка дарит ей коробочку конфет, правнучка протягивает книгу – она всегда даёт с гостинцами пакет. Они целуются, вмиг предаваясь радостному мигу. Анна Георгиевна Родионова... Мудрая, добрая, скромная… Вот я вижу, сидит она за столом; строгость ей придают очки в чёрной оправе. Ученики перевернули всё верх дном: она была бы вправе накричать, но старается до поры до времени молчать. Но всё-таки встаёт из-за стола и ласково пугает, что от указки может пострадать губа, кто рот не закрывает. Она всё делает, как надобно с детьми: серьёзно, родственно, красиво. Всё в ней эстетично, всё правдиво. Однажды прописи с лучшим почерком будут выставлены ею как пример, как образец. И правнучка твоя почувствует, что в этом и она сегодня – молодец. Во всём подпорка взглядом, снисхожденьем, нужным словом... Так поступают с человеком кровным. Да, сроднились духом учительница и ученица, единственный мой глаз от радости слезится.
Правнучка твоя дежурной побывала: тряпкой до;ску вытирала и тетради разносила по трём рядам, и цветочки поливала, что – по окна;м; к дисциплине призывала соклассников своих. Её учила Георгиевна Анна, чтоб голос был предельно тих. Пройдёмся по трём словам: имя – как у твоей сестры, отчество – как у твоего мужа, ну, а фамилия – всех лучше. Да, Родионова... Со всеми она была как с родными, и многим она тоже казалась родной. Давай-ка её, дочка, сердцем пропишем в наш род. Пусть будет она княжной! Быть ей у нас княгиней, быть ей у нас царицей! Пусть будет даже богиней! Пусть прилетает к своей ученице всевышней голу;бковой птицей!
Листается жизнь, как обычная книга: страница – за предыдущей страницей: и доживает каждый до мига, когда суждено ему с воздухом слиться. Оглавление, содержание, твёрдый переплёт, лист титульный, как лист осенний, и с позолотой, и с желтизной... Вся жизнь – как будто перегной. Я вижу учительницу с седовласым пучком; походку – с ударением на правую ногу; вижу правнучка с «партийным» значком... За всё говорю: «Слава Богу!». Вижу на парте учебники – «Русский язык», «Математика», «Родная речь»; «Природове;денье» – со второго класса; контрольные, диктанты – долою с плеч; приятное дело – внеклассное чтение! По субботам выставлены книги на разные тематики, книги старательных учеников – не тех, которые играют в фантики; не тех, которые живут без нравственных оков. Почти всегда здесь книги, подобранные правнучкой твоей, из тех, что ей собрал и подарил твой сын Сергей. Приятно было в те уроки всем прочитать из книг тех строки! А вот вести «Дневник наблюдений за погодой» скучно: монотонно, бесполезно и нудно. Уроки рисованья и труда даются без труда. Ей помогает в этом мама, и всё выходит очень славно. Как живо смотрится Красная площадь! Какие аппликации и пластилиновые фигурки!..
Правнучка твоя однажды обвела по книжным контурам птицу и большую лошадь – неплохие получились рисунки. Птицу она изображала по памяти на всех уроках живописного искусства: хоть немножко творческого духа! Прекрасно рисует сын твой Сергей и чудесные мастерит поделки. Я вижу мордочку на скорлупе и туловище из обычной шишки – на Новый год игрушки. Он выполняет все внучкины хотелки. Эти украшения – лучше, без спора: в них – любви душевные излишки. Да, красоту создаст Сергей из выброшенной стружки. Я слышу и вижу, он, идя по квартирным коридорчикам в маленькую комнатку свою, медленно размешивает сахар с чёрным кофе в кружке. На кухне стоит высокий тоже чёрного цвета кофейник, и в течение дня твой сын пьёт этот чудный, душу бодрящий напиток. После него он – такой затейник: идей и сил излишек!
Я вижу, как внучка твоя составляет коллекцию тканей. Вот пришиты к картону лоскуты; шёлка, ситца, байки, сатина, вельвета, шерсти, крепдешина, мохера, батиста, бархата и прочих материалов. И марля есть, и капрон, и тюль, и махра, и атлас... Все ткани увидит целый класс! А какие аппликации, какие вышивки, склеенные предметы, шитые и вязаные одежды, лепка из пластилина, вырезки из бумаги! Столько мастерства, эстетизма, выдумки, смекалки у внучки серьёзной твоей. Самодеятельным даром отличится, естественно, прежде всего, твой сын Сергей. Правнучке твоей способность ни к чему не передастся. Она будет в телепередачах на творчество ребят любоваться. Каждое утро – «Выставка Буратино», днём – «Мастер-Ломастер», «Умелые руки». Как звучит красиво: «В каждом рисунке – солнце»!... Каждое сердце – оконце: лишь бы оно было открыто и с лучшим на свете слито!
Вижу кукол, как живых детей, в одеждах, связанных и сшитых внучкою твоей. А вот из журнала «Работница» она вырезает изображённую женщину и множество нарядов на неё. В каждом номере сидит такая модница. В воскресенье – «В гостях у сказки». После истории невероятной поделки детворы реальной выставлены и лучшие отмечены любимой всеми тётей Валей Леонтьевой, телеведущей талантливой, доброй, а потому вездесущей: «Спокойной ночи, малыши!», «Умелые руки», «От всей души!», концерты, «Голубые огоньки»; радиопередачи «Память сердца» и «Родные песни»... Ей не было нигде замены: с ней праздник любой – торжественней, теплей. Но она – человек с тяжёлой судьбой. Сын ревнует, что она – мать всех детей всего Союза. Для матери нет тяжелее груза, чем обида своего ребёнка. Всё лучшее проходит – остаётся ломка. Ломка в памяти, ломка в отношении: бумерангом вернутся прегрешения. «От всей души!» – все передачи «на ура!»: за передачей – передача. У Леонтьевой одни удачи; она не слышит сыновнего плача. Он же видит её по телевизору красивую, счастливую с другими детьми. Он за эту обиду будет бить её, обожаемую всеми, плетьми. И она смиренно примет этот крест, во всём обвиняя себя – жизнь прожила, профессию и славу в ней любя. Внешне она осталась обыкновенной, лишь с маникюром, но скромно одетой. Она не заносчива, не горделива, она своею душою красива. И говорила она прямо, не криво, обворожительно тихо. Я вижу искренний взгляд, я слышу неподдельный голос и аплодисменты. За душой – произносимый текст от всей души, такой душевный!.. В передаче с чу;дным названием «От всей души!» Валентина Михайловна расскажет о многих героях войны, труда и жизни. Дочка, ты мужем и сыновьями дыши: воспевать героев своих – не излишне. Она прозой пела оду восхищения отдельным людям и всему народу: слава шахте, больнице, магазину, науке, искусству, колхозу, заводу и, прежде всего, фронту! Браво таким, как ты, многодетным! Почтенье тем, кто следует Божьим заветам! Удивление человеком, шагнувшим в космос; благодарность певцу, дарившему голос. В поле золотится на;литый колос: комбайнер тоже ждёт свой бонус. Писатель раскрывает правду, поэт куплетами даёт отраду. Музыкант и дирижёр идут по звуковому ряду; художник – по «Чёрному квадрату». Актёр несёт всё нужное на сцену – на сцену театра и в кадры кино. Песня летит с эстрады: от «Тёмной но;чи» уже не темно.
Давай вернёмся к самодеятельности правнучки твоей. Ей не удастся освоить швейную машинку и вязальные спицы, на что надеялся, приобретая, дед Сергей. Конструкторы, мозаика, вырезки узоров из бумаги, приклеевание марок в маленькие альбомчики крахмальным клеем, сваренным внучкою твоей; лепка из пластилина, книжные закладки, пластмассовые кубики, переводные и журнальные картинки, раскраска карандашами и акварелью... Твой сын одобряет любую затею. Но вот однажды, правнучка твоя, будучи в дошкольном возрасте, болея и лёжа в постели, вырезала картинки из весёлого журнала «Крокодил». Она была накрыта поверх одеяла американским пледом, оставшимся потом от ножниц тупых со следом. Красные и зелёные квадраты, закрученными нитями украшены края. Новый тёплый красивый мохеровый плед. Престижный – такой не купишь даже в «Берёзке»!.. Ой, я вижу, Надя, у внучки потекли «крокодиловы слёзки»!
Совсем немножко надрезан шикарный плед, почти не виден этот след. Хорошо, что целы пальцы: вот этой мыслью стоит утешаться! Плед незаметной ниткою зашит, и на кровати нужным, и в шкафу ненужным век каждого владельца пролежит. А время, дочка, так бежит, и надрезает человека, и подрезает, и что-то отрезает, вырезает, с чем так хотелось бы навечно жить, что ниткой никакою не пришить: наверное, об этом через мелочи человеку взрослому суждено тужить.
Последняя поделка твоего сына Сергея – картонный домик с жильцами-зверушками: приклеен зайчик и приклеен пёсик. Внучка тогда окончит первую четверть с первыми пятёрками. Вскоре – жизнь без него, с надорванными нервами, с мозолями, натёртыми, и с утешением, что можно во встречу после жизни верить.
Давай, вспомним завуча школы Смирнову Зою Фёдоровну. Всем отдаём доброй памяти поровну. Она будет вторым человеком после директора со времён учёбы внучки твоей: немного таких на свете людей. Пожилого возраста, высокая, с пучком без седины; замужем; супруг, по-моему, из МАИ. Она преподавала немецкий язык, но девочки твои изучают английский. Твоя правнучка читала ей отрывок из рассказа Гайдара «Совесть» вмиг: была проверка чтения на темп быстрый. Каким же Зоя была человеком – человеком гармонично редким! Я слышу тихий голос и не очень чёткую речь. Я вижу лицо серьёзно-нежное. Я вижу сердце безмятежное и бытие предельно честное. Таких людей надо записывать в человечью Красную книгу – любить, уважать и беречь. Несколько раз правнучка твоя войдёт в её кабинет и на скорость прочтёт отрывок из книги, и о смысле даст правильный ответ. Я вижу счастливые лики в счастливые миги; на сердце – солнечные блики; уста от замиранья ти;хи.
Первый класс. Начало ноября. Утренник в актовом зале. Шесть десятков – революции: шесть и ноль с того октября семнадцатилетнего, то есть вдвойне  – Ленин, Энгельс и Карл Маркс: каждого роль пока что в добре, пока не во мгле и не во зле. Шагает юбилей по советской стране, по чёрной мокрой от слёз земле. Флаги, стяги, знамёна и шарики – всё кровавого или прекрасного цвета. И музыка – в динамике, и песня чу;дно спета. Красная площадь готова парад принять седьмого, а в школе окончена первая четверть, и каждый ребёнок уже октябрёнок, но не каждый, увы, коммунист, комсомолец, пионер: ни первый, ни третий, ни второй; не каждый – великий, не каждый  – простой: достойный пример без мер. Вот четвероклассник, пионер по имени Евгений, от волнений к белому фартуку правнучки твоей никак не может прикрепить маленькую звёздочку с маленьким Ульяновым. Внучка твоя помогает ему справиться с этим заданием. Первоклассники линейкой построены. У каждого – шарик в руке; возбуждены, но порядком все успокоены. Приняты ребята в октябрята, дни первой четверти торжественно окончены. И вот ещё один незабываемый момент. Зоя, завуч школы, отличников вызывает на трибуну. И входит правнучка твоя в ту группу. Она идёт походкою довольной; ей Зоя помогает шагнуть на сцену, ведь сцена на ступеньку выше. Становится ещё торжественней и тише. Старт школьной жизни успешно взят, на целый ряд учебных лет такой заряд с примесью болезней, трудностей и бед. А дома ждёт её с любовью ни у кого неповторимый дед. Он фотоаппарат уже настроил, чтоб внучку октябрёнком запечатлеть: ни в памяти, ни на бумаге тем светлым кадрам не истлеть. Улыбка, бантик, фартук белый; табель с учёбою успешной. Дальше – подарки: книги, игра с попаданием стрел в очко, торшерик кукольный, конструктор, альбом  для раскраски и много-много ещё всего... Вот – открытка и телеграмма. Какой чудесный день – нет печали и тревоги ни грамма! Комнатка твоего сына украшена шарами, украшена флажками, а стол украшен пирожками. Радость скачет этажами и достигает потолка. Дошли до праздника и до каникул малыми шажками, хоть и дорога нелегка. По телевизору – сказка «Красная шапочка»; в альбоме – раскраска антилоп.
По жизни человек совершает галоп. Последний раз Зоя и правнучка твоя увидятся в день последнего звонка. А до этого все десять лет во время перемен они будут общаться обо всём и без проблем. Когда правнучка войдёт в четвёртый класс, и предметам дано распределиться по кабинетам, Зоя уже не будет завучем и останется только преподавателем. Какой спокойный человек, всегда во всём достойный, доживший до закрытых век; в смирении успешный. Лишь Богу видно, в чём этот человек был от природы грешный. Никто не видел никогда Зою безутешной. И даже говорят, когда был молчаливый крик из остывавшего нутра, голову покрыл парик для сохранения тепла. Даже необречённый человек страдает с возрастом всё больше, судьба становится всё горше; каждый чувствует одно и то же, да только сгибаться, зная о таких высоких, стройных до конца, заслуживших титул молодца;, негоже.
А вот я вижу, Зоя дарит правнучке твоей тоненькую книжечку сказки Пушкина о Золотом петушке и маленькую шоколадку: не каждому дано иметь душевную зарядку. Дело не в том, подарили или не подарили: особое внимание тем уделили. Завуч проявила уважение и теплоту к ученице – это даже никому не может присниться! Поцеловала Зоя Фёдоровна Смирнова правнучку твою в последний день учёбы... Осталась фотография школьного класса внучки твоей. Зоя на ней, будучи завучем, выглядит чуть юней. Мы к Зое ещё проложим тропы – встретятся ль ещё достойные особы из преподавательского мира, кого хотелось бы признаньем вознести на высоту Памира не за то, что обладали предметным знаньем?.. Вот – человек, а у него внутри не кровь, а золотая жила.
Давай, дочка, вспомним вкратце хотя бы некоторых учителей – как педагогов, как людей. О каждом бы надо хоть слово сказать постараться, хоть это, наверное, очень сложно: попробуем, насколько возможно.
Начнём, пожалуй, с учительницы по истории  Котовой Авроры Григорьевны. Таких людей возлюбит партия, что будет костью и коло;м у каждого по-своему. Она и коммунист, и просветитель, ритор и агитатор; за Родину – как танк, на Родине – как трактор. Ей перевалит за полвека, когда в четвёртый класс правнучка твоя войдёт. Высокая, солидная, серьёзная, спокойная, миловидная, умная, культурная, эстетичная, – в общем, натура во всём гармоничная. Вскоре придёт горе к стойкой Авроре – похоронит она мужа, но выглядеть будет перед всеми не хуже. Ведёт она уроки интересно, не захватывающе, но и не пресно. Она старается дать знания и побудить над ними размышлять. Она требовательна к дисциплине, но она не способна никого оскорблять. Аврора воспитует детей, все ученики – дети для учителей – в духе любви к Родине, уважения к старшим, почитания ветеранов войны. Она вкладывает в каждого дух трудолюбия, гуманности, дух достойного гражданина великой страны. «Рассказы об истории СССР», «История Древнего мира», «История Средних веков» – три года воспитания словами и без слов.

7
Аврора Григорьевна Котова... Прекрасный человек, истории и жизни педагог. У таких людей учиться жизни – прок. И надобно использовать учебный срок, чтоб воспитать в себе самом потвёрже личность. Да видит Бог, дружить с такими, как Аврора, надобно спешить и надо торопиться: их мало в нашу бытность, а воды колодезной так хочется напиться! Она была парторгом школы, она и завучем была. Она умудряла взглядом, слогом. В отчаянии и строгости, в суровости и горести, в терпении, в просчётности и в собственной греховности она была сильна, она была мила, она была красива, немножко горделива; модна;, ухожена, украшена серьга;ми, бусами; духи, косметика, эстетика и этика – в меру всё на внешность и под внешность природою и волею положено. Была ль она религиозна? – Подко;жно: Да! Была ль она церковная? – Нет! Могла ли помолиться Богу? – Тайна!.. Благодила ль Бога? – Неустанно! Благодарила не текстом пономаря, а рай вокруг себя творя. Смягчить чужую боль; смотреть на всё с вершины гор и где-то прятать сотню горь без всякого намёка на раскопки. Пусть всю историю она не рассказала так, как рассказал бы летописец, он тоже рассказал бы всё не так: к чему-то каждый человек – ревнивец. Рок, прок, срок, порок, порог, намёк, – читайте правду между строк: на то тебе и дан, дружок, умок!
Двадцатое апреля. Пятый класс. Когда-то родился в этот день злодей. Он уничтожен самоубийством, боясь суда за смерть людей, за дух чудовищных страстей. Война Вторая мировая, Великая Отечественная война... Да, та пора отмечена невероятным буйством. Скажут, такой размах хозяйства – первый в истории цивилизации. С той войны твои вернутся сыновья, от льда морали онемея, от воспоминаний цепенея в листве апреля и на парадах мая. От ужаса земного поседея, то поколение заслуженно готово войти когда-нибудь в ворота рая. Я верю, как человек рубашку, так и Бог пред ними распахнёт затворы нараспашку – накормит яблоками и воздухом блаженным напои;т. Так вот в тот день на некоем уроке в очередной учебный день Поди;стов одиннадцати лет, почти что Гли;стов, озлобленный на белый свет, на то, что матери с отцом, по сути, нет, вдруг крикнул уверенно, как лидер: «Да здравствует Адольф великий Гитлер!» Ужас! Пионер-фашист! Двоечник, плюющий всюду и на всё вокруг. С учителями Юрий «Долгоязыкий» груб, ершист, как волк, оскалист и чернист. Он даже внешне ядовит. Ох, страшный у подростка вид! Да, проживая в коммуналке, он слышал о советской палке, что убивали всех своих похлеще, чем чужих. Искусный скандалист, в тетради оставляя чистый лист, не зная, что на писать, какие мысли излагать, он просто-напросто сорвал урок и не один. Все учителя, честно говоря, оставили свои предметы, открыли книги и газеты, а кто-то говорил, что вкладывал в уста незримый Бог. В блокаду не было и хлеба крох, напомнит всем о том Аврора. Между историей и жизнью нет зазора. История гигантна, не комична; она похожа на больного великана, и оттого история трагична.
Немножко пообщается правнучка твоя в тридцать пять да в сорок лет с Авророй Григорьевной по телефону. Оставят те беседы след и стержень укрепят после обыкновенных бед, вставших, как на линейке, в ряд. И этот отрицательный заряд сомкнётся с положительным, и кажется мне, что друг друга напоят они доброй памятью и духом живительным. Встретимся мы с Авророй взглядами, и продолжится дружба за туманными облаками. Там, наверное, свой распорядок и воздушный житейский уклад. Там встают спозаранку для нескончаемых услад. Там люди не как спицы лишние в одной колеснице, а вольные, словно птицы, летящие без преград. Вот он какой обещанный Господом сад! Возвращаемся на темную дорогу, отдохнув немного мысленно возвышенно. Кстати, мир очень тесен. Мать Авроры была врачом поликлиники правдинской, главным. Этим мир и чудесен: жизнь уходит в горы движением спиральным. Мы ещё вернёмся к Авроре, может быть, вскоре. С такими людьми и в горе, и в радости, и в жизни обыденной – идти по пути: они в ситуации любой неожиданной выход сумеют найти.
Аврора Григорьевна Котова... История, история, история... В памяти – столько простора!.. Памяти красотою заполнена: это здорово! Даже мысленно с лучшими мысленно дружим. Мысленно тоже можно дружить, когда время приходит тужить: дружбу продолжим кружить! Живой человек незаметен, хоть он рвётся себя ещё дать, пока он ещё не тленен, чтобы не опознать. Я вижу, Аврора Григорьевна готова к правнучке твоей приезжать: о жизни говорить, о чём-то вспомнить-помолчать; вопрос-ответ, затем – совет... Да, ей хочется помочь: спустя вереницы лет, мелькнувших словно жизни жест, ролей учительницы и ученицы нет. Конечно, интересно историю толочь, но чувствует Аврора, что в жизни, в жизни надобно сейчас помочь. Она как историк уловила тот час, что для человека горек, и тот момент, который затеняет свет. Она хочет разделить с ней ночь – ночь настроения, ночь жизни, ночь судьбы: нервы опустить, что встали на дыбы; нрав усмирить, а дух вознесть; добиться прав и лесть не плесть. Авроре правнучка твоя как дочь: я вижу нутро самого; нутра. Светит, светит правнучке твоей Аврора, светит с раннего утра. Прошли по телефону поздравления со всеми днями красными календаря и уж, конечно, взаимно с Днём рождения, желая долго жить вопреки всему, благодаря Ему. Она поведала, как девальвировал великий Петербург, из Ленинграда превратившись вдруг.
Может быть, он внешне изменён, дух современности в лик превнесён, но ведь судьба внутри упрятана, как кровь, она сочится из недр болотистой земли и остывает блокадною зимою, и замерзает ледовою корою, а тает пушкинской строкою, и плещет бурною Невою, выплёскиваясь за берега. Где кровь, там и вино; где кровь, там дружба и любовь, там, где в жилах – кровь. В памяти всё оживает вновь: люди, их дворцы, их балы; характеры – металлы, таланты – кристаллы. Один и тот же высший балл здесь утвердил навеки Ганибалл. Конечно, и до Пушкина живали человеки, украсившие Петербург. После восьми десятков лет отсчёта от дуэли обрушилось на город много бед, но он дожил и до побед. Превратился Петербург в Ленинград, выдержал переворот, войну и несколько блокад, выдержал развитие на мирный лад. Мир, бой, дуэль и бал... Великим стал град на Неве, «Петра творенье», большевиков насильное селенье, Гитлера плененье; освобождение, восстановление, процветание и переименование. Доживёт Ленинград до рождённого им благородного сына, до законного мэра, и станет град многострадальный вновь Петербургом. Поклон Вам, творцы в искусстве и искусства, державцы оружия и государства; поклон всем, кто защищал богатство. Считайте, что мы на Волковом, на Пискарёвском стоим и кланяемся Вам за то, что Вы были твердоустойчивым народом, а не скользящим плоским сбродом. Поклон Вам, Дмитрий, Галина и Собчак: вы вхо;дите в домашний наш очаг! Мы в Петербург, точнее, в Санкт-Петербург, не раз войдём, но нам пора вернуться в дом правнучки твоей.
Я слышу звон – то телефон: Аврора!.. Она рассказывает правнучке твоей о картинах Клода Моне. О них мы ещё поговорим: пейзажи эти – свет в окне. Будут, будут, дочка, времена, взойдут технические семена: всё доступно прочитать, увидеть, написать, нажав лишь кнопку. На небольшой экран с бескрайним миром начнут смотреть в труде и отдыхе подолгу. Все пойдут с эпохой в ногу: и стар, и млад – строем, будто на парад. И каждый рад найти по кнопкам что-то для себя: и в этом – новая судьба. Человек – не с человеком, а с машиной. Я в чём-то наслаждаюсь порой той дивной... Но всё ж случится ли такое счастье в весёлый день или в ненастье: позвонит ли учительница ученице, когда их роли давно отыграны? Захочется ль кому-то так сильно с кем-то слиться или всяк – сам по себе или даже не в собственной судьбе?..
Вернёмся к учителям – нашим помощникам и верным друзьям.
Ирина Сергеевна Муравьёва с ласковой по мужу фамилией Кошечкина, жена правдиста, писателя о жизни и поэзии Есенина. Мы о нём ещё скажем слово. О таких, как они, людях хочется говорить, чтобы всё о них было обмолвлено. В их душах и умах – всегда предельно чисто. Их внешность эстетичная, натура гармонична; друг в друге смотрятся отлично. Об Ирине Сергеевне мы уже говорили в августе накануне первого класса. Она всегда вызывала у правнучки твоей много-много радости. Крупная фигура, высокий рост, живой невозмутимый взгляд; духи, косметика, наряд; улыбка, звонко-хриплый голос, неопускающийся тонус; вкус избирателен, но всё образует стройный ряд: наверно, от рождения – на все лета; подряд. Расстрел отца, война, победа... Мужество и доброта – вот кредо! Счастьем семейным сияют глаза, будто расставила душа паруса. Ирина плыла по течению жизни без бурь и увязаний в тине. Она плыла легко, не замутняя воду. Она всегда обращена к народу. Люди для неё – большая ценность и чтение – для разума и упоения. Трудолюбие, простота и честность; всё остальное – суета и бренность. Я вижу высочайший уровень сознания во всём: она блистала природой, человечностью, умом. Эстетика – во внешнем облике, в словах, в делах; обогащение собою всей культуры... О, если бы таких людей писали бы художники с натуры!.. Неспешная походка, плавный шаг вперёд – ни одна загвоздка себя не выдаёт. Спокойствие, неприторная нежность, теплота внутри и снаружи бесснежность. Русский язык и литература, семейное горе, семейное счастье, труд без прогула, дружба от сердца, в добрую память открытая дверца; солнце, огромное красное солнце в любое ненастье. Она, к сожалению, а может быть, к счастью, не преподавала твоей правнучке. Из уст Муравьёвой Ирины Сергеевны полюбятся и сказочки. Несколько раз она вела уроки – мне кажется, её речами заслушивались боги. За ответы и за строки в тетрадке получала правнучка твоя пятёрки.
Я вижу, читают, разбирают на уроке рассказ Алексея Толстого «Русский характер» – многих бесценных произведений талантливый автор. О таких, как твои сыновья, писал он во время войны да и после множество раз. Гремит канонадой голос в апреле на целый седьмой класс. Правнучка твоя вещает о том, что знают все. Она пересказ посвящает солнцу при грозе. Так вот, у каждого и в каждом – война и мир, мир и война. Как важно, в обычной жизни не проиграть себе сполна! Я вижу день апрельский; ласкает солнце всех, но человеку надо быть крепким, как орех. Туча набегает – чернота кругом; молния сверкает и раздаётся гром. Железным голосом с оттенком гордости и торжества я слышу о том, как воевали, как побеждали, что говорить, о том, как погибали и горевали!.. Замечательный был урок – воспитание и мужества и памяти долг. Таким же был первого сентября восемьдесят четвёртого года Урок мира. Ведёт его всё та же Ирина Сергеевна, девочка Ира в военные годы. Ей хочется снова дать твоей правнучке побольше любви и заботы. А вот ещё раньше вела она как-то урок. Вызвала читать, а у неё – то ли рот на замо;к, то ли продолжила не с тех строк. «Проспала!» – шепнула на ухо она. Испытала правнучка твоя чувство огорченья и стыда. Какой-то раз она подходит, а ученица слово переносит. «Уместится! Здесь дороги его!» – опять шепнула, нагнувшись к ней, и пальцем указала место продолжения, а не разрыва слова и стало тепло от необъяснимого чего-то снова.
На последнем звонке, когда правнучка твоя, первоклассница, стоит среди учителей, Ирина Сергеевна, умница и красавица, простотою своей возвышается. Я вижу высочайшую гору, допустим, Эльбрус, покрытый снегом и цветами; из глубины небес на острую вершину сошёл Иисус... И Он стоит под яркими лучами. Вот так и человек по образу, подобию Того, Кто крест несёт, величье не теряет, взбирается на свой, пожалуй, Эверест и тем от Господа хоть что-то сохраняет. Время, словно ветер крылатый, мчится, покрывая вершины белизной. Смотрит учительница в лица тех, чьи судьбы туманною покрыты пеленой. В ряд один и в разный рост стоят её ребята, выступают, шутят и поют, говорят слова ей, что дороже злата, их они оставят навсегда, уйдут из зала и из школы, со школьного двора. Как быстро пролетела школьная пора! А она смеётся, искорки улыбки коснулись выпускника – и была она каждому школьнику в тот день дорога; и близка;. Наверное, девушкам, юношам хотелось её обнять – такого человека по духу не каждому по силам объять. Она – из двадцатых, геройских и вражеских; она – из тридцатых, горестных сталинских; она – из страшных военных; она – из счастливых победных; а дальше – романтика с тёзкой Есенина и жизнь трудовая под знаменем Ленина; и жизнь муравьиная рядышком с мужем, пользуясь в жизни всем самым лучшим из недр Московского Кремля – одежда, лекарства и вся мишура.
Кстати, в тот год, когда правнучка твоя класс первый отшагала, от Ирины Сергеевны она получила плитку шоколада с тёплым названьем «Улыбка», исчезнувшая с уст с исчезновеньем деда. Пусть всё же промелькнёт улыбка где-то – на обёртке, – в день завершения учёбы и в память о дедушке Серёже. А накануне внучка и правнучка в пятый подъезд, кажется, в сто первую квартиру селёдочницу занесли, радуя Ирину. Она, как встретит девочек твоих, ласкает их руками, приветствуя, конечно же, всегда добрыми словами. А вот она идёт, конфетку держит, с теплом своим передаёт в апрельский день, покуда солнце во дворе сменила тень. И говорит она о том, что ей исполнится полвека и ещё шесть лет победным днём и первый тост за праздничным столом – за День Победы! А дальше – воспоминания о сорок пятом и о Подарке самом важном, что и других подарков не хотелось, когда её спросила мама, чем бы она в тот День угостилась или во что бы оделась. И узнаёт она от девочек твоих, что в день рожденья Гитлера из уст ученика, что в классе был любого волка злей, прославлен был невиданный злодей. А вот даёт она совет правнучку твою освободить от экзаменов в восьмом классе, чтобы не быть ей в стрессе в первом разе, хоть знания – все вместе и на нужном месте. Но слышит она от внучки отрицательный ответ. Я вспоминаю зимний день, нет проблесков солнца – всюду тень. Внучка с правнучкой гуляют у фасада дома, в котором они живут. Первый семестр уже позади. Какое счастье – институт!.. А уж какой затрачен труд!..
В то время посчастливилось Ирине Сергеевне туда же прийти с пёсиком серым своим. Он незнакомцев приветствует, как и всегда, наскоком и лаем незлым. Хозяйка ему объясняет, что лаять на девочку эту нельзя. Собачий питомец всё понимает, с качаловского Джима пример беря, которому так чу;дно Есенин посвятил незабываемые строки и с просьбой обратился на счастье лапу дать. Вот так и перешёл четвероногий друг от русского актёра к русскому поэту и по наследству – к литературоведу по иронии с фамилией Кошечкин. Быть может, лаем он доказывает, что всё же пёс – он, хоть он - не Пёсечкин. Они прогуливаются и много говорят, в том числе о Сталине. Ирина Сергеевна рассказывает им о том, о чём молчала ранее, полвека целых. О, скольким людям в тридцать седьмом, особенно, пришёл конец: среди таких был Муравьёв, её отец! Уж, неизвестно, из каких он был – красных, белых или, вообще, бесцветных. А внучка твоя поведала такую историю. Однажды, когда сын твой Сергей дежурил очередной раз в «Правде», ночь вмиг превратилась из спокойной в предельно тревожную со страхом на череду ближайших дней, а может, даже лет, когда был важен каждый след работника газет, тем более газеты «Правда», правдивее печати на белом свете нет. В ту самую минуту обыкновенной тёмной ночи, когда коллега сына твоего Сергея попросил его побыть у телефона и отлучился в туалет, звонок раздался гораздо громче обычного сигнала. Трубку, как положено, рука Серёжи подня;ла. «Если газета не выйдет...» – послышался голос вождя. Страх проходил года спустя. Хотя угроза была безличной, и сын твой за выпуск не отвечал, но каждый знал, что акцент излишний судьбу любого, как хотел, определял. Тот единичный случай дал понять, что план – всегда, во всём. Предупреждение дано и здесь, и там: в газете (да ещё какой!) и каждой точке на белом свете. И в наказаньях существует план, а потому оно осуществимо в момент любой во всяком месте. Ещё говорили они об эвакуации во время войны и о том, что у пёсика шерсть для пряжи, да только не вяжутся что-то одежды из пуховой собачьей шерсти. Ну, а дальше – расставанье до новой встречи. Впрочем, как складно рифмуются два слова, связанные смыслом: «встречи» и «речи»: прямо как «вёдра» с «коромыслом»!
Ах, какой был чудный вечер! Как ласкал всех зимний ветер! Будто ветер в сердце метил и метелью память тихо заметал, но порой порывом в том же са;мом сердце зимний ветер болью завывал. Жизнь – конвейер, не бальный веер; жизнь – делорубка, но когда-то прошёл и по людям топор: много, много лет прошло с тех пор.
Ещё я вспомнил, ждут твои девочки такси в институт – Ирина Сергеевна тут как тут. «Перестройка идёт!» – на вопрос, как дела, внучка ответ без задумки дала. «А есть нечего!..» – продолжена беседа, по-моему, накануне лета. А вот ещё один приятный эпизод. Вышла правнучка твоя июньским днём с утра пораньше из мрачного подъезда и видит слева идёт с улыбкой солнца в бордовой кофте шерстяной, Кошечкина Ирина, с отчеством, а можно, без него: тепло из сердца льётся, льётся, льётся и поцелуй при встрече неземной. Правнучка счастливая ей говорит, что институт с отличием окончен, на дачу путь лежит! И радость, радость, радость днём летним, днём погожим, особым, непохожим на остальные дни ничем. А время, а время, конечно же, бежит. Вот и вышли снова девочки гулять, в магазин хозяйственный собрались идти и Ирину стали приглашать, – нескучно втроём в пути, но она не смогла пойти. Как-то раз, ещё в школьные годы, шли они покупать квас и встретились с Ириной Сергеевной. Каждая встреча с ней оставалась красотой овеянной. Проходит ли в беседе перемена – и она вспоминает деда. Вспоминает, как ездили они за грибами, вспоминает обычными словами. Заходит ли в класс на звонок; утешает ли правнучку, что та пропустила заменяемый ею урок; идёт ли она по двору и тянет с овощами возок; выходит ли из пятого подъезда, оглядываясь на четвёртый, слева; везёт ли сумку с продуктами; спрашивает ли правнучку о чтении книг; предлагает ли внучке твоей из Кремлёвки лекарства; здоровается ли, потому что так надо; задаёт ли вопрос, плохо ли без мамы... Казалось бы, как эти мысли странны!.. Обещает ли твоей правнучке зайти, а позже и приехать помочь, поговорить, и приласкать, и пожурить: она ведь ей, Ирине-то, как дочь: они-то друг от друга не убегают прочь. Так и не успели они пообщаться дома, интересно, полезно, спокойно, обнявшись, и расставались до встречи возле Бога. Общались они по телефону, пока не сломала Ирина Сергеевна ногу. Общались недолго, но это ведь не важно: в каждой беседе, хоть одним словом где-то, она вспоминала деда, как ухаживал сын твой Сергей за внученькой любимой своей. О внучке твоей сказала по-философски задумчиво: «Что на роду написано...» Я не знаю счастия лучшего, чем то, что  сердцем вылеплено. Человек запомнился в речах, человек запомнился в штрихах, человек проявился в мелочах, даже больше, чем в важных делах.
Значит, дорог был сам человек и он не превращён в осколок: он целый, он укрупнён, он долог. Пусть сустав ноги случился тонок и нерв от старости стал ломок: два раза ей уже за сорок. Путь жизни только внешне по;лог – он крут, он часто бьёт, как прут. Идёшь и чувствуешь – сочится кровь: сочится снова, сочится вновь. А судят по одёжке: душа ведь – на застёжке. В ушках – по серёжке и дома – два Серёжки. Поэт и литератор большой, большой, большой; в «Правде» он – куратор, в Союзе – заседатель и о поэте – автор: солидный, весь седой. В очках, всегда с портфелем, огромным гладким телом к издательству плывёт, и даже сильный ветер его не шевельнёт. Он будет всегда здороваться с правнучкой твоей кивком головы и только однажды ласково по имени. Все струны его души глубоки;, все черты лица милы;, все поступки добры. Гуляет ли он с пёсиком, идёт ли из магазина, смотреть на него дивно: грузный, массивный, фундаментальный в природе и духе человек, отвергающий во всём по жизни бег. Он подарит твоему сыну свою книгу о Есенине с дружеской надписью. Вот и стала она памятью о работе и дружбе коллег и друзей. Ах, не сохранилась та книга, как и многие добрые символы!.. Но правнучка твоя положила к сердцу так близко этих людей, трудно найти их родней. С ними, даже когда их не будет, ей будет от воспоминаний теплей и светлей. На пятом десятке дней после ухода из жизни внучки твоей выгулял Сергей Петрович пёсика своего серого тихим вечером осенним, вернулся домой, упал и уснул сном вечным. А спустя девять с половиной лет лет простыл Ирины Сергеевны след. Ушли все Сергеи вокруг, и все остальные уходят, но каждый встретится вдруг, хоть об этом и спорят. Но с этой мыслью ведь легче идти от января до января, вписываясь всё эстетичней в осень, оставляя позади всё больше вёсен и тем более лет.
Живём за всё благодаря Того, Кто глаза послал увидеть мир всем зрением глубоким воочью и за чтением страниц, чтобы увидеть много лиц, познать не столь в других, а сколь в себе натуру волчью и постараться в своей коротенькой судьбе не их всех обесчестить, а вместо этого себя чуть-чуть очеловечить. И каждый волк вдруг станет другом, и друг не потеряется в волка;х, он не окажется иголкой в луго;вых высохших стогах. Человеку всегда всего на свете мало, а многого и вовсе нет. Пожалуй, в этом – основная драма, в том, что человек не хочет жить без бед. Пусть есть здоровье, есть богатство, а может, даже государство, и кто-то любит очень страстно, – и всё как будто бы прекрасно, но, видимо, страдание всегда найдёт сознание, выйдя на луга, а то и в облака, разворошив стога, быка взяв за рога, переплывая дожди, ветра, снега и, вроде достигая должного успеха, почему-то ищется сознанием всего одна помеха, чтобы перо жар-птицы назвать пером вороны; чтоб жить на белом свете в режиме обороны. Ищет в мире стройном сознанье нападения, как будто бы в борьбе возможно вдохновение. А вот по мне, так это просто – жить: вбегать в рассветы и входить в закаты. Пусть беды проливаются дождями! Пусть осень золотит большую жизнь короной и седина зимы чуть брызнет серебром. Жизнь каждого – паром ,плывущий по волна;м и в бурю, и в туман. Жизнь, словно самолёт: сквозь солнце и меж звёзд. Жизнь – это дорога, дорога в далёкую дальнюю даль. Не всё по пути замечаем, спешим и проходим мимо, что-то решаем и, решая, грешим, а в конце понимаем, что всё проходяще и мнимо. Жизнь – накопленье удач и невзгод; в жизни заря не сойдётся с закатом; в жизни зима не уступит весне снова цвести после осени хмурой. В жизни недолго позволено жить летом сарафанным, но и этого достаточно вполне, чтобы идти дорогой трудной, на лёгкость скудной.
Я вижу летний день. От дома на северном дворике – тень. Правнучка твоя – два вершка от земли, два шага; по пыли; – рвёт листья одуванчика с утра. Она крепка, она бодра: поймала бабочку за два крыла. Нежарко, свободно дышится. Идёт наша девочка ни шатко, ни валко. Рядом дедушка порядок блюдёт. У неё в руках уже охапка, и она домой её несёт. Вечером – на поезд: она об этом помнит.
Поезд помчится вперёд, покатится, словно на роликах. Я слышу, детская душенька сильно колышется. Вижу, она в окно смотрит, внучка твоего сына, твоего Сергея, но думает ребёнок о кроликах, что в цветущем саду почему-то по клеткам сидят. Движется поезд, движется всё быстрее и быстрее. Впереди – Украина: Винница. К югу теплее дышится. Она не раз с твоим сыном в купе и в коридоре глядящей в окно снимется. Всё утро листья рвёт и рвёт: всем подарки повезёт – каждому по-своему повезёт! Бабушка ей дарит куклу, и нет этой куклы какое-то время родней. По саду предастся ребёнок разгулу в пору цветущих солнечных дней. Вот она, вишня, к окошку склонилась; вот она, яблоня, шатром разветвилась; груша медовая в рот покатилась. Слива от чистого неба синеет, слива от тёплого солнышка зреет, а груша медовая травушку золотом стелет. Скромно смородина краснеет, чернеет, белеет. Каждый цветочек настурции млеет. От ноготочка тенёчек теплеет. Только от ветра прохладою веет. Только от туч и грозы всё внутри цепенеет. Вот она, жизнь, с туманами, што;рмами, рябиновыми гроздями. Ах, детство, детство, с утренними росами, с де;вичьими ко;сами, с зайцами раскосыми!.. Всё в детстве легко, ничего не огорчает и не тревожит; вдоволь, вдоволь всего, и даже во тьме светло.
Вот вижу я, однажды поздним августовским вечером в посёлке из-за грозы оборвёт ветром электропровод. Страшно сидеть в одиночестве, даже в тёплой избе, но в тёмной-тёмной. Правнучке твоей в то лето пойдёт десятый год. Первое лето без деда... Представь себе, дочка, ей будет комфортно, а главное – взро;сло сидеть на тахте у окна при лучике игрушечного торшерика, что сын твой Сергей подарил в ноябре, и ещё свет – в небольшом фонаре. Так и дождётся она внучку твою с работы после уборки в городской квартире в канун возвращения домой перед порою трудовой.
Радио «Сокол» правнучка тоже включит. Радио играет, поёт и говорит – в бежевом футляре приёмник не молчит. Всё – на батарейках: без тока и огня. Ночь дачная пред осенью туманна, холодна. И дождь нещадно хлещет, сорвалась с крыши жесть. Но всё-таки романтика в экстриме тоже есть. Как ценится крошечка света в гнетущей пугающей тьме!.. Как не замечены блага на освещённой земле! Весна незаметно проходит, всё в ней бывает не так. В памяти лучиком блёснет, если жизнь вдруг окутает мрак. Как же надо душою брать радость и поглубже в себя её класть: придёт когда-нибудь старость и радость в далёкую младость, уж, верно, не даст пропа;сть.
Пропа;сть и про;пасть... Даже берёт какая-то робость… Выходим к свету по утренней росе, с крючка, с петельки сняв калитку. Я слышу, как трава шелестит по косе. Я вижу туман на деви;чьей косе. Большой надувной разноцветный мяч стучит, как молоток, вдоль дач. Но лучше дятла представлять, чем инструмент столярный. Во всём вкус надо исправлять – растает лёд полярный. И слышится мне под прыганье мяча: «Я знаю пять имён, я знаю пять названий!..». Вижу, соседи из изб выбегают крича, не обходится часто без обид и рыданий. Но, конечно, всё это  – минутное дело: чужая сварливость, ох, как надоела! Лают собаки, песни гремят, мотоциклы и пилы днями шумят. Кто-то машину завёл; кто-то нажал на педаль мотоцикла;
топая, кто-то прошёл, громко шагая мимо. Люди друг другу мешают звуками, мыслями, делами. Взрослые мучают детей молотками; дети изводят взрослых мячами. Ох, как те и другие стучали; как большие на малых ворчали! Ох, как собаки повсюду рычали! Ох, как коровы с луга мычали!..
Дети от взрослых бегут с перепугу. Как друг в друге найти всё-таки друга? Сегодня старший младшему протянет руку и, превратившись в старика, он обретёт в том ребёнке подпругу.
О, как интересно, я слышу, правнучка твоя жизнь передаёт свою в возрасте за сорок шесть, а уж сейчас – за сорок восемь. Именно сейчас несётся осень. Всё вижу глубоко и чётко глазу зоркому благодаря. Как хорошо, что он не органом, а вещью, предметом есть! Он мне подаст любую весть в ухо, что ещё неглухо!
Вот картина дня ноября.  Рассказывает правнучка твоя.

8
Так начинается мой день. Время – без пятнадцати семь. За окном – то тень, то темь. И мне вставать, конечно, лень. Но всё ж свободна от меня постель наполовину. Я не лежу, а я сижу: в вертикаль – горизонталь. Я разминаю ноги, спину. Когда стою, то устремляюсь вдаль, пронизывая взглядом и дождь, и снег, и серость, и туман. Я поворачиваю шею, то бра, то телевизор зрею. А прямо на подоконнике – цветы в цвету. Затылок смотрит на узор ковра. Я не люблю земную суету – в неё включаю и еду. Но всё же завтракать пора. К подносу влево поворот: на что ж откроется мой рот? – На макароны или варёную крупу, подсолнечное масло наверху. Рот улыбается на брынзу и свеклу; зубам на радость – авокадо, а языку – цикорий, кофе иль какао. Я позавтракать спешу и потом пишу, пишу, пишу без передышки о том, что было наяву, не понаслышке. Я вспоминаю близких и друзей. Я вспоминаю памятные даты. В события минувших дней я совершаю чу;дные возвраты. Я перелистываю лица, как страницы: каждый человек передо мной. Мне жаль, что редко он мне снится и он закрыт туманной пеленой. Я вспоминаю все игрушки разом – праздник восемь с лишним лет. Не описать мне деда никаким рассказом, ведь он на свете самый лучший дед. Я вспоминаю Куприных, сидящих на скамейке, будто на крыльце, и всех людей меня намного старше. Я вспоминаю жизнь в начале и жизнь, увы, уже в конце. Я вспоминаю беспощадность будней – и горести, и радости, и цели. Я вспоминаю день февральский, невероятно грустный, когда все клетки, из коих состою, оцепенели.
А вот и Кошечкины – верные друзья: они живут дыханием Есенина. У них литературная стезя: у мужа – критика, а у жены – учение. Они, примерно как Лев Толстой и Со;фия Андреевна: он заполнял о тёзке лист пустой, она же всё печатала немедленно. И успевала ещё сходить в бассейн и знания отдать любимой школе, хотя и возраст был немолодой, да и в душе немало было боли.
Я заливаюсь смехом с любимою подругой. Сошлись мы в возрасте четырёхлетнем, и стала она мне надёжной подпругой. Как мы шутили, бегали, прыгали!.. Нас закрутили, закатали качели!.. В ветре попутном мы детские ссоры легко растворили. Мы ели пирожные каждый день в полдень. Мы перегрелись, купаясь в заливе. Хоть заниматься, бывало, нам лень, но мы укрепляли свой личностный корень. Мы жили, как в сказке, и всё же не в мифе. Мы развлекались лягушонками, хватая детскими ручонками и бросая в соседский огород. Наш детский уголок дома и в саду – множество дорог в жизнь и суету. Рвём мы землянику в берёзовом лесу: я свежий запах леса в душе своей несу. Вышли на тропинку, тянет поводок Тимур, щенок лохматый, чёрненький дружок. «Сорока-белобока» – книжка-игрушка, утёнок из резины, терем-теремок, белочка, котёнок... Дарила мне подружка в детские годины в жизнь на посошок. В рассвет, в закат, за годом – день, лета; подряд – и детства нет, покинут сад… Мы, может, доживём до пятьдесят, а грамотней, конечно, до пятидесяти. Я верю в то, что, вы, о наши близкие, оттуда нашу дружбу видите. Я Библию читаю, но не во всё я верю, а потому я к вам летаю и говорить я с вами смею. Ваш голос слышится мне с неба, особенно, конечно, деда. Мной воспевается его война, его Победа. Он – рядом, рядом, рядом где-то!.. Четыре радостных, четыре дачных лета. Дедушка, дай мне чуть-чуть побольше света!..
Ты – ближе тех, в ком вылеплена я; ты рядом с Тем, Кто вылепил меня. Я вспоминаю и прогулки, и поделки. Я вспоминаю всех твоих коллег. А помнишь телефонные проделки из будки в сильный-сильный снег?.. Я набирала номер дома – ты подбегал и слышал смех. А помнишь, я сломала руку – ты меня к наукам землекладным приобщил?.. Ещё б чуть-чуть и, может, всю округу снимать на плёночку со вкусом научил. Тебе доесть я оставляла кашу – ты с манной выручал меня не раз. Твои холодные от фронта руки глажу… Давай послушаем весенний вальс! Ты меня в одёжки облекаешь – вот мизинец в рукаве застрял. Ты меня не любишь – обожаешь; от любви, бывает, что-то строго скажешь... Вот мы идём тихонько к «Правде», заходим напротив – в гастроном. Мы кормим пташек на веранде. Мы вместе лепим снежный ком. Смотри-ка, Мурзик у окошка пригорюнился; на улице не хочет даже глянуть на меня. Он человеком мне причудился, обычным, равнодушным, без огня. Резво бегает подружка Ладка с мячиком по школьному двору – я спинку трогаю, и в шёрстке вся перчатка. Чёрную гладкую и неуклюжую, помнишь ли Майю – как поросёнок?.. Будто хозяин её вёл разбуженную, будто гуляла собачка спросонок. Помнишь, как на улице я пела, особенно из «Карнавальной ночи», и танцевала, точней, меняла позу тела? Подражала Гурченко, короче. Когда мы оставались одни по вечерам, ты мастерил и рисовал. А я предавалась радужным мечтам, что ты поведёшь меня когда-нибудь на бал. Я помню, как ты мишку нарядил в зимние одёжки.  Меня с ним рядом посадил: и мы – в фотоокошке. При виде свадебных кортежей я грезила фатой, цветами и гостями. Ты обещал мне много украшений, любуясь мысленно моими торжествами.
Мы так хотели вместе ездить к бабушке – ты ждал, когда я подрасту, – ездить не на пироги, не на оладушки и не на вкусные обеды: мне не познать всю эту суету, дано познать заветренные беды. Ты ленточкой завязывал мой хвостик; банты синие и красные на вырост подарил; ты, как ласковый, уютный котик, бури взглядом или жестом усмирил. Ходили мы по всем дворам, кружились в каруселях – все восемь лет плюс годик пополам на трудовых, казалось бы, неделях. А помнишь лошадь напротив цирка? – Во мне к езде сидела жилка. Как я любила красную лошадку из пластмассы, что проживала под пианино! Я въехала на ней и в парты, и в амфитеатры; я пронеслась на ней по всем просторам; я спотыкалась на ухабах; меня трясло в немягких сёдлах.
Да, я мчусь на «Красном коне» Петрова-Водкина. Я выехала из-под пианино и мчусь всего, что огорчает, мимо. Ты подарил мне книгу «Глобус» – о всех местах Земли; ты подарил мне глобус – модель планеты. На всех твоих подарках - ни капельки пыли;: в ходу и книги, и сласти, и предметы. Большая кукла Аня – заветная мечта, хоть до неё была твоя, поменьше, Маша. Коляска большая голубая так и осталась голубой мечтой; я поняла, что жёлтая компактней, лучше. Да, дефицит в то время был бедой. Я вспоминаю твоё напечатанное мне письмо летом из правдинской поликлиники и шоколадку с начинкой сгущёнки. Лечение потребно твоему желудку с язвой со времён войны. А заодно ты проверял ремонт в квартире – обои, линолеум, побелку, паркетные полы. Ты обещал вернуться скоро и мне купить большую куклу. Жаль, я не сохранила эти строки: о них я помнить вечно буду.
Как мало, восемь с половиной и двумя месяца;ми лет ты был со мной, мой чудный дед! Ты – щедрый, отдающий пользу и радость, ты – ранимый и твёрдый на всякую слабость; ты – с красивой седой головой; тебе нянчить детей не впервой. В День Победы на тебе – ордена: ах, и наигралась я в награды сполна! А вот мы с тобой в автобусе: доехали до Белорусского – и вернулись назад. Моё детство прошло в жизненном тонусе: я была тебе рада, и ты был моему появлению рад.
Ты на лестнице выкуриваешь сигареты, чтобы в комнате не вился синий дым – я тебе кладу на стол конфеты: ты к ним нальёшь из чёрного кофейника экстрим. Я слышу, ты идёшь по коридору и в кружке с напитком размешиваешь сахарок: энергия – твоему мотору, она не накапливалась впрок. Ты страдал и гипогликимией, и недугами со времён войны, нервами, что налетали вдруг стихией часто с неизвестной стороны. Ты возмущён – и подскочил, как ёж; ты зашипел, как масло, разлитое на сковородке: нет, не брала меня ни разу дрожь в эти мгновения коро;тки.
Прогулки у фасада дома – как мы называли, «под балконом». Я наблюдаю муравьёв: они не могут без трудов. Для них работа – польза и истома. Но трудятся они без слов и не с человечьим стоном. Я удивляюсь их движениям проворным. Они внимательны друг к другу и даже к мёртвым. Они несут их на себе к глубоким норкам. О, муравьи, друзья мои!
Я вспоминаю твой зелёный рюкзачок на худенькой спине. Он, словно маленький грузовичок, достаточный вполне. Ты с дачи с ним ездил в Москву и возвращался с ним. Ты из него гостинцы выгружал, хотя бывал больным. Вот, стоя у пруда, тебе кладу я путь. Вернись же поскорей сюда, скорей со мною будь! О, по Футбольной ты идёшь, спешишь, спешишь, домой; со мною встречи взглядом ждёшь, жить спешишь со мной. Шаг: уже мы – визави; второй – мы, как близняшки, слиты. Как угодно нас вместе назови – друг другом мы обвиты. Мы ждём, а лифта нет и нет, я озорничаю: на ручку лифта, мой милый дед, игриво нажимаю. Ты серчаешь: вдруг дверца отворится, и мы упадём с пятиэтажной высоты. И мне весь этот ужас мнится – и слёзы начинают литься: я представляю, что я лечу, как птица, и достигаю темноты. До дна шахты я не долечу живой, хоть буду не одна – с тобой! В сторону бездумные забавы – ты находил на баловство моё управу.
Увижу я заколку, фломастер, указку и пенал в школе у ребят – ты всё мне спешно покупал, чему был очень рад. Я вспоминаю правдинские заказы: севрюга, осётр, красная и чёрная икра, разные консервы, лучшие конфеты. Сытно-ароматная детская пора! Где найти те рифмы, где найти те фразы выразить все мысли, вместе с ними чувства обо всех щедротах, что твоя рука, как божья длань, за восемь целых лет дала и подала. Прожил бы ты чуть больше, меня бы научил видеть в мире больше мир без белых пятен и без чёрных дыр. Вид в фотоаппарат таков – и всё, что вспоминаю я словами, тобою сказано без слов. Сглаженность ухабов, выровненность вмятин от плёночных зарядов, вспышек – до бессмертных кадров. Мой славный дед, уже после тебя, уж такова моя судьба, я с радостью взяла твой ФЭД, подаренный тебе Володей, братом, но вскоре поняла, что в фотоделе не оставлю след: таланта нет! Но я пишу, я вспоминаю всё до мелочей, хоть от уменья нет ключей.
Я иду по коридору – ты подаёшь мне палец указательный; я за него держусь и поднимаюсь в гору, стараясь продвигаться по касательной. Я чувствую твою подмогу, тихонько пробираясь к полувеку. Со мной ты рядом, где-то сбоку, и я вдыхаю не боль, а негу. Я вспоминаю всю жизнь с тобой до всех деталей. Я чувствую тот аромат и вкус. Ты был всех бабушек чужих прекрасней, а я – твой шаловливый карапуз. Мы вышли на часок в снежок; мы по грибы пошли в лесок; а вот и с пенсии – оброк и дня рождения денёк...
Я в сорок восемь прервусь на перекус: перец, яблоко, чеснок и фруктовый сладкий сок. А дальше – суп из овощей и круп, из рыбы, из мясистых кур, из гороха, чечевицы и бобов, из замороженных грибов плюс сосиска или сыр, минус всякий вредный жир. Полдник – булка, масло с хлебом; впереди – банан меж делом. Дальше – чтенье, телевизор, телефон... Ужин – творог, йогурт и кефир. День кончается на том. До утра закрыт эфир. Я отправляюсь в Интернет: набрать, переслать, принять, прочитать, посмотреть... Час-другой – я покидаю Сеть, где всё, что существует есть. Я вхожа, лёжа на кровати, в мир: для разума и для души – и труд, и пир. «Новости культуры», «Главная роль...», «Правила жизни», в выходной – «Романтика романса». Радио тоже не излишне, особенно музыка высшего класса. Включён мой приёмник на «Радио-Книга»: литература входит в сознание тихо. Неподалёку – радио «Вера»: мудрости много, в религии – мера. А дальше – сон, и день кончается на том.

Я пишу, как могу.
Я пишу, как хочу,
Не стремясь никому угодить.
Я по мыслям лечу,
Я по чувствам бегу,
Лишь бы доброе что-то родить.

Что мне критика высших чинов,
Что мне друзей замечания?!.
Я не слышу никаких ворчунов,
Чтобы не прийти в отчаянье.

Я пишу сама себе.
Я шагаю по судьбе.
След оставлю на земле –
В клеточке тетрадной на столе.

9
Эта писательская работа на обывательском уровне формировалась сама по себе по принципу: черновик – это и есть чистовик. Процесс подобен вязанию или вышивке: основа – спицы или крючок, веретено и иголка, а нитками создаются форма и содержание. Вот и у меня по аналогии произошло.
Мечтала я изложить биографии Орловых и Коршуновых. Завораживало меня всегда, что прапрадед мой Яков (отчества к стыду не знаю) держал Гостиный двор и владел пятью дачами в знаменитом Кусково. Ах, революция, революция!.. Всё порушила она, окаянная!.. Разъединила всех: разлетелись мы в разные стороны по разным причинам.
А теперь перейду к их жизни. Дочь Якова Надежда, то есть моя прабабушка, была, как и я в будущем стану, бухгалтером. Её муж Егор, стало быть мой прадед, работал официантом в именитом московском ресторане «Славянский базар», упоминаемый в мемуарах многих представителей творческой интеллигенции. Кто знает, может быть Георгий Николаевич Коршунов подносил вегетарианское блюдо самому; Льву Николаевичу Толстому, а тот и тряхнул бородой в знак благодарности. Может быть, он слышал размышления Некрасова о том, «кому на Руси жить хорошо» или вопрос Чернышевского «что делать?»...
Началом бесконечного луча освещения периодов жизни, эпизодов, событий, философских, культурных, житейских аспектов, людей, в том числе вождей Советского Союза и нынешней России, принципов семейного уклада, основ личностного роста стало вдруг пришедшее воспоминание моего деда остроумного ответа на его детский вопрос его деда по матери Надежды Яковлевны Якова Орлова. Вот так с февраля до декабря 2017 года рифмованными строками, будто ритмом, мелодией, сложилась на обывательском уровне без соблюдения правил и законов писательского искусства моя творческая работа. Итак, всё содержание подлинное (для меня это – главное!), форма фантастическая (на основе ответа моего прапрадеда на вопрос его любопытных внуков), а смыслы определятся.
После Якова Орлова сейчас живёт, наверное, уже шестое поколение. Может быть, мои родственники меня в чём-то поправят, чем-то дополнят сведения о наших близких: это было бы важно и бесценно. Для себя я сожалела, что в этой работе, где я изложила свою жизнь, не нашлось из-за художественного приёма место моему папе. Но я вдруг выявила удивительную закономерность. Ему, человеку, уделявшему мне неоценимое внимание от начала моей и до конца своей жизни, крупному учёному, философскому мыслителю, моралисту, эстету, обладателю широкого и глубокого интеллекта, выразителю возвышенных чувств, талантливому организатору, педагогу, просветителю, заботливому семьянину, человеку общительному и отзывчивому, врождённому лидеру, человеку сильного, высокого духа, реальному оптимисту, я неосознанно отвела первую, главную роль в своей работе. Да, пожалуй, по основным личностным качествам, а не по содержанию биографии прототипом прапрадеда Якова Орлова явился нежданно-негаданно мой папа Жуковский Георгий Сергеевич. Правда, папа был более оптимистичный, чем герой моей обывательской поэмы. «Мы победим!» – слышала я от него в трудных ситуациях. Много в работе и остроумных оборотов: это тоже было ему свойственно. И отношение к Богу сформировалось с возрастом. И удары судьбы надо выдерживать стойко. И дружить крепко. И людей помнить светлых. И прощать, и закаляться в трудностях. И не роптать на жизнь, а радоваться ей ежеминутно.  Об эпохах и вождях, о семейном укладе, о воспитании детей, о саморазвитии, о многих-многих аспектах жизни и окружающей действительности мой герой рассуждает, как рассуждал мой папа. А ещё у моего папы были надёжные отношения с тестем. И мой дед был к зятю по-родительски и по-дружески расположен. Всюду они бывали вместе и общались открыто, доверительно. Через деда папа и к его родственникам относился по-родственному.
Вот так номер!.. Слава Богу, слава мозгу (подсознательной его области)!..
Возвращаюсь к явным героям своего творчества. Надежда Яковлевна в Бога не верила, а её муж Георгий Николаевич, Егор по-домашнему, был человеком набожным. Заглядывал он и в старинный Новый Завет, подаренный ему по окончании рязанского училища. Эта книга до начала девяностых годов прошлого века лежала в нашем доме на самой верхней полке стенки за другими книгами, куда не могли бы дотянуться мои руки. Я безумно любила не только читать всю видимую библиотеку, но и обнаруживать книги за сплошным рядом книг.
Надежда Яковлевна была строгой матерью, неласковой бабушкой, человеком сдержанных чувств. Дети обращались к родителям на «вы». Ригоризм – пожалуй, этот вид этикета преобладал в доме Коршуновых. В строгости – эстетика традиционного порядка, перманентности образа жизни, ровности поведения, рациональных поступков, радиусных отношений со всеми близкими. Ригоризм – эстетика стабильного незыблемого жизненного уклада. Может быть, я и ошибаюсь в чём-то. Но мне кажется, что Надежда Яковлевна занимала центральное место в семейном кругу. Моя мама сетовала, что бабушка была эмоционально холодным человеком, хотя и мама не была склонна с детства к выражению тёплых чувств. Она вспоминала, например, как в детстве была вынуждена остаться с бабушкой, отпустив свою любимую маму, к которой, как я поняла, она продолжала быть духовно привязана до конца своей жизни, к врачу. Надежда Яковлевна тащила инфантильную внучку по коридору, помогая невестке отлучиться по неотложному делу. В зрелом возрасте надо бы всё оценивать более справедливо и адекватно. А зачем поддерживать детскость в ребёнке: ведь ребёнок живёт во взрослой действительности. Кстати, такой же подход к общению с ребёнком и у моего современника, писателя и детского психолога Андрея Максимова: ребёнок – такой же человек, не надо его умалять. Конечно, мама вспоминала и гостеприимство бабушки, и вкусные семейно-родственные застолья, и сервировку дедушки Егора, и гостинцы, и Новый год, и День Победы, и первые тосты за Сталина, и шёпотом все беседы, и песни военные, и игры мужчин, братьев в шахматы, а с отцом – в домино и карты. И столько, столько приятного по содержанию было рассказано мне, а мною окрашено в розовый цвет, что получилась работа с чувственным названием «Я пою жизнь».
Я вспоминаю воспоминания мамы так, как будто я там была. Вот я слышу «Журавлей» в исполнении дяди Николая, пародии на Гитлера и декламацию стихов Маяковского в исполнении двоюродного брата моей мамы Миши. А вот я вижу мою тётю Наташу, танцующую и поющую о чибисе. Я вижу, с какой теплотой она обнимает всех близких. Да, я не смогла сохранить письма, открытки, многие фотографии, реликвии – предметы домашнего музея, – но я живу, я дышу духом радостной памяти. Я живу счастьем и гордостью от причастности к этой великой в моём измерении семье. Я вижу пятерых братьев с боевыми наградами, среди них старший – мой дед. Низкий поклон с восхищением и почтением Надежде Яковлевне и Георгию Николаевичу Коршуновым за то, что в страшные, голодные годы первой половины двадцатого века они вырастили сыновей достойными семьянинами и патриотами Родины!
Я держу высоту в глубине понимания и оценки великого труда двух простых, казалось бы, необразованных, но таких мудрых, озарённых светом людей. Я несу на Ваганьково прабабушке и прадедушке незабудки из Кусково. Я рада, что когда-то, гуляя с мамой по Москве, я побывала во всех семейных местах. Я видела и дом на улице Мархлевского со школой во дворе, и ресторан «Славянский базар», и Дом журналиста, и Генштаб, и МВД. Не говоря уж о прогулках в Серебряном бору!.. Мимо Хуторской я ездила в Полиграфический институт. И дом на Полянке с видом на Красную площадь обозревала. И на Рождественку заглядывала. Не доехала, пожалуй, только до Измайлово. Итак, я осуществила мечту. К тому же в жизнь большой из нескольких поколений семьи я вместила всю свою жизнь до нынешнего времени. А на «Правде» я родилась, прожив тридцать один год. Проходя мимо серого здания газеты, я всякий раз смотрела на окна кабинета заведующего фото-иллюстративным отделом, где многие годы работал мой дед. «Правда» была его местом труда с десяти лет. И мой прадед Георгий Николаевич работал какое-то время в «Правде», кажется, курьером, как и его начинающий трудиться старший сын Сергей, то есть мой дед. Я читала об этом в книге коллеги моего деда Семёна Гершберга «Газета выходит завтра». Переходя успешно с курса на курс, я отсчитывала время, когда с дипломом экономиста войду молодым специалистом в здание издательства «Правды». Но не пришлось!..
Я пою, несмотря на то, что подхожу к полувековой жизни и с потерями, и с неразрешимыми проблемами, и с неосуществимыми планами, и с ошибками, и с разочарованиями, и с ослабленным здоровьем. Но я пою и кружусь, имитируя танец, как я это делала в далёком детстве, особенно под песни и когда мама изредка играла на пианино. Кстати, и папа очень любил петь и танцевать. Если бы у меня были музыкальные знания и способности, я посвятила бы памяти ушедших, благодарности живым и вальс, и марш, и симфонию... Но я описала жизнь в окружающем мире. Пожалуй, я так и назову эту работу, созданную рифмами, словно сыгранную по нотам – «Я пою жизнь». Со всеми, кого нет, утверждаю: «Мы – звёздная память друг друга!». Всем, кто отзывчив, говорю: «Спасибо вам, люди, за дружбу со мной!».
Ну, вот и всё!.. Бал на «Орловских высотах» объявляется открытым!
Вижу Долгоруковых, Трубецких, Голицыных и, конечно, Толстых из Ясной поляны. Вижу близких и вижу друзей. Благодарю всех, кто здесь теперь и всегда. Да будет так!