Князь Святослав и княгиня Мария. Повествование в с

Услышь, потомок, песню Славы!
Держи в сердце своём Русь,
Которая есть и пребудет
                землёй нашей!
                «Книга Велеса»


Пролог

1
Снег серебрится, снег лучится
На крышах изб и теремов,
Сверкает радужно, искрится
Как россыпь лалов из ларцов.
То припадает, то клубится,
Дымясь, бежит за окоём,
Чтоб там с сугробами сродниться:
Где бугорок – шелом на нём.
То он алеет, как зарница,
То голубеет – в цвет небес.
То белокрылой чудо-птицей
Вдруг накрывает  дальний лес.
На лицах влагою лоснится
И серебрится на власах,
Искрясь, пушится на ресницах
И леденеет на усах.

2
Высокий холм, на нём детинец
И роща дальняя в снегах,
Поля в снегах, в снегах долины,
Под снегом спрятались луга.
Одели снежные вериги
Десны могучей берега.
В хламидах снежных град Чернигов,
Сады под снегом и стога.
И лишь тропинок паутина
Едва заметна там и тут.
Привычная встаёт картина
Земли, что Русскою зовут.
Порой виднеется дорога,
Точнее, узкий санный путь,
Дорог таких не так уж много,
Но всё ж ведут куда-нибудь…

                3
Картина зимнего пейзажа
Похожая из года в год,
В ней грусть и боль,
                и радость наша,
В ней наша удаль и наш род.
Зима морозна и студёна –
Таков удел Святой Руси,
Как Спаса лик на всех знамёнах,
Дающий русам в сечах сил.
Зима богата на забавы,
Её проказ не перечесть…
Её корить за что есть, право,
Но и любить за что-то есть!

                4
Как стаи шустрых воробьишек,
Что прыснут вдруг из-под застрех,
Ватаги шумных ребятишек
Спешат с салазками на брег.
И нет степенности уж в мире
Тут от забав и от потех:
Здесь над заснеженною ширью
Возня и шум, и крик, и смех!
Мороз и солнце, лёд и снег!
Но, впрочем, не мальцы едино
Зиме радёшеньки всегда –
Мужам степенным и в сединах
Она любезна иногда.
Вот гость торговый браду гладит,
Прикидывает, что к чему;
Он в мыслях путь по рекам ладит,
И прибыль видится ему.
Он щурит око ненароком
И перстни гладит на перстах,
Обводит он окрестность оком
И тихо шепчет: «Лепота!»

Вот и охотник вострит стрелы
И ладит хитрые силки –
Для бродника пора приспела
Облазить дальние лески.
Ведь шкуры беличьи и куньи
В большом почёте на Руси,
В цене меха лисы-шалуньи –
Сшил шубу, шапку – и носи!
К тому ж у русов векши, куны –
Всё деньги с гривной наравне.
Ведь в мире суетном, подлунном
Без них и счастья вовсе нет.
И потому-то зорькой ранней,
Когда не спят лишь петухи,
Он дань отнёс в лесок Зеване,
Прося удачу – ох, грехи!
Охотник, право, не язычник,
Давно он верует в Христа
И крест кладёт на грудь привычно,
Молитву держит на устах.
Но пращуров своих обычай
Никак не может позабыть:
Охотникам всегда в привычках
Зеване дань преподносить,
Чтоб не обиделась богиня,
Не отпугнула всё зверьё –
Она зверью ведь берегиня,
Зверьё во власти у неё.
Не отвернулась чтоб удача
И чтоб сопутствовал успех,
Он хвостик зайца в чаще прячет –
Хоть хвостик мал, но всё же мех!
И на душе тогда спокойно,
Её и кошки не скребут –
Охоте быть теперь достойной –
Ни глаз, ни лук не подведут!
И пусть не видел он Зевану
За годы долгие свои,
Зато в сказаниях Бояна
Она зимой всегда царит.
И хоть попам то не желанно
(Клеймят язычество они),
Но по сказаниям Бояна
На ней сапожки из сафьяна,
А шуба только из куниц.
Власа усыпаны снегами,
Соболья шапка до ресниц,
Колчан и стрелы за плечами
И пара красных рукавиц.
Одной лишь тайне не открыться –
О ней не сведал и Боян –
Зевана – баба иль девица? –
Остался вот такой изъян.
Однако мы ушли от сути,
Зеване время уделив,
В дальнейшем осторожней будем –
Стань к нам, читатель, терпелив.
Вот радуется смерд-кормилец
Вновь изобилию снегов:
«Вот то-то Бог послал гостинец,
Вот то-то радость для хлебов!»
Да и как радости тут не быть,
Как Бога не превозносить:
Ведь «больше снега –
                больше хлеба» –
Известна мудрость на Руси.
И позабыл он ненароком,
Глубоким радуясь снегам,
Что после княжеских уроков
Без хлеба остаётся сам,
Что урожай  он видит оком,
Солёный проливая пот,
Что уберёт его он в сроки,
Да только зуб его неймёт:
Жизнь смерда, ох, совсем не мёд!
Но есть ещё одна примета,
Которая опять не врёт:
Зима со снегом – вам не лето,
В снега на Русь враг не придёт!
К морозам русским непривычны
Ни половцы, ни кто иной –
Бескормица поход их хищный
На нет сведёт всегда зимой.
А тот, кто вдруг не побоится
В поход на Русь зимой пойти,
В снегах увязнет. Воротиться
Домой уж не найдёт пути.
И через годы только кости
В степи, как будто снег блестит –
Не любят нашу зиму «гости»,
Она их тоже не честит.


Князь Святослав Ольгович Черниговский
в тереме на смертном одре   
               
1
Короток зимний день унылый.
И то – средина февраля…
Свет звёзд завис над ивой стылой,
Мрак на заснеженных полях.
Притих Чернигов величавый,
Уста сомкнул крикливый люд –
Болезнь свалила Святослава,
Не избежит он смертных пут.
А ведь герой был, коих мало –
Как будто витязь из былин,
Не раз судьба его ломала,
Но не сломался паладин.
Он вынес молча все невзгоды,
Схватив за горло гнев и боль,
Измены близких и походы –
Уж такова его юдоль.
Хоть не был он в князьях великим,
Но уважаем был средь них,
С открытым сердцем,  взором, ликом –
Врагам – он меч, щит – для родни.

Любимый людом и дружиной
Всегда на рати первым был,
Не прятался за воев спины,
Последним с сечи уходил.
Был князь могуч и храбр, однако
Скрутили годы и его –
Придётся, видно, скоро плакать
Княжнам с княгинею в сей год.
Что не могли свершить походы,
Свершило время вот  сейчас:
И рухнул дуб, вдруг став колодой,
И ждёт смиренно смертный час.

                2
Браду посеребрила вьюга,
Огонь в душе совсем уснул –
С косой подкралась тут старуха,
У одра держит караул.
Не отогнать её, прокляту,
Ни дланью крепкой, ни крестом,
Ни кочергою, ни ухватом,
Ни угрожающим перстом.
Стоит, нахалка, зубы скалит,
Ухмылка в пустоте глазниц,
Того гляди, косой ужалит
И навсегда повергнет ниц!
Её покрыть бы русским матом
Да в харю врезать кулаком,
Чтоб не крутила тощим задом,
Намёки делая тайком.
Пинка бы дать, покинув одро,
Чтоб отлетела навсегда…
Но не вскочить уж князю бодро:
Всю бодрость «скушали» года,
А силы время истощило –
Вдруг испарились, как вода –
Не стало в князе больше силы,
Такая вот пришла беда.
Пожалуй, и не виновата
С косой старуха над одром –
За жизнь у всех одна расплата:
Могила – тёмная палата,
Да гроб – последний крепкий дом.
Не откупиться тут и златом,
Не откупиться серебром,
Не отмахнуться крепким матом,
Не отбояриться крестом.

                3
Печальный звон плывёт от Спаса,
Уныла медь колоколов…
Тут даже тот, что «рявкал» басом,
Скулить собакою готов.
Как будто вдруг лишился гласа,
Как будто вдруг лишился слов –
Добавим мы тут для рассказа,
Хотя рассказ совсем не нов.

Просторны княжие палаты,
Светлы от тысячи свечей,
И убраны они богато –
Такая радость для очей.
Здесь серебро вокруг и злато –
Спесивость многих богачей…
На стенах панцири и латы,
Немало сабель и мечей.
Есть луки здесь и самострелы,
От копий, сулиц глаз рябит –
Оружие любых пределов –
На видном месте княжий щит!
Работы тонкой он из меди –
Его сработал пленный серб –
По центру вздыбились медведи:
То княжий знак, а проще –  герб.

А в окнах стрельчатых, оконцах
Стекло цветное там и тут –
Игрою красок спорит с солнцем,
Что ищет здесь лучам приют
Хоть летом красным,
                хоть зимою,
Когда метели не метут.
И оттого любой порою
В чертогах княжеских уют.
Но не сегодня. Ноне утром
Не радует их блеск глаза –
В светёлке княжьей неуютно:
Оконца замерли в слезах…
В святом углу же, под киотом,
Главой склонился главный стяг –
Немало видел он походов
И знал немало передряг…
На чёрном фоне с позолотой
Спасителя бессмертный лик.
Друзьям всегда
                стяг был оплотом,
А вот сегодня как-то сник.
Чуть теплится над ним лампадка –
В святом углу ей быть закон…
Иконы в золотых окладах,
И лики скорбные с икон
На одро княжие взирают
И, кажется, они вздыхают…
А блики с тенями блуждают
По стенам тут со всех сторон.
Да, нет уж радости в светлице
От украшений и добра –
Печалью скованы все лица
У тех, что встали у одра,
Понурив долу главы, очи,
Подгнув колени, сгорбив стан.
Вран черный им беду пророчит,
Все знают: это не обман,
Не рассосётся как туман.

                4
На скорбном одре князь в одеждах
Уже не князя – чернеца.
Два дюжих отрока с надеждой
Взирают тихо на отца.
Ещё надеются на чудо
(Ведь в мире множество чудес)
Быть может, смерть вдруг,
                как простуда,
Уйдёт туда, пришла откуда –
За горы и за чёрный лес.
То Игорь, Всеволод младые…
Сегодня не шалят они,
Как было раньше в дни иные –
В иные радостные дни,
Когда отец был, хоть не молод,
Но свеж и крепок, словно дуб.
Он закалять любил их в холод:
«Богатырям не нужно шуб!
А ну, со мной на перегонки!
Или морозец вам не люб?» –
Смеялся весело и звонко
И ласково трепал за чуб.
И если пасть с коня случалось
В тех гонках одному из них,
Лицо отца вновь улыбалось,
И говорил он мудрый стих:
«То не беда, то не обида,
Любого ты о том спроси:
За битого ведь двух небитых
Всегда давали на Руси».
И боль мгновенно уходила,
Беда уж не была бедой,
И тело наливалось силой –
Был глас отца живой водой!
От них поодаль дьяк поместный
Гнусавым голосом псалмы
Поёт по памяти. Уместным
Среди всеобщей кутерьмы
Считает челядь копошиться,
Храня на лицах скорбный вид –
Ой, как не хочется лишиться
Ей князя доброго. Увы…

Мария, властная княгиня,
Как новгородке должно быть,
Сжав губы в скорби,
                плат надвинув,
Уже не смотрится богиней –
Ей тут бы смердкой не завыть…
Теперь она лишь берегиня,
И, видно, ей черёд хранить
Настал престол и честь, и род…
В одеждах чёрных, как рабыня
Не ходит – тенью лишь плывёт.
А ведь всего назад седмицу
Ходила павою она –
Не просто было подступиться…
Могла Петриловна гордиться:
У всех в чести их имена
В любые годы, времена.
Теперь осунулась… бледна…
И в снах такого не приснится,
Как ломит всех людей беда!

Как тень, вблизи её Антоний,
Епископ местный, благий грек…
Он полон слов и благовоний –
Как слаб, о Боже, человек!
Он шепчет что-то ей на ушко –
Знать, с утешеньями спешит…
Со стороны Антоний – душка
И врачеватель он души.
Но если приглядеться ближе,
Да пристальней, да поострей:
Кобель хозяйке руку лижет,
Но и куснёт её, ей-ей!
Поодаль хмурятся бояре –
Опора князя в миг любой,
Но смерть копьём
                ведь не ударишь,
Не уничтожишь булавой!
Вот потому-то знак печали
Их лики скорбные хранят.
Да, тугу не рассечь мечами,
И потому они молчат –
Ведь горю не помочь речами:
Порою слово – тот же яд.

                5
Средь тяжкой туги,
                средь несчастья,
Средь общей скорби и беды
Один лишь князь
                был безучастным –
Заложник времени, судьбы.
Он не скорбит и он не плачет –
Лежит, спокоен и суров,
Как сфинкс, а это… это значит,
Что к встрече с Господом готов.
И здесь не нужно лишних слов.
Но всё ж порой раздумья мукой
Ложатся на его чело:
Перед последнею разлукой
Князь вспоминал житьё своё.
А вспомнить было что, конечно,
За годы те, что дал Творец.
Хоть семьдесят годков –
                не вечность,
Но что-то значат, наконец…
И было в них совсем немало,
Что раньше к жизни-то звало,
А ныне в прошлом лишь осталось,
Быльём, как мхом уж поросло.

Князь веки смежил, и в мгновенье
В воспоминания ушёл.
Вспять покатилось время тенью,
И детство всплыло. «Хорошо!» –
Казалось вдруг, шепнули губы,
Синь отогнав, порозовев,
И нет морщин шершаво-грубых
О детство, детство, как ты любо!
Как люб твой радостный напев!
И даже тут, на одре смертном,
Когда вокруг все лишь скорбят,
Приятно думать о заветном,
Приятно вспоминать тебя…


Воспоминания князя Святослава

                1
…Вот отрок он, ему тринадцать,
И строен он, как тополёк.
Он самый меньший из всех братцев
И смуглый, словно уголёк.
Мать-половчанка тут виною:
Была смугла, как чёрный вран;
Второй являлася женою
Его отцу. За гибкий стан
Любил Олег ту половчанку
(А, может, вено он любил…)
Да только с ней жене-гречанке
Иль византийке изменил…
Её, крестив, назвали Анкой,
Вернее, Анной – поп решил,
Была из рода Осолука,
Кто Лукоморью властелин,
Она копьём владела, луком,
Как настоящий сарацин.
Порой она, совсем девчонка,
Солидность позабыв свою,
Участвовала в конных гонках
Совсем, совсем как амазонка –
Про них лишь гусляры поют.
Но это было очень редко,
На первых только лишь порах,
Все больше матушкой-наседкой
Она являлася при детках,
Забыв о скачках и пирах.

                2
Олега ж первая княгиня
(Звать Феофанией её),
Град Тмутаракань навек покинет,
На остров Родос отплывёт,
И будет там её жильё.
Измену гордая гречанка –
Не потому, что так уж зла,
А потому, что христианка –
Простить Олегу не могла.
«Я кто – наложница, служанка? –
Кричала даже пред людьми, –
Я – всё ж, супруг, патрицианка
И архонтесса, черт возьми!
В моём роду – князья епархий…
Сам император мне родня…
Возможно, будут патриархи
В родных и близких у меня…
И пусть я, князь, тут иностранка,
Но в этом не моя вина…
Я, князь, тебе не самозванка,
А Богом данная жена!
И не желаю своё ложе
Делить с дикаркою степной…»
«Ты не желаешь? Ну, так вот же…
Езжай-ка, милая домой», –
Разгневался Олег не в меру,
Как конь, удила закусив;
Возможно, говоря, не верил,
Что хватит духу ей и сил.
Уж лучше б пыл свой поумерил,
В терпенье мудрость прорастив,
Тогда б её не упустил…
Ведь знал же, знал же
                нрав строптивый
Он Феофании своей…

…Она отплыла торопливо,
Забрав с собою дочерей.
И лишь халандии ветрило
Над чёрной гладью, над морской
У окоёма путь чертило,
Да сердце пенилось тоской.

                3
От ней осталися два сына:
То Всеволод и Глеб. Они
Родились оба на чужбине
И в те безрадостные дни,
Когда Олег – не спец в коварстве
И жертва алчущих хазар –
В чужом скитался государстве,
Перенося судьбы удар.
Он сослан был на остров Родос –
Так повелел Вотаниат –
Но пленник, знаменитый родом,
Сумел раскрыть и там талант,
Присущий русам или россам,
Когда нужда, как жало вил…
Вторым Родосским став колоссом,
Он Феофанию влюбил.
Не просто деву (оных много) –
Патрицианку, бог ты мой!
Была та юной недотрогой,
А стала князю вдруг женой.
И там, на острове далёком,
Под синим небом, но чужим,
Родились сыновья по сроку
И были оба крепыши.
Тут и судьба (или же фатум)
Вдруг протянула дружбы длань –
Конец пришел Вотаниату,
Олег спешит в Тмутаракань!
Встречай изгнанника, Отчизна –
Всех русов гордых колыбель!
Пусть по врагам справляют тризну –
Сырая ждёт из всех постель…
Дрожат хазары и косоги,
Купцы халдейские дрожат:
Есть основанья для тревоги,
Их не спасут родные боги –
Пожнут злосчастный урожай.
Купцов халдейских
                сменят греки,
Что с Феофанией пришли,
Ведь месту пусту в этом веке
Уже не быть. Их корабли
По морю двинутся и рекам
На самый дальний край земли –
И вот уже встречает Мекка
Меха, что греки привезли.
Но Феофании не стало,
Теперь она в краях иных…
А сыновей её признала
Смуглянка Анна за родных.

                4
…Мила ль отцу была мать Анна,
Теперь познать не суждено…
Забылось всё в дали туманной
И испарилось, как вино.
Шесть тысяч всадников приданым
Тут в вено дадено. Оно
Олегу было так желанно,
Что победило враз все «но»,
А также «нет» и «невозможно».
С годами понял Святослав
Всю хитрость эту, эту сложность,
В такой же «переплёт» попав.
«Отца понять, конечно, можно:
Как обойтись без конных лав…», –
Сглотнул слюну князь осторожно,
От этих мыслей подустав.


О княжеских усобицах

                1
…Да, князь Олег тогда Чернигов
У Мономаха отобрал.
Он поступил, конечно, лихо,
Что в помощь половцев призвал,
Но в то же время был и прав:
По рассуждению по здраву –
Быть надо честным до конца –
Чернигов был ему по праву,
Как вотчина его отца.
С потерей Мономах смирился,
Уйдя к себе в Переяславль.
Возможно, там Владимир злился,
Однако войск на бой не слал.
Да, та усобица, то лихо
Не разгорелися огнём,
Но тлели всё же тихо-тихо,
Причём подспудно день за днём,
Чтоб как-то вдруг
                в момент опасный,
Почуяв ветер перемен,
Взметнуться пламенем ужасным
И превратить всё в дым и тлен.

2
…На киевском златом престоле
Сидел в ту пору Святополк.
Он был велик, всего же боле
В интригах понимал он толк.
И вот с подачи Святополка
Гоненья на отца пошли:
Его травили словно волка,
Добрались даже до семьи:
Покинут ими был Чернигов,
А следом также Стародуб.
Хлебнуть пришлось немало лиха
Отцу с семьёй… Порой на зуб
За целый день – ни малой крошки…
Хоромы заменил шатёр…
И даже дети, в сути – крошки,
Познали мир другой с тех пор…
Так мысли плотною толпою
Неслись – одна другой ясней,
Подчас воспоминанья поят
И кормят плоть и душу с ней.
Князь Святослав вздохнул и оком
Толпу скорбящую обвёл,
И снова в мысли о далёком
Его незримо ум увёл.
3
…Князь курский млад –
                отцовский крестник,
Сын Мономаха, Изяслав
(Он брату Глебу был ровесник)
Занять град Муром
                счёл уместным,
Отцовых ратников изгнав.
Потом он пал, сражённый в сече,
На берегу реки Лесной –
Вражда не лечит, а калечит,
Будь ты хоть крёстный,
                хоть родной.
Но только правда не иголка,
Которой в стоге не найти…
Сошла на нет вражда, умолкла,
Сказали стороны: «Прости!»
И помирился князь Владимир
С Олегом, и, в конце концов,
Был кубок мира выпит ими,
И просветлели все лицом.
В которах княжьих мало толку,
Нет сильных в них,
                в них все слабей…
«Ведь люди всё же, а не волки,
Тем более одних кровей…


Воспоминание Святослава
о зиме своей далекой юности.

1
…В тот год Зимерзла лютовала,
Вселяя ужас в мир людской:
То волчьей стаей завывала,
То страшно ухала совой.
Крестились бабы все в испуге,
Плевались тихо: «Чур, нас, чур!»
Дитятей голосили вьюги,
И ветр ревел, как дикий тур.
Пурга прохожих не щадила,
Как будто встретила врага:
Колючим снегом слёту била,
Кругами по полю водила,
Волчком на улице кружила,
Как будто ведьма – не пурга.
Но как-то ночью
                резкий посвист
Раздался ненароком вдруг –
То бог славянский,
                хмурый Позвизд
Решил – и прекратил игру
Метелей, бурь и вьюг ужасных,
Ему подвластных страшных слуг.
И стало небо сразу ясным,
И ясен месяц – звёздам друг.
Знать,
        повелитель бурь, невзгоды –
От непогоды подустав,
Решил побаловать погодой
Ему известные народы,
Ему известные места.
И заискрились звёзды в небе,
И лёг дорогой Млечный Путь,
И месяц, как краюха хлеба,
Повис на небе – не смахнуть!

…Воскресли духом враз людишки:
Теперь мороз им – брат и сват,
Кто в сапогах, а кто в лаптишках
Спешат долой из тесных хат.
Кто в хлев – задать корма скотине,
Оголодавшей, спасу нет!
Кто с луком – да на лов звериный,
Пока «горит» на насте след:
Мороз к заутрене поддаст –
И словно камень снежный наст.
Спешат на кручи ребятишки
На санках-птицах вниз лететь,
А то и проще – на штанишках
Или на хлипких зипунишках –
Не каждый санки мог иметь.

2
Княжата тоже ведь ребята,
Хоть благородных всё ж кровей.
Они на кручах до заката
Всегда с «дружиною» своей.
В «дружине» сверстники
                из «ближних»,
Наперсники ребячьих игр:
Сдружиться с детства –
                то не лишним
Потом окажется для них…
На санках покататься рады
Княжата, что тут говорить,
Но игры – большая награда:
Отрадно «сечу» сотворить
Иль «крепость» строить,
                чтобы следом
На «слом» дружину повести,
Чтобы закончить всё «победой»
И «честь» в сей «сече» обрести.
При этом уж случалось часто:
Синяк – под глаз,
                а нос – и в кровь…
Но это вовсе не несчастье,
Скорее, это даже счастье,
К которому любой готов…
Князь улыбнулся мыслям этим
И даже просветлел лицом,
Но это вряд ли кто заметил,
Застыв в молчании своём.

Воспоминание Святослава о сватовстве.
Описание зимней степи

1
…Вот пред
         рождественской седмицей
В Чернигов прискакал гонец.
И долго с ним в своей светлице
Беседу вёл тогда отец.
То был посланец Мономаха –
С Переяславля прибыл он.
Рука крепка,  в глазах отвага –
Такой не ловит ртом ворон.
Такой на сече – первый воин,
И в думе – не молчит, поди…
Послом не каждый быть достоин,
Чтоб волю князя довести.
Когда же отбыл гость обратно,
Отведав северских медов,
Визит его всем стал понятным –
Причём без долгих лишних слов.
Случилось это всё в светлице,
Где все собрались, наконец.
«Что, Святослав, пора жениться? –
С улыбкой пошутил отец, –
Смотрю: ты молодец что надо,
Косая сажень уж  в плечах…
Владимир тоже женит чадо –
На ханских женим дочерях.
Хотим врага не только силой,
Но и родством ещё унять.
Воюй, сынок, ты лучше с милой,
Чем с ханом в поле воевать.
Вот мы решили с Мономахом
Послов к Аепе-хану слать,
Чтоб всё решить единым махом…
Ты как на это смотришь, мать?» –
Взглянул он хитро на княгиню.
«Да что тут думать и гадать:
С женою молодцу не сгинуть…
Да только, князь, тебе решать!» –
Зардевшись, мать отцу сказала,
И речь её ручьем журчала.
Как слово молвлено – за дело
Пора тут князю браться смело.
…И вот то рысью, чаще шагом
Дружину князь Олег ведёт:
Сначала в гости к Мономаху,
Который их давно уж ждёт,
Затем и в Поле, прямо к ханам
(Но с Мономахом уж вдвоём) –
Те на Хороле станут станом
И будут ждать их всех на нём,
Почётный оказав приём.
Гонцы прибудут раньше днём
И всё заранее уладят.
В послах-ходатаях сам дядя,
Давыд (в роду теперь старшой),
С Олегом держится он рядом,
Хоть слаб и телом, и душой.

Сам Святослав в дружине тоже,
Как не скажи, он всё ж жених…
И страх, и радость сердце гложут:
Как встретят, как проводят их…
Он, княжич,
              хочет быть солидным,
Он расправляет грудь и стан…
Возможно, воям это видно –
Не зря ж кривятся их уста
Улыбкой доброй, необидной,
Что тут же прячется в усах.
Ржут кони часто гулко, сытно,
Не ускоряя мерный шаг.
Над ними облачко клубится,
К морозной выси вьётся пар,
А на усах и на ресницах
Привычно иней серебрится –
То солнца и мороза дар.

2
А степь ложится под копыта,
И ей конца и края нет…
Она мощнее монолита,
Снегами, как ковром, покрыта
Да светом солнечным залита –
Слепит всем очи этот свет.
Она гола, гулка, как эхо –
Ни деревца и ни куста…
Пружинит лишь
                трава под снегом,
Но это редко, лишь в местах,
Где сбилась осенью в кудели,
От дней дождливых подустав.
Потом метели песнь тут спели,
И степь теперь чиста… пуста,
Не степь – пространства красота.
И только изредка овраги
Слегка морщинятся на ней.
…И вьются княжеские стяги –
Те стяги к миру, не к войне.

Но не мертва степь,
                как ни странно,
Она живёхонька-жива:
То волки взвоют за курганом,
То обозначится сова.
А вот косой оставил лёжку
Да и задал вдруг стрекача…
А там, мышкуя понемножку,
Перебегает путь-дорожку
Лиса, как баба хлопоча.
…Да, тишина в степи обманна,
Натянута, как тетива,
Коварна, как петля аркана:
Та захлестнется вдруг
                вкруг стана –
Считай, пропала голова.

3
Как не был путь
                тот зимний труден,
Хоть ты ругай его, хоть славь,
Но вот река с названьем Трубеж –
И трубы княжеские трубят:
«Встречай нас град Переяславль»!
Был град велик, но не Чернигов,
И Трубеж – не Десна-река –
То понял Святослав тут мигом
И возгордился тем слегка.
Но встретил град
                посольством честным,
Раскрытым зевом градских врат;
Чуть позже – и пирком чудесным:
Да, Мономах им явно рад.
Отец был сед – то дань скитаний,
А князь Владимир – рыж и свеж;
И оба – полны мыслей, знаний
И нерушимости желаний
Дойти до половецких веж.

…Там познакомились впервые
Он, Святослав, и Юрий-брат;
Сошлись пути их тут земные –
Так люди часто говорят.
А, впрочем, всё даётся Богом,
Все в воле ходим мы его…
Постарше Юрий был немного,
Но роста, вроде, одного…
Смотрели друг на друга строго,
Как примеряясь: кто кого?..

4
Была недолгою задержка –
Дела потехе не друзья –
Летят гонцы уж
                к ханским вежам,
В пути ни капельки не мешкав,
А следом тронулись князья.
И вот сошлись все на Хороле
Среди снегов, равнин седых,
За дружбу пили и за волю,
Да и за счастье молодых.
Конечно, не в открытом поле
(К чему же на семи ветрах?..) –
Такое редко кто позволит.
И их минула эта доля –
Гуляли в юртах и шатрах.
Совсем не страшны были ханы,
Смеются, весело галдят,
На них халаты, как сутаны,
Что у попов – почти до пят.
Скуласты лица и румяны,
Раскосые глаза блестят –
От вин с кумысом
                смотрят пьяно,
Всё целоваться норовят:
Ведь сватовство
                тут всем желанно –
И только слышно:
                «Брат!» да «Сват!»
Все ханы – сродники Аепы –
Известен в половцах сей род.
Иначе было бы нелепо
Тут затевать весь карагод
Да и делиться кровом, хлебом,
Причём  не на один же год:
Родню не выбирают слепо –
Всё обсудили наперёд…

Дрожат невесты-половчанки,
А как им, бедным, не дрожать:
Ведь оторвали их от мамки –
И в мир чужой… детей рожать.
Немного – и чужие санки,
По насту снежному шурша,
Их унесут в даль спозаранку…
Вот и дрожат они подранком,
Вот в пятки и бежит душа!
А, может, то дрожат мониста –
Известный девичий наряд,
И гласом чистым, серебристым
Между собою говорят,
Приветствуя такой обряд.

И княжич смело острым глазом
Обвёл невест, смекнувши разом:
Его девчонка-половчанка,
Хоть и в шубейке, но хрупка,
Пуглива, словно мышь-песчанка…
Ей в куклы бы играть пока.
Вот взгляд её –
                взгляд дикой серны:
Глаза туманны и влажны,
В них страх, испуг,
                надежда, верность,
Слезами через край полны.
…Постарше будет дева брата,
И посмелей и половчей:
Нет-нет, да бросит воровато
На суженого взгляд очей.
И обе смотрятся богато –
Таков обычай дев степей:
Сверкают в косах ленты, злато,
И жемчуг на челе светлей,
Чем отблеск солнечных лучей…
О мысли-волны, как далёко
Вы князя с одра увели:
И челн его то на глубоком,
То будто снова на мели…

Князь всех обвёл
                ожившим оком –
Скорбят родные… «Хорошо», –
Вздохнул – и снова ненароком
В воспоминания ушёл.


Воспоминания о юности

1
… Вот младень он.
                Ему – семнадцать,
А на дворе стоит весна…
И хочется опять влюбляться,
Уж вы простите, мать, жена…
Его уносят ноги сами
В Русалий день на брег Десны –
Догода здесь давно цветами
Украсил рощу в честь весны.
Пришёл он следом за Зимстерлой,
Изгнавшей зиму в край чужой
(Зимстерла в бой вступает первой
И расправляется с зимой,
И уж тогда идёт Догода,
С Мерцаной под руку спешит –
Их путь пролёг по небосводу:
Зарёю алою горит).
А в роще девы, как русалки,
С парнями водят хоровод
И жгут костры, играют в салки
Да славят Ладу, Ладин род.
Поют девицы звонко, звонко,
Зовя любовь вслед за весной.
Они как феи, амазонки
В своих одеждах светлых, тонких,
Ещё с распущенной косой –
В них, верно, влюбится  любой.
И пусть не верит он в Ярилу,
А верует лишь во Христа,
Но всё ж, познав мужскую силу,
Любовь он ищет… по кустам.
Да, по кустам, где нимфы бродят
И песни славные поют,
Где хороводы хороводят,
Где рай земной, где мёды пьют.
Она тут ярче, жгуче, жарче,
Огромна, словно небосвод…
Запретный плод, известно, слаще:
Он оттого – запретный плод.
…Всё повторится вновь в Купалу
И дальше, чуть не каждый год,
Ну, а уж позже – всё помалу
Со временем на нет сойдёт…

Несутся мысли скакунами –
От них как будто больше сил…
И князь обвёл вновь всех очами,
Как будто что-то он спросил…
И, улыбнувшись незаметно,
Вздохнул тихонько: «Хорошо!»
Народ задвигался ответно,
Но он опять в себя ушёл.

                2
… Когда отца уже не стало –
Носителя большой судьбы –
Их из Чернигова помалу
Давыд теснил. Не без борьбы
Все оказались в Новограде,
Что назван Северским давно.
«Я вижу, братья, вы не рады, –
Заметил Всеволод. «Да. Но…» –
Замялись все тогда немного,
Не зная точно, что сказать.
«Однако ходим все под Богом, –
Пришлось старшому продолжать, –
Пути ж Господни неизвестны…
А потому вполне уместно
Друг друга руки нам держать,
Чернигов наш не забывать
Да ждать момента, час удачи…
Как он придёт – я знак вам дам.
Теперь же главная задача –
Здесь обустроиться всем нам».
Они тут клятву дали дружно
Быть заедино им всегда,
Крест целовали в том послушно.
Иначе – горе и беда.

На киевском златом престоле
В ту пору княжил Мономах;
Притихло Дикое тут Поле,
Питая к Мономаху страх.
Свои князья, боясь расправы,
Усобицами не шалят,
Живут по Правде и по праву –
Воспряла Русская земля.
Но Мономах… он тоже смертен,
Не стало как-то и его,
Мстислав теперь
                кормилом вертит
И правит тоже ничего…
С ним породнился брат их старший,
Взяв в жёны дочь, Агафью-свет,
Теперь под сенью он монаршей:
Такой защиты лучше нет.
Им было радостно за брата:
«Да, Всеволод не лыком шит!»
«Не голова – ума палата!»
«Он острый меч и крепкий щит!»

…Но жизнь на месте не стояла,
Вновь были стоны и мольбы,
Она движенье продолжала,
Не обходясь вновь без борьбы.
Прошла Давыда-дяди слава –
Ушёл спокойно в мир иной.
Признал Чернигов Ярослава
Законным князем над собой.

А Ярослав, родной их дядя,
Он брат Олегу – их отцу,
Но правил он, на них не глядя –
Старшому это не к лицу.
И вскоре Всеволод в светёлку
Призвал их, братьев, на совет:
   – Вы клятву помните?
   – Что толку…
   –А всё же: помните иль нет?
   – Да помним, помним! –
                хором дружно
Ему ответили они.
   – Вот час настал…
   – Что делать нужно?!
   – Опорой быть мне в эти дни.
…Опорой были все умелой –
Отдали клятве мерой дань –
Взял Всеволод Чернигов смело,
Им изгнан дядя был в Рязань.
Достала в Киеве Мстислава
Весть эта – потемнел, как ночь:
Мстиславу стала не по нраву
Та дерзость брата.
                Крикнул: «Прочь!»
Но на Мстислава есть управа:
Его бояре, также дочь!
Пришлось смириться тут Мстиславу
И даже в чём-то им помочь.

                3
Ничто не вечно под луною:
Мстислава нет в живых давно.
Вновь смуты веют над землёю
Князья поражены войною –
Неизлечимою чумою,
Как будто жизни нет иной.
Брат Всеволод не исключенье,
Не исключенье и они…
На киевском златом княженье
Князь Ярополк был в эти дни.
Он не был, как Мстислав, великим
И не был грозным, как отец,
Мягкосердечный и безликий –
Единству положил конец.
И Русь могучая распалась
На радость множеству врагов.
Святая Русь – такая жалость –
Удельной стала. Факт таков.
И все князья – а их немало –
Забыв родство и крови зов,
«Моё!» – кричали, также: «Мало!» –
И проливали русов кровь.
И в той усобице кровавой,
Где правых вряд ли кто найдёт,
К обиженным сынам Мстислава
Пришел на помощь весь их род.


Супойская битва.
Новгородское княжение.
Женитьба на Марии.

1
…Река Супой – не Днепр могучий,
Совсем не Дон река Супой,
Но вот на ней и вышел случай
Победный провести им бой.
Тогда дружину Ярополка
Они разбили в пух и прах,
А чтобы было больше толку,
Посемье взяли на правах
Тут победителей. И Глебу
Уделом вышел город Курск.
В том граде род их раньше не был,
Хороший им достался кус…

А тут послов шлют новгородцы:
«Меньшого, мол, в князья хотим».
Брат Всеволод с большой охотцей
Его послал в княженье к ним.
Ему тогда лишь тридцать было,
Он жаждал славы и борьбы –
Княженье это всё сулило.
…О люди, как же мы слабы
Перед зигзагами судьбы!
Далёкий град, чужие нравы,
Посадники, купцы, концы,
Собор Софийский величавый,
Хоромы, избы и дворцы…
И вече. Что ни день, то вече!
Порой случалось: сразу два…
И вот в него уж стрелы мечут…
Раз уберёгся он едва.
Народ кричит, народ в волненье,
А что хотят – не разберёшь…
Тут не княженье, а мученье,
Зубная боль, ядрёна вошь!

2
К тому же надо ведь случиться
(Знать от судьбы уйти нельзя)
Приспичило ему влюбиться –
Грешны, грешны, друзья, князья.
Вдова Мария приглянулась,
Петрилы дщерь – красой краса.
Лукаво как-то подмигнула –
И всё: в тенёта затянула –
Бывают в жизни чудеса.
И стало тут уж не до веча,
Не до супруги и детей.
Попом своим он с ней был венчан
Назло епископу, ей-ей!
А чтоб епископ был сговорчив
И в церквях князя не хулил,
Он ряд церковный, между прочим,
Вновь в пользу церкви учинил.
Тогда снесла обиду Анна,
Супруга первая его.
Но монастырь ей стал желанным,
Как не крути, уж через год.
Так сын Олег и дочка Настя
При мачехе росли в дворцах,
А Святослав (ну, и напасти)
Уж повторил тут путь отца.
…А вече с каждым разом злее,
Друг друга так и бьёт народ.
«Мятеж, – шепнули слуги, – зреет…
Из Пскова вся буза идёт».

Бояр созвал он в терем княжий,
Старшину также на совет:
«В чём дело, братия, кто скажет?
Кто даст спасительный ответ?»
«Во Пскове Всеволод Мстиславич,
Он сеет смуты семена…
Пока победу с ним не справишь,
Не будет в граде тишина», –
Поспорив, думцы отвечали,
Бояре все и старшина.
«Но ведь война», – изрёк в печали.
Те подтвердили: «Да, война».
…К войне готовиться тут стали,
На Псков назначили поход,
На вечах дружно все кричали,
На деле – заюлил народ:
Кто в лес, а кто и в огород.
И новгородцам веры мало –
С подмогой Глеб к нему идёт
И, несмотря на боль, усталость,
Дружину курскую ведёт.

3
…Поход закончился без славы –
С дороги повернула рать.
Пришлось тут вскоре Святославу
В Чернигов от врагов бежать.
Пусть новгородцы до икоты
Вновь звали князя на престол,
Но прежней не было охоты –
Был Новгород и лих, и зол.
А потому с большим желаньем
Он в Курск пошёл, как умер Глеб,
Где княжил умно, со стараньем,
Держа в нём стяг свой и свой герб.
И ел теперь не зря свой хлеб…

Воспоминанья глуше, глуше –
Устал от них князь Святослав.
Чело он хмурит, хмурит душу
И слышит тихое: «Ослаб».


 Курское княжение. Описание Курска

1
…Был Курск хоть градом
                и немалым,
Но всё ж – окраина Руси…
Не раз враги со злым оскалом
Его пытались укусить,
Но только лишь ломали зубы
О твердь его валов и стен.
Была курянам воля люба:
«Уж лучше смерть,
                чем лютый плен».
А потому куряне-вои
Привычны к рати и к борьбе
Почти с пелёнок. Все герои.
Всяк славы, почести достоин,
Но мыслит он не о себе…
Сначала мыслит он о граде,
Потом  уж – о своей семье,
Ну, а затем о тех, кто рядом,
О княжьем ряде и укладе,
И после них лишь о себе…
А потому идёт всё ладом,
Или скромнее – всё ладком…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

На мысе град стоит высоком,
И мыс сродни тут со скалой:
С долины зрить захочешь оком –
Так шапка с головы долой!
Его ласкают воды Кура,
И Тускарь протянула длань,
На полночь лес уходит хмуро,
Не диво встретить в нём и тура,
А хоть и трепетную лань.
В нём лось сохатый, мишка бурый,
В нём серый волк, лиса, олень.
Всяк будет с мясом и со шкурой,
Кому охотиться не лень.
И снова у курян всё ладно,
Или хотите – всё ладком…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

А если ты умелый бортник –
Всегда от пчёл возьмёшь там дань;
От леса кормится тут плотник,
Когда не ходит он на брань.
Курянам многим лес опора,
Защитником он быть готов:
Дровишками снабжает город
И смерда прячет от врагов,
Когда наступит час лихой,
К несчастью, часто есть такой!
А в реках, град что омывают,
Немало рыбы. Даже сом –
Князь рыбий – в водах обитает,
Его в глубинах тёмных дом.
И вновь живут куряне ладно,
Или хотите – всё ладком…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

Хоть Кур и Тускарь
                ближе к граду,
И тот приветлив к их волне,
Ещё есть Семь, та тоже рядом,
Но шире, глубже и полней.
Она – не только кладезь рыбы
У всех посемских рыбаков,
Она и путь. На стругах-глыбах
Куряне летом далеко
Товар везут: меха и жито,
А также воск, янтарный мёд.
Зимою Семь вновь не забыта:
Опять дорога – толстый лёд.
И станет ближе уж Чернигов,
Не так далёк и Киев-град.
Туда доскачет вестник мигом,
Скажите, кто тому не рад?!.
И это тоже всем отрада,
И это радость в каждый дом…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

Не мал град Курск.
                Его детинец
На башнях держит синь небес,
И в дополнение к картине –
Посад уходит клином в лес.
Поля, луга град окружают,
Немало места и садам –
Весною буйно зацветают
В долине Кура, по брегам.
Сады в кипенье белом в мае:
Словно, забыв закон, черёд,
Метели вновь по ним гуляют –
Позёмка белая метёт.
По осени – огнем пылают
Сады и рощи, дол и бор.
А ветер золотом играет:
Несёт, несёт за косогор…
И лишь к зиме всё замирает,
Устав вести незримый спор.
И радость тут с печалью рядом,
Или скромнее же – рядком.
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

У Кура долы небольшие –
Зажаты между двух холмов,
Зато за Тускарью такие,
Что не увидеть окоём.
На них всегда стада пасутся
Коров, овец, свиней, гусей
И длинногривых лошадей.
Но лишь дымы сторож взметнутся,
Они стремглав во град несутся –
Защиту ищут поскорей.
А вместе с ними в крепость смерды
Из сёл окрестных поспешат,
(Как требует того душа)
Несут, крехтя, семейный скарб:
Никто не хочет плена, смерти,
Ни пахарь честный и ни раб.
Так жизнь со смертью ходят рядом,
Или скромнее – лишь рядком…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

Есть в Курске торг,
                причём огромный,
Амбаров длинный ряд на нём.
Торгуют разно: кто-то – скромно,
А кто с размахом. Белым днём.
Там гам стоит на всю округу
И смех, и крик, и брань, и лай…
А где-то бьют уже друг друга:
Мол, ты чужого не замай!
Вон подбоченилась молодка,
Кокошник задран, взгляд лукав,
Не баба – сущая находка,
Кто любит распрекрасных пав.
Там скоморохи налетели
И заходили колесом –
Играют в бубны и сопели,
Потешат хором голосов.
На всех косится оком мытник
И мыто для казны берёт,
А там присел монах-пустынник,
Гнусаво Лазаря поёт.
Опять веселье с горем рядом,
Или скромнее же – рядком.
Ой, ладо, ой ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

Прекрасен град.
                Всё взор ласкает…
Слободки жмутся по холмам,
Крестами небо рассекают
Главы церквушек тут и там.
Звон молотков с утра в привычке,
Как звон в церквях колоколов.
И в этой громкой перекличке
Дела большие. Меньше слов.
Бревно там плотник тешет ладно –
Кому-то будет скоро дом –
И тут же бает басню складно
Про лиса, что дружил с котом.
И так ведёт он сказ занятно,
Что многие – с раскрытым ртом.
Опять веселье с грустью рядом,
Или скромнее же – рядком.
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

Немало в граде Курске люда,
Занятий их не перечесть,
Горшки гончар вон лепит, блюда,
И стеклоделы также есть.
Работа каждому тут люба –
Всего же больше люба честь.
И если вдруг беда нагрянет –
Ведь рядом степь,
                а в ней степняк –
Под стяги княжеские встанет
Кузнец и плотник, и скорняк.
Оденет бронь тут гость торговый,
С острогой прибежит рыбак,
Возьмёт бочар
                в длань кол дубовый –
Чем вам не палица?.. Вот так!
Достанет меч, нахмурясь, бортник,
С копьём придёт степенный ткач,
Лук не забудет смелый бродник,
Посадник же возьмёт пернач.
И встанут в строй куряне ладно,
Как будто встарь, к плечу плечом,
Врагу чтоб было неповадно
С мечом врываться в отчий дом.
И будут честь и слава рядом,
Или хотите же – рядком.
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

…К оружию привычны с детства
Куряне на краю Руси:
Иного нет на свете средства
Свой град и род в беде спасти.
…Князь шевельнул рукою тихо,
Сгоняя наважденья шок,
Шепнул тихонько: «Время лихо», –
И вновь в прошедшее ушёл.


Поход на Киев за престолом

1
…Опять случились перемены:
Сей мир покинул Ярополк.
И вот ему спешит на смену
Брат Вячеслав. Как серый волк,
С дружиной он по лесу рыщет,
Спешит взять киевский престол.
Хоть он очами стрелы прыщет,
Но он не сокол, не орёл…
И Всеволод собрал их снова
(Всех братьев –
                не впервой сбирать),
Не преминул сказать им слово:
«Доколь нас будут попирать!
Доколе этот беспредел
Терпеть мы будем?
                Одним словом,
Берём мы Киев – наш удел.
Ведь Мономах-то не по праву
Им овладел в тот год лихой…
Черёд отцу был
                с дядей править,
А их под зад тогда ногой…
Мне это больше не по нраву…
Пойдем искать же,
                братья, правду…
В свою звезду я верю, право,
Я знаю, братья, Киев мой!».
…Да, Всеволод тогда умело
Миг уловил и молвил речь,
При этом взялся так за дело,
Что смог двоюродных увлечь.
И Киев покорился смелым
Почти без крови и без сечь.

Князь Святослав
                вновь улыбнулся –
Приятно это вспоминать.
К нему народ враз потянулся:
Не хочет  ли что им сказать…
Но он, как будто бы споткнулся –
Простыл улыбки прежней след,
К воспоминаниям вернулся.
Он, вроде, здесь, а, вроде, нет!

2
…Да, подмигнула им удача:
И Киев, и Чернигов их.
Теперь иная тут задача:
Не упустить бы добрый миг –
Переяславль к рукам
                прибрать бы…
Да сделать это побыстрей!
И он спешит ко граду с ратью,
С дружиной курскою своей –
Так порешили его братья:
«Бери град этот и владей!»
Но не случилось новой свадьбы –
Не отдал града князь Андрей.

Был пораженьем он унижен:
Об этом разве он мечтал…
Но Игорь больше был обижен:
Удела брат ему не дал.
Такой случился тут скандал.
И начал Игорь вить интриги
Всё против брата своего,
И те интриги, как вериги,
Одел он также на него.
И мира прежнего не стало,
Меж них возникла рознь, вражда,
Гордыня всех их обуяла,
А где гордыня – там беда!
И встали с ратью брат на брата,
И каждый брат был зол и лих…
Да, долго не было всем лада,
А он метался между них.
И только половцы лишь рады:
Усобица – стихия их.
Она им радость и отрада,
Она для них – счастливый миг.
…Но время примирило братьев –
Всем надоели склоки те.
Вновь были крепкие объятья
И слёзы, клятвы на кресте.

3
Как прекратилось то броженье,
И страсти улеглись совсем –
На курском снова он княженье,
А также северском… Меж тем
Живёт в согласии с Марией,
Княгиней ласковой своей,
Её на свете нет красивей,
Да вот неполным счастье ей
Отмерил Бог: нет сыновей.
Возможно, был разгневан очень
Творец венчанием тем их…
А князь наследников так хочет,
Не одного – не прочь троих.
Мария каждый день в моленьях:
Всё просит деток у Творца;
А по ночам иные бденья,
В которых ласкам нет конца.
«О, как мы сладостно грешили», –
Князь улыбнулся мыслям вслух,
Взгляд засиял, как прежде, силой,
Но тут же съёжился, потух.

4
…Итог у жизни всем известен –
Нам смерть никак не обмануть –
Стал Всеволоду мир вдруг тесен,
Собрался князь в последний путь.
Но перед тем как смежить очи
И испустить последний вздох,
Просил ближайших своих очень
За брата Игоря: де, прочит
Ему он стол, чтоб править мог…
Ведь именно ему удела
Он не давал, как всем другим…
А Игорь будет княжить смело…
И будет князем неплохим…
«Клянитесь!» –
                подал крест боярам,
«Клянитесь!» –
                подал крест князьям.
«Клянёмся!» –
                молвил Улеб старый,
Ходивший в княжеских друзьях.
«Клянёмся!» – более для вида,
Чем от души, блюдя устав,
Сказали тут сыны Давыда:
Владимир, также Изяслав.
А раньше клялся в том их шурин,
Агафьи брат, волынский князь;
Он, право, был собой недурен –
К тому же родственная связь…

Взял клятву Всеволод с боярства,
И в клятве был суров и строг;
Оставив брату государство,
Навек покинул свой чертог.


Несчастное княжение Игоря. Изгойство

1
…Несчастный Игорь
                правил мало,
И две недели не прошло,
Как в Киеве его не стало,
Как приключилось с князем зло.
Не потому, что киевляне
С боярством старшим во главе
Погрязли в кознях и обмане
И сгнили как грибы в траве.
Не потому, что Мономаха
Любили больше, чем их род –
Сам Игорь сразу же дал маху,
Погребовав пойти в народ,
Не восхотев его забот.
…Да, Игорь не пошёл на вече,
Как киевский желал то мир,
А каждый день и каждый вечер
Устраивал всё новый пир
С боярством киевским,
                с дружиной.
Хотел их этим привязать
К себе покрепче, чтобы спину
Ему мог кто-то прикрывать…
Но только приближал кончину
Себе тем Игорь. Ведь плевать
Боярам было: все личину
Давно умели надевать.
Он судей Ратшу и Тудора,
Сутяг лихих, мздоимцев, воров,
Не отстранил, как обещал,
Стал Киев как Содом с Гоморрой:
Всяк, что хотел, то верещал.
Ему б начать переговоры,
А он лишь тогда чернь ругал,
Чем только злости и задора
В мятеж, как масло, добавлял.

2
…Он, Святослав, тогда, ей богу,
Пытался брата вразумить,
Но Игорь шёл своей дорогой,
Считая, что бояре смогут
Конец бесчинству положить.
Слепой глупец не знал, не ведал,
Что заговор созрел давно –
С врагами на пирах обедал,
С изменниками пил вино.
В чаду хмельном
                среди распутниц
Не знал, не ведал, что творил,
Он праздниками сделал будни,
Что было на руку лишь плутням,
Главой которых Улеб был.
В пирах, живой, он, Игорь, страву,
Сам по себе справлял – и рад…
Безверье – издревле отрава,
Но вера глупая – что яд!
В нём не закралися сомненья
И подозрений тонких нить…
Он понял всё
           лишь в миг сраженья,
Когда судьбу не изменить.
Тогда свои склонили стяги
Все воеводы киевлян:
Переметнулися бродяги,
Не дожидаясь передряги,
В противный, Изяславов, стан.
И у Олеговой могилы,
Знать Вещего был вещим знак,
Брат Игорь враз лишился силы,
Успев сказать, причём не хило:
«Похмелье славное, дурак»!

                3
Сражались честно тут куряне,
Не дрогнули, не пали ниц,
И расступились киевляне,
А с ними торки-басурмане
Под взмахом страшным их десниц,
В которых молнией сверкали
Мечи, секиры, топоры!
Звенел булат, и кони ржали,
Кровавый пар шёл от земли…
Враги дружину эту знали –
Сопротивляться не могли.
«Вперёд!» – кричали вои хором,
И в крике страшном рвали рты. –
«Вперёд! На слом».
                Под их напором
Трещали копья и щиты!
«Вперёд!» –
        кричал сам князь натужно, –
«Куряне славные, вперёд!»
И те, ряды сомкнув послушно,
С себя стряхнувши страха гнёт,
Стеною двинулись вперёд.
«Вперёд, вперёд!
                Дажьбожьи внуки!
За нас Перун, за нас и Лед!
Нам сдаться в плен –
                нет горше муки,
Но погибать нам тут не след!
Вперёд, вперёд, за княжьи стяги!
Пусть бог Сварог ведёт нас в бой!
Врагам оставим наши страхи,
А Славу вновь возьмём с собой!»
…И жизнь была со смертью рядом,
И сердце покрывалось льдом…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

…Дружина курская прорвалась,
Врагов перед собою смяв,
На поле кметей  часть осталась
(Заметил это Святослав).
И эта часть – всего лишь малость…
Погибли слабые, отстав.
Да, многим от курян досталось –
Такой у воев курских нрав.
Хотя не всем – такая жалость…
Им отдал честь князь Изяслав.
Всё потому: совсем недавно
Он в граде Курске князем был
И знал прекрасно воев славных,
Их честь с отвагою ценил.

И снова всё перемешалось –
Как из-под ног ушла стезя…
У Святослава сердце сжалось
И на щеке его осталась
Ядрёной каплею слеза,
А также след, что ею черчен
По коже дряблой средь морщин.
Он окруженьем вновь замечен:
«Что? Почему? С каких причин?»
А следом: «Тише. Помолчим».

                4
…В те годы он познал изгойство,
Вновь повторив в том путь отца,
Узнал, какого это свойство,
С какого подойти конца,
Какой его измерить мерой,
Какою чащею испить…
Спасали только честь и вера
Да клич княгини: «Надо жить!»
Тут стало враз не до геройства,
Вмиг поубавилась вся прыть:
Такое свойство у изгойства,
Что быть тебе или не быть!

…Когда он в Новгород вернулся
Дружиной курской сдвинув рать,
С изменой чёрной тут столкнулся:
Давыдов род, ядрёна мать!
По ветру нос они держали –
Такой была их лисья стать:
Момента братья ожидали,
Смотрели, где бы что урвать!
И вот они его дождались –
Давыдов род, ядрёна мать…

5
Измену их прознал Коснятко,
Боярин северский один,
Был муж он умный,
                смелый, хваткий
И знал: кто враг, кто господин…
Поведал он про все ухватки
Черниговских врагов-князей,
Играть, мол, перестали в прятки
И строить из себя друзей,
И план они готовят гадкий:
Взять Святослава и семью,
Схватить их всех да поскорей –
Пусть участь сведают свою…
А земли их –  все грады, веси –
Прибрать к своим рукам быстрей.
Решили так они, всё взвесив –
Сочли, что нет их тут хитрей.
…Забыли братья клятву быстро –
Как будто клятве был отбой.
Но не страшнее страшных истин –
Как будто бы из лука выстрел:
Лишь только щёлкнешь тетивой,
И враг пронзён насквозь стрелой.
И в этом был подчас неистов
Брат Изяслав… такой герой.
Он киевлян привёл на бой,
А с ними половцев. Герой…
В чужих полках ходил он важно
У новгородских стен и врат,
Но бились северцы отважно,
Не дали взять врагам свой град.
Ну, а когда уже стемнело
И сон напал на киевлян,
За стены вышли вои смело
И долго били вражий стан,
Чтоб знали те в своих уделах
Про удаль воев-северян,
Чтоб слава птицею летела
О чести их до дальних стран.
И отступили киевляне
(Кто, впрочем, оказался жив) –
Вдали от града стали станом
На время приступ отложив.

6
…Да, братья в стане, но ковуи,
Что из-под Сулы к ним идут,
Со смердами уже воюют,
Поля и веси всюду жгут.
В ночи пожары, как зарницы,
Над Северской тут стороной.
И плачем плакала землица,
Что Русскою зовут землёй.
Стонала раненою птицей,
Как не стонала уж давно.
И стало зло вокруг твориться,
А от него никак не скрыться,
Не защититься, не укрыться…
Врагам же было всё равно.

…Не взяв град Северский, решили
Сыны Давыда взять Путивль.
Поход в их стане протрубили –
И вот полки уже в пути.
Они рассчитывали, видно –
Без князя город сдастся сам,
Но, несмотря на очевидность,
Как братьям не было обидно,
Тёк мёд не в рот, а по усам!
Примерно так, как северяне,
Боясь измены, как греха,
За град свой встали путивляне,
И день, и ночь все на ногах.
И вновь на поле грозной брани
Горели избы и стога…
Друг с другом билися славяне,
На радость половцам, врагам.
Позор на плечи Изяслава –
Не по зубам, как видно, слава.
Досталось снова воям Шварна –
Он воевода киевлян –
Каким бы не был он коварным,
Не одолел всё ж путивлян.
Он слал послания: «Сдавайтесь,
Мы всё равно возьмём сей град!»
Ему в ответ: «Что ж, попытайтесь…
Да только зубы не сломайте
У наших башен, стен и врат».
Повёл полки тут Шварн на приступ
Под посвист стрел и сабель звон,
Но понеся большой урон,
От штурма отказался быстро.
И вновь изменники тут злились,
И злился вместе с ними Шварн:
Опять победы не добились –
Трещал их замысел по швам.


Военный совет в Новгороде Северском

1
…Он, Святослав, собрал тут думу
Из тех, кто предан, не сбежал:
«Давайте, братья, думу думать:
Как быть? Что делать? Ведь душа
Моя в смятении великом…
Я на распутье… Как мне быть?
К кому спиной, а к кому ликом
Мне ныне стать? Куда мне плыть?..
Душа зайтись готова криком
От всех превратностей судьбы,
Что на меня свалились мигом
Да и грозят мне горьким лихом…
Настал тяжёлый час борьбы.
Скажи же, верная дружина,
Как поступить мне в час лихой:
Сражаться ль здесь, где точно сгину,
Приняв последний смертный бой
И многих взяв навек с собой?
А, может, стоит град покинуть,
Чтоб град спасти любимый мой?
Но ведь тогда, считай, чужбина…
И я с семьей, считай, изгой…
Ответьте ж, верные бояре,
Ответьте, не кривя душой,
Что делать в этаком пожаре,
Что разгорелся надо мной?..
Мой брат пленён…
                Сыны Давыда –
Как вороны от чёрных дел…
Племянником своим забыт я –
Он с вуем в мире. Присмирел…
Великий князь имеет виды
На мой… на северский удел…
Кому поведать мне обиду?..
Куда направить ярость стрел?..
Иль, может быть, моя планида:
Теперь лежать средь мертвых тел?
Быть у разбитого корыта?
Ну, а того ли я хотел?..
Кто мне ответит – кто тут смел?»

2
Завис вопрос среди гридницы –
Бояре хмурятся, молчат…
Багровы сделались их лица –
Краснее стали кумача.
Как отвечать на слово княжье,
Какие подобрать слова?
Тут не спешить с ответом важно,
В ответе мудрость тут важна,
Чтоб не болела голова.

Но вот встаёт боярин старший,
Седой как лунь старик один,
Служил он воеводой раньше
Его отцу. То Пётр Ильин.
И молвил старче: «Слушай, княже,
Да и мотай себе на ус,
Крутая заварилась каша
Не удержаться в граде нашем,
Ищи-ка с Юрием союз.
Пошли гонцов скорее в Суздаль,
Княженьем киевским мани…
Есть в князе этом воля, удаль –
Себя великим князем мнит
И на племянников сердит.
Еще гонцов пошли-ка к вуям,
В Степь Половецкую, к дядьям…
Пускай те сотенку, другую,
Сюда пришлют на помощь нам…
Пускай за нас те повоюют,
Пускай порыщут по полям
Назло черниговским князьям».

«Но как же так? –
             вскочил он с трона, –
Мы с Юрием давно в войне…
И как бы не было урона
От связи с половцами мне…
А так спасибо, отче. Тронут
Твоей заботою вдвойне».
«То всё пустое, –
                встал вновь с лавки
Могучий старец Пётр Ильин. –
Друзья иные, что пиявки,
Порой не польза – вред один.
А бывший враг
                при верной ставке –
Союзник новый, господин.
А что касаемо уж вуев –
Родных по матери дядьёв…
Они родня. Родню любую
Встречать я с радостью готов…
Нам не до жиру, быть бы живу…
И пусть клянут нас
                в хвост и в гриву,
Но мой совет тебе таков:
Кто тут за правду повоюет –
Разделим с ними стол и кров
И головы своих врагов.
Еще скажу, князь, напрямую
(Я не привык кривить речей)
Тебе тут истину простую:
Бери супругу и детей –
Да в Суздаль с ними поскорей!»

3
«Боярин прав, – шумнула дума, –
Ещё как прав! Поверь, ей-ей!
Что тут гадать теперь и думать:
Хватай супругу и детей –
Да с ними в Суздаль поскорей!
Верь, правду молвил Пётр Ильин,
Уже доживший до седин.
А как закончится котора,
Усобица на нет сойдёт,
Утихнут с Киевом все споры,
Ты тут найдёшь опять опору
И будешь княжить без забот.
И в том порукой наш живот».

«Что ж, хорошо, –
                не стал он спорить, –
Ударю Юрию челом
И, понимая своё горе,
До половцев пошлю послов.
И пусть врагам
                то будет в радость:
Я в Вятичи с семьёй уйду.
Не дам врагам спалить я града –
С собою уведу беду.
Пусть Бог свидетелем в том будет,
Перед Творцом мне врать не след,
Не дам я гибнуть просто люду,
Не дам моих изведать бед».

…Да, вспомнил Бога он не всуе –
Узнал Спаситель про обман:
К нему пришли на помощь вуи:
Князь Турукан и Комос-хан.
У Лукоморья те кочуют,
Но ныне у Десны их стан.
Опять же вскорости прибился
К нему Берладник, смелый вой;
В его дружине крепко бился
Из Галицкой земли изгой.
Князь Юрий с радостью ответил,
Не вспомнил прошлого он зла,
Иванка-сына с сотней кметей
На помощь сразу же прислал.
Град Курск пришлось
                за помощь эту
Иванке дать, хоть совесть жгла.
Такие были уж дела…


4
…Он, вняв боярскому совету,
Забрав семью, покинул град.
В пожарах догорало лето,
Кровавя каждый раз закат.
И шли враги опять по следу:
Им мало было, что изгой…
Они считали: раз он недруг –
Так пусть заплатит головой.
Но Святослав считал иначе
С дружиной малою своей:
Спастись – стояла тут задача,
Спастись – как можно поскорей.

И там, где град лежит Карачев,
Его догнал коварный враг,
Но улыбнулась тут удача:
Разбил врага он в пух и прах!
Досталось снова воям Шварна,
Теперь в средине января…
Досталось даже очень «гарно»,
Как киевляне говорят.
Притих гонитель тут коварный,
Что спасся сам – тому уж рад!
В церквах молебен благодарный
Его ближайшие творят.

…Передохнули вои, кони –
Враг присмирел, убавил прыть…
Забылись прежние погони –
Обиды только не забыть…
Горели грады, веси, нивы,
Топтались пашни и луга…
Смотрелись избы сиротливо,
Там где прошла войны пурга.
А он с судьбою снова в споре –
Лишён покоя он и сна,
И полной чашей пьёт он горе,
Как будто вкус не распознав.
А на дворе опять весна…
И вновь печаль и радость рядом,
Или, желаете, рядком…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

5
…А жизнь на месте не стояла,
Шла чередом своим она,
Ей до изгоев дела мало,
Других забот она полна.
Во стольном граде вновь волненья,
Да как, скажите, им не быть:
В куренье ладана, в моленьях
Преставился митрополит.
И князь великий с нетерпеньем
Епископов собрал синклит –
Отбросив всякие сомненья,
Избрать другого им велит.
Без патриарха и канонов,
А так, как сделал Ярослав,
В митрополиты вдруг избрав
Священника Илариона.
Заспорили архиереи:
Имеют право или нет…
Тут Изяслав сказал: «Имеют!
И будет им мой поп Климент»!
Те препираться не посмели:
А вдруг епархии лишит?!.
И не прошло одной недели,
Как Клим уже митрополит.


Князь Юрий Суздальский и боярин Кучка

1
…А в Суздале иная бучка,
О ней князь Юрий отписал:
Был у него боярин Кучка,
Прехитростный такой вассал.
Жил на Москве-реке с женою,
А та, собою не дурна.
Вот как-то Юрию весною
Вдруг приглянулася она.
Так пожелала, видно, Лада,
Воспламенив в сердцах любовь,
Но их недолго длилась радость:
Ведь муж, боярин, Кучка рядом
И понимает всё без слов.
Ах, сучье вымя, пёсья кровь!
Случилось князю
                быть в отлучке:
Держал поход на город Псков,
И тем воспользовался Кучка:
Жену избил, да под засов,
Чтоб знала, мол, такая сучка
Не только сладкую любовь,
Но и его боярску взбучку,
И вес боярских кулаков.

…Но есть у князя доброхоты,
Не поленились, донесли.
Теперь ему не до похода,
Не до чужой теперь земли.
Как ветер кони князя мчали
На крыльях страсти и любви,
А как до веси прискакали –
Лишился Кучка головы.
Опять любовь с изменой рядом,
Или, желаете – рядком…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

2
…Казнив боярина-строптивца,
Освободив его жену,
Князь Юрий взял да и решился
Сыграть тут свадебку одну.
И вот зовёт на свадьбу сына
Он Святослава и весь род.
И Святослав, забыв кручину,
На свадьбу радостно идёт,
И вместе с ним его дружина –
Такой всем нравится поход.
Меды текли – любой испробуй!
В корчагах пенилось вино,
Столы ломилися от сдобы,
От снеди всякой. И давно
Такого пира он не видел,
Веселья столько не видал,
Горели очи и ланиты
У всех, кто пел или плясал.
И даже старые бояре,
Забыв про годы, седину,
То запоют, то в пляс ударят,
То вдруг такое завернут,
Что покраснеют все девицы
Да и хихикнут в кулачок,
А все девицы – чаровницы,
Но только уж о том молчок:
Всегда его княгиня рядом –
Испепелит в мгновенье взглядом!
И снова жизнь – почти отрада,
Одно веселие кругом,
Как будто в мир ворвалась Лада,
Чтоб навести порядок в нём.
И снова всё творится ладом,
Или, желаете, ладком…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

                3
И Святослав так рад – тем паче,
Что окрылён был той удачей,
Победам новым также рад,
В его владениях Карачев,
К нему вернулся Новоград.
И хоть Иванка взяло небо
Да и Берладник изменил,
Но Юрий дал вновь сына Глеба,
С ним не разлей водой они.
Опять в его руках Посемье,
Путивль и Рыльск,
                и град Ольгов.
Сыны Давыда – злое семя –
Изведав, в сечах он каков,
И поражений зная бремя,
Вновь речь ведут
                про мир, любовь,
Про общий род,
                про общий кров.
Знать, подошло
                к тому уж время,
И к миру с ними он готов.

Смерть Игоря в Киеве.
Новый виток междоусобиц

1
…Но в Лету канула удача,
Опять беда по следу скачет –
Не сбросить пакостную с пят –
И снова сердце стонет, плачет:
Пал в Киеве от черни брат.

Воспоминанья грузом тяжким
Легли на сердце, сжав его.
Шепнули губы:
                «Брат… бедняжка…» –
Сомкнувшись вновь после того.

                2
…Смерть брата
             вновь тогда взъярила
Едва притихшую вражду,
И месть – слепая, право, сила –
Вновь по Руси заколесила,
Неся несчастья и беду.
Вновь песни пели не свирели,
Не гусли – спутники былин –
И не гудки, и не сопели…
А песни пели Карна с Желей
Средь русских весей и долин.
Вновь на мотив до жути старый –
Живучий скорбный тот мотив –
Тянули песнь Горыня с Марой,
Усобья княжьи возлюбив.
И вновь пожары, как жар-птицы,
Летели по Руси Святой,
И освещали ночь зарницы,
И волчий не смолкал тут вой.
Опять не громы грохотали
В уставшем от вражды краю –
То слышен грохот
                бранной стали,
То вдовы слёзы снова льют.
Мечи, как молнии сверкали
И отправляли души в рай
И вороньё сбивалось в стаи,
Повсюду радостный их грай.
А стрелы тучами летают
И собирают дань свою,
И белый свет вновь затмевают,
И смерти гимн они поют.
Зимой и летом скачут кони,
Их не пугает зной, мороз…
Земля зимой и летом стонет
И проливает реки слёз.

А сердцу муторно и тошно –
Кровоточит и день, и ночь,
Оно теперь – набат сполошный –
Как излечить и как помочь?!,
И от крови людской Русь пьяна,
А, может, все-таки пьяна…
Она – одна сплошная рана,
И по сказаниям Бояна –
Смертельно ранена она.
Не смерд сегодня холит пашню,
Бросая в землю семена –
В ней прорастает горе наше
На многи лета-времена.

3
…Но время душу снова лечит,
Да, время лекарь неплохой…
А вот беда всегда калечит,
Беда всегда, как тать лихой.
Остыла боль, боль притупилась,
Смертельной раной не щемит,
Хотя обида не забылась,
Но прежней страстью не кипит.
И пусть молчит пока что лира –
Ей с Марсом трудно вместе быть –
Но в думах хочется вновь мира,
Спокойно княжить, мирно жить…
Осточертело в беспросветной
Усобной тьме кружить пути,
Идти в походы, ждать ответно,
Не видеть радостей простых.
И он решает, что отныне
Вражды не станет затевать
И больше со своей княгиней
Не станет по лесам плутать.
(В кровати будет воевать:
Та дочь родила, хочет сына –
Держись пуховая перина,
Держись дубовая кровать).

Когда не стало мыслей мрачных,
Что с чёрной тучею точь-в-точь,
То вновь пришла к нему удача,
Особенно в заботах брачных,
Что раньше убегала прочь:
Сосватал сына он удачно
И замуж выдал старшу дочь.
Тем самым с родом Мономаха
Он породнился – лучше нет! –
Надеялся он этим шагом
Род оградить от новых бед,
Решив вражду единым махом
И мрак сменив на мирный свет!
Чтоб жизнь опять катилась ладом,
Был полной чашей княжий дом,
Чтоб радостно жилось всем чадам
И не грустилось о былом.
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

4
Однако как он ни старался
Русь от усобицы спасти –
Огонь вражды лишь разгорался,
Ища всё новые пути –
Как будто жил своей он жизнью,
Вне княжьей воли, сам собой,
Князья теперь –
                тут мусор лишний,
Сравнимый разве со щепой,
Лишь топливо
            в костёр сей пышный,
Зажжённый как-то их рукой.
Давно уж нет Руси единой,
Давно удельной стала Русь,
Из края в край по ней дружины
Летают, словно злые джины,
Разносят боль, вражду и грусть.
Печальней нет уже картины
Ни вечером, ни поутру.
Злой рок оплёл всех паутиной,
Которую никак не скинуть.
Порвать её – напрасный труд.

5
Враждуют Киев и Чернигов,
Враждуют Муром и Рязань,
Волынь и Галич бьются лихо,
Вражде коварной платит дань
И Минск, и  Полоцк предовольно,
Еще Ростов и Суздаль-град,
И даже Новгород, град вольный,
И вольный Псков, его же брат.
Картину эту видеть больно:
Русь превратилась в сущий ад.
Князья забыли голос предков,
Чтоб Русь единую беречь.
Они о дружбе бают редко,
Меж ними больше битв и сечь.
Не Правда правит и законы,
Не мудрости великой речь
И даже не решенья веч…
А правят новые каноны:
Копьё, топор да острый меч.
Князей великих развелося:
Куда ни плюнь – великий князь!
И всяк себя тут превозносит,
В гордыне княжьей распалясь.
И малое зовёт «великим»,
И на чужое зарит глаз,
И дружит с половцем он диким,
И изменяет всякий раз,
Врагов как будто ненароком
Он просит в помощь.
                И вся грязь
На Русь ползёт, крадётся волком…
Русь не видали отродясь
Такой усобицы жестокой
С времён убийцы Святополка…
Но тот ведь был из мразей мразь.
Всегда спешат «на помощь» ляхи,
Им смута русская с руки,
Колышут ветры немцев стяги,
Прут угров конные полки.
О половцах тут нет уж слова,
Они, считай, почти свои…
Всегда «помочь»
                князьям готовы:
Придут, лишь только позови –
И Русь купается в крови!
И стоном стонут грады, веси,
Людьми забытые поля,
И слёзы льются вместо песен –
Страдает Русская земля.
А вместе с ней страдает Церковь:
Князья и церкви не щадят,
Ко всем подходят с общей меркой –
Им лишь бы грабить города.
Еще не жгутся божьи храмы,
Но тут дорога не долга:
Уже не ведают ведь срама,
Когда их грабят до нага!
И потому отцы святые
Не раз пытались и не два
Князей унять. Слова златые
Те слышали едва-едва.
Хотя порою и внимали,
Прервав на миг кровавый пир,
И даже клятву в том давали,
И даже крест вновь целовали:
Хранить, мол, будем вечно мир.
Но тут же это забывали,
Как должники о плате вир.
И пуще лишь мечи сверкали –
Теперь война для всех кумир.

6
На киевском златом престоле
Уж ряда нет – всё чехарда:
Один – покняжит год, не более,
Другой чуть больше… может два,
Но всё равно счёт на года.
Три раза Юрий был на троне,
Мстиславича с него согнав,
Смоленский князь
                был в той короне…
Всего лишь день, сват Ростислав.
И случай свой не проворонил
Давыда сын, князь Изяслав…
Погибли многие в том гоне,
Величья так и не познав.

Черниговское княжение

1
…А Святослав
               не рвался в битвы –
Он о семье теперь радел.
Услышал Бог его молитвы
И дал Черниговский удел.
Удел отца и деда с братом,
Любимый с детства отчий край,
И, испытав такую радость,
Племянников он ставит рядом,
Вознаградив их Новоградом –
Теперь живи, не умирай.
Он сыну старшему Олегу
В удел даёт град Курск и Ратск –
Олег всем станет оберегом
От диких половцев. И рад…
А потому, что славный воин
И, как великий пращур, мудр…
Стола он большего достоин –
Рассудит время: что к чему…
Опять княгиня расстаралась,
Сынами наградив его,
А это не такая малость,
Когда подкрадывалась старость,
Шепча на ухо: «Кто кого?»

2
…Живут с княгиней
                душа в душу –
Вот всем бы так
                свой век прожить –
Познав изгойство, зной и стужу
В короткий миг, рекомый «жизнь».
Княгиня, милая княгиня!
О, спутница тревожных дней!
В семье была ты берегиня –
Всегда прекрасна, как богиня,
Хотя богинь, по слухам, нет.
Но ты безропотно делила,
Тревоги битв, походов, сеч.
Не раз самой ей приходилось
Брать в руки лук, а то и меч,
Чтоб защитить семью и честь.
Опять же на пирах царила,
Огня задора не тая.
«Мария, милая Мария!
Супруга славная моя!
Ты и сейчас находишь силы
В конце нелегкого пути;
Вновь не упала, не сломилась,
Опять готова крест нести
И честь семьи своей блюсти.
Прощай, Мария, и прости!»

Вновь прослезились князя очи,
И просветлело вдруг чело.
Теперь сказать он слово хочет.
Да, время уж к тому пришло…


Завет Святослава детям

1
Перелистав страницы жизни,
Сынов к себе он  подозвал
И голосом едва лишь слышным
Наказ последний в жизни дал:
«Сыны мои, моя отрада,
Вот я сейчас у той черты,
Когда лукавить уж не надо,
Когда не радуют мечты…
Когда и слава – звон вчерашний,
Когда и почести – лишь дым,
Хочу сказать об очень важном,
Хочу сказать вам, молодым:
Плечом к плечу вы будьте рядом
И в радости, и в горький час,
Всегда горою брат за брата,
И беды враз оставят вас –
Такой последний мой наказ.
Избави Бог вас от усобиц –
В них все несчастья, в них беда,
От них Святую Русь коробит,
Да так, что гибнут города!
Старайтесь с половцами ладить,
Но друг на друга не водить…
Ведь стоит волка раз привадить,
Потом его уж не отвадить,
К поживе страсть не охладить!
Руси Святой опорой будьте –
Ведь в нас вся сила от Руси…
Жаль, позабыли это люди,
Хоть их проси, хоть не проси –
Всё рвутся Русь порушить рознью,
Плетут вражду, интриги, козни,
Друг другу «жалуя» погибель.
Не огорчайте мать-княгиню,
Олега чтите, как меня –
И вас удача не покинет,
А беды многие тут сгинут,
Бояться будут как огня».

2
Князь шевельнул
                иссохшей дланью,
Передохнув, опять изрёк:
«Наш род
          владел Тмутараканью,
Но утеряли мы её
В княженье батюшки Олега,
Пусть Бог его на том простит…
И вот уже почти полвека
У половцев она «гостит».
Но та земля – Руси частица,
Там зарождалась раньше Русь…
Она должна к нам возвратиться…
И я о том сейчас молюсь…
Я не прошу – я призываю
На смертном одре на моём,
Я как наказ вам завещаю:
Попробовать вернуть её».
«Клянёмся!» – отвечали дружно
Младые княжичи отцу,
А слёзы воле непослушны –
Катились тихо по лицу…
«Вот это мне, сыны, и нужно», –
Князь Святослав
                шепнул натужно
Да и отправился к Творцу.


Смерть Святослава.
Княгиня Мария Черниговская

1
Князь отошёл – и бабьим плачем
Хоромы огласились вмиг:
Не можем на Руси иначе
В такой момент без слёз все мы.
Но вот княгиня молвит слово,
Чуть промокнув слезу платком,
И это слово так сурово,
Как будто шпарит кипятком:
   – Бояре, старшая дружина!
Рядовичи и тиуны!
Нет больше с нами господина,
Но здесь стоят его сыны.
Вот двое с нами, третий в Курске,
К нему уж послан мной гонец…
Теперь, возможно, он и в курсе…
Да и спешит к нам, наконец…
Но до поры, пока прибудет
И оберегом станет нам,
Пусть весть о смерти князя будет
Недосягаемой врагам…
Да и друзьям. Они порою
Бывают пострашней врагов…
Секрета в этом не открою:
Враги, возможно, яму роют,
Ну, а друзья – так сразу ров,
Чтоб пал в него – и будь здоров!
Закрыть врата, поставить стражу,
Из града выход запретить…
Пусть про беду не знают нашу
Ни зверь, ни птица. Князь простит, –
Она главой кивнула к одру,
Где неостывший труп лежал. –
Святитель, обойди-ка бодро, –
Княгинин голос задрожал, –
Бояр, дружину, весь сей люд:
Пусть клятву в этом мне дадут. –
Она нагрудный крест достала,
Антонию его дала, –
Святитель, слова будет мало…
Куда важней в таких делах,
Я знаю, крест
                с Христом распятым,
Как символ веры и любви.
Предавший будет
                мной проклятым,
Врагом он станет нам заклятым –
В своей потонет он крови!
Пусть крест целуют в том бояре,
Дружина верная моя…
Сыны мои их всех одарят,
И не забуду также я.
А что касаемо до тризны –
Её попозже справим мы.
Я в том не вижу укоризны
Тут перед Богом и людьми.
Ведь мёртвым уж
                спешить не надо,
Спешить – всегда удел живых.
Придёт Олег – пойдёт всё ладом,
Не хуже, чем у всех других…
Краснеть пред миром моим чадам
Не доведётся. Бог за них! –
И посмотрела зорким взглядом,
И каждый съёжился и сник.

2
Клялись бояре, крест целуя,
И клялся княжеский народ.
Дьячок гнусавил «Аллилуйя!»,
Рукою вытирая пот.
И только лишь один епископ,
Хоть крест у уст своих держал,
Причем, заметим, очень близко,
Его, увы, не целовал –
Такой случился тут скандал.
А дело в том, что сей Антоний,
Прехитрый и лукавый грек,
Предать княгиню был уж склонен,
Чтоб опозориться навек!
Посланец тайный ныне дома
Лишь знака ждал, чтоб путь начать
Дорогою давно знакомой,
Чтоб зло с предательством венчать.
Пока ходил святитель важно
Со скорбной миной на лице
И крест держал рукою влажной,
И думу думал о гонце –
Дилемма перед ним стояла:
Так слать или не слать гонца…
Княгини грек боялся мало,
Но палка всё ж о двух концах…
Хотя Антоний и святитель,
Грядущее знать не дано –
Ему иной есть повелитель,
В иных руках всегда оно…
А потому – не прогадать бы,
Охулку на руку не взять…
Усобица – она не свадьба,
Да и епископ в ней не зять…


Олег Святославич Курский
и княгиня Мария Черниговская

1
…Олег пришёл из Курска в сроки,
С дружиной курской прискакал;
Не помешал им снег глубокий,
Мороз им в том не помешал.
Олегу тридцать. Он прекрасен
В своём наряде боевом.
Он ликом светел, в мыслях ясен;
И стать, и удаль – всё при нём.
Вот в храм спешит ко гробу витязь,
Целует хладное чело.
   – Довольно, князь, ещё проститесь, –
Торопит мачеха его, –
Сейчас важнее стол и вече,
Чтоб с града смог присягу взять…
   – Но, матушка, еще не вечер,
Чего с присягой поспешать?
   – Я матушка своим лишь чадам, –
Княгиня молвила тут зло, –
Княженье это всем нам надо,
Чтобы другим не повезло.
Ты думаешь, никто не алчет
У нас забрать сей сладкий кус?!.
Тогда я вижу, милый мальчик,
Напрасно свой покинул Курск…
Напрасно ты спешил с дружиной,
Коней напрасно бил в снегах…
А я считала тебя сыном,
Всегда готовым на врага, –
С издевкой молвила княгиня,
За стол радея и за род, –
Иль мне, как сказано в былинах,
Самой всем делать укорот
И провожать всех от ворот…
Но я всё ж жёнка, а не воин,
Я в сарафане, не в портках,
И облик мой не так искроен,
Чтобы сражаться на мечах.
К тому же годы… Их немало…
Сил не дают, а лишь берут…
А раньше ведь не раз бывало,
Что бронь я ратну одевала
И обок с князем вновь скакала,
Забыв про сон и про уют.
И стрелы метко я метала,
И меч из рук не выпускала –
Враги то помнят. Я не вру.
Знаком, знаком мне ратный труд.
Опять: о вас не забывала
Ни ввечеру, ни поутру…
   – Но, матушка, я не пойму…
   – Не дрейфь, мой мальчик.
                Будь героем
Или сейчас навек прощай!
Стола ты лучшего достоин,
Чем курский маленький очаг.
К тому ж о братьях думать надо
Ни где-нибудь, а тут, сейчас…
Столов своих ждут оба брата,
И вся надежда их на нас.
Иль думаешь: мне это в радость –
У гроба думать о делах…
Пойми, Олег! Тут не бравада,
А за тебя и деток страх!
   – Но, матушка, –
                привстав с колена,
Олег конфузливо сказал, –
С чего испуг? Отколь измена?
Откуда страх в речах, в глазах?
Дай мне хоть час побыть у гроба,
Пока не принял склеп сей прах.
   – Откуда страх? Мы знаем оба:
Из Северской земли тот страх.
   – С чего бояться братьев, право,
Двоюродные – не враги…
   – Да, были… Но престол по праву
Теперь ведь их… Так сбереги
Его себе и младшим братьям –
Двоюродным не дай забрать…
Или, клянусь я пред распятьем,
Предам тебя, твой род проклятьям!
   – Княгиня, – рёк Олег, –  опять…
   – Я не княгиня ныне – Мать!
А мать – она же ведь орлица,
Когда о детях речь идёт!
Она же львица и тигрица…
Не пожалеет свой живот,
Чтоб счастья для детей добиться.
Тем существует, тем живёт!
   – Княгиня!
            Ну, зачем проклятья?!.
К чему у гроба весь скандал?!
Усобицы ведь не для братьев…
К тому ль отец нас призывал?!.
   – Отец… Супруг…
                Всё это верно…
Усобиц князь мой не желал,
Так как испил их полной мерой
И полной мерой их познал,
А потому он эту скверну
Всегда, как мог, от дома гнал.
   – Тогда к чему вся эта злоба,
К чему тревожить нам народ?
   – Но речь сегодня, знаем оба,
Не об усобицах идёт…
Речь о Чернигове у гроба…
Какой в нём княжить будет род!
   – Конечно, наш…
                Не станут братья
Двоюродные нас теснить.
К чему зимой идти им ратью –
Весною проще стол добыть…
Ну, а пока…
   – Пока же, княже, –
Княгиня вздёрнула главой, –
Я слышу речь не мужа даже,
А лишь юнца тут предо мной…
И слышать речь мне эту странно,
А, главное ведь, от кого…
От князя, мужа… О, осанна!
Да ждала ль я, мой Бог, того?!.
Напрасно что ли клятву брала,
С бояр я здесь… Сей ход не прост…
Ужели мало я страдала,
Чтоб это всё коту под хвост?..
   – Ах, матушка…
                К чему все речи?
Ужель стола я не хочу?!.
Хочу, хочу! Но в братьях сечи
Я никогда не допущу.
Не стоит стол любой (княженье)
Во братьях смуты и крови,
Большого ль, малого ль сраженья…
В них только будет пораженье –
Не будет славы и любви…
По крайней мере, я уж первым
Из ножен не достану меч, –
Довольно твёрдо, хоть и нервно
Был вынужден Олег изречь.
   – Так вот какого, князь,
                ты мненья!
Вот каковы слова твои!
   – Да, такова уж точка зренья
И мысли таковы мои.
   – Ах, князь,
             не место тут сомненьям,
К добру не приведут они, –
Княгиня продолжала гневно
Держаться замыслов своих. –
Я знаю, как суров ты в ратях,
Как бил ты половцев, иных…
О, князь, подумай-ка о братьях:
Не о двоюродных – родных!
Я не прошу ведь много… Надо
Лишь защитить свой дом, очаг.
Побольше твёрдости во взгляде,
Побольше твердости в речах!
Я постоянно буду рядом,
Не отступлю я ни на шаг.
   – Ну, хорошо, –
                Олег ответил, –
Чего нам спорить о пустом:
Под Богом все на этом свете,
Как, может, также и на том…
Что Бог решит – никто не знает,
Но поспешу, как хочешь ты,
А то, смотрю, уже смеркает –
Чего же ждать нам темноты…
   – Спеши, наш князь, –
                перекрестила
Княгиня пасынка, – спеши!
И пусть свершится Божья милость,
Пусть камень упадёт с души.
«Эх, знать бы вам, как истомилась,
И сколько слёз моих излилось,
Как тяжело на свете жить», –
Промолвила она в тиши.

                2
Олег во град –
              и к стенам с марша…
Но хоть успел – всё ж опоздал:
Князь северский
               (в роду он старший)
У градских врат уже стоял.
Не зря епископ так лукавил,
Не зря же с клятвою мудрил:
Его посланец весть доставил,
Что в бозе Святослав почил.
Что скарбницы и все палаты
Полным-полны давно добра,
Что ломятся они от злата,
От жемчугов и серебра.
Что поспешать с дружиной надо –
Иначе счастья не видать –
И город у меньшого брата
Необходимо отобрать…
Так выпустил на свет он джина –
Перед Черниговом предстал
Князь северский
                с большой дружиной
В меха одетую и сталь.
Звенел булат, скрипели сани
И по слежавшимся снегам
На знатной скорости бежали;
Волы мычали, кони ржали,
Кричали люди – шум и гам.
И хоть на слом не шла дружина,
Походный обустроив стан,
Её присутствие – кручина,
Зубная боль для христиан.
Причем для всех:
                как тех, что в граде
На стенах крепостных стоял,
Так и для тех, кто уж к осаде
От поля к граду подступал.
Князь северский,
                строптивый нравом,
(Каких, ещё нам поискать)
Здесь действовал довольно здраво,
Он больше напирал на право,
Хотя держал готовой рать.
Пришлось по Святославу страву
Княгине впопыхах справлять.
И было то не по уставу –
Смутила всех княгиня-мать.

 
Измена епископа Антония

1
   – Как мыслишь, воевода,
                сдюжим? –
Ратмира вопрошал Олег,
Смотря на то, как в поле кружит
С лихими всадниками снег.
   – Конечно, княже. Эти стены
Никто не брал спокон веков.
Все сдюжим. Не было б измены…
Ответ тебе, мой князь, таков…
   – Отколь измена, воевода?
Дружина что ли не верна?
Или волненья средь народа?
Но ведь замятня не слышна…
   – Верна тебе дружина, княже,
Княгиню любит наш народ…
   – Тогда же в чем рука тут вражья?
Где корень всех твоих забот?
   – Она в епископе. Антоний
Переметнулся в вражий стан…
А в нём – ущерб всей обороне,
И в нём – измены всей дурман.
Вчера раскрылся сей обман.
   – Не может быть…
                Ведь клялся: склонит
Князей он северских на мир…
Что честь княгини не уронит…
   – Прехитрый грек
                наш поп Антоний,
И злато у него – кумир!
Седмицы не пройдёт,
                как с звонниц
К себе он призовёт весь клир,
И в дырах станет оборона,
Иль оборона вся из дыр…
Ведь, княже, понимать тут надо
(Хотим того иль не хотим)
За пастырем уйдёт всё стадо,
Растает тихо, словно дым…
   – А что княгиня? Знает, нет ли?
   – Да знает. И, клеймя, клянёт!
   – Да, приготовил поп нам петлю…
   – Набросил уж на выю мот.
   – И что же делать, воевода? –
Олег в смущении спросил.
   – Решить бы дело всё походом,
Пока у нас хватает сил…
Пока за нас сама природа…
   – Но ляжет множество народу…
   – К крови не привыкать Руси!
   – Нет! Нет! Ратмир!
                Такой ценою
Престол я не желаю брать.
И пусть смеются надо мною,
Но первым не начну я рать!
Не алчу я кровавой ссоры,
Ведь кровь родная не вино…
   – Тогда начни переговоры,
Иного просто не дано…
   – Ну, что ж…
Отдамся воле Бога,
Без ней – и волос не падёт, –
Решил Олег, томясь тревогой
И неизвестностью, что ждёт.
И как княгиня не серчала,
Переговорам дан был ход.
Пусть нелегко всегда начало –
Зато потом наоборот.


Олег Курский уступает Чернигов
двоюродным братьям Всеволодовичам

1
…Олег стол отдал Святославу
И в Новград Северский ушёл,
Он не обрёл тут, право, славы,
Зато тягчайшего из зол –
Усобицы – не приобрёл.
Другой не стало укоризны:
Чтоб закрепить меж братьев мир,
По князю умершему тризна
Была великой. И тот пир
Запомнился в Руси по праву,
Как вышедший досель скандал:
Ведь мёртвый Святослав державу
Живому отдал Святославу,
Чего никто не ожидал.
…В накладе не была княгиня:
Подумали князья о ней –
Она Чернигов не покинет
До лет свои конца и дней.
Пусть не пылает к ней любовью
Князь Святослав, хотя простил,
Что не «испачкала» всех кровью
В тех отношеньях непростых.
Самой решать судьбу ей вдовью:
В хоромах жить иль – в монастырь –
Такая вот теперь псалтырь…
Мария выбрала хоромы,
Пусть и не княжьи, поскромней…
Зато опять как будто дома,
Где всё так мило и знакомо:
И град, и торг, и вид к Десне.
Теперь она не столь капризна,
Как то при княжестве была,
Но, тем не менее, публично
Епископа всё ж прокляла.
Живою стала укоризной –
Такие ныне вот дела.
Антоний, проклятый княгиней,
Не долго праздновал триумф…
Не прокричит ещё петух,
Как он епархию покинет
И на чужбине где-то сгинет
Да так, что разве только слух
О нём останется отныне.

2
…Была Олегу всё ж досада,
Докука мерзкая, печаль:
Сначала дело шло как надо,
Когда столы делили с братом,
И Святослав тут обещал,
Что, взяв Чернигов,
                он в награду
Уделы выделит всем братьям,
Но только слово не сдержал,
Хотя и клялся на распятье.
Случается такое. Жаль…
Пришлось Олегу те уделы
На Северской земле искать.
Вот он за дело взялся смело,
И разрешилось это дело:
Нашел, что братьям
                меньшим дать.

…Высокий холм, на нём детинец…
Вон роща дальняя в снегах…
Поля в снегах… в снегах долины…
Под снегом спрятались луга…
И лишь тропинки, как морщинки,
Едва заметны там и тут…
Привычные встают картинки
Земли, что Русскою зовут.


ПРИМЕЧАНИЯ

Агафья – княгиня черниговская Агафья Мстиславна (? – после 1146), дочь Мстислава Владимировича Великого; с 1116 г. супруга Всеволода Ольговича. Мать Святослава, Ярослава и Звениславы – племянников Святослава Ольговича Курского.
Антоний – реальное историческое лицо, епископ черниговский, годы жизни неизвестны, так  как последнее упоминание о нем относится к 1168 году, когда он был изгнан черниговским князем Святославом Всеволодовичем из Чернигова в Киев. Русскими летописцами характеризуется как любитель вкусно поесть и сладко выпить, а еще как коварный и хитрый человек, клятвопреступник.
Архонтисса – правительница; от греческого архонт – правитель, высшее должностное лицо в греческих городах-полисах.
Берегиня – в данном случае хранительница.
Берладник – прозвище князя-изгоя из Галицкой земли Ивана Ростиславича Звенигородского (? – 1162) по городу Берладу на юге Галицкого княжества. То союзник, то противник Святослава Ольговича. Авантюрист и разбойник.
Блеск клинков харалужных – блеск булатных клинков.
Бортник – ремесленник по добыче меда диких пчёл из бортей.
Бочар – мастер по изготовлению бочек и других деревянных емкостей.
Боян – легендарный певец-сказитель.
Бродник – то же, что и охотник; в более позднее время – казак.
Вассал – феодал-землевладелец, зависимый от более могущественного феодала, сюзерена.
Векши, куны – белки и куницы; а также денежные единицы Древней Руси (наравне с ногатами и гривнами).
Весь – село; вервь – община.
Ветрило – парус у древних славян.
Вира – денежный штраф в пользу князя за убийство.
Владимир Мономах – Владимир Всеволодович Мономах (1053 – 19.05.1125), сын Всеволода Ярославича и византийской царевны Анны Константиновны (? – 1067), внук Ярослава Мудрого (978 – 1054). Великий князь киевский с 1113 по 1125 гг., двоюродный дядя Святославу Ольговичу Курскому.
Всеволод – Всеволод Ольгович (Олегович) (после 1181 – 1.08.1146), старший сын Олега Святославича (Гориславича) Тмутараканского и Черниговского (? – 18.08.1115), родоначальника клана Ольговичей; внук Святослава Ярославича (1027 – 1176), правнук Ярослава Мудрого (978 – 1054). Князь черниговский с 1127 г. и великий киевский с 1.03.1139 по 1.08.1146 гг. Брат Глеба, Святослава и Игоря.
Всеволод Мстиславич – князь новгородский Всеволод Мстиславич (? –1138), по-видимому, старший сын Мстислава Владимировича Великого и Кристины, дочери шведского короля. В 1136 г. был обвинен новгородским вечем по 5 пунктам, лишен княжеского стола и взят под стражу до прибытия в Новгород Святослава Ольговича.
Вторым Родосским стал колоссом – в данном случае поэтическая метафора. В истинном значении Родосский колосс – это огромная бронзовая скульптура древнегреческого бога солнца – Гелиоса, воздвигнутая на острове Родос, которой этот остров и был знаменит. Разрушена в 227 г. до новой эры.
Вуй – дядя по матери.
Выя – шея.
Вятичи – сохранившееся до 12 в. название земель, на которых располагался восточнославянский племенной союз вятичей. Данная территория с ее городами входила в Черниговское княжество. Позднее тут образуются Брянское, Карачевское, Козельское и др. княжества и уделы.
Вячеслав – Вячеслав Владимирович (1083 – 1154), 6-ой сын Владимира Мономаха, князь муромский, смоленский, туровский, переяславский, вышегородский и великий князь киевский в 1139, 1150, 1151-1154 гг.
Глеб – князь курский Глеб Ольгович (Олегович) (после 1082 – осень 1138), по всей видимости, второй сын Олега Святославича и княгини Феофании Музалон, брат Всеволода, Святослава и Игоря. На Курском княжестве находился с 1136 по 1138 гг., по хронологии – 3-й курский удельный князь. Умер в Курске. Место его погребения неизвестно.
Глеб Юрьевич – князь Глеб Юрьевич (? – 1171/72), сын Юрия Владимировича Долгорукого с конца 1147 по 1148 гг. княжил на курском столе, а также был князем переяславским и великим князем киевским (в конце жизни и по приходи Андрея Боголюбского). Союзник Святослава Ольговича. Дочь Глеба Юрьевича Ольга Глебовна стала женой сына Святослава Ольговича – Всеволода Буй-Тура.
Гнусаво Лазаря поёт – просит милостыню.
Горыня с Марой – в древнеславянской мифологии божества или духи – вестники горя и смерти.
Грай – шум.
Гридница – а также гридня, гридницкая – большое помещение в княжеском тереме или же в детинце, в котором собирались или же жили княжеские воины-телохранители – гридни.
Давыд (Давид) – князь черниговский Давыд Святославич (? – 1123), сын Святослава Ярославича и старший брат Олега Святославича. Летописцами характеризуется как тихий, покладистый князь.
Дажьбожьи внуки – с древних, по-видимому, ещё арийских времен, славяне считали себя потомками, детьми и внуками богов, в том числе бога света, солнца, одного из воплощений бога рода Сварога. Отсюда и «дети Сварога Велеса, Перуна». См. «Слово о полку Игореве».
Догода – в славянской мифологии бог весны.
Дымы сторож – сигнальные дымы, пускаемые специальными воинами – сторожей (воинскими заставами), предупреждающие население русских княжеств о нападении степняков (половцев).
Замятня, а также котора – смута, междоусобица.
За нас Перун, за нас и Лед – бога-громовержца Перуна древние славяне считали своим небесным покровителем, защищающим их от врагов; Лед – бог-покровитель воинских командиров в славянской мифологии. Его символическим изображением являлся меч.
Зевана – в славянской мифологии богиня охоты.
Зимерзла – в славянской мифологии богиня зимы.
Зимстерла – в славянской мифологии богиня весны, изгоняющая зиму.
Живот – в данном случае жизнь.
Иван Юрьевич – сын Юрия Владимировича Суздальского (Долгорукого) (? – 24.02.1147). В 1147 г. был удельным курским князем.
Игорь – Игорь Ольгович (Олегович) (1095 – 19.09.1147),  по всей вероятности самый младший сын Олега Святославича и его второй супруги половчанки Анны Осолуковны и, соответственно, младший брат Всеволода, Глеба и Святослава. У некоторых историков называется князем северским. На киевском великом столе был с 1 по 13 августа 1146 г. Изгнан с киевского престола Изяславом Мстиславичем и пленен им 17 августа 1146 г. После чего находился под стражей в монастырях, где и принял иноческий сан. Убит киевлянами 19 сентября 1147 г. по решению веча. Вошел в фольклор как герой поговорки: «Один сверчок тьму тараканов победил». Причиной тому стало необдуманное высказывание Игоря, назвавшего Изяслава Мстиславича сверчком запечным перед сражением, которое им затем было проиграно. Так как Игорь был из рода Олега Тмутараканского – отсюда и тьма тараканов. А в итоге «сверчок тьму тараканов победил». В.Н. Татищев характеризовал его как книгочей и любителя церковного пения.
Изяслав –  Изяслав Мстиславич (1097 – 13.11.1154), по всей видимости, второй сын Мстислава Владимировича Великого (1076 – 1132) и Кристины (Христины) (? – 18.01.1121), дочери шведского короля Инге Стейнкельсона. Внук Владимира Мономаха. Правнук Всеволода Ярославича, праправнук Ярослава Мудрого. Второй удельный князь курский (1125 – 1129), князь волынский, переяславский и великий князь киевский с 13 августа 1146 г. по 13 ноября 1154 (правда, с двумя перерывами). Шурин князьям Ольговичам по сестре Агафьи и кровный враг Святослава Ольговича.
Иларион – первый русский митрополит, избранный в 1051 г. по приказу Ярослава Мудрого из его личных духовников синклитом русских епископов без одобрения константинопольского патриарха. Автор «Слова о законе и благодати» – древнерусского памятника литературы. На митрополичьей кафедре находился до 1054 г. Даты рождения и смерти неизвестны. Есть версия, что после смерти Ярослава Мудрого он ушел в Печерский монастырь и был там под именем игумена Никона, умершего в 1088 г.
И пусть молчит пока что Лира – ей с Марсом трудно вместе быть – Лира – древний музыкальный инструмент, а в пере   носном смысле муза поэзии; Марс – в древнеримской мифологии бог войны. Отсюда трудно совместить лирику и войну.
Карна с Желей – в древнеславянской мифологии божества или духи – вестники кары, печали и жалости, горя и беды.
Киот – шкафчик для икон.
Климент – Клим или Климент Смолятич (7 – после 1164), второй русский митрополит, избранный по приказу великого князя Изяслава Мстиславича в 1147 г. В 1149 г. с приходом на великое княжение Юрия Долгорукого лишен митрополичьей кафедры и изгнан во Владимир-Волынский. В летописях характеризуется как ученый человек, книгочей и писатель.
Кмети – воины из простонародья, не являющиеся воинами старшей и младшей княжеской дружины (бояр и княжьих отроков).
Княжич Андрей – Андрей Юрьевич (Георгиевич) Боголюбский (1110 – 29.06.1174), сын Юрия Владимировича Долгорукого и половчанки Анны Аеповны, великий князь владимирский. Его свадьба состоялась по разным данным (28 марта или 28 июня) 1147 г. в вотчине боярина Кучки на Москве-реке, что явилось первым упоминанием Москвы. Во время этой свадьбы были помолвлены старший сын Святослава Ольговича и дочь Юрия Владимировича Суздальского (по-видимому, Елена), свадьба которых состоялась в 1150 г.
Князь в одеждах черных – довольно распространенная практика в княжеской среде Средневековой Руси перед смертью принимать схиму, то есть монашеский чин, чем как бы очищались от прошлых грехов. Соответственно и одежды уже одевали темные, присущие монахам.
Князь курский Изяслав – Изяслав Владимирович (1078 – 6.09.1096), второй сын Владимира Мономаха (1053 – 19.05.1125) и английской принцессы Гиты (Гиды) Гарольдовны (? – 1097), племянник и крестник Олега Святославича и троюродный брат его сыновьям. Считается первым удельным курским князем.
Князь Андрей – Андрей Владимирович Добрый (1102 – 1141), младший сын Владимира Мономаха, князь туровский и переяславский. Известен по летописям своим гордым ответом Ольговичам: «мой отец и дед княжили в Переяславле, а не в Курске; и я буду здесь княжить. А если вы захотели мой удел, то приходите и убейте меня…». В сражении за Переяславль победа осталась на стороне кн. Андрея.
Князь северский – здесь речь идет о Святославе Всеволодовиче, племяннике Святослава Ольговича, находившемся на северском столе с 1158 года, после того, как Святослав Ольгович стал черниговским князем.
Ковуи – тюркоязычные кочевнические племена, родственные половцам, поселившиеся для оседлого образа жизни по верхнему Посулью, признававшие над собой власть черниговских князей.
Кормило – старинное название руля судна; довольно часто употребляется в переносном значении: у кормила власти, отсюда – кормчий.
Коснятко – в другой транскрипции Коснячко, северский или же черниговский боярин, историческая личность.
Котора – смута, вражда, междоусобие.
Купало – в славянской мифологии бог летнего солнца, плодов, цветов, купания, который через Мерцану – богиню утренней зари – принимает эстафету от Ярилы; праздник летнего солнцестояния.
Купцы халдейские – купцы-евреи; халдеи – в древности одно из семитских племен.
Лалы – драгоценные камни.
Лада – в славянской мифологии богиня красоты, вестница любви и супружества; её род – это четверо её детей: Леля – аналог Амура и Купидона, бог любви; Полеля – покровитель брака; Дид (дито) – покровитель супружеской жизни, которая никогда не должна ослабевать и стариться; Дидилия – покровительница благополучных родов.
Лепота – красота.
Лукоморье – Приазовье. Половцы от ареала их обитания делились на приднепровских, лукоморских, то есть приазовских, донских и т.д.
Мария – княгиня Мария Петриловна (? – 1166), вторая супруга Святослава Ольговича, овдовевшая дочь новгородского посадника Петрилы. Венчана со Святославом в 1137 г. собственным попом (духовником) вопреки воли епископа новгородского Нифонта. Что стало с этого времени с первой супругой Святослава половчанкой Аеповной – неизвестно.
Мерцана – в славянской мифологии богиня утренней зари, которая выводит на небо солнце – Ярилу (а также Световида, Корша, Коло, Сурью, Хорса, Купало). Известна также как Заря-Заряница.
Мот – петля.
Мстислав – Мстислав Владимирович (Великий) (1076 – 1132), старший сын Владимира Мономаха, князь новгородский, ростовский, белгородский, вышгородский, а с 1125 г. и великий князь киевский.
Мытник – в Древней и Средневековой Руси то же самое административное лицо как библейский мытарь – сборщик торговых пошлин, налогов. Мыт или мыто – пошлина упразднена Торговым уставом 1653 г.
На слом – в описываемый период в русском языке еще не было слов «атака», «штурм», пришедших их французского и немецкого языков, поэтому слово «слом» и обозначало эти понятия.
Новоград – Новгород-Северский, который в летописях также назывался Новгородком и Новоградком.
Одр – ложе, постель.
Олег – Олег Святославич (около 1055 – 18.08.1115), князь Тмутараканский и Черниговский, сын Святослава Ярославича (1027 – 27.12.1076) и Оды, сестры епископа Бурхарда Трирского; внук Ярослава Мудрого. Отец Всеволода, Глеба, Святослава и Игоря.
Олег Северский – Олег Святославич Северский ( около 1133 – 1180) , старший сын Святослава Ольговича и его первой супруги половчанки Аеповны, был удельным курским князем с 1158/59 по 1164 гг., с 1164 по 1180 гг. княжил в Новгороде-Северском.
Олега первая княгиня – Феофания Музалон (Музалонис), греческая (византийская) аристократка с острова Родос. Годы жизни неизвестны, хотя в некоторых источниках датой ее смерти указывается 1094 г. Её брак с Олегом Святославичем состоялся в начале 80-х годов. Олег Тмутараканский в 1079 г. был схвачен в Тмутаракани купцами-иудеями и хазарами и в качестве пленника был доставлен в Византию. По приказу византийского императора Никифора Вотаниата был сослан в Эгейское море на знаменитый в античные времена остров Родос. На Русь возвратился в 1083 г. при императоре Алексее Комнине. Не исключено, что Феофания принадлежала к тому же роду, что и патриарх константинопольский с 1147 по 1151 гг. Никола Музалон. В раке с Феофанией рождены старшие сыновья Олега – Всеволод и Глеб.
Ольгова могила – предместье Киева – Ольжичи, где по преданию находится могила Олега Вещего.
Осолук – половецкий хан, орда которого занимала степи Приазовья (Лукоморья). Дочь Осолука (по некоторым данным Анна), вторая супруга (по-видимому, с 1090 г.) князя Олега и родила Святослава и Игоря.
Пернач – одно из названий ударно-дробильного оружия; со временем трансформировалось в парадное оружие и стало знаком власти атаманов у казаков.
Пётр Ильин – черниговский боярин и воевода, служивший Святослава Ольговичу и его отцу, умер в 1147 г., прожив более 90 лет.
Печальный звон плывет от Спаса – в данном случае имеется в виду звон колоколов Спасо-Преображенского собора, строительство которого было начато в 1030 г. Мстиславом Владимировичем, братом Ярослава Мудрого.
Племянником своим забыт я – подразумевается племянник Святослава Ольговича, Святослав Всеволодович (? – 1194), сын Всеволода Ольговича и Агафьи Мстиславны, перешедший на сторону своего вуя – дяди по матери Изяслава Мстиславича.
Повести на слом – повести на штурм.
Позвизд – в славянской мифологии бог бурь и непогод.
Поле – в данном случае Половецкое поле. Полем называлось и ратное поле.
Половцы –  тюркоязычный кочевой народ (кипчаки). По некоторым версиям свое название получили от цвета волос, похожих на полову – мякину.
Потомки Ольговы (Ольговичи) – так назывались потомки черниговского и тмутараканского князя Олега Святославича в отличие от потомков Владимира Мономаха – Мономашичей.
Ратск – условное название города на реке Рать (по аналогии с Курском), где в настоящее время находится археологический комплекс Бесединское городище. Еще этот город называют Ратно.
Ратша и Тудор – исторические личности, представители князя Всеволода Ольговича, судьи.
Русалий день – 21 мая.
Ряд церковный – летописями засвидетельствован факт законотворческой деятельности в Новгороде князя Святослава Ольговича, известный в истории отечественного государства и права как «Устав новгородского князя Святослава Ольговича».
Саки – древние кочевые племена, которых некоторые ученые считают прапредками славян.
Сварог – в славянской мифологии бог-создатель неба – сварги, прародитель славян, их небесный покровитель; старший бог в пантеоне языческих богов Древней Руси.
Сватовство Святослава Ольговича и Юрия Владимировича происходило 12 января 1108 г. на берегу реки Хорол. Присутствовали ли там сами «женихи» – неизвестно.
С времен убийцы Святополка – речь идёт о Святополке Окаянном (980 – 1019), приемном сыне сыне Владимира Святославича Красное Солнышко, запятнявшем себя убийствами братьев Глеба, Бориса и Святослава. Чтобы удержаться на киевском престоле, приводил на Русь полки поляков.
Святослав – князь Святослав Ольгович (Олегович) (ок. 1093 – 15.02. 1164), сын Олега Святославича (Гориславича) Тмутараканского и Черниговского (? – 18.08.1115), родоначальника клана Ольговичей; внук Святослава Ярославича (1027 – 1176), правнук Ярослава Мудрого (978 – 1054); князь новгородский (1136-1138, 1139-1140, 1141), курский (1138-1146, 1149-1158), северский (1141-1159), черниговский (1159-1164).
Святополк – князь Святополк Изяславич (1050 – 1113), сын Изяслава Ярославича (1024 – 1078) и внук Ярослава Мудрого. Олегу Святославичу и Владимиру Мономаху он доводился двоюродным братом. Летописцами и историками характеризуется как завистливый, коварный и мстительный человек.
Семь – старинное название реки Сейм; отсюда Посемье вместо Посеймья. Существует несколько версий образования гидронима: от вбирания в себя семи рек до названия в честь древнеславянского божества Сема – покровителя дома, домашнего очага и всех его обитателей.
Слава – в общепринятом современном понятии это почётная известность как свидетельство всеобщего уважения. В древнеславянской мифологии имелось понятие Птица Сва или Птица Слава – небесное божество духа, покровительница славянских родов, что по мнению некоторых авторов и послужило определению славянского этноса – людей, славящих богов, любящих славу.
Скорняк – мастер по работе с кожей.
Содом с Гоморрой – библейские города, символизирующие падение нравственных устоев, хаос, беспорядок.
Сосватал сына он удачно да замуж выдал одну дочь – здесь подразумевается свадьба дочери Святослава Ольговича (имя неизвестно) и сына смоленского князя Ростислава Мстиславича – Романа – 19 мая 1149 г., а также сватовство сына Олег Святославича и дочери Юрия Долгорукого Елены, свадьба которых состоялась в 1150 г.
Страва – у славян то же, что и тризна, то есть обрядовое пиршество по покойнику.
Стрый – дядя по отцу, сюзерен для племянников.
Супой – река Супой в летописях упоминается многократно. В 1136 г. на реке Супой произошло сражение между Ольговичами и Мономашичами. Победу одержали Ольговичи. И с этого времени города Посеймья, в том числе Курск, Рыльск, Путивль и др. отошли от Переяславского княжества к Черниговскому, став его уделами.
Сыны Давыда – имеются ввиду сыновья князя Давыда Ольговича Черниговского Владимир (? – 1151) и Изяслав (? – 6.03.1161), двоюродные братья Святослава Ольговича Курского.
Тризна – ритуальный обряд и пиршество по покойнику у славян.
Турукан и Комос – половецкие ханы из рода Осолука или Аепы, дядья Святослава Ольговича по матери. Исторические личности.
Улеб – историческая личность, киевский тысяцкий.
Урок – в данном случае узаконенная князем норма натурального платежа.
Хазары – древний тюркоязычный народ, появившийся в Европе в 4-ом веке после гуннского нашествия. В 7-ом веке был образован Хазарский каганат – раннефеодальное государство на территории Северного Кавказа, Приазовья, Крыма. Верхушка каганата приняла иудейскую веру. Каганат был разит русским князем Святославом Игоревичем во второй половине 10-го века, но значительная часть этого народа оставалась на территории Тмутараканского княжества еще длительное время.
Халандия – греческое торговое судно.
Шварн – переяславский или киевский боярин, воевода великого князя Изяслава Мстиславича. Историческая личность.
Шурин – брат жены. В данном случае имеется в виду брат Агафьи Мстиславны Изяслав Мстиславич.
Юрий-брат – Юрий Владимирович (Долгорукий) (1090 – 15.05.1157), возможно, 7-ой сын Владимира Мономаха, доводился Святославу Ольговичу троюродным братом и союзником в борьбе с Изяславом Мстиславичем и другими Мономашичами. Князь суздальский, переяславский и великий князь киевский (1149-1150, 1151, 1155-1157).
Ярило – в славянской мифологии бог весеннего солнца.
Ярослав – князь Ярослав Святославич Рязанский (? – 1129), самый младший сын Святослава Ярославича, внук Ярослава Мудрого. Соответственно, он младший брат Давыда и Олега Святославичей и родной дядя их сыновьям, в том числе и Святослава Ольговичу. На Черниговском княжестве с 1123 г. (после смерти Давыда Святославича). Изгнан из Чернигова в 1127 г. в Рязань и Муром племянником Всеволодом Ольговичем при поддержке его княгини Агафьи Мстиславны, киевских бояр и некоторых авторитетных представителей церкви.
Ярополк – князь Ярополк Владимирович (1082 – 18.02.1139), сын Владимира Мономаха, великий князь киевский с 1132 по 1139 гг.