Зондерлинг

Повесть


 Человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, — канат над пропастью. В человеке ценно то, что он мост, а не цель.
                Фридрих Ницше

1
Эта история случилась в России в последнем десятилетии 20-го века. В те лихие девяностые трещали и рушились государственные границы, миллионы людей меняли свои убеждения и гражданство, но вплоть до весны 1992-го года ничто не нарушало образа жизни Алексея Романовича Ветлугина — старшего научного сотрудника одного из институтов Новосибирского Академгородка.    
Всё пошло наперекосяк с 19-го апреля. В тот воскресный вечер судьбе было угодно забросить Ветлугина на банкет по случаю защиты кандидатской диссертации одной сотрудницы его давнего хорошего знакомого — Геннадия Михайловича Трегубова.
В банкетном зале царила атмосфера безудержного веселья. Время было голодное, финансирование Института было урезано в разы, но праздничный стол ломился от деликатесов. Шампанское, грузинские вина и коньяк лились рекой, молоденькие сотрудницы лаборатории Трегубова весело выставляли на стол старинные яства — бифштексы, шашлыки из нежной свинины, осетрину в белом соусе. Желудок Ветлугина давно отвык от такой роскоши. Уже после первого бокала шампанского голова его пошла кругом. Откинувшись на спинку стула, он оторопело взирал на невероятное кулинарное изобилие и на разогретые вином и пищей счастливые большей частью молодые женские лица. Время от времени кто-нибудь произносил тост, все хохотали, гоготали и всем видом своим выражали безмерную радость. Всеобщее внимание было обращено на Трегубова и диссертантку, сидевших во главе стола, как жених с невестой на свадьбе.
«Гешка-Гешка, кем ты теперь стал?» — мысленно повторял Ветлугин, глядя на когда-то близкого приятеля. Странно, что нелюдимый Ветлугин любил наблюдать за людьми, но наблюдать незаметно, будто из засады. У него не было чувства принадлежности к этим двуногим, но он испытывал к ним интерес как к доминирующему элементу современной наземной фауны.
Этот Гешка Трегубов родился в каком-то алтайском селе под Бийском в семье простых рабочих зверосовхоза. Сообразительный мальчик успешно учился в скромной местной школе и одновременно постигал основы незамысловатого семейного бизнеса, суть которого сводилась к искусству превращать в товар вынесенную из зоофермы пушнину. В шестнадцать лет Гешка понял, что, если он не вырвется в большой мир, то женится на какой-нибудь доярке и повторит жизненный путь своего отца. Приложив немалые волевые усилия, он поступил в Новосибирский университет.
Знание реальной жизни освобождало Гешку от пустых мечтаний. В университете он неплохо успевал, сочетая учёбу с карьерой комсомольского активиста. Рослый, крепко сбитый, весёлый и сметливый парень имел успех у девушек, чем и воспользовался, обворожив неказистую дочку второго секретаря одного из райкомов Новосибирска. Удачная женитьба открывала путь в штат любого института Городка.
Любезный и исполнительный младший научный сотрудник всем нравился, всем был удобен. Одному достанет мясо для шашлыка, другому — дефицитную книгу, третьему — малодоступную шапку из меха ондатры. Да и Ветлугину Гешка был приятен. Особенно подкупала его ненавязчивая обходительность. Ты ещё в карман за портсигаром лезешь, а он уже зажжённую спичку подносит, ждёт и улыбается. Трегубов одним из первых разглядел творческие способности Ветлугина и перед принятием ответственных решений всегда спрашивал его совета. Правда, после того как Гешка обскакал Ветлугина на карьерной лестнице, их дружба ослабела. Встречаясь в институтских коридорах, они по-прежнему приветливо помахивали друг другу рукой и улыбались, но не так искренне, как прежде, и всякий раз Гешка делал озабоченное лицо и быстро проговаривал что-нибудь вроде: «Спешу, брат! Забот полон рот! Хорошо бы поговорить, однако ж дел невпроворот. Шутка ли, двадцать рыл штата, и за всеми приглядывать надобно».
Приходилось признать, что Гешка оказался очень неплохим организатором. Каким-то чудом он сумел обеспечить свою лабораторию не только прекрасным оборудованием, что, безусловно, похвально, но и весьма качественной, почти роскошной, мебелью. Химические столы он покрыл белейшим и дорогущим тефлоном, а шкафы для реактивов облицевал эффектным чёрным эбонитом. Так же основательно подошёл он и к формированию своего штата, отбирая для себя самых способных выпускников местного университета. И всё-таки, несмотря на блестящую организацию, научные достижения трегубовской лаборатории Ветлугин не мог признать выдающимися.
Как-то раз к Ветлугину подошёл один из самых способных Гешкиных молодцов и попросил прорецензировать его статью. Работа претендовала на открытие, но на деле в ней было допущено несколько серьёзных ошибок и не только технических. Автор «открытия» был взбешён, но Гешка вник в критику Ветлугина и вынужден был признать правоту старого приятеля. Гешка задумался и опечалился, ведь он хотел построить свою карьеру на добротных научных достижениях, именно поэтому он доставал первоклассное оборудование, малодоступные импортные реактивы и лучших кадров. Однако разгромная рецензия Ветлугина яснее ясного говорила, что для настоящих открытий мало денег, связей и способных сотрудников. Нужны ещё люди с нестандартным ходом мыслей.

И вот теперь на этом банкете они встретились. Гешка, поймав на себе изучающий взгляд Ветлугина, порывисто встал, обошёл длинный стол и занял место рядом с бывшим приятелем. «Эх, брат, ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть! — Гешка картинно обнял Ветлугина и даже чмокнул его в небрежно выбритую щёку, а потом повернулся к публике и крикнул через стол диссертантке: — Светлана Фёдоровна, будьте добры, присядьте к нам!»
Это была молодая шатенка, осветлённая под блондинку, длинноногая, миловидная с вытянутыми миндалевидными глазами редкого светло-карего, можно сказать, янтарного цвета. После формального знакомства с Ветлугиным она весело защебетала, играя голосом и мимикой. Говорила, что много слышала об эрудиции Ветлугина и о его проницательности и страшно рада, наконец-то, с ним познакомиться.
Ветлугина уже лет десять никто не хвалил, и он даже забыл об этой форме психологического воздействия. И совершенно зря забыл, ибо вместо того, чтобы пропускать мимо ушей сладкие речи красавицы, он невольно принимал их всерьёз. Дело в том, что Ветлугин при внешней скромности был о себе довольно высокого мнения, правда, институтские власти и большинство сотрудников отнюдь не спешили признать его интеллектуальное и духовное превосходство. Ему оставалось лишь успокаивать себя, бурча под нос: «Поэт! не дорожи любовию народной». Увы, в этом комплексе недооценённости таилась главная слабость Ветлугина — он был плохо защищён от лести. А ведь стоит человеку (даже умному, гордому и независимому), хотя бы на миг единый, потерять бдительность, что называется, зазеваться, как скользкая сладкая лесть тут же вольётся в его подсознание и растворится в нём, посеяв семена невольного расположения к льстецу.
Загремела ритмичная музыка, и Светлана предложила потанцевать. Расслабленный лестью Ветлугин согласился,  хотя не занимался этим видом спорта уже больше тридцати лет. Он встал, Светлана оказалась одного с ним ростом, и он увидел прямо перед собой её яркие змеевидные глаза и улыбающиеся губы, и душа затворника вспыхнула. Девушка смело прижалась к нему всем телом, а руки Ветлугина автоматически сдавили её узкую талию. На какое-то время он даже потерял контроль над собой и погрузился в сладкий мир влечения. Ещё бы чуть-чуть, и он докатился бы, бог знает до чего, но, к счастью, хватило ума остановить начавшееся безумие. Наконец, музыка оборвалась, Ветлугин облегчённо вздохнул и категорически отказался от продолжения игры в танцы.
Гешки  на  прежнем месте уже не было, теперь он сидел за отдельным столиком в обнимку с заместителем директора, выбивая для себя какие-то важные хозяйственные «позиции». Но Светлана не покинула Ветлугина, более того, она села рядом с ним, да так близко, что он явственно  ощутил сладкое давление её упругого  бедра. Ветлугин расслабился, и душа его рухнула в любовный омут. Всё окружающее для него будто размылось, будто ушло из фокуса, в поле зрения остались лишь Светланины глаза и губы. Шум пира мешал разобрать тихие слова девушки, но её мимика передавала главное — он ей нравится. От этой мысли Ветлугин млел и машинально потягивал прекрасное вино, регулярно возникавшее в его бокале. 
Всё кончилось тем, что Гешка со Светланой подвезли опьяневшего Ветлугина к его девятиэтажке, сунули ему в руку непочатую бутылку армянского коньяка, в карман пальто — баночку  красной  икры и пожелали доброй ночи.
Он лёг на диван, помечтал о янтарноглазой Светлане и провалился в блаженное бесчувствие.


2
Проснулся Ветлугин поздно с мутной головой. «Чёрт! — выругался, вспомнив вчерашний вечер. — Как я мог ради такой ерунды потерять весь сегодняшний день?! Слава богу, получил от директора свободный режим, так что идти на работу необязательно». Ветлугин подошёл к окну, и отметил, как живописно выглядят с высоты девятого этажа ажурные жёлто-зелёные облака берёзовых крон, и как призывно сверкают лужи на грязном бетоне. «Господи! Наконец-то кончилось зимнее заточение, и теперь можно куда-нибудь выбросить свои старые кости. Неважно куда, лишь бы подальше от Городка, где безвыездно проторчал долгих полгода». 

Через час он сидел на жёстком сидении вагона электрички и глядел в окно. Стекло было давно не мытым и потому мало прозрачным, но Ветлугин этого не замечал, не замечал он и пейзажа за окном. Время для него будто застыло, и глаза его, настроенные на бесконечность, видели только картины, которые привыкло за последние годы творить его воображение. Чаще всего это были разные варианты громоздкого мультимолекулярного комплекса, который скользил вдоль бесконечной нити ДНК, выискивая на ней совершенно определённые места, чтобы изменить их строение. «Чёрт! — очнувшись, прошептал Ветлугин. — Неужели я обречён до конца дней своих вглядываться в детали молекулярной жизни генов? Ну, нет! Жизнь уже пошла под откос — пора кончать со старыми привычками. Но, как впервые отметил Цицерон,  привычка — вторая натура, а мои привычки уже стали не второй, а первой моей натурой. Как с ними покончишь? Значит, пора браться за создание новых привычек. Какие-то умники сказали, что новую привычку можно создать всего за три недели. Врут те умники, ни разу не видел, чтобы люди даже за годы меняли свою личность — фактически, меняли бы набор своих привычек». Ветлугин резко откинулся на спинку сидения и увидел, что сидит в практически пустом вагоне, ибо немногочисленные пассажиры уже столпились в тамбуре. За окном бесшумно подплывает ветхая бетонная платформа, и появляется краснокирпичное здание с белой облупившейся надписью «Нижнекаменск». Это означало, что он добрался до конечной станции.

Раза два в год (обычно весной и осенью) Ветлугина заносило в этот старинный городок — жалкий, бедный, в основном деревянный, но, на удивление, уютный. От вокзала он отправился на центральную улицу (естественно, Ленина), купил в центральном гастрономе бутылку пива и спустился к реке, быстрой и многоводной, уносящей к Северному океану расплавленные снега, накопленные речным бассейном за долгие шесть месяцев. Ветлугин выбрал возле воды сухое бревно, скинул на него своё поношенное пальтецо, сел, откупорил бутылку и сделал глоток.
Пиво было приятным, он пил, хмелел и неотрывно смотрел на быструю воду. Вода завораживала, и мысли его, увлечённые речным течением, помчались в далёкое прошлое.
Теперь Ветлугин видел перед собой другую реку — ещё быстрее и полноводнее этой — и вдруг вспомнил, как однажды, кажется, в конце девятого класса, он точно так же сидел на речном берегу, но только тогда рядом с ним сидел его школьный товарищ — Сергей Маслов.
— Знаешь, Серёга, — не отрывая глаз от воды, мечтательно говорил юный Ветлугин, — более всего я хотел бы прожить жизнь, оставив по себе яркий след, пусть такой же недолговечный, как у метеора, но зато слепящий, звёздный.
— Эх, Лёха-Лёха! — покачал головой приятель. — Нам уже школу скоро кончать, а ты всё мечтаешь, и мечты твои какие-то невзрослые, как у какого-нибудь литературного героя эпохи романтизма. Уже 56-ой на дворе, а ты повторяешь слова, осмеянные классиками ещё лет сто назад.
— Каюсь, — согласился юный Ветлугин, — я романтик и мечтатель. Так уж, видно, мне на роду написано. Мне кажется, что если я вырву из своей души занозу идеализма, то тут же погибну как личность. Понимаешь, Серёга, я не хочу и, наверное, уже не смогу жить, как все, ковыряясь в пыли и грязи быта. А кстати, кто, по-твоему, осмеял романтические мечтания сто лет назад?
— Да взять хотя бы поэта Некрасова. Ты же знаешь его пророческие слова: «Суждены нам благие порывы, но свершить ничего не дано».
— Так и думал, что и ты вспомнишь эту тягомотину, — брезгливо произнёс Ветлугин. — Ею меня мать регулярно изводит. Правда, до конца всю фразу она обычно не договаривает. Лишь произносит: «Суждены нам благие порывы...» — а потом вздыхает и замолкает. Мне кажется, молча, она вспоминает себя в молодости и печальные судьбы своих честолюбивых друзей, большей частью погибших на войне. Вспоминает, как её выжившие сверстники вступили в неравный бой с грязной и неподатливой реальностью, как привыкли к ней и как вдруг обнаружили, что их время на Земле вышло.
— Вот видишь, Лёха, — продолжал Серёга, — все пожившие люди смеются над такими порывами, считая их просто глупостью. Ведь пожившие люди умнее нас молодых.  Дядя Саша — родной брат моей матери, который, как ты знаешь, всю войну прошагал и многое повидал — так вот он на днях мне выдал: «Эх, Серёга-Серёга, гляжу я на тебя и, быват, даже завидую твоей молодости, хотя, по сути, стоит ли завидовать мальцу желторотому. Представляю, сколько дров ты наломашь, пока не поймёшь, что в мире можно полагаться только на себя. Запомни, племяш, никогда не доверяй друзьям. Обманут, обставят и ноги об тебя вытрут». — «Все?» — спрашиваю его. — «Все как один, и близкие, и закадычные, — сказал дядя Саша. Но особенно опасайся баб». Я хотел было возразить, а он вдруг разволновался и заорал на меня: «Да ты доживи хотя б до тридцати и тогда увишь, что в каждом твоём друге сидит завистник, а по сути, самый что ни на есть твой враг!»
— Человек человеку волк! — засмеялся юный Ветлугин.
— А ты думал: «Человек человеку — друг, товарищ и брат», — съязвил Сергей.
Ветлугин даже растерялся.
— Ты же знаешь, я не сторонник благостных советских лозунгов, но всё-таки мне трудно поверить, что мы с тобой вовсе и не друзья, и что под покровом нашей дружбы прячется враждебность, о которой мы даже не догадываемся. Ведь у нас с тобой, Серёга, все интересы общие. Мы оба любим эту страну, оба любим историю и физику. Оба прочли одни и те же книжки, и даже мечты наши не сильно различаются.
Тогда, Серёга привёл убийственный аргумент.
— А ты знаешь народную песню «Среди долины ровныя»?
— Слышал, — сказал Ветлугин.
— А ты обратил внимание на слова: «Все други, все приятели до чёрного лишь дня».
Ветлугин усмехнулся:
— Мысль автора песни без достаточных оснований претендует на всеобщность. Замени слово «все» на слово «многие» и тогда я с ним, может быть, и соглашусь.
— Эта песня народная, а народ всегда прав, потому и говорится, что из песни слова не выкинешь. — Видя скептическую усмешку приятеля, Серёга добавил: — Так говорят потому, что народная песня, пройдя за сотни лет сквозь души сотен тысяч людей, удержала лишь верные слова».

В этой точке поток мыслей Ветлугина прервался.  Вспомнив этот разговор из далёкой юности, Ветлугин подумал: «Удивительно, но Серёгин дядя Саша, был недалёк от истины. Спустя долгие годы, врагами мы с Серёгой, слава богу, не стали, но в убеждениях своих разошлись весьма капитально. Никак не пойму, как Серёгу угораздило удариться в православие? Удивительно, что с началом Горбачёвской Перестройки, и у него в голове перестройка пошла. Написал мне письмо, что всем нам партийные власти врали по-чёрному, дескать, истину Христову от нас скрывали. Я отписал ему, что свои атеистические убеждения менять не собираюсь, тогда он прислал мне целый ящик книг, доказывающих божественность Иисуса Христа и абсолютную истинность его вероучения. Но я даже читать те книги не стал, тогда Серёга изругал меня последними словами и, обхохочешься, в итоге он на полном серьёзе меня проклял!»
 
Ветлугин оторвал глаза от воды и увидел прямо перед собой золотисто-жёлтые корзиночки цветущей мать-и-мачехи. Их чистота, яркость и безупречная радиальная симметрия будто бросали вызов бесформенным комьям грязи, взрастившим это чудо природы. Вдоль самой воды тянулся ивняк, густо осыпанный мохнатыми ярко-жёлтыми серёжками, а на том берегу стоял окутанный полупрозрачной жёлто-зелёной кисеёй молодой берёзовый лес. Ветлугин вдохнул полной грудью непривычно тёплый воздух, наполненный запахами обнажённой земли, и в душе его возникло чувство, весьма обычное для жителя северных широт, — нелепый оптимизм, нелепая вера в непобедимость жизни. Но весна, как и положено прекрасной деве, бессовестно лжёт, ибо всех нас, в конечном счёте, побеждает лишённая жизни, холодная и стерильно чистая зима.


3
Через мост прогромыхал бесконечно длинный товарняк, и Ветлугин вспомнил, что если пропустит ближайшую электричку, то рискует провести ночь на местном вокзале. К счастью, успел. Вагон был почти пуст. Он сел возле окна, и мысли его вернулись в далёкое прошлое.
Грустным было то прошлое. Годы детства, которые принято называть счастливыми, выпали на голодное послевоенное время. В итоге, резкое отставание в развитии — и физическом и умственном. И всё-таки неплохие гены взяли своё, хоть и поздновато, но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. В девятом классе он стал лучшим по большинству предметов и окончил школу с золотой медалью. Однако вполне развился лишь к двадцати. Примерно тогда же обнаружилось, что в одном отношении он сильно отличается от сверстников: его интересовали только крупные, только великие проблемы. Ко всему стандартному, включая и тяготы быта, он был почти безразличен, видимо, сказалась прививка бедностью. Единственная роскошь, о которой он мечтал, была пусть минимальная, но отдельная жилплощадь. Лишь бы жить без посторонних, чтобы никто не мешал думать и мечтать. Он не был ни аутистом, ни шизоидом, где-то на грани нормы. И при желании мог без особых усилий скрывать свою замкнутость и нелюдимость, натягивая на себя личину весёлого и даже душевного человека.

Он без проблем поступил в Ленинградский университет и окунулся в гремящий поток студенческой жизни. Жил в общежитии вместе с весёлыми и говорливыми сокурсниками и понемногу сам становился более общительным, и наконец в сферу его интересов попали представительницы прекрасного пола. Где-то в конце октября он разглядел в своей группе Ирину Панкратову. Это была высокая (на каблуках выше его) стройная блондинка с приятным лицом — светло-русые коротко остриженные волосы, чёлка, скрывающая высокий выпуклый лоб, довольно большие голубые глаза, аккуратный носик, пухлые детские губы. Но отличала Ирину от сонма сокурсниц не внешность, а редкая сила духа. Это была женщина, обречённая самой природой быть центром любого коллектива. Все тянулись к ней, интересовались её мнением по злободневным вопросам, получали удовольствие от её резких, но точных суждений. Понятно, что не одному Ветлугину она приглянулась. Самым серьёзным соперником оказался Валера Мазин — ленинградец, впитавший в себя все плюсы и минусы столичного восприятия мира. Он был умным, весёлым до наглости, слегка фарцевал и, в отличие от Ветлугина, знал, как обходиться с девушками.
И тут у Ветлугина, откуда ни возьмись, прорезалось чувство соперничества, и он решил ни в чём не уступать Валере. Чтобы лучше понять конкурента, он даже подружился с ним. Оба норовили по малейшему поводу заговорить с Ириной, и она с милой улыбкой выслушивала их, никому не отдавая явного предпочтения, при этом каждому казалось, что ей интереснее общаться именно с ним.
Вскоре их беседы стали напоминать средневековые рыцарские турниры, проводимые ради развлечения прекрасных дам, а то и просто бои токующих самцов из отряда куриных. Более всего Ирине нравилось сталкивать своих поклонников лбами, заставляя спорить на проблематичные темы из разряда, чем они хотят заняться по окончании университета и каких карьерных высот собираются достичь. Так она выяснила, что оба паренька хотят посвятить свою жизнь науке и не прочь сделать пару-тройку открытий. Однажды Ирина затравила разговор, который навсегда врезался в память Ветлугина.
— Давайте рассмотрим такую ситуацию, — начала Ирина. — Допустим, ваш научный руководитель выдвинул сногсшибательную гипотезу и предложил вам заняться её проверкой. Как бы вы поступили? Начнём с Алексея, — обратилась она к Ветлугину.
— Ну и вопросик! — удивился он. — Впрочем, если подумать, то вопросик отнюдь не слабый. Боюсь, первое, с чем мы столкнёмся в науке, как раз и будет сногсшибательная гипотеза шефа. Пожалуй, сначала я бы пошёл в библиотеку, прочёл бы массу работ по теме гипотезы, ища какие-нибудь не учтённые шефом факты «против». И если бы та гипотеза устояла, то тут же приступил бы к её экспериментальной проверке. Однако, если бы моё погружение в тему показало, что гипотеза шефа противоречит каким-то надёжным фактам, то я, безусловно, отказался бы её доказывать.
— Понятненько, суровый ты наш. А что скажет Валерий? — спросила Ирина.
— Лёша слишком прямолинеен, — вкрадчиво заговорил Валера. — Его подход хорош, с точки зрения какого-нибудь марсианина, не имеющего ни малейшего представления о природе землян. Но, общаясь со старшекурсниками, я узнал, что учёные — люди нередко весьма ревнивые, злобные и даже мстительные. Практически, все они жаждут славы, высоких зарплат и прочих материальных благ. И я понял, что главное правило жизни молодого учёного состоит в уважительном отношении к недостаткам и слабостям сотрудников, и никогда, ни при каких обстоятельствах абсолютно недопустимо высказывать малейшее сомнение в верности суждений шефа.
— А что делать, если шеф неправ? — изображая возмущение, спросила Ирина.
— В этом случае нужно поступать по обстановке, — уклонился от прямого ответа Валера.
— А нельзя ли точнее, — девушка скривила губы, и в её голосе прорезался металл.
Валера весело рассмеялся.
— Жизнь сложна и хаотична. Разные люди ставят перед собой разные цели. К примеру, если нашему брату подфартит стать научным работником, то это вовсе не значит, что теперь он должен посвятить науке всего себя без остатка. Учёный не автомат, поэтому он, как любой нормальный человек, хочет завести семью и создать своей жене все условия для строительства их общего гнезда. Кроме того, его супруга, как и всякая женщина, особенно красивая женщина, — Валера многозначительно взглянул на Ирину, — должна иметь возможность покупать модную одежду и дорогие украшения. Поэтому начинающий исследователь просто обязан ладить со своим начальником.
— Странная логика. Может, ты ещё предложишь льстить ему, — сгрубил Ветлугин.
— Боже! Лёша! — мило улыбнулся Валера. — Как же ты прямолинеен! Зачем же сразу льстить? Вполне достаточно хотя бы не грубить. Кроме того, категорически противопоказано радоваться ошибкам шефа, и ни в коем случае нельзя рассказывать о его слабостях друзьям и знакомым. Всё учесть невозможно. Кто-нибудь из «друзей» — такова уж природа людей! — обязательно доложит шефу, и тогда не видать тебе ни премий, ни командировок, ни лаборанток. Так что шефа нужно постоянно ласкать, лелеять и поглаживать исключительно по шерсти.
— А что скажет товарищ Алексей? — спросила Ирина с утрированным грузинским (под Сталина) акцентом. — Неужели и он сторонник лёгких поглаживаний? — она попыталась весело улыбнуться Ветлугину, но в изгибе её губ он прочёл лёгкое презрение.
— К счастью, пока я не попадал в такую ситуацию, — сухо ответил Ветлугин. — Но одно знаю точно: ни льстить, ни лебезить перед шефом я бы не стал.

Этот словесный поединок заставил Ветлугина задуматься и усомниться в верности древнейшего изречения: «Платон мой друг, но истина дороже». «С одной стороны, — рассудил он, — поиск истины составляет самую суть работы учёного, и никакие межличностные отношения не должны мешать этому поиску. А с другой, — кто бы дал надёжный способ опознания той самой истины? Увы и ах, но то, что мы провозглашаем истиной, сплошь да рядом ею не является. История науки изобилует прецедентами, когда махровое заблуждение объявлялось истиной. Спрашивается: а стоило ли ради тех лжеистин терять друзей?» Это рассуждение испугало студента Ветлугина, ибо подрывало основы его только-только сложившегося мировоззрения.

После того разговора Ирина стала отдавать предпочтение Валере, а Ветлугина наградила забавной кличкой «Зондерлинг», что по-немецки значит (как она объяснила) чудак, странный малоприятный тип. Ирина знала толк в немецком, ибо закончила знаменитую Петришуле — школу 222 с углублённым изучением немецкого.

 
4
Время шло, и в конце второго курса преподаватели, будто сговорившись, стали хвалить Ветлугина, называть его чуть ли не самым способным на факультете и прочить ему блестящее будущее. Миф об одарённости Ветлугина получил широкую огласку. Несколько девушек влюбились в него, что решительно не понравилось Ирине. Она спешно отправила Валеру в отставку и восстановила дружеские отношения с Ветлугиным. Наивный Зондерлинг, конечно, тут же растаял и потерял голову. На пятом курсе Ирина предложила узаконить их отношения, и Ветлугин вселился в просторную квартиру родителей жены на улице Марата. Впрочем, жить на правах бедного родственника, он категорически отказался, поэтому после университета настоял на переезде в Новосибирский Академгородок. Вскоре Ирина родила дочку и вполне хлебнула прелестей советского быта, а он, как и следовало ожидать, ниспроверг все гипотезы своего шефа и получил в наказание полную свободу в исследовании. Теперь он сам строил гипотезы, и сам же их опровергал — иными словами, варился в собственном соку.
Поначалу Ирина, стиснув зубы, мужественно терпела, рассчитывая на повышенные способности Зондерлинга, но ничего выдающегося тот долго не мог добиться. «Котик, почему ты не ловишь мышей?» — взывала она в моменты отчаяния. А он, работая с максимальным напряжением, продолжал упираться в им же созданные тупики. Тогда Ирина выставила ультиматум, объявив, что уйдёт от него, если он в кратчайший срок не защитит кандидатскую диссертацию. Ветлугин уступил, из побочных результатов сварганил не самую плохую диссертацию и успешно её защитил.
Теперь, обеспечив супругу сносным существованием, он счёл, что выполнил обязательства перед семьёй и может бросить всё своё время и всё своё здоровье на покорение заоблачных высей. И Ирина, видя растущую отчуждённость Ветлугина, наконец поняла, что ошиблась с выбором спутника жизни, что он просто талантливый идиот и самый что ни на есть Зондерлинг, который хочет поймать в сточной канаве не меньше, чем рыбку золотую.
А тут, как нарочно, в командировку в их институт приехал старый университетский приятель Валера Мазин, которому по-прежнему ужасно нравилась Ирина. Звёзд с неба он не хватал, но мышей ловил превосходно: быстро защитился и в одном из ленинградских НИИ получил небольшую лабораторию. На новом месте развил кипучую деятельность и стал любимчиком тамошнего директора. Для полного успеха ему не хватало лишь семьи, и он терпеливо ждал, когда у Ирины откроются глаза на неадекватную сущность Ветлугина. И дождался.
Ирина бросила Ветлугина, вернулась в Ленинград и вышла замуж за Валеру Мазина.

Забавно, что сразу после отъезда Ирины, чуть ли не на второй день, у Ветлугина мелькнула идея на миллион долларов. Годом раньше он научился получать в любом количестве ультракороткие хромосомы из вегетативных ядер бурсарий — огромных хищных инфузорий. Этих одноклеточных гигантов он обнаружил в одной непересыхающей луже в лесочке неподалёку от своей девятиэтажки. Внутреннее чувство подсказывало Ветлугину, что экзотические хромосомы приведут его к звёздам, но чувство к делу не подошьёшь. Случайно или нет, но лишь после освобождения от оков супружества смутное предчувствие Ветлугина оформилось в чёткую программу. С этого момента его жизнь вступила в период, который он впоследствии назвал «полосой  полного просветления». Теперь Ветлугину удавалось практически всё, что приходило в голову. Как ни удивительно, но больше он не мучился в тщетных попытках устранить с виду неустранимую проблему, наоборот, теперь он жаждал встреч с такими проблемами, чтобы испытать сладостную радость от их разрешения.
Девять лет упоительного труда завершились созданием простого и элегантного метода внедрения в растительный геном чужеродных генов бурсарий. Применив этот метод к гороху, Ветлугин получил массу мутаций, наделяющих растение совершенно новыми неожиданными свойствами. 
Лёгкость, с которой ему удалось изменить природу гороха, вскружила голову. Года два Ветлугин купался в море счастья, а потом впал в депрессию. Через месяц чувство опустошённости сменилось на безразличие к результату, ради которого отдал свои лучшие годы. Приходилось признать, что «полоса полного просветления» осталась позади, и что он вступает в новую, неизведанную и мрачную, полосу жизни. Натренированный интеллект Ветлугина лихорадочно перебирал возможные сценарии своего существования в том туманном будущем и не находил ничего, достойного внимания. И всё-таки, каждую весну он заставлял себя высевать на тайной делянке своих мутантов. И сейчас, в эту весну 92-го он тоже должен был сеять свой горох. Правда, все восторги от открытия новых мутантов давно улеглись, и душа Ветлугина жаждала перемен. Но каких перемен? Чего хорошего могла предложить ему обступившая со всех сторон реальность тонущего корабля? — Мрак, распад и пиры отчаяния.
«Но так ли всё плохо? — раздался в голове Ветлугина ехидно улыбающийся внутренний голос. — А как быть с девушкой, встряхнувшей твою душу на вчерашнем «пире во время чумы?»
Проснувшийся голос принялся уверять Ветлугина, что мглу его жизни прорезал луч света. Голос расписывал прелести и ум Светланы, внушал, что эта молодая незамужняя женщина разглядела и высоко оценила его тонкую незаурядную душу. Ветлугин попытался оказать  сопротивление приступу самообольщения и выдвинул предположение, что Светлана —  любовница Гешки Трегубова, но тут же услышал мнение на этот счёт внутреннего голоса: «Любовница и любовница, а тебе-то что? Но факт остаётся фактом — эта Светлана на банкете явно приставала к тебе? Мужественной красотой ты не блещешь, в этом тебе далеко до Гешки, и зарплата твоя весьма скромная. Да и вообще, ничегошеньки у тебя нет, разве что малогабаритная однушка, оставшаяся после раздела имущества с твоей бывшей. Выходит, она разглядела твою душу — творческую, благородную и страстную».
Вызывая из памяти образ Светланы, Ветлугин погружался в давно забытый туман любви. Он удивлялся, что чувство влюблённости, охватившее его теперь, ничем не отличается от чувства, которое он когда-то испытывал к Ирине. Временного разрыва в тридцать лет как не бывало. Его мозг будто взбесился, погружая его в туман первой любви. Он вдвое старше Светланы. Со стороны его претензии на ответное чувство выглядят нелепо. Впрочем, полусал он, во времена первозданной дикости мужчина, доживший до 50 лет, имел все основание иметь молодую жену. Природа будто прикидывала, что если мужчина дожил до 50 и сохранил здоровье, то он не только может, но и должен оставить после себя как можно больше потомков. Да и молодые женщины тянулись к опытному успешному аксакалу в надежде, что он поможет им и их детям выжить в суровой реальности каменных веков. У многих племён аборигенов Австралии и поныне бытует система геронтократии — власти стариков, получающих в жёны молоденьких девушек. Ветлугин всё это знал, но он также знал, что в наше время практически каждый мужчина доживает до седых волос, но далеко не каждый может стать «богатеньким папиком», к которому сами тянутся юные красотки. Однако Ветлугин был беден.

   
5
Из того, что не мог знать Ветлугин
— Дорогой, о чём ты думаешь? — Девушка положила голову на обнажённую грудь мужчины.
— Не поверишь, милая. Я размышляю о роли личности в истории.
— Ну, ты даёшь. Никогда б не подумала, что тебя при твоей деловой хватке могут интересовать такие отвлечённые темы.
— Когда-то, лет двадцать назад, один умный человек сказал мне, что история — это концентрированный опыт человечества. И этот опыт, якобы, свидетельствует, что крупные исторические сдвиги творят штучные, ни на кого не похожие, особо одарённые личности.
— По хитрому выражению твоей мордашки вижу, что ты на что-то намекаешь. Приоткройся, дорогой, твоя глупенькая девочка чо-то не просекает.
— Надеюсь, дорогуша, ты не забыла великую пословицу — Долг платежом красен? Правда, в моём селе бытовал немного другой её вариант: «Кинь калач на лес — пойдэшь и найдэшь».
— Не узнаю тебя, миленький. Ты говоришь загадками.
— Ты же умная девочка, а такую простую позицию пробить не можешь. Учти, глупышка, не может и тыща девственниц, не имевших контакта с мужиками, родить даже одного самого малюсенького ребёночка.
— А дева Мария?
— Не забывай, я сдал на отлично экзамен по марксистско-ленинской философии и прекрасно осведомлён об источниках,  причинах и составных частях христианства. Непорочное зачатие и воскресение после смерти, — всё это мифы, весьма распространённые в древние времена, но в современной реальной жизни чудес не бывает.
— А если очень захотеть?
— Всё равно ничего не получится. Понимаешь, есть вещи, которые делаются не количеством, а качеством. Марксисты обожествляли народные массы, а народных вождей называли лишь броскими ярлыками, привязанными к историческим событиям.
— Так выходит, неверна поговорка «один в поле не воин».
— Поговорка верна, если тот воин — рядовой солдатик. А ежели он гениальный мужик, то всё круто меняется. Вспомни, какой ужас наводил Ганнибал на полководцев Рима. Да как не бояться человека, фактически истребившего большую часть мужского населения великого города. Даже в наши дни дух захватывает, когда читаешь как в Каннах (не путай с курортом на французской Ривьере) была уничтожена девяностотысячная армия Рима, и как Ганнибал отправил в Карфаген несколько мешков драгоценных колец, снятых с пальцев знатных римлян.
  А как правители Европы боялись Наполеона! Вспомни, как  в 1812-ом лучшие русские полководцы драпали аж до Москвы, лишь бы избежать столкновения с непобедимым Наполеоном. И правильно делали, в Бородино дали бой и продули. Но в наши времена боятся не так полководцев, как выдающихся учёных. Кто-то из государственных деятелей сказанул, что один толковый физик стоит армии. Теперь смекнула?
— Не вполне. Не темни, дорогой.
— Ну разве ты не видишь, что мы уже больше года топчемся на месте.
— Я бы так не сказала, — сухо заметила девушка.
— Может быть, мне стоит повторить метафору насчёт девственниц?
— Уж не хочешь ли ты кого-то лишить девственности? — фыркнула девушка.
— В переносном смысле, ДА.
— Но я по-прежнему ничего не понимаю.
— Для юных красавиц поясняю: «А не поискать ли нашей девственнице бесхозного младенца на капустной грядке соседа?»


6
Каково же было изумление Ветлугина, когда во вторник в его рабочую комнату зашла Светлана. Она улыбалась, но видно было, что напряжена.
— Светлана Фёдоровна! — радостно воскликнул Ветлугин. — Присаживайтесь к моему столу. Как насчёт чашечки кофе?
— Не откажусь, только без сахара.
— Боитесь пополнеть?
— Кто не боится? Естественно, боюсь.
— Ну и зря. Умеренная полнота красит женщину.
 Светлана внимательно взглянула на Ветлугина.
— Алексей Рроманыч, — энергично заворковала девушка, подчёркнуто усиливая рокот буквы «р», — я заскочила к вам, чтобы убедиться, что вы хорошо себя чувствуете после безобразной попойки на моём банкете.
— А что? — поддержал Ветлугин весёлый настрой гостьи. — Были основания опасаться?
— Вообще-то, я и на самом деле слегка опасалась. Естественно, более всего ругала себя, что позволила Геннад Михалычу всучить вам бутылку коньяка. К тому же, шеф, когда вёз меня в тот вечер от вас к моему дому, уверял, что ни один ррусский человек не успокоится, пока не прикончит, как он выразился, «дарёный коньяк». Я тогда просто посмеялась, сочтя слова Геннад Михалыча за шутку, но в понедельник вас не было на работе. Потом я вспомнила, что вы живёте одни, и подумала, что в отсутствии женского присмотра вы, и на самом деле, можете не устоять.
Ветлугин наигранно рассмеялся.
— Плохо вы меня рассчитали. Честно сказать, я и забыл про ту бутылку.  Видите ли, я придерживаюсь правила: что если уж пить, то по какому-то достойному поводу. А какой достойный повод может быть у человека с моим семейным и социальным статусом?
— Не прибедняйтесь, Алексей Рроманыч, у вас прекрасный социальный статус. Мой шеф, вообще, считает, что вы, если б захотели, могли бы возглавить любую лабораторию, любой творческий коллектив нашего института.
— Не понимаю, причём тут сослагательное наклонение? — в голосе Ветлугина зазвучал металл. —  Я и так многого достиг. Во всяком случае,  куда большего, чем рассчитывал.
Светлана вздрогнула, и улыбка покинула её хорошенькое личико.
— Вы меня заинтриговали, — негромко проговорила она. — Вы не могли бы дать мне пару-тройку ссылочек, чтобы и я в тиши библиотеки могла бы оценить ваши достижения.
«Странно, — подумал Ветлугин, — почему ей интересны мои достижения?»
Тон Светланы был совершенно серьёзным, и Ветлугину показалось, что девушка на самом деле хочет разобраться, чем он занимается. Радостью наполнилась его мрачная душа, и в голове мелькнула сладкая мысль: «Неужели я ей всё-таки нравлюсь?»
— Светлана Фёдоровна, — смущённо пробормотал Ветлугин, — я могу дать вам ссылки на несколько своих работ, но должен сразу оговориться: главные мои достижения не опубликованы. И вообще, я едва ли когда-нибудь их опубликую.
— Почему?
— Потому что я получал их исключительно для себя.
— Как это для себя? — возмутилась Светлана. — Этим вы закрываете себе путь к широкой известности, путь к славе, наконец.
— Слава, Светлана Фёдоровна, для футболистов и раскрученных певичек. Максимум, чего может добиться учёный, это известность у пары десятков исследователей, работающих в той же области. А вообще-то, лишь я, я один, могу вполне оценить свои достижения. Результат, сохранивший свою значимость, пройдя через горнило моей критики, — вот моя слава! Может быть, вы считаете, что надо работать для того, чтобы тебя вскользь упомянули в новостях какого-нибудь задрипанного телеканала, а на следующий день забыли? Да не смешите меня!
— Я имела в виду реакцию серьёзного научного сообщества.
— Для вашего сообщества я публикую лишь то, что должен делать в рамках институтских исследовательских программ. Для этого у меня есть лаборантка и очередной студент-дипломник. Но сам-то я по большей части тружусь, неудобно признаться, исключительно для себя.
Светлана сделала большие глаза и с интересом окинула взором приборы, стоящие на стандартном лабораторном столе, покрытом дешёвым жёлтым пластиком.
— Вы странный, но симпатичный человек, — почти прошептала Светлана. — Можно, я иногда буду заглядывать к вам. Естественно, я бы хотела понять, хотела бы научиться у вас, как можно рработать не для статей и славы, а для себя лично.
— Не переоценивайте меня. Лучше считайте меня просто асоциальным типом с нездоровой психикой.
— Простите, Алексей Рроманыч, но вы не производите впечатления асоциального типа.
— Вот вам, Светлана Фёдоровна, и доказательство старой истины, что в тихом омуте черти водятся.
Светлана расхохоталась и встала из-за стола.
— Так вы не возражаете, если я на днях снова заскочу к вам?
— Конечно же, нет. Заходите, Светлана Фёдоровна, мне интересно и приятно беседовать с вами. Видимо, приходит возраст делиться опытом с юными жизненными формами.

Она ушла, а Ветлугин остался наедине со своими мыслями.
— Чёрт! Зачем она приходила? И зачем я наболтал ей столько лишнего? Объяснение напрашивается само — она мне продолжает нравиться, я влюбляюсь в неё. А она? Почему она ведёт себя так, будто я ей нравлюсь? Стыд и позор! Говоря с нею загадками, я набивал себе цену. Я делал всё, чтобы понравиться красивой самке.
Тут Ветлугин вспомнил мнение библейского Экклезиаста, считавшего женщину ловушкой для мужчины. Вспомнил и рассмеялся: «Такое милое и искреннее созданье не может быть ловушкой».
И тут что-то в голове его будто щёлкнуло, это проснулся его вечный оппонент:
— А если Светлана только прикидывается наивной?
— Господи, — возмутился Ветлугин, — неужто я готов согласиться с мнением допотопного ближневосточного деятеля, ничего не знавшего о строении мира, в котором ему выпало несчастье влачить своё жалкое якобы царское существование?
Но внутренний оппонент Ветлугина и не думал сдаваться:
— Конечно, Экклезиаст был профаном в естественных науках, но он отлично разбирался в людях, и прекрасно знал, что человеку свойственно переоценивать себя.
— Господи, как же глупо я вёл себя в разговоре со Светланой! Ведь ясно же, что меня просто распирало показать себя глубоким и мудрым человеком, о заслугах которого она и сотой доли не знает! И что ещё ужаснее, мне кажется, что если бы она сейчас снова завела со мной тот же провокационный разговор, то я снова наговорил бы о себе много лишнего. В разговоре с мужчиной я бы, пожалуй, сдержался, а вот с молодой красивой женщиной — не получается. Женщина не ловушка, женщина — тонкий прибор, проверяющий мужчин на интеллект и вообще на профпригодность. И я, похоже, эту проверку не прошёл. Господи, я вёл себя как пресловутый библейский старец, потерявший голову, узрев прелести юной Сусанны.  Конечно, такое влечение не одобряется обществом. Как поётся в песне ¬— «Ты уж стар, ты уж сед. Ей с тобой не житьё». И всё-таки многие великие художники Возрождения отметились своим вариантом картины «Сусанна и старцы».

 Остаток рабочего дня он потратил на анализ данных, полученных в понедельник его студентом-дипломником. В целом, результаты не противоречили гипотезе Ветлугина, но и не доказывали её верность. 
В дурном настроении он пошёл домой. На подходе к лифту, бросил взгляд на почтовые ящики и заметил в своей ячейке что-то белое. Неприятно кольнуло: «Неужто какая-то неоплаченная платёжка?» Но нет, это была карточка, вроде визитки, на которой было напечатано на печатной машинке:

Ясновидица Евдокия ждёт Вас по адресу: Янтарная 12, кв 6.

 «Что за чушь!» — вырвалось у Ветлугина. Он почему-то огляделся и, убедившись, что никого вокруг нет, поспешно сунул карточку в карман своего поношенного пальто.


7
В среду Светлана появилась в кабинете Ветлугина, когда рабочий день уже кончался.
— Алексей Рроманыч, — весело затараторила она, — я полтора дня просидела в библиотеке, читая ваши статьи, и пришла к заключению, что ваши результаты вполне тянут на докторскую диссертацию, но вы, почему-то не спешите со своим кадровым рростом.
— Спасибо за комплимент, Светлана Фёдоровна, но откуда вы знаете, тянет или нет мой материал на докторскую?
— Я читала докторскую своего шефа и могу сравнить... — она замялась. — Знаете (но это, естественно, останется между нами), — змеевидные глаза Светланы стали круглыми, голос таинственно задрожал, — у вас материала на две, а то и на три, диссертации Геннад Михалыча.
— Вы мне явно льстите, — Ветлугин недовольно буркнул.
— Алексей Рроманыч, — капризно плеснула рукой Светлана, — пожалуйста, не уходите от ответа.
— Простите, но я не услышал вопроса.
— О, Господи, ну что тут неясного. Скажите мне, но только честно, вы пишете докторскую?
— Нет.
— И не собираетесь её писать?
— И не собираюсь, — в голосе Ветлугина появились нотки раздражения.
— Простите меня за настойчивость, но почему?
— Потому что я не хочу  растрачивать свои лучшие годы на такую ерунду.
— Ерунду? — чуть ли не вскрикнула Светлана. — Так что же, по-вашему, НЕ ерунда?
— Не ерунда — это, уж вы простите меня за красивые слова! ... это нечто возвышенное и восхитительное... Это то, от чего дух захватывает.
Сказав это, Ветлугин поймал себя на мысли, что опять забалтывается: «Похоже, снова захотелось продемонстрировать красивой самке свою тонкую душевную организацию... и снова прокололся... а ведь слово не воробей, вылетит — не поймаешь... Однако странная поговорка, воробей — ловкая и бойкая птичка, ни в жизнь не смог бы её поймать».
— Пожалуйста, попробуйте обрисовать ваше «нечто возвышенное», по возможности, в доступных для меня образах, — игриво улыбнулась Светлана.
Ветлугин задумался:
— Это, пожалуй, нечто из разряда того, что описал Герберт Уэллс в рассказе «Дверь в стене».
— О, Господи, Алексей Рроманыч! Ну кто же нынче читает Уэллса?
— А мне в школьные годы да и потом очень нравился этот писатель. Так вот, в том рассказе герой, открыв некую незаметную, совершенно заурядную дверцу в совершенно заурядной стене, попадает в сказочный сад с диковинными животными и растениями, и прочими атрибутами чего-то чистого и прекрасного, и героя охватывает блаженство.
— Боже, Алексей Рроманыч, никогда бы не подумала, что  вы такой рромантик. А я, знаете, потеряла остатки своего рромантизма уже не помню когда, наверное, лет десять назад. Вот я слушаю вас и испытываю зависть к вам и досаду, что потеряла что-то невосполнимое и прекрасное. Расскажите, как вам удалось дожить до пятидесяти двух и остаться ребёнком.
«Странно, — подумал Ветлугин, — она не поленилась навести справки о моём возрасте. С чего бы это?»
— В ваших комплиментах чувствуется ирония, — сухо ответил он, — но я вас не осуждаю. На вашем месте любой нормальный современный человек подумал бы примерно то же, но всё-таки попробуйте представить, какое чувство вы бы испытали, если бы вам удалось осуществить что-нибудь из того, о чём вы мечтали в ранней юности... в период жизни, когда нарождащееся сознание пытается охватить весь мир, в котором правят удивительно точные законы, и который населяют миллиарды красивых и умных людей. Теперь вы, наверное, понимаете, что может заставить  расчувствоваться зрелого мужчину?
— Вы меня окончательно заинтриговали. Естественно, я понимаю, что вы едва ли подпустите меня к вашему святая святых, но то, что вы уже ррассказали, поражает меня. Безусловно, я бы не поверила в ваши великие тайны, если бы не ознакомилась с вашими опубликованными рработами, из которых видно, что вы совершенно нормальный человек и весьма успешный исследователь. Впрочем, остаётся ещё одно объяснение: возможно, вы меня просто рразыгрываете!
— Я похож на любителя розыгрышей? — искренне удивился Ветлугин.
— К сожалению, нисколько не похожи. Так что теперь я должна переварить всё, сказанное вами.
С этими словами Светлана встала и, грациозно покачивая бёдрами, покинула рабочее место Ветлугина.
Трудиться ему уже не хотелось, но он всё-таки заставил себя подготовить к завтрашнему опыту аппаратуру, которую сам же не так давно и разработал.
По дороге домой заметил, что зацвела черёмуха — верный знак, что он должен поторопиться с посевом гороха.
Придя домой, скинул пальто, повалился на диван и закрыл глаза. Мысли вернулись к событиям протекшего дня, и он вспомнил свой разговор со Светланой.
«Чёрт! — злился на себя Ветлугин. — вроде бы понимал, куда меня несёт, и всё равно не устоял. Почему я продолжаю всё выбалтывать этой Светке? Наверно, всё дело в моём одиночестве и невозможности поделиться с кем-нибудь мыслями о себе. К тому же она мне всё больше нравится, и, вероятно, нелепое желание завоевать её сердце толкает меня вывернуть перед нею свою одинокую  тоскующую душу. И всё-таки, вдруг она не играет?»
Ветлугин вскочил с дивана и подошёл к зеркальной дверце от купленного Ириной платяного шкафа:
— А ведь я неплохо сохранился. Мой вес и фигура практически не изменились. Только виски поседели. Если не знать, сколько мне лет, то чисто внешне я совсем не плох. И я доказал себе — самому въедливому, самому несговорчивому моему оппоненту — что по силе интеллекта в эпсилон-окрестности мне фактически нет равных». И объективные основания для такого нескромного вывода у меня есть.

Вдруг Ветлугин вспомнил, что забыл купить что-нибудь на ужин. Он подошёл к вешалке, чтобы накинуть пальто и увидел на полу почтовый конверт, кем-то протолкнутый через щель под дверью. Адреса не было. На клочке бумаги было напечатано:

Почему Вы не пришли? Опасайтесь! Кто-то против Вас что-то замышляет. Приходите в девять вечера. Адрес Вы знаете.
Ясновидящая Евдокия
 
Ветлугин даже не рассмеялся. Напротив, по его спине пробежал холодок мистического страха. «Эта ведьма меня достала!» — процедил он сквозь зубы и понял, что заинтригован, что отмахнуться от гадалки не получится, и что, скорее всего, он не заснёт, не разобравшись во всей этой дичи.

 
8
Ровно в девять Ветлугин подошёл к двери квартиры ясновидицы. Но только изготовился нажать на копку звонка, как дверь сама отворилась. За порогом стояла среднего роста молодая брюнетка в цветастом долгополом восточном халате. Всё в ней было необычным и ярким: смуглая кожа, густые чёрные брови, большие чёрные глаза, пышные собранные в пучок тёмно-каштановые волосы, нос с лёгкой горбинкой, алые чувственные губы.
— Здравствуйте, господин Ветлугин! — вспыхнул ровный ряд ослепительно белых зубов. — Насилу извлекла Вас из Вашей берлоги. Снимайте обувь, надевайте мягкие шлёпанцы и проходите в гостиную, — и голос Евдокии был странным, низким и каким-то обволакивающим, этаким контральто. Странно, что несмотря на экзотическую цыганистую внешность, её русский язык был безупречен, без малейших признаков иноязычного акцента.
— Кто вы? Почему вы пишите мне странные письма? Я пришёл сказать вам, что не верю в гадания и, вообще, во всю вашу паранормальную галиматью не верю, и посему настоятельно прошу оставить меня в покое.
— Алексей Романович, надеюсь, Вы в курсе, что старорежимный прямолинейный рационализм не в силах объяснить всё многообразие мира. Нередко именно то, что Вы называете паранормальной чушью и галиматьёй помогает нам понять мотивацию многих экстраординарных поступков человека, — вкрадчиво проговорила Евдокия.
«Странный выбор слов у этой гадалки, — подумал Ветлугин. — Высшим образованием попахивает».
— Если вы способны чудесным образом проникать в суть вещей, то попробуйте объяснить мне, кто или что представляет для меня опасность.
— Извините, сударь, но я не могу ответить на этот вопрос.
— Как это, не можете? — искренне возмутился Ветлугин. — Но ведь вы сами изволили предупредить меня об опасности, которая мне якобы угрожает.
— Я понимаю Ваше раздражение, Алексей Романович. Дело в том, что лично я действительно мало что знаю. Боюсь, Вы будете смеяться, но это мои карты знают.
— Господи, Евдокия, вы, судя по всему, образованная женщина, на как вы можете нести такую... — Ветлугин, не договорив, безнадёжно махнул рукой и сделал порывистое движение, чтобы встать и уйти.
— Я ожидала от Вас именно такой реакции, но что делать, если карты — великие карты Таро — уже несколько дней настойчиво транслируют мне пренеприятнейшую весть о том, что талантливому господину с речной фамилией на «В» определённо и недвусмысленно что-то угрожает.
«Несёт полнейшую бредятину, но так складно, что заслушаешься. Досадно, что тратит неплохой интеллект на такую чушь», — подумал Ветлугин и сказал:
— И имея столь скудную информацию, вы решили, что тот таинственный господин с речной (ха-ха) фамилией на букву «В» именно я? Господи, Боже ты мой! Да не смешите вы меня!
— Но разве Ваша фамилия не связана с рекой Ветлуга?
— Господи, да мало ли у нас речных фамилий на «В»? Например, Волгин.
— Вы правы, речных фамилий на Руси немало, но карты Таро существенно сузили область поиска и сообщили мне, что Вы живёте вблизи большой дороги, связанной с именем великого ниспровергателя. Заметьте, у нас есть лишь одна такая дорога — это улица Ильича, и на ней есть только один дом, в котором проживает гражданин с речной фамилией на В. И это Вы, господин Ветлугин.
— Постойте-постойте, госпожа Провидица, но как могли кусочки картона с дурацкими картинками сообщить вам столько информации?
— Чего проще, Алексей Романович! Когда я задаю картам вопрос о Вашем местонахождении, то «Король жезлов» (до «Короля мечей» Вы пока не дотянули) неизменно ложится неподалёку от перевёрнутого «Великого мага».
— Ну-ну, — недовольно буркнул Ветлугин.
В этот момент, в гостиную вбежала маленькая рыженькая собачка с шикарным пушистым хвостиком и сразу бросилась знакомиться с гостем. Обнюхала его, пару раз тявкнула и убежала в прихожую.
— Знакомьтесь, господин Ветлугин, это мой верный дружок, мой любимый Собик. Согласитесь, забавно: по виду лисичка, а на деле, давным-давно одомашненный волчок.
«Уж не биофак ли за плечами у этой Евдокии?» — мелькнуло у Ветлугина.
— Действительно забавно, — согласился он, — но вернёмся к вашей записке. С чего вы взяли, что я в опасности?
— Повторяю, я гадаю на картах Таро, — чёрные очи провидицы гордо сверкнули. — Так вот, господин Ветлугин, при раскладах на судьбу Ваша карта регулярно ложится рядом с перевёрнутой «Башней», что совершенно однозначно указывает на грозящую Вам опасность.
«Эффектная девка, жаль, что паранормалка», — подумал Ветлугин и, заметив ожидание на лице гадалки, быстро проговорил ни к чему не обязывающую банальность:
— Спасибо, за предостережение, Евдокия, впредь я постараюсь быть предельно осторожным.
— Вот Вам номер моего телефона. Если ЧТО, (Вы понимаете о Чём идёт речь?) то звоните, — сказала гадалка, протягивая свою визитную карточку.
Естественно, Ветлугин ничего не понял. С трудом сдерживая раздражение, он резко встал и направился в прихожую. И тут его ждал сюрприз.
— Чёрт, только этого мне не хватало! — заорал несчастный Ветлугин. — Ваш Собик изгадил мой башмак.
— Бога ради, простите моего глупенького Собика, мою неразумную лисичку. Сейчас, сию минуту я всё исправлю, — с этими словами гадалка взяла осквернённый ботинок и зашла в ванную. Минуты три, а то и больше, Ветлугин провёл в нетерпеливом ожидании, проклиная и собачку, и её хозяйку.
Надевая влажный, опрысканный одеколоном ботинок, гость, с трудом сдерживая гнев, процедил: «Прощайте, Евдокия, и надеюсь, навсегда».
— Не зарекайтесь, Алексей Романович! И не забывайте о грозящей Вам опасности.

Ночью ему приснилось, что спорит со Светланой и никак не может убедить её в чём-то очень для него важном. И вдруг черты Светланы расплываются, и вместо неё он видит Евдокию. «А где Светлана?» — спрашивает Ветлугин. Евдокия подходит к нему очень близко, всё поле зрения заполняют чёрные брови и немигающие чёрные глаза красавицы-гадалки, ему страшно и сладко. «А Светланы уже нет, — на губах Евдокии возникает коварная улыбка. —  Я же предупреждала тебя, мой милый дурачок, об опасности», — звучит волнующее душу цыганское контральто.
 

9
Из того, что не мог знать Ветлугин
За кухонным столом однокомнатной квартирки сидели две девушки — крашеная блондинка и натуральная брюнетка.
— Гляжу я на тебя, подруга, — говорила брюнетка, — и не налюбуюсь. С твоею статью и профилем мужиков, как косой, косить можно. А ведь ты ещё и умна как не знаю кто. И что ещё важнее, у тебя железный характер. Маргаритка Тэтчер рядом с тобой — ноль без палочки, просто амёба бесформенная. Скажи, кем ты хочешь стать, я почему-то не верю, что у тебя нет какой-нибудь своей отнюдь не тусклой задумки?
— Кто бы, Дашка, говорил про красоту и прочее? Да будь я мужиком, всё равно каким, из нас двоих я, безусловно, выбрала б тебя.
— Не сбивай меня с курса, подруга. Я жду ответа.
— Ладно, Дарья, так и быть, расколюсь. Есть, естессна, у меня кое-какая задумка.
— Небось, хочешь какого-нибудь акадэмика окрутить?
Блондинка откинулась на стуле и громко захохотала. Отхохотавшись, ещё порывисто дыша, проговорила: «Во-первых, твои акадэмики все безнадёжно старые, а во-вторых, по современным меркам, они ещё и безнадёжно бедные... одним словом — полнейшие нищеброды. В качестве трамплина они ещё могут сгодиться, но связывать свою жизнь с такой скучной и безликой публикой — чистейшее безумие. Ты, Дарья, мыслишь старыми категориями. Сними с глаз советские очки и взгляни на мир трезво. Разве ты не видишь, что теперь весь земной шарик — наш? Стоит нам лишь слегка подсуетиться, и все миллиардеры Лондона, Нью-Йорка и Амстердама, абсолютно все — у нас в подоле!
— Так твоя цель — охмурить какого-нибудь зарубежного миллиардера?
— Естессна, да, но не кого попало, а молоденького и богатенького красавчика — владельца заводов, газет и не вонючих пароходов, а быстроходных шикарных яхт с пластиковыми белыми парусами.
— А мордочка у подруги не треснет?
— Дак что ж такое? — возмутилась блондинка. — Ты спросила — я ответила. Есть ещё вопросы?
— Тогда зачем тебе твой, как бы поизящнее выразиться, э-э твой сожитель?
— Любая дорога, милая Дашечка, начинается с первого шажка, приличная книга — с пролога, настоящая страсть — с первого взгляда, а этот мой членкоришка недоделанный войдёт в мировую историю как мой первый разгонный блок.
— Когда на Запад отваливаешь?
— Когда-нибудь года через полтора, максимум через два.
— А почему не через полгода. Что тебя здесь держит?
— Да шеф новой задачей озадачил.
— Так плюнь на шефа.
— Не могу, без его папикова благословеньица все мои мечты останутся мечтами. Ну, скажи мне, Дашка, — блондинка капризно надула свои густо накрашенные губы, — ответь, что им, то бишь мужикам, нужно от нас, то бишь от молодых красивых женщин?
— Этим примитивным тварям нужен только секс, — сухо и быстро, как заученную формулу, отчеканила брюнетка.
— Но говорят-то они са-а-всем о другом.
— Не говорят, а зубы нам заговаривают.
— Ну, Дашка, ну, не скажи. Иной мужчинка так самозабвенно гонит свою отвлечённую пургу, что в голову приходит естессный вопрос: а видит ли он, что перед ним, между прочим, маячит роскошная фемина?
— Это ты про того шибко умного?
— Про кого же ещё? Естессна, про него незабвенного.
— Не вздумай, подруга, поверить ему. Вся эта долбёжка по мозгам —просто дымовая завеса. Вспомни, как ты сама когда-то мне говорила и даже доказывала, что главный мужской половой орган — его головной мозг. Помнишь, как ты хохотала насчёт того, что этот орган, как и его известный аналог, тоже непарный и тоже расположен между конечностями.
— Это я тогда просто хохмила, — весело захохотала блондинка, — хотя, согласись, что нет для нас более соблазнительной приманки, чем проницательный мужской ум.
— А почему так получилось? — неожиданно задумалась брюнетка.
Блондинка вынула из сумочки пачку Мальборо, красиво закурила и, глядя собеседнице в глаза, изрекла:
— Это потому, что сильный мужской мозг — самое эффективное орудие для улучшения условий жизни женщины. В наше время этот орган занят деланием денег.
— Боюсь, это слишком просто для истины, — усомнилась брюнетка. — Создав мощный и пытливый мужской ум, эволюция вырвала человека из лона матери-природы и тем поставила перед нами серьёзную и, боюсь, неразрешимую загадку.
— Как говаривал средневековый богослов Уильям Оккам, не увеличивай без надобности число сущностей. Истина, Дарья, на то и истина, чтобы быть простой. Охмуряя наивных женщин, мужской мозг просто размножает сам себя.
— И всё-таки, развитый интеллект ужасно сладок! — вздохнула брюнетка.
— Да что ж такое, Дашка?! — делано возмутилась блондинка. — Уж не влюбилась ли ты?
— Ну, до этого ещё далеко.
— Опять клиент?
— Типа того.


10
В четверг Ветлугин снова ждал Светлану, прождал до шести вечера, но она так и не появилась. С горечью на душе он отправился домой — в свою пустую однушку на девятом этаже в плебейском сегменте Верхней зоны Городка. И только вечером судьба сжалилась над ним, ибо ровно в восемь в его квартире раздался звонок. Ветлугин, нехотя, подошёл к двери и обомлел: на лестничной площадке стояла Светлана с красной гвоздикой в руке.
— Алексей Рроманыч! — зачастила она, красиво прокатывая букву «р». — Простите за несанкционированное вторжение, но мне совершенно необходимо завершить наш последний рразговор. Я не спала прошлую ночь и чувствую, что, не поговорив с вами, не смогу заснуть и сегодня.
— Господи, Светлана Фёдоровна, что же случилось?! Входите, садитесь в кресло и рассказывайте.
Светлана села и с интересом осмотрела ветлугинское убежище. Прошлась острым взглядом по самодельному кособокому книжному стеллажу и улыбнулась, заметив на его нижней полке непочатую бутылку коньяка.
— Вижу, вы даже не притронулись к коньяку Геннад Михалыча.
— Да повода не было. Я, кажется, говорил вам, что для выпивки мне нужно какое-нибудь важное событие.
— Да, я помню, вы говорили что-то в этом рроде, — печально вздохнула Светлана, — а для меня важным и, возможно, поворотным событием был как рраз вчерашний рразговор с вами.
— Господи, Светлана, — Ветлугин незаметно для себя опустил отчество девушки, — не зря я клял себя, что наболтал вам лишнего. И, самое ужасное, я позволил себе хвалиться, чего никогда и ни в коем случае нельзя делать. Кстати, дурно это не из христианских соображений, а оттого, что, хвастаясь, мы посылаем в своё подсознание сообщение, что якобы чего-то добились, хотя в действительности всё обстоит далеко не так. Мысль о собственном успехе расслабляет волю, даёт основание нашему ленивому подсознанию почивать на незаслуженных лаврах.
Светлана не сводила с него цепкого пытливого взгляда, и её руки, лежащие на коленях, были сжаты в кулаки. О силе сжатия свидетельствовали побелевшие костяшки пальцев.
— Алексей Рроманыч, боюсь, мои соображения покажутся вам наивными и неглубокими. Стыдно признаться, что жила до рразговоров с вами в атмосфере незамысловатой и, я бы сказала, удобной рреальности.
«У неё странная форма заикания, застревает на звуке «р» в начале слова. Интересно, это у неё из-за волнения или просто привычка. В детстве у многих проблема со звуком р», — пронеслось в голове Ветлугина.   
— Удобная реальность, говорите? Звучит неплохо. Кстати, не принять ли нам по чуть-чуть того самого коньячку, чтобы снять ненужное напряжение.
— Вы правы. А закуска у вас найдётся? — улыбнулась Светлана.
— Увы, Светочка, но ни конфет, ни пирожных я не держу. Хотя… — я совсем забыл о баночке лососёвой икры с вашего праздничного стола.
— Это как рраз то, что надо, — нервно рассмеялась Светлана.

Минут через десять они сидели по обе стороны низкого столика, на котором стояла откупоренная бутылка коньяка и тарелочка с изысканной закуской. Они подняли рюмки, весело чокнулись, и Светлана приступила к своему рассказу.
— Я уже говорила вам, что до сих пор жила в атмосфере удобной рреальности, в этакой как бы клетке золотой, где всё было для меня просто, ясно и на сто процентов предсказуемо. В школе я была почти круглой отличницей, легко поступила в универ и закончила его с красным дипломом. Во время преддипломной практики легко вписалась в коллектив лаборатории Геннад Михалыча и впитала в себя идеологию современной научной тусовки. Без труда поступила в аспирантуру и под чутким  рруководством всё того же Геннад Михалыча в положенный срок подготовила и защитила кандидатскую. И как следствие того события сейчас мы пьём коньяк и закусываем красной икрой с моего банкетного стола. В урне для голосования, представьте, ни одного чёрного шара! Всё идеально, как в сказке... — Светлана замолчала, потупив взор на пустую рюмку. — И тут появляетесь вы, прямо на моём банкете и нарушаете мою идиллию. Кстати, именно Геннад Михалыч добавил вас к списку моих гостей. Вы появились уже после первых тостов, все повернули к вам головы, и тогда шеф, сидящий рядом, прошептал мне на ухо: «Приглядитесь к этому сухощавому, уже немолодому человеку. Он ведёт себя тихо и скромно, но знает больше, чем все за этим столом вместе взятые». — «Вы шутите?» — усмехнулась я. — А он, вытаращил на меня свои выпуклые небесно-голубые глазки и ужасно серьёзно ответил: «О, если бы я шутил! А впрочем, потанцуйте с ним и попробуйте завязать разговор. О человеке можно судить, только поговорив с ним».
— Так что же получается? — вспыхнул Ветлугин. — Выходит, оказывая мне внимание на банкете, вы просто выполняли задание своего любимого шефа?
— Да что вы, Алексей Рроманыч!? Естественно, я не отрицаю, что именно шеф побудил меня приглядеться к вам, но это было лишь начальным лёгким толчком. Всё остальное — исключительно моя заслуга.
— Ну, раз так, то за это надо выпить... Надо поощрять инициативу любознательной молодёжи, — брякнул Ветлугин и в очередной раз убедился, что в остроумии он полный ноль.

После второй рюмки Светлана заговорила громче и быстрее.
— А теперь позвольте перейти к главной части моего повествования. Танцы и разговоры в шумной обстановке банкета, естественно, не дали мне существенной информации о вас. Вы вели себя, как обычный научный работник, давным-давно забывший, как  вести себя с девушками. Вот почему я и ррешила поговорить с вами на ясную голову. К сожалению, в понедельник вас на рработе не было, но во вторник наша встреча всё-таки состоялась. И только тогда я признала, что вы действительно не такой, как все.
— Пожалуйста, поясните.      
— Обычный научный работник зациклен на публикациях. Ведь именно по ним, вернее, по их числу, оценивает его администрация и широкая научная общественность. Но близкие сотрудники оценивает коллегу по его энергии, выражаясь по-ррусски, по его нахрапу. Только нахрапистый кадр, ррассыпая остроты и красиво звучащие научные термины, может впарить очарованной аудитории всё что угодно. Только такой учёный обладает искусством убеждать.
— А вы, Света? Как вы оцениваете научного работника?
— Да и я до сих пор оценивала сотрудников нашего института, фактически, по их умению выступать с трибуны. Ораторское искусство особенно престижно у молодёжи, люди моего возраста тянутся к таким, как нынче принято выражаться, харизматичным личностям. Кстати, признаюсь, мне бы тоже хотелось научиться, легко и непринуждённо играя голосом, жестом и мимикой, держать в напряге аудиторию. Представьте на секундочку состояние публики, когда на трибуне блещет умом и знаниями далеко не уродливая молодая женщина.
— В основе вашей мечты лежит естественная тяга людей превзойти друг друга... хотя бы чем-то выделиться из безликой массы.
— Вы совершенно правы. Скажу больше, каждый из нас мечтает о признании обществом наших карликовых заслуг, — немного помолчав, она добавила: — Но вам-то, Алексей Рроманыч, похоже, на всё это по барабану.
— Сейчас, пожалуй, да, — согласился он после краткой задержки, ушедшей на усвоение нового шедевра народного творчества — «по барабану».
— Такую вашу асоциальную позицию проще всего объяснить надменностью, высокомерием и, как говорили в старину, непомерной гордыней.
— Так что же мешает вам принять столь удобную гипотезу? — усмехнулся Ветлугин.
Светлана демонстративно фыркнула.
— Да всё, что я вижу в вашей квартире.
— Во как! — вырвалось у Ветлугина.
— Да ваша гостиная, ха-ха, будто номер в дешёвой гостинице, как место ночлега на постоялом дворе. Вы живёте даже проще, чем позволяет ваша зарплата. Всё минимально, голо, функционально и ничего сверх того. Разве что эта допотопная радиола на длинных ножках.
— Мы с женой (точнее, с моей бывшей) купили эту красивую штуку лет двадцать назад. Тогда я ещё любил слушать музыку.
— Эх, Алексей Рроманыч! — блаженная улыбка растеклась по лицу Светланы. — Видели бы вы квартиру моего шефа! — от избытка чувств девушка даже рукой махнула. — Натяжные евро-потолки, высоченные евро-окна. В гостиной бар с изысканными напитками, кожаные кресла, книжные стеллажи до самого потолка, роскошная резная полка из красного дерева с альбомами по искусству, застеклённый шкаф с чучелами хищных птиц, сервант с дорогим фарфором, потолочная люстра с хрустальными звенящими подвесками, изысканный торшер в виде Эйфелевой башни. И, наконец, гордость Геннад Михалыча — специальная витрина (как в музее) с коллекцией рыболовных блёсен. Вся широта запросов хозяина отражается в убранстве его жилища.
— А что в его рабочем кабинете? — спросил Ветлугин.
— В квартире у Геннадия Михалыча нет рабочего кабинета. Дома он только отдыхает, зато в Институте у него есть прекрасный кабинет: с широченным двухтумбовым письменным столом, с шикарным сервантом, с финиковой пальмой в углу и с вышколенной секретаршей в предбаннике.
— Понятно.
— Заинтригованная вашими намёками на что-то важное, чем вы занимаетесь вне институтской программы, я, естественно, ожидала увидеть в вашей квартире отражение той вашей скрытой деятельности, а теперь даже не знаю, о чём и подумать.
— Я вас понимаю, Света. Вы видите простую обстановку у человека, претендующего на богатство внутреннего мира, и у вас возникает мысль, что того мира у него и нет вовсе. И, дескать, не зря от него жена ушла, а единственная дочь теперь аж за границу намылилась. Я правильно вас понял, Света?
— Абсолютно, — произнесла Светлана с бледным серьёзным лицом, выражающим полнейшую убеждённость.
Ветлугин оживился.
— А теперь попробуйте зрительно представить себе жилище какого-нибудь Сократа, я уж молчу об Эпикуре или о Диогене. Ведь одним из принципов жизни древних греков была ПРОСТОТА. Простота во всём: в одежде, жилище, еде и питье. Роскошь презиралась и осмеивалась. Более того, она считалась характерной чертой неразвитого ума, свидетельством убожества внутреннего мира. Помните афоризм, впервые озвученный Цицероном: «Omnia mea mecum porto»?
— Как не помнить? — язвительно усмехнулась Светлана. — Это же знаменитое «Всё моё ношу с собой».
— Вот именно. И это высказывание чётко указывает, что под «всем моим» Цицерон и прочие античные интеллектуалы подразумевали не материальные блага, а внутренний, духовный мир человека. Так что, с моей точки зрения, интерьер жилища вашего шефа позволяет мне предположить, что его внутренний мир узок и беден. Но, как понимаете, ссылка на древних не является доказательством. Она лишь показывает, что судить о мире человека по обстановке его жилища, как нынче говорят, дохлый номер.
— Сдаюсь, Алексей Рроманыч, в этом пункте вы меня почти убедили. Чтобы сгладить мой дерзкий выпад, давайте примем по ррюмашечке за примирение.
— Вообще-то вы меня совсем не обидели, и я с вами с удовольствием выпью просто так.
— Извините, не поняла.
— Вы заставляете меня сказать, что я выпью за вашу красоту и за вашу восхитительную дерзость.


11
— Алексей Рроманыч, — голосовые связки Светланы напряглись, — уж вы простите меня за очередную дерзость, но не могли бы вы, хотя бы слегка, хотя бы чуть-чуть, приоткрыть ваш внутренний мир. Мне страсть как любопытно, что за проблемы вас волнуют?
— Ох, Светлана Фёдоровна! — смешался Ветлугин. — Мне и хочется поделиться с вами своими проблемами да колется. Уж больно далеки они от интересов молодых успешных женщин. Боюсь, не поймёте вы меня да ещё и засмеёте.
— Хорошо, Алексей Рроманыч, давайте сузим поле вопросов. Скажите, к примеру, что более всего занимало вас на прошлой неделе?
Этот вопрос поставил Ветлугина в неудобное положение. Не мог же он, на самом деле, посвящать малознакомого человека в свои маленькие тайны. Решил обратиться к закромам памяти, куда откладывал загадочные явления и факты, чтобы когда-нибудь на досуге заняться их анализом.
— Ладно, так уж и быть, скажу, но тогда потерпите. Разговор пойдёт об абстрактных вещах, — потянул время Ветлугин.
— Да говорите же! — Светлана капризно стукнула кулачком по подлокотнику кресла.
— Ладно, рискну! — в серых маловыразительных глазах Ветлугина вспыхнули озорные искорки. — Недавно меня озадачил вопрос, откуда берутся у нас так называемые мировоззренческие убеждения. Правда, само слово «убеждение» мне не нравится, ибо наводит на мысль, что основы нашего внутреннего мира создаются, когда нас кто-то в чём-то убеждает — сегодня в одном, а завтра в другом. Конечно, иногда попадаются субъекты, которым можно без особых усилий внушить всё что угодно, но гораздо чаще мы сталкиваемся с людьми со стойкими, можно сказать, железобетонными убеждениями.
— Может быть, вы, наконец, покончите с введением? — не сдержалась Светлана, почувствовав, что тема разговора действительно уходит за поле её интересов.
Ветлугин помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил:
— Как вы думаете, Светлана Фёдоровна, откуда берётся у нас эта странная убеждённость в  правоте своего мировоззрения?
— Естественно, из жизненного опыта, откуда ещё? — фыркнула Светлана.
— Казалось бы, вы абсолютно правы, ведь опыт у разных людей разный, и, наверное, поэтому у них разные убеждения. Но сами посудите, какой-такой опыт может привести к религиозной нетерпимости? И вообще, если хотите в полной мере прочувствовать, что такое убеждённость, попробуйте, доказать верующему человеку, что Бога нет.
— А во что верите вы, Алексей Рроманыч?
— В юности, начитавшись Жюля Верна, я свято верил в науку и технический прогресс.
— А теперь?
— А теперь меня гложут сомнения. Наука так быстро развивается, что не успеваешь менять свои представления даже о таких фундаментальных вещах, как строение Вселенной и атома. Более того, поиск рационального осмысления этих вещей нередко уводит нас в области, где невозможны ни эксперимент, ни наблюдение, и где бессильна (надеюсь, лишь пока) даже теория. Так что же получается? С одной стороны, победное шествие научного метода наделило многих из нас убеждением, что человеческий разум, может объяснить абсолютно ВСЁ, а с другой — наши бешеные усилия понять основы мироздания наталкиваются на препятствия, которые выглядят просто непреодолимыми. Остаётся лишь тупо ВЕРИТЬ, что наука сможет когда-нибудь объяснить ВСЁ. Однако слово «верить» не значится в лексиконе людей науки. Любой учёный, как бы ни был велик его талант, внутренне готов к тому, что взлелеянная им гипотеза (или даже теория) может оказаться ошибочной. Впрочем, были времена, когда сомнения такого рода не терзали людей.
— Вы имеете в виду мрачный период средневековья? — хохотнула Светлана.
— Нет, я имею в виду период длиною не менее ста тысяч лет — от возникновения людей, по виду неотличимых от нас, до Дарвина.
— Почему именно Дарвин явился для вас такой важной вехой?
— Потому что этот скромный англичанин подкинул нам теорию, которая с лёгкостью объяснила, что человек — просто одна из обезьян с несколько гипертрофированным мозгом, и что никакой непреодолимой пропасти между человеком и остальными животными нет.
— Ну и что?
— А вот что. Если свой мозг мы получили от африканских обезьян для выживания в лесах и саваннах Африки, то встаёт вопрос: «А по силам ли нашему звериному мозгу познать весь открывшийся теперь перед нами невообразимо огромный и невообразимо сложный мир?» — Ветлугин расхохотался: — По Библии, свой  разум мы получили от Бога. А на деле, это мы сами создали Бога и сами же одарили Его нашим звериным разумом.
— Вы в этом убеждены? — губы Светланы изогнулись в змеиную улыбку. 
— Абсолютно, — Ветлугин гордо выпрямился в кресле. Видно было, что он, наконец, нашёл, что сам когда-то искал. — Более того, — энергично продолжил он, — я утверждаю, что боготворчество намертво вмонтировано, вшито в наши гены.
 — Может быть, я что-то упустила, но это ваше утверждение даже на гипотезу не тянет.
 — Я рад, Светлана Фёдоровна, и тому, что моё утверждение вы не сочли самоочевидным и банальным. А теперь обратимся к братьям нашим меньшим.
Светлана картинно вздохнула, но Ветлугин будто этого и не заметил.
— Бывает, — быстро заговорил он, — что кошке, обычной нашей киске, удаётся поймать во дворе птичку или мышку. В этом нет ничего удивительного. Удивительное в ином: иногда случается, что кошка приносит свою ещё трепещущую добычу в дом и слагает её к ногам хозяина, будто задабривает его, предлагая полакомиться свеженьким деликатесом. По мнению зоопсихологов, это странное поведение кошки доказывает, что она воспринимает человека-хозяина, как своего собрата с более высоким социальным статусом и, увы, с кошачьей психикой.
А вот вам ещё одна зарисовка из жизни этих грациозных зверьков. Хозяин застаёт кошку за строго запрещённым занятием: она рыскает по обеденному столу. Увидев хозяина и услышав его грозный окрик, она моментально спрыгивает на пол и пытается убежать, но если ей это не удаётся, бедняжка принимает позу полной покорности. Лежит на брюхе, головка опущена, глазки полузакрыты, ушки плотно прижаты.
Светлана оживилась.
— Я не раз наблюдала эту забавную сцену. Кошка будто готова принять заслуженное наказание. Она ведёт себя в полном соответствии с поговоркой: «Знает кошка, чьё мясо съела».
— Конечно, трудно сказать, ЧТО она, на самом деле, знает, и может ли она вообще что-либо знать, но совершенно ясно, что в данном случае кошка воспринимает человека как могущественное существо с кошачьей психикой. Она, по сути, внесла человека в своё общество и наделила его высшим социальным рангом.
— Вы хотите сказать, что для кошки человек нечто вроде бога? — усмехнулась Светлана.
— Я вижу, вы не разделяете мою точку зрения, но ведь вам должно быть известно, что каждый член любого звериного коллектива имеет представление о своём социальном статусе. «Знание» своего места на социальной лестнице складывается из чувства превосходства (доминирования) по отношению к сородичам, стоящим на той лестнице ниже, и чувства покорности (подчинения) — к сородичам, стоящим выше. Прошу обратить внимание на чувство покорности, не кажется ли вам, что оно слегка напоминает известные нам черты человеческого поведения, такие как угодничество, заискивание, раболепие, смирение, а то и благоговейный трепет?
— Да, мне незнакомы такие низменные формы человеческого поведения! — с вызовом бросила Светлана. — Но я лично никогда ни перед кем не пресмыкалась и не собираюсь этим заниматься.
— Кто бы сомневался, Светлана Фёдоровна? — рассмеялся Ветлугин. — Альфа-самкам, вроде вас, конечно же, чужды переживания шестёрок. К тому же вы красивы, а у М.Горького подмечено: «Красивые — всегда смелы».
— Уж и не знаю, Алексей Рроманыч, шутите вы или издеваетесь?
 — Ни то и ни другое, Светлана Фёдоровна, но позвольте мне закончить своё рассуждение.
— Неужели оно когда-нибудь закончится? — криво усмехнулась Светлана.
— Светлана Фёдоровна, потерпите ещё минут пять не больше, — Ветлугин передохнул. — Мне кажется, что наш пещерный предок, сталкиваясь с чем-то запредельно мощным (например, с огромным животным или с грозным явлением природы), испытывал чувство, которое испытывает нашкодившая кошка, застигнутая хозяином на месте преступления. И тогда наш пращур в отчаянии принимал позу покорности, то есть падал ниц, касаясь лицом и коленями земли.
— Вы говорите так, будто видели, как выражали свою покорность первобытные люди?
— А в этом нет необходимости, ибо у всех народов земного шара поза покорности одна и та же. Кстати, она изображена на ряде древних барельефов Междуречья и Египта. Ясно, что эта поза выработана эволюцией для ослабления агрессии со стороны некоего повелителя  —человека с очень высоким социальным рангом. Конечно, поза смирения не могла ослабить бурю или землетрясение. Однако других средств выхода из безвыходной ситуации у нашего далёкого предка не было. Вот так страх перед кем-то сверхсильным и непонятным соединился с привычным страхом телесного наказания со стороны человека-повелителя, породив представление о невидимом и могучем божестве. 
— Вы закончили? — голос Светланы был сух, лицо выражало скуку.
— Почти, — Ветлугин нахмурился. — Я почти уверен, что у современного человека (даже всесторонне образованного) при встрече с чем-то непонятным, от чего веет какой-то таинственной непреодолимой силой, довольно часто срабатывает врождённый инстинкт боготворчества, и тогда человек испытывает нечто подобное мистическому страху.
— Дорогой Алексей Рроманыч! — громко и гневно заговорила Светлана. — У меня, ну, просто нет слов! Эти ваши интеллектуальные кульбиты, к сожалению, ещё не устаканились в моей голове. А сейчас, простите, но мне надлежит вас покинуть. Дела!
— Какие могут быть дела в столь поздний час? — пробурчал разочарованный Ветлугин. В глубине его души тлела надежда, что девушка останется с ним на ночь.
— Алексей Рроманыч, похоже, вы не допускаете, что у меня могут быть обязательства перед другими людьми. Давайте отложим продолжение нашего рразговора до завтра.
— К сожалению, Светлана Фёдоровна, завтра не получится. Завтрашний вечер у меня занят.
— Те самые лично ваши дела? — янтарные глаза Светланы пытливо впились в недовольное лицо Ветлугина.
— Можете считать, что они, — буркнул он.
— До скорого, Алексей Рроманыч, — Светлана, резво вскочила на ноги и покинула скромные апартаменты Ветлугина.


12
Из того, что не мог знать Ветлугин
— Дорогой, мне кажется, ты всё-таки ошибся. Боюсь, клиент чист и непорочен, как младенец, — сказала девушка.
— Этого не может быть. Я его знаю, как свои пять пальцев, — возразил мужчина.
— А на чём основана твоя уверенность? — спросила она.
— Понимаешь, он слишком дерзко себя ведёт. — Когда при встрече мы обмениваемся приветствиями, он держит себя, как старший товарищ, а ведь мы ровесники. Я даже на месяц старше его.
— Ты рос в селе, а он — в городе.
— Его городок тоже глухая провинция.
— Он учился в Северной столице, а ты — в Южной Сибири.
— Уровень нашего универа, пожалуй, даже выше ленинградского.
— Значит, дело в генах. Мне кажется, у вас разное представление о важном и ценном.
— Поясни.
— Мне кажется, дорогой, его более всего волнуют проблемы общего, я бы сказала, философского характера.   
— Это у него было всегда, но я хорошо помню его первые шаги и первые идеи, и, главное, я помню, как страстно хотел он сделать хотя бы одно открытие. Но открытия не получались, и он ходил, понурив голову, замкнутый и мрачный. А сейчас, при всей его внешней скромности я вижу, что он чертовски доволен собой. С чего бы это? Я читал его статьи, читал его диссертацию. Всё неплохо, даже очень неплохо, но это далеко не открытия. А тут такая уверенность в себе. Жалкий кандидатишка, а несёт себя, как академик.
— Может, у него крыша съехала?
— Нет, с психикой у него всё в порядке. Просто он что-то скрывает. И то, что он скрывает, должно быть воистину великим.
— Он действительно на что-то намекал. Но ни на его рабочем месте, ни у него дома я не заметила ни малейших следов кипучей деятельности. Поверь моей женской интуиции, он просто играет со мной в какую-то непонятную игру. Я даже не исключаю, что он хочет меня элементарно соблазнить.
— Ну, нет! В это я не верю. Готов спорить на любую сумму: он что-то скрывает.
— Допустим, ты прав, но как его расколоть? Что делать конкретно?
— Ты женщина, твоя сила в твоей слабости. Уступай, не дерзи, повинуйся, и тогда он, как положено сильному, потеряет бдительность.
— Легко сказать уступи, когда по жизни я победительница.
— Какая из тебя победительница, если удара не держишь? Терпи, милая, терпи и продолжай игру. Он сильнее и умнее тебя. Так прикинься дурочкой, обмани, вползи в доверие и отыщи его сокровище.
— Легко сказать, «отыщи сокровище». Ты мог бы с равным успехом приказать мне отыскать иголку в стоге сена.
— Хорошо известно, что чем длиннее зашифрованный текст, тем больше шансов его расшифровать. Заставь его больше говорить о чём попало. Как бы долго он ни обходил тему своего сокровища, рано или поздно он её коснётся. И тот момент ты сразу почувствуешь: по его позе, по движению рук и глаз, по тону голоса. Ну а дальше — дело техники.   
— Так ты даёшь добро на применение любых средств? — спросила девушка.
— Мы взрослые люди! — усмехнулся мужчина. — Главное — результат. 


13
Надо сказать, Ветлугин ещё раньше запланировал поход на «тайную делянку» на дачном участке его старого знакомого из Института гидродинамики.
К садоводческому обществу вела живописная тропа в сосновом лесу, и обычно Ветлугин с удовольствием проходил по ней положенные три километра, радуясь красоте природы и безлюдью. Правда, на этот раз впереди его по дорожке шла пара женщин среднего возраста с собакой. Дорожка была узкая, обогнать их долго не получалось. А дамы, похоже, не спешили и громко болтали. Знаешь, говорила одна: «Собака гораздо лучше мужика». — «Ну ты даёшь, — сказала другая. — У тебя муж — чистое золото». — «Золото, говоришь, а только я отвернусь — он уже к соседке норовит. Вот мой Пират, никогда меня не предаст». Ветлугин обогнал женщин и не узнал, чем кончился их разговор. Конечно, мужчины верностью не блещут, но женщины тоже изменяют и не так уж редко. Впрочем, вскоре голова Ветлугина переключилась на пережёвывание событий  прошлого вечера.

Домик дачного участка был закрыт, похоже, хозяин ещё не переехал. Целый час Ветлугин вскапывал делянку, рыхлил почву, оформлял отдельные грядки и наконец приступил к посеву.
Он уже заканчивал работу, когда услышал идущий откуда-то издалека возбуждённый женский голос: «Алексей Рроманыч! — он узнал этот милый зачин слов на «рр». —  Что вы тут делаете?» Ветлугин поднял голову — на грунтовой дороге, рассекающей садоводческое общество, стояла и улыбалась Светлана.
— Светочка, вы!? Как вас занесло сюда?
— Я была в гостях у одного знакомого, помогала ему с посадками. Его дачный участок тут неподалёку, — Светлана небрежно махнула рукой куда-то в сторону леса.
— И я тоже тут кое-что посадил, — пролепетал смущённый Ветлугин.
Светлана подошла к нему.
— А я не знала и даже не могла предположить, что у вас может быть земельный участок.
— Это участок моего старого знакомого из Гидродинамики. Я, можно сказать, арендую у него эту деляночку.
— Надо же! — Светлана присела на корточки и стала рассматривать дощечки, аккуратно расставленные на грядках. — Я вижу, тут что-то посеяно, но не для еды. Съедобные вещи не кодируют номерами и этикеток не ставят. Тут вы что-то исследуете, не правда ли?
— Да так, балуюсь.
— Иными словами, это то, чем официально вы не занимаетесь.
— Вы угадали, это моё хобби, ничего серьёзного. Давно хотелось убедиться в верности законов Менделя, — ляпнул Ветлугин и снова убедился, что совсем не умеет врать.
— Менделя, говорите? Уж не горох ли вы здесь только что посеяли?
— И это вы угадали. С детства обожаю горох.
— Так значит, ваш тайный объект — горох? — медленно и очень серьёзно проговорила Светлана.
— Чувствую, вы меня уже в чём-то заподозрили, — сказал Ветлугин и порадовался, что успел всё посадить до её появления.
— Но ведь я угадала? — Светлана подло улыбнулась. — Ну, Алексей Рроманыч, ну, скажите же «Да».
— Да, — краснея, как пойманный на лжи мальчик, согласился он, — но умоляю вас, не требуйте от меня подробностей.

Назад они шли, болтая о мелочах и радостно щурясь от лучей заходящего солнца. Уже в Городке перед расставанием Светлана протянула Ветлугину руку и неожиданно выпалила:
— Алексей Рроманыч! Я до сих пор не могу успокоиться. Неужели наша сегодняшняя встреча была простой случайностью? Ведь я была уверена на все сто, что не увижу вас до понедельника.
— И я ужасно рад этому подарку судьбы, хотя в судьбу нисколько не верю.
— А я в неё очень даже верю. Давайте в честь чуда нашей встречи устроим праздничный ужин и всласть поговорим о чём-нибудь интересном. Вы не против?
Ветлугина бросило в жар.
— Господи, Светочка! Ну, конечно же, я «за». Жаль, что у меня мало продуктов.
— Картошка, постное масло и лук найдутся?
— Лука нет.
— Я заскочу домой за луком и заодно переоденусь.
— А я почищу картошку.
— Отлично, но обещайте, что философских тем мы больше не трогаем, — продолжая улыбаться, проворковала Светлана.
— Ладно, обещаю.


14
В 10 вечера пришла празднично одетая Светлана с продуктовой сумкой через плечо. Сбросив сумку на кухне, спросила:
— Надеюсь, сковородка у вас найдётся?
— Когда-то была, а теперь, знаете ли, обхожусь полуфабрикатами, — и, не обращая внимания на презрительную улыбку Светланы, Ветлугин добавил: — А вообще-то, я совершенно солидарен с мудрейшим Лао-цзы, который сказал, что:
«Пять цветов притупляют зрение. Пять звуков притупляют слух. Пять вкусовых ощущений притупляют вкус».
— А я думала, что вкусов четыре, — Светлана стала загибать пальцы. — Сладкий, горький, солёный и кислый!
— Это у европейцев четыре, а у китайцев есть ещё один вкус — мясной. Это вкус солей глутаминовой кислоты. Действительно, на нашем языке есть специальные сосочки, настроенные на этот пятый вкус.
— Спасибо за информацию, Алексей Рроманыч, но мне кажется, вы снова уходите в абстрактную тему. А ведь вы обещали мне больше не трогать философию, давайте, хотя бы в этот чудесный вечер, забудем о великих мировых проблемах и станем обычными слегка голодными смертными. К тому же, жареную картошку с луком едва ли можно назвать роскошью, притупляющей все пять китайских вкусовых ощущений.
Через двадцать минут ужин был готов, Светлана поставила на стол недопитую бутылку коньяка, тарелки с едой и закуской и пригласила Ветлугина к праздничной трапезе. И вдруг выражение лица девушки резко переменилось, будто она вспомнила, что оставила дома включённый утюг.
— Алексей Рроманыч, уж вы простите меня. Мне так стыдно... Ведь я сама просила вас не забивать мне голову философией, и вдруг, прямо по закону подлости, вспомнила, как недавно один умный человек компостировал мне мозги, уверяя, что историю творят отдельные особо одарённые личности. А я лично считаю, что историю творят народные массы, которые, как бы нанимают себе на службу всяких там князей и полководцев.
Ветлугин улыбнулся.
— Вспомнили легенду о призвании варягов на Русь?
— Типа того.
— Сейчас трудно сказать, приглашали славяне Рюрика, или он сам к ним пожаловал. Вопрос о роли личности в истории очень старый, и он до сих пор не разрешён.
— Но меня интересует (чего уж там?) именно ваше, Алексей Рроманыч, мнение, — Светлана явно не шутила.
— И вы готовы снова убивать время, разрешая вопрос, от которого вам ни жарко, ни холодно?
— Мне интересно послушать, как вы размажете по стенке моего умного с понтом знакомого.
— Ладно, попробуем разобраться. Впервые мысль о важнейшей роли личности в истории мелькнула у меня ещё в пору студенчества. Случилось это на лекции по химии. Профессор поставил на демонстрационный стол фарфоровую чашку и налил в неё этиловый спирт. Потом указал пальцем на чашку и театрально взвыл: «Почему спирт не горит? — аудитория зашумела. Лектор выдержал паузу и продолжил: — Из курса элементарной химии вам должно быть известно, что горение — частный случай реакции окисления. Прошу обратить внимание: в воздухе полно кислорода, а спирт почему-то не горит. Молекулы этанола отрываются от поверхности жидкой фазы, сталкиваются с молекулами кислорода и... пардон, никакого эффекта! А всё дело в том, что при данной температуре энергия столкновения молекул ниже так называемого активационного барьера реакции. А теперь поднесём к поверхности спирта горящую спичку, — профессор чиркнул спичкой, сунул её в чашку, и тут же над нею заполыхало синее пламя. — Видите, товарищи студенты, горящая спичка увеличила кинетическую энергию молекул, активационный барьер пробит, и реакция окисления этанола пошла полным ходом!»
Ветлугин замолчал.
— Что же вас поразило в этом совершенно заурядном эпизоде? В этой истории всё ясно, и причём тут история человечества? — губы Светланы дёрнулись было в презрительную улыбку, но тут же разгладились.
— В любой человеческой популяции, — спокойно продолжил своё рассуждение Ветлугин, — полно весьма активных людей, однако традиционный уклад общества с ходом времени существенно не меняется. Общество будто защищает себя от потрясений. Чтобы пробить барьер консерватизма нужно привнести в человеческую популяцию нечто, подобное зажжённой спичке. И эту запальную роль исполняют исключительные личности.
— Забавная метафора, Алексей Рроманыч, личность и спичка — вещи довольно неблизкие. Может быть, у вас найдётся что-нибудь более доказательное.
— А как вы относитесь к арабам? — на губах Ветлугина заиграла невинная улыбка.
— Да, естественно, никак! — Светлана недоумённо вскинула свои ухоженные брови. — Знаю, что они верят в Аллаха, а их шейхи — породистые и весьма состоятельные мужчины.
— А теперь обратимся к истории арабов. В VII веке нашей эры этот сравнительно немногочисленный и далеко не самый продвинутый народ Ближнего Востока вдруг будто взбесился и меньше чем за полвека подчинил себе гигантские территории в Азии, Африке и Европе с населением более 33 миллионов человек.
А всё началось с того, что в какой-то апрельский день 570-ого года в захудалом аравийском городке Мекке в небогатой арабской семье родился мальчик по имени Мухаммед. К сорока годам ему открылось, что он — безграмотный и безродный — избран единым Богом-Аллахом, чтобы передать людям Коран — новую систему взглядов на мир. Силу Корану, записанного со слов Мухаммеда, придавала, кроме прочего, его высокохудожественная форма. И Пушкин, и Лермонтов восхищались поэтическим даром Мухаммеда.  — Ветлугин снял со стеллажа потрёпанную книжку в зелёном переплёте: — Вот послушайте дословный перевод Игната Крачковского начала 82-й суры.

 Когда небо раскололось,
 и когда звёзды осыпались,
 и когда моря перелились,
 и когда могилы перевернулись,
узнала тогда душа,
что она уготовала вперёд и отложила.

А вот и ещё первые пять стихов 84-й суры:

 Когда небо раскололось,
 и послушалось своего Господа, и обязалось,
 и когда земля растянулась
 и извергла то, что в ней, и опустела,
 и повиновалась своему Господу и обязалась...

Ну, как вам текст? — весело спросил Ветлугин.
— Звучит сильно и ужасно таинственно, никогда не знала и даже не догадывалась, что Коран, кроме прочего, — сборник стихов.
— Заметьте, Мухаммед был безграмотным, Стихи Корана он читал экспромтом, якобы повторяя звучащие в его голове слова ангела Джабраила.
— Потрясающе! — прошептала Светлана. — Однако вернитесь к нашей теме о роли личности в истории.
— Чуть потерпите. Итак, наслушавшись в тиши глубокой пещеры указаний ангела Джабраила, Мухаммед начал публично передавать их мекканцам, утверждая, что самый верный путь к блаженству в загробной жизни состоит в принятии ислама. Ислам в переводе с арабского означает «полная покорность Богу — Богу одному и единому для всех». Новый пророк призывал к отказу от многобожия, осуждал привилегии аристократов, кровную месть, стяжательство и ростовщичество, а своих сторонников — мусульман — объявлял братьями. Ясно, что такие почти коммунистические идеи встретили ожесточённое сопротивление мекканской родо-племенной знати.
Над жизнью пророка нависла смертельная опасность, поэтому в 622-ом году он был вынужден бежать в Медину — город, удалённый от Мекки на 500 километров.
В Медине началась политическая деятельность уже далеко не молодого 52-летнего Мухаммеда. В этом городе проживали люди из разных племён и поклонявшихся разным богам. Страстные речи пророка о едином, равном для всех Боге на этот раз были услышаны. Мухаммеду удалось объединить крайне неоднородное население Медины в прочное братство и заложить основы нового, куда более гуманного общественного строя. Революционные изменения в лучшую сторону коснулись таких сторон жизни, как личная безопасность, забота о бедных и сиротах, доброе отношение к рабам, женщинам и даже к иноверцам.
 Однако мекканцы не оставляли мединцев в покое, поэтому Мухаммеду пришлось воевать. В течение восьми лет шла вооружённая и информационная борьба мединских мусульман с мекканскими язычниками, которая завершилась полной победой последователей ислама. В этой войне пророк проявил себя талантливым дипломатом и успешным военачальником. Скорее всего, именно его военные победы заставили и мекканцев поверить, что за плечами безграмотного и внешне непримечательного человека на самом деле стоит божество.
А дальше было триумфальное шествие по планете ислама, который в наше время разделяет более миллиарда человек. Заметьте, христианству для полной победы на территории Римской империи потребовалось около трёхсот лет, а ислам захватил равновеликую площадь в десять раз быстрее.
— И всё-таки, — прервала Светлана затянувшийся монолог Ветлугина, — ответьте мне, почему именно в Аравии в 570 году появился этот странный человек? Вы упорно не хотите объяснить мне, почему и при каких обстоятельствах  появляются личности масштаба Магомета?
— Я считаю, — провещал Ветлугин тоном проповедника, —  что появление таких людей, в принципе, необъяснимо, ибо оно беспричинно.
— Постойте, Алексей Рроманыч, не хотите ли вы сказать, что появление людей вроде Магомета — совершенно случайное событие? Я требую пояснений.
— Вспомним генетику, Светлана Фёдоровна. Если исключить однояйцевых близнецов, то даже в современных огромных популяциях нельзя встретить двух человек с одинаковым набором генов. Даже в одной семье дети могут очень сильно отличаться потому, что возникли они в результате совершенно случайной перетасовки нескольких тысяч генов родителей.
— Господи, Алексей Рроманыч, — Светлана заметно смягчила тон, — наконец-то я поняла, что такие странные и поразительно точные механизмы клеточного деления, на самом деле, создавались природой для производства полнейшей случайности. Лототроны могут отдыхать. 
 — Существует устоявшееся мнение, — воодушевлённо продолжил Ветлугин, — что незаменимых людей нет, иначе говоря, считается, что если в обществе есть запрос на гения определённого типа, то он тут же и появляется. Однако на деле всё обстоит далеко не так. Запрос на массовые профессии удовлетворяется легко, ведь есть даже школы, которые готовят нужных кадров. Но нет школ, готовящих людей типа Мухаммеда. Взгляните на современных политических деятелей. По большей части они не производят впечатления незаменимых, и их следовало бы заменить, да только некем.
— А какими должны быть те незаменимые?
— А вы присмотритесь к Мухаммеду. В нём сошлись: выдающийся поэт, тонкий психолог, мудрый государственный деятель и неплохой военачальник.
В глазах Светланы вспыхнул интерес.
— Как вы думаете, какова вероятность появления людей типа Магомета, — эдаких мультигениев, совмещающих в себе гениальность в совершенно рразных областях человеческой деятельности.
— Если принять вероятность гениальности в какой-то одной области за одну тысячную, то вероятность гениальности сразу в двух несмежных областях будет равна одной миллионной, а в трёх — одной миллиардной.
— Теперь начинаю понимать, почему я не вижу вокруг себя героических личностей? Где энтузиазм? Где стремление ррешать фундаментальные проблемы? Каждый заботится лишь о своих пяти копейках. И всё это просто из-за того, что вероятность появления среди нас великих личностей ничтожно мала.
— В итоге, мы не горим, — поддакнул Ветлугин. — В лучшем случае мы тлеем.
— Так что ж такое?! — недовольно вскрикнула Светлана. — Получается, что мой знакомый очень даже неглуп! Выходит, ход истории действительно зависит от великих личностей, способных управлять волей и энергией миллионов?
— Впрочем, Светочка, мы с вами коснулись лишь вклада в историю чрезвычайно выдающихся личностей и просто выбросили из рассмотрения роль обычных неглупых людей, фактически, случайно попавших на командные высоты. Так что, пока наш анализ роли личности в истории весьма далёк от полноты.


15
Они ели, пили и болтали ни о чём. Глаза Светланы горели призывным пламенем, и Ветлугин не мог отвести от них свой влюблённый взгляд. Потом они немного потанцевали под радиолу, и она потянула Ветлугина на диван.
— Алексей Рроманыч, — громко зашептала Светлана, — видите, ЧТО вы со мной сделали. И, не дождавшись ответа, добавила: — Я уже давно не теряла голову, и вот пришлось, случилось. Знаешь, — она перешла на ты, —  мне кажется, я всю жизнь ждала тебя. Как пушкинская Татьяана ждала. Помнишь её письмо:

Ты в сновиденьях мне являлся,
Незримый, ты мне был уж мил,
Твой чудный взгляд меня томил,
В душе твой голос раздавался...

Прочтя стихи, Светлана блаженно улыбнулась.
 — Ты странностью своей увлёк меня, и я не стыжусь это признать, — она запнулась, — А я? А я тебе нравлюсь?
— С первого взгляда, с твоего банкета. Но я никак не мог предположить тогда, что моё чувство окажется взаимным. Ведь я, Светочка, аномал, моя бывшая, познавшая в ленинградской Петришуле глубины немецкого наречия, называла меня Зондерлингом.
— Звучит круто, а что это значит?
— Что-то вроде: сумасброд, эксцентрик и недотёпа, говоря по-нашему, чудак на букву «М».
— Милый мой Лёшечка, твоя бывшая просто ничегошеньки не понимает в мужчинах. Талантливый человек не может быть обычным. Я только не понимаю, что ты нашёл в горохе? Мне кажется, нет более обыкновенного ррастения, чем горох огородный.
— Ты не точна. По-научному мой горох не огородный, а посевной.
— Какая разница? Главное это горох обыкновенный. Существует масса грубых поговорок, типа «говорить с тобой можно лишь гороху наевшись». А чего стоит выражение «шут гороховый»?
— Ну, нет, Светочка! Горох — очень древняя и неприхотливая сельхозкультура. Существует масса сортов этого растения. Но для нас главное, что горох удобная, недорогая и неплохо генетически изученная модель. Он просто... — Ветлугин не мог закончить фразу, ибо его рот был перекрыт долгим и страстным поцелуем Светланы.
— Ну и что ты можешь сделать с горохом, — проговорила она задыхаясь.
— На нём я только проверяю свой революционный метод.
— В смысле?
— Видишь ли, Светочка, мне кажется, я могу сделать с горохом всё что угодно.
— Рразрываюсь от любопытства!
— Я могу придать ему практически любое свойство.
— Какое, например?
— Например, — взгляд Ветлугина бездумно заскользил по комнате и остановился на письменном столе, — например, — повторил он, — как бы ты посмотрела на горошины, превращённые в пузырьки с мёдом?
— Откуда у гороха может взяться мёд?
— Но нектар-то у гороха есть, не зря его цветы посещают пчёлы и шмели.
— Ну да! Ведь мёд — это переработанный пчелами цветочный нектар!
— Конечно!
— И ты видел такой горох?
— Да, Светочка, видел. И даже дегустировал его семена на стадии молочной спелости. Вообще-то, я не любитель сладостей, но мой медовый горох ¬— это нечто из ряда вон. Правда, когда семена до конца созревают, вода уходит, горошина теряет сахара и сильно сморщивается. Ну, ты же знаешь классический менделевский признак — морщинистые семена.
— Боже, так вот она детская мечта, ставшая явью, — медленно и многозначительно проговорила Светлана.

Рано утром, едва рассвело, Светлана выскользнула из постели и бесшумно прокралась к письменному столу. Оглянулась на Ветлугина — тот безмятежно спал. Выдвинула верхний ящик и увидела картонную коробку, заполненную плотно прижатыми друг к другу бумажными пакетиками. Вытащила первый пакетик и даже не удивилась, найдя в нём несколько десятков коричневатых горошин. Пакетики были надписаны ничего не говорящими цифрами, но один, кроме цифрового кода, имел и название — «медовый». Дрожащими пальцами девушка раскрыла пакетик — семена были морщинистыми. «Боже! Вот он, тот медовый горох!» — прошептала она.

Проснувшись утром, Ветлугин блаженно улыбнулся, протёр глаза и обнаружил, что лежит на диване один. Прошёлся по квартире и убедился, что Светлана исчезла. О её недавнем присутствии свидетельствовали лишь разложенный диван да пара бокалов на столике, придвинутому к изголовью ещё не остывшего любовного ложа. На кухонном столе лежала записка:
 
Простите меня! Всё, что случилось между нами,  было ошибкой. С.

Ветлугин почесал затылок и выругался. Голова была мутной, не хотелось ни работать, ни жить. Уже давно не испытывал он такого острого чувства презрения к себе, а заодно и ко всему человечеству. Он допил коньяк, повалился на диван и проспал до полудня. Потом снова прочёл записку и снова расстроился. Пробурчал: «И всё-таки, она должна объяснить мне причину столь странного финала». Он уже не сомневался, что это был, на самом деле, финал, но ему зачем-то была нужна полная ясность.


16
Из того, что не мог знать Ветлугин
— Как дела, подруга? — брюнетка поднялась на цыпочки, чтобы коснуться губами розовой щёчки блондинки.
— Да никаких дел. Слава Богу, закончила своё тягостное дело, и теперь свободна как птица.
— Что? Бросила своего заумника?
— Окончательно и бесповоротно!
— И не жаль? — брюнетка внимательно посмотрела на подругу.
— Смешанное чувство. И рада и чуточку жаль, — видя непонимание в глазах приятельницы, блондинка добавила: — Когда обводишь вокруг пальца обычного лоха, естессна, испытываешь нечто вроде торжества. Но в данном случае я развела мужчинку с очень неплохими мозгами...
— Что, подруга, совесть прорезалась? — едко вставила брюнетка.
— Типа того. Господи, при таком уме такая доверчивость! Вот скажи мне, мудрейшая Дарья, можно ли назвать пятидесятилетнего мужика умным, если им легко манипулирует молодая, хоть и небезобразная, но далеко не самая опытная женщина?
— Нельзя быть умным во всех сферах. В сфере любви твой недавний каунтерпарт глуп, как пятнадцатилетний мальчик. Его душа жаждет любви, и он не может отличить оригинал от искусной подделки.
— Пожалуй, ты права. Я его просто обвела, надрала, как рыночная торговка, толкнувшая фуфло за приличный товар. Что делать? В моей многоходовке он тупо исполнил свою роль талантливого идиота. Но зато теперь я получила то, что откроет мне путь в блестящее будущее.
— А с этого места нельзя ли поподробнее?
— Не гони лошадей, Дарья. Пока сказать нельзя, но месяца через два возможно мы отпразднуем мой великий успех.
— Но скажи, подруга, если бы не твоя деловая цель, ты могла бы полюбить этого лоха?
— Почему тебя это волнует?.. — блондинка на секунду задумалась. — Естессна, могла бы. Но есть вещи важнее этого животного чувства.


17
Ветлугин прождал Светлану все выходные, но она не появилась. В понедельник примерно в одиннадцать утра он прошёлся по лабораторным  просторам Трегубова. Всюду кипела работа, но ни Светланы, ни Гешки он не встретил. Оставался кабинет заведующего. В предбаннике громко стучала на электрической Оптиме фигуристая секретарша.
— Я хотел бы встретиться с Геннадием Михайловичем, — сдавленно пробормотал Ветлугин
— Вам назначена встреча? — секретарша окинула посетителя оценивающим взглядом.
— Нет, но передайте ему, что с ним хочет поговорить Алексей Ветлугин.
— Пожалуйста, присядьте, я должна допечатать важный документ.
Ветлугин сел на аккуратный кожаный диванчик, закрыл глаза и приготовился к длительному ожиданию. Однако всего через несколько минут грохот машинки смолк, и он услышал слова секретарши, произнесённые елейным тоном: «Заходите, товарищ Ветлугин, Геннадий Михайлович вас примет».
Ветлугин вошёл в кабинет и увидел Гешку, сидящего за массивным письменным столом и Светлану — напротив своего шефа.
— Лёшка! Какая приятная неожиданность! — приветствовал приятеля Трегубов.
Светлана повернула к нему улыбающееся лицо, в котором читалось обычное почтение молодого сотрудника к заслуженному мэтру. Но не было в её мимике ничего, что бы свидетельствовало о бурных событиях прошедшей недели.
— Лёша! — продолжил Трегубов, — надеюсь, ты не забыл мою сотрудницу Светлану Фёдоровну, с которой я познакомил тебя на её банкете.
— Зачем Алексею Романовичу держать в памяти столь незначительное событие. Честно сказать, даже я запамятовала, что вы, Геннад Михалыч, нас знакомили, — спокойно проговорила Светлана.
Ветлугин сначала не понял, почему её речь показалась ему слишком официальной. Через пару секунд догадался — исчезло прокатывание начальной буквы «р» в его отчестве.
— Ну как же? — делано возмутился Гешка. — Я-то прекрасно помню. Так подтверди же, Алексей.
— Ваше лицо, Светлана Фёдоровна, — подыграл Ветлугин девушке. — мне почему-то знакомо, но не могу припомнить, в связи с чем.
— Да плюнь ты на эту историю!  — энергично заговорил Гешка. — А лучше послушай меня. В пятницу был я у директора, и он, представь, хочет дать тебе сектор с перспективой его расширения до лаборатории. Я горячо поддержал предложение академика. Ну, как!? Ты рад?
— Равнодушен, — сухо ответил Ветлугин, голова которого была занята неразрешимой проблемой, что творится со Светкой.
— Почему? — удивился Гешка.
— Потому что не желаю нести ответственность за действия нескольких посредственных кадров, — фактически, сгрубил Ветлугин.
— Ну, ты даёшь! — выпучил свои небесно-голубые глаза Гешка. Эти кадры исполняли бы твои мудрые указания.
— Мне нужны творческие сотрудники, а таких нынче днём с огнём не сыщешь. Да разве ты не видишь, что наша безумная Перестройка ведёт к стремительному падению престижа научной работы и науки вообще. Набирают силу религия, мистицизм и вера в паранормальные явления. Докатились аж до того, что студенты биофаков массово отрекаются от дарвинизма. Цель современного выпускника естественно-научного факультета состоит в том, чтобы, заполучив кандидатский диплом, бежать на Запад и продаться там за скромную зарплату любой лаборатории.
— Ты сгущаешь краски, всё не так уж плохо. Надо пережить это лихое время. Мы должны спасти нашу науку. 
Ветлугин фыркнул, взглянул на часы и резко встал.
— Ой, извини, старик, совсем забыл, что у меня назначена деловая встреча. Извини ради бога, в другой раз договорим, — холодно буркнул он и покинул трегубовский кабинет.

— Зачем он приходил? — задал самому себе вопрос Трегубов и весело добавил, любуясь Светланой: — Ну, а ты, ангел мой, надеюсь, не откажешься от руководства новым сектором моей лаборатории.
— Естессна, нет, Генаша. От таких предложений не отказываются.
— А почему-у, ангел мой? — с приторной улыбкой почти пропел Трегубов.
— А потому, что женщина, подобная мне, обязана реализовать свой генетический потенциал до конца, весь до последней буковки и со всеми вредными мутациями.
— В геноме такого ангела, как ты, не может быть вредных мутаций.
—  Обижаешь меня, Геночка. Ангелоподобные существа без вредных мутаций лишены стимулов к карьерному росту. К тому же, люди без вредных мутаций — эти фарфоровые мальчики и девочки — на мой взгляд, просто тошнотворны.
Трегубов застыл от изумления. Придя в себя, тихо проронил:
— Ты прекрасна, как ангел, и умна, как чёрт.


18
Полноценно работать в этот день Ветлугин уже не мог. «Когда она притворялась? Сегодня в кабинете Трегубова, или всю прошлую неделю, играя со мной в любовь?» — вот вопрос, который изводил несчастного Алексея Романовича. Рассудок твердил, что его элементарно обманули, кинули, развели, как последнего лоха. Но восстанавливая в памяти детали событий пятницы, вспоминая глаза Светланы, полные любви и восхищения, Ветлугину хотелось думать, что в присутствии шефа (возможно, неравнодушного к ней) ей приходилось валять дурака. «Но к чему тогда прощальная записка?»
Не в силах разобраться в проблеме он решил встретиться со Светланой наедине и заставить её раскрыть тайну своего странного, нелогичного поведения. Он знал её адрес, но понимал, что она может просто не открыть ему дверь. В начале шестого он подошёл к её дому — стандартной четырёхэтажной хрущёвке — и отметил, что неподалёку есть берёзовая рощица и в ней скамейка, с которой можно без опаски следить за входом в Светланин подъезд. Официально работу в Институте кончали в пять тридцать, но сотрудники покидали контору попозже, как правило, в промежутке между шестью и семью. Не зная, чем заняться до шести, он прошёл к Обскому морю. Великолепный сосновый лес и величественная панорама бескрайнего водоёма сделали своё дело. Ветлугин осознал, что просто запутался в мелочах быта, и что ему пора возвращаться в чистый мир великих и неприступных проблем. Но сначала нужно содрать с себя липкую паутину межличностных отношений. Оказалось, думать о великом невозможно, пока не решена, по сути, ничтожная проблема: надувает его или нет миловидная длинноногая девчонка. Вздохнул: «Господи, до чего же я докатился, как же я жалок!»
В начале седьмого он занял свой наблюдательный пост в берёзовой рощице. Примерно в полседьмого к подъезду Светланы подошла женщина, чья фигура (он видел её со спины) показалась Ветлугину знакомой. И только когда она скрылась в темноте парадного, он осознал, что это ясновидящая Евдокия. «Но куда же она идёт?» — задал он себе вопрос, и тут же в голове раздался ни на чём не основанный ответ: — Конечно же, к Светке». Он знал, что квартира Светланы находится на четвёртом этаже, так что, если его догадка верна, то гадалка должна преодолеть всю лестницу. Ветлугин бросился к подъезду, взлетел на площадку второго этажа и прислушался: Евдокия продолжала подниматься, он даже сумел разглядеть её изящную кисть, скользившую по облупленным перилам. Теперь он поднимался медленно, со скоростью смуглянки. Он достиг площадки третьего этажа, гадалка продолжала подниматься. Ветлугин, прижимаясь к стене лестничной коробки, бесшумно преодолел ещё несколько ступенек и застыл в ожидании дверного звонка. Прозвенел звонок, дверь открылась и через пару секунд закрылась. Ветлугин взлетел на площадку четвёртого этажа, приложил ухо к двери Светланиной квартиры и услышал ангельский голос хозяйки: «Дашка, наконец-то! Проходи на кухню, выпьем и обсудим наши дела». — «Какие дела?» — спросила гадалка. — «Ты не поверишь. У моего лоха неожиданно взыграло ретивое». Всё стихло.
Ветлугин вышел на улицу и направился к своему дому. Последняя надежда на искренность Светланы угасла. Это открытие потрясло его, хотя в глубине души он знал, что его, что называется, кинули. Развели, использовали и кинули! Ради чего? Ветлугин упорно не мог принять, что умные красивые девушки ничем не уступают по цинизму умным и прекрасно образованным юношам, которые только вчера призывали друзей на трудовые подвиги ради окончательной победы коммунизма, а сегодня готовы на всё, чтобы прибрать к рукам какую-нибудь нефтяную скважину, какой-нибудь банк, или бесхозный кусок земли на берегу живописного озера.
Придя домой, Ветлугин сел за кухонный стол и заставил себя поесть. Два чувства — ревность и любопытство — изводили его. Приходилось признать, что открытие связи между Светкой и ясновидицей ни на йоту не продвинуло его в понимании ситуации. «Следует расширить круг подозреваемых, — решил Ветлугин и задумался, хотя для него слова «задуматься» и «понять» были почти синонимами. — Неужели Гешка? — прошептал Ветлугин. — А кто ж ещё? Ведь всего несколько часов назад я мог убедиться, что Светка с Гешкой больше, чем сотрудники. Так что для Гешки, в принципе, ничего не стоит попросить Светку выдавить из меня мои тайны, и понятно зачем. Ведь Гешка, как никто иной, знает мой творческий потенциал, мою работоспособность и мою скрытность, и потому ему необходимо убедиться, что в борьбе за власть в Институте я не вытащу из рукава какой-нибудь скрытый, и убийственный козырь и тем опрокину его честолюбивые планы».
И вдруг до Ветлугина дошло, что Светлане всё-таки удалось кое-что из него выдавить. «Боже! — в бессильной ярости он ударил кулаком по шаткому столу. — Она узнала, что я могу делать с горохом, всё что угодно!»
Ветлугин вскочил на ноги и нервно заходил по комнате, совмещающей функции гостиной и спальни. «Но ведь я ничего не рассказал ей ни о бурсариях, ни о том, как я использую их уникальные хромосомы, — успокаивал он себя. — И главное, она не имеет ни малейшего представления о молекулярной сути моего революционного метода. Выходит, той малости, что она узнала в пятницу, ей хватило. Почему?», — вскричал Ветлугин. И через какую-то пару секунд Голос в его голове ответил: «Да ведь она знает место, где ты посеял свой горох, и теперь ты под стопроцентным Гешкиным контролем. Как нынче сказали бы: «Ты под колпаком у Гешки». Теперь всё в воле твоего бывшего приятеля: захочет — уничтожит твой посев, захочет — соберёт урожай, и тогда все твои мутанты попадут в его хищные лапы».

Ветлугин лёг на диван и погрузился в водоворот своих мыслей. Концы с концами плохо сходились. По-прежнему неразгаданной оставалась роль гадалки, которая, кстати, оказалась не Евдокией, а Дарьей. Он снова принялся фантазировать, как вынудить Светлану расколоться, и не мог найти ненасильственного способа, как вдруг посреди словесного крошева, бурлящего в его голове, выскочило слово «СУМКА». Ещё утром он обнаружил под кухонным столом продуктовую сумку Светланы, про которую девушка, скорее всего, просто забыла, когда спешила убраться из его квартиры.
Это была недорогая бежевая сумка из кожзаменителя. Её главное отделение предназначалось для продуктов, но было ещё одно отделение поменьше, куда Светлана складывала чеки, квитанции и прочие хозяйственные бумажки. Ветлугин разложил все те бумажки на письменном столе и внимательно их рассмотрел. Лишь одна могла представлять для Светланы ценность. Это было почтовое уведомление о получении посылки из Москвы. Уведомление, судя по штампу, было получено утром в пятницу, так что посылка, скорее всего, до сих пор покоится в местном почтовом отделении. Это была, хоть какая-то, но зацепка.


19
Под покровом ночи Ветлугин подкинул в почтовый ящик Светланы записку:
Приходи утром  во вторник. Я понимаю, что у тебя есть магниты более притягательные и потому не сержусь. И всё-таки, такой грубости от столь милого существа я не ожидал. К тому же ты забыла у меня свою сумку. Если не придёшь, я выброшу её в мусоропровод вместе с недоеденным луком.  А. Ветлугин.

Зацепка сработала. Около девяти утра Светлана пришла. Ветлугин ждал, что она будет смущена, но ничуть не бывало.
— Моя сумка! — сухо потребовала она.
— Иди и возьми, где оставила.
Светлана, скривив губы в презрительную улыбку, вошла на кухню. Этого времени Ветлугину хватило, чтобы запереть входную дверь и сунуть ключ в карман.
— Откройте! — уже с сумкой через плечо приказала она, дёргая ручку двери.
— Открою, когда всё объяснишь. Терпеть не могу незавершёнку. Садись на диван и колись.
Светлана послушно села. Ветлугин наслаждался её побитым видом. Впрочем, довольно скоро она овладела собой.
— Дорогой Алексей Романович! — неестественно весело начала она, совсем не удваивая букву р. — Всё дело в том, что я разочаровалась в вас.
— Странно, что в постели ты говорила иное.
Светлана хмыкнула.
— Мало ли что говорят женщины в постели. Подвирать в постели — дело святое. Впрочем, суть не в этом. Ничего особенного от вас я и не ждала.
— Так отчего же разочарование?
— Да вы просто оказались пустышкой. И в философии, и в науке, да и в сексе. Ваши рассуждения об убеждениях просто смехотворны.
— Так уж и смехотворны?
— Да, так! — Светлана хлестала его словами, как бичом. — Вы просто завидуете людям с нормальными здоровыми убеждениями.
— Какими, например?
— Мы — нормальные разумные люди — убеждены, что бедный человек не может быть свободным. Вы сами убеждали меня, что высокая наука гонится за химерой — познать непознаваемое. Получается парадокс: люди, считающие себя шибко умными, на самом деле элементарные неудачники и нищеброды, претендующие на оригинальность. Права была ваша бывшая. Вы, Алексей Романович, типичнейший Зондерлинг.
— Хорошо, — процедил Ветлугин. — Пусть я болтун и нищеброд, но как быть с вариантами гороха, которым я придал новые, совершенно невероятные и притом вполне реальные свойства?
— Поначалу я даже поверила вам. Чему не поверишь в пьяном угаре, но утром, вспомнив детали вашего рассказа о горохе со вкусом пчелиного мёда, я, естественно, поняла, что пожилой дяденька просто шутил, ведь если бы это было правдой, жена никогда бы его не бросила. Так что вы оказались лузером во всём. А на кой лях мне лузер и нищеброд?
— Когда есть нормальный и заземлённый без пяти минут членкор Геннад Михалыч? — договорил за неё Ветлугин.
— Спасибо за понимание, Алексей Романович. Немедленно выпустите меня из вашей берлоги, а сами  продолжайте и дальше надувать щёки, лёжа на своём убогом диване. Кстати, некоторым девушкам такие, как вы, нравятся.
— Например?
— Например, моей подруге Дашке Зайниевой.
— Я её знаю?
— Ещё бы не знать. Ведь она ради вас сыграла роль гадалки.
— Что тебя с нею связывает?
— Да мы учились с ней вместе, и даже в одном блоке общаги все пять лет прокуковали.
— А зачем,  вообще, вы с нею затеяли всю эту чушь с гаданиями?
— Дашка с хохотом рассказала мне, как вы, развесив уши, повелись на её импровизацию.
— И это для того, чтобы познакомиться?
— Неплохой приём, не правда ли? — хихикнула Светлана.
— Пожалуй. Если всё это было игрой, то она талантливая актриса, — рассеянно согласился Ветлугин, и почувствовал непреодолимое желание позлить Светлану: — И у неё такие прелестные, такие бойкие, полные страсти агатовые очи! Умная, красивая и, чувствуется, темпераментная женщина! А она замужем?
— А вы помните её собачку? — прошипела Светлана.
— Ты говоришь о забавном существе, испачкавшем мой башмак? Меня поразило, с какой готовностью красавица Дарья бросилась чистить мой ботинок. Сразу видно, что она добрая девушка. А ведь доброта с красотой нечасто идут рядом.
— Замолчите и откройте дверь! — рявкнула Светлана.
Ветлугин вставил ключ в замочную скважину.
 — Можешь идти, ты свободна.

Оставшись один, Ветлугин попробовал понять, почему после ночи утех девушка его бросила? «Возможно, утром, — предположил он, — Светка вспомнила про делянку, где посеяны мои мутанты, и теперь она может следить за их ростом и развитием. А потом до неё дошло, что некоторые мои мутанты, вроде «медового», могут иметь немалую коммерческую ценность. А больше, она решила, брать с меня нечего. Однако странно, что ради раскрытия этих не ахти каких тайн она пошла во все тяжкие.  — И тут Ветлугин стукнул себя по лбу: — Полученная информация была нужна не ей, а её шефу! Гешка спит и видит себя членкором, а для реализации этих грёз ему позарез нужны крупные и, главное, эффектные свершения». А что от этого поимеет Светка? — Группу, лабораторию, короче, деньги и власть».
Ветлугин выждал несколько минут, чтобы успокоиться и бросился к своей тайной делянке. Праведный гнев душил его: «Ах, вот вы как?! Решили обчистить лузера? Но это у вас не получится. Я никому не позволю манипулировать собой!»
Ветлугин прибежал на делянку, убедился, что никто за ним не наблюдает, и разрыл верхний слой почвы — горошины уже проклюнулись.
— Что? Хотели надрать меня!? — язвила оскорблённая душа Алексея Романовича. — Хотели верёвки из меня вить? Помышляли присвоить мой труд, присвоить то, чем я жил последние пятнадцать лет, не позволяя себе расслабиться ни днём, ни ночью! Ничего у вас не вышло, господа хорошие!»
Он уже был готов извлечь проросшие семена мутантов, чтобы на их место посеять обычный стандартный горох. И тут проснулся его внутренний голос: «Не делай этого! Мутанты принадлежат не тебе, а миру!» Ветлугин постоял, по-хозяйски поправил этикетки, вздохнул и отправился домой. Настроение его было уже не таким ужасным, но он не понимал, что имел в виду Голос, говоря, что мутанты принадлежат не ему, а миру? Из опыта жизни он знал, что Голос редко ошибается. Он нарушает молчание, когда неподконтрольные Ветлугину нейронные сети приходят к неожиданному результату.
  — А чего это ты так разволновался? — щёлкнуло в голове Алексея Романовича. — Почему тебя волнует такая ерунда, как нарушение твоего авторского права? Подумаешь, украли бы твой горох. Да эту кражу можно было бы рассматривать как сортоиспытание. Согласись, ты не стал бы заниматься таким скучным и таким примитивным делом. А Гешка с его практической хваткой сделал бы это с превеликим удовольствием, и новые невиданные варианты гороха стали бы достоянием человечества».
— Действительно, почему же я так возмутился? — спросил себя Ветлугин и понял, что возмущён он оттого, что его горох вошёл бы в историю как «горох Трегубова». А самый ценный сорт, наверняка, получил бы название «Светлана». Люди сеяли бы его горох на огромных площадях, удивлялись бы его замечательным свойствам — и вкусовым и пищевым — и благодарили бы селекционеров и генетиков, приложивших руку к созданию такого чуда. «Похоже, — решил Ветлугин, — меня злит лишь то, что создателями этих чудесных сортов были бы признаны Трегубов со Светкой, и никто на Земле не знал бы, что настоящим, истинным, творцом был я — Алексей Ветлугин! — Ветлугин захохотал: — А ведь я, между прочим, и не собирался отдавать своих мутантов людям. Ведь получал-то я их исключительно для себя, чтобы доказать самому себе, что могу, как Бог, творить новые формы жизни».
И тут Ветлугин вспомнил, как когда-то, лет тридцать назад, говорил своему школьному товарищу: «Цель жизни каждого из нас — раскрыть свой талант и заставить его служить своему народу, а то и всему человечеству».
— Красиво говоришь, — заметил тогда Серёга, — но есть ли у нас тот самый талант?
— Я чувствую, у меня он есть, — сказал тогда юный Ветлугин.
— Так докажи, — усмехнулся Серёга.
— И докажу! — отрубил Ветлугин.
«И вот, через тридцать лет каторжного труда я доказал себе, что талант у меня есть, и, стало быть, пришло время отдать мои наработки людям, — прошептал 52-летний Ветлугин, — но странное дело, мне совсем не хочется попутно обогащать Гешку со Светкой».
— И снова ты не прав! — заорал в голове Ветлугина его внутренний Голос.


20
Во вторник 28-го апреля на доске институтских объявлений появилось извещение о том что в среду в 15 часов состоится доклад доктора Г.М.Трегубова о последних достижениях его лаборатории. Обычно Ветлугин игнорировал такого рода мероприятия, но достижения и особенно планы Гешкиной лаборатории его живо заинтересовали.   
Ветлугин внимательно выслушал доклад, нашёл слабые места и обрушился на них с критикой. Стоявший на трибуне Гешка смешался, и тогда с первого ряда вскочила взбешённая Светлана и принялась яростно отстаивать Гешкину правоту, не гнушаясь запрещёнными приёмами. Дескать, «Алексей Романович просто не может пережить, что, пока он философствует в тиши своего кабинета, кто-то смеет, его не спросясь, продвигать вперёд мировую науку». Казалось бы, очевидная несправедливость такого выпада должна была ослабить позицию Светланы, но конференц-зал одобряющим шумом и хлопками почему-то поддержал её! Подумать только, зал, набитый научниками, поддержал не его, а мало кому известную девчонку! Вот так Ветлугин впервые в жизни всей кожей своей ощутил, что большинству он просто не нравится.
Негативное отношение публики уязвляло самолюбие, но Ветлугин не позволил эмоциям вырваться наружу и не стал вступать в перепалку со Светланой. Он съёжился на своём сидении и замолчал, но голова его лихорадочно строила план мщения.
Семинар кончился, Ветлугин подошёл к Гешке и предложил ему спокойно всё обсудить, чтобы их чисто научный спор не перерос во вражду, которая, мол, никому не нужна. Гешка, хотя и был разозлён, смекнул, что наживать опасного врага невыгодно и согласился на разговор.

Они расположились за письменным столом в рабочем кабинете Трегубова. Хозяин извлёк из застеклённого серванта коньяк, пару бокалов и вазочку с шоколадом. Они со звоном сдвинули бокалы и выпили.
— Ты же знаешь, — начал разговор Трегубов, — как хорошо я к тебе отношусь. Кстати, надеюсь, ты заметил, что люди, вообще-то, осуждают тебя, и это, Лёша, их реакция на твою высокомерную позицию. Лёша, дорогой, я знаю, ты много знаешь и можешь видеть дальше других, и всё-таки сегодня ты явно перебрал с критикой. Кстати, ты заметил, как возмутилась Светлана? Ты, конечно, можешь не уважать меня, но Светлане-то нет дела до наших с тобой разборок.
«Что ж, воспользуемся оружием Светки, то есть элементарной лестью», — решил Ветлугин. Несмотря на затворнический образ жизни, он знал, что если хочешь подчинить кого-либо своей воле, то преувеличивай его заслуги в делах, где, по его мнению, он превосходит тебя.
— Ладно, старик, — Ветлугин выдавил из себя подобие доброй улыбки, — давай примем по второй и останемся друзьями. Со стороны, как говорится, виднее; наверное, сегодня я действительно перегнул палку.
— А ведь я с тобой и не ссорился, — добродушная улыбка привычно растеклась по широкому лицу Трегубова. — Да и сам подумай, какой мне резон ссориться с таким опасным кадром, как ты? Кому нужны сильные враги?
— В чём же кроется моя опасность?
— В твоей непредсказуемости, Лёша. Никогда не поймёшь, к какому месту ты присосёшься.
— Наверное, ты прав. Возможно, на самом деле мелочная ревность во мне взыграла.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что завидуешь мне? — весело оживился Трегубов.
— Ты же знаешь, Геша, что для человека свойственно неправильно судить о себе. Одни приуменьшают свои заслуги, а другие (и таких много больше) их преувеличивают.
Гешка явно напрягся, и даже глаза опустил.
— Вот ты, например, — глубокомысленно заметил Ветлугин, — явно недооцениваешь свой творческий потенциал и свои заслуги.
— С чего ты это взял? — насторожился Трегубов, почуяв подвох.
— Да разве ты не заметил, с какой надеждой смотрит на тебя Институт? Все видят, как увлечённо и как плодотворно трудятся люди твоей лаборатории, и многие в душе своей хотели бы попасть под твою отеческую опеку.
— Не понимаю, ты шуткуешь или элементарно подкалываешь?
— Я констатирую то, что есть. Ты же знаешь, что почти каждый научный сотрудник недоволен своим шефом. Каждый хочет свободы для самовыражения и справедливого вознаграждения за свой пятикопеечный труд. И тем не менее, я неоднократно слышал, что только в твоей лаборатории найден тот тонкий баланс, когда, как говорится, и волки сыты, и овцы целы.
— И ты тоже так считаешь? — не выдержал Гешка и одарил Ветлугина долгим недоверчивым взглядом.
— Куда деться от правды, старик. Не я, а упрямые факты свидетельствуют, что ты… извини за пафос… что ты организатор от бога.
Трегубов аж подпрыгнул на своём сидении.
— Ну, Лёха, ну, уважил, ну ублажил. За это надо выпить.
Они выпили.
— Я, кажется, уже сказал, что неравнодушен к твоим успехам, — языку Ветлугина было позволено начать слегка заплетаться. — Скажу честно, когда-то я был уверен, что как аналитик я сильнее тебя, и у меня больше шансов на успех в нашем нелёгком труде. Но за последние годы я многое понял. В частности я понял, сколько сил, творческих сил, придаёт нашему брату тесное и каждодневное взаимодействие с единомышленниками, — Ветлугин помолчал, водя пальцем по лакированной столешнице, и вдруг, подняв на Трегубова свои серые возбуждённые глаза, он выпалил: — Геша, возьми меня к себе... В твой коллектив.
— Дорогой Лёша, — сбивчиво забормотал Гешка, — я бы с радостью, но зачем это тебе?
— Понимаешь, — замялся Ветлугин, — я кое-что наработал, но чтобы всё это передать людям, нужны широкомасштабные проверки.
— Не понимаю, о чём ты? — насторожился Гешка.
— Видишь ли, я получил несколько перспективных мутантов и теперь не знаю, к чему бы их приспособить. А главное, я не знаю, кому они будут нужны.
— Чудак-человек! Горох не дрозофила, его кому угодно толкнуть можно.
«Вот оно! — раздалось в голове Ветлугина. — О горохе я говорил только Светке, значит, она и на самом деле Гешкина шпионка».
— Но ты ж понимаешь, — продолжил Ветлугин свою льстивую речь, — что для внедрения моих перспективных мутантов нужны многолетние и дорогущие сортоиспытания.


21
И тут в кабинет лихо и без стука вошла Светлана.
— Светлана Фёдоровна, присаживайтесь к нашему столу, — засуетился Трегубов.
— За что пьём, господа-товарищи? — зло процедила Светлана.
— Светлана Фёдоровна, боюсь, вы не поверите, — бросился объяснять Гешка, — но Алексей Романович просится к нам в лабораторию.
— Да ну? — Светлана с недоверием прошлась взглядом по разгорячённым лицам мужчин.
— И что вы решили, Геннадий Михайлович?
— Я пока что ничего не решил, хотя почему бы и не взять? А вы, Светлана Фёдоровна, как считаете, стоит ли нам брать Алексея Романовича?
— Брать или не брать — это ваша прерогатива, Геннадий Михайлович. Но только как бы новый козёл всю капусту в нашем огороде не потравил.
— А мы его на горох переведём.
— На горох?! С какого перепугу нам горох сдался?! — взорвалась Светлана.
— Да вот Алексей Романович уверяет, что у него какой-то перспективный гороховый мутант завёлся.
— Ну, знаете ли, Геннадий Михайлович, вы, кажется, забыли, что уже приняли решение об усилении моей группы, а горох с моими планами и близко не стоял.
— Да вы, Светлана Фёдоровна, не беспокойтесь, эко разволновались! — смешался Трегубов. —  Я попробую выбить деньги и на вас и на Алексея Романовича.
То ли Светлана потеряла контроль над собой, то ли вид пьяных мужчин так на неё подействовал, но она гневно выкрикнула:
— Ну, так вот, Геннадий Михайлович! Я ставлю вам ультиматум: или этот неоднозначный кадр, — она бросила гневный взгляд на Ветлугина, — или я!
— Да что с вами, Светлана Фёдоровна? Успокойтесь же, наконец. Вам ничего не угрожает. Вы же знаете, как я ценю вашу энергию и острый ум, — залепетал Гешка.
— Извините ребята, — нечётко выговорил Ветлугин, — но я чувствую себя третьим лишним, — с этими словами он с видимым усилием оторвался от стула и, слегка покачиваясь, вышел из кабинета.

Придя домой, Ветлугин поставил на радиолу пластинку с концертом Моцарта № 20, растянулся на диване и понемногу стал успокаиваться. Через четверть часа жгучее чувство мести было подавлено, и предчувствие чего-то чистого и прекрасного стало кристаллизоваться в его душе.
      
 И снова жизнь Ветлугина покатилась по старой, хорошо наезженной колее. Каждое утро (включая и выходные) он шёл на работу, а вечерами навещал свою делянку и усердно ухаживал за гороховыми мутантами.
Впрочем, всё это было мелочью и ерундой. Главным было то, что в душе Ветлугина стало зреть ощущение скорого прихода новой светлой полосы, пусть не такой длительной и плодотворной, как первая, но вполне примиряющей его с неудобствами жизни в крайне неприятную эпоху перемен.

    
22
Из того, что не мог знать Ветлугин
Она проснулась в начале седьмого утра, серебристые обои уютной спаленки были залиты жёлто-оранжевыми лучами раннего солнца. Девушка непроизвольно улыбнулась новому дню и, осторожно, чтобы не разбудить лежащего рядом мужчину, выбралась из-под одеяла, накинула халат и растворила широкое окно дачного домика. В кустах цветущей сирени призывно пела птичка: «Тю-ти-ви-ти-и?» — будто с недоумением, повторяла она снова и снова свою незамысловатую песенку, настраивая девушку на встречу с чем-то прекрасным и трогательно чистым. Невдалеке искрилась влажная зелень грядок. Мелькнула затёртая до дыр мысль: сорвать огурец, обтереть его полой халата, и погрузить зубы в ароматную хрупкую плоть. Но сезон огурцов ещё не наступил, зато поспела садовая земляника, которую все в округе называли Викторией. Девушка выбежала в огород, присела на корточки возле земляничной грядки и сорвала огромную, залитую росой и источающую призывный аромат ягоду. Но вкус немного разочаровал. Прошептала: «Ничего не поделаешь, мечта всегда слаще её реализации».
Подошла к небольшой грядке с горохом. Он уже зацветал. Сорвала раскрывшийся цветок, поднесла его к ноздрям и ощутила пряный возбуждающий запах. Змеевидные глаза девушки округлились: «Чудеса начинаются! Цветок этого гороха пахнет мускатным орехом!»


 23
Первого июля Ветлугин проснулся от назойливого дверного звонка. Кто-то звонил и звонил. Ещё не сбросив с себя сонную одурь, он встал и открыл дверь. На лестничной площадке стояла ясновидица Евдокия.
— Позвольте войти? — раздался её низкий грудной голос.
— Входите, и, пожалуйста, не обращайте внимания на мой непотребный вид. Менее всего я ожидал визита дамы. 
 — Да это Вы меня извините... но я должна Вам кое-что сообщить.
— Проходите в гостиную и чуток погодите. Я должен привести себя в порядок.
Через несколько минут Ветлугин был готов.
— Дорогая Евдокия, или всё-таки Дарья. Если вы хотите рассказать мне о вашей связи со Светланой, то я про неё знаю.
—  Я знаю, что Вы знаете, но я о другом. Всю ночь я думала, как мне поступить, и только к утру пришла к единственно верному, на мой взгляд, решению.
— Что же случилось с вами? Могу ли я вам чем-то помочь?
— Я должна выдать, точнее, предать, свою подругу.
— Светлану?
— Да, её.
— Почему?
— Она выкрала из Вашего письменного стола образец гороха с необыкновенными семенами.
Ветлугин подошёл к письменному столу, выдвинул верхний ящик и, взяв в руки картонную коробку, спросил:
— Из этой коробки, что ли?
— Наверное, из неё. Проверьте наличие образца с названием «медовый».
Ветлугин быстро перебрал все пакетики, но образца «медовый» не нашёл.
— К сожалению, вы правы, — Ветлугин бессильно опустился в кресло. — Зачем она это сделала, я бы и сам дал ей несколько семян? Зачем было забирать весь пакет?
— Так было для неё, наверное, проще и быстрее.
— И всё-таки зачем она это сделала?
— Она выполняла поручение своего шефа.
— А зачем она рассказала про это вам?
— У нас повелось со студенческих времён делиться своими секретами.
— Так почему же вы решились её предать?
— В этом-то и вся проблема. Она рассказала мне о своём ужасном поступке только вчера вечером. Она, видите ли, ждала, когда на украденном горохе появятся стручки, чтобы попробовать горошины на вкус.
— А где она вырастила тот горох? У неё, вроде бы, нет земельного участка.
— У Трегубова есть, там-то она и высеяла вашего мутанта.
— Понятно. Ну и как? Она довольна?
— Не то слово! Вкус горошин превзошёл её самые смелые, самые радужные ожидания, и ей захотелось похвастаться передо мной своею добычей... — гадалка вздохнула и продолжила: — Она дала и мне попробовать те зелёные шарики, будто наполненные мёдом. И когда я оценила их вкус, то поняла, что являюсь соучастницей преступления. Я посоветовала ей или уничтожить образец, или каким-то легальным образом получить от Вас право использовать его в коммерческих целях.
— А Светлана?
— А она назвала меня идиоткой и полной дурой. Что, дескать, Вы со своими мутантами просто, извините, как собака на сене, дескать, ни себе, ни людям. А главное, этот горох вместе с нею оценил и Трегубов, и теперь он согласен отправить её в длительную командировку в Америку. А эта командировка ей позарез нужна для карьеры.
— Понятно! — отрезал Ветлугин. — Но почему вы решились рассказать всё это мне?
— Алексей Романович, извините за странный вопрос: у Вас есть что-нибудь выпить?
— Водка сгодится? В последнее время у меня были основания пить.
— Сгодится.
Они выпили по стопке.
— Понимаете, — лицо Даши стало сосредоточенным, — когда нормальный человек ищет выход из трудного положения, он пытается провести анализ всех вариантов и выбрать из них лучший. Но я — Вы будете смеяться — в таких случаях прибегаю к помощи карт Таро.
— Не ожидал, что вы так серьёзно относитесь к картам. Честно сказать, я думал, вы тогда придуривались.
— Весной я действительно придуривалась, но, вообще-то, в этих гаданиях что-то есть.
— Что же?
— Видите ли, Алексей Романович, ко мне приходят разные люди — от продавщиц Торгового центра до членкорш и даже до самих членкоров. Перед гаданием я вижу на лицах моих клиентов одно и то же — надежду на разрешение их проблем. Но когда я раскладываю таинственные карты Таро и приговариваю разные странные слова насчёт магов, жриц, королей, рыцарей, дам, дорог, опасностей, измен и прочего в этом духе, мимика клиента меняется, и мне становится ясной его проблема, и вот тогда я приступаю к трактовке раскладов. Моя задача — придать клиенту уверенность, что он может преодолеть все преграды, если поверит в себя и бросит все таящиеся в нём силы на достижении своей цели.
— Так это же ясно и без гадания, — удивился Ветлугин.
— Да, конечно... но слабому человеку нужна вера, что божество, или судьба, или всезнающий Космос на его стороне.
— Всё это типичная первобытная психотерапия, забавно, что она до сих пор востребована.
Девушка вдруг разволновалась, и в глазах её сверкнула влага.
— Извините, я слегка сбилась в сторону.
— Даша, ради Бога, не волнуйтесь. Мы никуда не торопимся. Попробуйте спокойно объяснить, что вас заставило пойти на разрыв со Светланой.
— Попытаюсь. Дело в том, что раскладывая и раскладывая этой ночью карты, я заметила, что меня пронизывает душевная боль всякий раз, когда я пытаюсь определить отношения между Вами и Светланой. Вы понимаете, о чём я?
«Боже, она пытается обольстить меня!» — мелькнуло у Ветлугина.
— Нет, не понимаю, — сухо ответил он.
— Видите ли, Алексей Романович, каждой карте соответствует целое облако толкований — от отрицательного до положительного, от близкого сердцу гадателя ¬— до далёкого от него. И оказалось, я упорно выбираю из всего диапазона трактовок, ту, которая обеляет Вас и очерняет Светлану. И это на сто процентов доказывает, что я ревную Вас к ней, иными словами, что Вы мне страшно симпатичны, что Вы мне нравитесь. 
— Эко закрутили! — и водопад нежности к этой прелестной смуглянке обрушился на Ветлугина. — Милая Даша! Я не хочу во второй раз быть обманутым красивой девушкой. Поклянитесь, что сейчас вы не плетёте какую-то интригу.
— Зачем клясться, Алексей Романович, если в наши дни никто не верит в клятвы? — Даша подняла на Ветлугина свои непроницаемые восточные очи. — Просто этой ночью я поняла, что люблю Вас и не могу видеть, как нечестно с Вами поступают люди. Вы можете мне верить, потому что я ничего не выигрываю от союза с Вами, тем более, от открытого союза с Вами.
— Мне трудно вам поверить. Разве можно полюбить, не видя объекта?
— Бедный-бедный Алексей Романович, Вы действительно не знаете женщин. Во-первых, я видела Вас тогда весною и составила представление о Вашей личности. А во-вторых, я выслушивала подробные отчёты Светланы о перипетиях Ваших с нею отношений, и теперь, мне кажется, я знаю о Вас всё. И мне понравились Ваши глубокие мысли и суждения, и наконец, этот медовый горох.
— Знаете, Даша! И вы понравились мне с первого взгляда, но, во-первых, я тогда был заинтригован Светланой, а во-вторых, — это ваше странное занятие. Ведь я как человек науки не верю в гадания.
— Светлана ознакомила меня с Вашей точкой зрения на многие вещи, и мне многое понравилось. Я согласна, что убеждения людей бывают разными. Одни мне импонируют, иные — нет. А вот предубеждения, Алексей Романович, — бархатистый голос девушки зазвенел, — мне категорически не нравятся и никогда не понравятся! Ещё недавно я тоже не верила в гадания, но теперь, окунувшись в их сказочный мир, не могу отрицать, что гадания нужны людям, особенно женщинам. К тому же, в наше непростое время смены исторических эпох — это неплохой способ заработать на жизнь.
— Хорошо, Даша. Теперь мой контрольный вопрос.
— Я Вас слушаю, Алексей Романович.
— Вы согласились бы выйти за меня замуж?
— Да! И с превеликой готовностью, — мгновенно ответила Даша.
— И вас не смущают мои пятьдесят два?
— Нисколько!
— Тогда завтра идём в ЗАГС.
— Однако нет! — весело рассмеялась девушка. — Мои карты не советуют спешить. Поживём вместе, а там посмотрим.
— Разумно, — подумав, сказал Ветлугин.


24
— Так как же мы поступим с Трегубовым и Светланой? — точёная смуглая ручка скользила по ещё густой шевелюре Ветлугина.
— Да никак, моя красавица.
— Не поняла, Лёшенька.
— Милая Даша! В отношении Светланы и Гешки оставим всё как есть.
— Почему?
 — Да мне просто на них наплевать.
 — Может быть, это в тебе говорит усталость от жизни?
— Да нет, Дашенька! Это во мне говорит мудрость, чёрт бы её побрал! А мудрость, как говорят некоторые мудрецы, есть осознание собственной глупости. Ведь самая большая наша глупость — пытаться решать проблемы, которых на самом деле нет. А потому надо просто жить, по возможности удовлетворяя свои подлинные, ненадуманные желания. Если мне нравится проверять свои гипотезы — значит, их надо проверять. Если я хочу жить с такой изумительной женщиной, как ты, — значит, мне следует на тебе жениться. Если я хочу передать людям плоды своих исследований — значит, мне надо подарить Гешке мою коробку с семенами, не связывая его никакими обязательствами. Просто скажу ему, что горох мне надоел, и знаю, он мне поверит.
— Прости, Лёшенька! Но сможет ли Трегубов довести твоих мутантов до добротных сортов?
— Сможет, если не стоять у него над душой. Учти, ему ещё предстоит охмурять академиков и кремлёвцев, и он знает, как в этом ему поможет мой медовый горох. А такие возможности Гешка не упустит. К слову сказать, как ты смотришь, на перспективу  переехать в какой-нибудь другой город? Я с некоторых пор мечтаю радикально сменить обстановку.
— В какой город?
— Ну, скажем, в Пущино под Москвой. Там у меня есть влиятельный знакомый.
— Лёша-Лёша! Меня совсем не страшит Пущино, но почему ты не хочешь довести начатое дело до практического применения?
— А теперь, Дашенька, выслушай одно высказывание моего любимого Лао-цзы, жившего в царстве Чу в VI веке до нашей эры.
— Того, кто заложил основы даосизма?
— Того самого. Так вот он сказал:
 «Совершенномудрый делает и не пользуется тем, что сделано, совершает подвиги и себя не прославляет».