Кавказский дневник. 2 Сарьян

Городецкий.

Сегодня проявлена решимость, и завтра идем к Сарьяну.
Пророчество Моисея
Над Севаном тучи ходят хмуро.
Горный край серьезностью объят.
 И тоскует у палатки Милка.
И Гордон уж ничему не рад.
А назавтра снова галлерея, и меня заставляют писать.
... Далее я пропускаю описание картин галлереи(М.Б.)
Искусство не вдохновляет и вообще вместо него лучше сосиски и стульчик, чтобы посидеть. Вслух эти мысли Бей-Го не выражают, но на лицах написано. А через две минуты бежать к Сарьяну!
Ужас... Сегодня все пессимисты.
...
Ой, мама!

Далее события развивались как в сказке – Сезам, бацарик!
Встретившись с Дорой и сонмом ее родственников, мы отправились к Сарьяну(во!). Два домика, один современный весьма (с 2-мя, 3-мя и пр. поколениями Сарьянов), и просто дом, при входе в который нас облаяла бооольшая собака Бэмби. Ее лай послужил звонком, на который вышла тетя и повела нас в мастерскую. Сарьян был там. Низкого роста, с седой кудрявой шевелюрой и запавшими, иногда ехидными глазами. А лет ему 83. Мы трепетали не хуже Саакяна из ансамбля, только снаружи не было видно.
Мастерская – много квадратных метров с окном во всю стену, только не по низу. Главное место на наиболее освещенной стене занимают работы 9 – 15 годов. Маски, два комплекта немного стилизованных собак, очень злых и красных, и большое панно, рождаемое для какого-то здания ( будет 30м длиной. Рисовать должна бригада ком. труда?). И еще много всякого другого, очень красочного, в том числе тройной автопортрет. Каждый Сарьян другого возраста. Написана в 42году. Как объяснил С., средний – это он в 42г, когда немцы дошли до Кавказа, и сердитый взгляд у него потому, что если немцы придут, то увидят, что он сердится на них.
Было два мольберта, один из которых передвигать было поручено мне! И что? Двигал!(для удобства обзора). Сарьян сидел в старинном, точнее просто бабушкином покойном кресле, и вел беседу. Сначала – о погоде, что он любит жару, потом легкий разговор о Москве и о том, что у него квартира тоже на Арбате. И вообще, разговоры пусть пишет Милка, потому как мы занимались мужским делом и щелкали всякими затворами. С. был запечатлен отдельно, вместе и как только было можно и получится.
Был затронут еврейский вопрос, не нами конечно, а С. И мы, кажется, снова оказались в положении антисемитов.

Гордон. Продолжает

Нас уверяли (и Сарьян), что евреи и армяне имеют древнейшую историю и культуру, что евреи дали миру Христа, и мир сотнями лет верит этому, затем евреи дали Маркса, и это снова на столетие.

Городецкий Продолжает

А любимых картин у него нет, все – его дети, это, кажется, более менее стандартный ответ, ибо Галенц ответила так же ( о чем дальше).

Гордон Продолжает

С. вспомнил слова одного известного врача. «Я понимаю, почему человек умирает, но не понимаю, почему человек живет». И далее. «Человек много разрушает, разрушает природу, а природа – это самое главное». Он очень любит природу, и всякое вмешательство человека его ранит. На вопрос о том, как ему нравится новое в Ереване, ответил, что и нравится, и не нравится. И многое будет зависеть от того, кто будет продолжать. Сам он в этом не принимает участие. Но многое старое, историческое сломали. Он, единственный, выступил против. Интересовался, кто мы, что делаем. Выразил мнение, что Городецкий делает хорошие станки. Принимал нас очень мягко, заботливо. Принимал нас долго, без перерыва от предшествовавших посетителей, и не ушел, несмотря на уговоры, влить капли в глаза. К нему вскоре снова пришли, он спустился с нами в нижние комнаты и провел с нами долгое время, не проявляя нетерпения, только заботу.

Бейлин Продолжает.

Внизу размещаются три комнаты. Во всех трех картины, но в одной – только картины. Над дверью висит портрет Эренбурга, известный нам. «Да, это Эренбург, его теперь сняли с выставки. А это вот – портрет героини труда», - сказал С. Я заметила, что она выглядит очень усталой. С. сказал, что эта молодая женщина уснула у него после первых минут сеанса, и он вынужден был отослать ее домой и сказать, чтобы она пришла к нему, когда поспит не менее 20 часов. Но даже после этого она была очень усталая. Он написал ее так, чтобы были видны ее большие руки, на которые она специально надела все свои золотые кольца. На груди, на рабочем платье все ее ордена. Мы обратили внимание на маленькую картинку с заснеженным лесом и сидящей спиной к зрителям на большом кресле женщиной в шубе. С. сказал, что эту вещь он писал в доме творчества под Москвой, когда был не очень здоров. Еще одна маленькая картинка с всадником, как на персидской миниатюре. С. писал ее из окна в Константинополе, на улицах стреляли, и он боялся выходить.  Картина с двумя ишаками. С. долго ходил в тот день по горам, и горы ему не нравились. И вдруг пришел ишак, постоял две минуты и ушел. Все вдруг ожило. Так на картине и есть: два ишака, один стоит, вытянув шею, подняв уши, что-то высматривает, а другой уходит прочь, помахивая хвостом.
«Вот видите, у меня с каждой картиной что-то связано. Когда-то я писал очень быстро и мог за два часа написать всю картину. А теперь пишу двое суток. И все не получается. Мне очень приятно, что вы все ко мне приходите и интересуетесь моими картинами, потому что вы интересуетесь и мною». Потом он попросил нас написать что-нибудь в книгу отзывов. Мы записали и собрались уходить. С. говорил, что не устал, и мы можем смотреть и спрашивать, сколько хотим. Но он был уже давно на ногах, нас заела совесть, и мы все же ушли. На крыльце  мы сфотографировались с С., который пошел нас проводить, и с Бэмби. Мы ушли, Бэмби крутил хвостом, а С. пошел наверх, где его ждали какие-то очередные деятели.

Городецкий

«Тапочное знакомство»(об этом подробнее смотри в мемуарах, наисаннах Моисеем в 2008г.  Примечание Милы) привело нас к Цоваку Амбарцумяну и его милой жене Эмме. Был коньяк, виноград и много разговоров. Оттуда нас передали в дом скульптора по керамике Григорян или Геник(мать). У них встретили молодого художника Рудольфа, он же абстракционист(?) и работник СХБ г. Эривана. Работает, чтобы есть, все остальное время только для себя. Куча любопытных вещей и вкусный кофе.

Бейлин

Спросили, что дает ему абстракционизм? Ответил, что как только начинается «ИЗМ», настоящее искусство кончается. Ему хочется передать в картине свою философию и мировоззрение. Показал три маленьких картины: портрет мужчины; меланхолия(женщина со склоненной головой и длинной изящной рукой в фиолетово-лиловых тонах); материнство (ребенок, спрятавший голову на шею к матери. Мягкий зеленый цвет с черными тенями). Большое распятие - кубическая картина. Очень быстро согласился со мною, что этот «ИЗМ» дает гораздо меньше уму и сердцу.
В левом углу висела большая картина Кочаряна (автора «Давида Сасунского») – Женщина и луна. Женщина в страхе и напряженном ожидании мужчины (первого!). Луна очень ехидная.
Внизу рисунок Рудольфа в реалистической манере. Он сказал, что это очень добросовестная и честная его работа, в которой, ему кажется, интересные линии, но тут нет никакого собственного мировозрения, и он не испытывал большого волнения, когда писал. Кстати, за одну из подобных работ он получил премию на международном фестивале в Вене.
В этой квартире видели керамику матери Арцвена в натуре и на фото, японских кукол, чешское стекло, деревянные фигуры из Бали, акварели самого Арцвика.
Далее по рекомендации Цовака Амбарцумяна мы попали в мастерскую Галенца, который нам понравился в галлерее.
Маленькая студия, заваленная картинами. В углу две скамейки, на которые мы уселись. Кошка тоже.
Армине Галенц(40-45 лет), усталая, по-русски говорит плохо, в результате разговор по-армянски с переводом. Галенц и его жена Армине – эмигранты. Детство Галенца прошло в каком-то приюте и описано в книге «Лишенные детства», или что-то в этом роде. Галенц пишет исключительно портреты. Его манеру трудно как-то назвать, но это не соц.реализм. 2 портрета Эммы Амбарцумян, портреты Майи Плисецкой, портрет сына, много женских портретов, все разные, но на всех удивительно схвачен характер. Армине сказала, что главная работа над образом совершается до того, как берутся за кисть. Поэтому, может быть, портреты написаны быстро, за 1-2 сеанса. Расставаться с картинами легко, если они попадают в хорошие руки. Это так, словно выдавать замуж дочерей. Галенц подписывает только те картины, которые считает законченными, те, которые ему не нравятся, могут быть даже проданы неподписанные.