Вообще, так, в целом

   В сумрачных зонах нашей галактики, точнее, на окраине поселка Новотираспольский, возле сельскохозяйственного колледжа, у поваленного бурей орешника стояла «Тойота» на литовских евробляхах. Мимо едут люди на велосипедах — мальчик катается вечером по району, бабуля с дачи возвращается; и длится это, в принципе, годами. Пустопорожние разговоры. Они так охотно определяют свой психотип — на глазок. Руководствуясь _идеей_, своим внутренним представлением, во-первых, о себе, а во-вторых, об определяемом психотипе. Самые самоотверженные еще и на ходу ставят себе психиатрический диагноз, поблаговиднее, на их взгляд, звучащий. Такое всё как-то.

   А вообще, ерунда. Яблоки наливаются. Три месяца тому был цвет и аромат, а теперь тоже скоро будет аромат, но уже сладкий — на всех прилавках. Не знаю, такой архетипический скрип цикад, их обязательно вставляли в каждый фильм, как только действие происходит вечером, чтобы подчеркнуть: действие происходит вечером. Теперь уже и программы такой нет, и обязательность цикад тихонько стирается, отходит на второй план. И объясни мне вот что (только покороче, прошу)... Поп-культура девяностых, в принципе, ведь не для тебя. Она тебя никак не касалась и никак не охватывала. У нее есть своя вполне очерченная аудитория, более-менее вписывающаяся в шаблон. При этом сейчас у них все не очень, как-то шаблонно (нотка грусти), но потом все обязательно наладится и придет в соответствие с шаблоном. Это огромный пласт населения Земли, конечно, миллиардная аудитория; но это и очень перегретый рынок. Новые имена появлялись каждую неделю, и исчезали столь же быстро. Конвейерное производство хитов и получение наград. Так частицы на неуловимый миг перестают быть виртуальными, чтобы поучаствовать в движении материи всего мира и тут же вновь погрузиться в квантовое небытие. Поэтому потом начинают потихоньку расширять рынок. Те, кто не соответствует шаблону, как бы экспонируются в произведениях: сперва из маргинальных эпизодических упоминаний их переводят в комические сайд-кики, а потом милостиво наделяют правом побыть центральными персонажами. Хотя казалось бы. Шестилетний ребенок видит боевой, нахмуренный памятник Ленину-супергерою и спрашивает: «Мама, кто это?» Вот как бы вы ответили? Был такой хороший вождь, но, к сожалению, распался на плесень и липовый мед. Потому что на что еще распадаться в нашей суровой действительности.

   Какая все-таки жара в этом августе. В июле как-то полегче.

   И вот так проходит юность под песни, звучащие из «Винампа», сжатые в 128 кб/с с китайских пиратских CD, куда они были нарезаны из таких же сжатых файлов. В магазинах — простенькие пластмассовые имитации вещей, которые тоже делаются по наитию, в основном, и немного робких, не к месту примененных принципов рационального создания. Над прудом на невообразимой высоте висит луна — огромная, круглая, ослепительно яркая; а размытая, деформированная луна на столь же безумной глубине под водой. Днем была буря, поэтому хоть немного прохлады вечером, а так-то все за +30 уже с утра.

   По телевизору что-то очередное духоподъемно-позитивное. Вот у нас надои. А вот пионеры в летнем лагере. А это новый парк с тренажерами. Фонтан обещают все-таки открыть ко дню города. Не, ну понятно, что кругом кризис, цены какие-то недетские совсем, а у них только и печали, что о геополитике. Платаны точно так же облетели, никакого стыда. Пришлось в чайном магазине выгрести все из банки, потому что потом уже чая просто негде достать будет, а завоз следующий у них только через неделю. Подсолнухи стояли совсем выгоревшие от жары, как засохшие; хотя говорят, это самое то на масло. Забавная вещь эти УФ-фильтры: идешь, а очки отсвечивают синеньким, потому что режут верхнюю часть спектра. Пока в магазинах пироги со свежими ягодами, надо бы этим пользоваться. В принципе, понятно, что если попал в СИЗО, то извиняться, компенсировать, разбираться и наказывать тебе никто не собирается, поэтому в _лучшем_ случае будет условный (если правильно занести), а скорее даже не условный, а просто тот срок, который в итоге в СИЗО проведешь. Может быть, ЕСПЧ что-нибудь присудит, но это еще через сколько лет, это как-то дожить надо. Только если конкретно твой судья решит за что-то наказать твоего следователя, ну или удастся как-то получить крышу повыше, тогда возможны варианты; но это невообразимо редкий эксцесс. А так-то хорошие полезные люди друг с другом всегда договорятся. А то что они при этом пьют твою кровь и едят твоих детей — так они и внимания на это не обратят. Все же так делают. Это просто основа жизнедеятельности. Ты бы тоже так сделал, правда? Все так живут.

   Какое голубое с утра небо. Такая тишь и умиротворенность.

   Они бы могли и вовсе отвернуться и не обращать внимания, но как же можно упустить шанс придраться к кому-нибудь, поковыряться в чьих-то вещах. Партия дала такое право, и вот мы сидим на контроле и хмурим брови. Не положено! Выворачивайте карманы. Очень часто, если тебе чего-то захотелось, рядом найдется кто-нибудь совершенно посторонний, кто чутко улавливает: отныне ты ему принадлежишь. Пусть даже на две минуты. Хотя при должной сноровке две минуты очень легко превратить в двенадцать часов. Еще и должен останешься. Потому что дозволено, и по инструкции положено. Ибо нечего тут. Безумное количество времени теряется впустую. В вихри пустых залов. Но есть инструкция, которую составили просто так, потому что составить что-то надо было, а что, как и зачем, никто, в принципе, не задумался: функции такой нет. Виноград совсем налился уже сахаром, скоро тоже пройдет. Вот тоже бывает, годами к чему-то идешь. Раз за разом: идешь-идешь-идешь. Потом вдруг заканчивается, вот буквально сейчас надо сделать последний стежок. И садишься и смотришь на это безучастно: а дальше-то что? А ничего. За давностью лет уже и не вспомнить, для чего все затевалось. Дальше ничего. Хэппи-энд. И жили они долго и счастливо, пока длятся финальные титры. Не забывайте подписываться и ставить лайк, шер, репост.

   Мы живем в постинформационном обществе, когда ничего не возможно узнать; а что и узнаешь, так лучше бы не знал. Штампованные бессодержательные сообщения наводняют эфир. После смерти семантики.

   Ну или вот мода разрывать добрые отношения. Смотрите, в большинстве своем, человек _разумный_ видит немного окружающего мира, метров пятьсот, не больше. Что за пределами этой сферы, он имеет понятие призрачное и случайное. Изредка оттуда проникают в его мир какие-то артефакты. Если взять эту сферу и склеить в линию, получится как раз обломовский овраг. Человек видит однажды мимо пролетающее что-то незнакомое, и оно ему не нравится (мимо пролетающее не так уж часто бывает красивым).

   И тут вечером в телевизоре (который, на самом деле, тоже есть глубокий колодец в обломовском овраге, просто все к нему привыкли и не замечают) объявляется кто-то почти знакомый, который вдруг разом объявляет: некрасивое мимо пролетающее пролетало мимо, потому что у нас есть с кем-то добрые отношения. Давайте их разорвем, и настанет тишь и спокойствие. Очевидно же!

   И это так нравится человеку (потому что предлагает простой, пусть и совершенно бессодержательный, способ справляться с подспудным страхом перед мимо пролетающим, даже делать почти ничего не надо), что человек немедленно с этим соглашается и начинает поддерживать кого-то почти знакомого, не задумываясь даже, откуда тот взялся и откуда у него такой простой рецепт. А тот ведь не просто так, он уже просчитал, как ему получить для себя немного выгоды, если убедить всех по телевизору, что надо разорвать добрые отношения. Умный человек везде выгоду найдет.

   Происходит это, как любая мода, с периодичностью в сто лет, иногда чаще. На самом деле, всегда, просто иногда очень уж явно и повсюду. Как же холодно, все-таки. И вот, вроде, симпатичная дорожка — такая узкая, вьется по деревням вдоль реки, на фотографиях никакого совсем движения нет. Но смотришь на эту тишь да гладь, и понимаешь, что в реальности там просто каждые четыре минуты кто-то местный проезжает восемьдесят километров в час, глядя в телефон и всем сердцем радуясь избранному пути. А дальше снова неподвижность. Регулярная тоска. Регулярная тоска и абсолютное безразличие. Совершенно _игнорировать_ радиоактивное загрязнение и запрещать даже о нем говорить — до такого, кажется, и в советские времена не доходили. Хотя кто знает, до чего тогда доходили. Тех, кто тогда _жил_, с каждым годом все меньше, а оставшиеся правду знают по комиксам и передовицам. Письмо во сне было какое-то важное; жаль, не успел его прочитать, и даже отправителя разобрать не сумел. Вообще, вся поездка была словно набор плохих примет, и завершалась замечательной черной кошкой, ждущей прямо на обочине; наутро она еще сидела там же, ждала, что поедем обратно, но потом ей надоело. Чай уже заканчивается. Придется бодяжить дешевым красным улуном из гастронома. Можно было и раньше так делать, но хотелось чистый, некупажированный вкус. И вообще, пора уже вводить лицензию на фрондирование. Сейчас есть какая-то непонятная, неозвучиваемая "двойная сплошная". Как в древнем Китае, формальные правила, что можно, а что нельзя, висят в воздухе, никем нигде не записанные, надо их угадывать и чувствовать сердцем, и в этом талант журналиста и артиста. А насколько удобнее было бы, если выдавали лицензию: вот, допускается в месяц, скажем, три остроумных шутки на злобу дня, и можно раз в месяц покритиковать чиновника уровня не выше замзаврайоном. Наиболее известным и пользующимся народной любовью можно иногда показать даже тень _самого_ в каком-нибудь юмористическом (не комическом! ошибка смертельна) контексте. Насколько сразу вольнее было бы дышать тем, кто приносит нам сюжеты и новости. Какими красками бы заиграли любимые комедии.

   Верхняя деревня протянута по вершине цепи холмов, а внизу, в долине у речки раскинулась Нижняя. Деревенская дорога, хорошо заасфальтированная, превращается в головокружительный серпантин, с которого в обе стороны спускаются луга с меланхоличными рыжыми коровами. Хочется прямо тут поселиться, такое все уютное. Нажал кнопочку — и полетели в прошлое. В подземном магазине, работники которого никогда не видят солнца, пока не выйдут наружу покурить, стоит огромная, в человеческий рост, бутылка. Тоже продается. Иной раз приходит в голову какая-то совершенно, до пошлости банальная метафора. Едет поезд. Старинный, пышущий жаром паровоз. Мост впереди обвалился, поэтому поезд, в принципе, едет в пропасть. От осознания этого всей поездной бригаде еще тяжелее выполнять свои ежедневные обязанности: приходится стиснуть зубы и взять себя в руки, чтобы не опускались. Машинист, упрямо поджав губы, стальной рукой непреклонно держит ручку хода. Кочегар в три раза ответственнее швыряет в топку уголь; потом, выпрямившись, вытирает со лба пот и смотрит нахмурясь на неминуемо приближающуюся пропасть; потом вечером говорит жене: тяжело нынче приходится, и так уголь устаешь кидать, еще и пропасть эта... ладно, пойду спать, завтра вставать рано. По всему поезду охрана бдительно следит, чтобы никто из пассажиров не дернул ненароком стоп-кран, а то каждая экстренная остановка это неминуемые убытки для железной дороги. И все при деле, каждому есть занятие, у каждого свое маленькое, но очень важное дело, свой посильный вклад в общее движение. Передохнуть некогда.

   Совсем разрослись кусты, и лужа напротив них уже такая глубокая. Хочется вечером сидеть в кресле и ничего не делать хоть на пять минут; и ни о чем не думать, разве что сформулировать очередное что-нибудь тривиальное: есть вообще в мире место, где все движется, но ничего не меняется, и происходит так, в принципе, каждый день и там, где вы только пожелаете. Как-то так.