Июнь. Часть первая

Июнь. Часть первая /18+/

Июнь. Тополиный пух легкими облачками покрывал дорожку, а ветер сметал его к бордюру.

Варя знала: если пух поджечь, он вспыхнет, как порох. Однажды этот фокус ей показал отец, когда она была маленькой. Но пугать прохожих почему-то не хотелось, да и не чем: ни зажигалки, ни спичек с собой не было — девушка не курила. А когда оказывалась среди курящих, сильно страдала. Конечно, вдыхать эту вонь в общественных местах приходилось почти повсеместно. Дома покоя тоже не было — стоило открыть окно или балконную дверь, тут же тянуло с улицы дымом или помойкой. Да и в подъезде сердобольные соседи не давали помереть со скуки. Но отдыхать дома все же лучше, чем бесконечно разбирать красивые импортные коробочки с дефицитом. То, что в прохладу прокуренной кирпичной девятиэтажки она попадет только к ночи, знала заранее, но давно уже привыкла и не роптала.

Варя с Эльзой тихонько шли домой, почти не разговаривая. Последний день инвентаризации всегда доводил напряжение до предела. В какую сторону уйдет остаток? В их коллективе никогда нельзя было ручаться за результат. Тащили, что могли, все. Приходилось выкручиваться. В прошлый раз недостачу покрыли хлорамином, выпрошенным из естественной убыли республиканского склада. На этот раз они подстраховались только аптечной посудой, хранящейся в подвале. Но излишки хуже недостачи. Это Варя зарубила себе на носу еще будучи студенткой — тогда на практике все объяснили вполне доходчиво.

Иногда  просто злость охватывала — хотелось, чтобы эти наглые молодые девицы хлебнули хоть каплю забот, выпавшую на ее долю.

Взять, хотя бы, Лариску. Двадцатилетняя брюнетка с фарфоровым, как у молоденькой японки, личиком и ярко-красными нарисованными губами, почти не мигая, словно механическая кукла, нагло врала прямо в глаза, что у нее заболела очередная бабушка, и Лариске нужно уйти пораньше. Разве ее трогает, что они с Эльзой вчера попали домой только в первом часу ночи, а сегодня, в воскресенье, бредут, как побитые собаки, в то время, как жизнь вокруг кипит и бурлит? Лариске только стоит взглянуть из-под прямой блестящей черной челки, и все тут же будет преподнесено на блюдечке с голубой каемочкой. Вон, какой приехал за ней вчера…
У двух же подруг, таких, вроде бы, разных, одинаково не складывалась личная жизнь.

И на работе тоже. Начальство, слушая нашептывания ушлых девиц, более искушенных в интригах, прогибалось под давлением их родственников. Смотрело сквозь пальцы на выходки нахалок. Вновь и вновь ловко вымогая различные выгоды лично для себя, брало кого попало на работу. Эти мадамы работали и параллельно учились, выходили замуж, покупали то, о чем и не мечталось... В общем, жили припеваючи. А вкалывают пусть эти две дурочки. Зачем им, к примеру, развлекаться? У них и парней-то нет.

Выбрав взглядом из толпы высокую загорелую молодую женщину, Варя вдруг поняла, что давно уже не замечает смены времен года и только сейчас вдруг обнаружила, что уже лето.

Девушки в легких нарядах спешили куда-то, что-то весело обсуждали со спутниками и спутницами. Варе тоже захотелось, бросив все, пойти хотя бы в кино. Последний раз она была в кинотеатре, когда развелась. Народ ломился на нашумевший в Каннах фильм. И тогда она узнала, что, оказывается, можно еще  и сзади…

И, словно угадав ее мысли, позади раздался знакомый мужской голос:

— Привет!
 
Варя с Эльзой обернулись, но Фарид успел пройти несколько шагов вперед и отвечать было уже поздно. Худой, сумочка через плечо — издалека его можно было бы принять за подростка. Но проглядывающая седина и усталый взгляд говорили другое. Из сплетен, которые распускала про него его «хорошая знакомая» Борисовна, можно было бы составить ежегодный альманах. По одной из версий, он предпочитал мальчиков — именно поэтому и был до сих пор не женат.

Но Варя могла сказать наверняка совсем обратное. Она часто заставала Фарида, любезничавшего с молоденькими фармацевточками из ассистентской. Она была бы не против, если бы он и ей уделил внимание. Но то ли она была слишком занята, то ли он предпочитал другой тип женщин, Фарид ни разу не изъявил желания уйти с работы вместе, хотя им и было по пути. Ветеринар, снимавший вместе с бизнес-партнером часть аптечного подвала, нравился ей своей обходительностью, «учеными» речами и ненавязчивостью.
 
Вообще-то у них на работе не было скучно. Несмотря на то, что коллектив был сугубо женским — грузчик, приходящий несколько раз в месяц и щипавший ее украдкой в материальных, за что его впоследствии и выперли с работы после жалоб Варвары Евгеньевны, не считался — к ним каждый день наведывались кавалеры. Больные — за «правдой» к начальству. Добры молодцы — к девчонкам из ассистентской. Мужья и знакомые — в отдел готовых лекарственных форм.
И только потом все шли в кабинет к ним с Эльзой — товар выдать могли только замы.

Заведующая сначала просиживала на работе до позднего вечера. Варя по простоте душевной ничего плохого не думала. Работает человек. А дома начальницу ждали муж, трое детей и мать, которую та называла на «Вы» — оказывается, на Украине, откуда они родом, так принято.

На «Вы» заведующая обращалась и ко всем специалистам с высшим образованием, даже совсем молоденьким. Это было непривычно и в то же время щекотало самолюбие.
Потихоньку Варя пригляделась к ней, поняла не без разъяснения злющей на весь белый свет Борисовны, что заведующая поджидает «женихов». Но все равно было неприятно, когда Борисовна, комментируя приход очередного посетителя, сказала:
 
— Захожу, а они там чуть ли не лежат! Прямо на столе!

Сначала Варя не поверила чудовищной, отвратительно сформулированной, лжи.
Казалось невероятным, что боготворимая Кира Михайловна — как все величали заведующую, в том числе и она сама себя в разговорах — может вытворять такие вещи, да еще на работе.

Слушая ее высказывания в минуты откровенности, Варя меняла свое представление о начальнице.

Борисовна, хоть и не могла, по убеждению Вари, прожить ни дня без того, чтобы кого-нибудь не обсудить или унизить, оказалась права. И если уж говорить совсем честно, Борисовна была намного умнее всезнающей заведующей, сначала покорившей Варвару своим профессионализмом и прекрасными, как ей показалось сперва, манерами.

А красавица Кира Михайловна завоевала сердца еще двух мужчин — и вот уже каждый день на ее столе красуются розы, льется рекой шампанское, закусываемое тоннами шоколадных конфет, стоящих в то лихое время значительную часть провизорской зарплаты. Заведующая подстриглась, накупила кучу новых нарядов, а главное — помолодела на глазах, похорошела. Варя даже, увидев ее мельком, приняла Киру Михайловну  за студентку, прибывшую на практику.

И вот уже заведующая «воспитывает» незадачливую старую деву, пришедшую с очередной проверкой:

— Женщина должна быть ухоженной. И чем старше становится, тем больше времени нужно уделять собственной внешности.

— Зачем так явно льстить? — удивляется Варя, глядя, как  все хором восхваляют начальницу.

Она тоже училась у Киры Михайловны, пытаясь наверстать упущенное — в советское время в редких семьях мамы давали уроки женственности, и искусство быть привлекательной постигалось самостоятельно. Но дифирамбы не пела, и если что-то говорила Кире Михайловне, то от чистого сердца. Иногда та делала резкие замечания в адрес Варвары, не понимая, что не все могут пожертвовать хрупким здоровьем в холодных аптечных помещениях в угоду приятному внешнему виду.

— Вон, Лида ездит из пригорода в электричке в валенках, и ничего, никто ее не съел. А тут купила кооперативные сапоги на тонюсенькой подошве, ощущение, что по снегу босиком ходишь, — думала девушка.

Сама же заведующая постоянно мазала губы «Зовираксом», но упорно ходила в легкой шубке из стриженой норки и шапочке, элегантно надетой на голову, украшенную высокой прической. Нарядную и в то время эксклюзивную в аптечной среде норку начальнице подарил поклонник. Обещал еще и машину — иномарку, отсоветовав покупать «Жигули». В результате — ни иномарки, ни «Жигулей» — у него начались проблемы. Нахапал пять или шесть квартир — последовали проверки. А тут еще и ее беременность. Варя никак не могла понять заведующую, затаившую кровную обиду на шестидесятилетнего любовника, не пожелавшего бросить семью.

Начальница спустя несколько лет с горечью говорила:

— Вот, ребеночку сейчас было бы уже три годика… большенький был бы уже.

— Как можно сокрушаться еще об одном ребенке, когда уже есть трое? — недоумевала бездетная Варвара. — Как она их поднимать собирается?

До нее не сразу дошло, за чей счет деловитая бабенка собиралась все это сделать. Чуть позже все они ощутили на себе крепкую хуторскую хватку заведующей, когда отношения с этим любовником совсем расстроились — с других взять особо было нечего: один — ментовской начальник, другой приезжий, тридцатилетний чеченец. Только цветочки и нематериальная помощь. Когда доходило до денег, Варя потом выслушивала, что «Кира Михайловна долг не собирается отдавать».

Варе же доставалось и от поставщиков — заведующая не спешила рассчитываться и с ними. Однажды дело дошло до угроз в адрес Варвары, но начальница, появившись на работе, словно ясно солнышко, лишь рассмеялась:

— Что ты, они же шутят!

— Ничего себе шуточки…

Выражение на лицах шутников были отнюдь не шутливое.

Борисовна, изо всех сил старавшаяся выглядеть хотя бы приблизительно как Кира Михайловна, купила шубу из степного волка, а сапоги на шнуровке, как и заведующая, «выиграла» в аптечной лотерее. И с тоскливой завистью говорила, не отрываясь от таксировки:

— Оторвалась наша Кира Михайловна, не догнать!

Борисовна никак не могла смириться с тем, что «деревенская» Кира Михайловна, тоже приехавшая из отдаленного райцентра, стала дамой с журнальной обложки. Вообще-то Борисовна завидовала всем и вся:

— У нее такая сумочка, такие ботиночки! Не с нашими зарплатами о таких мечтать! Я просто ничтожеством себя  почувствовала… —  это уже о своей знакомой.

А то, что ее знакомая — секретарша делала минет своему начальнику в машине по пути в аэропорт, ее совершенно не смущало.

Забыла Борисовна также и то, что это она на самом деле была «деревней» — приехала в город из Раевки и, выйдя замуж, жила у свекрови, которую люто ненавидела, но в угоду которой выучила язык, и, будучи мордовкой, дома разговаривала только по-татарски. Варвара была уверена, что Борисовна — именно мордовка: вон как зыркает. Умудренная соседка Вари утверждала, что и представить нельзя, какой дурной глаз у мордовок, и что мордовка может сглазить даже по телевизору. Сама она сразу переключала каналы, если там появлялась «мордовка».
Сына Борисовна, как и все женщины в аптеке, растила по телефону:

— А геометрия?.. Нет, сначала сделай!.. Я запретила ходить к Азату!.. Беляши на плите!.. Открой кастрюлю! Закрой кастрюлю!

А Кира Михайловна понимала башкирский и даже немого говорила  на нем — Баймакский  район, откуда она приехала, один из самых башкирских. Люди там не в пример городским — приветливые, совершенно невредные и какие-то простодушные, как дети. Варю, побывавшую там в отпуске, поразили голубые глаза и пшеничная коса девушки-администратора в доме отдыха. Позже выяснилось, что коренные башкиры именно такие.

Самым лучшим временем в аптеке было, естественно, обеденное. Варя не считала себя гурманом, но сама не замечала, как баночки со вкусными вещами незаметно передвигались в ее сторону, пока не оказывались почти пустыми. Девчонки посмеивались над ней, но, пока в стране не начались экономические перемены, обстановка была душевной.

Даже песни за столом пели — негромко, конечно, чтобы в торговом зале не было слышно. А в дни рожденья устраивали настоящие пиры.

Как-то раз Кира Михайловна, оставшись за столом с немногочисленными приближенными, в число которых, наконец-то, вошла и Варя, со смехом стала рассказывать о своем муже. Варя, дожившая до двадцати шести лет, но совершенно не имеющая представления о реальной жизни, с интересом слушала ее рассказ в лицах.

— Тук-тук-тук! — стучит по крышке стола заведующая.

— Кто там? — отвечает она себе другим голосом.

— Это мы, бл**и! — снова пищит заведующая.

И тут же — густым басом, изображая оживившихся «работяг»:

— Входите!!!

— А что, они же вроде, в лесу живут, —  удивляется девушка, имея ввиду мужиков, приехавших на вахту. — Откуда там бл**и???

— Это они так развлекаются, — снисходительно поясняет Михайловна. — Им же скучно, вот они и шутят так, смеются.

Самой же Михайловне, судя по ее рассказам о себе, было совсем не смешно.
У Вари создалось впечатление, что та пытается оправдаться, рисуя тот или иной эпизод своей семейной жизни, перемежая описанием своих похождений. До этого Варя считала, что на  должности зав. ЦРА работают только законченные стервы или непрошибаемые тетки с железной хваткой.

Кира Михайловна же производила впечатление не только профессионала, но и стопроцентной женщины, милой, обаятельной и с прекрасными манерами. Так, по крайней мере, она сначала представлялась в воображении подчиненных.
Но все равно в душе Варе было не очень жаль не отличающуюся здоровьем, хотя видную и еще достаточно красивую, но помешанную на бабских проблемах, заведующую. Та, в свою очередь, входила в положение всех и каждой, даже самой нерадивой сотрудницы, если только у той появлялся шанс улучшить личную жизнь, а тем паче — родить. А Варвара с Эльзой, как бесперспективные в этом плане, должны были пахать день и ночь. Чего их жалеть?

Кира Михайловна так и сказала им однажды во время обеда:

— Вы будете старородящими.

Хотя, похоже, прекрасно осознавала, как жестоко это звучит для Вари именно из ее уст. Старородящие! А ведь Варе еще только двадцать шесть! Или уже двадцать шесть…

По прошествии многих лет Варвара поняла, что ничегошеньки не значила для этой, чересчур много возомнившей о себе, женщине.

— К тебе кукла башкирская едет, встречай! — услышала из-за приоткрывшейся двери Варвара, подходя к кабинету Михайловны.

В щелку было видно только краешек стола с неплотно закрытым флакончиком перламутрового лака, которым заведующая ежедневно подправляла облупившиеся от домашних хлопот ногти.

— Про кого это она? — не поняла Варя.

— Заходи,  —уже закончила разговор Михайловна, увидев ее. — Вот, договариваюсь с главврачом в Баймаке, чтобы путевку нашей красавице в дом отдыха сделал.

Но тут из ниоткуда возникла Маленькая Ритка и заявила, что, оказывается, поедет вовсе не в Баймак, а «с Эдиком на море».

— Когда же она успела его захомутать? — подумала Варвара, взглянув на красные, лоснящиеся, словно спелые яблоки, Риткины щеки. Прекраснейший же Риткин начес из жестких черных волос еще больше усиливал сходство с немецкой куклой, как справедливо характеризовала Риткину внешность Михайловна. А задница не по годам бойкой девицы, ловко обтянутая новыми джинсами, прочно ассоциировалась в Варином воображении с уколами бициллина, которые Маленькая Ритка всаживала сама себе «от ревматизма». Это требовало не только мужества, но и невероятной сноровки — бициллин мгновенно застывал в недостаточно проворных руках даже в толстой игле.
Заведующая перевела взгляд на Варю:

— Может, ты хочешь поехать?

И расписала свой любимый Баймак так, что Варвара отправилась в подвал весьма воодушевленная, где еще с утра собиралась разбирать новый товар.
Она уже представляла себе Зауралье с его необыкновенной природой.
И через неделю на вокзале ее встречал приятный сорокалетний башкир на черной «Волге». Привез в дом отдыха, помог заселиться в небольшой домик. Варина комната оказалась на северной стороне. Темная и жутко холодная — теплую, светлую сторону домика успел занять потрепанный нудист: следующим утром Варя столкнулась с ним на пляже. На мужчине неопределенного возраста был только замурзанный чехольчик, прикрывающий висящий член. Девушка даже не поняла сразу:

— Что за фигня?!