Р. Победова Ужас войны глазами ребёнка

Автор-Римма Победова (псевдоним)




Война 1941 г. застала нас с мамой в военном городке под Нарвой. Неделей раньше отца – офицера артиллерии – вместе с его соединением спешно перебросили в Литву под Каунас, но семьи военнослужащих остались в Эстонии. Отец должен был обосноваться на новом месте, решить вопрос с квартирой, а потом уже перевезти и нас с мамой.
Как назло перед самым началом войны нас постигло несчастье. В июне 1941 года мама загремела в госпиталь с перитонитом – гной после разрыва аппендикса разлился у нее по всей брюшной полости. Ее прооперировали эстонские врачи. Но через несколько дней немцы перешли нашу границу. Зашивать надрез маме не стали, чтобы гной мог свободно отходить. И мама оказалась прикованной к постели в те самые первые дни войны.
Я была мала и беззаботна как полагается ребенку. Играла в куклы, пела песенки. После маминой операции меня взяла к себе одна бездетная женщина из гарнизона. Ее звали так же, как и маму, Марусей, и я быстро привязалась к ней. Маруся готовилась к эвакуации и хотела взять меня с собой в Казань и даже удочерить. Мама же отказалась наотрез отдавать меня Марусе: «Я сама выросла без матери и Римму тебе не отдам». Не хочу, чтобы она росла сиротой. Будь что будет». – таков был ее ответ.
Как я уже узнала потом в эти самые первые дня войны к маме в госпиталь заезжал на несколько минут заезжал отец. Привез деньги и швейцарские часы, которые могли использоваться в качестве валюты: на рынке их можно было продать за хорошую цену или даже обменять на еду.
Мама выглядела после операции неважно: ослабела и исхудала. Смертельная угроза еще не отступила, хотя ее молодой организм жадно хватался за жизнь. И папа пожалел ее – не стал говорить о начале войны.
- Зачем мне нужны деньги? Здесь хорошо кормят и ухаживают, - удивлялась мама – Не нужно мне денег.
Отец все-таки настоял на том, чтобы она взяла деньги и часы, поцеловал ее и быстрым шагом направился к своей машине.
…
Эстония. Июнь 1941-го. У госпиталя стоит автобус, полный раненых женщин и бойцов. Носилки везде: внизу и вверху. Тяжелый запах. Лица у всех мрачнее тучи. И все молчат.
Мне очень страшно. Я стою посреди всего этого кошмара, вцепившись в поручень рядом с водительским местом, и ору навзрыд. Обычно граждане внимательны к маленьким детям, но сейчас все по - другому. Все так глубоко в своих думах, что меня словно никто не замечает. Так и прокричала всю дорогу.
Автобус, в котором я ревела всю дорогу на одной ноте, довез меня из военного городка в госпиталь. И еще издали я увидела маму. Мы крепко обнялись и с тех пор не расставались. Мама была еще очень слаба тогда. Поднимать ей ничего было нельзя. Она могла лишь за руку меня держать и все.
В той эвакуации счет шел даже не на часы, а на минуты. Поезд, в котором мы уезжали от войны, тронулся. Но самое страшное ждало нас впереди.
Вражеская авиация несколько раз настигала нас и обстреливала по пути. Состав останавливался. Все ,кто мог, открывали двери теплушек и разбегались по придорожным лесопосадкам.
Гитлеровца прекрасно видели, что поезд двигался под медицинскими флагами Красного креста. Самолеты проносились над нашими головами низко-низко – на бреющем полете. Разумеется пилоты не могли не видеть, что в вагонах ехали женщины и дети. Но на это они не обращали ровно никакого внимания. И поэтому мне смешно, когда говорят о немцах, которые старались вести войну по правилам – это ложь.
С самых первых дней оккупации они вели себя как самые что ни на есть военные преступники. Фашистские летчики отдавали себе отчет, что ведут огонь по женщинам и детям.  Однако они продолжали вновь и вновь утюжить своими очередями разбегавшихся во все стороны несчастных людей.
…
После очередного налета в теплушки возвращались далеко не все. У меня так и отпечаталось в памяти: много убегало, но но обратно из кустов возвращалось гораздо меньше людей.
Мама с незашитым операционным швом бежать, конечно, никуда не могла. Она прижимала меня к себе, стремясь как можно лучше укрыть меня от летящей сверху смерти.
- Если уж убьют, то то пусть сразу двоих, - говорила она и молилась.
Было очень страшно, такое никогда не забудешь. Свистящие пули, ревущие моторы, испуганные крики людей…
Но пути Господни неисповедимы. И как знать? Может быть, мы и не выжили бы, если бы вместе со всеми выбегали из вагона при налетах авиации.
Однако Бог нас хранил.