Татарин и гипноз

 
Толик Хабибуллин – татарин из Казани и мой одногруппник - был пронизан романтикой до мозга костей.  У него наличествовали  неизгладимые, глубокие складки на лбу,   свидетельствующие  о постоянно варящейся в его котелке каше, нос с широкими ноздрями и чуть провалившейся седловиной, сухие поджатые губы и тёмные, вьющиеся волосы на голове. Его карие глаза смотрели на вас пытливо и иронично. Картину дополнял полный  рот металлических коронок, делавших его улыбку несколько зловещей. В общем, выглядел он намного старше своих двадцати пяти и был суров и суховат в общении.
     Толя бурлил энергией созидания и всевозможными идеями, направленными на улучшение жизни человечества, - от поворота Сибирских рек и оводнения Арала, до освоения Луны и полётов на Марс. Но его коньком и идеей фикс стало  овладение гипнозом и ораторским  мастерством. Он зачитывался статьями о Вольфе Мессинге, сотворя из него себе кумира и образец для подражания. Он считал также  и, возможно, небезосновательно, что даром гипнотического воздействия обладали древнеримский оратор Цицерон, царский фаворит Григорий Распутин, рейхсминистр пропаганды третьего рейха Геббельс, фюрер Германии Адольф Гитлер и блиставший ещё до революции на цирковой арене прапрадед переквалифицировавшегося из сантехника в маги небезызвестного в наши дни Юрия Лонго, показавший перед телекамерой преодоление гравитации и оживление мертвеца.
     Причём, считал наш Толя, всему этому можно было научиться. Ведь, как известно, Цицерон, мечтая стать трибуном,  страдал невнятным произношением и имел не громкий голос. Местом для  тренировок, с целью устранения этих недостатков, он избрал берег моря, где, набив рот галькой, шлифовал произношение и добивался громкого голоса,  перекрикивая шум прибоя…
      Геббельс всегда выступал перед Гитлером для «разогрева» толпы, доводя экзальтированных слушателей до экстаза. На пике этого действа на сцене появлялся Гитлер и своими пафосными речами приводил толпу в исступление. Есть свидетельства того,  что  во время таких выступлений некоторые особо впечатлительные  дамы испытывали бурный оргазм.  Оба высокопоставленных фашиста брали уроки ораторского искусства, включавшего в себя умение держать паузу,  расставлять  голосовые акценты, артистизм и жестикуляцию, учёт реакции слушателей. А перед выходом на публику они доводили себя до нужной кондиции, тренируясь перед зеркалом. Всё это позволяло им манипулировать толпой, а затем  – целой нацией.
       А как иначе, если не массовым гипнозом, по мнению Хабибуллина, можно было объяснить то, что проживший 105 лет цирковой артист Лонго демонстрировал на арене невероятные  чудеса. Он на глазах изумлённой публики выковыривал из орбит свои глазные яблоки и, когда они повисали на нервах и кровеносных сосудах, разворачивал и читал вслух газету. А затем вправлял свои очи на место.
      Потом на арену выносили большой стеклянный террариум,  в котором находились макеты шикарного дворца и разбитого подле него в аглицком стиле парка с прудами, фонтанами, гаревыми дорожками, декоративными кустарниками и деревьями.
      По свистку Лонго к парадному дворцовому подъезду подкатывали золочёные кареты, запряжёнными тройками прусаков, на козлах которых восседали тараканы в камзолах, а на облучке  стояли разнаряженные усачи -форейторы. Слюдяные окна дворца распахивались, из них выглядывали тараканши и их кавалеры, из парадных дверей выходили и садились в кареты расфуфыренные тараканьи парочки и кареты трогались,  катая влюблённых усачей  по широким аллеям. Другие нарядные парочки рука об руку прогуливались в это время по дорожкам парка, причём дамы обмахивались яркими веерами…
        Ну, скажите, на милость, - могло ли быть такое? Это ли не гипноз?!
       Я также, прочитав как-то в «Огоньке» про Вольфа  Мессинга,   почтительно относился к гипнотизёрам. Опыты медитирования, гипноза  и самовнушения мы проводили над собой и однокашниками и в студенческом общежитии. Самым большим нашим, с Витькой Синаевым,  достижением  было доведение себя до такого состояния, когда мы ( вот идиоты!), посмотрев документальный фильм « Индийские йоги, кто они?», прямо в жилом отсеке, расстелив на полу казённое одеяло, легли  голыми спинами  на кучу битого бутылочного стекла с грозно торчащими кверху осколками и даже перекатывались при этом с боку на бок. А когда встали, стряхивая звенящие осколки, никаких  царапин, порезов, проколов на теле не было. До нестинарства у нас, слава богу, дело не дошло.
      А  наши гипнотические сеансы закончились после того, как однажды Толя Хабибуллин битый час делал передо  мною усыпляющие пассы, раскачивал на нитке блестящий шарик, а потом, думая, что я уже сомнамбулирую,  уложил пятками на один стул, затылком - на другой и, внушив мне, что мои мышцы - железные и боли я не чувствую, вскочил  мне, пружинящему  между двумя стульями,  на живот и стал на мне прыгать, как на батуте.
      Изначально я тайком оповестил зрителей, что гипнозу не поддаюсь и намерен подшутить над Толей, делая вид, что уснул и исполняю волю гипнотизёра.  Я занимался тяжёлой атлетикой и культуризмом, пресс мой и другие мышцы  и так были  железными, поэтому лежать в столь неудобном положении я мог долго. Но терпеть далее хабибуллинские  прыжки я не был намерен. Стряхнув Толю с себя на пол, я обложил его, как только мог и пошёл в душевую.  А  Толя убежал к себе в комнату, осыпаемый насмешками зрителей.
      Но самым горячим желанием Анатолия было знакомство с настоящим гипнотизёром. И вскоре, судьба преподнесла ему сюрприз, да ещё какой! Мы тогда ещё были первокурсниками и могли свободно передвигаться по городу без увольнительных, ввиду отсутствия вокруг территории Школы забора и КПП. Главное – не нарваться на днюющего и ночующего возле нас начальника курса подполковника милиции Ширшова. Однажды вечером Толя, загадочно улыбаясь, сообщил нам, что совсем рядом с ВСШ,  в цыганском посёлке, живёт бывший актёр и музыкант театра столичного «Ромэн» дядя Федя, якобы, обладающий феноменальными гипнотическими способностями, услугами которого  пользовалась вся  Москва: именитые служители муз, известные политики, врачи, юристы. Некоторые из них до сих пор навещают дядю Федю в Волгограде и уезжают от него довольные и счастливые.
      Всё это Толя узнал от самого дяди Феди,  по его описанию - лысого бородатого мужика лет под шестьдесят с тающими на сковородке лица маслинами глаз, к которому его направил  Санька Евсеев с параллельного курса «А», сказав при этом: «Ты просто обалдеешь». Киевлянин Санька был талантливым художником, учился в Строгановке, но был изгнан оттуда за какую-то провинность. Он был сухощав,  жилист  и, практически, лыс – с   редким светлым пушком на голове. А полысел он в один миг, когда его, смертельно боящегося высоты, определили в ВДВ и при первом же прыжке с 1500 м. взводный вышвырнул его, упирающегося и вопящего, за борт мощным пинком под зад. Когда Саня,  приземлившись, сорвал с головы шлем, в нём осталась вся его шикарная, вьющаяся шевелюра… После этого стресса волосы так и не выросли, а Санька дослуживал срочную в аэродромной обслуге... Все годы учёбы в ВСШ он был занят изготовлением классных чеканных, резных, выжженных панно с портретами Ленина, Дзержинского, Брежнева, Щёлокова  в дар разному начальству. Для этого Сане в подвале первого корпуса, под медсанчастью, начальник ВСШ генерал – майор милиции Силуанов выделил огромную мастерскую. С тех пор ни на лекциях, ни на экзаменах мы Саню не видели, но диплом свой он получил. Саня, как и наш Хабибуллин, был мистиком,  поэтому его рассказу о сверхспособностях дяди Феди Толя поверил сразу.
       « А как он играет на гитаре и скрипке! Как поёт! А цыганочку как отплясывает…» - восхищался Толя, надевая шинель, ибо стоял особо противный в этом городе вьюжный февраль. «Вот,  позвал в гости, будет давать сеанс гипноза! Вернусь, - расскажу…»,  - с гордостью добавил Толян,  провожаемый нашими завистливыми взорами.
         Отсутствовал он часа три.  Вернулся мрачнее тучи, суровее,  чем обычно, неразговорчивый и колючий. На все наши расспросы рычал сквозь зубы что-то типа: «А пошли вы все…». Дня через два у него проклюнулось желание самому рассказать о своём визите. Вот его откровения…
- Прихожу к дому,  стучусь… Дверь не заперта. Захожу в прихожую – никого. Слышу,  дядя Федя кричит из зала: «Раздевайся, Анатолий! Заходи сюда…» Я скинул шинелку, шапку, разулся и,  - в зал. Смотрю, дядя Федя сидит за шикарным столом: коньяк, шампанское, вино, фрукты, сыры – колбасы…Один сидит! Я спрашиваю: « А кому сеанс демонстрировать будете?». «А хоть бы и тебе,- отвечает,- если больше никто не придёт.  Давай-ка,  друже, к столу, выпьем по чарочке, перекусим маленько. А куда нам спешить?» И то, думаю, верно, давно домашненького не едал,  да и о выпивке мы забывать стали в своём милицейском коллективе.
      В общем, вкусил наш Толенька от щедрот дяди Фединых как следует… А потом этот лысый чёрт стал  Толяну под гитару романсы старинные  петь. Затем на скрипке заиграл, да так задушевно и тоскливо, что Толю нашего аж слеза прошибла, взор его затуманился и увидел он себя в родимом доме в Казани. Мамка над ужином хлопочет, сестрёнка за стеной свои гаммы на фортепиано долбит…А он, придя  усталый с работы, как сел на стул, так и сидит, ни ног, ни рук поднять не может…И блазнится ему, что подошла к нему мать и говорит: «Сиди,  сынок, сиди…Я всё сделаю сама: и раздену тебя, и спать уложу…» и начинает расстёгивать на нём брюки – ремень, ширинку… Тут Толю будто что-то изнутри толкнуло, поднял  он тяжёлые веки и видит, что дядя Федя, стоя на коленях,  одной рукой с него труселя спустить пытается,  а другой свои вставные челюсти вынимает и в стакан с водой кладёт…
        Вскочил тут Толян, взревел белугой: « Ах, ты ж,  минетчик грёбаный! Да я тебя…» В общем, если бы не свалившиеся с него форменные брючата, разбил бы на лысой дядифединой башке бутылку «Цимлянского». Дядя Федя, до смерти перепуганный,  лепетал что-то  про пользовавшихся его услугами кремлёвских небожителей, за что и был он сослан в Волгоград, дабы не болтал всуе, о благом воздействии на его организм мужского секрета, о том,  какого Толян лишает себя удовольствия… Но Толян уже не слушал его. Сунув дяде Феде кулаком под глаз, он сгрёб в охапку свою милицейскую одежонку, схватил ботинки и в одних носках выскочил на мороз,  одевшись только по дороге к общаге.
      Вволю наржавшись над Толиным рассказом, мы,  однако, подкалывать его не стали и никогда не упоминали об этом его досадном приключении. Тем не менее, когда,  ввиду острой нехватки следователей, из МВД СССР поступило распоряжение всех желающих после третьего курса переводить на заочное отделение и направлять на работу в органы внутренних дел, Хабибуллин подал рапорт и убыл к месту службы в город Волжский, получив при этом звание лейтенанта милиции. Поэтому его фото и отсутствует в нашем выпускном альбоме. Дальнейшая его судьба мне не известна…