Тлеющий Ад 4. Глава 3

Музыка в клубе громыхала столь шибко, что аж уши закладывало, да и речи не могло и быть о том, чтобы разобрать отчётливо, что и кто говорит здесь друг другу – несмотря на столь непопулярное дневное время, народу в заведении этом было предостаточно, чтобы Саша тут же потерялась, едва только успев оказаться внутри этого сумасшедшего бедлама. В темноте помещения да в гуще людской танцующей толпы Саша мгновенно утратила из виду и дружков своих, и Теофила, который секундою назад ещё вроде бы был где-то поблизости, а теперь же куда-то оперативно пропал – девушка пробиралась сквозь неистовую толчею человечьего куража, стремясь выбраться из этой неуютной давки, а ежели и с самого начала не собиралась она танцевать да веселиться – отчего тогда и вовсе согласилась на это сомнительное увеселение? Саша ответа на вопрос сей, впрочем, не знала и сама, будто бездумно пошла она за троицей друзей своих, не менее сомнительных, а впрочем, быть может, ей попросту не хотелось оставаться дома с её новым рогатым другом один на один. Однако один на один Саша осталась теперь с беснующейся толпой веселящихся в танце людей, и, в целом, это было даже хуже, потому как на эти безмозглые да вряд ли трезвые рожи смотреть не было никакого желания, от них тошнило да воротило похлеще чем от куска самого настоящего дерьма, а не дай бог ещё и привяжется какой-нибудь хмырь, возжелавший потанцевать именно с тобою, а не с кем-либо из десятков распутных хмельных девиц, да так привяжется, что и не отвязать-то потом, сколь не хами ему в ответ!

Но чем дальше вглубь продиралась Саша, тем явственнее начинали ей грезиться то тут, то там, какие-то совершенно невообразимые рога, прямые, витые, закрученные, торчали они над людскими головами столь непринуждённо, подпрыгивая в такт громыханию музыки, что девушка и не определила даже поначалу их как нечто непривычное взору, будто обыденно это да обыкновенно и вовсе, лицезреть рога козлиные поверх танцующих голов. Саша огляделась поражённо, всмотрелась пристальнее в мельтешащие повсюду силуэты – кое-где отчётливо виднелись чьи-то перепончатые крылья, взвивались ввысь разнообразные хвосты, и зрелище сие никак картины всеобщей не нарушало своим самовольным присутствием, нет, народ всё так же танцевал да веселился, напрочь не замечая ни рогов, ни хвостов, ни крыльев, мелькающих в непосредственной близости; невдалеке Саша неожиданно для себя заметила Теофила, козлоногий стоял где-то в стороне да вёл беседу с неким рогатым товарищем – девушка ахнула невольно, вытаращилась на этого тощего звероподобного собеседника, который, шмыгнув свиным рылом да оправив чёрную обширную футболку с изображением черепа, распрощался с Теофилом, хлопнув друга по плечу да на собственную радость получив дружеский хлопо;к в ответ, да скрылся затем где-то в гуще толпы. А Теофил же спустя минуту уже был рядом, возник он внезапно возле Саши, невесть откуда объявившись столь скоро, улыбнулся дружелюбно мрачной девушке, зажатой меж танцующих человечьих масс, да спросил, наклонившись ближе, дабы слышно его было чрез несносно громкую музыку:

- Чего не танцуем, барыня? Мелодия не по нраву али иной какой каприз имеется? 

- Ненавижу танцевать, - буркнула Саша едва слышно, поглядев на веселого товарища своего красноречиво раздражённым взглядом. - И с дерьмом этим сливаться в одно целое не прикалывает. Ты издеваешься, я не буду с тобой говорить, меня чокнутой посчитают, ещё бы, с пустотой разговаривать.

- Для зрячего и пустота ликом персональным обладает, ведаешь ли!

- Чё?

- Ежели тебя и впрямь так заботит мнение стороннее, то спешу обрадовать тебя, прелестница, все меня тут видят нынче, да однако ж без рогов да копыт, то бишь, ничем для них я от человека не отличен.

- Это как так?

- Да невидимым куражиться ныне печаль да тоска берёт, а кругом вон какое веселье отменное, чего б не поплясать из тени вышедшим да рога в тени оставившим, верно?

- Рога! – Саша спохватилась, мельком окинув взглядом толпу. – Скажи мне, что не одна я их вижу повсюду!

- А, ты об них? Други мои сердешные страсть как кураж заводной любят, ибо жизнь есть праздник громкий да яркий, отчего б не воспеть его пляскою заводной и нынче, и во веки веков? – Теофил, слегка пританцовывая под громыхающую клубную музыку, выудил весело откуда-то из толпы внезапную знойную женскую красу – черновласая незнакомка изогнулась под рукою козлоногого мужчины томно да порочно, взором колким да жгучим одарила хмурую Сашу да улыбнулась столь прелестно, что устоять пред улыбкою этой было бы, пожалуй, самым что ни на есть настоящим преступлением, ибо как же можно и вовсе оставаться тут беспристрастным да хладным, когда на тебя глядит такая искренняя в своей прелести красота?

- Суккуб, к примеру, - улыбнулся Теофил, по-хозяйски прижав к себе томную женщину за талию да кивнув Саше затем. – Глянь, а рожек-то нема! Воно как! Запрятала, чертовка, от глаз человечьих да подальше! Вот так и не отличить порою, кто перед тобой – бывало, глядишь ты на мадаму волоокую, и так и эдак изогнётся да выгнется, плечиком поманит да оком жгучим подмигнёт, и думаешь тут же: ну наша порода, рогатая, хоть бороду секи, племя людское столь шибко дурман похотливый источать не умеет, змеёю телеса свои гладкие извивая – ан нет, человек, человек! А бывает, глядишь ты, а пред тобою скромница смиренная в одёже плотной, и мыслишь, дескать, монашка истовая, не иначе – а из-за патл вдруг, вот-те раз, рожки суккубьи вдруг себя окажут! Ну и ну, что за мир!

- Мы вас не ждали, господин Теофил, - чертовка прильнула к козлоногому вожделенно, царапнув коготками острыми по амулету инкубовскому на груди его, что нынче покоился поверх рубашки, а не за нею запрятанным с глаз сторонних долой. – Сказывали, дням вы ночи предпочитаете…

- Каждый сказывать горазд, у кого язык имеется, - ухмыльнулся Теофил в ответ, однако за ухмылкою этой Саша вдруг явственно ощутила нечто иное, печаль некую, едва различимую да промелькнувшую так быстро, что резонно и задуматься тут же, а не почудилось ли и вовсе? – Впрочем, языком не только болтать возможно, - козлоногий с лукавою улыбкой наклонился ближе к суккубу, зашептал ей на ушко нечто, отчего женщина захихикала тут же с притворным смущением, Саша же отвернулась от парочки этой, презрительно фыркнув, да поглядела на танцующую людскую толпу задумчивым, мрачным взглядом.

- Порою и не отличить вовсе, человек пред тобой али же рогатый кто, - отправив черновласую красавицу танцевать далее в гущу толпы, Теофил подошёл ближе к Саше, остановился рядом, внимательно поглядел на понурую девушку. – Чертовки да черти, бесы, босовки да бестии, мерзавки да мерзавчики, иные да прочие рогатые товарищи… Много нас, принцесса, с массами человечьими смешались мы издревле да мешаемся исправно доселе, ибо мир-то един, один, куда ж нам ещё деваться? Живём вам попутно потихоньку, да и весь сказ. Узреть сама ты хотела, так и смотри теперича, на нас всех смотри, вон суккубы вьются аки лозы винограда пьянящего, вон инкубов парочка на том конце зала примостилась, вон черти скачут свиномордые, вон, гляди, кого только нет, копытные, хвостатые, рогатые… Страшишься али чего замерла так неясно?

- Нет, не страшусь, - ответила Саша, помотав головой да разглядывая всех тех, на кого мгновением назад указал ей Теофил. – Веришь или нет – мне не страшно.

- Ежели не страшно – тогда каково?

- Пожалуй… интересно.

- А щас будет ещё интересней! – и Теофил вдруг всучил задумчивой Саше внезапный бокал с вином, ухмыльнулся лукаво, глотнув прямо из горла бутылки в руке, а на сердитые протесты девушки бескомпромиссно воскликнул: - Не-ет, возражений не принимаем, экая деловая! До дна, до дна, прелестница, воздай дань дню нынешнему да воспой со мной свободу, покуда есть она, свобода эта, да покуда вкусить мы с тобой её можем!

Особливо не придав значения словам столь странным, Саша сплюнула сердито да и осушила бокал залпом, не мудрствуя лукаво да будто назло собственным опасениям, да и тут же потащил её Теофил куда-то прочь, схватив за руку, далее и вовсе всё происходило будто бы в каком-то тумане странном – охмелевшие да раззадорившиеся, танцевали Теофил и Саша в толпе всеобщей, громыхала музыка клубная повсеместно, будто бы даже сами стены подрагивали ритмично в такт, кружились вокруг рогатые бесчисленные силуэты, всё рябило в глазах помутившихся, дребезжало да пестрело мерцанием прожекторов, да стократ возросло всеобщее безумие это после того, как выудил Теофил из кармана шорт две неизвестные белые таблетки, окрестив их задорными блинчиками – задора после «блинчиков» этих и впрямь знатно прибавилось, бокалы со всевозможными коктейлями опустошались один за другим, вокруг весело вопили да голосили, в стельку хмельная Саша покатывалась со смеху, глядя взглядом нетрезвым да бездумным на то, как Теофил взгромоздился на барную стойку под всеобщее восторженное улюлюканье и пытается совместить нечто, похожее на танец, с вынужденной дракой с барменом – и закончилось всё это безумие внезапной да невесть откуда взявшейся кабинкой туалета, где Саша и Теофил закрылись по итогу, бессильно привалившись к стенкам кабинки, да и стояли так, затягиваясь внушительными косяками «дурман-травы». Тяжкая, давящая тишина царила в сером туалете этом, обшарпанном да неопрятном, тишь, столь контрастная с недавним грохотом всеобщего куража, казалось, распирает собою это скудное невеликое помещение, и бередился этот удушливый вакуум лишь едва слышным звуком редких капель, срывающихся с протекающего ржавого крана вниз, в глубину треснутой кафельной раковины, и только звук этот настойчивый, казалось, не давал хмельной парочке отключиться от реальности в полной мере, бередил слух и не позволял провалиться в недра пьяного сознания окончательно.

- Когда ж меня отпустит? – выдавила Саша, посмеиваясь нетрезво да мутным взглядом глядя на Теофила.

- А тебя кто-то держит? – выдал с туманною беспечностью козлоногий в ответ, затягиваясь косяком,  и оба они, не спуская взгляда друг с друга, захихикали да закашлялись, будто давясь смехом этим нездоровым да и дымом дурман-травы попутно.

- Ну если не отпускает, значит, держит, - Саша, смеясь, помотала головой да взмахнула рукою, отгоняя дым.

- Держит он! Вот мерзавец! – возмутился Теофил сквозь смех, слегка пошатываясь на нетрезвых козлиных ногах своих.

- Да урод конченый!

- Как только таких земля носит!

- Отвратительно!

- А мы о ком?

- А не знаю…

- И я не ведаю! Дела-а...

С минуту помолчали они, куря поочередно, затем Теофил, откинув голову устало да упёршись затылком в холодную стенку кабинки, взглянул на пьяную Сашу спокойно да чуть мутно, произнёс:

- А я думал, ты девочка приличная.

- Разве приличные девочки ходят по клубам? – хмыкнула Саша, совершая очередную затяжку да засунув свободную руку в карман толстовки.

- Дома с книжкой их тоже не всегда найдёшь.

- Да враньё это всё.

- Что?

- Приличные девочки, - Саша фыркнула, отвела взгляд. – Это фантазия неприличных мальчиков.      

- Да нешто только и всего?

- А ты глянь на мир этот гадкий. Одна грязь кругом и мерзость, как будто грязь что-то иное может родить из себя, кроме грязи.

- Порою из грязи растут прекрасные цветы, ведаешь ли. Да и впрочем, - Теофил внимательно глядел на печальную, мрачную Сашу, попутно затягиваясь косяком да выпуская изо рта к потолку невесомые, чуть покачивающиеся, дымовые колечки. – Что это у тебя за мир такой получается?

- Какой?

- Один единый ком грязи.

- А что, не так, что ли?

- А как же космос?

- Чего? – Саша вновь посмотрела на Теофила, нахмурилась малость. – Космос? При чём тут космос?

- По-твоему, и он – ком грязи? – невозмутимо вопросил козлоногий, кашлянул пару раз, не отводя взгляда мутного от мрачной девушки. – Да я как увидал его в этом, в телевизере раскладном – чуть копыта не отбросил, там такое, такое…

Саша обмерла вдруг, опешила малость, ибо покатились по щекам Теофила внезапно самые что ни на есть правдивые да искренние слёзы, козлоногий глядел на девушку всё тем же нетрезвым туманным взором, однако из глаз его сквозь туман этот хмельной столь великая печаль смотрела сейчас на Сашу, что не по себе стало девушке тут же, растерялась она, смешалась, и пусть даже слезам этим странным виною нынче хмель шибкий, охвативший сознание бесовское, ибо во хмелю и впрямь порою слабо собой владеет даже то сердце, что держит себя в стальных оковах эмоциональной сдержанности обыкновенно да по жизни – пусть даже и так, однако искренние это слёзы, болью страшной исполненные да явственной сердечною мукой.

- К-какое?.. – несмело как-то спросила Саша, тихо, сбивчиво.

Теофил закрыл глаза вместо ответа, затянулся косяком вновь, и мука душевная отражалась в каждой черте лица его явственно даже для не шибко внимательной к таким вещам Саши.

- Да помереть от такого не грех… - выдавил он чуть хрипло, не открывая глаз. – Сию красоту лицезрея. О, неужели, неужели…Неужели создана эта красота такою гнидой…

- Гнидой?

Теофил открыл глаза, поглядел на растерянную Сашу взглядом невыносимо печальным снова, и было в этом взгляде настоящее немое отчаяние, неприязненная обречённость на пару с сердечным страданием.

- Самой что ни на есть, принцесса, - произнёс козлоногий мрачно, поднял взгляд он куда-то выше, над головой Саши да в пустоту будто устремил взор свой, размышляя о чём-то своём, персональном, да покамест так и остался, держа в чуть различимо подрагивающей руке косяк дурман-травы. – Самой что ни на есть, – добавил он повторно да попутно взгляду в никуда.

Сашу же в момент сей согнуло пополам невольно, припала она к унитазу, упёршись руками в сиденье неопрятное, да и вывернуло её наизнанку, стошнило, то бишь, помутилось в глазах при этом, мошки белые неизвестные заплясали вокруг.

- Перебрала я малость, - прохрипела Саша, отплёвываясь да отирая рот рукой.

- Вестимо, сердешная. Небось уж и скверну человечью узришь беспрепятственно.

- Какую ещё скверну?

Вместо ответа Теофил поднял разбитую девушку за локоть, на ноги поставил, бросил косяк в унитаз метко да, открыв дверь кабинки, вывел, чуть пошатываясь, Сашу за собою, из помещения туалетного, остановил снаружи, в зале. Гуляние под грохот клубной музыки продолжалось до сих пор, человеческие массы танцевали да веселились, не обращая внимания на тощую бледную девушку, замершую возле туалета в компании Теофила, козлоногий же махнул рукой на толпу, танцующую повсеместно в дребезжащем свете прожекторов, да добавил:

- Про пакость я говорил ранее, запамятовала? Ну так вон она, повсюду!

Стоило только Саше поднять взгляд нетрезвый на толпу эту, как тут же обмерла девушка, опешила, расширились от ужаса глаза её тёмные выразительные, ибо не толпа людей то была нынче, а бесчисленная орава страшных, жутких тварей, клубящихся меж собою да лезущих наперебой из людских тел.

- Вот ты где! – из толпы образовались вдруг Натаха да Дэнчик с Вованом. – Где пропадала-то, обыскались! А это кто с тобой?

Взглянув на друзей своих внезапных, захрипела тут же Саша бедная с ужасом невообразимым в глазах своих, ибо не знакомые лица товарищей глядели сейчас на неё, а рожи чудовищ адских; клювы, когти, клыки, языки змеиные да рога козлиные - всё перемешалось пред Сашею в один цельный ком извивающейся мерзости, отшатнулась девушка, хватая ртом воздух в испуге, ничего не сказала, подкосились её ноги, помутилось в глазах всё разом, да и рухнула она в объятия расторопного Теофила, будто откуда-то издалека расслышав угасающий стремительно голос рогатого приятеля своего:

- Перебрала девка, от горе-то, ну да с кем не бывает!

**** 

Очнулась Саша уже в своей квартире, на диване измятом неубранном, да к тому же, в темноте кромешной, ибо за окном парою часов ранее настала ночь. Приложив руку к голове, раскалывающейся от боли, девушка ощутила там, на лбу своём, холодную мокрую тряпицу, некоторое время назад заботливо положенную туда Теофилом. Однако же в момент данный не боль головная да не самочувствие, дурное в целом, озаботили разбитую Сашу – едва открыв глаза, да едва только осознав, что находится она в непосредственной темноте, то бишь, что нигде в доме свет не включен да не озаряет собою хотя бы небольшой отрезок пространства, девушка обмерла тут же, испугалась явственно, ибо не допускала она подобного прежде, всегда оставляла свет в коридоре на ночь, ежели не в самой комнате, ибо знала она прекрасно, что если не сделает она этого, если допустит темноту непроглядную в квартирку свою тесную, то обязательно, непременно, придёт он, он, зашуршит где-то в глубине дальней комнаты, заскрежещут когти по полу, оскалятся в улыбке зубы, острые будто бритва, и глаза, глаза, будто две тарелки огромные, загорятся во тьме двумя ослепительно-белыми сапфирами, и будут глядеть на неё, на Сашу, будут таращиться молча, покуда она окончательно не сойдёт с ума. Да и в самом деле уже начала плыть комната, под учащённое, исполненное страхом дыхание Саши, рябь некая подёрнула собою стены тёмные – да только внезапно прекратилось всё это разом, стоило только со стороны кухни раздасться едва слышному, сдавленном кашлю и некоему неизвестному шуму попутно. Саша зажмурилась, раскрыла глаза снова, силясь прогнать остаточный туман в глазах, затем кое-как села, по-прежнему прижимая холодную тряпицу ко лбу, поднялась медленно-медленно на ноги, да тихо, будто стараясь не спугнуть эти неизвестные звуки, на цыпочках прошла в коридор, держась аккуратно за стены дабы не упасть. Остановилась она за углом, возле кухни, как только узрела Теофила; девушка затаила дыхание, прислушалась да пригляделась, аккуратно выглядывая из-за угла. Кухня более всего освещалась светом фонарей, пробивающимся сквозь незашторенное окно с улицы, поэтому Саша довольно отчётливо разглядела рогатого приятеля своего, склонился он над раковиной бессильно, кашляя да зажимая рот рукой, и уразумела девушка тут же, что не так что-то с ним, но быть может, то похмелье? Не могла Саша знать, что похмелья у личностей рогатых да копытных почти что и не бывает вовсе, а уж Теофил-то этим явлением никогда не страдал тем более, а потому далеко не от минувшей гулянки мучился он нынче, склонившийся над раковиной да вцепившись в неё рукою дрожащей. Тут же различила Саша звук некий, чуть глухой, будто капает что-то да разбивается затем о металлическую поверхность, так и впрямь капало нечто тёмное из-под руки дрожащего Теофила, разбиваясь глухими каплями о посуду в раковине да о саму раковину в том числе.

- Как по расписанию, сука… - пробормотал козлоногий хрипло, сплёвывая кровь да дыша тяжко, вцепился он руками обеими в край раковины, захрипел от боли некоей да закашлял тут же снова, согнувшись пуще прежнего да едва держась на ногах. – О других хоть иногда подумай, змея подколодная… - выдавил он натужно, зажмурившись да терпя приступ свой изо всех сил. - Кровищей сейчас всё здесь загадим да прелестницу разбудим…

Саша, зажав себе рот невольно, дабы дыханием своим никак не выдать своего присутствия, стояла за углом коридора, прислонившись спиною к стене, да слушала разговор этот странный, будто бы сам с собой говорил Теофил, но как знать, к кому он обращается, да и в целом, что же это происходит? Озадачила Сашу ситуация данная, и, с одной стороны, вроде бы и выйти да помочь как-то хочется, внезапная жажда помощь оказать некую вдруг засвербила в сердце мрачной девушки ни с того ни с сего – но одномоментно и нерешительность робкая воцарилась в душе, да и как она может помочь? В чём помочь? Что происходит-то?

Теофил же в это время отцепился от раковины, опустился на пол, к стене привалившись спиною бессильно, запрокинул голову, тяжело дыша да отирая кровь со рта кулаком, прохрипел едва слышно да еле разборчиво голосом севшим:

- Надо было уйти мне… А ну как и впрямь проснётся… А тут я… «Здрасьте», называется… Ты ж, мразь, до утра самого не угомонишься… Не дамся я… Живым не дамся…

Вновь хрипы сдавленные донеслись до растерянной Саши, глядящей в некую неизвестную точку в темноте перед собою, слушала девушка муки эти молча да задумчиво, и нечто неизвестное, непонятное, сжималось едва различимо в груди, и не могла никак уразуметь девушка, да нешто жалость вдруг взыграла в ней к страданию этого рогатого чудовища? Какая, к чёртовой матери, жалость может быть к мужику треклятому, да пусть бы и далее мучается, хвалятся ж они все силушкой своей вечно, вот и пусть сам с силушкой своей на пару разбирается, не жаль, не жаль…

- Да как бы ушёл-то я?… - донёсся до задумчивой Саши слабый уставший шёпот. – Краса черноокая настрадалась, а ну как помощь моя ей понадобится, а я ушедший?.. Людское племя слабенькое, от хмеля крепкого им дурно шибко… А она ж такая дохленькая…аки комарик тщедушный… А ты тут лезешь… Чё ты лезешь… Оставь меня…в покое…

Сжалось сердце сашино пуще прежнего, когда вдруг рыдания сдавленные послышались со стороны кухни, самые что ни на есть настоящие рыдания, горечью собственного бессилия наполненные, дрожащие, отчаянные. Выглянула девушка аккуратно из-за угла да узрела тут же, что Теофил спрятал лицо своё в ладони да дрожь его бьёт лютая, однако же рыдания тяжкие вдруг смехом отчаянным обернулись, нездоровым, странным смехом, и не по себе стало Саше тотчас, будто увидела она то, что не должна была видеть, нечто сокровенное, тайное, в чём участия принимать ей явственно не следовало. А Теофил, смеясь, вновь запрокинул голову к стене да воззрился взглядом странным, безумным слегка будто, в потолок тёмный, да проговорил сквозь смех кому-то другому, но всё так же для Саши неизвестному:

- Давай, давай, посмейся со мною вместе, гнида… Ты же смотришь, ты же видишь…  Это сделал ты… Это сделал ты… Это сделал ты…

   Неуютно Саше стало в одночасье ещё пуще, чем было до этого, да и тьма вокруг сгустилась как-то более враждебно да жутко поболе, и совсем уж невмоготу стало девушке стоять посередь квартиры тёмной, ибо и так страшилась она темноты невыносимо – поджала губы Саша в некотором отчаянии, а затем плюнула да и вышла из-за угла своего, прямиком на кухню, встала возле страдающего Теофила, мельком заметив на кухонном столе початую банку кофе. Теофил замолчал тут же, замер, покосившись на неожиданное явление это, спустя некоторый миг спросил, да будто бы даже бодро звучал его голос, делась куда-то мука да скорбь, с трудом, но уверенно появилась привычная весёлая улыбка:

- Выспалась, золотце? Кошмары не мучили?

Глядела Саша молча да мрачно на сидящего у стены Теофила, и от улыбки этой стало вдруг ей больно да совестно отчего-то, ибо голос козлоногого, хоть и старался казаться весёлым, по-прежнему был чуть охрипший, улыбка эта, столь отчаянно стремящаяся казаться беззаботной, никак не вязалась со взглядом измученным да затравленным малость, с бровями напряжёнными да и с общею картиной недавней муки, которую сейчас так усердно пытались скрыть да спрятать от сашиных глаз. Помолчала Саша с минуту, затем произнесла ровно:

- Чего темень такая повсюду? Свет включить не судьба?

- А нема света, красавица.

- Как это? Не включается что ли?

- Вестимо.

- Отключили… Вот дерьмо… - Саша поглядела невольно в коридор тёмный жуткий, да заметил тотчас взгляд этот Теофил, поднялся он кое-как на ноги, придерживаясь за стену тяжко, кашлянул пару раз да сказал:

- Давай за стол, вместе. Вместе, разумею я, не так боязно.

Саша хмыкнула сдержанно, да и сели они за стол кухонный и впрямь, Теофил подвинул табурет да обосновался поближе к девушке, у холодильника, тем самым загородив собою жутковатую картину тёмного ночного коридора будто бы специально, прислонился он боком к дверце да поглядел взглядом замученным на понурую Сашу.

- Ты темноты совсем не боишься? – спросила Саша, посмотрев на него в ответ задумчиво.

- В темноту ночи гляжу я будто во свет дневной, родная мне она, так и чего страшиться… Однако же, ведаешь ли… - Теофил мельком оглядел кухонное помещение и снова посмотрел на девушку. -  Порою и я темноты побаиваюсь.

- Да ладно? – сдержанно удивилась Саша.

- Бывает, да… Ведь… Люди страшатся темноты, потому как не знают, что она в себе таит, и боятся этой неизвестности. А я… А я знаю, чего от темноты можно ожидать. Оттого и страшусь, вестимо.

- Я тоже знаю… - чуть слышно проговорила Саша, опустив взгляд.

- Чего же ты от неё ожидаешь обыкновенно? – поинтересовался Теофил, внимательно глядя на мрачную девушку. Та мотнула головой недовольно да ответила неопределённо:

- Ничего хорошего, - она подняла взгляд да снова посмотрела на уставшего козлоногого. – А ты?

Теофил усмехнулся невесело.

- А я… Да знаешь… С не столь давних пор – тоже…ничего хорошего.

И после слов этих да под взглядом Саши вдохнул он внезапно резко да кратко, взгляд устремив в никуда да глаза округлив будто с испугом неким, опустил голову малость, вжался в дверцу холодильника, а Саша с горечью да растерянностью во взгляде наблюдала за тем, как вытекает изо рта его, чуть приоткрытого по причине дыхания тяжкого, струйка крови быстрая; глядела Саша на то, как изо всех сил старается не показать приступа своего ей Теофил, как мучительно переживает он боль эту страшучую, дрожа да молча, ни единого звука не издав с помыслом не тревожить да не пугать этим её, Сашу, и столь роковое отчаяние горело во взгляде его, когда взглянул он на девушку невольно, что та не выдержала, отвернулась, поджала губы да мгновенно ощутила себя виноватой в том, что, поддавшись собственной слабости, страху своему, вышла из-за угла коридорного да влезла неучтиво со своими проблемами в чужие, в стороннюю муку, в посторонние проблемы.

- Не молчи, - выдавил вдруг Теофил хрипло да столь неожиданно, что Саша аж вздрогнула. – Не молчи… Такова моя единственная просьба.

- Я… - Саша, по-прежнему отвернувшись, опустила взгляд понуро, совершенно не представляя, что сказать, ибо все мысли мгновенно разбежались после просьбы сей отчаянной. – Я не знаю, кто ты. Свалился как снег на голову… Инкуб… А все эти, в клубе… Я никогда никого из вас не видела… Ну…почти… Жизнь человека – она скучна и однообразна. Выкидывает тебя без спросу в мир, живи, как умеешь – а что тут можно уметь, если живёшь впервые? Ничего не умеешь, и ничего не знаешь. К жизни не прилагается инструкции. Ты сказал… Ты сказал про космос тогда. Нет, космос не комок грязи. А вот мир людской… Мир людской как раз-таки такой и есть. Комок грязи. И я… - Саша закрыла глаза горько. - …комок грязи. Потому что я человек.

- Молвишь, что про космос…ты со мной согласная… - подал голос Теофил, зажмурившись от боли да прислоняясь лбом рогатым к прохладной дверце холодильника. – Так… Как тогда человек может быть комком грязи…ежели душа живая да живущая и есть космос?..

   Саша повернулась к нему резко, и вновь их взгляды устремились в глаза друг другу невольно.

- Ты издеваешься, что ли? – буркнула Саша недовольно, однако же глядя прямо в глаза козлоногому, будто разглядеть там что-то пытаясь. – Какой тут, к чёртовой матери, космос? Где?

- Да вон, - тяжело дыша да морщась от боли, кивнул Теофил. – В зенках души живой. Те же цвета… Тот же вид… Вон… Как её… Галактика целая… И эта… дырка чёрная посередь, как там и говорилось…

- Да что с тобой?! – не выдержала Саша, повернулась она к нему всем корпусом да всплеснула руками сердито. – Чё мне делать, а?! Я могу как-то помочь или и дальше буду смотреть, как ты кровью давишься?!

- Жаль, не поспала ты подольше, - улыбнулся Теофил в ответ. – Не до;лжно было тебе застать меня таким.

- Отвечай!!

- Ты не голоси, прелестница... Чего обо мне... Давай о тебе лучше...

Саша замолчала, с минуту глядела она на мучающегося Теофила, а затем отвернулась да и буркнула сердито:

- Чудила... – поглядела она на початую банку кофе на столе, на ложку, испачканную в порошке кофейном, да спросила затем: - Зачем кофе жрёшь? Ещё и в сухую.

- Не спать чтобы, принцесса.

- Зачем? Зачем не спать?

- Экая любопытная, да всё-то тебе скажи... Ты это... Не могла б одиноким меня оставить покамест?

Саша поджала губы горько да виновато, закрыла затем лицо руками, коря себя за бессилие собственное, ответила:

- Не могу... Не могу я... Он там... Ждёт...

Теофил кивнул понимающе:

- Ну я просто поинтересовался, не мучь себя.

- Нет, не просто ты поинтересовался, знаю я, что ты не хочешь, чтобы я сейчас тебя таким видела! - огрызнулась Саша. – Да, я эгоистка! Мне страшно! Страшной одной в темноте!

- Пошли в темноту вместе. Познакомишь меня с этим твоим страхом, поболтаю малость да мозги ему вправлю, чтоб не пугал боле.

- Не смешно.

- Да разве ж смеюсь я?

- А пошли!

- Ну и добро…

Встали они из-за стола да удалились в комнату, на диван там сели друг подле друга да и будто бы ждать принялись чего-то, изредка обмениваясь парой-тройкой фраз, да, впрочем, так ничего и не дождались, уснули под утро оба, когда прекратились приступы неизвестные теофиловы, вот и весь сказ.

****

Проснувшись в полдень, Саша обнаружила вдруг, что лежит, прислонившись к спинке дивана, укрытая неким пледом. Нахмурившись, сонным взглядом она окинула плед неожиданный, а затем поняла вдруг, что Теофила рук это дело, да смутилась малость как-то, растерялась от чувства неизвестного, образовавшегося в груди попутно пришедшему пониманию – незнакомым было ей чувство это, не негативным отнюдь, тёплым. Укутавшись в плед поплотнее, до подбородка аж, огляделась Саша в поисках приятеля своего рогатого и тут же обнаружила его за столом слева, в кресле – к её неподдельному удивлению, Теофил каким-то образом умудрился включить ноутбук, и теперь бездумно да малость сердито тыкал пальцами по кнопкам с одной лишь ему известной целью.

- Ты чё творишь? – окликнула его Саша сурово. – Хочешь сломать мне ноут?

- Да вишь ли, принцесса, включить я его включил, а далее думалка моя выдавать мне решения верные отказывается, - ответил Теофил, сосредоточенно глядя в экран да не прекращая своего занятия. – То бишь, ни хрена я тут не уразумею всё, что да к чему!

- А чё те надо вообще?

- Ты мне космос тут нашла! Вот и подумал я, ежели тут у тебя такие вещи схоронены, так, быть может, и другие найти удастся!

- Какие?

- Твоя машинка, видать, на многие вопросы ответы ведает, смекнул я уж… Мне б это… Ну… - Теофил замялся малость, поглядел на недовольную Сашу, затем договорил: - Спросить хочу я, где Бог сидит, как соделать-то мне это, подмоги малость?

- Бог? – Саша удивилась. – Опять ты про него? Чего он тебе сдался?

Теофил откинулся на спинку кресла, задумчиво поглядев в экран ноутбука, затем ответил:

- Ищу я его, золотце.

- Зачем?

- Чтоб морду ему набить.

Саша усмехнулась, села, спустив ноги на пол да по-прежнему кутаясь в плед.

- Чё, правда, что ль?

- Как есть говорю. Давно ищу уж, с некоторых пор.

- Прикол…

Теофил с любопытством поглядел на заинтересованную Сашу, ухмыльнулся, завидев интерес этот неподдельный, а Саша же с насмешкой покачала головой:

- Только в инете ты ответ на вопрос свой не найдёшь.

- Почто же?

- Так откуда ж люди знают о том, где Бога найти?

- Хм-м… Чёрт, и то верно… Вот незадача, так, знать, бесполезна в этом твоя диковина?

- Ага, - Саша со сдержанным интересом поглядела на задумчивого Теофила, спросила затем:

- И что, думаешь по силам с Богом потягаться?

- Думаю, - кивнул Теофил невозмутимо.

- Да ладно, ты ж демон просто, куда тебе?

- Просто – не просто, а и я теперича на чудеса некоторые способен.

- А покажи, чё у тя там за чудеса!

Теофил изогнул бровь с улыбкой веселой, глядя на скептично-любопытную Сашу, покачал головой:

- Экая ты, а? Хошь чудес – добро, сделаем! – огляделся он, взглядом оценивающим пробежался по стенам да вещам не шибко многочисленным, да и остановился его взгляд в итоге на плюшевом чёрном Бафомете в соседнем кресле.

-  Экая забава! – козлоногий хохотнул, поднялся да подошёл к этому креслу. – Это ж идол дьяволов, знакомая рожа! Какая прелесть! – он взял игрушку в руки, повертел, разглядывая, а Саша буркнула, будто бы смущённо:

- Это Бафа.

- Бафа? – Теофил поднял брови да задорно взглянул на девушку.

- Бафометик, - Саша скептично поглядела на него в ответ с напрочь независимым выражением лица. Теофил засмеялся весело, позабавила его искренне игрушка сия, окрещённая столь непосредственным прозвищем, взял он плюшевого Бафомета в руку левую да и возвестил бодро:

- Ну гляди на чудеса заказанные!

Вспыхнула игрушка тут же пламенем неистовым, под поражённым взглядом Саши упала на пол, объятая огнём жарким, и зашевелилась вдруг, заклубилась да задёргалась, возросла в размерах своих да деформировалась в очертаниях, миг-другой – и пламя поуменьшилось, угасать начало да и осталось вскоре лишь небольшим костерком меж рожек Бафы, который заблеял вдруг, встав на четыре ноги копытных, расправил крылья перепончатые невеликие, повращал чёрными горизонтальными зрачками пронзительно-оранжевых глаз своих да воззрился на поражённую Сашу с дружелюбным интересом.

- Эвона как, да? – подал голос Теофил, наблюдающий за Сашей да за Бафометиком. – Животину из неживой куклы тебе сварганил, вот те чудо!

А Саша во все глаза таращилась на ожившую игрушку свою, ныне обратившуюся в настоящего, всамделишного миловидного козлика, чёрного как смоль, с аккуратными рожками да костерком пламени меж них, с крыльями перепончатыми, будто у мыши летучей – протянула девушка руку осторожно, а Бафа же понюхал с любопытством тонкие женские пальчики да и ткнулся затем носом бодро, ласково, заблеял да запрыгал на месте от радости некоей, а после и вовсе носиться принялся по комнате всей, стуча копытами своими да мотая рогатою головой.

- Охренеть, - выдала Саша, покачав головой.

- Нравится? – ухмыльнулся Теофил, вокруг которого сейчас нарезал круги радостный Бафа.

- Да он… - девушка во все глаза глядела на весёлого шумного козлика. – Он потрясающий…

- Ну добро, – кивнул Теофил, схватил блеющего Бафу в охапку, выпрямился да, подойдя к Саше, вручил ей. – Дарю, как говорится, а впрочем, он и был твой, хе-хе!

Бафометик спрыгнул с рук козлоногого на диван, потопал ножками своими тощими куда-то мимо, обогнул Сашу да любя куснул её за плечо – зубы его оказались острыми, отнюдь не обыкновенными козлиными зубами, и Саша от неожиданности ойкнула даже, беззлобно пихнула козлика в нос, дабы не кусался, затем вновь посмотрела на Теофила:

- Как ты это сделал?

- Ведаешь ли, принцесса, пламень не только отнимать жизнь способен жаром своим, но и даровать, ежели, конечно, правильно с ним обратиться.

- Не говорит мне это абсолютно ни о чём, ну да и ладно… - Саша погладила Бафу по чёрному шерстистому боку, затем ахнула: - А кормить-то на какие шиши я его буду?!

- Да полно, милая, еды ему не требуется, демоническая же скотина!

- Как, вы вообще не едите?

- Да как-то нужда сия не шибко нас тревожит, да. Токмо ежели для удовольствию собственного порою. 

- Как же вам повезло… - Саша вздохнула тоскливо, а Теофил присел рядом, тут же к нему пристал любопытный Бафа, затеявший жевать рукав его белой рубашки.

- Чего пригорюнилась?

- Вот ты мне скажи… - девушка посмотрела на внимательного Теофила мрачно. – У вас, у демонов и прочих чудищ, законы есть вообще?

- Законы? А какие у нас законы? Завет у нас главный, другом моим сердешным даденый – свободная воля, ну и шибко на глаза людские стараемся не попадаться, наказ такой, люд да наш народ по разным дорогам ходят, два мира наших особливо пересекаться не должны. А боле… Боле нема, принцесса. Беззаконие, ё-моё.

- Как же повезло вам… - Саша опустила взгляд понуро. – А в нашем мире свободно не вздохнуть вообще – страшно вздохом этим очередной закон нарушить, знаешь ли. Хренова туча запретов, хренова туча обязательств. Чтобы не сдохнуть от голода да бомжом на улице, приходится пахать на работе, подчас нелюбимой, а уж если работаешь ты – то никакой жизни, можно сказать, у тебя и нет. Всё время твоё работой поглощено, нервы убиты, ты подневолен времени да внушённым тебе порядкам.

- Ну и ну, экая напасть-то, - покачал головой Теофил, внимательно слушающий сашину жалобу. – Как же люд человечий на такую пакость подписался и вовсе? 

- Да если б я знала. Не знаю я, кто там людьми реально правит да какие цели преследует. Хотя нет, одну цель такую точно я вижу – кому-то выгодно помыкать послушным стадом, чьё сознание запудрено мнимыми радостями типа увеселений всяких, вкусной еды, телевизионных и интернетовских шоу… Думаешь, кому-то тут друг до друга есть дело? Мир людской на лжи да эгоизме построен, нет в нём ничего хорошего, это коммерции мир, мир торгашей, обманщиков, беспринципности и бесчувственности к тому, кто рядом с тобой в этом всём варится. А я не хочу вариться в этом, не хочу… - Саша опустила голову да сжалась вся даже. – Не хочу…

- Эй, - Теофил участливо тронул поникшую девушку за тощее плечико. – Выше нос, комарик! Помимо человечьего бедлама, в мир понапихана куча всякой приятной всячины, ради которой, пожалуй, вполне себе можно жить.

- Ради чего, например?

Теофил улыбнулся загадочно, подумал малость, да затем ответил уклончиво:

- Я потом тебе покажу. Не помышляй, будто нет у меня на вопрос твой ответа – хочу я лишь, чтоб ты наглядно полюбовалась на то, о чём покамест я тебе не поведал.

- Хм, ну ладно, - Саша внимательно поглядела на лукавого Теофила. – Запомню. 

- Чем займёмся, принцесса? – сменил вдруг козлоногий тему.

- Э-э… Слушай, а тебе домой не пора?

- Домой? – Теофил удивился искренне, затем задумался над словом этим, потёр шею с досадой, а Саша, поглаживая Бафу по перепончатому крылу, с удивлением подняла брови:

- Только не говори, что у тебя нет дома.

- Дом мой – мир этот великий, - пожал плечами козлоногий задумчиво. – Где примостился невесть на какое время – там и ладно…

Саша опустила взгляд, покачала головой, водя пальцами по крылу Бафометика.

- Вот это жизнь… - проговорила она с восхищением тихим.

- Ты ж голодная небось? – спохватился Теофил вдруг, всплеснув руками, поднялся он с дивана тяжко да направился прямиком на кухню.

- Никогда не поверю, что ты умеешь готовить, - усмехнулась Саша.

- А вот отведаешь – тогда уж и суди, прелестница! – весело заметил Теофил да исчез оперативно за углом коридора, гулко стуча по полу копытами. Саша осталась наедине с Бафометиком, поглядела она на козлика, что положил голову ей на колени, будто какая-то животина домашняя, да и произнесла тихо:

- Набить Богу морду… А почему бы и нет, неправда ли?

Бафа одобрительно ме;кнул да уткнулся носом в руку девушки, тем самым демонстрируя ей своё расположение.

- Если уж и впрямь там есть кто-то, ответственный за всё это дерьмо, что происходит в мире… - добавила Саша задумчиво, поглаживая Бафу по шерстистому носу. – То почему бы не спросить с него по-полной?

Внезапный звонок в дверь всполошил и Сашу, и Бафометика, вскочил козлик с дивана да заметался по комнате тут же, а затем вдруг запрыгнул на кресло да обратился неожиданно в игрушку плюшевую, то бишь, вид принял свой первозданный на время некоторое, порешив переждать напасть грядущую таким образом.

- Надо же, - удивилась Саша, поглядев на игрушку, затем подошла к двери входной, взглянула в глазок да узрела там знакомую физиономию Дэнчика.

- Чё ему понадобилось… - пробормотала девушка себе под нос, открывая дверь.

- Здарова, корова, как твоё ничего? – Дэнчик, вертлявый неприятный юноша, бесцеремонно втиснулся в прихожую, закрыв за собой дверь. – Мы в шоке, если честно! Чё за тип забрал тебя из клуба?

- Какой тип? – не поняла Саша, покосившись в сторону кухни.

- Рыжий мужик какой-то! Это кто? Твой новый жених, а? А?

- Ты больной, что ли! – возмутилась Саша. – Это…Э-э… - она растерялась, ведь ответить что-то да надо бы, а что тут ответить, не правду же, ну в самом деле?

- Ну? Давай говори уже, мы ж друзья твои, нам надо знать! Он старше тебя лет на двести, папика какого-то откопала себе, вот не поверю, что это просто чел мимо проходил!

- Да это… Э-э… - и ничего иного Саше в голову не пришло и вовсе, кроме как брякнуть совершенно абсурдное и дикое: - Да батя это мой был!

- Батя? – Дэнчик удивился искренне. – Реально?

- Да!

- Ни хрена себе! Всё как ты и рассказывала, вечно бухой, только отожрался чёт, вроде у тя худой был! А сейчас он где?

- Уехал он. Чё те надо?

- Так ты одна дома?

- Ну… Одна, а что?

И тотчас втолкнул Дэнчик мгновенно растерявшуюся Сашу в комнату, влетел следом, повалил девушку на диван да накрыл собою, прижал к дивану столь нагло да быстро, что предотвратить сие действие не оказалось ровным счётом никакой возможности.

- Ты чё?! – Саша испугалась не на шутку, так, что даже голос сел, она попыталась отпихнуть от себя напористого парня, но Дэнчик стиснул её крепко за талию, впился поцелуем дерзким в губы, затем принялся расстёгивать сашину толстовку да стягивать прочь, зашептал горячо да будто в шутку, словно не было и вовсе никакой враждебности нынче с его стороны:

- Задрала ты меня уже, вечно мнёшься как целка, всех парней посылаешь, меня уже сколько раз при всех унижала? Чё те всё не нравится? Дерзкая больно, давно уже пора тебя трахнуть, чтоб как шёлковая стала…

Потекли слёзы по щекам перепуганной Саши ручьями тут же, девушка хотела было закричать, да только голос напрочь отказал, руки ослабли, кое-как пыталась она отпихнуть от себя этого наглого подонка, вырывая из рук его ворот толстовки своей да обречённо чувствуя руки его на своей груди, но не получалось защититься, не получалось, не было сил в ручках женских тонких, не было должного противостояния мужской грубой силе, как тогда, как тогда…

И заблеял внезапно Бафа где-то рядом, вскочил он с кресла, вновь животиною из игрушки становясь, а у затылка Дэнчика внезапно щёлкнул курок некий, будто бы хладом окатив в миг обмершего парня, повернулся Дэнчик на звук, привстав с плачущей замершей Саши, а Теофил, целя в него внушительное дуло пистолета «Нагган», поглядел на парня взглядом горящим жутким да произнёс ровно, мрачно:

- Ты чё, пёс.

- Батя… - выдавил Дэнчик, упал взгляд его на рога во лбу Теофила тут же, открыл он рот от удивления да от страха лютого, сел голос его мгновенно. – Дьявол…Дьявол…

- Дьявол? – Теофил хмыкнул. – Я, конечно, козёл ещё тот, но для Дьявола рожей не вышел. Слезь с дамы, падаль, да не вопи, иначе мозги твои по комнате разлетятся тут же, ежели они у тебя, конечно, имеются, гнида.

Дэнчик опустил взгляд, завидел ноги козлиные тотчас, засипел нечто неразборчивое от ужаса, повиновался моментально, ноги его подкосились, ослабшие от страха, рухнул Дэнчик на пол, в ужасе таращась на Теофила, отполз куда-то к батарее у окна, да так там и остался хрипеть да открывать рот, будто рыба, выброшенная на берег штормом. 

- Бафа, стереги, - приказал Теофил козлику, и тот тут же кинулся к Дэнчику, замельтешил поблизости, глухо да совсем не по-козлиному рыча. Теофил же подался к Саше, помог ей встать, оправил одёжу её измятую, а девушка, всхлипывая, мельком взглянула на него взором затравленным да полным слёз, ничего не сказала, бросилась тотчас куда-то прочь, как оказалось, в ванную, и донёсся оттуда до задумчивого Теофила плеск да шум воды включенной. Взглянув спокойно на потерявшего дар речи Дэнчика у окна, козлоногий спрятал пистолет свой во всполох огненный, помедлил с минуту, да затем вышел из комнаты в коридор, там остановился у двери в ванную – дверь оказалась открыта, впрочем, похоже, она не закрывалась и вовсе, то бишь, не имела ни замка, ни щеколды, лишь чуть прикрытою была нынче, с внушительной щёлкою меж собой да стеною. Бесцеремонно, однако же спокойно да, в целом, осторожно открыв дверь эту, узрел мрачный Теофил, что Саша, полностью обнажённая, стоит спиною к выходу в побитой ржавой ванне, держа над собою душ, да, глядя в никуда взглядом потерянным, горестным, трёт всю себя губкою, а затем и середину груди своей, там, где сердце с тягостью лютой расположено.

- Не три ты так усердно, золотце, - подал голос Теофил ровно. – Душу всё равно не отмоешь, только тело раздерёшь.

Замерла Саша, остановилась, но не обернулась, прижала руку к груди своей тощей да так и стояла, потерянная, тоненькая, несчастная. Теофил отвёл взгляд печальный, хотел было удалиться прочь, но Саша вдруг произнесла едва слышно:

- Не уходи.

Остановился Теофил, помедлил чуть, затем прошёл в ванную, прикрыв за собою дверь, присел на табурет возле стены комнатки этой невеликой да тесной, Саша же, по прежнему не поворачиваясь к нему, спросила:

- Почему ты спас меня?

Теофил, глядя мрачно куда-то на пол, ответил:

- А я мог поступить как-то иначе?

- Ты мужчина, - Саша сжалась малость, опустила голову горько.

- И чего же?

- Ничего от вас не стоит ожидать хорошего.

- Да полно тебе, милая… Среди нас есть и подонки откровенные, и вполне неплохие товарищи. Не от пола же зависит выбор души живой, дурному следовать али же хорошему.

- Но женщины… Женщины не совершают…такое. Вам…власть дана бо;льшая, нежели нам. Бо;льшая сила.  А сильный всегда помыкает слабым. Такова иерархия в жизни этой.  Ты не знаешь, о чём я говорю, ведь ты никогда не был на моём месте, никогда с тобой подобного не совершали.

Теофил ухмыльнулся с невыносимою горечью во взгляде, покачал головой.

- Нет, принцесса. Понимаю я всё прекрасно. Лучше, чем ты мыслишь. Порою... От воли мужской страдаете не только вы, женщины. Всем приходится несладко, у каждого житие своё, персональное, чем только не наполненное… А уродов – их везде хватает, прелесть моя. И мужчины хороши, и женщины не святы. Просто... От того поступки наши зависят, что в голове да душе расположено. Ты видела рожу его, ну, пацана этого – там, в клубе. Полно там мужчин было, женщин тоже немало – а когда на них ты взглянула, разве различила и вовсе под скверною, какого кто пола? Да и обнажи ты ежели всех до костей – одинаковы мы все будем, токмо кто-то - рогатый, кто-то – человечий, а в целом – все на лик костлявый едины, все бесполы, все одного цвета. Я отбелить-то нас не стремлюсь, принцесса, бывает, так гормон мужеский в голову ударит, что мозги отключаются, не скрою, да только на то и мозги-то нам всем Создателем выделены – на то, чтоб думали, чё творим. Не все мы плохи, Сашок. Просто порою забывается, что такое хорошо да что такое плохо. А женщина – то ангел земной, в самом деле. Цветок, над грязью красотою несравненной лепестки распустивший. Беречь такую красоту надобно, мыслю я. А не в собственную грязь собою вдавливать.

Саша повернулась медленно, переступила с ноги на ногу, бесстыдно да мрачно взглянула на Теофила.

- Я красива? – спросила она ровно.

Теофил поднял взгляд, оглядел спокойно да с тоскою некоей тело девичье гладкое, тоненькое-тоненькое, не шибко женственное даже, бледное будто снег настоящий, ответил затем:

- Красива.

- Ты хочешь меня?

Теофил поглядел с печалью явственной в глаза сашины мрачные да заплаканные, покачал головой:

- Мне тебя не надо.

- Почему?

- У меня к тебе любовь иная.

- Любовь?

- Не та, о которой ты подумала. А вот…а вот такая… - Теофил поднялся тяжко с табурета, подошёл к Саше медленно, остановился у края ванны, а затем, осторожно взяв из рук девушки мочалку пушистую, провёл ею мягко, аккуратно, по острым ключицам обнажённой Саши, омыл плавно плечики тоненькие, груди небольшие, и было в действии этом столько нежности, столько заботы и уважения, что полились по щекам сашиным слёзы стремительные тотчас, ибо никто никогда с нею не обращался столь бережно да столь искренне по-доброму.

- Ежели б у меня была дочь, - произнёс Теофил чуть хрипло, придерживая обнажённую плачущую Сашу за талию второй рукой. – Я бы точно так же омывал с неё всю грязь да тягость, которая бы налипла к ней по ходу жития её свободного.

- А если был бы сын? – полушёпотом спросила Саша, тая под прикосновениями столь нежными да закрыв глаза.

- Его бы закалял я боем да строгостью, и ежели б отирал грязь с него, то только с кусками кожи.

- Почему к дочери был бы подход иной?..

- Да разве же можно сдирать кожу с лепестков цветка нежного да прекрасного? Зачахнет цветок, ежели вредить его красоте. Красота мужская же сим лишь закаляется. 
 
- Мне горько от этого различия.

- Мы все разные, да нешто это не прекрасно? Ежели б все одинаковы были, что ж это был бы за мир?

- Но я хочу закаляться от увечий, а не чахнуть.

- Ежели ты сможешь так – то и добро.

- Так ты не отрицаешь, что женщина это может?

- А чего отрицать? Мы все разные, а ежели женщины и слабее мужчин – то, пожалуй, лишь телесно.

Саша открыла глаза, взглянула на Теофила поражённо, остановила руку его, вопросила едва разборчиво, ибо губы отчего-то не слушались:

- Правда?

- Правда, - ответил Теофил, поглядев на неё в ответ. – Женщины не слабже нас, о, нет. Запамятовала никак, рассказывал ведь я тебе, одна меня чуть не перепила однажды! – и он улыбнулся весело, по-доброму, и Саша, на удивление, улыбнулась вдруг в ответ. Опустила она взгляд да произнесла с благодарностью тихой:

- Спасибо…

Теофил повернул вентиль крана, выключив воду, забрал душ из рук Саши да отложил в сторону, затем аккуратно, бережно, поднял нагую девушку на руки, вынув из ванны да поставив ножками тощими на пол, а после тотчас замотал её в махровое голубое полотенце, обнаруженное на крючке, на стене.

- Тощая аки комарик, ей-богу, - ухмыльнулся он дружелюбно, отойдя на шаг назад да предоставив Саше возможность отереться полотенцем. – Летать бы тебе подалее от жаб всяческих, того и гляди сожрут.

Саша же, взглянув на козлоногого мельком, вдруг шагнула к нему да уткнулась лицом ему в грудь, закутавшись в махровое полотенце своё до самого подбородка. Теофил поднял брови удивлённо, затем улыбнулся да и обнял чуть дрожащую печальную девушку, осторожно обнял, будто боясь повредить ненароком, переломить столь хрупкое создание, впрочем, мнение сие не столько даже было насчёт фигуры её тощенькой, сколь касалось, прежде всего, натуры девичьей, ранимой её души.

- Ну полно, полно, принцесса, - козлоногий потрепал мрачную Сашу по волосам её растрепанным. – Одёжу свою напяливай да и, того, пойдём разбираться с поганью этой, что Бафа нынче сторожит.

- Разбираться? – Саша подняла голову удивлённо, отошла на шаг.

- Ну да, - ответил Теофил невозмутимо. – Нешто отпустить хошь?

Саша поджала губы, сморщила нос затем по причине горечи болезненной, комом тут же подкатившейся к горлу, да и ответила:

- Нет. Не хочу.

…Стоило только Саше с Теофилом пройти в комнату, как Дэнчик, слегка оправившийся от первоначального шока, заголосил тут же, вжавшись в батарею:

- Отпустите!! Отпустите!! Это всё они!! Это не я!! Это они подговорили!! На слабо взяли, спор проиграл!! Пустите!!

- Ежели содеял ты поступок дурной, - хмыкнул Теофил мрачно, подходя ближе да садясь затем по-хозяйски в кресло рядом. – Так будь добр способностью обладать в том, чтобы не открещиваться от вины своей опосля.

- Дьявол! Демон! Сатана!... – дрожащим голосом прорыдал перепуганный Дэнчик, жалобно всхлипывая да сквозь слёзы глядя на рога во лбу Теофила да на копыта затем. – Твой батя – Сатана?.. – повернулся он к замершей невдалеке Саше.

- Не, это мой батя – Сатана, - усмехнулся Теофил невесело. – Чё, жалеешь теперича, гнида, что полез демонов шутки ради привечать?

- Что? Что?.. – Дэнчик воззрился на козлоногого диким, полным ужаса, взглядом.

- То! – Теофил нагнулся к нему ближе, опёршись локтями о колени свои мохнатые да прожигая перепуганного парня горящим тяжёлым взглядом. – Почто полез звать меня ритуалом поганым? Куражу ради?

Дэнчик, заикаясь хрипло, пробормотал нечто неразборчивое, дрожа от страха под взглядом этим жутким, будто завороженный глядел он в глаза демонические страшные да не мог слова вымолвить по причине шока нового.

- Всё-то вам кураж да забава, молодняк зелёный. Не учил вас, знамо, никто, что каждый поступок последствиями персональными откликается. Вот те последствия, гнида, - и Теофил, по-прежнему сидя в кресле да и не удосужившись даже встать, столь сильно да наотмашь зарядил перетрусившему парню кулаком в челюсть, что того отбросило к батарее грубо, ударился Дэнчик затылком о ребристый тяжёлый монолит батареи этой да и утратил сознание тут же, свалился мешком бесчувственным к копытным ножкам Бафы, который заблеял да заскакал на месте, мотая рогатой головой. Теофил же поднялся с кресла, опёршись о подлокотники, схватил бессознательного Дэнчика за шкирку да закинул себе на плечо. Не говоря ни слова, прошёл он мимо Саши молчаливой да задумчивой, раскрыл дверь входную да махнул девушке рукой, чтоб следом направлялась. Послушалась Саша, да и вышли они из подъезда прямиком к джипу красному без дверей да крыши, припаркованному возле тротуара. Подошёл Теофил к автомобилю своему, закинул в багажник открытый полудохлого Дэнчика, наказал Бафе забраться следом да стеречь, а Саше указал на сиденье справа от водительского. Сели они вдвоём в кабину, зарычал джип, завёл двигатель свой по велению поворота ключом зажигания, тронулся, повинуясь крутанувшему руль серьёзному Теофилу, выехал со двора да устремился в некоем неизвестном направлении.

…Весь последующий путь они провели молча. Саша мрачно да чуть робко поглядывала на Теофила, ведущего машину уверенно да спокойно, видела она, сколь напряжены руки его, стиснувшие руль чересчур крепко, видела взгляд этот, не задорный отнюдь, не весёлый – тяжелым нынче был взгляд Теофила, серьёзным, мрачным, и не по себе как-то стало Саше от столь сурового вида её рогатого приятеля, да только вместе с тем и было нечто в этом привлекательное, то бишь, такое, что пробудило в сашином сердце некое подобие восхищения, ибо всю свою жизнь девушка стремилась к силе, стремилась сама стать гораздо более сильной да презирала слабаков, и не важно, слабость тела то была или же слабость духа – всё одно, слабость есть слабость, и противна она, недостойна, некрасива, нельзя допускать её до себя, ни в коем случае нельзя. Глядела Саша на мрачного Теофила да и не видела  слабости этой презрительной, даже там, на кухне ночной страдающий от неизвестных приступов боли, вряд ли был слаб козлоногий, ибо то, как терпел он муку свою пред ликом Саши, язык не поворачивается назвать слабостью, ведь попробуй стерпи тут хотя бы на секунду, когда тебя будто разрывает изнутри на части… И это вызывало в измученном сердце Саши пока что не до конца осознаваемое, но довольно-таки отчётливое уважение.

Вскоре ехали они уже по загородной трассе, вдоль трассы этой всё чаще начали встречаться небольшие скудные лесочки, и Саша понемногу начала догадываться, куда примерно держит путь Теофил, однако девушка совершенно не представляла, что именно он собрался соделать с Дэнчиком – и не могла разобрать, что и вовсе чувствует сама по этому поводу. Проезжих машин вскоре и вовсе не стало, ибо мало кто нуждался в проезде по этой довольно глухой местности, и в итоге припарковал Теофил джип свой возле довольно густой чащи тусклого да какого-то сухого леса. Вылез он из кабины, подошёл тут же к багажнику автомобиля да выудил оттуда уже пришедшего в себя перепуганного Дэнчика. Бафа выпрыгнул из кузова следом, и Саша робко да мрачно направилась за ними в лесную чащобу. Подняв взгляд, она обнаружила, что Теофил, за шкирку ведя всхлипывающего парня подле себя, в левой же руке уже держит внезапную лопату. Шли они так некоторое время, покуда серый асфальт трассы да красное пятно джипа перестали быть видимы сквозь древесный частокол. Бросив Дэнчика подле, Теофил закатал рукава рубашки своей белой, вонзил лезвие малость ржавой лопаты в сухую лесную землю, и спустя неизвестное количество времени в земле этой усердием козлоногого мужчины образовалась порядочной глубины яма. Выбравшись из ямы, Теофил отбросил лопату в сторону, отряхнул руки да воззрился на еле живого Дэнчика, который уже успел от страха явственно да недостойно обмочить свои потрёпанные джинсы. Схватив парня под локоть, Теофил неучтиво дёрнул его на себя, однако встать тот, по всей видимости, более не мог, ибо ноги от страха отказали держать на себе это дрожащее жалкое тело – тогда Теофил попросту подтащил хрипящего да сипящего в панике Дэнчика к краю ямы и сбросил его внутрь. Затем козлоногий сел на пенёк поблизости да закурил спокойно, задумчиво задымил своею извечной самокруткой. Саша же, всё это время молча наблюдающая за разворачивающимся действом, подошла к нему несмело да медленно, встала рядом, засунув руки в карманы чёрной толстовки своей, спросила:

- Ты его так оставишь?

- Нет, – ответил Теофил, дымя самокруткой, помолчал с минуту, затем добавил: - Помнишь, на то я тебе указал, что ежели с огнём правильно обратиться, то тогда он не опалит?

- Помню, - кивнула Саша, внимательно глядя на козлоногого.

- А он, - Теофил кивнул на скулящего в яме Дэнчика. – Обратился неправильно. Учат ведь деток, кажись, с самых лет малых – с огнём нет игры, под запретом она. Вестимо, в отрочестве дурь взросления слишком шибко в голову ударяет – забывают все заветы напрочь.

   Теофил поднялся с пня, вместе с Сашею да с Бафой подошли они к краю ямы да воззрились молча на Дэнчика, еле живого от страха – парень распластался на дне ямы, вжался в угол, рыдая, теперь же поглядел он на мучителей своих, захрипел голосом сорвавшимся:

- Сашка! Сашка, ты чего?.. Мы с тобой с первого курса дружим!... За что?.. За что?..

- Не смей к барыне обращать свой мерзкий скулёж, - грубо ответил на эти рыдания Теофил. – Её воля решать, возгореть тебе её обидою али же нет.

- Возгореть?.. – Саша посмотрела на козлоногого с недоумением.

- Ты как-то обмолвилась, принцесса, - Теофил посмотрел на неё в ответ, выпуская изо рта дымовое колечко. – Будто бы жизнь человека скучна да однообразна. Что не хочешь ты в ней вариться.

   Саша опустила голову, молчала с минуту, затем ответила:

- Так и есть. Человеческий мир полон рамок и границ… Сколько живу уже, никак понять не могу, где моё место. Мне везде одинаково тошно, и отовсюду хочется уйти.  Я не думаю, что у меня вообще есть какое-то будущее… Спиться где-нибудь в подворотне – вот в такое будущее для себя я верю. В иное… нет. Посмотри на меня, - она подняла взгляд замученный на мрачного Теофила. – Меня соседки за наркоманку не раз принимали, из-за бледности, наверное, да из-за кругов под глазами. А мне и не далеко до того, что они обо мне говорят. Сломали меня однажды, с тех пор никак не могу починиться.

- И меня ломали.

- Тебя? – Саша удивлённо подняла брови. – Да быть не может… Кто?

- Да есть тут…заинтересованные в этом товарищи, - Теофил задумчиво затянулся самокруткой, выпуская изо рта невесомый дым. – И уразуметь-то не могу никак, починился я али разлом в моей грудине всё более в размерах своих разрастается, - взглянул он на Сашу да и встретился тут же с её тревожным взглядом, и так стояли они какое-то время, вглядываясь в глаза друг друга, и нынче видела Саша куда более, чем в тот, первый раз, ибо нынче не на себя она смотрела в глазах Теофила, а на него лишь, на него самого.

- Знаешь… - проговорила Саша тихо. – Может ты и не такой бледный, как я… Но круги под глазами и у тебя имеются.

- Не от хорошей жизни они там, верно? – невесело усмехнулся Теофил.

- Почему ты хочешь набить Богу морду? – спросила Саша, по-прежнему глядя в глаза козлоногому. Теофил вздохнул, поглядел на самокрутку в руке своей, затем и ответил:

- Попутал он берега малость, принцесса. И коли в ответе он за весь этот сумасшедший мир – мозги ему, знамо, хорошенько вправить не помешает. У меня с ним…свои личные счёты.

- Никогда ещё не слышала… - пробормотала Саша себе под нос, качая головой. – …чтобы о Боге говорили…такими словами.

- Не любо? – осведомился Теофил с любопытством.

- Наоборот, - улыбнулась девушка вдруг. – Так и надо. И пусть чё хочет делает с нами за богохульство. Пошёл он в жопу.

Теофил усмехнулся, покачав головой, одобрительно потрепал Сашу по волосам, положил затем руку ей на плечо.

- Верно, комарик. Пошёл он в жопу, - и с этими словами протянул вдруг козлоногий девушке самокрутку свою дымящуюся. – Так возгорит же, в таком разе? – спросил он мрачно, чуть настойчиво, подняв бровь да внимательно глядя на Сашу. Девушка же посмотрела на протянутую ей самокрутку, затем подняла взгляд растерянный на чуть наклонившегося к ней Теофила, а после посерьёзнел взгляд её, нахмурились брови слегка, приняла она самокрутку, и оба они посмотрели на рыдающего в яме Дэнчика.

- Сожги всё, что тебе столь ненавистно, - произнёс Теофил, засунув руки в карманы своих шорт да выпрямившись. – Обратного пути уже не будет, да и пусть горит путь обратный пламенем адовым, в таком разе, верно?

- Верно, - еле слышно ответила серьёзная Саша. – Знаешь… - добавила он тут же. – …чего больше всего на свете не хочу я?

- Чего же?

Помедлила с ответом Саша малость, глядя на перепуганного жалкого Дэнчика с мрачною неприязнью во взгляде твёрдом, а затем ответила:

- Быть человеком.

Теофил ухмыльнулся невесело, кивнул:

- Так сожги же свою человечность.

Ёкнуло в сердце Саши нечто неизвестное после слов этих, да и бросила девушка дымящуюся самокрутку в яму к Дэнчику затем. Тут же из ямы взвился пламень яростный да великий, объял собою завопившего парня, воспылал над землёю, танцуя да извиваясь в бешеной пляске, а Саша зажмурилась невольно от столь неистовой яркости, опустила голову, и захотелось ей мгновенно уши заткнуть, дабы не слышать крик этот отчаянный, надрывный да страшный. Бафа заблеял где-то рядом, заскакал на месте, тряся бородою своей козлиной да будто кивая одобряюще головой рогатой, Теофил же поднял с земли лопату, тронул девушку за плечо затем да увлёк её за собою, прочь от рокового пламени, и Саша, следуя подле козлоногого к выходу из лесочка, неожиданно для себя самой взяла вдруг робко его за руку. Теофил поглядел на мрачную девушку, ухмыльнулся, ничего не сказал, водрузив лопату себе на плечо, и так и шли они дальше, держась за руки, и было в этом жесте таинство некое общее, всё более укрепляющаяся связь двух одиноких, помученных жизнью сердец.