Тлеющий Ад 2. Чай из Апельсинов. Глава 5

Давно оставив позади недавнюю пивную забегаловку, лежал Теофил одиноко на крыше одной из многоэтажек местных, неуютных, серых, да глядел печально в вышину просторов небесных, разбитый, несчастный да горестный. По небосводу утреннему да светлому плыли чинно облака кучевые обширные, ровно так же, как множество лет назад плыли они в вышине над чуть не утопшим рогатым мальчишкой, лежащим на брегу во траве сырой да удивлённым громадностью их да невесомостью одновременной. Нынче были облака эти точно так же громадны да невесомы разом, словно бы зависли они над Теофилом с самого его отрочества да так и висели целую вечность, равнодушно взирая на непростое да долгое житие козлоногого мужчины со своих немыслимых высот. 

- Фэсска... - прошептал Теофил имя отчаянно, невидящим взглядом глядя на светлое, ясное небо. - Фэсска...

В ушах его до сих пор звенел неприятный язвительный смех отца Закарии. И знал козлоногий точно, что вскоре придут остальные, наглый кудрявый экзорцист сказал об этом и сам, сам обмолвился, что в град сей с задумкою некой они нынче прибыли - и значит известие это, что нечисти городской, в закоулках да подвалах местных пристанище себе нашедшей, убраться отсель следует как можно скорее, прочь из города, к другим землям, к другим закоулкам да подвалам, а лучше - в непроходные лесные чащобы, откель они все и вылезли. Либо... либо дать отпор, дать бой произволу святош. Ведь понятна задумка их неозвученная - начнётся вскоре Зачистка Великая, как звали эту пакость экзорцисты, и в том заключалось действо это страшное, что пройдут по граду сему священники вскоре, несметны отряды их будут, всю нечисть местную перебьют они да истравят, как не раз то уж делали прежде, но в землях иных, отсель далёких.

- Моя тягость… - произнёс Теофил горько. – А как тут от неё убежишь? Как? Ежели, как бы далеко да как быстро бы я ни бежал, тягость эта бежит вместе со мною, ибо в сердце она моём сидит да прочно держится, ибо сам я её с собою несу?...

...Решил Теофил проверить, что стало с опечатанной квартиркой, в коей он привык время от времени коротать дни свои али же ночи - дорога ему была квартирка эта чем-то, привычна сердцу, ведь облюбовал козлоногий ее очень давно, с тех самых пор, как пришел в этот город. И думал Теофил попутно, что, быть может, ошибку он совершает явственно, возвращаясь в квартиру нынче, ведь вполне вероятно, что откроет он дверь, пройдёт в прихожую невеликую да тесную, а в комнате ждёт его улыбающийся отец Энрико, сидит на диване спокойно, и оружие у него наготове, али того хуже, нет оружия, лишь сами руки, что схватят грубо да крепко, к себе прижмут, не отпустят боле... Но, зайдя в квартирку да постаравшись наименее отчетливо скрипнуть предательски громкою дверью, дабы чуткая на слух Тамара Никитична не завопила опять о нужде вызывать экзорциста, чтоб выгнал тот из квартиры "толстого рыжего чёрта" для покою её душевного, оглядел Теофил прихожую малую, прислушался, и никого не заслышал да не узрел. Только глаза жгло да щипало заклятьем очищения, напоследок на квартиру возложенным, но почти уже выветрилась эта латынь, пропадёт скоро и вовсе.

- Ну и добро, - удовлетворенно кивнул Теофил, опустился тяжко на ветхий коричневый диван, глаза потирая усердно. Поправив очки на носу, уперся он руками в сиденье дивана да посмотрел в разбитое окно. Думал он нынче о том, что же делать ему надобно с известием внезапным о Зачистке треклятой, да быстро, однако ж, додумался, что предупредить нечисть местную надобно, оповестить о беде надвигающейся, да и как можно скорее соделать это, не теряя понапрасну времени, коего с каждою минутой оставалось всё меньше. Посидев на дорожку малость, поднялся Теофил с дивана, задумчиво да медленно в прихожую вышел, почесал затылок, обдумывая что-то, да затем и ушёл из квартиры, скрипнув всё-таки дверью входной напоследок протяжно да громко.

****

Необходимо было как можно быстрее добраться до нужных закоулков. Ради этого смешался Теофил с людом городским на остановке автобусной и, нетерпеливо скрестив руки на груди да постукивая по асфальту копытом, дождался-таки прихода зеленого длинного троллейбуса. Троллейбус - а не автобус али маршрутку - выбрал козлоногий из расчета, что машина сия неспешная плавно поедет да осторожно, как ездят обыкновенно все таковые троллейбусы, и никто из пассажиров многих, не удержавшись на ногах на повороте резком, не налетит да не наткнётся на Теофила внезапного. Козлоногий мужчина не был виден человечьему глазу, ибо находился он в одном из надпространств незримых, но увы, это не делало его бесплотным, ибо близким его надпространство ко зримому миру было, так действовало да так работало, в отличие от, например, иных, от яви более дальних. А посему, в связи с фактом этим, представьте, какая бы могла подняться паника, когда бы ничего не подозревающие пассажиры натыкались на Теофила в транспорте, а самого его при этом не видели. Во избежание подобных случаев, а следовательно, ненужной паники да остановки транспорта, Теофил выбрал троллейбус, ибо в троллейбусах люди падали друг на друга крайне редко, да и то, чаще всего, в нетрезвом виде, а не от лихачества водителя.

   Пройдя в троллейбус, обосновался козлоногий возле поперечной балки у окна, что тянулась вдоль всего места, отведенного для поездки стоя, а не сидя - сидячие места были дальше, справа и слева - поглядел в окно, затем на вошедших с ним вместе людей, окинул спокойным, но несколько мрачным взглядом сидящих, затем достал из кармана шорт помятую самокрутку да закурил. Троллейбус тронулся.

- Дядя! - раздалось вдруг за спиной Теофила. Вздрогнул мужчина от неожиданности, уверенный доселе, что никто его напрочь не видит, обернулся - и встретился удивленным взглядом с малою девочкой, что сидела у окна позади козлоногого да с интересом смотрела на него, прислонившись к перилам впереди себя.

- Дядя! - весело повторила она, глядя прямо да непосредственно на Теофила, который покрутил головой в надежде, что это не его окликают, а кого-то другого. Но стоял лишь он один. - Тут не курят, дядя! - деловая веселая девочка указала пальчиком на табличку с сигаретой, перечёркнутой красным кругом, висящую сбоку.

- Ой, - проворчал недовольно Теофил, сжимая в зубах самокрутку. - Да мне без разницы, мелочь, дымят тут али нет. Мне это сей момент жизненно необходимо, поэтому цигарку не потушу.

- Маша, с кем ты там говоришь? - осведомилась равнодушно женщина, сидящая возле девочки - ее мать, то бишь.

- Тут дядя рогатый, - улыбнулась девчонка маме. - Такой забавный, но только вот курит!

- А, ну понятно-понятно, - погладила ее по голове мать. "Не помогли еженедельные походы к психологу" - подумала она да вздохнула. - "Сколько же денег ушло на это, а никакого толку, по-прежнему с воображаемыми друзьями болтает, паразитка".

А девочка опять поглядела на Теофила, покосившегося на женщину рядом с нею.

- "Жизненно необходимо"? - спросила девочка с интересом. - А как это?

Ухмыльнулся Теофил, переведя взгляд на торчащие в разные стороны светлые косички на ее голове, перевязанные красными бантиками.

- Успокаивает, - пояснил он, затянувшись да затем выпустив в низкий потолок невесомые дымовые колечки.

- Ой, как здорово! - воскликнула девчонка, наблюдая, как колечки достигают потолка да разбиваются о него, тая в воздухе. - Я тоже хочу уметь пускать такие кругляшки!

- Не смей даже думать об этом, - покачал головой Теофил, взглянув на неё строго да с насмешкою доброй.

- Почему?

- Потому что "кругляшки" эти начали некогда в потолок летать не от лёгкой да ладной жизни.

- Почему?

- Ну чего заладила, "почему" да "почему"!  Потому, вот почему. 

Пассажиры тем временем уже вовсю косились на странную девочку, что разговаривала с "пустотой" так складно, будто и впрямь там кого-то видит. Разнообразны были устремлённые на неё взгляды - то удивлённые, то любопытные, то раздражённые и вовсе.  Заметив внимание это, смутилась мать девчонки непослушной, рассердилась да и выскочила на остановке ближней, схватив дочку за руку грубо.  "Пока, дядя!" - успела пискнуть девочка да помахать Теофилу рукой, прежде чем двери троллейбуса вновь захлопнулись.

- Пока... - задумчиво произнёс себе под нос козлоногий, наблюдая, как рассерженная мать снаружи тащит за собою девочку с торчащими в стороны светлыми косичками, повязанными красными яркими бантиками, бесцеремонно волочит за руку, а девчонка, словно и не замечая злобной матери, машет и машет ему рукой, пока обе они не остались позади где-то, когда троллейбус, обогнув пару машин, устремился дальше.

- А тут действительно пахнет куревом, - зажал себе нос интеллигент некий, сидящий неподалеку, огляделся сердито. - Кто курит? Прекратите немедленно, дышать невозможно!

Очнулся Теофил от оцепенения своего странного, хмыкнул, завидев недовольство интеллигента строптивого, совершил затяжку последнюю, затем подошёл спокойно к возмущённому мужчине да и выдохнул дымом в лицо ему прямиком, выпустил изо рта невесомое дымовое колечко, ударившее пассажиру в наморщенный нос.

- Бог ты мой, - пролепетал интеллигент да закашлялся, а козлоногий затушил окурок о его голову, сплюнул да и вышел на следующей остановке. Перед глазами его стояли светлые косички с кроваво-красными бантиками.

****

Скрылись повозки да телеги разбойничьи из виду, нагруженные добром награбленным, а Теофил прекратил смотреть им вслед, повернулся да окинул пепелище мрачным задумчивым взглядом. Страшною была земля пустая эта, оставшаяся вместо некогда мирной да светлой деревни Зелёный Мох, и гулко стучали копыта рогатого юноши, когда проходил он по сухой да обугленной почве, мимо трупов людских, в лицо каждого спокойно вглядываясь. Вот Дунька, что так любила собирать грибы в лесу - лежит с рассеченною головой, разметав по земле свои светлые волосы; вот Антип Петрович, что пуще всех бранился, так как знал откуда-то такие мудреные ругательства, что не всегда даже и понятно было, что он хочет ими сказать - остекленевшими глазами смотрит в небо, а из груди его торчит здоровенный нож; вот безымянный мужик, что пахал поле да произносил потом, почесывая затылок, протяжно да задумчиво: "Рогатый... Как пить дать, рогатый..." - с переломленной спиною бесформенной грудой валяется в измятой да истерзанной подошвами сапог траве; многих узнавал Теофил, совершая безмолвный обход свой - о жителях деревни когда-то, сидя на кухне, рассказывал покорной Нонне пьяный Демид, рассказывал, как работают эти жители да чем примечателен каждый из них, а маленький рыжий мальчишка слушал краем уха рассказы эти, играя в солдатиков на голом полу, и запоминал, запоминал, чтоб в роковой час этот узнать каждого, о ком запомнил, в очередном хладном трупе на кровавой да тёмной земле.

   Остановился Теофил подле бездыханного тела девочки тощенькой некоей, вниз личиком павшей да так и не поднявшейся никогда более по причине переломленной шеи. Светлые косички ее всё еще задорно торчали в разные стороны, перевязанные на концах кроваво-красными бантиками. Смотрел козлоногий юноша молча на бантики это красные, и кровавыми пятнами в глаза ему они врезались, отпечатались навеки да растеклись там лужами, озёрами, реками - неистово куда-то несущимися реками живой человеческой крови.

Отвернулся Теофил от бантиков страшных этих, окинул взором равнодушным пепелище, хижины обугленные, павших да мёртвых деревенских жителей, развернулся, засунул руки в карманы обрезанных холщовых штанов да и пошёл прочь, покидая это место навеки, оставляя в минувшем, в прошлом, забывая дома сожжённые да чёрные, забывая погибших жителей, звучавший на улицах некогда беззаботный детский смех да лошадиное громкое ржание, разговоры мужиков да пересуды женщин, забывая всё, кроме душного да тёмного подпола, тяжёлого звяканья цепи железной, злобных да яростных глаз Демида, узловатой да жёсткой палки его да головы собачьей чёрной, одиноко да грустно лежащей под высоким плотным забором.

...На тихие, едва различимо шуршащие листвою просторы дикого густого леса черною тяжелой пеленою опустилась звёздная ночь. Запели сверчки, светляки кое-где залетали загадочными невеликими звёздочками, а Теофил всё шёл да шёл вперед, без труда минуя все места непроходные, просто шёл, сам не ведая, куда идёт - но ему хотелось идти, бесцельный ход продолжать хотелось, ведь чудилось ему, что если он остановится, если хоть на минуту замедлит поход да замрет, то звякнет снова тяжелая железная цепь, вновь защелкнет свою пасть на его шее проклятый широкий ошейник, и тогда уж не походишь, не побродишь более по густым просторам леса...

   И шёл Теофил свободный, прекрасно ориентируясь в ночной темноте, будто кошка али зверь дикий, и дышал полною грудью, вдыхал невесомый аромат скрипучих ветвей древесных, листвы шумливой, травинок на земле покачивающихся, запрокидывал голову да глядел, глядел на кроны дерев да на чёрную пропасть небосвода великого, где сияли тонкими пронзительными точками неисчислимые звёзды - отчётливо видать их было нынче на чёрном ночном небе, и были их сотни, тысячи, миллионы, миллиарды, усыпали звёзды собою всё небо, заняли его безраздельно да навеки, и смотрели, словно бесчисленные безмолвные глаза существ неведомых, взирали вниз, на козлоногого юношу, который глядел на них в ответ, запрокинув голову, да умирал от восторга перед красотою этой, мечтая когда-нибудь вознестись в эти просторы, туда, к безмолвно мерцающим звездам, да навеки такой же звездой там зависнуть, молчаливой, спокойною, хладной, недосягаемой никакими цепями, никакой бранью да ненавистью, ничем, ничем на этом свете не тревожимой.

Вскоре лес поредел, расступились деревья пред путником козлоногим, и вышел Теофил на полянку небольшую. Взору его тут же предстали развалины строения кирпичного некоего, заброшенного давно да покинутого, оставленного на растерзание временем. Невысокое, размеров не шибко великих, крошащееся здание без крыши казалось ему чем-то неведанным да таинственным, особливо ночью тёмною этой, и осторожно подкрался к нему юноша любопытный, тронул рукою обвалившийся красный кирпич да заглянул за угол. Следующей стены не было, и открылась Теофилу просторная внутренность строения невеликого этого. Заинтересованным да удивленным взглядом глядел он, как трое каких-то подростков, начертив на изломанном каменном полу пентаграмму дьявольскую, читали по толстой книге строки неясные некие. Наслышан Теофил был о действах подобных от матери ранее - рассказывала ему женщина о сатанистах богомерзких, совершающих свои культы да обряды по вызову демонов в мир людской из самого пекла, рассказывала с отвращением да ужасом, заклиная Теофила малого никогда не касаться подобных дел. Помнил юноша наставления эти да посему и распознал тут же в компании странной "богомерзких сатанистов", распознал - и ухмыльнулся, с интересом наблюдая за ними из-за угла здания.

Подростки - еще совсем мальчишки, с неокрепшими голосами да руками тощими - скакали да плясали вокруг пентаграммы дьявольской, а один из них всё читал да читал неизвестные Теофилу слова по книге в своих руках, потом закрыл ее, опустил руки, двое товарищей его остановились, прекратив свои безумные пляски, и все втроем они воззрились в немом да напряженном ожидании на начертанную на полу пентаграмму, рассчитывая, видимо, что сейчас из нее вот-вот выскочит сам Сатана, заслышавший их упорную молитву.

- Не вышло? - недовольно спросил один из малолетних сатанистов. - Опять не вышло?

- Да тихо ты, - шикнул на него другой. - Может, появится сейчас!

- Кого ждем?! - прогремело вдруг за их спинами, мальчишки тотчас подскочили от ужаса да обернулись. Теофил стоял совсем рядом, смотрел на них коварно да, впервые в своей жизни, со странным веселым задором - и откуда только взялся задор этот? Не выбили его разве из маленького рыжего мальчика множество лет назад витиеватой крепкою палкой?

Подростки, вытаращив глаза, молча смотрели на неизвестного, на бороду его козлиную, на  крепкие рога во лбу, затем, все как один, опустили взгляды на мохнатые козлиные ноги.

- Чего звали-то? По делу али куражу ради? - издевательски усмехнулся Теофил, поставив руки на пояс. - Ну отдавайте душонки свои тщедушные, коли сон мой многолетний потревожили!

   И заголосили от страху лютого малолетние сатанисты тотчас, истошно завопили да и кинулись прочь, обгоняя друг друга, падая да подымаясь снова, и вскоре вопли их стихли в близлежащих кустах. А Теофил запрокинул голову да и захохотал вдруг весело, сотрясая свою рыжую бороду, громко засмеялся, яростно, гулко, сел прямиком на землю тёмную, пред пентаграммой близко - а та вдруг задымилась внезапно, доселе безжизненная, покойная. Прекратив смеяться, с улыбкою да безо всякого страха смотрел козлоногий, как знак заклятый вспыхнул светом кроваво-оранжевым, задымился пуще, загудел, и затряслась, задрожала земная твердь, закрошился кирпич на старых да каменных стенах - и во кругу сатанинском из клубов дыма чёрного проступил вдруг явственно высокий да статный рогатый силуэт.

Теофил, сидя скрестив ноги да упершись руками в колени, рассматривал странного персонажа. Он прекрасно видел в темноте, а посему демонический пришелец предстал перед ним не черным невнятным пятном, а ровно таким же, как если бы козлоногий смотрел на него днем. Внешность рогатого персонажа явственно обладала чертами козлиными, а, говоря конкретней, то был самый настоящий козёл, о двух ногах только, человечий, с рогами широкими на голове звериной да с ногами копытными. В шерсти короткой да коричневой был он весь, на широких да мощных плечах мантия покоилась чёрная, нисходя до земли самой, а глаза, большие, мрачные да печальные чуть, смотрели на Теофила, сидящего на земле, спокойно, недовольно малость, будто смертельно уставшие ото всего на свете. Чинно да прямо стоял козёл человечий, запахнувшись в мантию, затем хмыкнул скептично, оглядев тихую заброшенную местность. 

- Ох, ну неужели опять, - вздохнул он спокойно, но с недовольством во гласе, что был груб да достаточно низок. - Как же надоела эта мошкара, вечно со своими проклятыми ритуалами покоя мне не дают.

Да и покатился Теофил со смеху по-новой опосля слов этих понурых. Отчаянно смеялся он, громко, как будто в каком-то безумии, пал на спину, раскинул руки, глядя в чёрное да глубокое ночное небо, хохотал всё да хохотал, ногами козлиными взбрыкивая, словно жаждал за жизнь всю свою насмеяться, за все потерянные, прожитые без веселья да радости годы. Затем постепенно перестал смеяться, отдышался, сел.

- Ты кто? - спросил он бесстрашно.

- Я-то? - задумчиво переспросил рогатый, а затем просто да спокойно ответил: - Я Сатана.

Поглядел на него Теофил с коварной ухмылкой, сидя на земле подле пентакля.
 
- Сатана? - хмыкнул он с насмешкой. - А не брешешь?

- Сатана-Сатана, - уверил его рогатый чинно, прошел вправо да тяжко опустился на балку каменную, лежащую на земле, сел да подпер голову рукой, глядя на козлоногого чуть сонно да устало. - Дьявол, князь Тьмы, наипервый лорд адов да иже с ними.

- А почто смурной такой? - с наглой простотою спросил Теофил.

- Спать хочется, - ответил Сатана да зевнул. - Треклятые сатанисты разбудили. Вот взбрело им звать меня, нет чтобы другого кого дергать, - затем князь Тьмы с интересом взглянул на козлоногого, словно бы за всё это время впервые его увидел по-настоящему, и, ухмыльнувшись, спросил: - А ты чего это, не боишься меня?

- Боюсь? -  Теофил поднял брови, затем задумался. - Да нет, не боюсь.

- А коли заберу тебя с собою и в котел кипящий посажу? - изогнул бровь Дьявол.

- Ну сади, - хмыкнул козлоногий. - Сади, хозяин-барин. Чертей твоих на уши поставлю, заставлю плясать под мою личную дудку, разгромлю пекло, разворочу и на трон твой усядусь ровно так же, как в кипящий котел до этого.

- Ишь, смелый какой, - Сатана улыбнулся. - Откуда взялся-то такой бесстрашный? В глаза мне глядишь тяжким горючим взглядом, да неужто пламень адов сквозь глаза твои проглядывается?

- Это не адов пламень, - ответил Теофил. - Это мой пламень. А взялся я из ныне уничтоженной разбойниками деревни Зеленый Мох, что отсель аккурат в полдня непрерывной ходьбы.

- Зеленый Мох?... - задумчиво протянул князь Тьмы. - Так неужели хочешь ты мне сказать, что ты и есть тот самый бесенок, оставленный людьми в живых?

Теофил хмыкнул.

- Допустим.

Сатана задумчиво кивнул.

- Отца своего ты, значит, не ведаешь. А хотел бы с ним повидаться? - поинтересовался он беззаботно.

Теофил поднял на него серьезный взгляд. С минуту молча смотрел он на рогатого князя Тьмы, верно, обдумывая вопрос сей основательно, но потом опять ухмыльнулся.

- Нет, - ответил он. - Порезвился папашка с человеческою бабой, покуражился, значится, а ребенка своего, своего родного отпрыска, оставил, ушел обратно в пекло, подарив на прощание имя лишь да судьбу невозможно тягостную. Нет у меня желания глядеть в его бесстыжие зенки.

- Обычно бесят, рожденных людьми, умертвляют сами же люди, стоит только непутевому отпрыску появиться на свет. Но с тобою, Теофил, вышло иначе, - Сатана внимательно смотрел на козлоногого. - Не серчай на своего отца, он, знаю я, не хотел тебе тяжкой участи.

- Не выгораживай его, - хмыкнул Теофил. - И не хочу я ничего о нем слышать боле. Ты лучше вот что скажи.

- Что же?

- Существует ли Бог на самом деле? - козлоногий скрестил руки на груди да зачем-то поглядел на ночное небо. - Матушка в свое время все мозги мне им проела, молись, мол, сыночек родной, молись. А есть ли вообще кому молиться-то? Есть ли?

- Да будто бы ты стал молиться, коль узнал бы, что есть.

- Верно, не стал бы. Зато с душою легкой да уверенной плюнул бы тогда в синее ясное небо, зная, что в небе этом сидит этакая гнида, коей, по всей видимости, доставляет недюжинное удовольствие наблюдать, как под молитвы пронзительные да искренние, ей, этой гниде, посвященные, свершается торжество греха да грязи духа человечьего.

- А почему же ты думаешь, что гнида эта сидеть должна именно в небе?

- Потому как видел я, как люди, молясь да осеняя себя крестом, в небо глаза подымают да к небу руки тянут.

- Ну, - Сатана вздохнул тяжко, но тут же ухмыльнулся добродушно. – Смотри, аккуратнее плюй-то, ведь, коли вверх плевать, плевки опосля взлёта падением к тебе же вернуться могут. А сам-то ты как думаешь? Есть ли Бог иль нет его?

- Так у тебя я спрашиваю это, вестимо, от незнания своего.

- Да коли думаешь ты, что есть Бог, коли веруешь в его существование, то, значит, и есть он на самом деле. А коли в обратное веришь, коли думаешь, что нет его на этом свете - так и нет его, значит, и никогда не было. Ведь, хоть и воздевает люд глаза к небу, хоть и обращает к нему свои мольбы и молитвы - не там его искать надобно.

- Где же тогда искать?

- В себе самом.

- Брешешь! - воскликнул в сердцах Теофил, вскочив с земли. - Во мне самом? Искать его во мне самом? Так откуда же ему там взяться-то? Захочет он разве во мне быть, во мне, рогатом да копытном?

- А ты приглядись, поразмысли, и найдешь ответ.

- Почему же тогда люди небу-то молятся, будто там он засел, этот Бог проклятый?

- Потому что небо такое же великое, такое же глубокое да обширное, как и душа живая.

- Да ну тебя! - отмахнулся сердито Теофил от князя Тьмы. - Надоел!

   Усмехнулся Сатана в ответ на это, с интересом глядя на раздосадованного козлоногого юношу.

- Чего делать далее намереваешься? - спросил он. - Лес-то большой, дремучий, ходи себе да ходи, вот только с какою целью?

- Что я намереваюсь делать? - переспросил Теофил растерянно, взглянув на Дьявола. - Да жить. Жить я намереваюсь, чего же еще мне делать?

- А для чего тебе жить? Пошли, усажу в котел кипящий, дело-то житейское, проще некуда, - Дьявол усмехнулся.

- Да отстань ты со своим котлом! Для чего мне жить, спрашиваешь? Да просто так, ни для чего. Жить и наслаждаться тем, что живой, радоваться каждому новому дню и каждой новой ночи.

- Так надоест же, радоваться-то постоянно да одинаково.

- Нет, не надоест. Тому, кто един со всем белым светом, кто видит себя в каждой травинке, в каждом шелесте крон древесных да в каждом тихом да размеренном ходе облаков - не надоест. Целому миру не надоело существовать, жить своей долгой жизнью - так и мне не надоест.

- Ну смотри, - согласно кивнул князь Тьмы да поднялся с бетонной балки, оправив черную длинную мантию.

- Бывай, рогатый, - бросил ему на прощание Теофил да и направился к тропинке, а затем и к кустам невдалеке.

...Пройдя таким образом расстояние некое по лесу ночному да тёмному, обернулся Теофил, заслышав позади хруст сухих веток в траве.

- Ты чего идешь за мной? - удивился он искренне.

А за ним шел, гулко стуча копытами по земле, недавний его собеседник, то бишь, Сатана, персоной собственной. Подошёл князь Тьмы к нему ближе, остановился да и ухмыльнулся мирно.

- Нельзя?

- Да можно, только с какою же целью-то?

- Да ни с какою.

- Врешь, рогатый!

- Ты жить собираешься без всякой цели, а мне за тобою без цели идти невозможно?

- Ну, может, перегнул я малость... Не без цели жизнь я жить собираюсь, пожалуй, ведь у всего на свете есть цель, есть причина да смысл. Только не знаю я пока цели этой своей жизненной. Так чего тебе надобно?

- Как ты своей цели покамест не ведаешь, так и я не могу тебе дать пока ответа.

- Вот же ж... Не можешь али не хочешь? А впрочем, пущай, пущай и так. Пошли тогда, коли решил ты.

И уже вместе они двинулись вперед по ночному лесу, изредка обмениваясь фразами короткими, со временем всё длиннее становящимися, всё откровеннее да увереннее.

****

- И много сынов демонических знаешь ты? - спросил козлоногий юноша у Сатаны. Шли они всё дальше и дальше в лес, не зная, куда да зачем идут вовсе.

- Сложный вопрос, - ответил серьёзный да сдержанный князь Тьмы. - Ведь не считаю я их, не отслеживаю, когда там да с кем мои подопечные покуражились. Но будь уверен, ты такой на всем белом свете не один.

- Коли счета ты не ведешь, откуда тогда меня узнал?

- Обмолвился кто-то мне, что рыжий бесенок один не умерщвлен людьми и жить оставлен, и что рожен он в деревне под названием Зеленый Мох. Ну я и запомнил эту информацию, чего же не запомнить, память хорошая да прочная.

- Вот оно что. Слухай, еще один вопрос у меня имеется. Про Бога я тебя спрашивал, а теперь вот что скажи мне: а Ад? Существует? Он там, под землей?

- Нет, Ад не под землей, - ухмыльнулся Сатана. - Повыше он да поближе стократ. В головах человечьих.

- Поясни. Неужели царство твое - очередная людская придумка?

- Придумка-не придумка... Здесь в том дело, что коль веришь ты в то, что после смерти черти мои тебя будут в котле варить да вилами тыкать - ну и будут варить, будут, коли веришь, будут и черти, и вилы, и котлы, всё будет, ежели в исходе этом уверен ты твёрдо. А если в иное ты веруешь - так оно с тобою и случится после кончины твоей, и никаких чертей, никаких котлов тогда не увидишь ты вовсе.

- Хошь сказать, что каждый сам выбирает, куда отправиться после смерти? Каждому исход прописан по вере его, неужто так оно заведено?

- Именно так.

- Ну... Тогда я знаю, во что я буду верить.

- Во что же?

- В то, что я никогда не умру.

- Хм, а не боишься?

- Чего?

- Того, что жизнь вечная наскучит вскоре.

- Не боюсь. И не наскучит. Я найду, чем развлечь себя да как скоротать бесконечность вечностей, не беспокойся об этом.

- Смел ты, однако же. Смел... - задумчиво проговорил Сатана. - Или же безрассуден.

- Одно другому не мешает, верно? - ухмыльнулся Теофил.

Дьявол хмыкнул.

- Твоя правда, рыжий бес.

Тем временем вышли они на просторную, поросшую травой поляну. Над растениями, над травами да кустарниками летали сотни маленьких круглых звездочек - светлячков. Кружились да вились они, то взлетали ввысь, то скрывались в траве, и от зрелища сего волшебного вмиг перехватило дух у Теофила, болезненно защемило где-то в сердце. Остановились вдвоём они во поле этом просторном, и покосился Сатана на козлоногого с интересом, завидев, что смотрит тот на светлячков, затаив дыхание.

- Нравится?

Не ответил ему Теофил, оставил он позади князя Тьмы, сорвался с места, ускорил шаг, затем побежал и вовсе, стуча копытами гулко по тёмной травянистой земле, подпрыгнул затем да и упал в траву высокую, колкую, шуршащую, перекатился на спину там да и принялся глядеть с замиранием сердца, как взвиваются в небо сотни малых светящихся огоньков, кружатся, россыпью своей небосвод затмив, сияют повсюду, вокруг вьются - и потекли по щекам Теофила слёзы вдруг невольные при виде картины прекрасной этой.

- Спрашиваешь... - прошептал Теофил, со слезами на глазах любуясь невиданной красоты зрелищем.

Сатана приблизился чинно и, опустив голову, внимательно поглядел на плачущего юношу.

- Я не уверен... - Теофил посмотрел на него в ответ, и в мокрых глазах его отразились огоньки светлячков жёлтые да маленькие. - Но, по-моему, это называется свободой...

Сатана улыбнулся печально.

- И счастьем... - добавил Теофил, вновь устремив взгляд в ночное небо, заполненное тысячами вьющихся огоньков. - Но коли это счастье...то почто в грудине так больно? Так больно, что дышать невмоготу - отчего, а? Кажется мне, рогатый, что задохнусь я тут, на этой треклятой поляне, разорвусь изнутри да так и останусь тут лежать навеки, разодранный счастьем, коль не прекратят кружить эти чёртовы огоньки, не перестанут сиять в этом черном бездонном небосводе...

На Сатане тем временем, на плечах его широких да на рогах обширных, обосновалось уже светлячков множество, собой бесстрашно они его облепили, спокойно сели, рогов не страшась, не ведая даже, что их возможно страшиться и вовсе, и не сгонял огоньки эти с себя князь Тьмы спокойный, на Теофила смотрел он, озарённый их желтоватым свечением.

- Почто, скажи ты мне, друг сердешный, почто терзает мое сердце это треклятое счастье пуще горестей да печалей всяких? Не привыкший я к нему еще али что? - Теофил закрыл глаза руками, и грудь его тяжело да резко вздымалась от дыхания частого. - Или и вовсе не смею я его чувствовать и ощущать, такой рогатый да копытный?

Молча стоял Сатана поначалу, облепленный огоньками маленькими, высился над козлоногим, монументальный да мрачный, глядел на него да на то, как текут слёзы искренние по щекам его, пропадая в густой траве.

- Что рога? - подал Дьявол голос наконец. - Что копыта? Не в них ведь дело, не в них причина. Каждое живое существо умеет чувствовать да ощущать, а значит, и право чувствовать счастье имеет точно так же, как право на все остальные чувства. Каждому сердцу положено быть счастливым. Давай-ка я прогоню твою боль. Не возражаешь? К нам спешат друзья, - и с этими словами раскинул он над поляной рукою, ухмыльнулся мирно.

Отнял Теофил от лица руки, сел поспешно, нахмурившись, да и смотрел удивлённо, как на поляну из леса несётся многочисленная лесная нечисть: взявшись за руки, бегут очаровательные рогатые девы, прыгают да скачут невиданные мелкие чертики, спешат за ними фавны да мужи иные, ползут мокрые болотные извивающиеся гады да бесы, окружила нечистая сила Теофила удивлённого, во траве до сих пор сидящего, затанцевала да заплясала вокруг под мелодии, вьющиеся из деревянных дудочек мальчишек-фавнов, и летали светлячки над рогатыми да косматыми головами, беззаботно кружились да легко, как будто танцуя под мелодии эти со всеми вместе. 

   Перевел Теофил взгляд удивленный на Сатану, а тот, пошевелившись да согнав с себя светлячков, тут же взмывших в воздух к своим собратьям, ответил на его взгляд, ухмыляясь:

- Каждая тварина живая, будь то человек али бес, хочет быть счастливою, а особенно - в такие прекрасные ночи. Танцуй, Теофил, сын адова пламени, ночь волшебна да сокровенна, а в жизни будет еще множество горестей да печалей. Но покамест они не настали - танцуй же, пляши да увидь, что значит быть единым с природою, с лесом да с самою ночью, что значит быть свободным да счастливым!

Перевел Теофил взгляд на нечисть танцующую, затем ухмыльнулся, поднялся с травы да ответил:

- Уговорил, рогатый!

Окружили его тут же полуголые девы с волосами длиннющими, что взлетали в такт танцу при движении каждом, и козлоногий, усмехнувшись, пустился в пляс вместе с ними - смеялись девицы задорно, хватали его за руки, кружили да завлекали в самую гущу танцующей да скачущей нечисти, а Теофил следовал за ними, беззаботно улыбаясь да любуясь веселыми счастливыми девичьими лицами.

...После ночи этой Теофил прочно укоренился в кругах лесной нечисти товарищем да другом - существа приняли его как родного да полюбили за веселый непокорный нрав. Часто наведывался Теофил в близлежащие деревеньки, "куражился", как выражался он сам, с девками местными, которые души не чаяли в бороде его рыжей да улыбке задорной, со временем пристрастился к пиву, которое крал незаметно да безнаказанно в тех же деревнях, ночи проводил в компании полюбовниц, смешливых рогатых нимф да всевозможных нечистых товарищей у костров жарких, буянил, дрался, пел песни да танцевал, заработал себе вскоре авторитет да славу волевого, грубоватого, властного персонажа да спорщика заядлого, страстного любителя девок да любовника удалого, затем отрастил себе брюхо солидное, возмужал да повзрослел окончательно и остался на века выглядеть ровно так же, как выглядел нынче, выходя из троллейбуса в шумном современном городе - одежда, правда, сидела на нем другая, простая поболе, да очков на носу поначалу не было - Теофил нашел их в домишке деревянном, в одной из деревень человечьих, вытащил из ящика стола письменного да тут же на нос нацепил себе, звякнув подвескою в виде сердечка на дужке. "Зачем тебе очки?" - усмехался Сатана. Он часто наведывался к Теофилу, вскоре они сдружились крепко, вместе пили пиво да разговоры вели разнообразные. "Мне так любо" - отвечал Теофил с ухмылкой. Время от времени вдвоём купались они во прудах али озёрах местных - и отказывался Сатана поначалу снимать отчего-то мантию свою чёрную, отнекивался с печалью странною, а затем и вовсе мрачным да недовольным становился, когда пытался Теофил коварно сдернуть с него мантию прочь, не разумел козлоногий откровенно, наготы, что ли, стесняется князь Тьмы? Но ведь он и так, длинной шерстью прикрывшись, без штанов ходит! Но однажды Дьявол сплюнул сердито, произнес "А! Ну и пусть! Что толку..." да и сбросил с плеч свою черную мантию. Зашёл он в воду, прошел подальше, покуда вода не достигла до пояса, и Теофил, раздевшийся да отправившийся следом, узрел вдруг два великих грубых продольных шрама, тянущихся вдоль широкой спины, вдоль лопаток самых.

- Эй, рогатый, - окликнул осторожно козлоногий товарища, остановившись поблизости. Дьявол, возвышаясь над водною гладью монументально да статно, обернулся мрачно.

- Это... - Теофил не знал, стоит ли вообще вопрошать такое, а посему растерялся малость, не ведая, как и спросить. - Что это за шрамы у тебя на спине? Хотя обожди...

Ничего покамест не говорил Сатана, стоял он в воде да глядел на товарища мирно, спокойно, рукою чуть покачивая да движением сим волны маленькие от себя разгоняя.

- Да можешь не отвечать, - потупился Теофил в итоге. - Я и так уразумел, что это за шрамы. Знамо дело... Читали. Точнее, мать мне читала. Так вон оно из-за чего ты смурной такой постоянно, да?

   Сатана ухмыльнулся.

- Может быть, - ответил он туманно. - Может быть.

- Ясно, - козлоногий смотрел прямиком во глаза его, будто силился разглядеть там неявное что-то . - Это самое... - он почесал затылок неловко. - Мне жаль. Ну, что с крылами твоими так... Да ты не грусти, не печалься, у меня вон тоже крыльев нету!

Склонил Дьявол голову снисходительно, со странною нежностью глядя на смущенного Теофила.

- Но у тебя их никогда и не было, - сказал он на это. - А у меня - были.

Теофил с досадой поджал губы, потирая шею.

- А может, и у меня были крылья, чего же, - тихо ответил он. - Их не видал никто - а они были. Только их тоже пообломали да повыдергивали, разбросав по округе перья. Вот и не летаю теперь тоже, как летать-то, коли крыл этих нема...

Усмехнулся князь Тьмы, приблизился к понуро опустившему голову Теофилу да по-доброму похлопал его по плечу.

- Значит, оба мы с тобою одним, общим горем мечены, - произнес он мирно. - И оба к облакам да звездам взлететь теперь не в силах. Но знаешь... - добавил он задумчиво. - Кажется мне, что ты и без крыл своих неплохо летаешь.

Теофил поднял на Дьявола пораженный взгляд.

- Да как же летаю-то... - сказал он. - Как же летаю-то... Да и как понять, летаешь ли ты? А? Как понять это?

- Ну коли ощущаешь себя не по земле ползающим, не к земле пресмыкающимся, а парящим где-то в вышине над всем белым светом, над всеми в мире - значит, летаешь.

- Так а ты чего же, чувствуешь, что к земле тебя клонит, под летающими пресмыкаться? - с удивлением спросил Теофил.

- Да нет... Да нет, я вроде бы тоже не заставал себя за этим занятием.

- Ну так мы с тобой, получается, и без крыл превосходно летаем?

- Что ж, получается, что так. Только я, похоже, на землю временно спустился. Не ползаю, но и не летаю давно уже.

И тут Теофил совершил неожиданное -  шагнул вперед он да и обнял Дьявола искренно, стиснул крепко да сильно, проговорил:

- Взлетишь еще. Птицы, вон, тоже с неба наземь спускаются, семок поклевать, в лужицах дождевых воды напиться да побарахтаться - а затем вновь взмывают в небеса. И ты взлетишь. Не тужи так сильно, мне уж чего-то даже самому шибко за тебя обидно становится.

   Воззрился Сатана с удивлением на сердито обнимающего его козлоногого, а затем улыбнулся тепло да ласково.

- Эх ты, рыжий бес. Ну чего творишь-то? Взял да и разжалобил мое сердце, пробудил ото сна крепкого да хладного, а ну прекрати немедленно, - и он по-доброму потрепал товарища по голове тяжёлою крепкой рукою.

- Не прекращу, - буркнул Теофил, разжав объятия да отойдя от князя Тьмы на шаг. - Не дело оно, с сердцем хладным да беспробудным жить. Айда в заплыв! - и со словами этими бросился он вдруг в воду да и поплыл вперед стремительно, оставляя Сатану позади.

- Ах, так! - Дьявол ухмыльнулся да и кинулся в воду следом, широкими гребками быстро догоняя козлоногого.

...Отдыхали они уже на другом берегу озера, растянувшись под ярким теплым солнцем на траве вдоль брега. Теофил лежал раскинув руки, хрипел с глазами вытаращенными, силясь отдышаться от недавнего шибкого заплыва наперегонки, а Сатана дышал спокойно да ровно и, сложив руки на мохнатой груди, смотрел на проплывающие по небу облака.

- Слуш, мне тут дед один нагадал, - отдышавшись да успокоившись, поведал Теофил. - Что, мол, продую я в карты жизнь свою горемычную. Вот не знаю теперь, верить старому хрычу али что?

- Уж не тот ли это дед, что в волчьей шкуре зимой и летом бродит? - осведомился Сатана.

- Да он самый.

- Верь-не верь, а придет срок - сам убедишься, лжец он или правду говорил.

- Да хотелось бы как-то до сроку этого разобраться...

Повернулся Дьявол на бок, подпер голову рукой да с ухмылкой посмотрел на друга.

- Чего тебя к нему понесло-то вообще? - хмыкнул он с насмешкой.

- Да больно хотелось поглядеть, что за самогон он гонит у себя в хижине...

- Спёр небось?

- Спрашиваешь!

Сатана засмеялся, покачав головой.

- Неисправим ты, рыжий бес, ох, неисправим!

- Так и не надо меня исправлять, - улыбнулся Теофил, глядя на смеющегося Дьявола. - Не хочу я, чтобы исправляли меня. В какую сторону-то исправлять? Погнутый я, косой, что ли? Прямой я да ровный, вестимо, и всегда прямым останусь!

****

Пристрастился Теофил со временем и к играм азартным - забредал к мужикам деревенским, что знали о нём прекрасно да не чурались рогов во лбу, рубился с ними в карты, домино, и всё это, естественно, сопровождалось ставками: продувшие мужики обыкновенно приносили козлоногому пиво, мелочи разные, ему надобные, а однажды даже принялись обучать его грамоте чтения книг, чтобы потом и книги ему сбагривать, которые Теофил с удовольствием читал да запоминал оттуда мудрые поступки да мысли - а козлоногий, в свою очередь, проигрывал мужикам то полы отдраить в холостяцкой хижине, то коров да овец выпасти вместо хозяев, то поле вспахать, ну и прочее в этаком роде. И вот однажды, когда продувший в карты Теофил, закусив в зубах травинку, пас коров в просторном широком поле, взгромоздившись на одну из бурёнок верхом, увидел он сидящего на плетеном заборе невдалеке задорно болтающего ножками чертёнка. Выглядел чертенок мальчишкой-подростком в старых лохмотьях, позади него извивался хвостик тонкий да длинный, со стрелочкой на конце, а во лбу мальчишки росли короткие красноватые рожки.

- Эй! - усмехнувшись, окликнул чертёнок Теофила.

Подъехал к нему чинно козлоногий на корове плюгавой, и, жуя травинку сухую, сообщил назидательно:

- На "эй" только лошадей кличут, мелочь рогатая!

- Эва какой важный! - хохотнул чертёнок, болтая ножками. - Не лошадь ты, вроде, а чего ж тогда откликнулся?

- Чтобы тебя уму-разуму поучить, - усмехнулся Теофил да выплюнул травинку в сторону мальчишки, который ловко отбил ее от себя хвостиком.

- Наслышаны мы, Теофил Хакасский, что охоч ты шибко до игр азартных, - сказал ухмыляющийся чертенок. - Да всё к людям таскаешься за сим. А не хочешь ли сыграть по-настоящему? Не надоело ль коров да овец пасти да книжки бесполезные читать? Наши ставки посерьезнее будут!

- Чьи это "ваши"? - изогнул бровь Теофил, но улыбнулся мальчишка, спрыгнул с забора да и попрыгал прочь, исчезая в высокой траве.

- Стой, вошь рогатая! - в сердцах рявкнул Теофил, спрыгнул с коровы, бросил ей на ходу, дабы домой вела прочих - а корова помычала протяжно, потопталась на месте, ушами попрядала - да и впрямь повела за собой остальных коров, мотая хвостом, к хлеву неподалеку.

А Теофил тем временем нёсся за задорно скачущим коварным чертёнком в лес, вглубь его да в чащобы прямиком, сквозь болота пробирался дремучие, продирался чрез кусты да колючки - и уразумел он вскоре, что лес, по коему нынче он чертёнка преследует, совершенно ему не знаком: нечто зловещее витало в воздухе, всё чаще встречались черные понурые ели да древа со стволами корявыми, смолкли щебет птиц да жужжание насекомых всяких, и Теофил, всё это краем глаза заприметивший, знал, что в местах подобных, от глаза всякого далёких шибко - в чащобах непроходных, к примеру - скрываются обыкновенно силы тёмные, злые, опасные, зло лютое, которое лучше не тревожить визитом да загодя обойти стороною. Но не страшился козлоногий мужчина зла никоего, всяких сил этих тёмных да жутких, по причине храбрости собственной да и оттого ещё, что и себя силой тёмною считал уверенно, не страшился да и бежал вперед, всё дальше да глубже во мрачную чащу. Вскоре он, к досаде собственной, потерял чертёнка наглого из виду, но гнаться за мальчишкой было более не нужным: предстало перед Теофилом огромное да крепкое косое древо, раскинувшее свои узловатые ветви аки лапы паучьи, а во древо это дом был встроен деревянный да временем скошенный, ветхий, и на двери его украшение сидело прочно, пара рогов козлиных да жутких. У высокого крыльца странного дома столпилась да сгрудилась разнообразная болотная нечисть, и догадался козлоногий, что его ждет толпа эта, его прихода именно - окружила нечисть Теофила тотчас, взирая на него со всех сторон да сверху вниз с шипением да клокотом, а затем и повела его ко крыльцу косому да деревянному, в коем насчитал козлоногий тем временем аккурат семь ступеней, что скрипели жалобно да хрустели под каждым шагом, когда подымался он к облупившейся от времени да сырости угрюмой двери, неплотно прилегающей к дверному проему. Подталкиваемый сзади болотной нечистью, раскрыл Теофил дверь эту, прошел осторожно по коридору тёмному да вышел скоро в  комнату небольшую да полумрачную. Вдоль стен её стояли шкафы с разнообразной посудой колотой, засушенными травами да кореньями, на стенах висели вилы, серпы, разнообразные прочие инструменты, слева еще одна дверь покоилась, а посередь комнаты стол стоял деревянный, и увидал Теофил за столом этим товарища наружности странной: человек ли это был, иной ли кто-то, невозможно было понять из-за капюшона глубокого, скрывшего лицо существа чернотою кромешной; черная, ветхая, как и весь этот дом, закрытая мантия спускалась до самого пола и там заканчивалась рваными неприятными клочьями. На голове существа, из капюшона прям, росли рога витые козлиные, загибались назад. Сидел этот некто, опершись локтями о стол, да колоду карт потрёпанных да игральных держал в руке. Руки его, костлявые, грязно-серые да когтистые, скользили по картам сим пальцами угловатыми да тонкими, меж собою мешали усердно. 

- Черносмольный... - зашипело да заклокотало позади Теофила. - Черносмольный...

Поднял Черносмольный голову свою рогатую да чернотою капюшона на Теофила уставился молча, козлоногий же поглядел бесстрашно в черноту эту с любопытством в ответ да и разглядеть устремился, не мелькнет ли где-то там, в темной глубине этой, хоть один-единственный признак живого, действительно существующего лица.

- Пришел, - хриплым голосом возвестил Черносмольный, колоду в тощих пальцах помешивая, и вязок был глас этот, аки щупальцами обвил присутствующих, по комнате до углов растёкся. - Пришел, козлиная борода... Давно я тебя жду, тоскуют по тебе карты в руках моих...

- Ты кто таков-то, милейший? - осведомился Теофил, скрестив руки на груди да внимательно рассматривая странного товарища. - И отчего это тоскует по мне твоя колода, коли не встречался я с нею ни разу?

   Нечисть разбрелась по углам, растеклась болотным зловонием, сгрудилась за спиной Черносмольного, шипела да пощелкивала, извивалась да покачивала головами рогатыми, глядя широко раскрытыми глазами на бесстрашного козлоногого.

- Я хозяин болот лесных да непроходных глухих чащоб, - донеслось из черноты капюшона рогатого. - Черносмольным меня кличут, так и ты меня зови. Присаживайся, гость долгожданный, - окинул Черносмольный рукою стол, указыв на стул рядом с Теофилом. -  А карты мои истосковались по тебе, самого тебя не ведая, из-за того что много я о тебе, козлиная борода, наслышан, и лестного, и нелестного, наслышан более чем достаточно для того, чтобы привести тебя за мой стол да пригласить сыграть со мною в игру азартную да увлекательную.

Подошёл Теофил ко стулу указанному, развернул его спинкой от себя, сел, сложил на спинке стула руки да положил на них голову, с ухмылкой глядя на перебирающего карты  Хозяина болот.

- Лицо-то свое кажи мне прежде всего, - сказал он коварно. - Ведь не разумею я даже, где зенки твои сидят, чтобы в них смотрелось мне беспрепятственно.

- Чернота в капюшоне и есть мое лицо, - ответил Черносмольный. - Тьма эта кромешная и есть мои глаза.

- Воно как, - состроив важную мину, протянул козлоногий. - Ну, хозяин-барин. Буду в черноту тогда глядеть, да и не привыкать мне к этому, говоря по правде. Только вот в привычной черноте я всё вижу ясно, а в твоей, рогатый капюшон, ни черта не видать. Раздавай!

Распахнулась в это время дверь во стене слева, и вышла из комнатки иной да тёмной, держа в руках котёл с чем-то едва булькающим, девушка стройная, в лохмотья облачённая рваные. И прелестна собою была девица неизвестная эта, мила ликом, но бледна как-то шибко, худа фигуркой. Волосы её огненно-рыжие копною пышной ниспадали на стройные плечики, изо лба гладкого рога росли козлиные да тёмные, из-под влас же торчали невеликие да аккуратные лисьи ушки. Когтистые ручки, сжимающие края котла чёрного, до самых локтей коричневыми были, и окрас сей проистекал плавно во цвет бледной человеческой кожи. Мало того, из-под юбчонки скудной хвостик виднелся пышный, будто и лисий, но с тёмно-коричневой кисточкой. Повернул Теофил голову на звук новый да и встретился взглядом с серьёзным взором карих выразительных глаз, и тотчас обожгли эти очи ёкнувшее теофилово сердце, сжали намертво, да и увидел он вдруг в очах сих огонь глубинный, столь похожий на его собственный, но тихий отчего-то, робкий.

- Чего пялишься? - буркнула девушка неприветливо.

- Дура, - нахмурился растерявшийся от неведанного чувства в груди Теофил да показал ей язык.

- Сам дурак! - воскликнула девушка, покраснела отчего-то, сморщила веснушчатый носик, бросила котел на полку шкафа да и скрылась молниеносно в комнате тёмной, хлопнув дверью да взмахнув напоследок рыжим прелестным хвостиком.

- Что это было? - осведомился Теофил у Черносмольного, что раскладывал карты по столу тем временем. Нечисть постепенно окружила стол да сидящих за ним, выстроилась позади Теофила, и подумалось мужчине тотчас, будто нарочно болотные твари собою выход от него оградили.

- Это Фэсска, - ответил Черносмольный. - Нимфа лесная да прислужка моя, таскает котлы да собирает травы для зелий. Не серчай на нее, она нелюдима да угрюма.

Хмыкнул Теофил с интересом, внимательно глядя в черноту капюшона своего собеседника.

"Угрюма? С очами с такими-то?" - подумалось ему, а мышцу сердечную всё кололо да жгло странно, и всё боле саднить начинала она, когда из памяти вспыхивал образ лисьего чудного хвостика, исчезнувшего за тайною дверью.

- Сколь карт-то в колоде твоей несчастной? - спросил козлоногий, принимая карты, Хозяином болот ему данные.

- Пятьдесят четыре. Не переживай, игра будет долгой. Соверши ставку, козлиная борода, да и начнем.

- Ставку... - пробормотал Теофил задумчиво. - Да у меня и нет ничего, чтобы ставку делать... Только знаю я, - сказал он вдруг твердо. - Знаю я, какая ставка необходима мне с твоей стороны.

- Чего же ты хочешь?

- Прислужку твою, девку с огненными волосами!

Зашуршала нечисть, загудела, зашепталась шумно. Черносмольный, раскрывший карты веером в своих руках, поднял на ухмыляющегося Теофила невидимый взгляд из черной глубины своего капюшона.

- Девку захотел у меня отнять? Да за каким она тебе бесом понадобилась?

- Ставишь или нет?

Постучал Черносмольный картами по столу задумчиво, затем на дверь закрытую поглядел от себя справа, к козлоногому повернулся снова.

- Ставлю. Только ты, в таком разе, жизнь свою поставить обязан.

Теофил, доселе раскачивающийся на стуле бодро, от неожиданности чуть не навернулся.

- Жизнь? - переспросил он, словно бы не расслышал. А сам вспомнил слова, сказанные ему не так давно стариком в волчьей шкуре. "Жизнь свою проиграешь ты в карты", хрипел старый хрыч, сверкая глазами, в мыслях у козлоногого. "Неужто продую..." - подумал Теофил растерянно. И вдруг сверкучие подслеповатые стариковские глаза растаяли, исчезли, а из темноты всплыли на свет яркие да выразительные карие женские очи, жгучие да непокорные.

- Да, жизнь свою. Ставишь? Коли нет, то и я не ставлю свою девку.

- По рукам, невидимая рожа, - злостно буркнул Теофил, а в глазах его полыхнул уверенный пламень. - Обчищу тебя до нитки последней, коли такое дело!

Засмеялся  Черносмольный тихо, и заплясал капюшон его при этом, затрясся в такт.

- Не болтай понапрасну прежде дела не свершенного, - сказал он да пересчитал карты в руках, проведя по ним когтем тонким. - Дарю тебе право первого хода, козлиная борода. Зачинай, коли смелый.

  Окружила толпа нечистой силы их кольцом плотным, чрез плечо Теофила заглядывала, на ухо ему шептала какую-то ересь, покуда ход он следующий свой обдумывал, силясь победить во что бы то ни стало в сей незамысловатой, но хитрой игре карточной, и приоткрылась на долю секунды дверь, доселе с силой захлопнутая, показались в щёлке глаза любопытные да карие, пропали тут же - а Теофил да Черносмольный всё играли да играли, изредка обмениваясь короткими фразами, бились долго, напряженно, обдумывая да просчитывая каждый свой ход со всею внимательностью, на какую только были способны.

И тут Черносмольный хмыкнул, выложил перед Теофилом оставшиеся на руках карты и произнес гулко да радостно:

- "Рыба!"

- "Рыба"? Попутал ты, сердешный, - усмехнулся козлоногий, опустил взгляд на раскрытые перед ним карты да и обомлел: перед ним лежали козырной туз червей да джокер, персоной собственной. Проигрался, то бишь. А "рыба" там, не"рыба" - то уж и не важным стало вовсе опосля такового зрелища.

- Это... - поражённо пробормотал он, взглянув на карты в своих руках. Оттуда на него воззрились беспомощные семерка треф да туз пик. - Да как это...

И поднялся Черносмольный с табурета медленно, о стол деревянный опершись да глядя на Теофила в упор. Оказалось, что выше козлоногого он на голов несколько, велик его рост да внушителен.

- Ах, как жаль, проигрался ты, родимый, - издевательски протянул Хозяин болот. - Не свезло так не свезло!

Поднял на него Теофил взгляд растерянный и, бросив карты на стол, вскочил со стула поспешно. Окружила его нечисть со всех сторон, извивая хвосты да потрясая рогами, да и уразумел Теофил, что с жизнью своей распрощается он нынче, с жизнью, что так опрометчиво поставил на кон, будто не дорожа ею и вовсе; уразумел, что сожмёт сейчас Черносмольный горло его костлявыми да когтистыми пальцами, сдавит до хруста, да заберёт, отнимет жизнь, а вместе с нею и душу, и не покуражится тогда Теофил более с деревенскими девками, не выпьет пива пенного да не попляшет с нечистью вокруг ночных костров, а свалится вместо этого под ноги хозяина болот мешком безжизненным - и зачем, спрашивается, и существовал тогда на белом свете?

Но взял себя Теофил в руки, собрался с мыслями, и, глубоко дыша, окинул быстрым взглядом помещение. Дверь слева, сзади путь перекрыт, Черносмольному добраться до него, козлоногого, пока что мешает стол... Есть еще шанс уйти живым, есть!

-  А зачем тебе моя душа? - осведомился Теофил, поглядывая на дверь слева. - Что тебе от нее толку?

- О, такую душу еще поискать нужно, - ответил Черносмольный, разводя руками. Длинные закатанные рукава его мантии неаккуратными рваными ошметками свисали до самого полу. - Такая душа - одна на миллион!

- Да какая "такая"? Какая?

- Такая горючая да пламенная!

- Горючести да пламенности захотелось? - зашипел злостно Теофил да ухмыльнулся смело. - Так получи!

И со словами этими подскочил он ко столу да и опрокинул его прямиком на Черносмольного, который такого оборота событий не ожидал явственно, да посему, удивленно взмахнув руками, исчез под столом перевёрнутым, растянувшись где-то на полу в темноте. Теофил же тем временем, узрев, что нечисть замешкалась во смятении, без раздумий всяческих кинулся в дверь слева под истеричный вопль Хозяина болот, придавленного столом: "Схватить!!". Понёсся козлоногий сломя голову по коридору длинному, не разбирая дороги, а чрез мгновение некое услышал он, как хлынула за ним нечистая сила, сотрясая собою стены да пол коридорный позади где-то. Соображая отчаянно, куда же ему необходимо бежать, завернул Теофил за угол и, обнаружив там еще несколько дверей, метнулся к одной из них, быстро раскрыл, шмыгнул в комнату, захлопнул, затем кинулся дальше - и вдруг столкнулся с Фэсской. Полетели они вдвоём на пол стремительно, и растянулся Теофил прямо на бедной девушке, павшей спиною вниз на деревянные половые доски.

-  Слезь с меня! Слезь! - заголосила Фэсска тут же да принялась бешено колотить козлоногого по спине кулачками сжатыми. Удары эти оказались для Теофила совершенно безболезненными да слабыми, он, кряхтя, поднял голову да шикнул сурово на девушку, зажав ей рот:

- Тихо, красавица! За мной погоня! Не рыпайся, тогда слезу!

Уставилась на него Фэсска, злобно нахмурив брови, но бить да пищать перестала. Теофил обернулся, прислушиваясь. Нечисть, видать, унеслась прочь куда-то, в направлении ином, стремясь найти его прямо по коридору, то бишь, в другой стороне. Тогда поднялся козлоногий с пола да протянул девушке руку в попытке помочь встать, но Фэсска отбила его руку, буркнула: "Тоже мне!" да самостоятельно поднялась на ноги. На полу остался раскиданным сухой хворост да какие-то травы - всё это девушка несла в руках, покуда ее не сбил с ног удирающий от нечисти Теофил.

- Чего ты так несся-то бешено? - спросила Фэсска сердито.

- Я... Хозяину твоему проигрался, - Теофил поглядел на дверь, прислушиваясь к звукам из коридора.

- Угораздило тебя, - хмыкнула девушка, скрестив руки на груди. - Что задолжал ему за сим?

- Да, по дурости...жизнь свою я на кон поставил, по его же инициативе.

- Жизнь? - подняла брови Фэсска. - Ну, дурак!

- Не отрицаю.

- А сам-то Черносмольный что закладывал? О чем ты его попросил?

Отвернулся Теофил от двери, смерил девушку взглядом внимательным, да и ответил ровно:

- Тебя я потребовал.

Обомлела Фэсска, опустила руки, удивленно на мужчину глядя, и вдруг залилась краской смущённо.

- М-меня?.. - сбивчиво переспросила она, опуская взгляд. - А отчего меня-то? Отчего?...

- Фэсска! - подался к ней Теофил, глядя девушке прямо в глаза серьезным да отчаянным взглядом, схватил ее за руку да притянул к себе. - Вижу я! Вижу, что огонь твой здесь тушат почем зря, теснят его в самые глубины очей твоих! Бежим отсюда вместе! Сбеги со мной! Чего тебе этот болотный прохвост? Разве жизнь под его указкой тебе мила?

Фэсска, тяжело дыша, смотрела широко раскрытыми глазами на козлоногого, и в глазах этих бездонных да жгучих увидел Теофил тот самый крохотный огонек, сдавленный со всех сторон темнотою вязкой, увидел, впился в него взглядом, словно таким образом пытался помочь огоньку разгореться сильнее, распалиться от его, Теофила, огня да заплясать в силу полную.

- Огонь? - прошептала девушка тихо. - Мой огонь?

- Да! Огонь твоей души горячей да пылкой! В глазищах твоих бездонных я его заприметил, еле трепыхается, чуть теплится! Сбеги со мною, краса огненно-рыжая! Я подсоблю твоему огоньку, помогу ему воспылать со всей силы да свободно!

Фэсска сдвинула брови, размышляя усиленно.

- А не обманываешь?

- Об чем?

- Что подсобишь огоньку моему?

- А зачем, по-твоему, я бежать тебе со мной предлагаю?

- Я согласна! - пискнула девушка отчаянно да решительно. - Вытащи меня отсель, из плена тягостного! Я дорогу кажу, бежать куда надобно!

- Добро! - Теофил ухмыльнулся довольно, да заприметил вдруг шар полупрозрачный да странный, тёмно-болотного цвета, лежал он на подушке какой-то во шкафу да светился слегка.

- А это чего за невидаль? - указал козлоногий на шар.

- Сфера? - обернулась Фэсска. - Это магический шар Черносмольного. Он им дорожит очень и даже не разрешает пыль с него сдувать.

- Хе-хе, по;нято! - и со словами этими направился Теофил ко сфере, сгреб ее в охапку, зажал подмышкой, вернулся к девушке и, ухмыляясь, сказал: - Ну, веди, неча время понапрасну тратить!

- Зачем тебе сфера-то?! - ахнула Фэсска.

- А будет знать, как со мною связываться, пиявка болотная!

- Тогда...Тогда обожди! - Фэсска вдруг обогнула козлоногого, шмыгнула в приоткрытую дверь возле шкафа, с минуту там шуршала да выдвигала некие ящики, а после вернулась с небольшой котомкой через плечо.

- Пошли! - кивнула девушка.

Взял Теофил ее за руку, подвел к двери, прислушался. В коридоре покамест было тихо. Тогда приоткрыл он дверь осторожно, огляделся, никого из врагов не заметил, обернулся к девушке поспешно да и велел:

- Веди же!

Проскользнула Фэсска мимо него, вперед, да и повела его направо по коридору, озираясь по сторонам да прислушиваясь. Крадучись, преодолели они порядочный отрезок пути без происшествий всяческих, да покуда шли - казалось, лишь более комнат здесь всяких становится, и шибче коридоры вперёд тянутся, как будто какой-то морок.

- Откель тут дверей-то столько? - шепнул Теофил девушке удивлённо. - Снаружи дом аки халупа ветхая, изнутри же обширен!

- Это чары темные, - ответила Фэсска. - Специальные.

Завернули они за угол очередной - да тут же обмерли: высился пред ними сам Черносмольный, посередь коридора стоял он в окружении болотной нечисти, глядел на беглецов чернотой капюшона рогатого.

- Куда спешим, голубки? - прохрипел гулко Хозяин болот. И округлил глаза Теофил удивлённо, узрев, что струятся полы чёрной одёжи Черносмольного темнотою плотной да вязкой, по полу скользят, извиваясь, перетекают да вьются толстые нити-щупальца, аки смола течёт, тягучая вязкая жижа.

Пихнул Теофил Фэсске сферу в изящные ручки, и девушка от неожиданности чуть ее не выронила. А Черносмольный медленно устремился к ним угрозою лютой, истекая смолою чёрною, произнёс обиженно, сердито да хрипло:

- И девку прихватил, и даже сферу мою?! Козлиная борода, не выйти тебе живым отсель, проигрался ты мне по совести да честно!

   Клубилась да извивалась нечисть по стенам да позади своего хозяина, кинуться вот-вот грозилась, броситься на беглецов, укусить, исцарапать, искалечить...

- Не заслужил ты, чтобы честно с тобою поступали! - хмыкнул Теофил, медленно отступая да отважно прикрывая собой Фэсску. – Ты точно мухлевал, невидимая рожа! Как пить дать мухлевал!

Оскорбился Черносмольный люто, вперёд вдруг стремительно кинулся, скользнул на щупальцах по деревянному скрипучему полу, и отшатнулся от него козлоногий, да только в тот же миг схватили шею его пальцы костлявые да когтистые, вроде и слабые на первый взгляд, на деле же - сильные, крепкие. Захрипел Теофил, завизжала Фэсска, и устремилась нечисть к девушке тут же, обогнув Черносмольного по стенам, но до нимфы не достигла, остановилась, зашипела да заклокотала, сгрудилась вокруг, нападать не решаясь. И уразумела Фэсска тотчас, что это из-за увесистой магической сферы в ее руках.

Выпрямился Черносмольный тем временем, сжимая Теофила за горло, поднял козлоногого пред собою в воздух. Стиснул Теофил руками запястье костлявое судорожно, замотал ногами да захрипел, силясь сделать вдох. Глядел на него Черносмольный чернотою капюшона рогатого, любовался искренно мукой его, голову на бок склонив, полюбовался так какое-то время, а затем сказал:

- Жаль губить такую душу, ох, жаль! Бесовский огонь - да в человеческом сердце! Какое великое сочетание!

- В каком еще...человеческом...сердце?... - выдавил сквозь хрипы Теофил.

- В твоем, в твоем, голубчик! Неужто, по-твоему разумению, бес бы захотел спасать несчастную прислужку не корысти ради, а по доброте душевной?

- А человек....значит...стал бы?.. Погано людей...знаешь...гниль болотная... Да и не знаешь...совсем...

- Поведай же мне, чего я не знаю?

- Да иди ты... - Теофил злобно глядел в черноту капюшона Черносмольного, вцепившись в его руку дрожащими пальцами да задыхаясь отчаянно. - Да иди ты...в чисто поле... Засел в своем...болоте....зловонном... Выйди...разомнись...глядишь...и проветрится голова от смрада...болотного...если есть она у тебя...голова эта...

    Усмехнулся Черносмольный, ничего не ответил на оскорбленье неявное это, занёс вдруг руку свободную над капюшоном своим да и откинул его назад - и Теофил, вытаращив глаза от невообразимого ужаса, узрел, как вместе с капюшоном раскрылась огромная, страшная зубастая пасть, раскинула челюсти длинные; в каждой из челюстей язык извивался мясистый, посередь пасти зияла черною пропастью ужасная да гадкая глотка, поглотившая, в свое время, немало несчастных душ, коим не повезло продуть Хозяину болот в карты так же - а в глотке этой, в самой ее середине, сидит мерзкий да выпученный круглый глаз, сидит да таращится на козлоногого, не моргая.

- А-а-а-а!! - хрипло заголосил Теофил от страха да отчаяния, забрыкался, задрыгал ногами козлиными, да только крепко держал его Черносмольный, сильно, прочно. Потекла из пасти громадной раскрытой смола вязкая слюны заместо, и засмеялась пасть хрипло, сотрясая зубастые челюсти, глаз сощурился, да вытаращился вновь, закатил зрачок, закатился сам, исчезая в черноте глотки - и потянул Черносмольный руку к себе медленно, в коей держал Теофила хрипящего. Заголосил от испуга тот брань витиеватую да лютую, пуще прежнего забрыкался, пнул Хозяина болот в грудь копытом, да только увязло копыто в чёрной смоле одёжи. Неотвратимо двигалась к нему пасть огромная да страшная, ещё чуть-чуть -  и заглотит, схлопнет челюсти, засмеется хрипло да гулко да в себе его похоронит навеки...

- Вот тебе!! - раздался внезапно девичий визг, кто-то с силой схватился за капюшон Черносмольного сзади, рванул его, натянул на тут же исчезающую в черноте рогатого капюшона пасть, и Фэсска отважная с диким криком огрела Черносмольного по голове да со всей силы увесистой магической сферой в руках. Костлявые пальцы разжали шею Теофила, свалился козлоногий на пол деревянный, кашляя да вскочив кое-как во спешке, а Черносмольный обмяк да осел, схватившись за голову свою невидимую.

- Бежим!! - Фэсска кинула шар Теофилу, схватила мужчину за руку да бросилась мимо клокочущей беспомощной нечисти, которая, опомнившись, с шипением да визгом устремилась за ними.

   Миновав лабиринт коридоров, выскочили Фэсска да Теофил со сферой подмышкой на крыльцо покосившееся да скрипучее, по коему не так давно поднимался козлоногий, не подозревая о том, что ждет его в этом ветхом древесном доме; выскочили, перепрыгнули ступени да кинулись в чащу леса под приглушенное завывание Черносмольного, оставшегося в глубинах дома: "Верни мою сферу, козлиная борода!!...". Нечисть, сгрудившись на крыльце, скользнула по ступеням, потопталась у крыльца, пошастала вокруг дома, поклокотала, да и удалилась обратно в дом ни с чем.