Тлеющий Ад 2. Чай из Апельсинов. Глава 8

Сразу уразумел Теофил, что Сатана проверить хочет, насколь хорошо Мария противостоит елейным речам грехов. Уразумел Теофил это - и не мешал, не препятствовал, наслаждаясь пребыванием в компании друга да его избранницы. Таким образом подцепили они Блуда да Алчность, а когда продолжили свой путь далее, то шепнул Теофил грехам незаметно да под шумок, чтобы побыстрее самостоятельно остальных нашли, и удалились грехи выполнять просьбу эту тотчас. Зашли вскоре Сатана, Мария да Теофил за угол одной из многоэтажек ближних да и встретились там лицом к лицу с Ферумом.

- Ой-ей, - с досадой вырвалось у Теофила. Знал он, что Дьявол не шибко ладит с демоническим зданием, посему нежелательною была для них эта встреча, расстроится рогатый непременно, и чего только взбрело этому огромному чуду встретить их здесь нынче?

- Рогатый!! - испуганно захрипела тем временем Мария, дергая князя Тьмы за мантию. - Рогатый, это кто?!

- Ферум. Демон, живое здание.

- З-здание?

Теофил оглянулся, окинул местность внимательным взглядом - а вдруг и промелькнет где-то черная экзорцистская сутана? Но нет, никоих сутан в округе не наблюдалось, а посему вздохнул козлоногий облегчённо, задумался о своём о чём-то, а спохватился тогда только, когда Сатана схватил Марию за руку да кинулся к Феруму сердито.

- Тьфу ты! - Теофил, потирая шею с досадою, поспешил за ними.

И бежали так рассерженный князь Тьмы, Мария да Теофил за демоническим зданием до самой окраины. Остановился Дьявол на границе дороги да поля да и прокричал затем безмолвно да недвижимо стоящему на горизонте Феруму:

- Не смотри на меня!!

Искренне сочувствовал Теофил агонии друга своего верного да лучшего, однако день затягивался, то бишь, шествие их по улицам града сего, столь беспечное, шибко долгим было уже, и это раздражать это его постепенно начало. Стоял козлоногий, недовольно скрестив руки на груди да притопывая ногой копытной, ждал, покамест утихомирится Сатана, и нет чтобы успокоить ему, Теофилу, друга верного - увы, нынче не мог он сосредоточится ни на чём ином, окромя экзорцистов грядущих.  "А ежели святоши нагрянут раньше?" - думал он. - "Да, мне неспокойно, так оно и есть отчего! Треклятый шабаш, нашли время для веселья!".

   Спустя минуты удалились они с пустыря этого, Блуда и Алчность по пути встретили, впятером уже наконец-то направились в таинственные да темные городские закоулки, обнаружили там деревянную дверь с прибитыми к ней козлиными рогами, затем ступили в темные холодные коридоры, преодолели их да и вошли в просторную комнату с круглым широким столом, за которым уже находились созванные Блудом да Алчностью грехи. Отлучился Теофил незаметно для всех в некую иную комнатку, оказавшуюся грязным обшарпанным туалетом - кафельная плитка на полу да стенах облупилась, потрескалась, пожелтела, из крана над раковиной тоненькой струйкой сочилась вода ржавая, унитазы и вовсе имели вид ужасающий, стены да перегородки все были испещрены непотребными надписями. Теофил, закуривая самокрутку, подошел к небольшому окну, поглядел наружу. Снаружи окно прикрывали угловатые сухие ветви невзрачных деревьев, за ветвями виднелась улочка, стены домов. И вдруг поперхнулся козлоногий от неожиданности да закашлялся дымом: по улочке неспеша шли трое экзорцистов неизвестных.

- Гниды поганые... - прошипел Теофил разъяренно, припадая к окну да впиваясь горящим взглядом в священников. Затем отошел он на шаг, взмахнул рукой - в огненном всполохе появился в руке его пистолет "Нагган". Вытянул козлоногий руку вперед да мрачно прицелился в голову одного из экзорцистов прямиком через стекло окошка. И вдруг захрипело позади него нечто, заклокотало, затопало - и рыжие волосы на голове мужчины обдало горячим влажным дыханием зверя.

- Здравствуй, Чревоугодие, - не оборачиваясь, усмехнулся Теофил. Он всё еще целился в священников. Чревоугодие лязгнул своими огромными слюнявыми пастями да издал тоскливый утробный рык.

- Что? Не убивать? - ответил на это рычание козлоногий. - А отчего же не убивать? Доколе мне жить еще со знанием того, что по Земле эти выродки ходят, по той же самой Земле, что и я? Ну да ты прав... - и он, хмыкнув, опустил руку с пистолетом. - Наделаю сейчас шуму, а толку, ежели Сатана нечисть свою покамест из города не вывел? К тому же, лишь одна у меня пуля осталась. Ведаешь ли... - протянул он задумчиво, отнял самокрутку ото рта да выпустил в воздух дымовое колечко. Чревоугодие тихо хрипел за его спиной, вывалив языки. - Я слыхал мысль, будто бы коли ты ненавидишь - значит, тебя победили. Я с этим категорически не согласен. Ежели ненавидишь ты - значит, тебе не безразлично. Только и всего. Небезразлична мне судьба всей этой нечисти да нежити, что сейчас скачет да куражится под музыку там, в зале. Небезразлично мне, что эти гниды до сих пор живы да деяния свои поганые совершают. Не всё равно мне, вот в чем дело. Я за мир этот огромный в ответе, ибо мир этот - дом мой родной, весь, целиком, эта земля и это небо, всё, что меж землей да небом, над и под, внутри да снаружи, всё, всё моё, а значит, коли оно моё, то я распоряжаюсь его, всего этого, судьбою. Правильно Сатана сказал... Мы сами все себе судьбу выбираем да руками своими да чужими ее строим. Дернуло меня спорить... К черту волю случая, к черту падающие столбы. Упадёт - так отпрыгну, а коль задавит - значит, не удался прыжок. И лишь моя в том будет вина, не столба, не коррозии на его основании, ничья иная, лишь моя в том, что помер, повинность будет.

Чревоугодие издал хриплый клокочущий рык.

- Не согласен? - ухмыльнулся Теофил, повернувшись к греху. - Молвишь, будто я, другу своему рогатому подобно, взвалил себе на плечи ношу непосильную? Не заботься об том, зубастик. Выдюжу. Обязан выдюжить. Хоть бороду секи.

...Оставив Марию за дверью, Сатана, Теофил да грехи сели за стол да принялись горячо обсуждать запланированный шабаш.

- А чего не серчать мне? Чего спокойным быть?! - восклицал Теофил, вскочив со стула да руками размахивая. - В самом городе затеял! Нет, чтобы как по-старинке, в лесах да горах! А ты посреди всего этого бедлама хочешь бедлам еще больший устроить!

- Успокойся, рыжий бес, - велел ему твердо Сатана. - Мы с тобою уже условились, что утром вся нечисть из города уйдет, уведу я всех, не достанут нас святоши.

- А что, ежели себя они всё же кажут раньше времени? А? Поубивают всех к чертовой матери! И город порушат! А мне он, может, люб теперь, город этот! Может, не хочу я, чтобы рушили его! - Теофил шмякнулся обратно на стул и, откинувшись на спинку, положил козлиные ноги свои на стол, а затем усмехнулся, глядя на князя Тьмы:

- Хе-хе! Чего зенки вылупил? Любо мне здесь, не скрою, хоть и суетою своей он, город то бишь, душит шибко порой, да зато скуку мою треклятую верно да исправно гонит прочь, а ценно это, разумеешь ли, когда кто-то настроение твое из печального да в радостное обращает!

-  К чему эти пустые разговоры? - надменно сморщил нос Гордыня, презрительно разглядывая развалившегося на стуле Теофила. - Господин повелел, и слово его закон!

   Теофил в ответ показал греху язык.

- У меня нет господ, сердешный, - ответил он с усмешкой.

- Вы обнаружили наиболее удачное место для проведения шабаша? - осведомился Сатана у Алчности.

- Да, господин, это в центре! По центру города проходит средоточие силовых токов...

Теофил, не дослушав, перебил Алчность, обратился к Сатане:

- На кой черт это вообще всё надобно, а?

Дьявол посмотрел на друга да сдержанно улыбнулся:

- Куражу ради.

Хохотнул Теофил, погрозил князю Тьмы пальцем коварно:

- Ах ты, бафометова рожа! Таки задор у тебя в сердечной мышце сидит! Ну, порадовал! А я тебе давно говорил - что счастье? Ну что оно? Мыкаться по белу свету неприкаянно? Ты возьми да отдохни душою малость, в танце каком да в объятиях девок безотказных! Слуш, я ведьм двух знаю, волосы - чер-рные, будто уголь! А фигурки - да загляденье!..

Слушал Сатана с улыбкою печальной эмоциональное повествование друга, а потом покачал головой да проговорил со странным сочувствием в голосе своём, ныне тихом:

- Горе ты мое рыжее...

****

До центра города они добрались на черном роллс-ройсе довольно быстро, там освободили местность от мешающего им банковского здания под возмущенные возгласы Марии, после же грехи укатили на автомобиле прочь, а Сатана, Мария да Теофил остались стоять среди развалин, около Ферума, укоренившегося на месте взорванного здания.

- Ух, понастроили банков, значится, люди людей почем зря дурят банками этими, словно чужие, грызутся, - бродил Теофил вокруг, пиная дорожные камушки, да недовольно ворчал себе под нос. - А банки эти взять бы все разом да и взорвать так же - знамо, банки только одни должны быть, стеклянные да прозрачные, с крышечкой, в них без опаски хранить можно хоть деньги, хоть челюсти вставные, как вон дед Евтун, что душе угодно, они не обдурят вас, стеклянные-то банки, не то что каменные да бетонные, - Теофил, пнув очередной камушек, поднял взгляд, незаметно огляделся. Затем посмотрел на Марию. Девушка вдохновенно слушала рассуждающего о красоте мира Сатану. Усмехнулся Теофил, глядя на это зрелище мирно. "Дело молодое..." - подумал он да закурил самокрутку. - "Эх, принцесса, какой же ты еще ребенок... Повзрослеешь, затем состаришься... А мы будем жить. До тебя жили, при тебе живем, и опосля тебя жить будем. Коротка жизнь человечья, ох, коротка... Впрочем, не напрасно же она так коротка. С умыслом с каким-то так заведено, по причине некой. Быть может, чтобы пуще ценили свою жизнь люди... Быть может, срок столь малый затем затеян, чтобы люди не теряли времени понапрасну...Постигали, изучали, двигались вперед, не стояли на месте... Мое скитание вечно - и ценю ли я его? Знаю ли ему цену? А впрочем..." - Теофил выпустил изо рта дымовое колечко задумчиво. - "Всегда необходимо ценить и любить то, что имеешь. Ведь этого у тебя могло вообще не быть... Или того хуже, это у тебя могли попросту отнять. Да...".

Сатана да Мария удалились тем временем в открывшийся вход демонического здания.

- Ну поворкуйте, голубки, - усмехнулся Теофил им вслед. Он, затянувшись самокруткой, задумчиво посмотрел на вечернее городское небо. - Вечереет... - походил мужчина еще немного, попинал камушки да осколки, затем присел на внушительных размеров обломок бетона да уперся руками в колени. Издалека уже доносился вой машин полицейских, спешащих к месту недавнего взрыва. Невдалеке толпились зеваки, подъехала скорая, остановилась, трое врачей расторопных из недр её выскочили, кинулись осматривать людские тела в поисках выживших. Теофил зевнул.

"Святоши, верно, Ферума-то не видят..." - подумал он под вой останавливающихся рядом со скорой полицейских автомобилей. - "Не абы-какое место ему выбирали". Козлоногий поднялся, прошел мимо недовольных да обескураженных полицейских, окружающих развалины, затем открыл дверцу одной из полицейских машин да с  непосредственной простотою уселся на заднее сиденье.

Откинувшись на спинку сиденья, Теофил с печальной ухмылкой оглядел салон. Обыкновенная, ничем не примечательная внутренность автомобиля. Под зеркальцем сверху висит маленький образок, глядит на козлоногого смазанными из-за некачественной печатной картинки глазами. Мужчина хмыкнул.

- Повыткнуть бы зенки твои, блаженный, - сказал он иконе. - Да толку-то, коль не живые они, а намалеванные.

А через минуту Теофил уже храпел, откинув голову на спинку сиденья, и не проснулся даже тогда, когда передние дверцы машины открылись, а за руль села стройная уставшая женщина в полицейской форме, по погонам - майорша; справа от нее расположился усатый полицейский звания неизвестного, ибо в куртке был нынче. Провернула женщина ключи зажигания, крутанула руль, и машина с шумом тронулась с места.

- Сколько жертв, Господи, - недовольно протянул мужчина. - Давно у нас такого не было. Какой-то идиот подложил бомбу в банк.

- Да, по-моему, и не одну, - кивнула женщина. - Что в голове у нынешней молодежи, ума не приложу.

- Да не в молодежи дело, - назидательно ответил мужчина. - Ты, вон, тоже молодая. Дело в том, что в голове у конкретного индивида сидит, - и он постучал себя кулаком по лбу.

- Это верно, - вздохнула майорша. - Если ума нет, так и... - она осеклась, не договорила, бросив случайно быстрый взгляд в зеркальце, да так и уставилась на отразившегося там спящего Теофила.

- Ты чего? - посмотрел на нее усатый мужчина.

- А кто это у нас на заднем храпит? - настороженно спросила женщина.

Обернулся удивлённо товарищ её, пошарил по сиденью взглядом, затем, обескураженный, поглядел на сослуживицу.

- Ты чего, мать? Переработала? Нет тут никого.

С минуту глядела растерянная женщина в зеркальце на спящего Теофила, потом, нервно сглотнув, перевела взгляд на дорогу.

- Да, ты прав, показалось мне, - севшим голосом сказала она. - Забудь. Перетрудилась.

- Это верно, ты же допоздна в отделе каждый день торчишь, ну нельзя так, отдохнуть бы тебе, я уж про отпуск-то и не заикаюсь даже...

...Вскоре автомобиль подъехал к зданию полиции, припарковался неподалёку, заглушил мотор.

- Иди, Глеб Викторович, я позже тебя догоню, - сказала майорша сослуживцу.

- Ну давай, - мужчина вышел из машины, захлопнул дверь да направился к зданию.

Вжалась женщина в спинку сиденья, едва только он удалился прочь, перевела дух, вновь взглянула в зеркальце. Затем осторожно вынула из кобуры на поясе пистолет чёрный, повернулась к Теофилу спящему, направила на него дуло пистолета да взвела курок с щелчком характерным да громким. От щелчка этого козлоногий тут же проснулся, поднял голову резко, удивленно уставился на наставленный на него пистолет.

- Множество раз просыпался я по утрам под пристальным женским взглядом, - ухмыльнулся он, глядя на напряженную майоршу. - Но еще ни разу при этом на меня не смотрело дуло пистолета. Впрочем, быть может, у меня всё еще впереди. Не боись, красавица, не трать патроны попусту.

- Да уж не хотелось бы, - твердо да сердито проговорила напряжённая женщина. - Они у меня под учет. Кто таков? Почему изо лба твоего рога растут?

- Да уж уродился таким рогатым, - с ухмылкой ответил козлоногий мужчина.

- Ты Сатана? - спросила строго женщина.

Вопрос этот да серьезное лицо майорши притом развеселили Теофила знатно. Он беззлобно хохотнул:

- Сатана? Нет, я не Сатана! Но, ежели хошь, то могу тебя с ним познакомить, принцесса, - и он задорно подмигнул.

- Да уж знакома я с ним, - хмыкнула женщина. - На работе, в разъездах по заданиям, ежедневно вижу.

- Коли действительно наблюдаешь его ты каждодневно, чего ж тогда вопрошаешь?

- Да, знаешь ли, не у каждого встречного рога я во лбу замечаю.

- А стоило бы повнимательнее к лбам встречных приглядываться, - улыбнулся Теофил. - Да убери, убери ствол. Не сделаю я тебе ничего дурного.

Женщина недоверчиво изогнула бровь, но руку опустила, убрала пистолет в кобуру да откинулась на спинку сиденья разбито.

- Господи, как же я устала... - спокойно, но с немыслимой горечью в голосе проговорила она.

- Чего такое?

- Каждый день, день изо дня, видеть людскую грязь, жестокость, злобу... Люди, обычные городские люди, живут, ходят на работу, приходят домой, живут своей жизнью и не знают, не видят всей этой грязи... А она есть, она рядом и никуда не девается, преследует всех нас на протяжении жизни, мы живем с ней бок о бок, и большинство не замечает, не сталкивается...

   Теофил хмыкнул.

- Как звать-то тебя?

- Евгения. Женя.

- Добро.

- А тебя?

- Теофил. Тяжела жизнь борца со всякой пакостью?

- Не спрашивай... - вздохнула Женя. Она протянула руку, покрутила зеркальце, наклонив его так, чтобы лучше видеть в нем Теофила. - Я не понимаю тех, кто добровольно идет на такие профессии.

- А сама-то чего?

- Так и себя не понимаю.

Теофил усмехнулся, внимательным да тяжелым взглядом глядя на серьезную женщину.
 
- Так людям помогать хотела, вестимо?

- И сейчас хочу. Не могу быть равнодушна к тому, что грязь и злоба гуляют по улицам города безнаказанными.

- Это правильно. Не нужно давить в себе небезразличие. Это такая редкость среди человечьего люда.

- Да я сама же и расплачиваюсь за это небезразличие, - майорша посмотрела на проезжающие мимо автомобили с тоскою. - Равновесием душевным, нервами, личной жизнью.

- За всё на свете приходится платить. Кому - серебряниками да златниками... А кому и чем покрупнее. Такова се ля ви, или как там оно.

- Извини, не хотела тебя грузить.

- Да я не против.

Женя обернулась, посмотрела на козлоногого растерянно.

- Как ты оказался в машине?

- Просто сел, когда вы со взрывом разбирались.

- Забавно... Тебе нужно было доехать куда-то? Подвезти?

- Да нет, вздремнуть захотелось шибко. В телеге твоей уютно, вот и сморило.

- Ясно. Но кто же ты? Демон?

- Я это я. Да не шибко ты меня испугалась, красавица.

- Думаю, я просто гораздо больше страшусь черноты в человеческой душе, чем всяких чертиков. Ты же мне мерещишься, верно?

  Теофил засмеялся весело, покачал головой.

- Чертиков! Скажет, тоже... Нет, красавица, не мерещусь; к сожалению или к счастью, но существую я на этом свете действительно да в самом деле. Впрочем, правильного страшишься. Чертики-то живут себе мирно, у них жизнь своя, а вот чернота души человеческой клокочет, бурлит, беспокойно да шумно, да и норовит свет белый отравить да помутить, под себя перекрасить.

- Да... - и женщина вдруг устало улыбнулась. - Рыжий-рыжий...Не конопатый только... Дедушек лопатами, случайно, не убивал?

- Нет, - ухмыльнулся Теофил. - Дедушек не убивал. Время убивал, скуку, надежды... Но дедушек - нет. Старость нужно уважать! - он воздел палец к потолку серьёзно, майорша вновь невольно улыбнулась. Потом Теофил вдруг спросил:

- А у тебя семья есть?

Увидел он, что женщина на секунду замялась, растерялась будто.

- У меня сын...есть, - ответила Женя.

- А муж? - видел Теофил, что неприятна майорше тема эта, однако продолжал зачем-то.

- Нет мужа, - Женя опустила взгляд. - Бросил.

- Ох, соболезную искренно! - покачал головой козлоногий.

- А у тебя? - вдруг спросила женщина.

- Ч-что "у меня"? - вопрос застал Теофила врасплох.

- Жена, дети - есть?

Отвернулся Теофил, принялся разглядывать каменный забор справа. Он не хотел отвечать. Да и комок некий подступил к горлу затем, неудобный да горький.

- Тоже бросила? - с сочувствием посмотрела на него Женя.

Теофил мрачно скривился, мотнул головой.

- Погибла.

Майорша поджала губы виновато.

- Извини, я не знала...

- Не важно. Поехали к тебе!

- Ко мне? Что ж... Я всё равно должна забрать сына от няни.

...Когда на переднее сиденье плюхнулся маленький улыбчивый мальчишка, он тотчас заметил Теофила да потянул маму за рукав униформы:

- Мам! Мам! Дядя рогатый! Он поедет с нами? Он прикольный!

   Теофил усмехнулся.

- Это у вас семейное, никак?

- Что? - спросила Женя, потрепав сына по голове да поворачивая ключ зажигания.

- Так вон чего, как и ты, меня видит. Здаров, малец! - козлоногий наклонился к мальчишке ближе. - Как звать-то тебя?

- Денис, - гордо ответил мальчик да ударил его по голове игрушечным роботом, которого держал в руке. - А вас?

- Я Теофил, - ухмыльнулся мужчина, весело глядя на ребёнка. Мальчишка уже вовсю ощупывал его рога.

- Настоящие?! - восторженно ахнул Денис.

- А то. Самые что ни на есть.

- Круто!

- Денис, отстань от дяди, - улыбнулась Женя.

- Да пусть развлекается отрок, дело молодое! - улыбнулся Теофил. Мальчишка тем временем пристально посмотрел ему в глаза.

- У вас такой странный взгляд! - выдал он с детской непосредственностью. - Но мне он нравится! Я хочу смотреть таким же взглядом! Тогда бы меня все в школе боялись и уважали!

- Эх, малец, надеюсь, что такого взгляда, как у меня, у тебя никогда не будет, - хмыкнул козлоногий да шутливо схватил мальчика за нос.

- Ай! - засмеялся Денис, замотал головой, а, освободившись, удивленно воскликнул: - У вас ноги как у козла! Вот это круто!! Как в фильмах! Я не заметил сначала! Разве так бывает по-настоящему?!

- Много чего бывает по-настоящему, - с ухмылкой ответил ему Теофил. Мальчик, затаив дыхание, водил руками по короткой коричневой шерсти на ногах его да восхищенно таращил глаза. - Как того, о чем мечтаешь и чего жаждешь, так и того, что, думаешь ты, лучше бы так и оставалось придумкой киношников да писателей, - добавил козлоногий задумчиво.

- Мам! Мам! Дядя Теофил останется жить у нас? - обернулся на мать с надеждой в голосе Денис.

- У дяди Теофила есть свой дом, - ответила ему майорша, а затем взглянула на мужчину в зеркальце. - Так ведь?

Теофил хмыкнул да откинулся на спинку сиденья устало.

- Дом... - задумчиво протянул он. - Весь мир есть единый великий дом. Только почему-то в доме этом я всё ещё никак не могу найти себе места.

Женщина нахмурилась чуть, перевела взгляд на дорогу. Подъехали они к серой многоэтажке понурой вскоре, припарковались во дворе, затем вышли из машины. Поставила Женя автомобиль на сигнализацию, проверила, плотно ли закрыты дверцы, и втроем они поднялись на этаж третий, в квартиру небольшую да светлую. Тут же схватил Денис Теофила за руку да потянул за собой, в свою комнату:

- Пойдемте, я покажу моих трансформеров!

Теофил не возражал. Он присел на край небольшой детской кровати да с ухмылкою слушал, как мальчишка рассказывает ему что-то про фигурки роботов, расставленные по полкам. Остановилась Женя в дверном проеме да, скрестив руки на груди, прислонилась к стене, со странною тоскою наблюдая за тем, как сын её рассматривает вместе с Теофилом коллекцию трансформеров игрушечных, восторженно восклицает что-то да болтает, смеется, когда козлоногий размахивает вручённым ему трансформером да вещает что-то, изображая речь робота. Женщина слегка улыбнулась.

- Мам! - посмотрел на нее смеющийся мальчишка. - Мне нравится дядя Теофил! Ты можешь выйти за него замуж? Вы можете пожениться? Ну пожалуйста!

Женя удивленно посмотрела на сына, подняв брови. А Теофил засмеялся, потрепал мальчика по голове да сказал:

- Вот бесстыдник! Тебе уроки пора учить! Беги-ка!

- Хорошо, дядь Теофил! - веселый Денис схватил с кровати свой портфельчик да кинулся к письменному столу у окна.

Женя проводила бодрого сына взглядом задумчивым, развернулась затем да молча прошла на кухню. Теофил поднялся с кровати да направился за женщиной следом.

 - Надо же, - произнесла майорша, включая электрический чайник. - Я обычно с трудом заставляю его делать домашнее задание.

   Теофил сел на твердый диванчик за аккуратный квадратный столик, покрытый цветастой скатертью, и посмотрел на уставшую женщину дружелюбно.

- Вы с ним так хорошо поладили, - обернулась к нему Женя. - Удивительно. Он даже с отцом так не разговаривал.

Теофил улыбнулся. Он пристально смотрел на уставшее, уже с едва заметными морщинами лицо женщины, и думал, что, несмотря на все отраженные на лице усталость, недосыпы, стрессы, лицо это было, тем не менее, очень красиво, очень выразительно - и очень печально.

- Мне жаль, что из-за работы я с ним очень мало вижусь, - Женя подошла к окну, поправила цветочный горшок на подоконнике. В горшке рос небольшой колючий кактус. - Но на работу взять не могу, да и увольняться не вариант...

- Разумею, - кивнул Теофил участливо. – А время шибко быстро летит. Не успеешь нарадоваться – а уже и грустить пора.

- Что ты хочешь этим сказать? – повернулась к нему Женя.

- Сын твой покамест мал ещё, весел да беззаботен. А глазом моргнуть не успеешь – возмужает, окрепнет, веселья да детского задору беспечного в нём поубавится. Детство – прекрасная пора, пора дружелюбного мира да яркого солнца, но сойдёт на нет неимоверно быстро, и от этого, по итогу, тоскливо аж жуть. Ценить люто надобно, мыслю я, улыбку его мальчишескую безвинную, не затронутую заботами взрослого непростого мира. Повзрослеет улыбка, подвергнется влиянию лет, от детской безвинности да мягкости не останется след, пропадёт, сменится ликом взрослости – и не плоха эта взрослость, не постыдна, не порочна, да только вот неотвратима да непременна. Годы жизни человеческой – безжалостны, стремительны да необратимы.

- Я, на самом деле, очень этого боюсь, - кивнула майорша задумчиво. – Боюсь, что Дениска повзрослеет, что детство его – не вечно. Так хочется, чтобы он подольше оставался ребёнком. Наверное, глупо бояться неотвратимого.

- Вовсе нет, - склонил голову Теофил с понимающей улыбкой. – К примеру, множество людей боятся смерти, которая так же неотвратима, как и взросление, и боятся резонно, ведь как знать, что тебя ждёт там, после смерти этой, пустота ли да забвение вечное, аль дальнейший некий путь? В силу хилой осведомлённости своей обо всех этих процессах человек страшится вполне резонно, ибо как знать, что тебе преподнесёт неизведанное да непознанное, опасность ли страшучую али иное нечто? И поскольку риск великий имеется заполучить в исходе на голову свою горемычную опасность страшучую, вот и мучается человек от страха да ужаса перед этим фактом, да и можно ль тут не мучиться? А ты, красавица, не хочешь попросту утратить весёлую беззаботную улыбку мальца своего, ведь ценен его возраст, точно так же ценен, как каждый возраст и вовсе, и как и каждый возраст, не повторится больше, коли миновал.

- Да, ты прав… - вздохнула Женя. – Не повторится… А я всё на работе пропадаю, целыми сутками… Ну да ладно. Не твоя это забота, извини. Сам-то ты – откуда? Рогатый такой да с копытами, удивительно.

- Из далей далёких я такой, - улыбнулся Теофил. Глядел он с интересом на строгую да сдержанную майоршу поверх очков своих, да чувствовал, что, хоть и не отражались на серьёзном лице женщины потаённые её переживания, тем не менее смущал её этот взгляд, заставлял поминутно опускать голову. – Хожу по свету белому, из города в город.

 - С целью какой-то?

- А! – махнул мужчина рукой. – Сам не ведаю. Лучше бы с целью, без цели душа волком воет - она, в целом, много от чего волком воет - да только цели пока нема. Кажется мне порою, что заблудился я, заплутал малость в мире этом огромном, и не найти мне боле дороги верной да необходимой. Страшное, тягостное ощущение, принцесса, век бы не видеть света белого, не дай бог тебе почувствовать похожее.

- Знаешь, иногда мне кажется, что я тоже потерялась, - посмотрела майорша на Теофила, не спускающего с неё взгляд.

- Ты? – изогнул бровь козлоногий. – Отчего же?

- Да сама не знаю, - Женя пожала плечами да вновь отвернулась. – Не в своей тарелке себя часто чувствую. Может быть, это и не то же самое, что чувствуешь ты, но я, тем не менее, тебя понимаю.

   Теофил задумчиво хмыкнул.

- Понимание… - протянул он печально как-то. – Разумение, то бишь. Дорогая вещь, в самом деле. Нет, не дорогая, ведь дорогое, по итогу, всё одно – покупается, а понимание не купить, ни за грош, ни за миллион грошей, бесценно оно, мыслю я.

Закипел электрический чайник, самостоятельно выключился.

- Знаешь, а миру людскому не столько, пожалуй, любови не хватает, сколько именно что разумения, - продолжил Теофил, покосившись на чайник. – Любить можно, не разумея при этом и вовсе, а вот с разумением приходит и некая толика любви. Может, и не всегда, и не во всём, так абсолюта и нет в людском мире, о чём тут говорить, однако в понимании человеческий мир нуждается, пожалуй, явственно сильнее.

- Думаешь? – посмотрела на собеседника Женя.

Теофил пожал плечами да улыбнулся.

- Всё может быть, принцесса.

Он перевёл взгляд в окно. На город уже давно опустилась темнота прохладного да тёмного вечера.

- Бежал я упорно и долго… - произнёс мужчина задумчиво да внезапно. – А что толку? Ходит по земле точно так же, бередит свет белый деяниями страшными, законом несправедливым… Довольно, набегался. Бег – нелепая блажь… Почто я, будто зверёк, от любого шороху трясущийся, ищу раз от разу норку поглубже да понезаметнее, чтобы в ней переждать да схорониться?

- О чём ты говоришь? – спросила Женя, всё это время с некою тоскою глядя на Теофила.

- Скажи мне, красавица, - посмотрел на майоршу козлоногий. – Когда изувер очередной, преступник, отступник от закону вашего общепринятого, деяние свершает лютое да непростительное, не бежите вы от него, забыть да вычеркнуть из жизни своей стремясь, а, напротив, сами его ищете, в розыск упорный пускаетесь, дабы наказание отступнику вынести да в жизнь воплотить? Так ведь оно происходит? Так ведь заведено?

- Так, - кивнула Женя. – Потому что каждый злодей должен быть наказан, должен быть вынесен приговор по его непосредственному проступку. Такова наша обязанность – злодеев наказывать.

- Обязанность… - проговорил Теофил, вновь переводя взгляд в окно. – Обязанностью этой вы сами себя обязали, сами так порешили… Вот и я ныноче порешил. Одно хотя бы я для себя уразумел железно, - он ещё с минуту задумчиво любовался тёмным вечерним небом, о чём-то старательно размышляя, затем вновь посмотрел на майоршу. – Знаешь, что мне удивляет?

- Что же?

- Ты смотришь на меня не так, как обыкновенно смотрят люди. Без страху да упрёку, - Теофил серьёзно глядел на внимательную Женю да и говорил серьёзно. – Деревенские мужики да бабы в период жизни моей свободной, не подневольной боле плену подвала душного, не так меня чурались, как в деревне моей родной да как городские, это верно, но были среди них точно такие же ненавистники да недоброжелатели, это как уж попадёт. Люд, к природе ближний, со страхом гораздо меньшим глядел на нашего брата, но вот остальной человек… Нас изгоняют, преследуют распятием да пулей серебряной, ненавидят да страшатся, мысля, будто у нас права на существование и нет вовсе. Всю свою жизнь, разумеешь ли, слышу я в свой адрес утверждение, будто бы я, рогатый да копытный, жить права не имею, жить да распоряжаться своим житием, не имею права – и всё тут, будто бы рога мои да копыта это метка низшего создания, порочная, позорная метка. Я не ведаю, отчего оно так, может, и знать даже не хочу, поскольку это человеческий персональный вывод, невесть откуда взявшийся – быть может, взявшийся от страху лютого да от непонимания слепого. Каждое существо свой собственный крест на горбине тащит, и уж коли живёт оно на свете, так, знать, право на это у него имеется точно; я ни на что не сетую – у народа человечьего да у моего народа пути разные, в разных направлениях наши дороги расходятся, только вот заботит меня порою двойственность природы моей, ибо и бес я и человек отроду, одновременно да одномоментно. Какою же дорогой мне идти тогда, какую выбрать следует? Да не вопрошаю я, красавица, в целом, уразумел я давно, что дорога моя – это персональный, индивидуальный путь, и нету резона мне определять, кто же я по итогу, человек или же бес, коли я это я, просто я, да и весь сказ. Вопрос мой в другом кроется – отчего же ты, человек по роду своему, не боишься на мои рога глядеть? Отчего не попрекаешь меня ими, подобно прочим людям?

Задумалась Женя на минуту, выслушав тираду эту внимательно, а после ответила:

- Да я…и сама не знаю. Ну, рога у тебя, ну, копыта – так и что с того? Кому-то зло они, что ли, своим видом причиняют? Зло обычно душами совершается, сердцами причиняется чёрными, но уж точно не рогами да копытами, они тут вообще роли никакой не играют – и у рогатого, и у не рогатого сердце может быть как чистым и светлым, так и чёрным, злым. Ну, вот так я думаю.

   Теофил покачал головой да расплылся в довольной улыбке, и углядела в улыбке этой наблюдательная Женя благодарность какую-то тайную.

- Да за такие слова, красавица, тебя прям тут же расцеловать надобно, мыслю я, - козлоногий коварно усмехнулся.

   И улыбнулась вдруг Женя слегка, поправила прядку своих длинных да тёмных волос.

- Знаешь, если бы не Дениска, я бы до сих пор думала, что ты мне всего лишь мерещишься.

- Хотела бы, чтобы я оказался лишь мороком?

- Я думаю… Нет. Хорошо, что ты реален. Ты будто бы даже реальнее, чем люди, которых я вижу каждый день на улице, на работе, в разъездах. Все они – безликие, серые, будто искусственные.  Как же мне это надоело. Везде лишь один серый цвет. И тут вдруг – ты. Рыжий-рыжий, яркий, внезапный.

- Так мало ли рыжих на этом свете? Не один же я таков!

- Да знаешь, ощущение такое странное и стойкое, будто и правда – один.

Нагнулась Женя, раскрыла дверцы шкафчика под широким подоконником, обернулась на гостя:

- У меня тут мартини есть, не открытое даже, видимо, к празднику какому-то покупала, да забыла... Не желаешь?

   И передёрнуло Теофила странно, нахмурился он, роковое заслышав слово.

- Не, благодарствую, - ответил он ровно. - ...Не люблю мартини.

- Жаль. Так и не открою его никогда.

- Ну и пусть себе лежит.

- Пусть. Тогда сделаю нам чаю.

- Дело хорошее.

Подошла женщина к шкафчикам над плитой, раскрыла дверцы, достала оттуда коробочку расцветки яркой да пёстрой.

- Погляди, будешь такой?

Перевёл Теофил взгляд на коробочку эту да и обомлел тотчас. На упаковке изображены были оранжевые апельсиновые дольки. Как завороженный, поднялся козлоногий с диванчика, подошел к женщине да взял у нее из рук коробочку с чаем.

- Быть того не может... - пробормотал он, прожигая пораженным взглядом изображение апельсиновых долек.

- Что такое? - осведомилась Женя.

Теофил перевел на нее растерянный взгляд.

- Завари! - несколько грубо пихнул он ей в руки упаковку.

- Это я и собираюсь сделать.

Поставила женщина на стол две кружки, затем открыла упаковку, достала оттуда два чайных пакетика с ярлычками. Теофил встал позади и, перегнувшись через ее плечо, удивленно глядел, как пакетики опускаются внутрь кружек. Затем посторонился мужчина, пропуская Женю к чайнику. Он сел за стол, нетерпеливо побарабанил по скатерти пальцами. Майорша поднесла чайник да залила чайные пакетики кипятком. И подался Теофил вперёд, вдохнул взвившийся в воздух вместе с паром аромат, закрыл глаза. Нет, запах был не тот. Не тот. Но как же похож! Слегка химический, искусственный, но явственно апельсиновый запах. Он не шел ни в какое сравнение с насыщенным богатым ароматом настоящих апельсинов, но он несомненно был похож, до боли похож, до слез...

- Всё в порядке? - спросила Женя, встав напротив Теофила. Козлоногий открыл глаза, посмотрел на серьезную женщину, затем встал, закрыл дверь кухни, а после внезапно подался к майорше, подхватил ее под бедра да и прижал к стене разом, собою накрыл своевольно.

- Что... Что ты... - испуганно да смущенно прошептала женщина, вцепившись пальцами в его плечи, а Теофил припал к ее шее, жарко впился в нежную, чуть подрагивающую кожу поцелуем грубым, глубоко вдохнул аромат женского тела.

- Там же...Дениска... - еле слышно ахнула Женя, закрывая глаза. А Теофил закончил поцелуй, посмотрел на смущенную женщину, затем мягко запустил пальцы в ее темные волосы, прижался лбом к ее лбу, закрыл глаза да горько, будто бы сожалея али извиняясь,
проговорил:

- Не тот...

- Что?... - прошептала Женя, не открывая глаз.

- Запах твоей кожи... Не тот... - тихо да слегка хрипло ответил мужчина. - У нее кожа пахла древесною листвою, ароматами луговых цветов... Твоя же пахнет городской пылью да автомобильным салоном...

- Это...Это плохо?...

- Нет... Это просто не то...

Опустила Женя голову да поджала губы печально. Отпустил её Теофил, позволив встать на ноги, но не отошел, стоял к ней почти вплотную. Майорша слегка дрожащими руками оправила форму, посмотрела на мужчину, затем несмело положила руки ему на плечи и, привстав на носки туфлей, поцеловала его в губы. Обнял Теофил женщину, ощутил руками под полицейской формой ее стройную талию, затем ее по-женски узенькие хрупкие плечи, округлые бедра, обтянутые серой юбкой. Но всё это было не то, точно так же, как и многочисленные осиные талии клубных давалок, как покатые бедра их да упругие груди, всё это было красиво, прелестно, волнующе - но не то. Знал Теофил, что обнимает он нынче надежную, серьезную женщину, не малолетнюю клубную дурочку, не ресторанную смешливую распутницу, а действительно состоявшуюся индивидуальную женскую личность. Нежность да уважение испытывал он к ней и не хотел никоим образом ломать ей жизнь. Поэтому отстранился он мягко, аккуратно сжав тонкие да нежные запястья, с печальной улыбкой посмотрел на не менее печальную женщину да и проговорил:

- Ты сокровище. Правда. Но не мое.

Женя кивнула, горько улыбнулась.

- Жаль... Дениска так хотел видеть тебя отцом... Да и мне ты очень понравился, - и она усмехнулась, покачав головой. - Господи, что говорю... Дура я, извини.

- Это ты меня извини, - и Теофил обнял женщину вновь, в последний раз, уткнулся носом в ее темные волосы да погладил по плавной изящной спине нежно. - Это я дурак. Расстроил такую красавицу.

   Женя улыбнулась.

- Всё в порядке. Нас ждёт чай. Давай сядем за стол.

- Давай.

...Время близилось к полночи. Теофил, отпив из кружки чай(чай этот был совсем другим на вкус, не настолько вкусный, не настолько яркий, нежели чай в тканевом мешочке, хранящийся у козлоногого), поглядел на настенные часы.

- Дядь Теофил, я математику сделал, посмотрите! - прибежал на кухню улыбающийся Денис. В руке он держал тетрадь, исписанную синей ручкой.

- Да не разумею я в науках-то этих ничего, - усмехнулся Теофил весело, взглянув на радостного мальчика.

- Я позже проверю, что ты там нарешал, - улыбнулась Женя сыну.

- Я уже в четвертом классе! - похвастался перед козлоногим мальчишка.

- Взрослый уж совсем, да, шкет? - Теофил с ухмылкой подхватил смеющегося мальчика да усадил себе на колени. - А учишься-то хорошо?

- Ну, я стараюсь...

- С тройки на пятерку, - покачала головой Женя да отпила чай из кружки. - По настроению, видимо.

- Ну ничего. Что нам эти оценки? Умный - не значит, отличник. Я вон вообще в школе не учился.

- Правда? - восторженно выдохнул Денис, глядя на Теофила.

- Да хоть бороду секи. Я родом оттуда, где и школ-то не было. Ну да ты не смотри на меня так, зенками-то своими не блести! Тебя мамка твоя любит шибко, заботится, в школу водит, домашнее задание проверяет. Цени это. Может, у нас-то и были какие-то частные учителя, да не видал я их, меня из дома не выпускали.

- Тебя мама не любила разве? - удивился Денис.

- Не любила, вестимо.

- А что же отец? - со сдержанным сочувствием осведомилась Женя, помешивая чай ложечкой.

- А батьку я и вовсе никогда не знал. Он бросил нас, когда я даже не родился еще.
 
Женщина покачала головой.

- И ты так легко об этом говоришь...

- Так сколько уж годов минуло! Вся обида повыветрилась давно, вытесненная...разнообразными иными чувствами. Однако же пора мне, - Теофил вновь глянул на часы.

- О, нет! - с отчаянием в голосе воскликнул Денис да повис у него на шее.

- Надо, малец, надо идти мне, боюсь опоздать на вечеринку к другу моему сердешному! - Теофил, ухмыляясь, встал да поставил мальчишку на пол.

- А мы не можем пойти с вами? Мам! Мы не можем?

- Денис, нас не приглашали, - строго посмотрела на сына Женя.

- Звиняй, отрок, вам действительно лучше туда не соваться, -  Теофил потрепал мальчика по голове. - Небезопасно, - он посмотрел на женщину. - Не подкинешь, принцесса? Пешим боюсь не уложиться в оставшиеся минуты.

- Ну давай.

...Автомобиль остановился невдалеке от площади, на которой высилось демоническое черное здание. Ко входу его со всех концов сего града стекалась уже всевозможная нечистая сила, крылатая, рогатая, хвостатая, клокочущая да шипящая, нечисть неслась по земле да летела по воздуху, спешила успеть на испокон веков проводимый Сатаною праздник. 

Ферума, возвышающегося над городом, Женя не видела. Зато видела несущуюся мимо автомобиля нечистую силу.

- Боже ты мой... - проговорила она тихо да сильнее сжала изящными пальчиками руль. - Это...что же такое-то?

- Не видала никогда столько наших за раз? - осведомился Теофил мирно с сиденья заднего.

- Да я... Я вообще никогда даже пары таких существ не видела... - женщина удивленно глядела на бегущую нечисть. - Что за чертовщина...

- Да ты не шибко-то и удивлена, вроде как, - улыбнулся Теофил.

- На самом деле... На самом деле я просто привыкла скрывать то, что чувствую, - майорша поглядела на козлоногого в зеркальце. - Профессиональная привычка. Не поверишь, но мне сейчас очень страшно. Тебе точно нужно выйти из машины именно здесь?

- Да. Ты не видишь, но я тебе расскажу, - Теофил подался вперед, облокотился о спинку водительского кресла да указал вправо. - Сейчас там, где здание банковское порушено было, вон, прям посередь, стоит демон по имени Ферум. Как башня видом своим он, здание, то бишь, и туда-то стремится вся нечисть нынче, в здание это торопится, ибо там начинается в полночь вечеринка, мною упомянутая. Именно туда я иду.

- Ох... - только и ответила Женя. - Как же это всё...странно... Но знаешь...По мне так лучше всех этих страшных существ лицезреть...Чем черноту души человеческой. Ты со мной согласен?

   Теофил усмехнулся.

- А то.

Глядела женщина на него в зеркальце ровно, разглядывала крепкие рога во лбу его, пронзительно-рыжую шевелюру на голове, коварную ухмылку губ тонких, бороду завивающуюся да козлиную. Затем взгляд ее остановился на его глазах. С минуту Женя вглядывалась в тяжелый, горящий взгляд Теофила, потом вздохнула, печально да тяжко, и спросила:

- Мы еще увидимся?

- Кто знает, - ответил Теофил. - Никогда не предугадаешь, что тебя ждет даже через минуту, даже через мгновение... Ежели только ты не дед Евтун, - добавил он, хмыкнув, а затем подался вперёд да быстро чмокнул женщину в щеку. - Бывай, принцесса. Пошел я, - и со словами этими вылез он из машины прочь, захлопнул дверцу и, махнув майорше на прощанье с улыбкою мирной, засунул руки в карманы шорт да и направился к Феруму чёрному, огибаемый со всех сторон верещащей стремительной нечистью.

Женя прижала ладонь к поцелованной щеке, смущенно поджала губы да опустила взгляд.
 
- Пока... - прошептала она тихо.

...Вечеринка была в самом разгаре. Нечисть скакала да клубилась под тяжелую ритмичную музыку, во всю светили да мигали прожектора, отчего казалось, будто помещение дрожит да ходуном ходит под дикими плясками силы нечистой. Теофил пробирался сквозь толпу эту, безумную в танце, достичь желая лестницы темной да каменной, уходящей на этажи верхние, да поторопить Сатану с Марией присоединиться к празднеству общему. Затем, когда желанное было совершено, оставил Теофил друзей в танцующей толпе, а сам к бару одиноким направился. Сел он за стойку на стул высокий с круглым да мягким сиденьем, и демонический бармен тут же подал ему кружку желтоватого пенного пива.

- Ты про пиджак-то свой не забыл? - хмыкнул он, кладя на стойку перед козлоногим потрепанный коричневый пиджак в клетку.

Теофил, отпивая пива из кружки, удивленно поднял брови, взглянув на внезапно вернувшуюся пропажу.

- Это ж где я его обронил?

- Дак в кабаке, где я обычно работаю.

- Ну спасибо, родной, за этакую заботу обо мне! - Теофил прибрал пиджак, закинул его на плечо. - Люба мне моя одёжа, чего греха таить. Первое приобретение по знакомству с городским образом жизни, разумеешь ли.

- А почто смурной да не шибко гулящий нынче? - поинтересовался бармен, протирая тряпочкой прозрачный стакан.

- Да... - Теофил сморщился да махнул рукой. - Не гуляется покамест.

- В такую-то ночь?

- А чего ночь? В жизни моей горемычной еще тысячи таких ночей будут... - и тут Теофил усмехнулся невесело да как-то странно. - Наверное.

- Никак, помирать собрался? Отчего ж "наверное"?

- Да так, - козлоногий отхлебнул из кружки, роняя шипящую пену на деревянную барную стойку. - Грех не покуражиться, верно, да не куражится мне сейчас. Нет настроения.

- О, о, королева бала нынешнего идет! - усмехнулся бармен, кивнув Теофилу вправо. - Хороша, чертовка! У господина вкус отменный!

   Теофил хмыкнул. Крутя в руках стеклянную кружку, он, задумавшись о чем-то своем, едва слышно напевал некую печальную мелодию себе под нос.

- Что пожелаете, Ваше Высочество? - донеслось до Теофила.

- "Ваше Высочество"? Вы меня с кем-то путаете. Мне просто воды.

- Всё, что пожелаете!

- Тео! - шепнул женский голос. Очнулся Теофил от раздумий да с улыбкой повернулся к Марии, вопросительно приподняв брови.

- Что такое, принцесса? - осведомился он.

- Что тут вообще происходит-то? - Мария глядела на козлоногого заинтересованным да серьёзным взглядом. Пододвинулся Теофил к ней поближе, сжимая в руке кружку да облокотившись о барную стойку.

- Что это за танцы? - спросила девушка. - Я имею в виду... С чего вдруг Рогатый решил это всё устроить?

Усмехнулся Теофил коварно, отпил из кружки. "Не догадалась еще, вестимо" - подумал он. - "Маленькая, наивная девчонка... Ну да Сатана всегда любил таких. Кажутся они ему непосредственными, забавными, интересными...Легкими. Да, точно, легкими. Будто...мотыльки, так беспечно подставляющие свои нежные крылышки под безжалостный жгучий огонь адского пекла".

- А ты сама-то как думаешь? - ухмыльнулся козлоногий.

- Да я... - девушка замялась. - А что я думаю? Думаю я много чего, только вот правильные ли это мысли?

- Ну смотри, - козлоногий отер рот рукой, икнул да, повернувшись, указал на толпу, решив помочь девчонке разобраться с непонятными мыслями.  - Тут собралась самая отъявленная нечисть - это городские, то бишь из этого града.  Снаружи - что ты думаешь? - такие же пляски точно, там уж эти со всего света слетелись.  Такая ночь, ведаешь ли, выпадает нечасто... И устраивает эти гуляния Сат...ну, Рогатый, редко, однако же периодически, - Теофил чуть было не проговорился о настоящем имени друга, да вовремя себя поправил. - А тут такой повод, чего бы и не устроить, - он ухмыльнулся да окинул Марию коварным взглядом.

"Дева Мария, а, дева Мария? Косячок не желаете-с?"

- Какой еще повод? - нахмурилась девушка.

Но отвечать Теофилу не пришлось - к Марии подскочил радостный Блуд. Козлоногий отодвинулся, отвернулся да отпил пива из кружки.

- Тео! Тео! - зазвучали женские голоса неподалеку. Теофил обернулся. На кожаном диване у стены расположились пять полуголых ведьм, они улыбались, извивались да махали козлоногому руками томно, подзывая к себе. С ухмылкой кивнув им, Теофил допил пиво, слез со стула да подошел к дивану, придерживая рукою пиджак на плече.

- Ну чего, девчонки? - подмигнул он улыбающимся ведьмам. - Скучаем?

- Иди к нам, Тео! - похотливо взмолились девушки, протягивая к мужчине руки. - Выпей с нами, приласкай нас!

Без лишних слов уселся Теофил на диван меж девицами, откинулся на спинку да приобнял прильнувших к нему ведьм, раскинув руки.

- Где ж все кавалеры ваши? - осведомился, улыбаясь, козлоногий. - Такая красота да без ласки изнывает!

- Кавалеры танцуют с другими, с другими! - томно простонали ведьмы. - Приласкай нас, утешь!

Какое-то время провел Теофил в компании ведьм распутных, рассказывал анекдоты похабные - девицы при этом хихикали, делая вид, что смущаются - смеялся, гладил упругие женские бедра да любовался плавными изгибами оголенных талий, пока ведьмы подливали ему вина в бокал. Взглянув невольно на танцующую толпу, увидел вдруг Теофил, что Сатана, взяв Марию на руки, бережно да нежно несет ее к лестнице каменной, что до этажей верхних ведёт ступени свои. Смотрел так мужчина им вслед, да и сошла с лица его улыбка весёлая постепенно. Наблюдал он за тем, как осторожно да аккуратно держит Дьявол Марию, как глядит он на неё, и во взгляде его – лишь нежность, доверие да любовь трепетная, как смотрит беззащитная доверчивая Мария в ответ, без страха, без отвращения, а с точно той же самой нежной любовью. Любовь, любовь… Погрустневший Теофил, окружённый извивающимися полуголыми распутницами, глядел на любовь эту сквозь беснующуюся в ритмичном танце толпу нечистой силы, и дикой, нездешней да неуместной казалась ему эта любовь, явившая себя в эпицентре разврата да безумного эгоистичного веселья – впрочем, не только в данной обстановке любовь казалась ему таковою, а и в обстановке людской повседневности, городской безумной суеты, равнодушных человеческих лиц.

- Любовь… - произнёс Теофил задумчиво тихим шёпотом, глядя, как Сатана с Марией на руках окончательно исчезает из виду. Ведьмы стонали нечто неразборчивое, лаская руками волосы да шею козлоногого, целовали его горячими кроваво-красными губами да улыбались, улыбались, улыбались – лишь сам он, Теофил, более не улыбался. Ему внезапно стало очень мерзко. Ему стало очень мерзко, тошно да одиноко. Он не осмеливался взглянуть в глаза окружившим его похотливым девицам – не хотел он более этого делать, так как знал, что в глазах этих, размалёванных чёрною тушью, он не увидит никакой нежности, никакой заботы, никакой любви, почти ничего искреннего он там не увидит – искренним в глазах этих будет лишь блеск циничной похотливой жажды. Теофил задумчиво постучал копытом по полу, затем отстранил от себя смеющихся распутных девиц да тяжко поднялся с дивана. За спинкою дивана прошёлся кокетливый Блуд, взглянул на козлоногого лукаво, облокотился о диванную спинку.

- Ну куда же ты? Куда? - разочарованно завыли ведьмы.

- Вынужден откланяться, дамы, - и Теофил, придерживая пиджак на плече да не оборачиваясь, махнул им рукой.

...Покинув веселый шумный шабаш да выйдя из демонического здания, захмелевший Теофил нетвердой походкой побрел прочь. Спиною он чувствовал, как буравит его своим недвижимым пристальным взглядом безмолвный демон Ферум.

- Чего пялишься на меня, страстей не ведающий? - обернулся к нему Теофил. - Не куражится мне сейчас, хоть ты тресни! Оно вон, какие... Жаркие, извивающиеся, гладкие...С-стервы... Да чтоб провалились они, черт их дери... - он споткнулся о дорожный камень, грубо выругался. - Пошло бы оно...в чисто поле... Такая ночь!.. Такое небо!.. А повсюду...извивается...

...Женя, накинув на себя аккуратный синий халатик, вышла из спальни босиком, прошла на кухню, зажгла свет. Дениска давно уже спал в своей комнате, а вот женщине не спалось. Она взяла кружку, налила в нее воды из чайника, прислонилась к столу да отпила затем. Мысли разнообразные да тяжкие мучили её нынче - о взорванном банковском здании, о нечисти...и о Теофиле. Перед глазами женщины до сих пор стояло маленькое подвешенное под крышей автомобиля зеркальце, а в нем - горящий, тяжелый взгляд. Никак не получалось у Жени взгляд этот жгучий из головы своей выкинуть, он сидел там, укоренился прочно вместе с задорной улыбкой да рыжей лохматой шевелюрой, бередил усталое сердце майорши, нахальный, самоуверенный, твёрдый.

   И внезапно в дверь постучали. Женя вздрогнула коротко, повернула голову да посмотрела в коридор. Незваный гость именно постучал, хотя возле двери находился отчетливо видный дверной звонок. И внезапная догадка вдруг охватила женщину. Она, поставив чашку на стол, поспешила в коридор, остановилась в прихожей, замерла в нерешительности на какой-то миг, а затем крутанула ручку да распахнула дверь.

- Теофил... - прошептала Женя, и в шёпоте её одномоментно зазвучали тоска да надежда.

Теофил стоял подле проёма дверного, о стену рукою опершись, другой же пиджак на плече придерживая. Он поднял на женщину мутный взгляд, улыбнулся ей дружелюбно, кивнул приветственно.

- Боже, ты что, пил? - спросила Женя, отступая назад да пропуская его в прихожую.

- Чуть-чуть, - ответил козлоногий, закрывая за собой дверь. - Самую малость. Не боись, принцесса.

- Да я и не боюсь... - майорша со странной тоскою глядела на печально ухмыляющегося мужчину. - Вечеринка закончилась?

- Я просто ушел, - и Теофил, приблизившись к ней вплотную, провел рукою по нежной женской щеке, осторожно, будто касался тоненького крылышка мотылька, но в то же время уверенно. Закрыла Женя глаза под касанием этим, и меж бровей ее тонких проступила напряженная вертикальная морщинка.

- Не терзай меня, прошу, - прошептала она горько. - Мне больно чувствовать твои касания, зная, что между нами непреодолимые километры.

- Любые километры можно преодолеть, - и Теофил, сбросив с плеча на пол пиджак, вдруг подхватил Женю на руки, прижал к себе да по-хозяйски понес в спальню.

- Ты что же это... - прошептала женщина, закрывая лицо ладонями.

- Ну, товарищ майор! Смущаетесь, чесслово, как девчонка! - по-доброму усмехнулся Теофил.

Он зашел в спальню, мягко положил женщину на уже разложенную постель, закрыл дверь комнаты, залез на кровать и, стоя на коленях перед смущенной Женей, мягко развел ее ножки пред собою, подался вперед, навалился сверху, впился горячим поцелуем в подрагивающую от возбуждения женскую шею, гладя нежные округлые бедра да задирая халатик шёлковый.

- Тео... - прошептала, сгорая от смущения, майорша, закрывая глаза да обвивая руками шею мужчины. - Дениска...может проснуться...

- Он взрослый мальчик и не станет просыпаться, чтобы нам не мешать, - усмехнулся Теофил, расстегивая халатик майорши да обнажая стройную фигуру ее, облаченную в черное кружевное белье. Женя подалась к козлоногому, тонкими пальчиками начала расстегивать пуговицы его рубашки. Теофил, упершись руками в кровать, с ухмылкой наблюдал за смущенной, но серьезной женщиной, слабую дрожь уловил он в руках ее, и милою ему показалась дрожь эта мелкая, привлекательной шибко. Он дождался, когда последняя пуговица будет расстёгнута, затем сбросил с себя рубашку - а Женя уже разбиралась с молнией на его шортах.

- Экая ты деловая, товарищ майор, - усмехнулся Теофил. - С преступниками так же скора на расправу? - он навалился на женщину, целуя ее шею, плечи, снял с нее кружевной бюстгальтер, а затем и трусики, принялся жадно целовать обнаженную женскую грудь, грубыми руками своими лаская податливое тело майорши.

- Скажешь, тоже... - прошептала Женя, тихо постанывая от его ласк. - Боже... - она закрыла рот рукою. Грудь ее тяжело вздымалась да подрагивала под жаркими поцелуями. - Но к чему...Ты же сказал, что я не твое сокровище...Почему ты передумал?...

Теофил прекратил ласкать женщину, поднял взгляд, уперся руками в кровать, по обеим сторонам от Жени, да усмехнулся:

- Никак ты поболтать захотела посередь дела?

Майорша нахмурилась.

- Я хочу, чтобы ты мне ответил. Сначала ты меня отвергаешь, но затем приходишь опять и делаешь всё так, будто спешишь куда-то. В чем дело?

   Вздохнул Теофил с досадою, да помрачнел затем малость, поджал губы рассеянно.

- Разумеешь, принцесса... - посмотрел он на женщину тяжелым печальным взглядом. - Следующим днем меня уже может и не быть на этом свете.

- В...В смысле? - растерялась Женя.

Теофил ухмыльнулся да мотнул головой.

- Не спрашивай.

- Ну как это не спрашивай...

- Отпечатки прошлого всегда будут заметны на нашем настоящем, - Теофил с мрачной ухмылкой смотрел на печальную  майоршу. - Иные из отпечатков этих - всего лишь давно затянувшиеся шрамы. А какие-то - незаживающие страшные раны. Днем меня может уже не быть на этом свете. Но я не оставлю попытку ослабить адскую боль моей незаживающей раны, поэтому утром я с тобой распрощаюсь. На вечеринке я подумал, что могу тебя больше никогда не увидеть. И не знаю, почему, но мне стало тоскливо...и совестно перед тобою.

- Совестно?.. - выдохнула Женя.

- Да. И я помыслил, что обязан прийти, обязан подарить тебе хоть немного счастья. Не ведаю, почему. Просто так. Не куражу ради, не из злорадства али насмешки. А искренно, по-человечески. Подарить ласку, получить ее в ответ. Для душевного покою порой необходимо совсем немного.

- Теофил... - горько прошептала Женя, обвивая его руками да потянув к себе. Теофил обнял женщину, зарылся носом в ее темные растрепанные волосы, закрыл глаза.

- Запах...У каждой женщины он свой, индивидуальный... - проговорил он тяжким полушёпотом. Майорша нежно прижалась к нему да ласково поцеловала его напряженную шею. - И твой запах...Он тоже чудесный. Он заслуживает того, чтобы ради него жили да умирали. Я всерьез хочу, чтобы ты нашла в этом мире достойного мужчину, такого, для которого ты станешь всем на свете. Ты сокровище. Это правда.

- У мужчин... У каждого тоже запах разный... - прошептала Женя, нежно обнимая грубые плечи Теофила. - Я хочу дышать теперь только тобою... Ты пахнешь...Я, наверное, сошла с ума, но ты пахнешь свободой... Великой силой, неудержимым огнем... Я до этого момента не знала, как пахнет свобода... Теперь я знаю...

   Теофил слегка отстранился от женщины, ласково провел рукою по ее растрепанным волосам.

- Вон оно как всё оборачивается... - печально улыбнулся он. - Не могу я связать с тобой свою жизнь, принцесса. Моя жизнь связана с другою женщиной, с навсегда угасшим огоньком ее карих глаз.

- Но... Как ты можешь тогда...спать со мною... Как?... - Женя прикоснулась к его руке, гладящей ее волосы, сжала, прижала к обнаженной груди своей. Ощутил козлоногий тотчас тяжкое да гулкое биение растревоженного женского сердца. - Как ты можешь так поступать, если ты ее по-настоящему любишь?.. Разве это не предательство...памяти о ней?..

   Теофил сел, глухо стукнув копытами по ковру на полу, с невыносимой болью во взгляде посмотрел в печальные женские глаза да ухмыльнулся невесело.

- Она мне сказала однажды, - произнес он. - А я тогда не придал этому значения. Она сказала мне, что ежели погибнет она...ежели волею судьбы покинет меня, оставит одного на этом свете... "Ежели случится такое", сказала она, "обещай мне, поклянись, что будешь счастлив. Обещай за нас обоих любоваться солнцем, облаками, закатом, обещай за нас обоих наслаждаться теплым дуновением ветра и каждым новым днем, каждой новой ночью. Пусть другие женщины ласкают тебя так, как ласкаю тебя я. Пусть они дарят тебе нежность и любовь, коли не станет меня, коли я тебе любовь да нежность дарить боле не смогу. Я хочу, чтобы ты был счастлив".

   Женя слушала, затаив дыхание, да печальным взглядом смотрела на ухмыляющегося мужчину. И от этой мрачной, тяжкой ухмылки, скрывающей за собою великую боль да муку, сердце ее болезненно билось в грудной клетке, сжималось да дрожало часто.

- Я тогда сказал: "Да что же ты такое говоришь! Не покинешь ты меня! Одну тебя я люблю и в одной тебе лишь нуждаюсь!", схватил ее да и закружил, а она засмеялась и забавно заболтала своими стройными ножками... - Теофил горько усмехнулся. - Засмеялась, но сказала: "То и говорю. Обещай мне быть счастливым. Обещай и будь." И я пообещал.

- Тео... - прошептала Женя печально, подалась к нему, обняла за плечи. - Боже... Я не знала...

- Вестимо, не знала, - хмыкнул козлоногий. - Вот и выполняю я обещанное. Стараюсь быть счастливым. Но без нее... Какое без нее мне счастье? А они, разумеешь, извиваются...

   Майорша непонимающе нахмурилась да взглянула на Теофила растерянно.

- Будто змеи али черви... Могут ли такие счастьем да любовью одарить? Отнюдь... Вьются, змеи али черви, грязь с пола извиванием подымают да ею и одаривают... Но ты, - Теофил посмотрел на Женю да улыбнулся. - Ты из тех женщин, ради которых покоряют города да  звёзды с небес срывают. Ведаешь ли... - он опустил взгляд. - Я действительно мечтаю о семье. О таком сыне, как твой Дениска. Об уютном, домашнем семейном счастье. Это то, что действительно имеет ценность в жизни наземной да иной – люди, которых ты можешь назвать своей семьёй. Али не люди, тут уж как повернётся. Вы прекрасны, товарищ майор, - он усмехнулся. - Но не могу я связать с тобой свою жизнь. Хочу, но не могу. Вот тут что-то не позволяет, - он прижал руку к груди. - А говорили, души у меня нет... Врали, как пить дать, врали. Не может пустота так болеть.

   Женя шмыгнула носом. Теофил посмотрел на ее да поднял брови:

- Слезы льешь, что ли? Ох ты, прелесть-то моя, ну-ка, прекращай! - он ласково прижал женщину к себе, отер едва различимые в темноте комнаты слезинки, бегущие по нежным женским щекам. - Неча лить их, ни по мне, ни по чему-либо иному!

- Ты уйдешь... - горько прошептала майорша. - Уйдешь...и не вернешься?

- Кто знает. Коли живым останусь - так забегу отметиться, чего уж там.

- А дальше? Дальше что же?..

- А дальше... Видно после будет, что же дальше.

...До рассвета провели они время в страстных да жарких объятиях друг друга. А когда, наконец, забрезжил рассвет, когда за окном посветлело, оделся Теофил, сел да закурил. К потолку неспешно полетели дымовые невесомые колечки.

- Скажи... - проговорила Женя, набросив на себя халатик да садясь рядом с мужчиной. - Ты был счастлив этой ночью? Хоть на немного?

   Теофил задумчиво посмотрел на майоршу. Женщина вновь выглядела печальной.

- Был, - улыбнулся он. - Не боись, принцесса. Мне было очень хорошо с тобой.

- Мы правда не сможем...быть вместе?

- От же настырная! - по-доброму усмехнулся козлоногий да погрозил женщине пальцем. Затем опустил взгляд, затянулся, выпустил изо рта дымовое колечко. - Я не знаю. Честно, не знаю. Мне просто больно. Ты по нраву мне шибко, ты чудесная, потрясающая женщина. Напрасно я залез тогда в твою телегу. Ну, в автомобиль, то бишь. Напрасно...Потому что кабы не залез - не познакомился бы с тобой. А знакомство с тобой...причиняет мне огромную боль.

- Почему?.. - прошептала грустная Женя.

- Ну как "почему"? Как "почему"? Мне... - Теофил вздохнул. - Мне совестно. Перед тобою, перед...нею. Я запутался, хоть бороду секи, запутался да ничего не разумею. Ох уж эта любовь... Какая коварная, подлая, но прекрасная выдумка небесной гниды!

  Женя слабо усмехнулась.

- Вот тебе и "любящий Бога", - произнесла она.

- Ась? - повернулся к ней Теофил.

- Твое имя, - улыбнулась майорша. - Переводится как "любящий Бога". Ну или "друг Бога", "любимец Бога", разные встречаются варианты, не знаю, какой из них самый точный.

   Мужчина удивленно поднял брови, затем с досадой покачал головой:

- Тьфу ты! Поглумился папашка, вестимо.  Ну да что имя, я, вон, фамилью свою уразуметь всё не могу.

- А какая у тебя фамилия?

- Хакасский я.

- Хм...

- Ну, полно, не хочу об этом.

На несколько минут в комнате воцарилась печальная, тягостная тишина.

- Знаешь... Один мой друг мне сказал однажды, - задумчиво проговорил вдруг Теофил. - Что Бога не на небесах, не вовне, а в себе самом искать надобно. Я тогда возмутился, рассердился, ведь как же это, захочет ли разве Бог быть во мне, в таком рогатом да копытном? А теперь я думаю... Говорят... Глупо, конечно, но слышал я, что говорят, мол, Бог есть любовь. Не разумел я сначала, а сейчас задумался... Выходит, в таком разе, что во мне слишком много Бога. И сидит он в моём сердце постоянно, не вылазит, гнида, прочно засел, бередит уставшее сердце моё, самого Дьявола безжалостнее. Истинно ли...Бог есть любовь, и всё тут. А почему, отчего?

- Наверное, потому, что любовь это великое, высокое чувство, - проговорила Женя, глядя на задумчивого мужчину. - И никак не вяжется с низкой, греховной природой человека. Великое чувство, на которое способна великая душа. Я не верующая, но тут я согласна с этии словами. Потому что... Любовь - это величие души, Бог велик, Бог в душе человека дарует величие душе, и душа, способная на настоящую любовь – это душа с частичкой Бога в себе.  Это сложно, я...не берусь утверждать что-либо и в чём-либо тебя убеждать.

- Так вот отчего кажется мне эта пресловутая любовь такою дикой да неуместной посреди повседневной равнодушной человечьей суеты. Умная ты, однако, - Теофил улыбнулся. - И красивая, и умная, что за диво!

Женя смущённо улыбнулась и опустила взгляд.

- Светлеет... - Теофил обернулся к окну, задумчиво рассматривая серое облачное небо.

- Ты сейчас уйдешь? - печально спросила Женя.

- Да.

- Обещай... Обещай, что я всё-таки тебя еще увижу. Пожалуйста. Обещай вернуться живым.
 
- Обещать... А коли не выживу, так, выходит, обещание не сдержу, мерзавцем окажусь, - козлоногий усмехнулся.

- Ты всё время говоришь про такие грустные, страшные вещи с улыбкой на лице, - печально смотрела на него Женя. - Как у тебя хватает сил улыбаться?

- В жизни слишком много боли, - мужчина задумчиво пожал плечами, следя взглядом за летящим к потолку дымовым колечком. - Слишком много слез в ней, страданий, потерь. Поэтому я всегда буду весел.

- Я не понимаю.

- Ну а чего мне, плакаться, будто мальчишка зеленый? Лечь да помереть? Может, я бы и рад лечь да помереть, только вот... Только вот, пожалуй, было бы это слишком малодушно. Мыслю я, что в любом случае надо выжить. Наверное. Не знаю, чего я этим добился - выживанием своим, то бишь. Пустая жизнь, пустые удовольствия. А самого главного, самого осмысленного, больше нет. Ее нет. Вот и спрашивается - а зачем и выживал? Не знаю, не знаю. Ничего я не знаю. Пора мне, - Теофил поднялся с дивана, медленно прошел в прихожую. Женя, запахнув халатик, босиком поспешила за ним. В прихожей козлоногий нагнулся, поднял с пола пиджак свой, отряхнул да надел. Затем повернулся к майорше.

- Как я выгляжу? - ухмыльнулся он.

Женя горько усмехнулась да покачала головой:

- В этом потрёпанном пыльном пиджаке?.. - она вздохнула, смущенно опустила взгляд. - Да потрясающе.

Теофил смотрел на печальную женщину с ласковой улыбкой, не хотел уходить, расстраивать красоту женскую не хотел - да только пора, нужно, и недопустимо медлить, тянуть недопустимо.

- Может... - майорша скрестила руки на груди. - Может, тебе пистолет дать?

- Благодарю, принцесса, да свой у меня имеется.

- Свой? Неужто "незаконное ношение огнестрельного оружия"? - улыбнулась Женя.

- Можешь меня арестовать, - подмигнул ей Теофил с улыбкой.

   Женщина смущенно засмеялась, но потом вдруг поджала губы, опустила голову. По щекам ее покатились горькие-горькие слезы.

- Ну, полно, не стоит, - козлоногий подошел к ней да обнял ее нежно, прижал к себе.

- Я не знаю, куда ты уходишь... - тихо проговорила Женя дрожащим голосом. - Я не знаю, что ты намерен делать... Но пожалуйста...Прошу...Вернись живым...Господи, пожалуйста... Я не тяну на верующую... Я не крещеная даже... Но за тебя я буду молиться Богу...

   Теофил хмыкнул печально, гладя ее по голове.

- Да уж лучше Дьяволу молись, принцесса, - сказал он. - Бог...Он меня вряд ли любит да вряд ли захочет спасать.

- Говорят, Бог, если он и есть, то любит всех, независимо от того, крылья за спиной бьются или рога во лбу растут. Не знаю. Обоим им молиться буду – и Богу, и Дьяволу. Обоим.

- Добро.

Теофил отстранился, взялся за ручку двери.

- Передавай Дениске привет, - сказал он напоследок. - Хороший парень растет. - Он повернул ручку, открыл дверь и вышел. Плачущая Женя осталась в прихожей одна.