Три книги. 13

ТРИНАДЦАТАЯ  КНИГА  РАССКАЗОВ

Содержание
-О чем, дева, плачешь?
-Маринка
-Арсений
-Маргарите Симоньян
-Болонка и Тигр
____________________________


О чем, дева, плачешь?

Как всегда, за пять минут до начала работы, я вошел в вестибюль многоэтажного здания института, где  вот уже почти полгода тружусь по распределению. Элеонора Борисовна, моя начальница, — женщина сама очень пунктуальная, поэтому не терпит опозданий. Так что приходится вставать рано.

Подходя к лифту, я заметил на стене фото в траурной рамке, цветы на подставке. Медленным шагом, боясь узнать  знакомое лицо, подошел к стене.

Безвременно ушла из жизни одна из сотрудниц нашего НИИ, женщина лет сорока.  Она работала в соседнем отделе. Мы иногда встречались по делам, а еще на лестнице и в коридоре. Вот и все. Жаль…

Я поднялся  к себе на четвертый этаж, разделся. Сел за стол. Работы  с утра было немного: принести начальнице на подпись письмо, потом отвести его  в министерство.   

Пришлось немного подождать: мои отношения с Элеонорой Борисовной были вполне дружественными, и мне не хотелось  теребить ее делами с самого утра. Пусть постоит у зеркала, осмотрится, отдышится немного после   довольно  утомительной  утренней прогулки на работу.

Постучав негромко, я отворил дверь ее кабинета:
"Здравствуйте, Элеонора Борисовна!" — сказал я машинально и тут же  продолжил:
"Что случилось? Что с вами?"

Ее миловидное лицо было искажено гримасой невыразимого страдания; глаза опухли и почти не открывались; по щекам текли потоки туши.

"Я потеряла ее! Потеряла!"   — донеслось до меня сквозь рыдания.

Я наклонился и поднял с пола сумочку начальницы. Никогда она раньше так с вещами  не обращалась! Вон и пальто  швырнула на стол, а не повесила аккуратно в шкаф, как делает всегда. Как же ее разобрало…

Помедлив, я сказал:
"Да! Большое  горе!"

"Никогда! Никогда себе  этого не прощу!" — не сказала, а как-то вскрикнула  обычно сдержанная   Элеонора Борисовна. "Я, только я виновата!"

"Эмоции захлестывают. Говорит невесть что! Никогда бы не подумал, что она такая ранимая…
Пусть выговорится: авось, легче станет! Я и не знал, что они дружили!" — подумал я.  А вслух сказал:
"Ну, что вы такое говорите,  Элеонора Борисовна! Причем  здесь вы?!  Беда с каждым может случиться!"

Гордая женщина пыталась взять себя в руки, сдерживая бесполезные слезы, но вдруг плотину мужества снова прорвало  потоком горя и слез: она залилась неудержимым плачем, то срываясь на крик,  то жалобно всхлипывая, как обиженный ребенок.

"Нет-нет! Не могу! Невозможно. С этим. Примириться…"

Мне подумалось, что смерть человека, действительно, единственное, что нельзя исправить. Ну, да хоть поплакать можно!
Мне захотелось  отвлечь ее каким-нибудь вопросом, вернуть в нашу посюстороннюю реальность.               
Я  сказал:
"Кстати, как это произошло?"
Она ответила не сразу:
"Случайно.  В троллейбусе!"

Я сокрушенно покачал головой:
"В троллейбусе? Какой ужас!"
"Да! Глупее не придумаешь… Она разбилась, должно быть!"
"Да не может быть!  Авария?"
"Нет. Я сама. Сама выронила ее  из рук!"
"Простите! Не понял…!" — пробормотал я, сам уже на миг утратив связь с реальностью. — "Что вы сказали?"

Из глаз   Элеоноры Борисовны снова хлынули слезы. Второй приступ, однако, оказался слабее и закончился быстрее первого:

"Вы ничего не поняли. Выходя из дома, я приколола к жакету мою любимую брошь, подарок мужа…  Да вы видели ее тысячу и один раз!..
Представляете, какая нелепость! В троллейбусе мне захотелось взглянуть на мой драгоценный камень, я сняла брошь, но тут водитель резко затормозил, и она выскользнула у меня из рук! В этой проклятой давке мне даже не дали ее поднять, буквально вынесли на остановку вместе с потоком людей! Какое несчастье! Какой неудачный день!"

Она снова всхлипнула, молча подписала мой документ, который я успел положить перед ней на стол, и взмахом руки выпроводила меня из кабинета.

"Если бы так плакали, если бы умели так плакать — по людям!" — подумалось мне, когда я проходил мимо столика с цветами и молчаливой фотографией, смотрящей  поверх гвоздик.

Какие мы все же странные…
Что у нас в головах?               
Кроме наших "драгоценностей", разумеется?!   


Маринка

В то лето я  проходил военные сборы  в одном южном нашем городе. Мои товарищи и я жили в служебной гостинице. Мне повезло. я получил одноместный номер и мог пользоваться той свободой или ее видимостью, которые дает одиночество.

Однажды ко мне в номер заскочила знакомая мне девушка. Маринка.

Из быстрого разговора я понял цель визита. Цель была необычная.
"Мстительно-психологичная".
Девушка  поссорилась с женихом. То ли он ей изменил, то ли ей причудилось, что он собирается это сделать. Так или иначе, она ворвалась ко мне в номер с  твердой решимостью отмстить неразумному хазару: изменить немедленно — ему со мной!

Когда до меня дошло (я человек рассудительный и серьезный, поэтому доходит до меня всегда медленно: жаль, но довольно значительную часть жизни мне приходится тратить на то, чтобы думать!), я вежливо выпроводил ее, сославшись на занятость.

Маринка выпорхнула в коридор, унеся свое смущение, белую блузку и оставив   в воздухе аромат приятных духов.

Видели бы вы, как сконфузилась  она из-за  своей неудачи!  Как же эти молодые и моложавые дамы упрямы и самоуверенны!  Все  у них должно получиться и непременно с первого раза!  Видимо, это именно для них пишут оптимистичные книжки типа: "Китайский  за три  недели"! ?

Поразмышляв немного в этом направлении мыслей, я взял лист почтовой бумаги и быстро накатал  письмо. Потом вынул из тумбочки  конверт (все, что надо для "почтовых романов",  было у меня под рукой, потому что я часто писал письма домой), аккуратно изобразил на конверте известный мне Маринкин адрес.

Почта была недалеко. Письмо я  отправил в тот же день.
Приведу текст письма полностью:
Здравствуй еще раз, Марина. Пишу то, что  не мог сказать при встрече, чтобы  не обидеть.

Жених, значит, изменил? А почему, собственно? По какой такой причине? Об этом ты не подумала?

У мужчин  есть своя жизнь, желания,  привычки, физиология, в конце-то концов! 
Женщине или девушке в твоем случае  надо раскрутить цепочку событий, начиная с себя. Почему ты не сумела стать незаменимой? В чем обманула его ожидания? Где проявила себя не с самой лучшей стороны? Когда обидела его маму неосторожным словом? Каким эгоистичным поступком отдалила его  от себя?

В каком-то смысле все мужчины действительно одинаковы и в данных обстоятельствах ведут себя вполне предсказуемо (разумеется,  если брать средние случаи, исключая бандитов, извращенцев  и прочих антигероев мутного времени)...

Найти себя с другим, — это искусство! Отношения    мужчины и женщины — это поиск, творчество, неповторимость, потому что ничего и никогда нельзя повторить так, как это было!
Все повторяется, изменяясь! Все возвращается на круги своя, но не таким, каким было в прошлом круге!

Подумай об этом, Маринка, а не пытайся копировать слабости и недостатки мужчин. Не делай обезьяних   ходов, как плохие шахматисты!

Мне почему-то кажется, что вы скоро помиритесь!

Будь умницей.
Я очень хорошо к тебе отношусь!
Мне-то ты веришь?
Федор.

_______________
Маринкин папа был командиром полка, в котором я имел честь служить.
Как у железобетонного полковника могла родиться дочка  с характером  белой бабочки?!!  Ума не приложу!..


Арсений

У Арсения живой ум и отличная память. Способный парень.  Языки ему хорошо даются, потому что, кроме памяти,  и слух у него отличный.

А он еще и физкультурник! Килограммов  сто выжимает! Меня бы  четвертинка от этого веса  уложила бы сразу плашмя на обе лопатки.

Как-то вечером вышли мы с ним вместе из института, а кругом — неожиданность: сплошное обледенение. Бывают такие дни в Москве, после которых полгорода в очередях у травмопунктов стоит, помощи дожидается.

Взял я Арсения под руку.   Мышцы у него  — прямо железные!
Только успел об этом подумать, тут-то мы вместе и шлепнулись!
Ну, ничего. Быль молодцу не в укор!

…Есть у моего приятеля и недостатки.  Куда ж от них денешься!
Самый заметный — жадность.
Я тут как-то бесплатно дал ему двадцать уроков испанского. Кто преподавал, тот знает: немалая это работа.  Ну, хоть бы сказал мой бережливый, что дорогу оплатит!  Так нет!

Сделал я для него, что задумал, и сказал, что все: занятий больше не будет!
Арсений мой расстроился, покраснел, побледнел, напряг все внутренние силы и молвил с выражением отчаяния неописуемого на лице:
"Я заплачу. Заплачу! Но очень-очень мало!"

Я не захотел. Хватит, думаю. Хорошего понемногу!

А недавно у Арсения появилась девушка. Они очень трогательно дружат. Все у них хорошо. Одна, разве что, неприятность. В заведении,
где учится  подруга  Арсения,  надо срочно делать дезинфекцию. 
На институт  напали вероломные тараканы. Очень мешают студентам и, особенно, студенткам:  отвлекают от получения знаний, умений, навыков, сертификатов и справок!

А денег на дезинфекцию в академии нет! Хоть с родителей собирай!
Так еще, пожалуй, из-за обнаглевших насекомых,  и красного диплома не купишь!

Говорю я Арсению:
"Да! Ситуация почти безвыходная!!"
"Почему безвыходная!" — удивляется мой товарищ. — "Я заплачу!"

Теперь моя очередь удивляться!
"Как заплачу? За все здание?"
"Да!" — отвечает!

И понял я тогда, что деньги  не так просты, как кажутся, а очень даже символичны! Их-таки  находят для тех, кого любят!
А прочим предлагают "держаться"!!!

Вы спросите, почему  отношения с Арсением до сих пор продолжаются?

О-хо-хо! Что ж! Скажу!  Он— децепешник. с детства. Руки качает, а вот с ногами — беда!
Слышали, небось, бодрую древнеримскую поговорку:
"В здоровом теле — здоровый дух"?
Она так же верна, как ее симметричное  отражение:
"Больной дух — в больном теле!"
Не верю я в прекрасные души в искалеченных  болезнью телах! По-моему, не бывает такого!

Так что Арсений, кроме всех прочих способностей,  еще и очень большой молодец!  Дружить — будем!


Маргарите Симоньян

Век девятнадцатый — восхитительный, говоришь?!!
Правда, что ли?

Рит, а тебя никогда еще не продавали? Вместе с собаками и тягловым скотом? В карты не проигрывали? В гареме не утилизировали? 

Нет?
Тебе повезло родиться!

А в том блаженном веке продавали!
Дворян было всего один-два человека на сотню. Остальных 98 можно было пороть. И торг был уместен! Хотя и так, без торга,  недорого стоили…

Так ты с какой стороны восхищаешься?
Со стороны поротых?
Со стороны палачей?

Рит, чего я хотел сказать то… З
абавнее дуры может быть только  хитрая дура. Только  не прими за комплимент. Это не комплимент, а аванс и предсказание: ты еще поработаешь на уважаемый западный  канал, наберешься их "культуры"; ты еще  будешь поливать всяким таким из шланга русское совковое быдло! Твоя  страстная, почти эротическая любовь к 19 веку так выразительна и так о многом мне говорит!


Болонка и Тигр

Человек
Перед  неизбежностью  смерти,—
Что  болонка
Перед саблезубым тигром, —
Тявкает глупости!
Врет про богов и  чертей!
Грозно показывает зубки!
Встает  на задние лапки,
Чтоб казаться  выше!
Надувает
Щетинистые щечки! —

Что  толку от этих  затей?
Тигр глядит на дурочку
Непроницаемым взором,
И результат 
Всех  собачкиных выкрутасов
Так  предсказуем,
Так ожидаем,
Что даже нет никакого желания
Предсказывать  и ожидать…

Творчество!
Дай мне возможность забыться!
Одари
Легкомыслием болонки!
Надели смелостью! —
Показать тигру
Фигу!
Ну,  хотя бы…,  —
С  балкона!



ТРИНАДЦАТАЯ  КНИГА  СКАЗОК

Содержание
-В гостях у Мишки
-Былина о труде
__________________________________


В гостях у Мишки

Зайчонка в гости — Медвежонок пригласил! Приготовил для дорогого сотрапезника  знатное угощение, яств разных видимо-невидимо!  Расставил часть на пеньке, а что не уместилось — под деревом, в холодке, положил.

И чего только не наготовил для друга Медвежонок: подливки, наливки, заливки, разливки, сливки, оливки, «ливки», «ивки», просто «ки»,  и просто "и"… И еще много всякого такого, для чего даже названия пока не придумано…

«Ки» это, наверное, что-то из японской кухни!  Звучит, по крайней мере, как-то не

по-нашему, не по-медвежьи и не по-заячьи!

Сел зайчонок на почетное гостевое место: сидит на задних лапках, передние перед собой держит, ушами шевелит, ждет, что хозяин скажет.

Вдруг Медвежонок торжественно заявляет:

«Погоди, приятель,  есть! Обожди, гость,  питаться! Я как хозяин обязан проверить, вкусна ли пища!»

И лапу прямо в банку с компотом: «бултых!»

Достает самый лакомый, большой-пребольшой кусок, и жует его, закрыв глаза  и тихонько урча  от удовольствия.

«Мишка, а ты не забыл лапы помыть перед едой?» — спрашивает зайчик подозрительно.

«Обижаешь!» — говорит Мишка не очень уверенно. — «Кстати, а что у нас вон-вон там, в той кастрюльке заготовлено?  Это надо же! Сам клал, и сам забыл! Сейчас посмотрим!»

И в кастрюлю носом с черной заплаткой на конце. "Бух!"

«Ой, вкусно, ох, сытно, ах, аппетитно!»

«Знаешь, я, пожалуй, пойду! Сегодня я еще в одно место приглашен, да и есть  мне что-то уже не хочется!» — говорит заяц.

«Чего заторопился-то? Блюда вкусные, отличные, я лично проверил!»

«Нет, все равно , извини, я пойду. Белка и Ежик ждут меня у малинника в час, когда солнце будет в стороне Красного леса у Земляничной поляны! Нехорошо опаздывать, да и аппетита уже нет. Я его чего-то потерял!»

«Странный зайчик… Где же он потерял аппетит?» —думает Мишка. «Как это  можно — потерять аппетит? Может, он потерял, а я нашел? Придется, однако, теперь мне все это доедать! Почему народ у нас в лесу такой некультурный?
Вот и приглашай домой гостей после этого!»


Былина о труде

Жил когда-то в незапамятные времена молодой пахарь по имени Труд. Рано вставал он утром и поздно ложился вечером, потому что любил свое дело больше сна; работал до седьмого пота, забывал о еде:  любил Дело больше еды! Если приходилось ему срубить одно дерево, десять новых сажал взамен. Распахал три поля, и пока два работало, третье у него отдыхало, набираясь сил. Понимал Труд, что поле живое, и ему, как всему живому, нужен отдых.

Никогда не унывал Труд, знал, для чего живет. И чем больше трудился, тем добрее становилось его сердце, радостнее глаза, острее ум.

Счастливо жил Труд, а все богатство его было в умелых руках, быстром уме да веселой душе.

Был у Труда сосед. Звали его Лежебоком. Все разбогатеть мечтал, лежал целый день то на одном боку, то на другом, и чем больше лежал, тем злее становился. Никак не мог он понять, почему в глазах соседа все ярче радость блестела.

Спросил он однажды, не удержавшись:

«Скажи, почему ты веселый такой, Труд? И почему мне не весело?»

«Не поймешь ты этого, бездельничая целый день. Поработай вместе со мной, тогда и узнаешь!»

Не поверил соседу Лежебок:

«Разве можно радоваться чему-то, кроме денег и дорогих вещей! Наверное, прячет он что-то на своем поле. Может золото?»

Охота пуще неволи! Взял Лежебок ночью плуг, лошадь запряг, перепахал все поле от края и до края, только ничего там не нашел, никакого клада не выкопал.

Злой вернулся он домой.  Не принесло Лежебоку радости ночное копание, ведь не для радости он трудился, а только корысти ради!

Пришел утром Труд на поле. Видит, что все оно точно кротами изрыто. Покачал он головой: нельзя без любви к земле на ней работать, и вспахал поле заново.

Идет Труд по земле, высокий, стройный, и все в мире словно улыбается ему: солнце, и тополя у дороги, и ивы у реки. Только тот настоящий хозяин Земли, кто пашет ее, ухаживает за ней, как за малым дитем.

Понимает Земля, что ее любят, и тоже улыбается Труду.

А Лежебоку злоба отравляет дни. Зависть замучила. Никак не может понять, в чем же счастье Труда, почему он веселый такой! Почему никому не жалуется, не обижается ни на кого? И задумал он погубить юношу.

Пришло время сенокоса. Дни стояли длинные, теплые дожди прошли по изумрудным травам, забушевало благоуханное  травяное море.

Узнал Лежебок, что Труд на следующий день собирается на дальний луг траву косить. Как это ни удивительно, но не ленился Лежебок злые дела делать! Откуда только сила бралась? Как быстро включались мозги для злого расчета!

Пробрался он ночью на дальний луг и подложил в густую траву острые лезвия:
«Посмотрим, много ли ты без ног наработаешь?»

Ранним утром, едва рассвело, начал Труд косьбу. Легкой походкой идет он по земле, словно не косой машет, а с девушкой  пляшет, и душистая трава сама ложится изумрудной россыпью на влажную от росы землю.

Вдруг острая боль обожгла косарю ногу. Упал он, обливаясь кровью. Кто поможет в пустынном месте?

Но и здесь нашел Труд верных друзей. Принесли ему птицы в ключах живой воды, кузнечики смазали рану целебной мазью, быстроногий заяц помчался в деревню за помощью. Прибежали люди, а Труд уже на ногах стоит. Рана затянулась от целебных мазей, как будто и не было ее вовсе, только шрам на голени и остался.

«Спасибо вам, звери и птицы, спасибо, милые друзья мои! Некогда мне болеть! Роса скоро высохнет, за работу приниматься пора!»

И снова пошел косить Труд, широко взмахивая руками, и казалось людям, что сильная птица летит в неоглядном небе.

Призадумались тут крепко друзья Труда: кому могло понадобиться подлое дело? Разве могут быть враги у Труда, кроме сумасшедших, потерявших рассудок от завистливой злобы?.

Кто-то вспомнил, что видел, как Лежебок ночью украдкой выходил из избы, как прошел на дальний луг…

Явились  люди к Лежебоку и сказали ему:
«Уходи из наших мест, злой человек, нет у нас веры тебе!»

Собрал свое добро Лежебок и ушел из деревни место искать, где можно ничего не делать да богатым быть.

Прошли годы. Работой встречал Труд зарю, работой провожал уходящий день, счастьем наполнялись его глаза, силой наливались руки. Нелегко было узнать родной край человеку, загостившемуся на чужбине. Высокие мосты надежно соединили берега широких рек. Сады зашумели на ветру, роняя спелые плоды, поля заколыхались в переливах живого золота. Новые сорта растений зазеленели в лучах весеннего солнца, появились новые породы животных

Все больше становилось у Труда друзей. В каждой малой деревне, в каждом большом селении, следуя его примеру,  работали люди с душой, трудились, как песни пели. Учил их Труд беречь природу, не ломать ее волю, чтобы стала она по-настоящему доброй, щедрой, разумной.

Построил Труд дома, похожие на волшебные картинки. Празднично и уютно жилось людям в таких домах. Для маленьких жителей делал он высокие качели, чтобы до самого неба взлетали над обрывистыми берегами рек, мастерил быстрые санки, поющие карусели, каскады и водопады на горах и холмах.

И не знали дети болезней, и не ведали старики горечи одиночества в цветущем крае, где Труд уважали, где Дело было в чести.

Однажды в деревню, где жил Труд, прискакала дружина воинов. Затрубили они в серебряные трубы, забили в барабаны, стали вызывать крестьян на деревенскую улицу. Когда все жители деревни собрались, старший всадник крикнул им:
«Слушайте приказ грозного Правителя! Повелевает он доставить к нему человека по имени Труд. Знаете ли вы этого человека?»

Зашумела, заволновалась площадь.
«А зачем он вам?» —спрашивают люди.

«Да не нам он нужен! Мы — люди подневольные: приказали нам отыскать его, во что бы то ни стало  и во дворец доставить! А мы Труду ничего худого не желаем».

«Поезжайте к реке, там и найдете его. Рыбок золотых выпускает он в воду».

Поскакали воины к реке. Смотрят они, удивляются: что за чудо чудное!
Вода в реке вся золота я стала, столько в ней золотых рыбок-мальков плавает. И Труд здесь же, у реки, улыбается широкой, как поле, улыбкой.
«Поедем с нами, добрый человек!» попросил старший дружинник. «Плохо нам будет, если не привезем тебя!»

Улыбнулся  юноша:
«Ну, что же, вы люди служивые, не хочу, чтобы вам было плохо! Придется мне поехать с вами!»
 
Свистнул Труд: топот за рекой раздался. Конь лихой подлетел и замер в ожидании приказа, ждет: копытами бьет, ушами прядет. Вскочил Труд в седло и поскакал впереди дружинников, словно сам вел их за собой.

Широка земля, но дороги ее не бесконечны. Добрались, наконец, путники до высоких хором, до богатого княжеского дворца.
Прочно построены дворцы Земли, на века, драгоценными каменьями, затейливыми узорами украшены. Только не живут здесь те, кто стены эти клал, кто узоры рисовал! Вот и здесь тоже Правитель да свита его обосновались.

Провели Труда через ворота дубовые, ввели в чертоги княжеские. Входит он в большую залу.
Видит: сидит на возвышении Лежебок в дорогой одежде. Важный стал, не узнать его, как будто вырос вдвое, втрое шире стал. Все, кто в зале был, в поклоне согнулись, в пол смотрят, глаз от пола оторвать не смеют.

Один Труд прямо, как свеча, стоит, плечи расправил, Лежебоку прямо в глаза глядит. Рассердился Лежебок, что Труд не поклонился ему, но все же  сдержался и приказал слугам вон выйти.

Смотрят друг на друга бывшие соседи. Долго, ох, и долго же не виделись они!
«А ты все такой же, счастливый?» — хмуро спросил Лежебок.

«Нет, не такой же!» — ответил Труд.— «Теперь я во сто крат счастливее. Счастье, Лежебок, как вода в реке, чем больше отдаешь, тем больше получаешь!"

«Хочу поделиться с тобой тайной думой своей», — начал рассказ  Лежебок. —«Добился я всего, чего хотел, о чем мечтал: обладаю неслыханными сокровищами, владею дворцами и землями, но я несчастлив!  Не далось мне в руки мое счастье, День и ночь я считаю и пересчитываю свои богатства, а сердце мое переполняется страхом, что кто-нибудь отнимет или украдет их. Не знаю покоя ни ясным днем, ни темной ночью. Сделай мне, Труд, такой замок, чтобы никто в мире, слышишь! — никто не мог бы открыть его. Можешь?"

«Нет, не могу»,—  спокойно ответил Труд. — «Дома я строить умею, а вот делать замки как-то не приходилось, ты ведь знаешь, что в наших краях двери на замок не закрывают, а когда к соседу в дом входят, то в дверь не стучат: не принято у нас стучать, а то еще обидится сосед, скажет в сердцах: «да что я тебе, чужой, что ли?!"  Да ты и сам это знаешь!»

Хлопнул Лежебок в ладони, подозвал слуг:

«Поселите-ка вы, слуги мои верные, непокорного этого молодца в холодном погребе, да не давайте ему ни пить, ни есть, да стерегите хорошенько, пока не одумается, не образумится, не научится мои приказы беспрекословно исполнять!»

Посмотрел Труд в глаза Лежебоку, и показалось ему, что не глаза живые он видит, а два медных пятака тускло и скучно блестят в глазницах. Схватили слуги юношу под белы руки, вывели из княжеских хором и бросили в глубокую яму.

В ту же ночь Труд ушел из тюрьмы. Никто не видел, как продолбил он ступеньки в твердой, как камень, земле; никто не слышал, как проскользнул легкой тенью мимо слуг лежебоковых.

Только утром  хватились они, что нет в яме пленника, лишь  когда рассвело, заметили следы от копыт коня, на котором умчался Труд.
Страшно рассвирепел Лежебок, приказал поймать Труда, из-под земли достать, да где там! Разве поймаешь сокола в ясном небе?

Труд вернулся в свой край. Слишком любил он родную землю, чтобы покинуть ее.
Цвела земля, все краше и добрее к людям становилась она. Вольные ветры смягчали жару, вовремя шли дожди. Люди научились оберегать землю от жестоких морозов. Светлый разум царил в прекрасном крае.

Не посмел Лежебок вредить Труду. Знал, что любит богатыря простой народ и никому не позволит сделать ему зло.

Но небо не бывает все время ясным. Так и к людям приходит время испытаний, чтобы проверить их силу. Тяжкое горе, нежданная беда обрушилась на страну. Вторглись в ее пределы железные рыцари, не знавшие пощады, не ведавшие жалости.
Там, где ступали их тяжелые шаги, не росли травы, не пели птицы, не текли реки. Горели поля и деревни, гибли люди.

Собрались со всех концов земли простые пахари, мастеровые, кузнецы и плотники, пошли к хоромам Правителя и стали вызывать его:
«Вставай, Правитель, время наше пришло! Надо на борьбу подниматься! Защитим родимую землю! Веди нас на врага!»

Вышел Лежебок на балкон, крякнул громко, высморкался шумно, произнес важно:
«Воины мои! Завтра у моего дворца всем вам собраться повелеваю. Сам поведу вас в бой! А сейчас расходитесь по домам!»

Пошли люди в поход собираться. А Лежебок погрузил сундуки со своими драгоценностями на повозку и бежал ночью со слугами неизвестно куда.
Чужой он был земле человек. Нечего ему было, кроме денег своих, защищать, некого оборонять. Не было для него в целом свете заветного уголка.

Утром собрались перед дворцом крестьяне с морщинистыми, как земля в многодневный зной, лицами, ремесленники, работящие да умелые, женщины да ребятишки малые. А Лежебока и след давно простыл. Ждут-пождут люди: нет Лежебока!
Приуныла площадь. Растерялся город. Кто теперь поведет в бой народ?

Вдруг стук копыт раздался, звонкий да веселый, словно серебряные бубенчики зазвенели. Выехал на площадь всадник на белом коне, в рубашке белее снега, светлые кудри ветер шевелит. Узнали его люди, имя, словно волна, прокатилось по площади:
«Труд, Труд!» повторяли из уст в уста.
«Вот кто поведет нас на битву за Отчину нашу!»

Остановил Труд коня, спрыгнул на землю. Подошел к нему один старик из толпы: борода седая, глаза мудрые, в морщинках, словно улыбнуться все время хотят. Сказал старик богатырю:
«Все мы, Труд, готовы умереть за родную землю. Только ведь сам знаешь, не выстоять нам с голыми руками да с красивыми словами против железных рыцарей! Оружие хорошее нужно, только с ним врагов победим! Не забыл  ты об оружии?»

«А вот, посмотри-ка, отец, что там везут?» — и Труд  перед собой руку простер, показывая на бесконечную вереницу повозок, въезжавших на площадь. Окружили люди повозки, а в них булатные мечи, каленые стрелы, копья да кольчуги.

Знал Труд, что нет оружия у мирного народа, что только охрана Лежебока хорошо вооружена. Заперся с друзьями в огненной кузнице, десять дней и десять ночей на вольный воздух не выходил, пока не было сделано, все, что для победного боя нужно.
Думал о мире, строить и сеять спешил Труд, но знал, что в тяжелую годину только сталью  можно остановить железных рыцарей!

Всю площадь облетел звонкий голос богатыря:
«Разбирайте оружие, пробуйте его на силу и крепость, с верой в победу к смертной сече готовьтесь!»

Труд сам проверил оружие, что сработали мастера. Прикатили его помощники большой камень-валун. Взял богатырь булатный меч, широко размахнулся и разрубил камень надвое. Рассыпалась каменная громада. Задрожала степь,  птицы взлетели со своих гнезд в окрестных лесах. Тогда поверили люди в победу! Страх, если и был у кого, ушел из сердец навсегда!

Воины построились ровными рядами и с песнями, подняв гордые стяги, двинулись в поход.

День шли, другой шли. Все ближе вражеское войско. Уже над головами черный пепел сожженных деревень, уже солнцу тяжело пробиваться сквозь дым и копоть. Тяжелее становилось дышать, хотелось пить, но реки высохли: родники, питавшие их, были закопаны врагами.

Прошел еще один день. Наконец, добрались усталые воины до высокого холма, поднялись на вершину и встали там лагерем.

«Здесь будем ждать неприятеля!» — решил Труд.

Просторна степь, далеко видно кругом. Ковыль сторожит тишину. Но знают воины, что обманчива эта тишина. Ждут.
Близко уже враги.

И вот словно гул отдаленный пронесся по степи. Нахмурилось небо, помрачнели дали, затихли птицы. Все замерло, как перед грозой. Зорко всматривалась вдаль дружина.
То не грозная туча показалась вдали, то вражеский строй подходил к холму. Содрогалась земля от мерной поступи железных ног. Багровым заревом занялся горизонт, горели подожженные захватчиками поля и деревни.

Но не беззащитной была Земля Героя-Труда! Надели Воины белые рубахи, как в праздник, на них сверху кольчуги, крепко обнялись, попрощались, на всякий случай, друг с другом.

Соколом взлетел Труд в седло, послал вперед коня, мечом тяжелым взмахнул.
Вдруг сильный ветер подул с холма и разогнал черный дым, солнце взошло, ослепило врагов. Могучим потоком хлынули с вершины  витязи, защитники Родной Земли. Впереди молнией летел богатырь, открытый всем ветрам и стрелам. Ворвался он в самую середину вражеского войска, вихрем прошелся по неприятельским рядам, и только лязг железа да стук падающих тел можно было услышать на Поле Великой Брани в тот запомнившийся Народу день!

За горящую землю, за высохшие реки, за слезы, за солнце в черном дыму сполна отплатил витязь жестоким завоевателям.
Долго еще длилась кровавая битва. Не выдержали рыцари. Злая сила уступила Справедливой Силе ! Дрогнули враги, побежали обратно  —  в подожженные ими же поля и леса, и погибли все там в огне!

Дружина возвращалась домой с победой. Народ песнями встречал своих героев, и не было в родном крае такого дома и такого сердца, где не царили бы веселье и радость.

Однажды вечером, когда смеркалось, проходила дружина через вековую рощу, что росла у берегов полноводной реки. Впереди шагом, опустив поводья, ехал Труд. Он пел негромкую песню. И говорилось в ней о родном доме, о руках, что столковались по мирной работе, о счастье жить на земле, что из рода в род зовет народ Землей Матушкой, Матерью Родиной!

Вдруг из-за большого дерева вылетела злая стрела. Помедлила немного, будто сомневаясь, куда ей лететь, и ударила в широкую грудь богатыря как раз напротив сердца!

Только кованная умелыми руками кольчуга защитила богатыря!
Отскочила от брони стрела и упала на землю без сил.
Невредим остался Труд.

В этот же миг прыгнул из-за дерева в темноту человек и, пригнувшись, побежал, как испуганная крыса, касаясь земли руками.
Это был Лежебок!

Утонули темной ночью все его сокровища в болоте, и ничего не осталось у Лежебока ни в сундуках, ни в душонке его убогой. Ничего, кроме злобы и ненависти к Труду. Даже Лежебоку стало, наконец, ясно, что был он на земле чем-то вроде жука-короеда, а человеком — так и не получилось стать!
Этой правды никак  не мог простить Труду Лежебок.

Что сталось с ним потом, никто не знает. Никто не поет о нем Песен. Никто не рассказывает Сказок. Точно его на земле — совсем не бывало!

А Труд жив!
И в наши дни он творит свои добрые дела.
Лишь добро на земле бессмертно.



ТРИНАДЦАТАЯ  КНИГА   ТЕАТРА

Содержание
-Два поколения
______________________________


Два поколения

Место действия: вагон электрички.
Время: утро.
Сидят напротив друг друга:
Рыжик, здоровяк лет сорока,
Манюся, худая подвижная особа
тридцати лет;
Гражданин у окна
(Спит, закрыв лицо кепкой.)
Старик
(Читает газету.)
Старушка, жена его
(Вяжет.)

СЦЕНА ПЕРВАЯ
Манюся. А ты помнишь, Рыжик как я била тебя тапками по физиономии? Ты был такой смешной!
Рыжик. Конечно, помню, Манюся. За дело мне тогда досталось, за дело. А помнишь, как я тебя голую выгнал на балкон, чтобы всему  свету показать, какая у тебя  совершенная фигура? Перед домом  собралась тогда небольшая толпа восхищенных зрителей… И все аплодировали!
И как ты можешь после этого утверждать, что я отъявленный эгоист?
(Старик опускает газету и неодобрительно осматривает парочку. Старушка пожимает плечами. Спящий у окна шевелится во сне.)
Манюся. Ну, еще бы, любимый, как же забыть такое?
Рыжик. Манюся! Кто   старое помянет… Давай лучше поговорим о духовном, возвышенном!
Манюся. Давай! Помнишь, как-то, в кои-то веки, пошли мы в театр, и ты встретил там приятеля, и вы напились  до положения риз, и ты полез на сцену знакомиться  с артистками и чуть не сорвал спектакль? С того вечера я больше не люблю  театр! Из-за буфетов, где все же продают тайком спиртное!
Рыжик. Ладно тебе, Манюся… Быль молодцу не в укор! Зато я тебя хорошо обеспечивал материально. Надеюсь, хоть на это не будешь возражать!
Манюся. Еще как буду! Меня обеспечивает муж.
Рыжик. (хохочет) Твой муж старый, плешивый скряга. Этакая мелкая и безобидная разновидность Синей Бороды. Злодей скупости. Представляю, как он тебя обеспечивает! А правду говорят, что он уморил голодом свою первую жену и двух любовниц?
Манюся. Слушай, драгоценный ты мой! Я тебе все позволяю, по причинам, о которых не хочу сейчас распространяться, но всеми богами заклинаю тебя: не трогай моего мужа. Это святое.
Рыжик. Чего же ты изменяешь столько лет своему праведнику?
Манюся. Жаль, что под рукой нет тапок… Если ты не заткнешься, я сниму с ноги ботинок и тогда… Мужа не тронь, повторяю! Я перед ним виновата… Не дам глумиться над этим светлым человеком, большим ученым, организатором науки!
Рыжик. Подумаешь, большой ученый. Вшивый кандидат наук. Да я больше его зарабатываю. И не экономлю на женщинах, как некоторые… Ну, ладно, не сердись
(Пауза. Манюся отвернулась от Рыжика и смотрит в окно своей памяти.)
Манюся. А ты помнишь нашу первую встречу?
Рыжик. На танцах в доме отдыха. Я тебя сразу выделил из толпы.
Манюся. А я тебя. Ты был строен как молодой бог. Рост. Плечи. А усы! Какие были у тебя усы! Кто мог бы устоять перед такими усами? Кто угодно, только не я, желанный мой!
Рыжик. А ты помнишь, любимая, как мы встретились впервые как мужчина и женщина?
Манюся. Еще бы! С тех пор мы встречались много-много раз. Ты приходил ко мне, когда это было нужно   тебе, и я никогда не могла  отказать. Знаешь, в Африке в джунглях живет такое замечательное племя, женщины которого никогда не говорят мужчинам «нет». Наверное, в жилах моих течет кровь тех страстных негритянок из экваториальных зарослей...


СЦЕНА ВТОРАЯ
Старик. (кричит) Прекратите! Хватит! Я позову милиционера. Как вам не стыдно! Почему моя супруга должна слушать эти гадости? Я вас спрашиваю, бесстыдники?
Рыжик. Это что еще за предмет старины? Сопите в тряпочку, праведники. Вы все тут еще хуже меня. Тоже мне еще. Поговорить нельзя! В стране демократия, поймите же, наконец, мастодонты...
Старушка. Вася, Васенька, Василий Яковлевич! Успокойся. Рты им не заткнешь. Совести не прибавишь…
Старик. Нет, не замолчу, Катенька. Не позволю этим срамникам, этому ****уну и шлюхе, развращать тебя в моем присутствии.
Рыжик. Слушай дед. Ты хоть и дед, но я тебя предупреждаю. У меня условный рефлекс. Когда на меня орут, я бью. Я левой рукой три кирпича разбиваю. Прими во внимание этот факт.
Старик. Принял! (Громко бьет Рыжика газетой по физиономии. Рыжик вскакивает, хватает старика за грудки.)
Старушка. Помогите, на помощь!


СЦЕНА ТРЕТЬЯ
(Спавший у окна человек вскакивает
и бросается на Рыжика.)
Негодяй! Изничтожу. Искалечу! В порошок сотру. Манюся, жена моя, как ты могла!
Манюся. Муж! Здесь? Как? Откуда? Рыжик, оставь его, не смей его  бить, слышишь!!! Он — Законный!
Муж. Наконец-то, я выследил вас. Меня предупреждали, но я не верил. Не мог, не хотел. Теперь своими ушами… Боже мой, зачем весь этот ужас? Клянусь честью, я убил бы себя, если бы не писал докторскую! Какой позор, какой стыд!
(Хватается за голову, ощупывает макушку.) Вот они, вот… Растут, костяные, острые, козлиные!
Манюся. Успокойся, Боря. Что ты говоришь? Как ты мог поверить гнусным наветам? Небось, Ксюшка оговорила? Вот дрянь! Тоже мне, еще подруга называется! ..
Мы же репетировали, понимаешь? Репетировали!
Ты же знаешь, я ходила в драмкружок! Ты ведь сам всегда называл меня дешевой комедианткой, вспомни, дорогой! Рыжик — мой партнер по сцене и ничего более. Скоро у нас творческий отчет: играем  спектакль  о семейной жизни, о современных мужчине и женщине! А ты, как всегда, все принял на свой счет, глупенький?! Кстати, рыжие мужики мне никогда не нравились! Какой же ты у меня ранимый, попочка!
Муж. (строго) А почему он называл тебя по имени?
Манюся. Сейчас так модно! Сценарий пишут прямо на актера! Как костюм шьют! Действующих лиц называют именами исполнителей. Ну, что бы было совсем как в жизни и даже еще круче! Наш уважаемый режиссер-постановщик Пантелеймон Захарович требует полного слияния актера с воплощаемым образом… Мы у него все под своими собственными именами творим! Стыдись, Боря! Сразу видно, что ты плохо знаешь современный театр, Рыжик, подтверди, чего ты молчишь, как истукан!
Рыжик. Все точно, Манюся, правильно говоришь. И в кино так. Вспомни хоть фильм «Верные друзья». Ох, и любил я его в детстве! Там играли три артиста: Чирков, Борисов и Меркурьев, и звали их в фильме, как в жизни: Борис, Александр и Василий.
Муж. (неуверенно). Ну, что же, очень может быть… (Рыжику) А куда это вы, собственно, направляетесь вдвоем?
Рыжик. Куда? Я от переживаний даже сам позабыл, куда еду! Манюся, ты не напомнишь?
Манюся. Мы едем… в общем, наш худрук поручил нам провести переговоры с руководством Ржанского дома культуры железнодорожников  по вопросам аренды зала. Между прочим, нам на следующей выходить! Поедешь с нами?
Муж. Нет, пожалуй, вернусь в Москву. Мне сегодня просто необходимо показаться на работе. Скоро защита! Да! Так что, извините, составлю вам компанию как-нибудь в другой раз.
(Все трое встают, берут вещи, выходят.)

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
Старушка. (плачет)
Старик. Ты, что Катенька?
Старушка. Вася, почему люди стыд потеряли? Как же жить-то теперь? Что будет, Васенька? Они же к обезьянам вернулись опять…
Старик. Они от них и не уходили. А сейчас просто их времечко открытое настало. Все их существование — на бесстыдстве построено. Все на «беса» начинается! Бесстыжие разговоры. Бессовестные дела… Бесовский обман. Деньги не зарабатывают, а добывают  преступным способом, делают себе богатство на пороках людских: на водке, табаке, блуде,   грязи...  Много ты видела по телевизору человеческих не каркающих передач? Не телевидение, — а сплошное «В мире злых  бесстыжих животных»!
Старушка. А как же мы, Вася? Как нам-то доживать?
Старик. Мы, Катенька, нынче для них вроде отработанного материала, что-то наподобие  компоста под их огурцы. Барыша им доставить не можем, а больше  ничего их, кроме денег,  не волнует. (оглядывается)
Вот и водонапорную башню проехали!  Выходить нам пора! Бери-ка сумку, что полегче, с хлебом, да возьми пакет с семенами!
Старушка. Вась, тебе тяжело будет, ведь и тебе тяжести тоже нельзя!
Старик. Кто сказал? Я у тебя еще молодец, Катерина! По пять кило картошки беру,  могучий такой  дуб! Жаль, что того огольца, как следует, не проучил! Ведь они про театр-то все выдумали, как считаешь?
Старушка. Мужа жаль. Доверчивый он, видать… Не повезло ему с этой вертихвосткой.
Старик. Зато мне счастье улыбнулось. Пятьдесят лет с тобой! И не помню, ссорились мы хоть раз или нет?
Старушка. Ссорились, Вась, как же, без этого не бывает!
Старик. А я не помню! Не помню, и все тут. Раз не помню, значит, не ссорились! Вся жизнь, как песня была. Осталось, Кать, только хорошее!
Старушка. Вась, а Вась…
Старик. Чего?
Старушка. Я тебе не изменяла. Не все женщины такие, как та… Ты не думай!
Старик. А я и не думаю! Слушай, ты возьми только пакет с семенами, остальное, я сам! Сила есть пока! Пойдем, Катя, пойдем, голубка моя сизокрылая! К выходу надо готовиться заблаговременно!
(Встают и выходят.)

Конец.