Тлеющий Ад. Бездомный Дьявол. Глава 3

- Что-то после аттракционов мне совсем не весело, - вздохнула понуро Мария.

Сидели они на скамье некоей подле одной из многочисленных каруселей, держала девушка в руке огромную розовую "сладкую вату", которую добыл для неё Рогатый любезно в одном из местных ларьков-прилавков, самостоятельно накрутив воздушную сладость на пластиковую палочку да вручив Марии затем, отщипывала девушка от неё кусочки махонькие да в рот себе отправляла задумчиво под внимательным взглядом Рогатого.
 
- Почему? - спросил козёл. - Ты же так хотела на них покататься.

- Я думала, это будет весело, но... Но мне вдруг стало вовсе не весело, а как-то печально. После колеса Обозрения. Наверное, глядя с такой высоты на город, просто лишний раз понимаешь, насколько ты маленький.

- Душа безгранична, - последовал на это ответ. - Пусть тело ограниченно да мало, душа же границ не имеет.

- Возможно, как раз от этого-то так грустно. Безграничной душе грустно находиться в таком маленьком теле. Иногда... - Мария задумчиво потыкала "вату" пальцем. - Иногда у меня появляется странное ощущение.

- Какое?

- Будто душе тесно в теле. Будто бы грудную клетку распирает изнутри, словно душа перестает там умещаться, кажется, еще секунда и тело лопнет от этого напора... Но потом это проходит. Это не эмоция, это словно бы физическое ощущение. Странно это всё.

- Безграничный мир рвется наружу, не принимающий границ своим естеством, - ответил на это Рогатый. - И требует большего, чем физически ограниченное пространство столь небольших размеров.

- Значит, это правда, - Мария печально посмотрела на козла. - Мы это не тело, а что-то невидимое внутри, сознание, энергия... Я всегда это знала, нет, не знала, а чувствовала. Мне никогда не верилось, что это неудобное, неуклюжее тело с медленно истекающим "сроком годности" - это мы. Оно лишь видимое воплощение нас, материальное пристанище, недолговечное и временное.

- Но весьма красивое, - заметил козел с ухмылкой.

- Это комплимент? - Мария смутилась, поправила прядку своих каштановых волос да отвернулась малость. Рогатый хмыкнул.

- Возможно, - ответил он. - Я вообще нахожу человечье племя красивым. Ваши наружности так разнообразны, каждая индивидуальна да интересна. Пусть даже это всего лишь временные пристанища. Они красивы да привлекательны, каждое.

- Хм. Думаю, ты прав. - Мария вздохнула. - Не хочу грустить, нагрустилась уже за все эти годы.

- Тогда пойдём, навестим друга моего верного да лучшего, - Рогатый поднялся со скамьи, оправил мантию. - Он уж точно загрустить тебе не позволит.

- Почему? - с интересом спросила Мария, поднимаясь следом.

- Да с ним не соскучишься. Как привяжется, болтливая зараза, так и не отлипнет, хоть ты тресни. Ежели заприметит, что малость пригорюнился ты - всё, заботою своею назначит тебя утешить, даже если сам ты того не желаешь вовсе. 

****

Спустя время некое оказались они вдвоём пред входом одного из бесчисленных пивных баров этого серого города, остановились подле дверей, покосившихся да побитых кулаками да осколками стеклянных бутылок, услыхали тотчас ругань да возгласы множественные, доносился галдёж сей из-за дверей неопрятных, неприятен был, нетрезв, кутили завсегдатаи беззаботно, выпивали, то махаться начинали яростно, то вновь за стол падали аки друзья самые лучшие, и оробела Мария тотчас, поёжилась, скрестив руки на груди.

- Боже, мы что, туда? - спросила она растерянно.

   Ее отец - девушка помнила это превосходно - был заядлым любителем посещать места подобные, и Мария, тогда ещё - маленькая девчонка, намучилась уже созерцанием физиономии его красной да походки нетвёрдой, но твёрдой же руки, когда папаша, возвращаясь под утро домой после очередной гулянки, награждал мать "похвалой за терпение нерушимое" смачным ударом по заду. Скандалы да крики привычные сопутствовали почти что каждому рассвету извечно, да и надоели предельно Марии за все годы её детства безрадостного, ибо какое и вовсе тут может быть детство, когда каждодневно пред тобою ненависть одна любви заместо, одна ругань враждебная вместо мирного семейного счастья? Рано повзрослела Мария, рано и опечалилась, да навеки заимела в голове да сердце отвращение ко всем пьяницам, к каждому заведению, подобному тому, что нынче предстало пред нею своими косыми неопрятными дверьми.

- Ужасные места, не правда ли? - сказал Рогатый, окидывая взглядом покосившиеся двери.- Эти стены - немые свидетели непомерной и бесчисленной грязи людских мыслей да дел. Безрадостная тщедушность да бедность духа, немыслимая скверность и пустота жизни. Никогда не приходи в такие места. Повсюду грязь, лезет в глаза, лезет в душу, вязкая, душная, гнилая. Не ходи. Испачкаешься, испачкают. Тем не менее, нам сюда, - и Рогатый непринужденно распахнул двери, приглашая Марию войти туда, где только что так уверенно отговаривал находиться.

- Зачем? - нахмурилась Мария, поглядев на Рогатого недовольно.

- Скорее всего именно там мы найдем моего дорогого друга.

   Девушка нехотя прошла вперёд да и оказалась тотчас в плохо освещенном душном помещении. Отовсюду разило чем-то неприятным, тяжёлым, мужики, галдящие за деревянными столами да размахивающие пивными кружками, вид имели неприятный, отталкивающий, да и вели себя ровно так же, будто глупый скот в человечьем обличии, шумно да муторно было вокруг, лучше да и впрямь развернуться и устремиться прочь отсель, покуда дурного ничего не приключилось, ибо дурное в местах подобных приключается непременно, а иному и вовсе здесь не место, иное в иных же областях обитает, не в барах посередь безмозглых поддатых мерзавцев. Обогнул Рогатый девушку чинно, да неспеша к барной стойке приблизился, подошёл да встал там спокойно, а за стойкою же, развалившись на небольшом круглом стуле да потягивая пиво из стеклянной кружки, сидел рыжий, полноватый в области живота мужчина в очках прямоугольных, одетый в мятую белую рубашку да в грязно-голубые джинсовые шорты. Перевела Мария взгляд мрачный на мужчину этого да и обнаружила вдруг, что изо лба его растут рога самые настоящие, небольшие, тёмные да крепкие, мало того, вместо ног человеческих узрела девушка козлиные, копытные, покрытые бурою короткой шерстью; малость неаккуратный вид имел мужчина этот рогатый, растрёпанными были волосы его короткие, ворот рубахи встопорщен неопрятно, рыжая козлиная бородёнка на подбородке присутствовала, завивающаяся под конец, да при каждом повороте головы позвякивала на дужке очков его прямоугольных небольшая подвеска в виде красного сердечка. Мужчина сидел ко входу полубоком, посему и не видел приближающегося к нему Рогатого, распевал он песнь весёлую вместе с завсегдатаями некими подле, когда козел степенно подошел к нему да и огрел его оплеухой по затылку.

   Подскочил мужчина от неожиданности, разлил пиво ненароком на стойку барную,  обернулся с угрожающим возгласом "Эй, ты че?!",  но тут же расплылся в улыбке, едва завидел знакомый козлиный лик.

- Ба! Кого я вижу! - воскликнул он, вскочил со стула тотчас да и заключил Рогатого в объятия крепкие да дружеские. Громким был его голос, грубоватым, резким, огласил собою помещение звонко. - Неужто не забыл про старого друга! А я всё думал, где же ты шляешься, бафометова рожа!

Поморщился козёл невольно да смущённо, покосившись на Марию, высвободился кое-как из объятий радушных, пробурчав:

- Вот рыжий бес, говорил же, что не люблю такое!

Мужчина, ухмыляясь, отступил от него на шаг да взглянул на Марию внезапно, будто бы зная наверняка, что девушка эта, отстранённо у дверей стоящая нынче, пришла сюда вместе с Рогатым, да и вздрогнула Мария невольно тут же, обмерло в груди её, сжалось:
взгляд его, выразительный, тяжелый да горящий, обжёг её собою будто, пригвоздил к месту, опустился многотонным грузом на плечи; был в этом взгляде огонь, были в нём и боль, и усталость вековая, и задор негасимый; глаза эти, очерченные тенями тёмными, уставшие да в тот же момент готовые прожить еще миллион жизней, таили в себе что-то жаркое, но не изнуренно-больное, а пылкое, словно пламя костра в ночи, такое же неугомонное да огненное, такое же опасное.

- А кто эта прекрасная дама? - поинтересовался мужчина бодро, кое-как заправляя рубашку в штаны да таращась на девушку в упор.

- Заметил уже? - хмыкнул Рогатый, оправляя мантию да глядя на товарища сверху вниз. - Это дева Мария. Не обижай её.

- Мария! - издал восклицание мужчина тоном, будто вспомнил давно забытую знакомую, да и была его мимика выразительной шибко, в противовес строгому лику Рогатого, разительно отличались они друг от друга, один - монументальный да мрачный, другой же - порывистый, грубоватый да яркий; подошёл мужчина к девушке, отступивший тотчас на шаг в нерешительности, схватил её за руку бесцеремонно, однако беззлобно и вовсе, да и поцеловал кисть её словно бы настоящий джентльмен, взглянул затем на Марию лукаво.

- Косячок не желаете? - предложил он с ухмылкой да уже совсем не по-джентльменски.

- Какой еще косячок? - не поняла растерянная Мария.

Выудил мужчина в ответ из заднего кармана шорт косяк травы некоей да затянулся затем, самокрутка же притом сама собою задымилась да затлела.

- Не смей совать ей свои пакости, - Рогатый подошел к нему мрачно да резким взмахом руки отправил самокрутку в полет, мужчина же издал разочарованный возглас, наблюдая за ее падением на пол, нахмурился да воззрился на козла сердито.

- Мария, это Теофил, - представил друга Рогатый, поглядев на настороженную девушку внимательно. - Козлоногий бес и мой дорогой друг, по совместительству.

- Называй меня Тео, детка, - мужчина прекратил хмуриться да подмигнул  девушке с дружелюбною улыбкой.

- Я тебе не детка, - ответила Мария с опаской да понуро. Настораживал её этот странный бес, на сатиров видом своим наружным похожий, на духов козлоногих, о коих читала девушка некогда в книжках безымянных давным-давно, однако прежде всего не внешностью  настораживал-то, а тем неизвестным, что таили в себе глаза эти выразительные со взглядом тяжёлым да странным. Да и может, не было никакой опасности в глазах этих вовсе, ибо бывает в жизни порою, что глядит на тебя взор тяжёлый да враждебный будто, а за ним тем временем - сердце чуткое да доброе, да и как тут угадать-то вовсе, когда именно черты наружные откровенный разговор ведут с нами, а когда правду за собою скрывают надёжно?

- Как угодно, красавица! - поднял руки Теофил мирно. За спиною его да за стойкой барной мужчина некий, бармен, стакан грязною тряпкой протирающий, улыбнулся вдруг не по-людски и вовсе, широко да страшно, да и крутанул шеей затем, закрутил её спиралью, таращась на девушку с улыбкою, раскрыл рот да язык оказал змеиный. Ахнула Мария тотчас, увидав сие зрелище, отшатнулась к дверям, Рогатый поглядел на бармена спокойно, Теофил же, обернувшись заинтересованно, усмехнулся, взглянул на Марию вновь:

- Ах, это? - да и указал большим пальцем на галдящих мужиков позади. Взглянула Мария
невольно в направлении указанном да и увидала с ужасом, как из голов завсегдатаев пьяных рога всевозможные расти начинают, закручивались да лезли рога эти всячески, зубастые пасти вырастали на лицах человеческих, свиные рыла из носов да ушей лезли, конечности перепончатые да когтистые из спин да боков проклёвывались нещадно.

- Ради бога, пошли отсюда... - прошептала Мария, в отчаянии таращась на картину эту неприглядную.

Рогатый, не говоря ни слова, прошёл чинно к выходу за спиною девушки да и распахнул двери затем.

- "Ради Бога"? - усмехаясь, переспросил Теофил, задорно сверкая в тусклом свете подвеской на очках прямоугольных. - Вряд ли он ради тебя и пальцем пошевелил в свое время, а ты говоришь...

   Мария, нахмурившись да силясь понять смысл слов этих странных, вышла из бара, Рогатый подождал, пока Теофил, подцепивший себе ненароком кружку пива со стола и залпом опрокинувший затем в себя, не выйдет следом, цокая раздвоенными копытами по деревянному полу - и закрыл за собою дверь, покидая нелицеприятное заведение следом.

****

- А я ей, значится, и говорю, что, мол, прелестница, не на того ты напала! - рассказывал, отчаянно жестикулируя при этом, веселый Теофил, покуда шли они втроём по тротуару городскому мимо магазинов многочисленных, мимо кафешек мелких да прочих неизвестных вывесок, на кои Мария и вовсе никогда внимания не обращала, ибо бесчисленно было количество их, покуда и прочитаешь-то все - день уж засим закончится. Взглянула девушка на Рогатого: козел, высокий да статный, возвышался над всеми вокруг, и рога его в прохладном свете утреннего солнца, черные как смоль да матовые во блеске своём, словно бы поглощали собою лучи солнечные, будто черная страшная пропасть, таящая опасность для всего живого на свете. Мантия, обтягивающая широкие плечи его, шуршала позади о мелкие камушки асфальта, пылясь да пачкаясь малость, да и заметила девушка, что хоть и был взгляд козла всегда мрачен да безрадостен, не было в нём забитой смиренности да больной жалостливости - в глазах его видела Мария твердость да силу, странную мощь, невольно являющую себя в широких плечах и всегда прямой, уверенной осанке; уставший взгляд скрывал за собой монументальность духа, пусть измученного чем-то неизвестным, сокрытым с глаз, но твердого и непоколебимого, держащего себя единым и целым с усилием, но бескомпромиссно да прочно. И вызывало увиденное в сердце девушки интерес неподдельный к странному молчаливому козлу, явственно скрывающему нечто в глубине сердца своего козлиного - нечто, что он не хотел раскрывать никому на свете.

Поглядев так на Рогатого с минуту, перевела Мария взгляд на Теофила. Козлоногий, в отличие от своего друга, чувств да будто и не скрывал, рассказывал в сердцах да бодро про ссору свою с какой-то "поганой ведьмой", как он нелестно окрестил чернявую даму, которая ловко обставила его когда-то в покер, не стеснялся и вовсе то тут, то там, словцо вставлять крепкое, хмурил сердито рыжие брови свои да тут же и смеялся задорно, казалось, напрочь не думая о том, слушают ли его вообще.

- ...И ты прикинь, в этот самый момент она огрела меня табуретом прямо по башке! - воскликнул Теофил, на ходу всплеснув руками да затем в бока упёршись ими тотчас. - Но я не растерялся...

Мария же слушала его россказни вполуха, ибо не было ей интереса слушать о том, кто, когда да каким именно образом в игре азартной дурацкой обставил, да и вовсе настораживал её мужчина этот рогатый весёлостью своей, своими малость грубоватыми манерами, а тут и выяснилось ещё к тому же, что ловелас он законченный:

- Красавица, каких свет не видывал, вот уж не вру! - вспоминал Теофил, с улыбкой воскрешая из памяти стройный женский силуэт. - И сестра ее, ну право слово, один в один  богиня греческая, хоть бороду секи! - образом этаким перечислил он с десяток девиц, встреченных им за неделю прошедшую, болтал без умолку, никак замолчать не желая, да и от трёпа этого нескончаемого начало у девушки заметно да ощутимо гудеть в голове.

- А ты, Рогатый, где всё это время шатался? - взглянул на молчаливого приятеля Теофил да подмигнул посмотревшей на него в момент этот Марии. - Не обрыдло еще это тоскливое скитание?

- Скитание вечно, - последовал на это ответ. - Надоело, не надоело - что толку рассуждать, ежели не будет ему конца.

- Ему не по нраву на тему эту разговаривать, - Теофил пихнул Марию в бок задорно. - Не дивись, свои у него заморочки. А между тем, вечное скитание соделать можно удовольствием каждодневным!

- Вечное удовольствие... Не надоест ли оно? - усмехнулся Рогатый. - Избыток его в итоге начнет горчить - увы, даже счастье надоедает. Радость идет бок о бок с печалью, и друг без друга им нельзя. Вечное удовольствие притупит разум да изнежит душу - необходимы дозы отрезвляющей печали, дозы пробуждающего несчастья, только таким образом сможешь по-настоящему оценить свое счастье и свою радость. Жизнь есть многообразие оттенков, и чувств это касается тоже. Вечное удовольствие - сон души и разума, расслабленная нега, тянущая тебя в свои сети вязкой трясиной. Это путь без будущего. Неудовольствие же порождает прогресс, пробуждает дух да разум, заставляет двигаться вперед, жить. 

- Тьфу ты, нудный какой! - отмахнулся от него Теофил и шутливо нахмурился. - А ты что думаешь об этом, красавица? - улыбнулся он Марии.

Девушка закусила нижнюю губу задумчиво.

- Я даже не знаю... - пробормотала она, Рогатый же с интересом покосился на Марию. - Вечное удовольствие... Это то же самое, что и вечное счастье?

Теофил почесал рыжий затылок растерянно, призадумался малость.

- Ну... - ответил он. - Наверное, да...

- Не путай её, - встрял сурово Рогатый. - Удовольствие и счастье это совершенно разные явления.

- Ну-ка?

- Жизнь человека состоит из удовольствий и неудовольствий. Эти чувства - реакция на внешние раздражители, на события, происходящие в жизни человека, с человеком. У тебя как? Попил пивка - вот и удовольствие. С девицами пообжимался - удовольствие. Это твое хваленое вечное удовольствие заключается в зависимости от устраивающих тебя подачек жизни, череда кратковременных удовлетворенностей и радостей, сменяющих друг друга. Ты раб желания испытывать положительные эмоции, гонишься за наслаждением, ошибочно полагая, что это то же самое, что быть счастливым. Но счастье - это внутренняя гармония. Это равновесие духа, балансирующего на канате жизни над пропастью несчастий - несчастья наседают своей черною пастью, грозятся оборвать канат, но дух смотрит прямо в лицо этим жутким монстрам и не теряет равновесия. Это называется счастье. Настоящее, действительное счастье - не вовне, не снаружи, оно внутри, в человеческом сердце, его созидает и поддерживает в себе сам человек, а не подачки жизни извне. Вечное счастье - невероятная сбалансированность духа, доступная немногим, сила в лицо смотреть невзгодам да не удачам и не терять равновесия от испуга при виде их свирепых оскалов. Счастье независимо от внешних раздражителей, это не твое безмозглое удовольствие.

Теофил скрестил руки на груди недовольно.

- Сам ты раб, - буркнул он. - А вообще, все мы рабы Божьи, не так ли? - он опять пихнул Марию в бок да и расхохотался громко, и смех этот злорадное ликование нёс в себе нынче, беззаботную веселость да насмешку, казалось, над всем на свете - всё это разом резануло слух девушки, неприятно оглушило; с опаской смотрела Мария, как сотрясается короткая рыжая борода, а после перевела взгляд на Рогатого да и увидела усмешку сдержанную на лице его, а в глазах - нечто холодное, неприятное. Девушка скрестила руки на груди и уставилась взглядом в землю.

- Рабы Божьи, аха-хах, уф, - Теофил приподнял очки и отер слезы, навернувшиеся на глаза от смеха. - Ну придумают же, ну я не могу...

- А что в этом смешного? - с неожиданным для себя самой вызовом в голосе протянула Мария, по-прежнему не поднимая взгляда.

- Да то, что коль признают они себя рабами, - махнул рукой козлоногий. - Значит, и есть они рабы. Нарекают себя рабами - и рабами становятся, называют себя паствой - ну и превращаются в баранов да овец! Кем ты себя назовешь, кем определишь - тем и станешь, тем и будешь, будешь, ежели самому себе поверишь! А они и верят! Бараны да овцы... А что хорошего в том, чтобы быть рабом? Бесхребетным да подневольным? Что хорошего в том, чтобы безмозглым бараном быть во стаде таких же баранов, всех как на подбор одинаковых? Но не в обиду, не в обиду! Знавал я одного барана, отличный был товарищ, даром что парнокопытный...

   Таким образом вышли они в один из дворов неприветливых да пустынных, впереди пестрела потрескавшимися на солнце красками площадка детская, у подъездов стояли немногочисленные припаркованные машины; зелень на деревьях, тусклая да темная, слабо шуршала на прохладном ветру, да была эта картина, хоть и мирною, но тоскливой какой-то, какой-то печальной да скорбной.

- Перекантуемся у меня, я так мыслю, да? - подал голос Теофил. - Устали уж ходить вы, наверное.

...Квартирка Теофила оказалась маленькой, довольно захламленной - видно было, что убираться тут не любили; тесная пыльная прихожая, криво приклеенные обои, коридор, ведущий на кухню да в единственную комнату - всё это казалось обжитым и необжитым одновременно, словно бы тут жили, распоряжались, но как-то небрежно, без особого желания.

- Сейчас я вам чаёчку заварю, моего любимого, с апельсином! - Теофил, наспех пошаркав копытами о коврик в прихожей, направился на кухню, да через секунду донесся оттуда грохот, звон падающей посуды, ворчливые чертыханья да звук зажигающейся газовой плиты.

Рогатый и Мария тем временем прошли в комнату, взору их тут же предстал грязно-коричневый затертый диван, горы разнообразных вещей на шкафах да стульях, и телевизор напротив дивана, черный, квадратный, модели явственно старой, что, впрочем, не было слишком критично ни для кого из присутствующих.

- Надо же, а я думала, что это у меня в квартире срач, - Мария осторожно присела на краешек дивана, словно бы боясь, что тот может испачкать ее джинсы.

- Надеюсь, тебе не очень дискомфортно находиться в такой обстановке, - посмотрел на нее Рогатый ровно.

- Да нет, мне вообще наплевать. Ну то есть, что такого, как будто бы я никогда не видела бардаков похлеще...

Спустя время некоторое в комнату заявился веселый Теофил, держал он на погнутом металлическом подносе три чашки, и вился от них дымок белёсый к потолку невысокому, струился тонкими полупрозрачными ниточками. Тотчас наполнилась комната чудесным ароматом апельсина, да и повеселее стало Марии от этого в одночасье, словно бы аромат апельсиновый чая горячего да свежего разрядил тотчас неуютную атмосферу комнатки захламлённой, привнёс в неё солнечное нечто, летнее да спокойное.

- А вот и чай! - козлоногий с улыбкой поставил поднос прямиком на диван. - У меня тут еще есть попкорн и чипсы, кто-нибудь желает?

При упоминании чипсов Рогатый как-то оживился немного, чем заставил Марию по-доброму улыбнуться, взял пачку да и зашуршал цветастой упаковкой, Теофил же включил телевизор, пощелкал кнопки на панели под экраном, переключая каналы, а затем воскликнул:

- О! Давненько я фильм этот заприметил, экая удача! Ну-ка, ну-ка! - и с этими словами плюхнулся он на диван справа от Марии - старенький диван при этом затрещал жалобно, да и подскочила девушка на месте слегка от столь внушительной тряски; захрустел козлоногий попкорном, воззрившись в экран телевизора, Рогатый задвинул ставни на окнах, задёрнул плотные шторы, и комната погрузилась в полумрак, озаряемый лишь пёстрым мерцанием телевизионного экрана.

- Прямо как в кинотеатре, - ухмыльнулся Рогатый на вопросительный взгляд Марии и сел слева от нее.

 Фильм же оказался некоей неизвестной трагикомедией; Рогатый, мирно откинувшись на спинку дивна, уплетал чипсы самозабвенно да наблюдал за сюжетом на экране, а Теофил, отчаянно сопереживая героям фильма, то руками взмахивал, то вскакивал, выкрикивая притом тирады целые в поддержку али же в укор всем, кого на экране нынче видел, просыпал на себя в итоге попкорн весь да и безо всякого колебания доедал его затем с дивана и с пола. Мария сидела зажатою меж ним да Рогатым да и вовсе плохо понимала сюжет фильма выбранного, ибо отвлекал её поминутно вскакивающий козлоногий, ходил ходуном диван старенький при этом да скрипел нещадно, грозясь развалиться всерьёз, да и мысли разнообразные лезли девушке в голову, ибо подумать и правда были нынче резон да повод.

А ведь недавно совсем, вчера буквально, гуляла Мария беззаботно на вечеринке очередной с дружками своими непутёвыми, да и не было у неё в голове и мыслей-то окромя дум извечных о том, что утром вновь просыпаться нужно рано да на пары идти ненавистные - так и когда же всё успело так круто измениться да повернуться, когда же успела-то она знакомствами обзавестись этими странными, когда город этот сумел так резко да внезапно сойти с ума? Впрочем, наверное, и был он уже сумасшедшим, как свихнулся давным-давно, во времена незапамятные, таким и застала его Мария, появившись на свет всего-то каких-то двадцать лет назад в роддоме местном, а ведь и до неё был этот город, и до неё мир целый существовал да жил своею жизнью, задолго до начала жизни её собственной... Отвела Мария взгляд невидящий от пёстрых картинок на экране мерцающем, поглядела на занавески плотные затем. Там, за окнами, что-то да явно стряслось, происходило что-то, нездоровое, больное, да и как же долго оно длилось-то? Год? Век? Тысячелетие? А может, всегда оно было, всегда, с начала самого времён людских, с самого начала жизни рода человеческого? Будто некая больная плесень, зараза странная да грязная, щупальцами расползшаяся по всему миру - видела это девушка теперь, наблюдала лишай этот едкий, заполнивший собою каждый уголок враждебного да пыльного города, ломился он в окна, сквозь стены да щели, и видела его Мария и нынче, полезли вдруг поганки некие на ножках длинных да тонких из углов комнатки небольшой, повалила труха с потолка да тёмными пятнами круглыми проступила на стенах пульсирующая опухоль, гнилью чёрною истекая. Смешались голоса да ругань соседей за стенами в единый гудящий шорох, превращались в рассыпчатую бахрому плесени, охватившей углы да потолок, да в проёме дверном, из-за угла выйдя неторопливо, застыло вдруг существо страшное, лошадь наружностью своею напоминающее, оскалилось оно в улыбке безобразной да глядела на Марию глазами навыкате, чуть покачивая изъеденной червями да лишаем головою, и едва не ломалась шея тощая под покачиванием этим лёгким, едва оставалась целою. Отвернулась Мария тотчас от зрелища этого ужасного, вжалась в Рогатого испуганно, пряча лицо в его шерстистой груди, да и полезли из стены позади существа жуткого рогатые грибы с глазами явственными, обрамлённые гнилой трухою, свесились с потолка щупальца чьи-то да лишайники, да и пронёсся по коридору мимо некий тощий человеческий силуэт без лица, устремился сломя голову вперёд да и исчез за стеною затем.

- Ну и дурной фильм, слушай! - донесся до девушки словно издалека веселый голос Теофила. - Носятся всё, носятся, бранятся, а в чём смысл - кто б мне сказал?

Да и не заметила Мария, как уснула она спустя миг на плече Рогатого, бережно укрытая пестрым клетчатым пледом.

****

Проснулась Мария быстро - едва проспала и сорока минут. Открыла девушка глаза сонные, приподняла голову затем да огляделась. Оказалось, Рогатого рядом нет, и лежит она на диване на мятой подушке, по-прежнему укрытая пледом. Ставни уже были подняты, занавески отдернуты, в окна пробивались неяркие солнечные лучи.

- Сморило в полумраке, принцесса? - донесся до девушки вдруг ласковый знакомый голос, да и присел тотчас на край дивана Теофил, задорно улыбающийся да сжимающий в руке кружку с апельсиновым чаем.

- А где Рогатый? - спросила Мария немедленно, садясь да закутываясь в плед с опаскою. Бросила она взгляд невольно на ноги козлиные, вспомнила тотчас, что сатиры из книг, прочитанных ею некогда, пристойным да воспитанным поведением не отличались и вовсе, охочи были до плясок праздных и до нимф, по чьей красоте с ума сходили да и творили непотребства разные, и насторожили мысли эти девушку тотчас, ещё пуще забилось в груди девичьей сердце беспокойное.

- Отлучилис по делам государственно важным, - усмехнулся козлоногий. - Изволили-с распорядиться приглядеть за вами, спящая красавица.

- Как... Мы одни тут, что ли? - испуганно спросила Мария, вмиг оробев пуще прежнего.

Взглянул Теофил с интересом на настороженную девушку, отпил затем чая из кружки белой, усмехнулся бодро, подняв брови, да и спросил:

- Неужто боишься меня, принцесса?

Закуталась Мария в плед поплотнее, натянув его до самого носа, буркнула:

- Вот еще!

Теофил покачал головою с усмешкою доброй.

- Меня ты, значится, боишься, а Рогатого своего - не, не боязно?

- А что Рогатого? - нахмурилась Мария. - Он мне плохого ничего не делал, наоборот, обращается со мной бережно и по-доброму...

- А когда ж я-то тебе успел плохого соделать? - улыбнулся Теофил мирно.

- Ну... - смутилась Мария, да и призадумалась тотчас, ибо и впрямь ничего этот козлоногий мужчина не делал девушке плохого покамест, однако глаза его - да что и вовсе за взгляд это за такой? Разве не может глядеть он иначе, не может разве хоть малость пламень этот убавить, дабы так шибко огнём сим не тревожить боязливое женское сердце?

- Манера тебе моя не по нраву? - склонил голову козлоногий. - Так уж уродился таким, чего греха таить. Но ни словом, ни действием не держу злого умысла. Не любо, что до женского полу больно охоч? Так то и беззлобно совсем, в обратку, каждая личность красива, будь то мужеский пол иль женский, и виноват ли я в том, что хочу любить эту красоту?

- Ваши глаза... - пролепетала Мария несмело.

- Что? - Теофил перевел взгляд на пыльное зеркало напротив. Устремился на него оттуда взор его тяжёлый, взглянули из отражения, чуть усмехаясь, глаза выразительные да огненные. - Глаз моих боишься? А что глаза? Немало они повидали за жизнь, сложенную из бесконечности вечностей, отчего б не быть им такими? Ты послухай лучше, как однажды я с другом моим сердешным, не знаешь ты его, хороший был товарищ, не смогли поделить бабки с одной общей сделки, в которой замешана была одна девица, ух краса-русая коса! Собрались мы, значит, добро делить, а я как - р-раз! и...

- Хватит! - воскликнула Мария. Теофил отхлебнул чаю и, вопросительно приподняв брови, посмотрел на раздосадованную девушку.

- Вы же просто не умолкаете ни на минуту! - схватилась за голову Мария. - Не надоело вам самому-то?

Козлоногий ухмыльнулся - вроде и весело, но словно бы со странной тайною болью - тяжело поднялся с дивана и, отхлебывая чай из дрогнувшей было на  долю секунды чашки, неторопливо вышел из комнаты. Сердце Марии тотчас кольнула досада. "Обиделся" - подумала девушка, закусив нижнюю губу, затем встала с дивана, запахнула плед, да и прошла в коридор следом.

   Мария нашла Теофила на кухне; кухня эта оказалась еще более тесной, чем комната,  стол и вовсе еле помещался в окружающую обстановку, на полу валялся замызганный толстый матрас с мятым одеялом, в раковине высилась груда немытой посуды. Теофил сидел за столом к дверному проёму полубоком, облокотившись о столешницу и, неспешно допивая чай, глядел в мутное окно напротив.

- Это... - девушка растерянно поправила прядку своих каштановых волос. - Я не хотела вас обидеть...

- Я знаю, - ответил ровно козлоногий, не оборачиваясь. Повисло тягостное да довольно неуютное молчание. И первым его нарушил Теофил.

- Глаза тебе мои не нравятся, да? - спросил он беззлобно да мирно даже. - А мыслишь, глаза такие просто так ли, без причины? Ты небось, принцесса, видела-то лишь бесстыжие зенки дружков своих, зеленых еще, не несущих в сердце никоих забот. Видела их глаза лишь, и не разумеешь, что взгляд может быть не только безмозглым да мутным, не только беспечным да поверхностным, но и таким, тяжелым да невыносимым. А отпечаток боли всегда можно узнать, он сам себя являет постороннему глазу - брови ли постоянно хмурятся, лицо ли выглядит старше, чем есть ему лет, взгляд ли таит в себе что-то тягостное, мучительное, смотрит ли словно бы сквозь да вдаль. Отпечаток боли на лице всегда увидишь, всегда распознаешь, ежели знаешь, что такое боль душевных ран да как она людей собою мучает, как корежит их лица. Думаешь, чего я трещу без передышки? Чтобы боль свою затрещать, заглушить так, чтобы не кричала громче меня самого. Шутка ли, что сердце всё в заплатах, уж места нет живого.

Мария опустила взгляд стыдливо да неловко, ибо и подумать она не могла доселе, что этот  веселый прожигатель жизни с иной стороны пред нею предстанет и вовсе, ибо кто же знал, кто же и догадаться-то мог, что за весёлостью яркою порою боль самая истинная прячется?

- Каждый боль свою глушит по-разному, индивидуально, - продолжал Теофил, глядя в окно да закурив самокрутку, которую секундой ранее достал из кармана шорт. - А кто-то просто запирает ее в себе, мысля, что так раздавить её сможет. Только вот тягость сердечная сама давить начинает. Не прокатывает номер. А, не слушает он меня... Я ему удовольствия сую, а он, вишь ли, счастье хочет.

"Он"... Мария догадалась тотчас, в чей адрес были направлены последние слова.

- Я не хотела вас расстраивать, извините... - пробормотала Мария печально. - А... Такое неудобно спрашивать, но что за боль у вас? Кто вам ее причинил?

Теофил усмехнулся невесело, покачал головой.

- Что за боль? Да кто уж теперь упомнит - много лет минуло, память моя поизносилась да истрепалась, - и взглянул он на Марию взором своим тяжёлым да огненным, в котором увидала девушка тотчас отчётливо, что помнит всё козлоногий, помнит прекрасно, просто говорить не хочет.

 - Понятно... И вы правы... - сменила она тему, закутываясь в плед. - Глаза всех моих друзей были совсем пустыми, ничего за собой не таящие... Мне и не хотелось зато в их глаза смотреть. И никогда не захочется.

Теофил посмотрел на нее с любопытством да ухмыльнулся.

- Да знамо, в какие, в чьи глаза ты хошь смотреть, - подмигнул он да кивнул за спину девушки внезапно. - И давай на "ты", чего как не родная!

Ничего не успела ответить на это Мария, ибо заслышала тотчас стук копыт гулкий позади себя, обернулась она да и встретилась взглядом растерянным с Рогатым. Ёкнуло сердце девичье тут же, забилось чаще, чем доселе, заныло болезненно по причине неизвестной.

- Не обижал ее? - посмотрел на козлоногого Рогатый, как всегда мрачный да чинный.

- Да что ты! - Теофил тут же расплылся в улыбке беззаботной, словно и не было минуту назад разговора тяжкого, да и начал бодро: - Я рассказывал тут, как пошли мы, значится, тырить бочонки пива у одного деда - далече отсель это было, в посёлке дремучем, уж ни названия его не вспомню, ни имени товарища моего - но хороший был друг, вот не вру, хоть бороду секи! Натаскали мы бочек этих, покамест старый хрыч на охоте пропадал, а потом глядь - а бочонки-то навозом наполнены! А я еще и думаю, отчего же смрад-то такой за нами тащится...

Не слушала Мария болтовню Теофила, глядела она на Рогатого, что стоял от неё в полуметре всего лишь, чинно возвышаясь до потолка самого, глядел козёл на неё в ответ, в глаза прямиком, и взор его хладный, тяжёлый, подобно взгляду козлоногого, но со своею индивидуальной выразительностью, с совсем иною сердечной раной, мрачный да печальный, добирался собою до самого сердца девушки, бередя там всё нещадно, будто дотла сжигая, да и тотчас воскрешая вновь.