Ложки. Рассказ

Почти каждая потенциальная невеста начала восьмидесятых прошлого столетия

вышла замуж "не за Вронского". И вовсе не в смысле графских почестей и

материальных благ. В этом смысле, -"не за Вронского",- каждая. Мужчины

наотрез отказывались жениться. Залетевшие барышни или бросали свои бурсы

и уезжали обратно в деревни к добрым матушкам, чтобы родить своё дитя,

или рожали здесь же, в городе и оставляли младенца в одном из трёх,

переполненных подкидышами, домах ребёнка. Был и третий вариант. Количество

абортов в эти годы исчислялось чудовищными цифрами и не подлежало статистике.

В том числе и криминальных. К "бабке", бывшей акушерке, пышной тётке за

пятьдесят, Дашу отвела однокурсница, соседка по общежитию, обратившая

внимание на её бледность и постоянную тошноту. Процедура оказалась

мучительной, унизительной и бессмысленной. Наутро, с кровотечением она

была госпитализирована в больницу скорой помощи, где избавилась от

ребёнка и почти лишилась возможности для материнства вообще, поскольку

пришлось удалить яичник. К жизни возвращалась трудно. Мучила тоска о

потерянном ребёнке и собственная глупость. Но воспоминание о матери и

бабке с одинаковыми скорбными полосками узких ртов да, наперегонки пьющих

отце с братцем,- примиряли с действительностью. Хорошо запомнился и

последний разговор с Кириллом, редким владельцем своей! однокомнатной

квартиры, бывшим её возлюбленным. Ни о каком ребёнке он и слушать не

хотел! Ещё и высказал цинично сомнения в своём отцовстве. Мало ли чего

там у них в общежитии происходит, он то где и при чём...

Жила она в затхлой комнате институтского общежития с тремя соседками.

Одна из соседок, Тая ночевала редко, снимала койку у одинокой бабульки,

но и от общежития не отказывалась,- на всякий случай. Она то и отвела

Дашу к акушерке, соседке своей хозяйки. Но Даша никого, кроме себя не

винила. Ещё одна из девчонок - однокурсница Любка, имеющая всегда

стратегический, пожалуй для всей страны запас сала и неизменный мешок

картошки под койкой, никогда не успевавшей "прорастать". Сало

хранили между окон, в холодильнике общем сохранить было невозможно.

Жарили всегда две полные здоровенные сковородки и всё равно хватало

не на всех, сбежавшихся на запах. Любка разговаривала матом с редкими

междометиями. Если картошка подгорала, что случалось редко,- она

неизменно восклицала: Удовлетворённая я коза! Впрочем, первое слово

звучало куда менее благозвучно. Но девка она была не злая и легко

прощала Даше, когда у той не было денег даже на хлеб для общей трапезы.

Была ещё Настя. Счастливая, как говорили ей вслед почти все студентки.

У Насти тоже было мало денег , но имелись родственники в городе, которые

передавали варенье в банках, обеспечивающее соседок завтраком.

Настя летом вышла замуж! Никому ничего не сказала,- тихоня...

Конечно всем было ясно, что эти двое, если не поженятся,- то случится

мировой катаклизм. Когда они рядом сидели в амфитеатре аудитории, слегка

склонив друг к другу одинаково светловолосые головы, как будто нимб

над ними восходил в яркой подсветке застеклённой, мутной крыши.

Виталий был "афганец", четырьмя годами старше подруг- однолеток и вообще

редкий мужской экземпляр на чисто женском факультете.

Родом он был из расположенного в сорока километрах города- спутника, где

у родителей была квартира, но проживал в том же общежитии.

Теперь уже, на четвёртом курсе, Даша и не вспоминала о том, как долго,

больше года "сохла" по Виталию. Да и кто из девчонок по нему не сох!

А вот же, выбрал он не её красавицу- брюнетку с округлыми формами или

Любку с достатком и ямочками, а голубоглазую и хрупкую Настю, заучку

в очках! Впрочем, очки та носила редко и если шла по улице с распущенными

светло-русыми прямыми волосами до плеч, сверкая бирюзовыми очами на

загорелом привлекательном лице, даже шестидесятилетние бравые дедки

оборачивались вслед.

Только шансов всё равно не было ни у кого во всём белом свете, кроме Насти,

так уж вышло.

Общая девушка, медсестра Лиза, тоже к нему благоволила, там, в Афгане...

Откуда ей было знать, что она, коренастая и задорная со светло- голубыми

наглыми глазами на выкате и аккуратной картофелиной носа, как две капли

воды походила на соседку его Маринку, проживающую с семейством в комнате

расположенной непосредственно над его комнатой,этажом ниже. Соседка была

сварлива и громогласна. Каждая ругань завершалась коротким галопом

кровати над его головой и поросячьими взвизгами Маринки, которые почти

всегда будили её маленькую дочь. Панельные стены девятиэтажки не могли

хранить секретов. Вежливый сосед-алкоголик,- тиранил семью, бил жену и

дочь и откуда только силы брались в этом тщедушном, пропахшем запахом

корвалола, для отвода глаз,- теле. А одинокая соседка справа, в продолжение

десяти лет проживающая рядом и всякий раз называющая его другим именем,

привела себе в комнату шесть или семь бездомных собак, которые грызлись

и лаяли постоянно. С соседями приходилось регулярно здороваться.

Особенно Виталия смущала соседка Марина, которая ему подмигивала и оглядывала

весьма плотоядно. При этом она не переставала пилить мужа и глядя на их

плотные и пузатые тела, он, постоянно думающий и мечтающий о любви,-

невольно пытался представить себе каким образом причинные органы

этих особей вообще достигают друг друга. А представить себе, как можно

трепетно и долго целовать неряшливо накрашенный, бордовый Маринкин

рот с золотыми фиксами,- было просто невозможно.

Поэтому Лизе ничего не светило! И хорошо, поскольку она успела наградить

гепатитом С почти всех его, уцелевших товарищей...

У молодых супругов возникла проблема: где и на что жить? Нет, крепкий

Виталий и прежде подрабатывал: и на вокзале почту разгружал, и ящики

с мелкой рыбёшкой, именуемой в народе сарделькой - в порту.

Комнату в семейке обещали, как афганцу, но не торопились, хотели мзду.

На мзду надо было заработать. А пока...  С согласия девчонок, голубки

спали вместе, на Настиной кровати. Ничего себе не позволяли, просто

падали и засыпали, тесно прижавшись друг к другу, как ложки в серванте.

Приходили поздно, предварительно долго "купались" в единственном на этаже

общем душе. Душ этот ночью, тайком, Настя вымыла новой щетинистой метлой

от чёрной плесени с помощью содержимого половины пластмассовой банки "Аэлиты".

Даша первая разгадала эту уловку. Девчонки почти всегда уже спали, а она

"тактично" выходила, якобы в туалет, а сама заходила в душ и вдыхала всей

грудью аромат чужой любви, но кроме лёгкого запаха шампуня "Лада",-ничего,

увы не чувствовала. А вскоре, Виталик заработал, желаемую комендантом сумму

и супруги заняли комнату в семейном общежитии по соседству.

Первого сына, Настя родила на второй день после получения диплома.

Все разъехались, кто куда- по направлениям.

На пятилетнюю встречу выпускников,- Виталий приехал один, Настя ждала

со дня на день второго сына,- оба июльские, как по заказу!

Даша была одна, не замужем, детей нет. Говорить почти не о чем. Девчонки

из комнаты,- не приехали. В ресторан Виталий не пошёл,- торопился к своим.

Ещё через пять лет, супруги Никитины прибыли всем семейством с двумя

серьёзными и степенными мальчишками. Пообщались с однокурсниками и снова

не до ресторанов! Даша тогда не приехала, как выяснилось позднее,- ждала

ребёнка,- дочь, Марию Фёдоровну!

Пятью годами позже приехала Даша с мужем профессором, которого она звала

снисходительно Фёдором Иванычем, учитывая пятнадцатилетнюю разницу

в возрасте. С Фёдором Ивановичем, Даша тоже спала "ложками", но причина

была другая. Уже и зубы дорогие благоверному справили, да затхлый запах

изо рта от недолеченных юношеских язв, у него всё равно оставался...

Виталий приехал опять один: красивый, импозантный. Семья живёт в Будапеште,

каждый день любуются дунайскими мостами из окон своей уютной квартиры,

повезло им, опять повезло! Но это не главное. Почти уже сорокалетние,

"родили"недавно третьего сына, назвали Иштваном, по другому просто невозможно

было назвать ребёнка в этой прекрасной стране! А по нашему, так вроде

просто Ваня...