Тлеющий Ад. Бездомный Дьявол. Глава 6

Невдалеке мрачного Рогатого да идущих за ним следом понурого Теофила с расстроенной Марией, скрестившей руки на груди да глядевшей печальным взглядом на маленькие дорожные камушки, встречающиеся на асфальте, ждали Блуд и Алчность, подле стены одной из многоэтажек серых стояли они, и, едва заметили только троицу эту, приосанился Блуд кокетливо, выгнувшись змеёю, Алчность же руки из карманов брюк вынул нетерпеливо,    да и следом за жестом сим выпала наземь пара-другая купюр, торчащих из карманов беспорядочно.

- Госпо..То есть, Рогатый, наконец-то, а мы вас заждались, - ухмыляясь, подал голос Алчность, наклонив голову на бок почтительно. - Наши друзья уже здесь, все уже здесь, в этом городе.
 
- Прекрасно, - ответил Рогатый мрачно да на ходу, не остановился он, пошёл далее, и Блуд с Алчностью тотчас устремились за ним следом, вместе с Теофилом и Марией.

- Полагаю, вы уже знаете, где они нас ждут? - кокетливо осведомился Блуд.

- Да, - ответил козел кратко.

Мария, шедшая чуть поодаль, прибавила вдруг ходу, поравнялась с Рогатым и, поначалу помедлив в нерешительности, ни слова не говоря взяла его вдруг за руку да зажмурилась в каком-то нелепом страхе, ожидая, что Рогатый отбросит её руку от своей да рассердится на девушку неподдельно. Да и дрогнула рука козла и впрямь, однако то лишь от неожиданности - взглянул Рогатый растерянно на тоненькую изящную ручку Марии в своей, на саму девушку после взгляд задумчивый перевёл, да и удивление безобидное в глазах его Мария узрела, сменившееся спустя миг краткий добродушною улыбкой на устах, менее заметною стала морщинка вертикальная меж бровей козлиных, да пусть и не исчезла бесследно, ибо присутствовала там, казалось, с самого начала времён наземных, однако ослабла малость, полегчала, и девушка кротко улыбнулась Рогатому в ответ, уразумела, что всё нынче сделала верно.

Вскоре свернули они с главной улицы в неприветливые, наполненные тенями да холодными сквозняками проулки - никогда, казалось, не попадал свет дневной да солнечный в проулки эти мрачные обыкновенно, и посему тени, прячась от полуденного солнца каждодневно, ютились извечно по углам этих маленьких пустынных улочек, скрипели на одиночных прохожих дверьми покосившимися деревянными, шуршали сквозняками в тёмных кронах кустов потрёпанных да пыльных, встречающихся всё реже, ежели идти вглубь сих таинственных переходов; Рогатый как раз и устремился туда, вглубь да вдаль, уверенно стуча копытами по каменистой дороге да ведя за собою четверых своих товарищей молча.

Остановился он вскоре подле двери деревянной некоей, от времени покосившейся малость, с петель слегка сошедшей; посередь двери этой да ближе к верху рога были прибиты винтовые да козлиные, и Марии, взглянувшей на сие украшение тотчас, не по себе стало в одночасье, да и не ведала девушка, отчего побежали по спине её мурашки назойливые при виде рогов этих, к двери прибитых, но почудилось ей, будто бы переговариваются за дверью, перешёптываются сотни голосов нечеловеческих, будто приоткрывается дверь сама с едва слышным скрипом, и из темноты помещения неизвестного глядят на девушку чьи-то узкие да красные глаза недобрым, нездоровым взглядом.

- Мы туда, что ли?.. - поежилась, будто от холода, Мария. Ей напрочь не хотелось заходить в это странное место, туда, где только что померещились ей чьи-то страшные глаза. Однако же раскрыл дверь Рогатый, скрипнув петлями ржавыми жалобными, да и жестом галантным пригласил девушку войти внутрь.

- Не-е, это... - Мария косо улыбнулась и помотала головой. - Давай в этот раз ты первый...

Рогатый издал смешок и, пригнувшись да повернув голову чуть боком, дабы не задеть рогами своими широкими стены, пропал в темноте помещения. Мария, глубоко вдохнув, дабы уверенности вдохом этим поболее набраться, шагнула следом, за нею устремился задумчивый Теофил, а потом и Алчность с Блудом вошли да и закрыли за собою скрипучую дверь.

Шли они куда-то вперёд по коридорам тёмным да узким, уверенно да спокойно вёл компанию эту Рогатый вглубь, да и из каждого угла чёрного, утопающего во мраке непроглядном, каким-то холодом могильным тянуло будто, противно сырым, неприятным страшно; по стенам мрачным, с коих свисали ошмётки некие равные, неизвестные и вовсе, ползали разнообразные мерзкие черви, змейки крылатые, многоножки с лицами человечьими, иные странные твари, ощутила Мария тотчас, как проползло мимо ног её да по полу нечто, взглянула да и узрела, как устремилось от них прочь страшное наружностью своею существо, вид имеющее позвоночника длинного да тонкого с тремя головами-черепами невесть каких и вовсе животных, проползло оно, бездумно глядя в никуда своими глазницами пустыми да чёрными, скрылось молча за углом ближайшим. Вцепилась Мария от страха в мантию Рогатого пыльную да опустила голову, стремясь отныне ни на чём не задерживать взгляд да и глядеть лишь на чёрную плотную ткань во своей руке. Простучало мимо них суставами тощее костлявое чудище на лапах длинных да с головою козла, умудрилось протиснуться вдоль узких стен коридора данного, не задев никого из идущих да по-паучьи передвигая тонкими конечностями, на стене поблизости проклюнулось да раскрылось вдруг несколько десятком узких страшных глаз, проводили глаза эти Марию взглядами пристальными да и застыли так на века, сощурившись ехидно, а в конце коридора на единственной длинной да тонкой ноге замер кусок некоей влажной да пульсирующей плоти, ни глаз он не имел, ни рта, ни всего прочего прилагающегося, однако будто смотрел на путников незримо, стоял да стоял, покуда не прошли они мимо да не завернули за угол коридора. Открыла Мария глаза невольно и вздрогнула тотчас, отвернулась, ибо узрела, как стоит в углу коридорном высокое да тощее существо с ликом козла, взглядом глаз белёсых да будто слепых провожая идущих безмолвно; неподвижно стоял козёл этот, сухопарый да сутулый, и лишь голова его рогатая поворачивалась следом за удаляющейся от него компанией.

   Рогатый тем временем свернул за некий угол коридора вновь; тотчас слева показался проём дверной да без двери, вход некий в одно из многочисленных местных помещений, из комнаты этой сиял ослепительный мерцающий свет да звучала ритмичная, громкая танцевальная музыка. Взглянула Мария несмело в проём дверной, узрела, что столпились вкруг него да подле существа разнообразные да страшные, лохматые, рогатые, чешуйчатые да хвостатые, стояли они, обернувшись на Марию безмолвно, и облачены были в лохмотья разнообразные, из карманов одежд этих змейки крылатые торчали то там, то тут, шипя да щёлкая едва слышно, на ком-то из товарищей данных грибы росли явственно, щупальца вились неизвестные, рога отовсюду торчали; повсеместно да тошнотворно пахло гнилью и тиной, болотною водою да плесенью.

Упорно проигнорировав столпотворение это, поглядела Мария внутрь помещения беспокойного, глядела, как на фоне яркого света прожекторов мерцающих да под музыку ритмичную, громкую неимоверно да до нутра самого ритмом своим пробирающую, бесновались в адских плясках чёрные силуэты разнообразной нечисти - видела Мария взлетающие вверх руки, рога острые да повсеместные, перепончатые крылья да хвосты, толпа сия скакала под музыку в дребезжащем свете прожекторов подобно люду в ночных клубах, самозабвенно да беспорядочно.

Остановился Рогатый, взглянув на стоящих у двери чинно, и столпотворение сие вдруг согнулось пред ним в поклоне настоящем, шипя, клокоча низко да извивая всё то, что имело способность извиваться и вовсе; Теофил с интересом глядел на танцующую толпу, засунув руки в карманы шорт, да малость пританцовывал в такт, явственно желая присоединиться к шумной безумной гулянке, Блуд да Алчность стояли чуть поодаль, глядели на Марию с любопытством коварным. Кивнул Рогатый склонившейся в поклоне нечисти да и шагнул по коридору далее, Мария же, до сих пор на толпу пляшущую глядя, оробела вдруг да и отшатнулась малость к стене: не стихала музыка, громыхала да по ушам била знатно, однако толпа рогатая остановилась резко, вся разом, будто по чьему-то велению неслышному, по некоему немому приказу, да и обернулись на девушку тёмные страшные лики, неразличимые и вовсе в черноте этой, вспыхнули сотни зловещих светящихся огоньков красных узких глаз, уставились на Марию, застыли; немедленно отвернулась от этого зрелища Мария напуганная да поспешила за Рогатым тотчас, отставать от него нынче и вовсе желания никакого у девушки не было. Теофил, Блуд да Алчность направились следом за нею.
 
Стихали постепенно звуки музыки роковой, оставались позади, однако не утихли окончательно да на совсем, приглушённо громыхали нынче, тревожа собою настороженное сердце Марии да воскрешая из памяти тяжёлый ритм страшного танца; добралась компания вскоре до двери некоей в очередном неизвестном коридоре, раскрыл Рогатый дверь эту да шагнул в помещение немедля, за ним и остальные последовали тотчас, остановились они невдалеке ото входа, и увидала Мария посередь помещения просторного да малость пустого какого-то прямоугольный обширный стол. А за столом этим да на стульях с высокими резными спинками четверо персон неизвестных сидело, отличных от тех, что встретились девушке в минувших тёмных да мрачных коридорах: первый из них наружностью своею был как человек, однако не человеком являлся по сути, и глаза его, надменные да презрительные, поблёскивали в тусклом свете канделябров жёлтыми змеиными зрачками; мужчина горделиво восседал на стуле резном, волосы его чёрные прядями длинными да прямыми ниспадали на плечи, облачён он был в чёрный да шитый златом плащ, с наплечниками твёрдыми да с золотою вязью по вороту и каёмкам, в руке же, в пальцах, унизанных перстнями златыми, держал он чёрную трость с набалдашником в виде оскаленной змеиной пасти. Рядом с мужчиной высокомерным, далее, сидели существа, и вовсе не обладающие хоть малость человечьими ликами, первое из них размеров было довольно внушительных да и напомнило Марии тотчас демонов чудовищных, коих столь часто изображают в разнообразных фильмах - весь красный, мускулистый, брутальный, обладал демон оскалом звериным грубым, сверкали глаза его змеиные гневно, на голове рога огромные сидели прочно, да и весь он в шипах был по спине, голове, рукам да плечам, страшен был, опасен явственно, ударил он по столу массивною рукою, сердито вещая что-то существу второму. Собеседник его престранный в габаритах тягаться с демоном гневным не мог, тощий был весь, вертлявый, змееподобный али же подобный ящеру, зелёный, чешуйчатый, крутил он шеей длинною, головою безносой с глазами немигающими да крупными, когтями ног невольно по полу шаркал да хвост извивал длинный, поминутно шипел, оказывая изо рта своего клыкастого тонкий змеиный язык.    

Мужчина высокомерный, демон да змей отвлеклись от беседы своей да посмотрели затем на пришедших, Блуд и Алчность тем временем ко столу подошли уверенно да и заняли пустующие резные стулья.

Последнее же существо, о коем еще не было упомянуто до сих пор, сидело за столом в общей компании молчаливо и печально, грустным отсутствующим взглядом чёрных да будто пустых глазниц глядя в никуда. Нездоровый, больной вид имело оно, напоминало безносого лысого человека с болезненной серою кожей, голова его была чуть опущена, по щекам тянулись темные дорожки, будто от слез, а приоткрытый печальный рот издавал тихие, едва различимые хрипы.

Рогатый, стоящий подле входа да разглядывая персонажей сих престранных, ухмыльнулся да и произнёс лукаво:

- Не ждали? - однако же разумел он превосходно, что личности эти собрались здесь, за столом прямоугольным да общим, именно по той причине, что ожидали его прихода.

- Госпо..э-э, Рогатый! - приветливо громыхнул брутальный демон, выдав улыбку грубую да немедленно поднявшись со стула. - Вы, как всегда, внезапны!

- Меньше болтать надо, плебей, - презрительно ударил его по левой руке тростью надменный черноволосый мужчина, главенствующий средь персон этих явственно, поднялся  следом. - Мы ждали вас, конечно же ждали, - уверил он Рогатого, с достоинством склонив голову в полупоклоне. Остальные также встали из-за стола да и поклонились Рогатому чинно, почтенно.

- Позвольте представить, господа, - склонил голову в ответ Рогатый да и вежливым жестом руки плавной продемонстрировал всем Марию, девушка же тотчас смутилась, скрестила руки на груди да неловко поправила прядку каштановых волос своих. - Юная дева Мария, моя нынешняя спутница.

Услыхав слово "спутница", девушка смутилась еще больше.

- Да я... - она, запинаясь, попыталась возразить нечто, но Рогатый перебил её, подошёл он к ней ближе да продолжил спокойно, обращаясь к стоящим возле стола:

- Представьтесь даме, почтенные. Неведение - грех, а нам грехов и так уже сполна хватает.

Надменный мужчина в ответ на это элегантно поклонился вновь, а после представился:

- Мое имя Гордыня.

Демон, сурово поглядев на девушку, пророкотал своим глубоким басом, склонив голову на бок да скаля зубастую пасть:

- Мое имя Гнев.

Змей зашипел, будто бы недовольно, извивая свой раздвоенный язык:

- Я Зависть.

А безносый болезненный человек поднял голову, пустыми глазницами взирая на Марию отрешенно да тоскливо, и протянул с великой грустью в голосе:

- Я Уныние...

Блуд кокетливо помахал девушке рукой да бесцеремонно стиснул за плечи скрестившего руки на груди Алчность:

- А нас ты уже знаешь! - подмигнул он.

- Подождите... - Мария с недоумением смотрела на компанию странных личностей, да и дошло до неё наконец, как снег на голову догадка внезапная оглушила её да поразила тотчас. - Да вы же... - прошептала она, не договорила, покачала головой удивлённо.

- Они самые! - закинул руки за голову Блуд и послал ей воздушный поцелуй, да никак не отозвалась на это девушка растерянная, отошла лишь на шаг назад настороженно, испуганно. Из-за стены да в проёме дверном показался вдруг Теофил, отлучался он куда-то незаметно, теперь же вернулся, завидел стоящих подл стола да и улыбнулся тут же весело.

- Ба! Други мои сердешные! - воскликнул он радостно, раскинув руки.

- Вот это я попала... - пробормотала Мария растерянно, разглядывая грехи. - Но подождите... А где же...

И словно в ответ на вопрос её, так и не озвученный окончательно, возникло в дверном проёме да следом за Теофилом огромное да страшное создание, раскрыло оно пасть да и зарычало тут же глухо, хрипло. Обернулась Мария резко, вне себя от страха, попятилась от представшего пред нею монстра, существо же втиснулось кое-как в проём дверной узкий да раскрыло затем три пасти чудовищных, полных острых да длинных клыков. Не было у монстра глаз, да и головы как таковой тоже не было, из короткого мясистого тела его, что стояло на земле, опираясь на несколько лап ветвистых да мерзких, торчало три главенствующие огромные пасти, высовывая языки красные да влажные, пасти поменьше присутствовали где-то по бокам, щетиня клыки да то раскрываясь, то закрываясь обратно. Разевал монстр рты свои огромные, дыша шумно, издавал рёв да хрипы, да капала пред ним на пол тёмный с языков его вязкая неприятная слюна.

С ужасом глядела Мария на чудовище это, не в силах и вовсе пошевелиться от страха, Рогатый же хмыкнул, подошёл ближе, огладил монстра по одной из пастей его, словно питомца своего горячо любимого, да и представил его испуганной Марии:

- Это Чревоугодие.

Мария же в ответ лишь беспомощно покачала головой, ничего на это не сказала.

- Мы с тобою видели его уже, помнишь? – продолжил Рогатый. – Там, в супермаркете. Он был повсюду, ты не заметила? Заполонил собою всё помещение, людские глаза, мысли, сердца. Но я не увидел его в тебе, не увидел – и это меня заинтересовало.

- Да ты погляди на неё, погляди, зенки-то раскрой пошире! – встрял Теофил, с ухмылкой подскочив к растерянной девушке, что отшатнулась тут же малость, не ждав столь резкой прыти нынче; стиснул козлоногий её за плечи да и продемонстрировал своему рогатому товарищу: - Она же – ба! Тростиночка! Как и ветром-то не унесло до сих пор в дальние дали, ну совсем тонюсенькая! Какой там Чревоугодие, не поместится он! Чуть и дух-то теплится, опасливо ему в столь хрупком пристанище!

- Между прочим, это у меня просто такая конституция, - пробормотала в смятении Мария, сжатая за плечи весёлым Теофилом. – На самом деле я хорошо кушаю.

- Отпусти, напугал ведь, рыжий бес, - ухмыльнулся Рогатый. Теофил усмехнулся да разжал руки, отошёл от девушки на шаг да засунул руки в карманы шорт.

- Я не увидел в тебе этого греха, - продолжил козёл, глядя на смущённую Марию. – Не было в тебе его, не было его в твоём сердце да в голове, сколь бы я ни силился разглядеть да заметить хоть малейший его признак. Люди, подобно откормленным боровам, которым всего вечно мало, кидаются своими свиноподобными рылами на любой соблазнительный запах и вид, ибо не знаю меры, а знание сие оберегает людской дух от погибели ежечасно, незнание же разрушает и губит незнающего исправно да неотвратимо. После ты познакомилась с Блудом и Алчностью, а впрочем, вероятнее всего, ты уже давным-давно была с ними знакома, ведь, знаю я, встречаются они в людской судьбе да жизни на каждом шагу, на каждом углу – и увидел я, как ты их уговорам да шёпоту настойчивому противостоишь смело да уверенно. Я удивлён, по истине удивлён, ведь не встречал я давно уже в человеке такого упорства пред ликом греха. Как жаль, что у нас мало времени…

Напряжённо слушала Мария речь Рогатого да под шумное влажное дыхание Чревоугодия, что вывалил языки свои мокрые из пастей да поминутно издавал то ли хрип некий, то ли короткий протяжный вздох. Не обратила девушка внимания на Теофила, который вновь бесцеремонно в пространство её личное вторгся, обняв её рукою за плечи да коварно поглядывая то на неё, то на друга затем - глядела Мария лишь на Рогатого, внимая каждому его слову, затаила дыхание и вовсе, глядя в глаза его выразительные да мрачные, ничего не говорила, никак речи его покамест не мешала.

- Жаль, что у нас так мало времени, - продолжал тем временем Рогатый. Грехи по-прежнему стояли возле стола, не решаясь ни сесть обратно, ни нарушить речь своего господина. – Близится вечер, затем уже и ночь окутает своею чёрной мантией этот город. Я хотел бы поглядеть, как ты повела бы себя при отдельной встрече и с Гневом, и с Гордыней, и с Унынием, и с Завистью, но увы, это заняло бы слишком много времени.

- Зачем тебе это? – тихо спросила Мария.

- Интерес, - ответил спокойно Рогатый. – Люди занятны, суетливы, глупы, и на это порою смотреть очень весело и увлекательно. Однако их грязь меня уже, поверь, так утомила.

   И Мария кивнула, ибо видела она утомлённость эту в направленном на неё мрачном взгляде.

- И посему хочется поглядеть на что-то менее грязное, менее испачканное, менее обыденное. Понимаешь? Грязь стала обыденной, давным-давно, пошло это с незапамятных времён, пошло и идёт до сих пор. Страшно, коли задуматься-то, да? Однако… Когда чистота лицом к лицу сталкивается с грязью – что происходит? Что за этим следует?

- Она… пачкается? – несмело спросила девушка.

- Пачкается, - кивнул Рогатый. – Но всегда ли?

- В смысле?

- При встрече с грязью всегда ли чистота – пачкается? Всегда ли она становится точно такой же грязью, что её испачкала? Обязательно ли? Быть может, есть где-то чистота, которая сможет отбелить грязь? Быть может, есть где-то чистота, которая сможет «испачкать» собою грязь, завладеть ею, захватить её, переиначить да сделать чистою? Есть ли чистота, которая способна противостоять грязи? Есть ли чистота, грязи неподвластная? Есть ли?

   Теофил хмыкнул. Мария перевела на него задумчивый растерянный взгляд, козлоногий поглядел на девушку да с улыбкой подмигнул ей.

- Экий, да? – усмехнулся он.

Мария вопросительно нахмурилась.

- Да вон, - кивнул Теофил на спокойного Рогатого напротив. – Ишь чего удумал, грязь отбелить! Да отбелится ли она, многовековая, чёрная, неизменная? Да покуда люд, по земле бездарно слоняющийся, сам эту грязь отбелить не захочет, не захочет из себя её выдрать со всеми имеющимися корнями, никакая чистота не отбелит её, не вырвет эти корни вместо самого человека. Покуда чистоту человек сам не взрастит в сердце своём да в голове своей, никакая сторонняя чистота не поможет ему выкорчевать да отбелить его грязь.
 
- Значит, всё-таки может чистота грязь-то отбелить? – ухмыльнулся Рогатый.

- Ну, - развёл руками Теофил, закатив глаза, после вновь стиснул плечо Марии да прижал девушку к себе бодро. – Коли думалкой-то пораскинуть – знать, и может, в конечном итоге.

- «Думалкой пораскинуть» - хмыкнул Рогатый, усмехнулся. – Верные слова. Нужно именно что пораскинуть думалкой. Как жаль, что человеческий род этому так и не научился.

****

Затеяли обсуждать нечто неизвестное Рогатый, Теофил да грехи, остались они в помещении этом, сев за стол прямоугольный, Марии же пришлось покамест обождать снаружи, в коридоре мрачном да тёмном, ибо свои там меж товарищами таинства нарисовались, девушке их слышать не позволили. Сидела Мария на полу, у стены, обхватив колени руками, да и думала усиленно, глядя пред собою в точку некую, размышляла о том она, что же и вовсе-то происходит такое в этом сумасшедшем городе, да ведь давно уже чувствовала она, что не всё с этим городом в порядке, что с равнодушными безликими горожанами, с замученными деревьями, с окнами хладными многочисленных многоэтажек серых - не всё в порядке. Не ведала Мария, что именно со всем этим не так, ничего её глаза не видели такого, что могло быть хоть как-то, хоть малость городскую всеобщую болезнь тут же выдать, вот только сердце беспокойное в грудной клетке неприкаянно билось, оповещало биением этим глаза, что явственно они, глаза зрячие, не могут разглядеть чего-то всё же, упускают что-то, хоть и смотрят сосредоточенно да пристально; знало сердце, что не увидать глазами правды, слепы они и вовсе, а зряче само оно, зряче сердце лишь, беспокойно в груди стучащее; город сей, хорошо, казалось бы, знакомый Марии, тоскливый да серый город, преобразился в одночасье да лишь за миг краткий, лишь мгновение понадобилось ему для того, чтобы оказать разом изнаночную суть свою, однако же что послужило причиной мгновению этому? Неужто она, Мария, глядит на город нынче исключительно сердцем, в прочих глазах не нуждаясь более, в глазах, видящих материальное да поверхностное превосходно, но не замечающих сути?

Вздохнула Мария печально да тоскливо, прислонила голову к стене прохладной, прислушиваясь к разговорам меж Рогатым, Теофилом да грехами. Неразборчивыми звучали голоса, стеною приглушённые, отчётливым понять было можно лишь отдельные восклицания Теофила громкого, но не вслушивалась в них особо девушка задумчивая, о другом думала, другим была встревожена. Вспыли из памяти обрывки воспоминаний из детства невесёлого, вспомнилось Марии, как точно так же однажды, спиною вжавшись в стену комнаты своей, слушала она, маленькая печальная девчонка, ругань родителей за стеною этой, не разумела девочка, отчего кричат они друг на друга так страшно да и вовсе зачем всё это нужно, неродное, враждебное, гадкое, не разумела, но сердце тогда уже ведало наверняка, к чему приведут эти скандалы по итогу, да и сжималось от грусти болезненно, неприятно.

Вздохнула Мария вновь, взглядом печальным глядя в черноту углов коридорных - не хотелось ей вспоминать эти давно минувшие годы, однако семья, неполная в итоге, детство трудное, непонимание да ссоры - да столь многим знакома картина эта мерзкая, и сколь же многим кажется, будто боль их - единственна боль на свете. Кажется так порою и впрямь, однако ведь не так это, не так абсолютно... Закусила задумчиво Мария губу нижнюю, заслышав из-за стены низкий, едва различимый и вовсе голос Рогатого. Вот она, ещё одна боль. Стоит за стеною, облачённая в чёрную, малость пыльную мантию - чужая, незнакомая боль, однако точно так же сердце чужое терзающая, тягостью в груди поселившаяся, чужую жизнь калечащая - не её, Марии, жизнь, а стороннюю, да и так близко она, эта боль роковая, так близко, кажется, протяни руку, коснись груди этой мохнатой, там, где бьётся совершенно иной, другой, неведомый да непознанный мир, там, где бьётся совершенно другое сердце - кажется, в миг тот же самый и боли ты этой коснёшься затем. Однако же нет, нет, совсем не так касаться боли необходимо, не так это делается, да и суметь ещё нужно коснуться-то так, таким образом, дабы не всколыхнулась, не разгорелась боль эта пламенем жгучим по-новой, растревоженная вторжением столь грубым, суметь нужно так её коснуться, дабы приняла она касание это да утихла, успокоилась, дабы в чужих, сторонних, глазах увидал ты не боль эту самую, а лишь благодарное умиротворение - не это ли умение так точно да ярко определяет человека? Не это ли умение даровано тем лишь, чья душа способна на величие истинное?

Подумала Мария невольно о том, что, точно так же спиною к стене сидящая в детстве, слышала она из-за стены той ни что иное, как ещё одну чужую боль. Настоящую, истинную, вырвавшуюся из самого нутра души человеческой, что, движимая болью этой, клыки отрастила незримые да когти для обороны лютой, однако нападать начала защиты вместо. Словно бы никогда доселе Мария и не думала всерьёз о том, что каждый человек, каждое создание, несёт в себе собственную персональную тягость, и тягость эту так, как её непосредственный обладатель, почувствовать да ощутить никто иной и не может вовсе, а ежели даже и прочувствует кто-либо боль эту страшную как свою, то всё равно не то это будет, иначе будет, потому как каждый мир чувствует да разумеет всё индивидуально, чрез самого себя, со своего восприятия, через призму собственной Вселенной.

Да и позабыла девушка будто о нечеловечьей наружности Рогатого, об инаковости его позабыла, столь пугающей племя людское извечно, глядела девушка на козла этого да и вместо инаковости страшной красоту иную видела, другую, незнакомую, но красоту. "Почему я хожу с ним?" - подумала Мария невольно. А ведь не столь давно это она спросила Рогатого, зачем он с нею ходит, однако лишь сейчас уразумела девушка, что это не он с ней, не он, а она с ним ходит, она следует за ним по некоей напрочь неизвестной причине, да и не хочет останавливаться, покидать его не хочет, не желает возвращаться в серую, холодную от одиночества квартиру, стены коей так равнодушны, так презрительны их незримые взгляды, на хозяйку собственную устремлённые... Пусть уж лучше твари рогатые да странные на неё нынче смотрят, лучше это, приятнее, чем стен этих взгляды... Пусть носится мимо нечисть вопящая да страшная, пусть. Это лучше гораздо душного безмолвия, коим встречал девушку каждое утро этот больной да ненавистный ей город.

Очнулась Мария от раздумий нелёгких внезапно, вздрогнула; из-за угла вышел вдруг уже
виденный ею не столь давно сутулый безмолвный козёл со слепыми да белёсыми глазами, рога его обширные царапали стены, покуда шёл он из коридоров тёмных, скрежет глухой издавая собою. Глядела Мария на козла этого, не шевелясь, однако теперь не испытывала она отчего-то прежнего перед ним страха. Повернул козёл голову медленно, в стороне остановившись молчаливо, уставился взглядом слепым на девушку, открыл рот затем, да и вырвался из пасти его то ли стон, то ли хрип, тихий да отчаянный, будто последний вздох умирающего. Спокойно выслушала этот хрип Мария, сказала затем:

- Я тебя не боюсь.

Постоял козёл так с минуту, таращась на девушку незрячим взором, да и повернулся затем медленно, пошёл мимо монотонно, по коридору далее. Проводила его Мария взглядом спокойным до самого поворота, где затем он безмолвно да тихо растворился в беспросветной мрачной черноте.

" А Рогатого своего - не, не боязно?" - прозвучало в мыслях отчего-то.

Тут дверь слева открылась, и в коридор вышел Рогатый. Остановился он, опустил голову да и поглядел на задумчивую Марию, а Мария поглядела на него в ответ. Поднялась она с пола, смущённая отчего-то малость, отряхнула джинсы от пыли, улыбнулась неловко, оправила прядку волос каштановых:

- Ну что, ты решил все свои вопросы?

Рогатый ухмыльнулся.

- Ну, можно сказать и так. Пойдем.

И устремился козёл по коридору влево, туда, откуда и прибыла их компания изначально, Мария же поспешила за ним следом тотчас, опережая остальных; Теофил, раздосадованный отчего-то малость, да грехи за ним, вышли из помещения гурьбою да и направились за парочкой этой молча.