Кыша

Хорошо когда тепло, а холодно, то плохо. Впивается холодок в кончики пальцев, будто иголок еловых понатыкали, а потом горит, как в печь руку протянул. Растираешь, кутаешься, а все толку мало, только в избе идти греться. Или в овине. А там овинник, шиш пустит. Еще и тумаков в дорогу завернет- неси, Кыша, бог тебе в помощь.

Будто в подтверждение его слов, в дверной щели овина мелькнули два уголька огромных кошачьих глаз.
Махнув рукой- мол, ухожу- ухожу,-Кыша попятился назад, но споткнулся и упал.
Потирая ушибленный зад, он с любопытством рассматривал ямку в земле- большое, загипсованное дневной жарой коровье копытце.
" Ух и громадное! Здоровый скот- богатый сытый дом. И домовой...". В окне стоящего чуть поодаль дома крутился рыжий хвостик свечи. Кыша поежился, но любопытство взяло свое.  Он боязливо прижался к земле и пополз.

Взбираться было легко. Ладошки сами так и липли к свежим, еще пропитанным ароматной смолой бревнам сруба. Кыша подтянулся, и, осторожно приоткрыв незапертую ставенку, заглянул в окно. Домишко новехонький. Рябые половики как с иголочки, полоска к полоске: небо, речка, песчаный берег, луг зеленый. Старые образцы в углу, сундук у стены с накинутой поверх тряпицей...дряная, тонкая, обернешься- не согреешься. Чисто, но не богато.
 Кыша разочарованно шмыгнул носом, усеянным черными бородавками и хотел уходить, но вдруг почуял как пыхнуло жаром. Бабка в белом гороховом платке грохнула створкой печи и достала оттуда горячий столбик блинов. Один к одному, ровёхонькие, с зажаристыми кружевами по краям.

Мальцы за столом радостно оживились. Запахло сметаной и голубичным вареньем. Девка взяла один блин и, перекладывая его из руки в руку, принялась дуть. Глупая! Кыша недовольно поморщился. Надо пока горячий в рот пихать, чтобы все нутро от жара развернулось, а так чего...только жиром пачкаться.
 От этих мыслей внутри него снова проснулся мерзкий, липкий холод. Закружился метелью между ребер, тихим стоном вырвался наружу. Дремавший на полу, кот вскочил и, ощерившись в сторону окна, громко замяукал. Кыша сорвался с подоконника и со всех ног бросился наутек.

Может в бане ночь пересидеть, согреться? Но сегодня и не топили, кажется. Не пахнет распаренным березовым листом, окошки как мертвые лупятся в ночь, воздух чистый, без капли дымка. А внутри полки сырые, кадушки с ледяной водой, и банник...Разобьет голову об каменюки остывшие черные, ходи, Кыша, болей, если сразу не помрешь.
И луна в небе ночном как блин румяный жарится. Голову наклонишь и кажется, что вот-вот упадет сверху, теряя по дороге крошки звезд, через трубу, в дверь выкатится и прямо в рот. Кыша облизал тонким языком пересохшие губы.
Дверь бани скрипнула. На пороге возник маленький голый старикашка. Он погрозил незваному гостю грязным, облепленным березовыми листьями кулаком и снова исчез.
Выхода не было, только в дом.

В темных сенях по углам- деревянная прялка, поломанные сани, туесок с мелким яблоком. На стене серпы с косой поблескивают.
Кыша толкнул дверь. Осторожно ступая в такт с "ходиками", зашел в комнату и прислонился продрогшим телом к еще теплой печи. Вдруг что-то больно толкнуло в живот.
- Куда собрался? Стой.
Как и думал...домовенок. Малой еще, только поселились. Борода русая жиденькая в разные стороны торчит, щеки гладкие, рубашонка холщовая чистая, без заплат. Смотрит грозно на пришлого. Хозяин...
- Да я только погреться. Пусти хоть на часок, а то околею,- кутаясь в старый шерстяной платок, жалобно заскулил Кыша.
- Не положено. Сам ведь знаешь- каждому свое место. Вот твое где? Туда и иди. -  проворчал домовенок, разглядывая доселе невиданное им существо.
- Не знаю... Хожу от дома к дому, куда пустят-пожалеют, там и греюсь. Блин хоть дай, печка вон горячая еще...не остыли небось,-  сказал Кыша, ласково поглаживая чисто выбеленную стенку печи.

Домовенок еще раз окинул взглядом тощую нескладную фигуру незнакомца и, немного подумав, полез за блинами.
- Держи, но если еще явишься-убью. Я здесь хозяин. И бородавки выведи, а то нос на гнилую ежевику похож,-протягивая блин, захохотал домовой, но неожиданно отлетел вглубь печи.
- Вот там и похозяйствуй, пока я греюсь! Утром выпущу. Хозяева...,- буркнул Кыша, захлопывая чугунную дверцу.

Он деловито прошлепал по комнате, поправил сбившийся половичок, перекрестился на образа и уселся за стол. Там было пусто: ни блинов, ни варенья, ни горячего чая. Только потухшая свечка белела в темноте и слышались тихие посапывания. Разочарованный Кыша слез с табурета и подошел к кровати. Вот и хозяйка...нахозяйничалась, блинов напекла, печь натопила, а спит в валенках. Он просунул руку в валенок- пятка теплая, шершавая, как блинная корочка.
- Кыш! Кыш! Брысь!- буркнула спросонья бабка, оттолкнув его ногой обратно к столу.
И самовар уже остыл...Кыша приложил озябшие ладошки к золотистой латуни "бочонка". Хозяева, а в доме тепло не держится. Вон и тюлька на окне чуть колышется, кот калачом свернулся, нос лапой закрыл-мерзнет.

Угольки еще переливались. Кыша со всей силы дунул, и, утерев с лица, вырвавшееся наружу черное облачко, принялся заталкивать в печь поленья. Уверенно, одно за другим. Когда пламя разгоралось посильнее он ловко взобрался по развешенным на стене травяным веникам и добравшись до печной задвижки, наглухо закрыл ее.
"Так и согреемся. Учись, молодой! "- постучал в стенку печи, беснующемуся за ней домовому Кыша. Скинул с разгоряченных плеч платок и удобно примостившись к одиноко лежащему рядом сухому поленцу, задремал.