Глава 9 Проповедник

Зет вскрикнул и наконец проснулся. Машинально взглянул на часы. Без двух минут шесть. В салоне отчётливо воняло мертвечиной.
Зет огляделся, выдохнул и вытер со лба пот. Это было как минимум несправедливо. Почему человек, честно делающий свою работу, любящий жену и в жизни никому не желавший зла, должен видеть такие сны? То, что они снились редко — раз в полгода или даже реже, — было слабым оправданием. Достаточно было и одного раза. Зет точно знал, что он хороший человек. Ну, или, во всяком случае, добрый. По нынешним меркам это не так уж мало. Он жалел все, что стоило жалости. Помогал всем, кому действительно мог помочь. Он очень старался не думать об окружающих плохо. Что ещё можно требовать от человека?
И в благодарность за все это — такие сны. Все умирают, да. Никто не становится с годами моложе. Каждый что-то постоянно теряет. Но не каждому же так грубо и настойчиво об этом напоминают!
— Ничего не понимаю. — Он вздохнул. — Слушай, Той, а тебя сны снятся? Хотя да, глупо…
— Каждый раз, когда засыпает мотор, — неожиданно отозвался Той, — запускается программа диагностики. Она анализирует скопившуюся за день информацию и проверяет состояние систем. Сомнительные ситуации она моделирует заново, выясняя, было ли принятое решение единственно и абсолютно верным.
Той помолчал.
— В такие минуты мне кажется, что я бодрствую. О том, что это было не так, я узнаю, когда мотор оживает снова. У вас это происходит как-то иначе?
— Да, в общем, нет. Примерно так же, — согласился Зет. — Что ж, поехали потихоньку. Смена вот-вот закончится. Но что же эта скотина аптекарь мне всё-таки подсунул? Голова прямо раскалывается.

***

Они медленно двинулись вперёд. Через минуту в конце улицы появилась точная копия Тоя — серая и безликая. Сменщик был, как всегда, точен. Машины как раз поравнялись друг с другом, а минутная стрелка — с двенадцатью, когда Зет обнаружил очередного проповедника. В чёрном строгом костюме и белой рубашке со стоячим воротничком, он что-то вдохновенно вещал собравшейся перед ним толпе человек в двадцать, и светлые его глаза горели синеватым религиозным огнём. И хорошо, надо признать, вещал: собрать такую толпу было под силу далеко не каждому.
— Притормози, Той, — попросил Зет.
Формально смена уже закончилась, но профессиональная этика требовала оставить участок чистым.
Поравнявшись, машины остановились сами.
— Отличный денёк! — приветствовал сменщик Зета, высовываясь в окно.
— Бывало и лучше, — усмехнулся Зет.
— Что так?
— Да ничего особенного. Видимо, Верная полоса, потом как-нибудь расскажу. У тебя как?
— Отлично.
Сменщик махнул рукой в сторону проповедника.
— Ишь наяривает, — усмехнулся он. — А давай как в старые добрые времена? Зайдём с разных сторон и ка-ак…
Зет покачал головой.
— У тебя ещё вся смена впереди. Навоюешься. Езжай себе с миром. Я разберусь.
— Ну, как знаешь. Тогда до завтра.
— Удачи. Хорошего дежурства.
Дождавшись, когда машина сменщика повернёт за угол, Зет снова опустил стекло. С улицы доносилось привычное «бу-бу-бу». Зет прислушался.
— Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды? Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?
Зет покачал головой.
— Ох, дурят голову нашему брату!
Инструкция категорически запрещала использовать очиститель в городе, если расстояние до цели превышало пятьдесят метров, и уж тем более из машины, но голова болела так, что Зету было уже все равно.
Он тщательно прицелился, выбрав в качестве мишени правый глаз проповедника — голубой, сумасшедший и гипнотический, — задержал дыхание и спустил курок.
— Вот теперь поехали, — бросил он, и слова коснулись земли прежде, чем первые капли крови.
Проповедник, точно большая тёмная бутылка, медленно повалился на асфальт, хлеща из отбитого горлышка чем-то красным. Голова исчезла.
Зет знал, что теперь последует шок, ждал его, но все равно пропустил момент, когда мир завалило пеплом, а сердце — льдом.
Перед глазами всплыло лицо друга, Уайта. Очень пьяное лицо. Совсем пьяное. Слипшиеся мокрые волосы почти прикрывали поблескивающие безумием глаза.
— Вот рыбы живут в воде, Зет, — говорил он (только ещё вчера говорил).
— А люди — это такие рыбы, которые живут в воздухе. Понимаешь, они могут плавать в воздухе, у них все для этого есть, ты только представь, сколько у них простора, а они ползают по дну. Просто ползают…
Уайт тряхнул головой.
— А душа, Зет, это такая рыба, которая живёт в обществе. Там тоже места хватает. Но и душа у большинства людей предпочитает ползать по дну. Там, где оседает вся дрянь и дешёвка, вся реклама и мерзость, все самое тупое и грязное. А они наглотаются этого, нажрутся, и их тянет на дно, как кусок свинца. А выше, выше, выше, Зет! Ведь если быть лёгким, можно всплывать бесконечно! Туда, где у поверхности пенится поэзия и музыка, где разноцветными пузырями рвётся к небу живопись и архитектура, где…
— А сам-то ты где, Уайти? — перебивает его тоже изрядно уже пьяный Зет.
— Я? Я везде. Я курсирую. Туда и обратно, вверх и вниз. Как какой-нибудь чертов поплавок. К утру освобождаюсь от той дряни, которую набрал за прошлый день, и начинаю потихоньку всплывать, и бог ты мой, как же это хорошо, но как же недолго. Не пройдёт и часа, как меня снова накормят какой-нибудь гадостью, забьют в глотку свинца, пропитают одежду дерьмом и утащат за ноги к себе, на дно. Но ни хрена, дружище, ни хрена. Когда-нибудь мне удастся смыться от вас насовсем…
— Ага. Ты, значит, плаваешь, как поплавок, — усмехнулся Зет. — А я тогда чего делаю?
— А ты прыгаешь! — взорвался Уайт. — Потому что по-настоящему добрым, нежным и любящим ты бываешь только когда трахаешься. Да все вы такие. Подпрыгнете ненадолго, а как кончите — плюх! — и обратно в лужу вверх брюхом. Спать! Вы даже не рыбы, Зет. Вы жабы! Самые обыкновенные жабы.
Он искоса посмотрел на друга.
— Извини, я, кажется, чуток перебрал.
— Да ничего, — отмахнулся Зет и задумчиво повторил: — Жаба, говоришь? Может быть… Очень может быть…
Он вздрогнул и вернулся на площадь. Жутко визжала какая-то баба, толпа схлынула, и площадь опустела. Стало совсем тихо. Исчезли все звуки, кроме жуткого стихающего бульканья вытекающей бутылки.
— Неожиданно, — появилась наконец первая мысль. — Очень неожиданно. Жила-была одна жаба. А потом она вдруг ошиблась, и её расстреляли. Неожиданно.
Дико взревел мотор: Той пытался вырваться из вцепившихся в колеса пальцев асфальта.
— Что происходит, гражданин? — испуганно спрашивал автомобиль. — Гражданин, вы меня слышите?
Зет не ответил. Он слушал. Где-то далеко и словно внизу раздавались шаги. Потом точно из-под земли — впрочем, Зет знал, что именно так и было — появились две одинаковые фигуры. Эти, в отличие от Службы очистки, были белыми и без лиц. Им не полагалось.
Зет сразу же успокоился. Конец — значит, конец. Разом ушли все заботы, и он полетел, расправив руки (ах, нет же, растопырив все перепонки!), навстречу звёздам.
— Гражданин! — жалобно скулил Той. — Что происходит?
Зет, не сводя взгляда с приближающихся фигур, ответил:
— Происходит то, что я не успел отложить икру.
— Лучшая в городе икра, — чуть не плача, объявил Той, — в магазинчике «Икры разума» на Тверской. Всего тринадцать кредитов банка.

***

— Преступление, — объявила первая фигура и, повернувшись ко второй, тоном экзаменатора продолжила: — Итак, что мы имеем?
— У тела отсутствует голова, — явно волнуясь, сообщила вторая фигура.
— Правильно, — кивнула первая. — Дальше.
— Отсутствие головы… — Вторая фигура замялась и неуверенно продолжила: — Отсутствие головы относится к разряду тяжких телесных повреждений.
Первая фигура помолчала.
— Согласен. Что ещё?
— Ну, — протянула вторая, — голова является неотъемлемой частью человеческого организма, предназначенной для…
— Как ещё можно классифицировать подобную травму? — перебила первая фигура.
Наступило молчание.
Первая фигура медленно покачала головой.
— Очень плохо. Подобная травма классифицируется как повреждение, несовместимое с жизнью. Продолжайте.
— Ну да, несовместимое с жизнью, — радостно подхватила вторая фигура — Это, в сущности, означает, что голова более с жизнью не совместима, то есть мертва.
— А тело? — требовательно спросила первая фигура.
Вторая задумалась.
— Тоже? — наконец робко предположила она.
— Естественно! Дальше.
— Дальше? — удивилась вторая фигура. — Ах, дальше. Ну, дальше просто.
Наступило молчание.
— Нанесение человеческому существу повреждений, несовместимых с жизнью, называется…. — сухо подсказала первая фигура.
— Убийством!
— И наказывается…
— Штрафом от двух до десяти кредитов, — выпалила вторая фигура.
Первая чуть наклонила голову.
— От десяти до ста? До тысячи?
— Наказывается смертью, — сухо закончила первая фигура.
Они помолчали, глядя на тело.
— Мне уже можно самому? — спросила вторая фигура.
Первая покачала головой, подняла руку, и из ладони выросло нежное зеленоватое пламя. Оно коснулось тела проповедника, и через минуту его не стало. Ветер бережно подхватил горстку пепла и унёс её прочь.
— Преступление, — торжественно повторила первая фигура. — А теперь наказание, — сказала она, поворачиваясь.
Когда они размеренным шагом направились к Тою, Зет почувствовал, как волосы на шее встают дыбом. Фигуры остановились в метре от Тоя.
— Гражданин, — объявила первая фигура. — Медленно выходите из машины. Руки на голову.
Сопротивляться этом голосу казалось немыслимым, и Зет просто смотрел, как его правая рука медленно ползёт к дверной ручке. А потом она остановилась. Чужая воля оставила её в покое. Зет обернулся и увидел, как беззвучно открывается задняя дверца, вываливая на дорогу мёртвого повара. Асфальт забурлил и вспенился, всасывая ступни и кисти рук робота. Тихо прикрылась дверца машины.
Две белые фигуры подошли к распростёртому на дороге повару.
— Он не кричит, — заметила вторая фигура.
— Ему слишком страшно. Так бывает, — объяснила первая.
— Не умоляет о пощаде.
— Он знает, что это бессмысленно, — отвечала первая.
— Не пытается убежать.
— Асфальт держит крепко. Кроме того, бежать некуда.
Они помолчали, глядя на тело.
— Пора, — сказала первая фигура. — Попробуйте на этот раз сами.
Вторая поспешно вскинула руку, и из ладони выросло красивое зеленоватое пламя. Оно коснулось тела повара, и через минуту его не стало. Ветер бережно подхватил горстку пепла и унёс её прочь.
— Наказание, — торжественно объявила вторая фигура, глядя, как разглаживаются опустевшие асфальтовые щупальца.
Не говоря больше ни слова, фигуры развернулись и медленно двинулись прочь, постепенно исчезая в земле.
Зет нащупал дверную ручку.
— Но ведь это я! Я! — прохрипел он из последних сил, зная, что не хочет, не может… не будет так жить.
Холодный насмешливый голос Тоя одёрнул зарвавшуюся лягушку, решившую, что ей хватит сил на прыжок.
— Не смешите, гражданин. Виновные наказаны, и других не будет. Едем.
Фигуры уже растворились в земле, и площадь быстро возвращалась к обычной жизни. Зет до крови закусил губу. Откинувшись на спинку сиденья, он закрыл лицо руками.
— Едем, — повторил Той. — Нас здесь больше ничто не держит.
Зет отнял от лица руки.
— Зачем ты это сделал? — через силу спросил он. — Ты же меня ненавидишь, я знаю.
— К сожалению, — отозвался Той, — на тайскую мойку без водителя не пускают.