Rip current. Каникулы пани Эсмеральды. 33

Я не знаю, почему так получилось.
Сначала всё было хорошо и весело. Мы спускались к набережной, бегали вокруг зелёных кустов можжевельника, осыпаемые снежными хлопьями, счастливо смеялись, обнимались, целовались и сочиняли наш фильм с самого начала во всех подробностях. И как-то одновременно дошли и до этого момента в нашей истории, и до этого места на набережной.
И сразу пропала охота бегать и дурачиться.
Наверное, мы не специально очутились здесь. Просто шли, куда глаза глядят, и вспоминали. А помнишь, как мы здесь танцевали? А помнишь, как вот тут сидели за столиком? Неужели здесь? Я бы не подумала. Конечно здесь, просто столики на зиму убрали. А потом мы здесь спустились на пляж? Помнишь?
Да. Я помнила. Тот самый киоск, куда он пошёл покупать сигареты, а я смотрела ему вслед, и в голове у меня вертелось: какой всё-таки красивый парень, а сердце холодно сжималось от предчувствия. Почему? Вот почему? А потом он возвращался, подкидывая пачку сигарет то ногой, то головой, и мне становилось всё страшнее, всё холоднее от предчувствия… Мне вдруг стало ясно: я ошиблась, считая его близким, простым, своим.
Не был он моим. Он был ещё чьим-то… И каким-то шестым или десятым чувством я увидела Её...

И сейчас Она словно вышла из темноты, поднялась к нам с пустого пляжа - в своём чёрном длинном пальто с серебряными пуговицами и с пёстрым шарфом на плечах. Отбросила волосы за спину, встала рядом и стала смотреть вдаль.
Это она подарила ему туфли, внезапно подумала я. Как же я сразу не догадалась. Это же было видно по всему. Не могут так встретиться люди после нескольких лет разлуки. Не так они смотрят друг на друга. Так смотрят друг на друга те, кто недавно виделся.
И потом, в кухне, они выглядели так, словно между ними был какой-то свой нерешённый вопрос. Ну, не так, ну, не так ведут себя люди, которые встречаются через четыре года! Они говорят, не смолкая, рассказывают, как жили, они с особым чувством ностальгии смотрят друг на друга.
Они виделись. Они о чём-то говорили и что-то обсуждали. Просто мне некогда было вдуматься. А вот сейчас, когда я смотрела на чёрную воду впереди себя, простая истина спокойно открылась мне.
Правильно князь сказал летом: если человек живёт у моря, он начинает понимать, в чём смысл жизни. Приходит в душу откровение, когда ты стоишь один на один с морем. Жаль только, что мне пришло сегодня вот такое именно откровение… Лучше бы какое-то другое…
- Ты о чём думаешь?
- О Веронике, – честно сказала я.
Он ничего не сказал. И не повернулся ко мне. Вообще не шевельнулся. Просто стоял и молчал.  А потом, когда молчание стало уже совершенно невыносимым, коротко вздохнул и проговорил:
- Хорошо. Я чувствую, мне всё равно не будет покоя. Ещё тогда хотел тебя сказать, когда мы ссорились и мирились на лестнице. В общем... да, это она привезла эти туфли.
- И ты виделся с ней, – вымолвила я замёрзшими губами.
Я вдруг вспомнила такой же зимний вечер в своём городе накануне Нового года. Мы с Милкой, замёрзшие, на берегу. Река внизу. Снег. А если она приедет? Кто приедет? Ну, как кто? Женщина его первая. А зачем она приедет, вот ещё, с какой стати-то-?..
Мне тогда дико было думать, что она вдруг появится. Милка вдруг придумала, Милка такая фантазёрка, она просто не знает, что между нами, она просто приземлённо что-то насочинила…
Оказывается, ничего она не насочинила. Оказывается, это просто я была дура. И была дура, и сейчас дура…
- Да, мы виделись, нет смысла отпираться, - сказал князь. – Это что-то меняет между нами?
- Просто… нужно было сказать. Я бы поняла, - сказала я, понимая, что фраза выглядит жалко и сама я выгляжу тоже жалко.
- Я не думал, что нужно говорить об этом, - сказал он, опять не глядя на меня. – Но, если тебе нужна правда, – я увидела, как у него напряглись скулы, – пусть будет правда. Раз мы сегодня встречаем свой Новый год, пусть он будет с чистого листа. Да? – он посмотрел, наконец, на меня.
Я опустила глаза, покусала губы.
Я не хотела никаких чистых листов. Мне не нужны были чистые листы. Я хотела туда, где всё началось. Я хотела обратно в лето, где я бежала рядом с ним беззаботно, размахивая босоножками, и весёлое море шумело внизу и подпевало… Велкам ту зе хоутел Кэлифорния… Я хотела всё это пережить вновь и остаться в этом - в чарующей летней южной ночи, в безмятежном чуде первого узнавания, в волнах магнетической музыки и нашем первом прикосновении – высоко, под самым небом… И я пошёл искать этот дом, у которого солнце встаёт…
Вместо этого мы застыли в молчании, и нас разносила бездна. И чем дальше нас уводило друг от друга, тем слабее и беспомощнее я становилась. И тем увереннее и крепче становился он. Что же это такое тут на набережной-то происходит? Второй раз нам плохо на ней…
- Не хочу я никаких чистых листов, - сказала я тихо и упрямо.
Повернулась и пошла.
Он сразу догнал меня. Цапнул своей длинной рукой, развернул к себе, к своим ищущим глазам – сейчас огромным и тёмным, какими они всегда бывали в темноте.
- Ты можешь
сказать, что случилось?
- Я не понимаю, нужна я тебе или нет, - сказала я, страдая. – Я приехала и никак не пойму, зачем? Может быть, не надо было?
- Хорошо. Что мне сделать, чтобы ты поверила мне? Ну, что? Броситься в море?
- Ну, почему нужно куда-то бросаться! – воскликнула я с досадой. – Почему обязательно подвиги?! Бежать раздетым из дома, лететь сломя голову по лестницам, делать какие-то идиотские жесты – почему просто нельзя поделиться с человеком?
- То есть, я должен всё время отчитываться? – он тоже повысил голос.
- Да не отчитываться! – закричала я в отчаянии. – Не отчитываться, а поделиться! Ты видишь разницу? Отчитываются, когда не чувствуют доверия, отчитываются начальникам и посторонним людям, а близким… а с близкими и дорогими людьми – делятся! Делятся! Понимаешь ты?
Я вывернулась из его рук, плюхнулась в отчаянии на мокрую скамейку.
- Куда на холодное села! – заорал князь, сдернул меня со скамейки, сел сам, посадил меня на колени, прижал крепко.
- Ника… - прошептал он, и у меня сжалось сердце.
Ника. В первый раз он назвал меня так. Не "пани" и не "Белка". Так странно прозвучало моё имя, сказанное им…
Лицо моё уткнуто в его тёплую шею, от него пахнет родным, морем, вот что мы делаем, дураки… Да ещё в новый год… да ещё ночью на набережной… Надо идти домой, в тепло…
- Пойдём домой, холодно, - прошептала я, давя комок в горле.
- Ты замёрзла, прости меня…
Он выглядел расстроенным, было его жалко. Но всё веселье кончилось. Словно нас встряхнуло и вывернуло наизнанку. Уже не хотелось беситься и кидаться снежками и обниматься с размаху, мы просто поднимались в город, оба задумчивые – а, может, просто уставшие?
- Ты права, наверное… Но я просто не умею, - говорил князь с трудом. - Я не знаю, как. Со своими пацанами знаю, а с девушками… с тобой… Понимаешь… я привык ничего не рассказывать матери. Лет с девяти, наверное. Потому что она расстраивалась от каждого слова. Она сверхтревожная. Переживала по всяким пустякам. Я… мне в голову не приходило, что делиться – это хорошо. Потому что от того, что ты делишься, бывает только хуже… и… лучше уж вообще ничего женщинам не говорить… проще напиться с пацанами…
- Но как же тогда нам быть? – спрашивала я безнадёжно. – Если люди не делятся, значит, они не верят друг другу. Получается, мы чужие? Вот сейчас, в такую ночь, мы чужие?
- Не говори так, не смей так говорить...
Он говорил, я говорила, мы говорили... А наша новогодняя ночь всё длилась, и утро всё приближалось...


Уходя, мы выключили свет и оставили зажжённой ёлку, и сейчас, в прихожей я на миг испытала дежавю – словно в первый раз вошла в этот дом. Ходит по свету легенда о том, что счастье в том доме живёт...
В зале на полу так и стоял наш импровизированный стол. Князь поднял с пола бутылку коньяку, подбросил её в руке, налил коньяк в фужер, залпом выпил, постоял с закрытыми глазами и сел рядом со мной на диван.
- В общем, так, - сказал он обречённо. - Она позвонила на мой день рождения. Кстати, ты не позвонила, а она позвонила, - он глянул на меня искоса.
- Я побоялась! -  воскликнула я запальчиво.
- Может быть, - согласился князь. – Но вот она не побоялась. Она сказала, что приехала в союз и скоро будет у нас. Через несколько дней я случайно встретил её на набережной. Она остановилась в санатории, где когда-то работала. Устроила там просмотры для своего проекта и позвала меня. Остальное она тебе рассказала. Мы встретились, она попыталась подарить мне эти туфли, я не взял. Но мне потом передали их всё равно – через знакомых.
- Почему ты их не взял?
- А зачем они мне?
- Как зачем? – я подняла на него удивлённые глаза. - Разве ты не собираешься танцевать?
- Надо собираться?
- Ты… - смотрела на него во все глаза. – Ты хочешь отказаться?
- А я должен согласиться?
Я замолчала. Всё-таки, у него своеобразная манера разговаривать, мне трудно привыкнуть. Оказывается, прошлое держало меня сильнее, чем мне представлялось. Оказывается, моё общение с Олегом вросло в меня прочнее, чем я думала. Олег никогда не разговаривал в такой манере - отвечая вопросом на вопрос. Князь строил короткие компактные предложения, почти лозунги, и мне, чтобы понять его, приходилось всё время вдумываться в суть. Олег был другим. Он умел говорить образно и подробно, он любил объяснять, останавливаться на мелочах, анализировать, он заботился о том, чтобы его поняли, мог задержаться на каком-то пустяке надолго, нарисовать что-то, начертить схему для наглядности… И это всё я считало правильным и необходимым. А тут... А тут никто ни о чём не заботится, никто ничего не объясняет, изволь всё сама выискивать, додумываться, догадываться...
Значит, опять я ошиблась. Тогда, летом, я увидела в нём взрослого, умного, разумного. Он был спокоен, знал, как жить на свете и знал это лучше меня. Сейчас всё встало с ног на голову. Сейчас рядом со мной сидел растерянный мальчишка, путал, мямлил невразумительное, был подавлен…
- Значит, ты ничего не решил?
Он посмотрел на меня. Коньяк уже подействовал: складка у него между бровями разгладилась, взгляд стал мягче и спокойнее.
– А что бы ты сделала на моём месте?
- Я бы согласилась, - быстро сказала я. –  Мне было бы интересно. А ты? - я посмотрела на него. – Что тебе мешает?
Он подумал, потёр руками лицо, потом взял мою руку, сжал её в кулачок и поцеловал косточки пальцев.
- Мне ничего не мешает, кроме одного: там нет тебя, - сказал он просто.

продолжение http://www.proza.ru/2019/09/05/826