Камбуз

                1
     На рыболовный траулер “Цефей” прилетела новая команда. Постояв на рейде иностранного порта две недели, чуточку подремонтировавшись, судно ушло в рейс. В последнее время на рыбацкие суда стали приходить работать случайные люди, которых по чьей-то протекции протолкнули в рейс. А сами эти люди были настроены всячески: одни хотели бы делать вид, что работают, кое-что делая, другие – попробовать поработать, и,  если не понравится, то списаться с судна; а третьи – любой ценой доработать рейс до конца, плохо работая и употребляя спиртные напитки.
     Я, судовой врач, знал, что и на этом судне будет такая категория людей. Конечно, меня в первую очередь интересовала профессиональность работников судового пищеблока – камбуза. И, к сожалению, мои опасения начали с первых же дней сбываться. “Но, может быть, это случайность, и я ошибаюсь“, – успокаивал я себя. Вместе со старпомом я был ответственный за санитарное состояние провизионных складов, камбуза, буфетной и зала для приема пищи.
     Шеф-поваром на этом судне был Шубакин, высокий, здоровенный мужчина, примерно моего сорокалетнего возраста, с ранней сединой на висках и серыми равнодушными глазами на круглом лице. У него было удостоверение повара первой категории, и он при первой встрече сказал мне, что повара первой категории, якобы не должны проверяться на качество приготовленной ими пищи, на что я ответил, что это досужие вымыслы. “Такому бы лучше грузчиком работать, чем кашу варить“, – подумал я. Вторым поваром был Софронов, небольшого роста человек, того же возраста, что и его шеф, с короткими темными волосами и частой улыбкой на худощавом лице. Третьим поваром (пекарем) был Гусейнов – высокий тонконогий дагестанский “джигит“ с круглой головой и глазами чуть навыкат. Коллектив камбуза дополняли две женщины: чернявая официантка Валя, обслуживавшая салон команды, и белобрысая буфетчица Галя, обслуживавшая кают-компанию,где питался комсостав судна. Обеим было под сорок.
     В первые же дни при проверке санитарного состояния буфетной я наткнулся на нежелание буфетчицы быть проверяемой.
– Выйдите отсюда и не мешайте мне работать, – закричала на меня Галя.
     Я написал об этом безобразии капитану рапорт, хотя знал, что в течении рейса этот рапорт не будет иметь силы, потому что буфетчицы кают-компании обычно являются любовницами капитанов, и считают, что капитан всегда будет на их стороне.
     Проверяя камбуз, я видел, что уборку здесь делают кое-как. И я пригрозил шеф-повару в следующий раз написать капитану рапорт о беспорядке и антисанитарии на его участке. Мне казалось, что шеф-повар тайком употребляет спиртные напитки, потому что часто на работе у него был с утра усталый вид и красное лицо.
     Работая в тропической местности, близ Мавритании, часто приходится потеть не только алкоголику, но и здоровому человеку. Однажды я застал на камбузе Шубакина, голого по пояс, умывавшегося над раковиной умывальника, предназначенной для мытья посуды и некоторых продуктов.
– Что вы делаете? Это ведь негигиенично, Пошли бы в свою каюту или под душ и там умылись, – сказал я ему.
– Некогда мне, да и что тут такого, – ответил Шубакин.
     “И это говорит повар первой категории, – подумал я. – Купил, наверное, корочки повара, да и все дела“.
     Команда была недовольна качеством питания. У меня самого тоже после завтрака появлялась изжога. Я догадался, что причина тут в прогорклом сливочном масле. Другие члены экипажа тоже говорили, что масло плохое. Они говорили об этом шеф-повару, а он отвечал:
– Мне такое дают, это такой сорт.
     Я решил немного изменить ситуацию и, придя на камбуз, сказал шеф-повару:
– Сливочное масло прогорклое, и я запрещаю готовить на нем и выдавать его экипажу.
– А мне такое выдает второй помощник в провизионном складе.
– А вы такое не берите. Вы отвечаете за качество продуктов, принятых на камбуз. Больше чтобы я прогорклого масла здесь не видел. А иначе – будет рапорт капитану, а вам – штраф.
– Мне штраф? Я тебя убью! – вдруг закричал шеф-повар. – Раскомандовался здесь, мать твою так.
– Убивай, я перед тобой, – сказал я Шубакину, не ожидая от него такой реакции. – Что же ты медлишь?
     Шеф-повар вдруг присмирел, видя, что я его не боюсь, и стал растерянно смотреть по сторонам: не слышал ли кто. Он понял, что сорвался, и за это могут быть нехорошие последствия.
– Хорошо, – нехотя согласился он. – Пусть будет по-вашему. 
– Не по-моему, а согласно санитарным правилам.
     Я разыскал второго помощника капитана, высокого тридцатипятилетнего упитанного блондина. Он ведал получением и расходованием продуктов на судне. Он же и выдавал их шеф-повару на камбуз. Я спросил у него, когда можно будет проверить провизионные камеры.
– Да хоть сейчас, – ответил второй помощник.
     Мы вошли в одну из холодильных провизионных камер, где хранилась молочная продукция. Меня интересовало хранение сливочного масла. Оно было упаковано по двадцать килограммов в картонные коробы, и уложено в несколько рядов стенкой вдоль двух параллельных судовых переборок.
– Которое масло старое, а какое свежее? – спросил я у него.
– Вот это старое, – показал он на стенку коробов слева.
     Я разодрал на одной упаковке картон, и, к моему большому удивлению, изнутри оттуда закурилась зеленая пыль. Вся поверхность сливочного масла была покрыта сине-зеленой плесенью. Я рванул картон на следующей упаковке – и опять увидел на масляном брикете сплошную пушистую плесень. Дальше проверять не было смысла.
– Мы плесень срезаем, – объяснил второй помощник.
     Я понял, что плесень слишком глубоко проникла вглубь брикета, если горечь чувствуется в масле, сколько слоев его ни срежь. А возле второй переборки масло было нормальное.
– Ну, вот что. Выдачу старого испорченного масла на камбуз я запрещаю. Выдавайте только вот это, свежее – сказал я, указывая пальцем на стенку коробов у второй переборки.
– И что, никогда его больше не будем выдавать? – огорченно спросил второй помощник про старое масло.
– Его придется, к сожалению, списать. Зачем людей травить? – ответил я. – Сегодня я составлю об этом акт.
     Я вышел из провизионной камеры. В коридоре меня встретил старпом, который уже был в курсе моего решения, и сказал мне:
– Доктор, напрасно вы так решили. Команда привыкнет в начале рейса к хорошему маслу, а в конце рейса никого не заставишь есть прогорклое, если не хватит свежего.
– И не надо никого заставлять есть порченое, – ответил я. – А свежего масла хватит на весь рейс: я подсчитал.
     Через пару минут ко мне в каюту вошел капитан, высокий, темноволосый. широкоплечий мужчина:
 – Доктор, ну зачем вы так решили? Пусть ели бы старое масло, ничего бы ни с кем не случилось.
– Уже случается. Обращался матрос с пищевым отравлением. И у меня самого гастрит от этого продукта.
– И у меня гастрит, – ответил капитан. – Так я ведь не обращаю на него внимания.
– А дальше будет язва желудка, и, в частности, от этого масла.
     Из дальнейшего разговора с капитаном я выяснил, что в предыдущем рейсе в машинном отделении была авария, вследствие которой на судне выключилось электричество. В результате морозильные камеры не работали, и масло, лишенное охлаждения, испортилось. Видя, что меня не уговорить, капитан вышел. Через полчаса я принес ему акт о непригодности партии сливочного масла для питания экипажа. Скрепя сердце, капитан согласился с этим фактом и подписал акт. Возвращаясь от капитана, я проходил мимо каюты второго помощника, и услышал его голос в адрес собеседника, похоже, шеф-повара:
– Нам такое передали, и мы такое же передадим следующему экипажу.
     “Вот так эстафета“, – подумал я.
     Обычно обед готовил шеф-повар, а ужин – второй повар. Однажды перед обедом я застал второго повара и пекаря, работающими на камбузе. Шеф-повара не было на рабочем месте.
– А где шеф-повар? – спросил я.
     Ответом было молчание: помощники боялись что-либо сказать о своем старшем поваре. Я вышел из камбуза и в коридоре встретил старпома.
– Почему-то на работе нет шеф-повара, – сообщил я ему.
– Наверное, в каюте, – ответил старпом. – Пойдем, посмотрим.
     Мы вошли в каюту шеф-повара. Хозяин каюты спал безмятежным сном. Старпом разбудил его, потормошив за ногу. Шубакин испуганно дернулся и открыл глаза. Он совсем растерялся, увидев старпома и меня.
– Вы почему не на работе – спросил старпом.
– Извините, я нечаянно уснул, – оправдывался шеф-повар.
– Нашли время спать, – сказал я. – На камбузе сам черт ногу сломает, весь экипаж на пищу жалуется, а вы спите. Возможно, вчера вечером напились какой-то браги, и потому сегодня утром, скорее всего, до вас нельзя было достучаться.
– Ничего я не пил, – оправдывался шеф-повар.
– Собирайтесь и идите работать, – сказал старпом. – За невыход на работу ставлю вам прогул. А сейчас идите в амбулаторию к врачу на экспертизу нетрезвости.
     В амбулатории я в присутствии старпома и матроса-рулевого обследовал шеф-повара и выставил диагноз: похмельный синдром. На следующий день на доске объявлений появился приказ капитана об оштрафовании шеф-повара на сто долларов за невыход на работу по причине употребления спиртных напитков.
     Время шло. Шеф-повар продолжал плохо готовить пищу. То капусту переварит так, что она становится похожей на кисель, то свеклу переварит до черного цвета, а картошка у него разваривалась до потери формы, и первое блюдо превращалось в жидкую баланду. Экипаж был недоволен, и жаловался мне, снимающему пробу пищи. Я, в свою очередь, подавал капитану об этом рапорты.
     Шубакин был очень хитрый. Он употреблял спиртные напитки только глубокой ночью, когда все спят. А наутро приходил ко мне за аспирином и сердечными каплями: настойкой боярышника, пустырника, валерианы. Наконец мне надоели его визиты, как сердечника, и я резко выговорил ему: “Кого вы пытаетесь одурачить? Вы пьете по ночам при выключенном свете и под одеялом, и потому никто не видит вас пьяным. Но я ведь знаю в чем дело. У вас частые сердцебиения и дискомфорт в связи с похмельным синдромом. И, если это будет продолжаться, я поставлю вопрос о вашем списании с судна в связи с заболеванием хроническим алкоголизмом“.
    Шубакин, обидевшись, вышел. “Такими темпами он скоро оставит меня без успокоительных средств”, – подумал я.
     Я требовал от него разнообразить пищу, делать полдники более вкусными, чтобы команда была довольна.
– Здесь не детский сад, чтобы их баловать, – возразил Шубакин. – Они всегда будут недовольны, пидорасы чертовы!
     На этот раз шеф-повар приготовил на обед плов. Я пробовал разжевать мясо, но оно не поддавалось. Твердое, как подметка.
– Неужели вы не могли потушить мясо пару часов? Оно ведь жесткое, не разжевать, – сказал я.
 – А по технологии мясо в плове не должно быть тушеное, а должно быть просто натурально жареное, – возразил шеф-повар.
– Да какая там технология? Она тут у вас и не ночевала! То, о чем вы говорите, касается свежего мяса молодого животного. А у нас в наличии мясо старых коров, может быть, хранившееся в морозилках годами. И его надо тушить, чтобы можно было употребить. У матросов и мотористов тяжелый физический труд, и каждый из них должен съесть свой кусок мяса, а не оставлять его за непригодностью в тарелке.
     Шеф-повар молчал. Я понял, что бесполезно, говорить подобные слова человеку, который не хочет их понимать.
     Недобросовестно работал также пекарь Гусейнов. Иногда выпекаемый им хлеб был с очень толстой коркой. А, когда ему приходилось чистить картошку, то он делал такие толстые стружки, что картофелина становилась вдвое меньше. К тому же он часто обращался ко мне за освобождением от подвахт в рыбцехе, симулируя разные болезни. Вот приковылял он однажды вечером в амбулаторию и говорит:
– Доктор, я ногу подвернул. Освободите меня от подвахты.
     Я осмотрел его ногу и, не найдя никакой патологии, ответил:
– Нога, как нога. Ничего здесь нет серьезного.
– Значит, я вру?
– Свой вывод я вам сказал. От подвахты вас не освобожу.
– Ну, это вообще не знаю что! Дайте тогда хоть бинт.
– Бинт пригодится для более серьезных дел.
     Сердитый Гусейнов ушел. Он долго после этого со мной не здоровался, но и симулировать перестал.
     Кулинарной подготовки также не имел второй повар Софронов. Отношение на берегу к пищеблоку он имел второстепенное: со слов, работал десять лет назад поваром, а потом – то грузчиком, то экспедитором, то еще кем-то. Но готовил не хуже, чем шеф-повар, и никогда не спорил со мной. Да, к тому же, заболел периодонтитом, вследствие которого у него воспалилась нижняя челюсть, и нижняя губа так опухла, что он стал похож на зазнавшегося негра. Пришлось мне самому делать ему операцию: по обе стороны больного зуба сделал разрезы, через которые я протолкнул пинцет, а затем по этому каналу протянул резиновую полоску (дренаж). Назначил полоскание раствором соли и марганцовки, делал уколы антибиотика. Через пару дней припухлость уменьшилась, и я убрал дренаж. Больной выздоровел. Но, тем не менее, будучи больным, Софронов работал.
     А тем временем терпение по поводу невкусной пищи у экипажа лопнуло. Капитану пришлось списать с судна повара первой категории Шубакина из-за профессиональной непригодности. Попутным транспортом он убыл в Калининград. С ним многие члены экипажа передали свои письма родным и близким. Я тоже передал с ним свое письмо жене, но позже узнал, что она его не получила. Видимо, вместо почтового ящика он бросил его в какой-то другой, и таким способом отомстил мне за мое участие в его списании с судна.
                2
     После убытия Шубакина шеф-поваром временно, до прибытия нового повара, стал Софронов. Как уже упоминалось, хорошо готовить он не умел. В это время, имевший на капитана влияние, старший тралмастер Гасиев решил протолкнуть на камбуз в повара своего земляка Мамедова, который, якобы, в прошлом работал поваром. Сделал он это с надеждой на то, что его протеже будет готовить по его заказу национальные азербайджанские блюда. Однажды я был очень удивлен, когда, придя на камбуз, увидел там нового смуглолицего “повара“. Он приготовил суп картофельный и колбасу с макаронами. Я снял пробу и понял, что так приготовить ужин может любой член экипажа.
– Вас кто сюда направил? – спросил я.
– Капитан и старпом, – ответил Мамедов.
     Я молча вышел из камбуза. Навстречу мне попался второй помощник капитана. Он понимал, что на камбузе  получилось что-то безобразное.
– Что-то теперь будет, – задумчиво произнес он. – Теперь эти два кавказца, Гусейнов и Мамедов, затюкают слабохарактерного Софронова. И заставят его делать то, что им захочется. Но я его в обиду не дам.
“Чем ты ему можешь помочь? – подумал я. – Твое дело выдать шеф-повару продукты“.
     Я понимал, что ставить первого попавшего поваром, пусть даже временно, по производственной необходимости – абсурд. Другое дело, если бы экипаж был маленький. А тут более семидесяти человек. При проверке санитарного паспорта Мамедова оказалось, что он никогда поваром не был, и не имел соответствующих для работы на камбузе анализов. Придя на следующий день на камбуз, я застал там сцену разборки отношений. Новый “повар“ сердитым голосом доказывал, что шеф-повар должен помогать ему готовить ужин. Софронов же утверждал, что он должен помогать только советом, контролем, а не прямой работой.
– Доктор, разве я не прав? – спросил Мамедов.
     Я отрицательно покачал головой.
– Что это вы головой качаете? – рассердился Мамедов.
– Потому, что вы не правы, – ответил я, и вышел из камбуза.
     “Это у них будет продолжаться все время, – подумал я, – А гляди ж ты: какой новичок агрессивный! Только начал работать, ничего не умеет, а спорит с поваром, на равных. Нет, не подходит он сюда ни по каким меркам“.
     За столом в кают-компании во время обеда я сказал старпому, что на роль повара подобрана не подходящая кандидатура, тем более, без анализов.
– Временно можно, – сказал старпом.
– Нет уж. Ни одного дня, – возразил я. – Сейчас отдам рапорт капитану о непригодности Мамедова на роль повара.
     Старпом особенно не защищал Мамедова, хотя ему не хотелось давать задний ход. В амбулатории я написал, подложив под лист копирку, рапорт капитану о нецелесообразности назначения поваром Мамедова в связи с отсутствием у него квалификации и необходимых лабораторных анализов. Рапорт и его копию я отнес капитану в каюту. При отказе в моем требовании я попросил бы капитана поставить свою подпись в получении рапорта на копии. И потом в порту я мог бы предъявить ее санитарным властям. Но капитан, немного поспорив со мною, был вынужден наложить на рапорте резолюцию “Мамедова отстранить от работы на камбузе”. На следующий день Мамедов на камбуз уже не пришел, а отправился, как прежде, на работу в рыбцех. Несколько дней при встрече он злобно смотрел на меня. Зато Софронов был очень доволен отстранением несостоявшегося повара, и от души благодарил меня за это:
– Как хорошо, доктор, что вы турнули отсюда Мамедова! Вы знаете, что эти джигиты сделали? – рассказывал он. – Рубили они электромясорубкой мясо. И, понимаете, тут нужна сноровка, когда подталкиваешь в нее мясо пестиком. Но кто-то из них ткнул пестик слишком глубоко, и нож мясорубки попал на него и сломался. И что же вы думаете  они сделали? Они мясорубку помыли, и сломанный нож установили в ней на место. Как будто ничего и не было! Утром я включаю мясорубку, а оттуда, из нее, послышалось “тресь, тресь, тресь“: сломанный нож запрыгал… Вот
гады какие!
– Ну, ладно. Теперь уже договоритесь с администрацией насчет обработки свободной ставки повара вдвоем с Гусейновым или с официанткой салона. Думаю, выдержите, пока не пришлют нового шеф-повара.
     Работа на камбузе более-менее наладилась. Но всё же санитарное состояние желало лучшего. Софронов оправдывался большой загруженностью в работе. Я в ответ говорил, что был на судне, где два повара работали вдвоем весь рейс, но там, на камбузе, чистота поддерживалась лучше, и пригрозил ему написать рапорт капитану за плохую уборку. Но однажды я был очень удивлен высказанной им ахинеей во время перекура на скамейке шлюпочной палубы:
– Вы, доктор, должны нас чаще проверять, потому что у нас грязно.
     Я заметил, что повар подвыпивший, и потому ставит вещи с ног на голову, будто делая какие-то открытия.
– Значит, у вас грязно из-за моих редких проверок? – спросил я. – Это дело поправимое. Завтра проверю вас капитально, составлю акт, и потребую для вас административного наказания. Вот удержат с вас сто долларов, тогда и поймете, почему у вас грязно.
– У меня дочка учится в платной школе. Неужели вы хотите, чтобы ее отчислили за неуплату денег за обучение? – спросил он.
– Вы отец – вы и отвечаете за ребенка.
– Ну, тогда побойтесь Бога! – сказал с пафосом Софронов.
– Чтоб я вас больше подвыпившим не видел! Иначе, сами знаете, чем кончается освидетельствование на нетрезвость.
     Сердито покосившись на меня, Софронов молча пошел на работу.
     Через месяц прибыл новый шеф-повар Тэн, низкорослый, коренастый тридцатипятилетний кореец с умными узкими глазами на круглом лице. Это был очень квалифицированный повар, имевший в городе свое кафе. Там он, по его словам, готовил изысканные блюда, чтобы “прикормить клиента“. Вот что значит личная заинтересованность! На столе у экипажа появились разнообразные блюда, и все на судне вздохнули с облегчением, почувствовав, что новоприбывший повар знает свое дело. Люди, ранее бывшие злыми и недовольными, подобрели. А второй повар Софронов почувствовал на себе меньше ответственности, и позволил себе немного расслабиться, употребляя самогон, изготовленный на судне не без его помощи. Он давал для изготовления этого зелья дрожжи и сахар. По поводу этого ему высказал свои упреки новый шеф-повар, которые на него не подействовали. Но однажды он вышел за пределы терпения.
     Вечером, за двадцать минут до ужина, я пришел на камбуз снимать пробу пищи. На камбузе никого не было, и я пошел в каюту второго повара. Там я застал его спящим на диване в поварской куртке.
– Вставайте, Софронов, – сказал я. – Пора пробу снимать.
     Софронов тотчас открыл глаза, и испуганно замигал ими. Потом встал и пошел, как лунатик, следом за мной. Он был изрядно пьян. При дыхании от него слышался явный запах самогона.
     В камбузе сильно пахло вареным мясом. Я взял тарелку и ложку, и приготовился положить себе из поварского черпака немножко пищи для пробы. Но, к моему удивлению, в черпаке, поднесенном мне поваром, был только один мясной бульон. Оказалось, повар ничего не приготовил. Он поставил вариться мясо, ушел в каюту перекурить, а, может быть, и стаканчик самогона глотнуть, и нечаянно уснул. Ужин не был готов.
– Ну, что? Будешь этим кормить людей? – спросил я у Софронова.
     Повар мигом протрезвел, но метался вокруг плиты без толку. Я направился к каюте шеф-повара. Он в это время отдыхал, потому что за ужин отвечал второй повар. Пришлось его разбудить:
– Шеф, ужин Софронов не приготовил. Спасайте положение.
     Тэн протер свои “кошачьи“ глаза, и поспешил в камбуз. Я позвонил на мостик вахтенному штурману, сообщил о случившемся положении, и попросил объявить по судовой трансляции, что ужин задерживается на один час. Шеф-повар быстро принес тонкие сосиски, скоро варящийся вермишель, зеленый горошек и стал готовить ужин. Положение выправилось, поужинали нормально.
     На следующий день все смогли прочитать на доске объявлений приказ о наложении на второго повара взыскания: штрафа на сто долларов за задержку ужина, а также за пребывание в состоянии алкогольного опьянения.
– Ну, так кто же виноват у нас теперь? – спросил я у второго повара. –  Кому надо бояться Бога?
– Да я и не говорю, что не виноват. Но так сильно наказывать тоже нельзя. Можно было бы выговором ограничиться на первый раз.
– Выговор страшен только тем, которые хотят снова на этом судне пойти в рейс. А многим рыбакам, в том числе и вам, это не нужно: рыбацкая фирма не одна. Сегодня вы на одном судне, а завтра на другом. Вы радуйтесь, что вас до сих пор не списали с судна, как Шубакина. Знал бы капитан, что вы такие, то не подпустил бы вас к судну на пушечный выстрел, а взял бы нормальных поваров, которые бы работали и не портили ему нервы.
     Софронов недовольно посмотрел на меня и, ничего не  сказав, отошел.
Я посмотрел в сторону чистившего картошку Гусейнова и сказал:
– Теперь ваша очередь получить наказание.
– А меня за что? – спросил он.
– За перерасход картошки: шеф жалуется, что стружки из нее у тебя толстые. Да и за мясорубку заодно.
     Все в камбузе засмеялись.
     После штрафа второй повар исправился. Он перестал пить, потому что боялся очередного штрафа. Мне было приятно видеть, что теперь плитки камбуза, помытые мыльно-содовым раствором, блестят везде, как в госпитале. Я был очень благодарен новому шеф-повару Тэну за снятие напряжения и недовольства у членов экипажа, улучшив питание. При хорошем настроении и рыба стала лучше ловиться.
-   -   -            2004 г.