Н. А. Дмитриев Политический оппонент

       Хотя я проработал очень близко от Андрея Дмитриевича Сахарова все восемнадцать лет, которые он пробыл в нашем учреждении, я с ним практически не взаимодействовал — так получилось. Я не был с ним также в близких приятельских отношениях, как некоторые другие теоретики. Правда, в начале его пребывания он однажды был у меня в небольшой компании, пил водку, точнее спирт с медом. Но ни ему, ни мне этот напиток не понравился. Случилось также так, что мы на одном заседании защищали диссертации: он — докторскую, я — кандидатскую. Только после этого он пошел дальше вверх по науке, я — нет.

       Во второй половине его пребывания он иногда заходил в мою комнату поговорить о политике. Иногда мы там бывали вдвоем с приятелем, иногда я был один.
       Однажды он высказал мысль, что нашей стране исключительно не повезло, что после революции у нас был Сталин. Мы возразили, что, наоборот, если не как правило, то очень часто после большой революции возникает тирания, и мы все согласились, что правильнее будет сказать, что нашей стране не очень повезло.

       Другой раз А. Д. спросил: «Как вы думаете, чем мне следует заниматься?» Это совсем не был чисто личный вопрос. Вопрос на самом деле стоял так: какой может или должен быть следующий шаг вперед после создания водородной бомбы?

       Мы без спора согласились, что термояд — это несерьезно, не практический вопрос. А. Д. выдвинул идею, что надо овладеть высокотемпературной сверхпроводимостью, чтобы потом строить сверхпроводящие линии электропередачи от угольных электростанций на Енисее в Центральную Россию. Я выразил сомнение. Сложная техника, основанная на большой науке, может быть хороша для оружия, но едва ли окажется практичной в большой экономике. «Поскольку Вас, А. Д., не интересует вопрос о построении классического истолкования квантовой механики, а интересует практическая польза, то главной практической нашей проблемой после создания водородной бомбы, даже более важной, является преобразование нашей политики, используя накопленный опыт научной работы, нацеленной на практику, и накопленный авторитет».

       В конце лета 1968 г. до нас дошел слух, что А. Д. написал общеполитический меморандум и дает его читать кое-кому. Я съездил к нему. Он мне дал прочесть меморандум у себя дома на Октябрьском Поле. С этого момента, а я еще два или три раза в течение следующего десятилетия ездил к нему с аналогичной целью, я пытался убедить его в правильности марксизма и коммунистических идеалов. Из этого, в основном, ничего не вышло. А. Д. не был спорщиком и не был склонен подвергать сомнению свое мнение. Я помню единственный случай, когда, я не знаю, удалось ли мне его убедить, но его позиция изменилась или чуть-чуть изменилась. Тогда было ухудшение отношений с Китаем, и общество в основном считало, что идеологический разрыв с китайцами и сближение за этот счет с Западом, с США, приведет к либеральным сдвигам у нас. Я доказывал, что дело обстоит наоборот. Хороши китайцы или плохи, но надежда за счет разрыва с ними приобрести какие-то выгоды крайне аморальна, в сущности является проявлением империалистической политики с нашей стороны. Всякая же аморальность вызывает шаг назад от либерализма. Характерно, что по этому вопросу меня поддержала присутствовавшая при разговоре Елена Георгиевна Боннэр, жена А. Д. (или я ее поддержал). Так или иначе, А. Д. антикитайских выступлений не производил, а вскоре вопрос был снят, это Китай допустил аморальность, перекинувшись на сторону Запада.

       В общем, по-моему, многое или даже большая часть того, что говорил А. Д., было неправильно, и тем не менее, я считал его деятельность полезной, и говорил ему об этом, и продолжаю так считать. То, что было неправильного, до народа не доходило или плохо доходило. Доходило же только то, что есть, мол, ученый Сахаров, который «за народ», который говорит все, что хочет, и заглушить его невозможно. А. Д., так сказать, ввел явочным порядком «гласность».