Воины от бога-3

Из книги «Калибр победы». Фрагмент рассказа «Воины от бога».

Северо-Западный фронт.
Новгородская область. Старая Русса-Рамушево-Демянск.
1942-1943 гг.

          ...Служивые на практике поняли, что бежать от немецкого танка нельзя, потому что он, как раз, давил впереди себя бегущих. Выстрел из стального чудовища всегда был слышен вместе с взрывом от попадания. Тут, как повезёт. Хорошо, если зрелище наблюдалось со стороны. Но, иногда, танки били по нашей позиции почти в упор.
          Особенность выстрела  из Т-3 или Т-4 такова, что панцеры всегда стреляли с прямой наводки. Но и здесь была своя фишка. Перезарядка орудия у них достаточно долгая – до 10 секунд. Если первым выстрелом по тебе не попали, рассыпайся миномётный расчёт. Брызни по сторонам в «норы», рви когти и поглубже носом в землю.
          Танковый осколочный снаряд в радиусе 5 метров рвал абсолютно всё в клочья. В хлам. Если по батарее работала немецкая броня, а противостоять с наших позиций было нечем, выбор был не велик: лежать, где упал или скатиться в мало-мальскую ямку. Авось пронесёт или повезёт, понимайте, как знаете.
          С...ка, это был полный п...дец, когда шла артиллерийская дуэль или вне твоего желания, оставалось ждать благополучного развития событий. Было видно, как из ствольного надульника в твою сторону выплёскивался алый язычок огня, затем появлялся клуб сизого дыма и одновременно с грохочущим звуком от выстрела по соседству лопалась противопехотная стальная болванка, нашпигованная тысячью и одним осколком. Но всё равно, шанс выжить ещё оставался.
          Противотанковых гранат  у нас не водилось. На первых порах стоило выждать, перебороть страх, пропустить вражеский танк через окоп или стрелковые ячейки. Затем автоматной очередью необходимо отсечь немецких солдат, заставить их залечь. А уж затем «коктейль Молотова» следовало отправить по назначению: забросить сбоку, на вентиляционную решётку двигателя «Тигра» (Т-6). Здесь всё просто. Горючая гудронно-смоляная масса самотёком достигала через радиаторы до двигателя. Естественно мотор воспламенялся и, в конце концов, глох из-за нехватки воздуха. Немецкие монстры редко взрывались изнутри. У них начинка снаряда была иная, чем у нашего Т-34. А вот моторный отсек мог полыхнуть танковым газойлом, да ещё как!
          Мои бойцы уже давным-давно прознали, что автоматчиков, стреляющих из «шмайссеров» Мр-40 с бедра опасаться не стоит потому, как их пули все уйдут в «молоко». В немецких автоматах на 32 пистолетных (!) патрона не было переключателя на одиночный огонь. Чтобы сделать одноразовый выстрел, указательным пальцем надо плавно нажать спусковой крючок один раз. На пересечённой местности, сходу, да ещё когда мандраж с андреналином захлёстывают – нереально. В результате магазины фрицев пустели быстро, если не сказать «стремительно». Тем более что прицельная дальность у «шмайссера» была всего… 100 метров. Игрушка.
          Для своих размеров «пукалка» была тяжёлой, для понтов приспособленной к стрельбе с пояса. Отдача была сильной, его ствол уводило вправо. Нашим лучше.  Прицел у советской трёхлинейки был рассчитан аж на 2 километра. Когда ещё фрицы подойдут до наших траншей на 250-100 метров? И дойдут ли вообще? Вряд ли. Под свинцовым ливнем красных воинов им тоже не в жилу грязь месить и русскую земельку топтать. Гансы были тоже не железными: простые люди, от немецкой сохи. Пехота. Затем арийские простолюдины, как обычно, спуляют по облакам. В это время «ворошиловские» меткачи половину их первой линии атаки отправят в мир иной к святым праотцам или на больничную койку. А там и до рукопашной недалече. При штыковой атаке по всей  ширине фронта нашей обороны шансов выжить у немчуры никаких и никогда не было. Русский штык – молодец. Однозначно.
          В атаку наши ребята поднимались молча. Это только в кино показывали "ура". Здесь же всё было проще. Силы надо было экономить на бешеный и стремительный рывок до броска гранаты. Какое там "ура"? Во время бега у солдата дел было множество. Подхватить, приложить, выстрелить, прилечь, вскочить, снять с пояса и вырвать чеку, не вставая в полный рост. Полупригнувшись, постараться бросить одну гранату, вторую, третью на расстояние до 30-25-20 метров. А тем временем и дистанцию надо было сокращать. Ближе к траншеям противника необходимо было подготовить нож или пристроить сапёрную лопатку черенком поудобнее за ремень ватника. При сближении с немцем, надо было непременно выстрелить первым. Постараться размозжить ненавистную голову шютце-стрелка. А иначе могли возникнуть большие проблемы. И тогда 50 на 50, кому как повезёт. Но никто не хотел умирать первым. И понеслась пехота вперёд на врага.
          Гордость брала за уверенных в себе советских воинов. Я с 1941 года на войне и чётко представлял себе, что у нас в гвардейском полку трусов отродясь не водилось. Мне было 19 лет. Моим друзьям по 20-22 года, но все пацаны, без исключения, были уже «матёрыми» солдатами войны. Выходило, что надёжные и отважные боевые товарищи превратились в защитников родины не  на бумаге шелкографией писаной, а будучи обличёнными боевым опытом. Обыденностью стало держать удар врага и крепче стоять на ногах. Не паниковать от численного превосходства неприятеля, а бить его в «хвост и гриву» опытом и умением. Рядовым делом стала отвага и мужество.
          От обилия крови, расплющенных конечностей, выползающих из разорванного живота кишок, расчленённого на фрагменты товарища с оторванной головой уже не тошнило. Впечатления? Да что они, какой прок? Засунешь, бывало, свои чувства поглубже в сердце и вперёд, поставленную задачу выполнять. Ожесточённость, это точно, зашкаливала. Не надо было вторично командиру взвода орать и поднимать солдат под свинцовый дождь. Все всё понимали. Жертвенность становилась обыденностью. На войне, как на войне.
          Злость от неудачного боя уже не сеяла в души страх, а поднимала на подвиг. Не в безысходный смертельный рывок на амбразуры, а в обходной манёвр с фланга. И, надо же, удавалось выжить после, казалось бы, смертельных, безысходных атак. А бестолковые, пьяные и сумасбродные командиры даже перестали расстреливать людей за неординарную инициативу снизу. Все понимали, что победа становилась куда ценнее, почётнее, радостнее, если бойцы оставались живыми. Начальники, вдруг, и сразу все перестали жрать втихушку от подчинённых людей трофейный шоколад в своих землянках. Водку уважительно разливали в алюминиевые кружки и ели добытую по случаю баварскую тушёнку на кончике ножа общим чохом с солдатами, на бруствере земляного отвала. Могли угостить и папироской из портсигара. Самосад-то из кисета всем осточертел. За таких командиров хотелось встать горой. И не по приказу, а от души бойцы корячились и волокли их раненными, контуженными с поля боя из-под огня неприятеля. Лишь бы живой остался комбат.
          И ещё. После обстрела, по окончании боя надо было внимательно осмотреться, может быть, кто-то из друзей валялся рядом раненным, кто-то бился конвульсиями в агонии. Как Отче наш, обязательна перекличка: «Все живы? Кто живой?». Если слышали отзыв, надо было подползти, подобраться, подойти, глянуть, всё ли в порядке. Сегодня спасёшь ты боевого друга, а завтра выручат и помогут тебе. Никто не отменял закон жизни: сам погибай, а товарища выручай.
          В моём понимании, это были уже элитные бойцы. Боевые товарищи становились воинами от бога. В нас вселилась непоколебимая уверенность, что победа неизбежно будет за нами. Сомнений по этому поводу уже никаких не возникало. Некогда было дурью маяться, воевать и побеждать надо было. Мы все выполняли честно свой долг перед Отчизной. Но, к великому сожалению, теряли и боевых товарищей. Как говорится: спаси и сохрани…