Замок с 10 000 башен. Глава 4

Глава 4

1
  Так Синелорд лежал поперек дороги, и когда королевская процессия была уже совсем близко, отполз немного в сторону, чтобы не растоптали. Продолжая лежать, он принялся истошно вопить, прославляя короля. И расчет его оказался верен, карета, поравнявшись с ним, остановилась окриком сидящего в ней человека.
- Стой! – и в окошке показалось лицо, не чье-нибудь, а самого короля Шотландии. Это уже был второй король Шотландии, виденный Синелордом за прошедшие несколько дней.
  Волшебник поднялся с земли и предстал перед королем во всей своей красе. Высокий, очень худой старик с длинной до земли бородой, в которой запутались ветви, травы, шишки и разные колючки, а пальцы его, длинные и когтистые сжимали тяжелый мешок, лицо его потемнело и на нем белели безумные выпученные глаза.
- Что ты кричишь, несчастный старик, славя своего короля? Разве ты не знаешь, что главное королевское достоинство в скромности? Неужели ты хочешь меня унизить? - все это король говорил с ласковой полуулыбкой,- как будто вовсе и не в досаде на старика.
- Простите меня, Сир! - Старик рухнул на колени перед королем  и стал целовать дверцу кареты.
- Ну, хватит, хватит, - ты же знаешь, что твой король не тщеславен, твой король защитник обездоленных и униженных, таких как ты. По тебе я вижу, что ты человек опустившийся и несчастный, утративший и человеческий облик, и всякое достоинство.
- Я, ваше величество, - забормотал коленопреклоненный старик, - великий маг и волшебник, имя мое - Синелорд, я бежал из плена, я страдал и голодал, я претерпевал великие муки, учиненные вашим братом, самозванцем и тираном. Но я вырвался из плена, и теперь я ваш вечный раб. И еще, ваше величество, у меня для вас есть подарок, кое-что невероятно ценное, что я украл у вашего брата, с тем, чтобы вручить это вам, по-настоящему королевский подарок, достойный лишь истинного короля.
- Мой брат, Гарольд, от одного его имени меня кидает в дрожь, само его существование – ошибка природы. Представляю себе, каких ужасов вы натерпелись в его плену. Расскажи же мне, мудрец, про свои несчастную жизнь и свои страдания под гнетом страшнейшей и позорнейшей в истории Шотландии власти, - и король открыл дверцу кареты, приглашая волшебника к себе.
  Синелорд, не переставая кланяться, поднялся с земли и залез в карету, кряхтя, уселся на лавочку напротив короля, а мешок, в котором сидел напуганный дракончик, положил на пол между своих ног. Усевшись, он первым делом уставился на столик перед королем, на котором располагалась всякая еда, даже самая экзотическая, которую волшебник и не видел никогда. Он так был голоден, что теперь, увидев еду и думать ни о чем другом не мог, но с королем нужно было разговаривать, затем его и пригласили.
- Это правда, страдания мои велики, – начал Синелорд, - Ваш брат, король Гарольд истязал меня нещадно.
   Король кивал головой и ел, разрывая руками сочные куски мяса, у Синелорда рот наполнился слюной, а рука как будто бы сама потянулась к столику, но король не предлагал ему пищу, а только возражал старику с набитым ртом:
- Но мой брат не король! Мой брат самозванец и узурпатор, и королевский замок он занял незаконно, и незаконно надел корону, практически вырвав ее из еще не остывших рук нашего покойного отца. И все это на смехотворном основании того, что он старше. Хотя всем было совершенно очевидно, что я подхожу на роль короля гораздо больше. В итоге мне пришлось бежать в замок своего дяди, который в свою очередь также не признавал власти нашего отца, пока тот был королем. 
- Брат ваш – изменник и клятвопреступник.
- Это правда. Я знаю его лучше, чем кто либо, практически лучше, чем он сам знает себя. Просто не могу поверить, что нас родила одна женщина. Моя бедная матушка, мой отец – как они жестоко ошибались в нем. И притом они его так любили, постоянно ставили его мне в пример. «Посмотри на своего старшего брата, Гримвальд, как он силен и ловок, как он обращается с мечом, как ему послушны люди и животные, вот настоящий король. А ты, Гримвальд,  слаб и немощен, и умом и духом,  ты брату своему должен быть верный слуга. Только тогда королевство будет процветать. Если же между братьями пойдут ссоры и размолвки, то будут смуты и войны, и люди будут жить в бедности и страхе, и королевство погибнет!» Так говорили мне мои родители. И как, по-вашему, верно ли они говорили?
- Я не знаю, милорд, - ответил Синелорд, - целиком полагаюсь на ваше мнение.
- Конечно же, они были правы! Смуты и раздоры приводят государства к гибели. Но в таком случае, зачем же король, наш отец, самолично заронил семена раздора между нами, своими сыновьями, допустив подлейшую несправедливость по отношению ко мне, благословив старшего своего сына принять престол?
  Синелорд даже ответить ничего не мог на это, только кивал понимающе, выпучив глаза от того, насколько искренне он сочувствует.

2
   Королевский замок короля Гримвальда, к которому они подъезжали, оказался вблизи довольно небольшим,  серым, мрачным и скучным. У ворот замка толпились нищие, бродяги, и простые жители окрестных деревень, которые, издали заметив королевскую процессию, готовились теперь выпрашивать у короля милости. А любопытные мальчишки, крича и размахивая руками в вечном своем мальчишеском возбуждении, бежали рядом, чуть не прыгали под ноги коням, заглядывали в окна карет в надежде увидеть короля, а вид вооруженных рыцарей в тяжелых доспехах  вызывал у них восторг. Один смелый мальчик подбежал совсем близко, чуть не влез в окно  и уставился как заворожённый на пирожное, стоящее перед королем на столике.
- А, - протянул король, - тебя заинтересовали мое пирожное? Французское лакомство, у нас к такому еще не привыкли. Хочешь попробовать, мой юный подданный?
Синелорд от голода чуть не подавился слюной, ему тоже хотелось, но ему не предлагали. Он поглядел на мальчишку с ненавистью.
  Король взял пирожное со столика и ложечкой, лежащей тут же, соскреб весь крем и ягодки, и протянул мальчику оставшийся голый коржик. Мальчик только разочаровано, и чуть не со слезами на глазах посмотрел на уничтоженное чудо.
- Угощайся и помни своего короля! – произнес король торжественно.
- Желудки простых людей не привычны к таким сладостям, хороший кусок доброго хлеба для них лучшее лакомство, а роскошное пирожное показалось бы им страшной отравой, - объяснил король Синелорду, который теперь подумывал о том, как бы незаметно съесть с пола упавшие ягодки.
- С детства у меня особый дар, - продолжал король, - я легко могу понять, почувствовать другого человека, как будто бы посмотреть его глазами. При том, не только людей, но и детей, животных, особенно лошадей. В детстве я часто представлял себя лошадью, как я ем траву, как она вкусна, как я счастлив быть именно лошадью, а не каким-нибудь другим существом, не дай бог еще человеком. И способность эту я сохраняю до сих пор. Вот сейчас, например, я легко могу сказать, о чем вы думаете.
-  Да, мой король?
- Вы сейчас поражены величием и мудростью истинного короля. Это легко понять, сколько лет вы видели самозванца на троне, представляю себе, что это было за жалкое зрелище, - он засмеялся, а затем добавил серьёзно, - не следует забывать, кстати,  что подлинное величие начинается со скромности. 
Меж тем что-то привлекло внимание короля и он, отвернувшись от Синелорда, крикнул в окошко:
- Вот ты, старик, подойди сюда, - король подозвал к себе одного бедняка из толпы, старик этот не тянул к королю руки как все, а смотрел на короля довольно лукаво и гордо, даже с вызовом, хотя, как и все вокруг, был одет бедно и грязно.
- Да, ваша милость.
- Чего ты не просишь у меня ничего, ты же нищий?
- Да, пожалуй, что нищий.
- Почему ты меня не называешь своим королем?
- Так вы наш король? Я не знал, для меня все короли на одно лицо.
- Так что ты, много королей видел?
- Только вас, и еще одного, Гарольда, по прозвищу Однобокий.
- А я кто, по-твоему?
- Я не знаю, ваше величество.
- Еще раз говорю, я ваш король, ваш единственный король, Гримвальд Великий. Также меня называют Великолепный.
- Как скажете, милорд. Так, может быть, у вашего королевского величества найдется что-нибудь для старика?
- Ну и что же подать тебе, хлеба? Хлеба у нас нет, только пирожные.
- Зачем мне хлеб, я быстро съем вашу подачку и уже через несколько часов буду такой же голодный, как и сейчас.
- Так что же, денег?
- Деньги? Я быстро потрачу их в ближайшем трактире, куплю себе еды и выпивки, и мой недолгий пир будет в вашу честь, но на следующий день я буду тем же нищим, что и теперь, разве что голова будет болеть больше обычного.
- Вижу, тебе нужно нечто большее, может пожаловать тебе рыцарский титул?
- Зачем мне титул, милорд? Мне некому предъявлять этот титул кроме дождя и ветра, снега и града. Одинокие огородные пугала вдоль пустых дорог – мои единственные собеседники.
- Что же, ты бродяга?
- Пожалуй, что бродяга.
- Тогда, может быть, в придачу к рыцарскому званию я должен пожаловать тебе еще и замок?
- На что мне пустой холодный замок, милорд, мне не на что даже купить дрова, а дров нашей долгой зимой понадобится уйма!
- Так, стало быть, следует наградить тебя еще и обширным земельным наделом вдобавок к замку?
- Я стар и немощен, годы отняли у меня здоровье, я не смогу ни обработать землю, ни вырастить, ни собрать урожай. А в таком случае, на что мне эта земля, для меня любая земля одинакова. Сейчас для меня вся Шотландия – моя земля. Так я и брожу по обоим королевствам, и нигде нет мне места.
- Запомни старик, нет никаких обоих королевств, есть лишь одно королевство, и есть лишь один король, и он перед тобой. И что же может сделать для тебя твой король? Может быть, велеть отрубить тебе голову, раз тебе ничего не надо?
- Помилуйте, - заверещал старик, - утратив вдруг все свое лукавство и спокойствие.
- Ну ладно, вот тебе моя милость – дарую тебе жизнь и королевское прощение.
- Спасибо, мой король.
- Помни своего короля, старик! – и король махнул рукой, приказывая двигаться дальше.
- Посмотрите на этих людей, Синелорд, они бедны и раздеты, - обратился король к волшебнику, - мне невыносимо видеть людское горе. И горше всего, что виноват в этом один лишь мой брат, незаконно занявший мой престол, и отхватив при том огромную часть королевства, моего королевства. Именно он принес в нашу страну раздоры, голод и несчастья.
  И тут же его лицо просияло, и глаза заблестели от радости. Возле самых ворот замка, при виде королевской кареты несколько бродяг отделились от общей массы и, достав из мешков музыкальные инструменты – лютню, флейту, барабан,  заиграли музыку, стараясь еще и приплясывать при этом .
- О, музыканты! - воскликнул Гримвальд, - я, Синелорд, в отличие от жалкого Гарольда, покровительствую всякого рода искусствам и наукам, поскольку они лишь составляют славу государства, а  вовсе не рыцари и воинские победы, - он поманил музыкантов, и они последовали за процессией, которая въехала в замок. Ворота закрылись.

3
    Дракончик в мешке вел себя тихо и возможно заснул. Синелорду тоже хотелось спать, он устал от долгой дороги, его укачало в карете, он даже немного перекусил, стянул пирожное с королевского стола, когда тот разговаривал с нищим.  И все время пока они ехали, он слушал короля как в полудреме, только изредка поддакивая, но теперь королевская процессия въехала в замок, кони и люди столпились в небольшом внутреннем дворе, пора было выходить из кареты. Король находился в своем обычном приподнятое настроении, еще и эти бродячие музыканты все вились вокруг него, наигрывая залихватские мелодии, все это приводило короля в восторг, а Синелорда только раздражало. Он вышел из кареты со своим мешком и поплелся вслед за королем, боясь отстать от своего нового покровителя. Но музыканты и придворные рыцари совсем затерли слабого волшебника, и он вновь почувствовал свое обычное одиночество.
  Вскоре они вошли в большой зал, освещенный факелами, висящими на стенах, в зале стоял длинный массивный стол, рыцари стали рассаживаться за него, явно ожидая пира, кто-то кричал на слуг, чтобы скорее подавали кушанья. Синелорд стал искать взглядом короля и увидел, как тот машет ему рукой, приглашает садиться за стол рядом с ним.
А музыканты продолжали играть и дрыгать ногами в такт музыке. Наконец все расселись и пир начался. Все стали жадно объедаться, в том числе и волшебник, одни только музыканты глядя по сторонам голодными глазами, играли свою музыку, пытаясь при том сохранять на лицах бодрое выражение.
Затем один из музыкантов отложил инструмент и обратился к королю:
- Милорд, позвольте представиться, мы странствующие менестрели, простите, что отвожу взгляд, дело в том, что ваше величие слепит глаза.
- Это потому, что вы подобны солнцу, мой король - перебил музыканта Синелорд, - в то время как ваш брат подобен луне.
Все посмотрели на чумазого старика рядом с королем, нового любимца. Король же поддержал волшебника:
- Вот, и я давно говорил, что луне не место на небосклоне, ну продолжайте,- и он махнул рукой музыкантам.
- Позвольте исполнить песню, прославляющую Гринбальда Третьего Высокого, первого в славной истории Шотландии короля – людоеда, представил песню менестрель, и музыканты запели:
«Один раз глупый старый дед
Попал к монарху на обед.
Но в том вся соль, что наш король
Был славный людоед.
И не было умней его и не было добрей,
Один был недостаток в нем -
Любил он есть людей.
А старикашка этот глупец был и нахал,
От злобной вредности своей испорченным он стал.
Покушав только, наш король схватился за живот,
С того обеда у него живот болел весь год.
Пообещал себе король - порукой будет честь!
Я злых, испорченных людей не буду больше есть!»
Король засмеялся:
 – Прекрасная песня и поучительная, не правда? Какие песни еще у вас есть?
 - Есть баллада о любви, специально для вашей королевы, – и музыкант обвел глазами зал, но женщин в нем не было.
- Опустим это, - отрезал король, - но все равно послушаем, мне нравятся сладкозвучные баллады.
    Музыкант запел, подыгрывая себе на лютне, флейта дополняла мелодию, и самый толстый музыкант с важным и прочувственным видом звенел колокольчиками.
«Я старый пират, пират любви
Я правил корабль, корабль любви,
Плыл корабль по морю, по морю любви,
Попутный был ветер, ветер любви,
Надувал ветер парус, черный парус любви,
Тут шторм начался, страшный шторм любви,
Поднялись огромные волны любви,
И дал течь корабль, корабль любви,
И стал я тонуть в этом море любви,
Наглотавшись соленой, горькой любви,
Но сумел я спастись во имя любви,
Собрав хлипкий плот из обломков любви,
И плыл на плоту я по морю любви,
Страдая от жажды, жажды любви,
Нестерпимо жгло солнце, солнце любви,
Увидал вдалеке я корабль любви,
И махал я ему белым флагом любви,
В надежде спастись в этом море любви.
Подобрала меня команда любви,
Отвезли меня в порт на остров любви,
И на острове этом живу с той поры,
В одиноком домишке на склоне горы,
И хожу временами в таверну любви,
Где бармен наливает мне пинту любви,
И напившись вдоволь той терпкой любви,
Чувствую, рвется что-то в груди,
Говорю я бармену - бармен погляди,
на меня - ждет меня впереди,
одинокая жизнь от моря вдали,
От бескрайнего страшного моря любви.
Где я чуть не погиб в пучине любви
Видно, слишком мне много досталось любви»
- Великолепно и прочувственно, должно быть ваша баллада имеет успех? Как принимают ее слушатели? – выслушав песню, спросил король.
- По-разному, милорд. Один задумается и  прослезится, другой смеется так, будто за всю свою жизнь не слышал ничего смешнее, а третий скажет, что так насмехаться над прекраснейшим чувством может только глубоко безнравственный человек.
   Песня была такая заунывная, что дракончик, проснувшись в своем мешке, от одиночества, грусти и голода стал тихонько и жалобно выть. Никто  поначалу этого, естественно, не заметил, но затем среди музыки и разговоров, все же услышали странный, не на что не похожий, жалобный и тонкий голосок. Тут и сам Синелорд, который все ел и ел, уплетая все подряд со стола, до чего только мог дотянуться, понял, что звук идет из его мешка.
«Надо бы  покормить дракончика, -  подумал он, - сунуть в мешок, пока никто не видит пару костей со стола».
Но тут король уже сидящий рядом с ним воскликнул:
- Это не из вашего ли мешка, Синелорд, идет этот звук. Теперь я уже вспоминаю, про мой подарок, который вы мне обещали. Даже не представляю, что бы это могло быть, и почему оно так жалобно пищит.
Синелорд поднялся из-за стола, вытер губы и постарался принять величественный облик, подходящий моменту. Он взял мешок и пошел вокруг стола на центр комнаты, где стояли, прекратившие играть, музыканты. Заняв место перед королем с мешком в руках, он произнес громким насколько мог  голосом:
- В мешке, мой король, сила и слава вашего королевства, погибель врагам, чудище, порождение тьмы и древнего ужаса.
- По размеру, должно быть с кошку, – сказал король, заметив, что мешок шевелится, и кто-то перебирает в нем лапками.
Синелорд развязал мешок и явил взору монарха маленького дракончика.
- Узрите! Страшное чудовище. Его крылья заслоняют собой солнце, зубы как острые мечи, а страшный огонь, извергаемый им, способен спалить за раз целую деревню! Сладостные картины рисует мне моя фантазия – вы верхом на драконе летите с огромной скоростью и меч ваш блестит на солнце, враги ваши в ужасе побросали оружие, от страха закапываются в землю, но нет им спасенья, ни в земле, ни в траве, ни среди камней – смертоносный огонь с неба пожирает их! Вот он, ваш триумф! В награду же прошу лишь одного - быть вашим придворным волшебником и служить вам и королевству. – и Синелорд упал перед королем на колени и затем еще ниже, лицом на пол.
  Рыцари были уже все пьяны и потому, чуть поудивлявшись на диковинную зверушку, вернулись к своим напиткам и разговора, не обращая внимания, ни на короля, ни на волшебника. А король поглядел на дракона внимательно, вышел из-за стола, подошел к волшебнику, и даже присел на пол, стараясь лучше разглядеть невиданное существо:
- Он кажется таким маленьким, по размеру как собака, крылья его не больше моей ладони, зубки маленькие как у кошки, а огня из его хватит, кажется, только на то, чтобы разогреть небольшую тарелку супа. Если я на него сяду – наверно тотчас же раздавлю. Да и я не очень люблю летать, боюсь, не усижу на таком малыше, свалюсь с него на потеху всему войску.
- Мой король, - принялся оправдываться Синелорд, - дракону нужно вырасти, его надо кормить и воспитывать, приучать его к себе и учить человеческой речи, так делал великий ваш предок, Роланд, так только можно сделать из дракона друга и грозное оружие.
- Синелорд, твой дракон совсем не выглядит грозным, он выглядит несчастным и печальным, грустным и испуганным, он совсем не похож на тех драконов, про которых рассказывают в сказках. Быть может, это вовсе и не дракон, – король сидел на полу среди всеобщего гама и веселья и смотрел на одинокое испуганное создание, что жалость к полу и робко перебирало лапками.
А вокруг творилось невообразимое – королевский пир совсем превратился в грандиозную попойку, рыцари плясали на столах с кухарками, а музыканты хватали со стола недоеденную еду.
- Так решено, Синелорд, сегодня же поступай ко  мне на королевскую службу. Отныне ты мой придворный волшебник, и твоя задача вырастить дракона во славу королевства, во имя великих королей древности! Если это вообще возможно, если это существо – все-таки дракон, а не некая разновидность летучей мыши! – произнес король величественно, и Синелорд, опять рухнул на пол лицом вниз.
- Я не подведу вас милорд! - зарыдал волшебник.
 И затем, плачущий от радости, Синелорд покинул пир, захватив с собой дракончика, посадив его обратно в мешок.  Слуга со свечой проводил Синелорда  до его комнаты. Это была не комната даже, а маленькая келья в одной из башен замка, причем  очень странной формы,  казалось, все углы в комнатке были острые и узкие,  вместо окна была какая-то щель, а мебели вообще не было.
- Прошу вас, - сказал слуга тихо и  повернулся, чтобы уйти, захватив с собой свечу.
- Постойте, а разве король не велел приготовить постель важному гостю?
- Разумеется.
- Ну, так приступайте.
- Так кровати же нет.
- А не велел ли король поселить гостя в комнате с кроватью?
- Комнаты все заняты господами рыцарями,
- Господа рыцари!– заворчал Синелорд, - постели тогда на полу, что ли?
- Разве господам стелят на полу? На полу обычно спит прислуга.
- Ну, тогда принеси хотя бы соломы.
- На соломе у нас спят свиньи и прочие животные.
- Так, а как же я буду спать, на дворе уже давно ночь и я очень устал, я проделал долгий путь. И, в конце концов, я не кто-нибудь, а придворный волшебник!
- Ой, простите великодушно, не смею вам  больше мешать, утомил я вас своими разговорами! – и слуга поспешно выбежал из комнаты, хлопнув дверью. Синелорд кинулся за ним, но увидел лишь пляшущий огонек в пространстве узких и кривых коридоров, вскоре и он исчез. Делать было нечего и старик, повозившись на каменном полу, обернувшись как одеялом своей бородой, уснул. Дракончик вылез из мешка и глядел на звезды через узкую щель бойницы, ему было очень грустно и тревожно, он скучал по дому и по мальчику, затем и он заснул, свернувшись калачиком, забравшись обратно в мешок, в котором его принесли.

4
  Так старик и дракончик стали жить в королевском замке. Король, казалось, забыл про них на следующий же день после знакомства. Они оказались предоставленные сами себе в темной, пустой и неприютной комнатке. Дракончик ужасно страдал от одиночества и тоски по дому. Синелорд поначалу был ужасно горд собой, как придворный волшебник, второе лицо в государстве, но затем, осознав, что про него все забыли, в том смысле, что, король не приходит к нему за советом, придворные не стремятся добиться его расположения, и даже слуги обходят стороной его комнатку и не несут обед, совсем расстроился.
  Поначалу он из гордости не желал покидать комнату и целыми днями сидел на голом каменном полу, расстроенный и обиженный на короля, который так досадно им пренебрегает. Но все же деятельная натура волшебника взяла свое, он решил, что настало время покинуть свою обитель и действовать в своих интересах более решительно. Он оставил дракончика в комнате, а сам пошел бродить по замку, выискивая чего бы можно было украсть, чтобы наладить свой быт. Коридоры были пусты, этот замок был не столь оживленным как замок Гарольда, да и был гораздо меньше, старый, мрачный и неухоженный, темный изнутри, весь в копоти  и паутине. Рыцарей и самого короля нигде не было видно, возможно они уехали на охоту без него, Синелорда. В замке остались только немногочисленные слуги. На кухне он украл пару рыбин, некоторое количество овощей, хлеба, притащил все это в их с драконом комнату. Принес откуда-то кувшин с водой,  покормил дракончика и поел сам, и, немного отдохнув после еды, снова отправился в путешествие по замку.
 Весь день Синелорд приносил добычу: подушки, одеяла для себя и дракончика, чтобы стелить на полу. Дракончик, однако, так привык к своему мешку, что уже не хотел с ним расставаться. Мешок, в котором принес его волшебник, теперь напоминал ему о прежней утраченной жизни и был для него последней соломинкой в море одиночества.
  Синелорд все продолжал обустраивать их общую обитель. Он  принес старую, как все в этом замке, скамейку, старую посуду, какие-то криво слепленные горшки, глиняные кружки, еще какую-то мелочь. Если начнешь воровать, трудно остановиться, вокруг столько полезных и нужных, в конце концов, просто красивых вещей. Синелорда настолько увлекло его занятие, что он на время позабыл про свои обычные горестные мысли.
   Так они и жили, несчастный зверь, потерявший своих друзей, и волшебник, брошенный и забытый. Постепенно они стали сближаться. Дракончик, как бы он не страдал по мальчику и дому, стал радоваться приходу старика-волшебника, и не только потому, что тот иногда возвращался с едой, но и как единственному близкому человеку. Синелорд тоже был рад возвращаться в жилище, где его кто-то ждет и радуется его возвращению, он поймал себя на том, что он очень устал от одиночества за долгую свою жизнь. Особенно за последние годы, полные страхов и разочарований.
  Долгими вечерами волшебник вел длинные беседы со  своим новым бессловесным товарищем, рассказывал ему про свои бесконечные переживания, жаловался на всех вокруг и на свою судьбу, а дракончик лежал и слушал его монотонные и однообразные истории. И им обоим было не так одиноко в том странном положении, в котором они оба оказались по вине Синелорда.
- Только теперь  я начинаю понимать, что был изгнан со двора не просто так, а в результате интриг подлого Мистраля, моего давнего завистника, – говорил Синелорд, -  Меня прогнали как проворовавшегося слугу, это было самое унизительное, что случалось со мной в жизни со времен моего трудного и печального детства.  Сама моя жизнь была в опасности, за мной охотились королевские рыцари. Пусть король и говорит, будто бы не посылал никого за мной, но король не знает про козни Мистраля. И еще неизвестно, какие колдовские напасти послал мне в след этот проклятый колдун. Я бежал далеко на север, и вот там, на севере, известном прибежище разных колдовских сил, пережил я самый большой в своей жизни ужас.
  Я скрывался в своем убежище. То была одинокая хижина в самой глухой и темной, еловой  части леса.  Хижина была не моя на самом деле, видимо, до меня в ней жил какой-то отшельник, давно покинувший и свое жилье, и тот лес. Хижина была маленькая и темная, с маленьким оконцем под самым потолком. Потолок был так низок, что встать во весь рост я не мог. Стены изнутри были закопченные, и в углах жили пауки, разжиревшие от того, что питались комарами и мухами, обитающими в тех местах в невероятных количествах. В лесу темнело, я сидел перед очагом и размышлял о собственном ничтожестве и о ничтожестве моих родителей, не давших мне ничего, ни громкого титула, ни земельных владений, ни благородной фамилии. В домике было темно и холодно, и я сжигал свои бумаги, бросая их в огонь лист за листом. То была мои записи, над которыми я работал предыдущие 10 лет моей жизни. Я переносил на бумагу приходящие мне пророческие видения грядущего страшного бедствия, конца всего живого и сущего на земле.
  Вот одно из описанных мною видений: ближе к концу времен, выйдет человек в поле, откроется перед ним огромный океан звезд. И вдруг, этот звездный океан на его глазах придет в движение, звезды в небе, обычно неподвижные, сначала медленно, затем все быстрей начнут крутится по небу с огромной скоростью, метаться хаотически, без системы и умысла. Увидит человек сумасшедшую круговерть звездного неба и упадет на землю, ухватится руками за траву, чтобы не улететь с земли, когда и земля начнется кружиться и уходить из под его ног. Вода польется из колодцев наружу, бурля и пенясь, заливая дворы и угрожая жилищу человека. Переполнятся колодцы, и вся подземная вода выльется на землю и затопит её. Всеобщее безумие охватит мир, и земля и небо сойдут с ума, а всех раньше человек. Овладеют человеком маета и тревога, будет он сам себе не рад, сам из себя захочет вылезти, и будет раздирать себе грудь ногтями, и все ему будет казаться наоборот. Всякое явление будет ему видеться не так, как в действительности. Будут люди есть землю, а хлеба пропадут на полях, матери будут оставлять своих детей, а мужчины не узнавать своих жен, будут люди сжигать свои дома, замерзая в снегу, – Мистраль увлекся, стал тараторить быстро и невнятно, будто пророчествовал, но затем посмотрел на дракончика, и увидев, тот выглядел испуганным, постарался успокоиться,- Ну ладно, опять я увлекся этими страшными картинами. На чем я остановился?
   Так вот, сотни и сотни страниц я исписал подобными историями в своих ночных полуобморочных бдениях, теперь же я бросал эти записи в огонь, даже не перечитывая. Тяжелые, исписанные листы горели c трудом, тепла от них было мало, и я сгорбился над очагом в три погибели. И вот тут в дверь постучали. От неожиданности и страха я чуть не подпрыгнул. «Кто будет шастать в темном лесу вдали от всякого жилья? - подумал я,- Значит, пришли за мной!». Я затаился и отвечать не стал, и в то же время из–за двери раздался голос, который показался мне знакомым, и голос этот произнес:
- Сынок, отвори дверь, это я, твой отец, пришел навестить тебя в твоей убогой обители.
  И действительно, это был голос моего отца, только как будто не совсем его, как будто немного надтреснутый. Я не бросился открывать дверь, наоборот, боялся пошевелиться, превозмогая желание крикнуть: «Никого здесь нет, уходите».
- Сынок, - продолжал голос, - открой же своему отцу, я устал и замерз, а из трубы твоего дома, я вижу, идет дым, должно быть внутри тепло и уютно.
  Я тут же плеснул в очаг воды из стоящего здесь же деревянного ведра с водой, которую я набрал в лесной луже, но дыма стало еще больше.
- Сынок, - продолжал голос за дверью с жалобными интонациями,- ты верно на меня злишься, я всегда был строг к тебе, всегда был недоволен тобой.  Я всегда говорил, что не будет из тебя никакого толку, что мне стыдно за такого сына, как ты, что само появление твое на свет – это проклятие. Кто-то, видимо, навел порчу на нашу семью, и получился ты. Но сейчас, я вижу, что был не прав, ты многого добился, ты придворный волшебник самого короля Гарольда. Пусти же меня.
  Да, действительно, некто за дверью говорил как мой отец, меня удивили его запоздалые похвалы, но и они звучали как издевательство, ведь я был в опале и гоним. И к тому же, мой отец был давно уже мертв, именно поэтому мне стало очень страшно. Может быть, этот голос звучал у меня в голове? Но я точно слышал, что он доносился из–за двери, и я сжался в комок и боялся даже дышать. Долго была тишина, и потом опять раздался резкий стук, и на сей раз голос за дверью звучал сильно иначе:
- Сынок, ты стал таким большим, а я уже совсем старуха. А помнишь, когда ты был маленький, соседские мальчишки все время обижали, били тебя, и ты в слезах прибегал ко мне, жаловался, говорил, что ты станешь волшебником, научишься волшебным заклинаниям и превратишь своих обидчиков в грибы. А я злилась, говорила тебе, что ты плакса и тряпка. А ты мне отвечал, что на самом деле ты не мой сын, а  звездный ребенок, и вынужден жить среди людей лишь по нелепой трагической случайности. А мне было смешно, ведь я видела, как ты похож на своего отца, никчемного и ничтожного человека. Но сейчас, я вижу, ты вырос, стал таким большим, никто не посмеет тебя обидеть, даже и сам король. Открой же мне дверь, мой мальчик.
- Посмеет, еще как посмеет, - пробормотал я в ответ, - любой рыцарь может повесить меня на ближайшем суку во славу его королевского величества. Но, все-таки, - подумал я, - что за странный лес, откуда здесь это собрание покойников? С чего бы призракам моих родителей бродить тут, по лесу, когда они должны были давно, всеми забытые, лежать в земле, в деревушке на берегу холодного северного моря, где прошло мое детство и юность. Но, какие же мучительные воспоминания пробудили во мне речи призраков! Или это лесные болотные испарения вызывают эти странные видения, или я зря пил воду из той лужи? Или я схожу с ума, и все закончится тем, что я буду ходить голый по деревням с деревянной колотушкой? С такой, какая  была у меня в детстве, моя любимая игрушка, ох и любил я ей постучать! Но с чего я вдруг вспомнил про нее? Нет, я точно схожу с ума, - подумал я, надо успокоиться. Я отогнал от себя наваждение и стал вновь разжигать огонь. Но тут в дверь опять постучали.
- Синелорд, помнишь ты свою сестру Эсме? Как давно мы не виделись, Синелорд, как там наш домик у моря, как там наши старенькие родители? Когда ты уезжал, ты был совсем юный, а теперь ты и сам старик. У меня все хорошо, хотя это должно тебя удивить, ты же всегда говорил, что я никчемная. И еще говорил, будто я уродина,  и что от меня вечно пахнет неприятно. И ты дразнил меня, отбирал игрушки, обзывал по-всякому перед моими друзьями, своих-то друзей у тебя не было, а еще запирал в темный чулан в нашем старом домике. И как интересно, теперь наш домик? Не смыло его еще в море? Хоть бы повидать его одним глазком,  повидать нашу деревню, может быть, отправимся туда сейчас же? Открывай дверь и выходи, Синелорд.
   Я лег на пол и закрыл лицо руками. К страху, владевшему мной, добавилось чувство стыда, мне хотелось спрятаться, притвориться, что меня не только нет в хижине, но и нет вообще, и никогда не было. Хотелось закопаться в земляной пол хижины, как в нору, подальше от своих мучителей. Но призраки не оставили меня, опять раздался стук, и опять прозвучал женский, несколько надтреснутый голос, но на этот раз это был голос не матери и не сестры. Но я узнал этот голос и сердце мое, которое и так стучало как сумасшедшее, забилось еще быстрее, и готово было выпрыгнуть из груди прямо в горло.
- Синелорд, ты помнишь меня, да и разве смог бы ты забыть? Когда мы были совсем юными, почти детьми, ты был как будто бы влюблен, все ходил за мной по пятам, все глядел издалека пристально и странно. А мне ты совсем не нравился, было в тебе что-то отталкивающее, неприятное. Видно потому у тебя и не было друзей, все тебя сторонились и смеялись над тобой, даже твоя сестра. Мне было даже немного жаль тебя, и чем же ты Синелорд, отплатил за мою жалость? Влюбился в меня! Зачем? Чтобы я тоже стала посмешищем для всей деревни, как ты? Я была так рада, когда ты, наконец, ушел. Говорили, будто бы тебя прогнал за что-то твой отец, за  что-то постыдное. А сейчас, после стольких лет, смешно сказать, я все чаще вспоминаю тебя. Думаю, какой ты стал, остался ли тем же недотепой, которого я когда-то знала, или наоборот, стал знатным человеком, которого приблизил к себе сам король? Открой мне дверь, дай мне посмотреть на тебя.
- Любимая моя Ариель, - дрожь овладела мной, и я бросился было к двери, но вовремя остановился, вспомнив о призраках. Сперва я решил выглянуть в окошечко. И пусть любимая моя была лишь видением, все же я надеялся, что призрак, пришедший ко мне, воплотит ее черты наиболее полно, и я увижу ее именно так, как я ее запомнил  ого-много лет назад, девушку из северной страны. Ее длинные рыжие волосы, заплетенные в косу, ее длинное зеленое платье.
   Я еле-еле просунул свою голову в небольшое оконце, даже не подумав, что голова моя может застрять и, страшно вытянув шею, пытался увидеть мою любимую, которая должна была быть за углом дома, так как дверь находилась на другой стороне.
- Покажись, милая моя Ариель, - шептал я, но никого не было, только лес вокруг стоял неподвижный, будто мертвый.
- Ну что же, - подумал я, - это лишь голоса в моей голове, и я схожу с ума. Мои пророчества сбываются, с той лишь разницей, что мир вовсе не гибнет, остается в целости, гибну один только я и мой бедный разум. Я попытался затащить свою голову обратно в дом, но не тут-то было! Я застрял, причем, в ужасно неудобном положении, с головой неестественно и неудобно повёрнутой набок, так как окошечко это было действительно  очень маленькое. И тут мне стало понятно, что затеять игру с призраками, ждать от них прелестных видений, - это худшее, чего только можно было придумать. Так я и буду стоять здесь до конца лета с головой, застрявшей между бревен, пока меня не обнаружат какие-нибудь заблудившиеся охотники. Так я торчал в окне довольно долго, и вдруг, стал замечать среди деревьев в тусклом закатном свете, неестественно быстро мелькающее то тут то там, черное одеяние, затем и это видение пропало. И теперь почудилось некое шевеление, но уже не за деревьями, а возле самого домика, за тем углом, который я мог видеть только самым краем глаза. Ужас пробрал меня с головы до ног, но это еще был не самый ужас, фигура в черном показалась из-за края хижины, передвигаясь неестественно для человека, не плавно, а урывками. Фигура показалась буквально на мгновение, но я успел лишь увидеть и запомнить на всю жизнь черный грязный плащ и черный провал под капюшоном на месте лица. Я чуть было не заорал на весь лес от страха! Что было сил, зажмурившись, я так сильно рванулся, что чуть было не содрал с лица кожу, но все-таки засунул свою голову обратно в дом, потеряв при том половину бороды.
- Синелорд! – некто за дверьми обратился ко мне уже своим настоящим голосом, не желая более притворятся. И голос этот был не на что не похож, одновременно и женский и мужской, и глухой, старческий и молодой, звонкий. Я бросился, ломая ногти, копать земляной пол в своей хижине, чтобы хоть как-то спрятаться от этого пронизывающего насквозь надтреснутого голоса, а призрак еще долго, весь остаток ночи, ходил вокруг хижины, крича и плача, умоляя и угрожая, стонал на сотни разных голосов, выл ночными птицами и ветром в кронах деревьев. А я провел ночь, боясь пошевелиться в своем ненадёжном укрытии, заткнув уши мхом и закопавшись лицом в вырытую мной в земляном полу ямку. Под утро все стихло, и я, долго вглядываясь в окошечко, не видно ли в лесу какого шевеления, собрался, наконец, с духом, и, покинув свое лесное убежище, вернулся к людям в город.

5
- То был первый раз, когда ко мне явился безликий человек, или наоборот, человек с тысячью лиц или тысячью голосов, я называю его по-разному. Кто это был, страшный волшебник, владеющий невероятно сильной и черной магией, преследующий меня с целью поживиться моей душой, или это был лесной призрак, живший в том лесу на болотах, или это был плод моего воображения? Так я и не узнал ответа на этот вопрос. Но с тех пор мне иногда видится эта фигура в черном, приходит ко мне во снах и что-то нашёптывает мне, вьется вокруг меня назойливо и лихорадочно. А иногда я как будто бы замечаю его и днем, особенно в сумраке, когда среди множества теней одна тень особенно черна и ведет себя неестественно.
   Синелорд, обретя в дракончике долгожданного слушателя, ходил из угла в угол по комнате, рассказывая свою историю. Он увлекся, махал руками, а теперь закончив, совсем вымотанный своим рассказом и нахлынувшими воспоминаниями, уставший, сел на украденную скамейку, прислонившись спиной к стене. Дракончик, же утомленный долгим повествованием волшебника давно уснул, и ему снились мальчик и Мистраль, и во сне он радовался своим друзьям и играл с ними.
  Воцарилась тишина и стало слышно, что кто-то стучит в дверь, причем, наверное, уже давно.
- Ну вот, все же о нас вспомнили, а то мне уже начало казаться, что в этом замке совсем разучились принимать важных гостей, ужинать нас не зовут, постель нам не стелят, по другому я себе представлял быть придворным волшебником, – запричитал Синелорд. Он накинул на дракончика украденное одеяло, ему не хотелось показывать каждому простаку то, что он считал своей главной ценностью, - сейчас дракончик, посиди тут, может нам наконец-то принесли поесть.
Стук повторился и стал настойчивее и нетерпеливее
- Кто беспокоит придворного волшебника? – крикнул Синелорд грозно.
- Это всего лишь я, повелитель стихий и народов, скромный покровитель искусств и всяческих, в том числе волшебных, наук, открой же своему королю! – прозвучал за дверью голос короля
У  Синелорда лицо перекосилось, и он ринулся скорее к двери, чуть не единым прыжком преодолев всю комнату,
- Конечно, конечно, ваше величество, - затрепетал Синелорд и распахнул дверь, неестественно согнувшись в почтительном поклоне, разметав по полу свою бороду.
- Синелорд, - зашипел надтреснутый голос, вошедший мгновенно, одним неестественным рывком переместился в центр комнаты, и дверь с грохотом закрылась за ним.
- Синелорд, как ты встречаешь старого друга? Хотя, почему я называю тебя этим странным именем, откуда у тебя вообще это имя? – вся многоголосица в голосе пришедшего сливалась в один тревожный гул, и Синелорд застыл на месте, раскрыв рот, и не мог произнести ни слова. А пришедший кружил по комнате в своей странной манере, рывками, вокруг перепуганного волшебника, как ворон кружит над гибнущим  в поле зверем.
- Земная женщина дала тебе это имя, не так ли? Ты еще кажется, звал ту женщину матерью. Ей казалось, имя это звучит благородно. Просто смешно, земное имя такое же нелепое, как и все в этом плоском мире, не правда ли, Астерий?
- Откуда ты знаешь? – только и промямлил растерянный и испуганный Синелорд
- Астерий, звездный ребенок, посланник на землю из величественного  звездного мира, который здесь, на земле, можно видеть лишь по ночам, подняв глаза свои к звездам, – черный человек продолжал кружить и шипеть вкрадчиво, повергая Синелорда в смятение и ужас, - земная женщина дала тебе жизнь. Как бы то ни было, это единственный способ попасть в этот мир из других миров, величественных и захватывающих. Но есть одна трудность, рождаясь здесь в человеческом обличии, ты забываешь весь свой предыдущий опыт, все те волшебные миры, из которых ты родом и даже свое собственное имя и свою истинную природу. И отныне целью твоей становится одно – вспомнить. Но ты с этим, я так понимаю, справился, представляю, как тебе было тяжело, это в своем звездном мире ты рожден был звездным принцем, а здесь, что у тебя есть?  Ветхое тело, пустая голова, да глупые земные создания вокруг тебя, которых ты презираешь. Одно только ты так и не выяснил,  какова цель твоего сюда прибытия, и главное, как вернуться обратно? Или может быть, только смерть является выходом? Так, Астерий? Я все верно говорю, или может быть, это все лишь фантазии одинокого и обиженного ребенка?
  Безликий все кружил и кружил вокруг волшебника. Синелорд стоял пораженный. Как точно человек с тысячью лиц описал все то, о чем он размышлял очень-очень давно, еще во времена своей печальной одинокой ранней юности, а теперь уже и думать давно забыл. Затем безликий замолчал, и Синелорд все таки спросил:
- Кто ты и зачем меня преследуешь?
- Кто я неважно, может быть, меня и нет вовсе, может быть, я лишь твоя фантазия,  порождение твоего старческого безумия, признак скорой смерти? В любом случае, неважно кто я, важно кто ты. А тебя я вовсе не преследую, я наблюдаю, как садовник наблюдает и присматривает за своим любимым цветком. Тебе уготовано великое будущее Синелорд. Буду называть тебя так. Наконец-то, да? Как забилось твое сердце, Синелорд, как долго ты ждал, рожденный быть великим.
   Сердце Синелорда действительно забилось скорее, и в сердце его как будто бы сладко защемило, а в голову мягко ударило, ка после стакана вина, и он даже немного распрямил спину.
- Как прав незнакомец! - подумал волшебник, - и стоило ли его бояться ранее?
И тут в дверь опять постучали.
 - Ну, просто проходной двор какой-то, - подумалось Синелорду.
- Открывайте королю, - прогремел голос за дверью, и дверь тут же распахнулась. Комната стремительно наполнилась людьми, это были придворные и слуги, держащие горящие факелы, и рыцари, и, конечно, сам король, одетый нарядно, в длинный плащ и в короне. А безликий куда-то пропал, как будто бы и не было его, и он был лишь плод воображения Синелорда. Да только вот теней на стенах стало как будто бы на одну больше, чем людей в комнате и одна из них стояла совсем неподвижно, в отличие от остальных, дергающихся и суетливых, повинующихся воле пляшущих языков пламени факелов в руках пришедших.
  Король был по своему обыкновению в хорошем расположении духа и начал говорить многословно и красочно:
- Друг мой, Синелорд, дорогой мой гость, я так надолго оставил тебя  одного. Я признаю, это очень  невежливо со стороны хозяина дома и короля. Но и ты Синелорд, меня расстраиваешь, я думал, у меня есть придворный волшебник, а ты сидишь целыми днями взаперти, и от тебя я еще не увидел никакого волшебства. Мои придворные музыканты тоже пропали, побросали  свои инструменты, а сами прячутся где-то в замке, в темных щелях, как тараканы, воруют еду на кухне, и совершенно не желают исполнять свои придворные обязанности.
   Синелорд хотел было возразить, что для волшебства нужны волшебные книги, а у него ничего нет, вернее, есть только то, что он наворовал здесь, в замке, но это все вещи бесполезные для волшебства. Но король уже отвлекся. Он принялся ходить по комнате  и что-то рассказывать Синелорду, фантазировать о будущем, жаловаться на своего брата. Должно быть, ему наскучило общество рыцарей, и теперь он был рад такому собеседнику как Синелорд, который его хотя бы выслушает, не перебивая громоподобным хохотом и не отвлекаясь.
  И вот он говорил и говорил, о том, как печально сложились обстоятельства его жизни, какие страшные муки он претерпевал, страдая от множественных несправедливостей. Синелорд даже подумал, как схожи их судьбы, с этим несчастным королем.
- Одно лишь утешало меня с раннего детства, всегда мне казалось, что мне уготовано великое поприще, пусть перед всеми я был слаб и унижен, всего лишь младший брат наследника престола. Но я-то знал, что в пророчестве, то самом пророчестве, речь идет именно обо мне. Но теперь, когда со времени моего детства прошло уже много лет, кажется мне иногда, что годы идут впустую, как будто что-то должно произойти, но никак не происходит.  И я повторяю про себя: «Тот, кто должен был ждать дождется, ибо тот, кто должен был прийти – придет». Ведь не может же так быть, чтобы это было не про меня? Неужели же и жизнь пройдет, а мы так и не узнаем, кто должен был прийти и зачем? И мы все ждем и ждем, и никто не приходит. И вот потому я нуждаюсь теперь в тебе, Синелорд. Нам, простым людям, будущее неведомо, нам дается лишь почувствовать его, как слабый ветерок ранней весной, скользящий по коже. Наши вдохновенные предчувствия и зыбкие сны еле слышно шепчут нам о грядущем, так что и разобрать нельзя. А ты, волшебник, можешь приподнять край времени и заглянуть за него, и сказать наверняка, что уготовано нам.
   У Синелорда просто глаза округлились от таких просьб, и он даже руками развел, потом, только сообразив, насколько такой жест был для короля оскорбителен. 
- Пусть это сложно, Синелорд,  пусть для того нужна долгая колдовская работа, но мне бы одно только слово. Одно слово, что все не напрасно, что что-то особенное случится, что пророчество будет исполнено.
   И так король Гримвальд стоял напротив Синелорда, глядя ему в глаза вопросительно, даже с мольбой, как будто бы Синелорд сейчас должен был ему сейчас что-нибудь пообещать. И он был готов пообещать все, что королю будет угодно, но тут одна из теней отделилась от стены и приблизилась к королю,  хотя никто этого, кажется, и не заметил. Может быть, и самому Синелорду это только показалось, мало ли как прихотливо пляшут тени. Но все же, тень как живая  склонилась над самым ухом короля, как будто что-то ему нашептывая, взгляд короля затуманился, стал мечтательным, и зрачки вращались в глазах, будто бы король рассматривает одному ему видимые картинки, и на губах его проступила улыбка. Затем тень растворилась в воздухе,  и король пришел в себя, только новая мысль зародилась в его голове.
- Война! - произнес он медленно, будто бы пробуя это слово на вкус, - война положит конец раздорам и вражде, и Шотландия будет избавлена от власти самозванца и тирана, и будет, наконец, едина после столетий разобщения и смут. И то, что давно ожидается, произойдет. И тот, кто должен был прийти, придет, и это буду я! Теперь, с драконом и волшебником, мы будем непобедимы, - и король торжественно оглядел свое безмолвное окружение.