Николаевский инцидент

Период Гражданской войны и иностранной интервенции 1918-1922 годов в молодую советскую Россию до сих пор является одним из мало исследованных. Особенно это касается событий в Сибири и на Дальнем Востоке.  То и дело появляются статьи, рассказы очевидцев, которые зачастую противоречат друг другу. И разобраться в них нам, живущих через сто лет после произошедших событий, не просто.  Тем более в причинах Гражданской войны, которая, как считают многие историки, не закончилась в 1922 году, её отголоски вылились в репрессии 30-х годов.

Не один я интересуюсь историей Дальнего Востока. Я-то понятно, коренной дальневосточник в третьем поколении, мой прадед стоял у истоков появления на берегах нижнего Амура большого по тем временам села – Больше-Михайловское.  Именно в это селе родился и мой отец,  учитель по призванию и образованию, который оставил о себе добрую память у моих земляков – херпучинцев и оглонгинцев.

Отец вместе с родителями из родного села попал на спецпоселение в село Чля период «раскулачивания».  Но каким кулаком мог быть мастер по засолке рыбы и икры? Хорошие специалисты этого профиля  были в цене, поэтому мой дед жил неплохо, имел корову и коня, и это явилось причиной для раскулачивания всей семьи, как и двух братьев моего деда вместе с домочадцами. Позднее, в 1940 году, во время первой «бериевской»  амнистии, всех их реабилитировали,  но брата моего деда Якова – только посмертно.

Город Николаевск-на-Амуре во время моего рождения в поселке золотодобытчиков Херпучи был столицей Нижне-Амурской области Хабаровского края.  Я не раз бывал в этом городе, где жили родственники моего отца. Но историей города особо не интересовался, и лишь последние годы благодаря Интернету стал узнавать многое из тех лет.  И свидетельства ужасов Гражданской войны на Дальнем Востоке встали во весь рост.  Увы, некоторые публикации в Интернете о тех событиях не всегда доступны гражданам, и для того, чтобы мои читатели могли узнать о них, я привожу с небольшими сокращениями статью автора Ивана Леонова под названием «Партизанские отряды занимали города».  Она опубликована в веб-журнале «Ветер перемен».

Молодое поколение не слышало, а старшее — уже подзабыло «Марш дальневосточных партизан», посвященный памяти Сергея Лазо:
«Этих дней не смолкнет слава, не померкнет никогда, партизанские отряды занимали города…».

О том, как именно партизанские отряды занимали города, пришлось узнать моему деду, Андрею Ивановичу Леонову, и двоим его детям, сыну Михаилу 15-ти лет и дочери Нине 10-ти лет. Они разделили страшную участь почти 10 тысяч мирных жителей низовьев Амура, Северного Сахалина и тогдашней столицы Сахалинской губернии — Николаевска. Чтобы город не достался японцам, его полностью сожгли по приказу командующего Охотским фронтом Якова Тряпицына. Уцелевшие жители были насильно выселены в посёлок Керби на реке Амгунь, где продолжалось их лютое истребление.

В советской официальной историографии эти события и его ключевые фигуры — командир партизанского отряда Красной Армии, потом командующий Охотским фронтом Яков Иванович Тряпицын и его гражданская жена Нина Михайловна Лебедева (Кияшко) — на долгие годы оставались закрытой темой.

Яков Тряпицын, полевой командир Гражданской войны

Николаевские события начались с того, что город Николаевск, занятый Японией в сентябре 1918 года под предлогом защиты японского населения, в начале 1920 года окружила разношёрстная армия под командованием анархо-коммуниста Якова Тряпицына.

Крутые повороты Истории часто выносят в эпицентр потрясений инфернальные личности, таким и был 23-летний Тряпицын. Его путь в революцию типичен для многих командиров Красной Армии. На Германскую войну он пошёл добровольцем в 19 лет. Дослужился до чина прапорщика, был награждён Георгиевским крестом. В октябре 1917 года лейб-гвардии Кексгольмский полк, в котором служил Тряпицын, выступил на стороне большевиков, с ними он брал Зимний дворец. После Октябрьского переворота вступил в Красную Гвардию и принял участие в подавлении Самарского мятежа анархистов. По другим сведениям, боролся против Чехословацкого корпуса.

В 1918 году Тряпицын был схвачен в Иркутске контрразведкой Колчака как активный большевик-подпольщик. Совершил отчаянно-дерзкий побег из тюрьмы.

В Западной Сибири он услышал о японской оккупации Дальнего Востока и о планах ЦК РКП(б) создать «буферную» демократическую Дальневосточную республику (ДВР), что давало РСФСР шанс избежать войны с Японией и получить мирную передышку.

Отказавшись воевать под командованием Сергея Лазо (бывшего эсера, а потом большевика), Тряпицын с 35 верными единомышленниками начал свой поход из села Вятское под Хабаровском. По пути к Николаевску, занявшему более двух месяцев, он сумел привлечь на свою сторону и объединить разрозненные отряды амурских партизан. Встречая превосходящие силы белых, он один, без оружия шёл к ним на переговоры, и многие белые присоединялись к нему! Отказавшихся отпускал на все четыре стороны.

Тряпицын подчинил своей железной воле хунхузов — китайских бандитов, терроризировавших местное население. Корейцев, ненавидевших японских колонизаторов. Уголовников, выпущенных большевиками и атаманом Семёновым из тюрем Иркутска, Благовещенска, Читы. Бродивших по тайге каторжников с острова Сахалин — страшных сахалов, освобождённых Керенским.

Нина Лебедева, боевая подруга Тряпицына и заведующая его агитационным отделом, обещала партизанам золото и женщин. К тому же многим пришелся по душе лозунг: «Грабь награбленное!».

Когда Тряпицын окружил Николаевск, у него было уже пять хорошо вооружённых полков с пулемётами, артиллерией, тыловыми и санитарными службами, подразделениями связи. После мобилизации рабочих с рыбных промыслов (рыбалок) и золотых приисков Тряпицын стал командующим грозной силы — шеститысячной партизанской Красной Армии Николаевского фронта таково было теперь официальное название его отряда.

27 февраля 1920 года японский гарнизон в Николаевске, численностью 350 человек из состава 14-й пехотной дивизии японской Императорской армии под командованием майора Исикавы, получил указание не препятствовать установлению той или иной русской власти в городе, «лишь бы спокойствию и жизни мирного населения не угрожала опасность». Позже Япония официально объявит нейтралитет в отношении «буферной» Дальневосточной республики (ДВР) с коалиционным демократическим правительством во главе.

Воодушевляясь открывающимися перспективами, сюда устремились эсеры (левые и правые), эсеры-максималисты, меньшевики, анархисты всех оттенков. А также — недобитые февралисты, которые видели в ДВР «независимое буржуазно-демократическое государственное образование с парламентаризмом и с капиталистическим укладом экономики».

Анархо-коммунисты, к которым причислял себя Яков Тряпицын, резко выступали против создания «буферного государства». В телеграмме Ленину он назвал решение о создании «буфера» «дурацким»1. А революционному командованию в Хабаровске сообщил, что будет держать фронт против «буфера».

Тряпицын был горячим сторонником идеи «Третьей революции». Февральская революция свергла самодержавие, власть помещиков и капиталистов. Октябрьская — Временное правительство, власть буржуазии. А «Третья революция» ставит целью вообще устранить как инструмент насилия государство пролетарской диктатуры.

В этом Тряпицын следовал учению Петра Кропоткина. Идеальный общественный строй Кропоткин видел как «безгосударственный коммунизм» — как вольный федеративный союз самоуправляющихся единиц (общин, территорий, городов), основанный на принципе добровольности и безначалья. Но переход к добровольной кооперации свободных людей, т.е. федерации свободных коммун возможен, считал Кропоткин, только через революционное, то есть через насильственное свержение государственной власти и уничтожение частной собственности.

Перед радикальным анархистом Тряпицыным открывалась перспектива осуществления мечты: создание Дальневосточной Коммунистической республики — Николаевской коммуны. В такой республике-коммуне «народные массы, организуясь в союзы, сумеют взять в свои руки дело производства и распределения по труду, установить порядок, обеспечивающий действительную свободу, при которой работникам не будут нужны деньги, не будет нужна никакая власть, не нужны суды, тюрьмы, полиция», — говорил видный теоретик анархизма А. Ге (Гольберг).

Но прежде чем начать реализацию невиданного в истории социального эксперимента, Тряпицыну надо было освободить Дальний Восток от японских интервентов и уж потом разрушить старый мир насилья и эксплуатации до основанья, согласно идеям Кропоткина.

Японский штаб рассматривал отряд Тряпицына как часть войск, непосредственно подчиненных хабаровскому революционному командованию, и был, очевидно, уверен, что стоит только договориться об условиях его вхождения в Николаевск, чтобы больше не беспокоиться. Зная, что за ним вся военная мощь Японии, майор Исикава 28 февраля 1920 года спокойно пошёл на перемирие с партизанами.

При подписании Акта мирного договора японцы брали на себя обязательства не вмешиваться в деятельность новой власти. Со своей стороны, представители партизанской Красной Армии Николаевского фронта также обязывались «соблюдать полную неприкосновенность личности, жилищ, имущества офицеров, чиновников, солдат, а также всех граждан и служащих правительственных учреждений.<…>Полную неприкосновенность всех граждан, не разделяющих взглядов новой власти, жизнь и имущество которых находится под охраной японского командования». Акт скрепили подписями японская сторона и партизанское командование наряду с представителями городского самоуправления.

«Тряпицын вошел в город с черными флагами, гласящими: “Смерть государству!”, “Смерть интеллигенции!”, “Смерть буржуазии!“» — вспоминала Нина Колесникова, сестра писателя Дмитрия Нагишкина (её воспоминания были написаны в 1967 году, но опубликованы только в 2008-м).

В честь вступления партизан в город около городского сада оркестр гремел «Интернационал». На импровизированной трибуне, украшенной красными флагами и плакатами, с приветственным словом к партизанам обратился глава самоуправления города Комаровский. В толпе горожан был и мой отец — Сергей Леонов, 13-ти лет от роду.

В этот же день Яков Тряпицын с чёрным бантом на груди выступил на похоронах двух партизан-парламентёров и 17 советских работников, их расстреляли белые и японцы перед тем, как партизаны вошли в город.
Речь его была устрашающей:
«…Вы же, приспешники капитала и защитники кровожадного империализма, ещё вчера ходившие с белыми повязками, не мечтайте, что вас спасут нацепленные сегодня красные банты. Помните, что тайком за нашей спиной вам работать не удастся. Царство ваше отошло! Будет вам ездить на согнутой спине рабочего и крестьянина. Уходите к тем, чьи интересы вы защищали, так как в наших рядах вам места нет. Помните вы все, товарищи, что будет есть только тот, кто станет сам работать. Не трудящийся, да не ест!».

Так Тряпицын объявил об установлении в городе Советской власти, точнее — Николаевской коммуны. Вожди коммуны были официально признаны Москвой как советские правители Сахалинской области.

Николаевскую коммуну подробно описал Отто Христианович Ауссем, член Военревштаба, заместитель председателя Сахалинского облисполкома и одновременно комиссар промышленности в правительстве Тряпицына.
Ограничусь цитатой:
«Все мероприятия красного штаба направлялись в сторону немедленного осуществления социализма: монополизируется торговля, социализируются торговые предприятия, социализируются и объединяются промышленные предприятия, а затем уничтожается денежная система, организуется армия труда, во главе которой стоит «Бюро труда», намечающее план общих работ и распределяющее рабочую силу. Торговля совершенно прекращается, а население пользуется одинаковым пайком и одинаковым участием в получении всех других продуктов и товаров и т. д.»

[Насчет денег Ауссем лукавил. В конце своего правления Тряпицыну, чтобы расплачиваться с красными партизанами, пришлось выпустить деньги, обеспеченные золотом(!) и с надписью Р.С.Ф.Р. без предпоследней буквы «С», т.е. «Социалистическая», что показательно.]
В газете «Призыв», печатном органе Николаевского Военревштаба, 22 апреля было опубликовано объявление:
«Всем торговым предприятиям и отдельным лицам, как русским, так и иностранным, торговлю в городе Николаевске с сего числа прекратить впредь до особого распоряжения».

Партизаны в городе

По вступлении в Николаевск Тряпицын арестовал всех сторонников Временного правительства (350 человек; случайно спасся только подполковник Григорьев, впоследствии оставивший воспоминания). По заранее составленному списку начались аресты, пытки и расстрелы зажиточных и влиятельных горожан, включая представителей самоуправления города, чиновничества, интеллигенции, торговцев, предпринимателей. В первый же день был арестован Комаровский, тот самый, который присутствовал при подписании Акта мирного договора и приветствовал партизан, а также его жена и старенькая мать. Все трое были подвергнуты жесточайшим пыткам9. Об этом свидетельствует Константин Емельянов, бывший делопроизводителем в штабе Тряпицына.
Но это было только начало. Террор охватил и классово близких, и фактически всё население, включая детей. «Пресловутая Николаевская коммуна по дикому избиению тысяч ни в чём не повинных людей, включая грудных детей, по утончённейшим пыткам большевистских палачей, представляет собой апофеоз большевистского режима, — писал первый исследователь тряпицынщины А.Я. Гутман.

К 11 марта 1920 года тюрьма Николаевска и другие места заключения были переполнены арестованными — от 500 до 700 человек. После того, как их после страшных пыток коцали, по выражению партизан, тюремные камеры вновь набивались до отказа. Убитых и искалеченных спускали под амурский лёд11.

Аресты, обыски, конфискация имущества, убийства, изнасилования не прекращались ни на один день. «Партизаны рубили шашками и топорами, насиловали, грабили, убивали колотушками для глушения рыбы, вспарывали женщинам животы, разбивали черепа грудным младенцам. Некоторые партизаны покидали окопы только с единственной целью прикончить хоть одного буржуя».

В тот же день, 11 марта 1920 года в Дальневосточной республике была создана Народно-революционная армия (НРА ДВР). Первым ее главкомом стал Генрих Христофорович Эйхе, бывший командующий 5-й Армией, разбившей Колчака. С этого времени Яков Тряпицын, отвергавший саму идею «буферной» республики, тем не менее, пошел в прямое подчинение главкома НРА ДРВ. Это было вынужденное тактическое решение.

Николаевский инцидент

11 марта Тряпицын выдвинул представителям японской Императорской армии ультиматум о сдаче оружия до 12 часов следующего дня. Этим ультиматумом, пишет А.Я. Гутман, он хотел спровоцировать японцев на выступление, надеясь, что все партизаны Дальнего Востока точно так же, как и он, выступят в ответ и разгромят интервентов.

Японцы быстро поняли, что именно последует за их разоружением. И в ночь с 11 на 12 марта майор Исикава нанёс превентивный удар по партизанам. Тряпицын во время нападения японцев был дважды ранен, а начальник его штаба Т. Наумов-Медведь был убит. (Сегодня одна из центральных улиц Николаевска-на-Амуре носит его имя). После этого начальником Военревштаба была назначена Нина Лебедева.

В ночь с 12 на 13 марта бойцы Тряпицына перебили всех арестантов, включая проштрафившихся партизан (оказавшихся в тюрьме за отсутствием гауптвахты), — чтобы японцы не смогли вооружить заключённых против партизан. «Коцали» со связанными руками, раздетых на морозе до белья мужчин, а женщин, раздетых догола, во дворе тюрьмы.

Исполнителями был ударный спецбатальон, вызванный с Сахалина, под командованием бывшего уголовника Лапты (он же Яков Рогозин, один из подписавших Акт мирного договора). Рубили шашками, топорами, кололи штыками, добивал поленьями. Огнестрельное оружие не применяли, чтобы не привлекать внимание жителей. Трупы убитых на санях свозили на берег Амура.

Большая часть японских солдат из полка майора Исикавы погибла в бою, 134 солдата были взяты в плен. Погибла почти вся японская колония Николаевска — 834 человека, включая детей и 184 женщины. Среди погибших были также японский консул Исида, бывший губернатор Сахалина фон Бунге, иностранные поданные. (Спаслись только 12 японок, это жёны граждан Китая, укрывшиеся на китайской канонерке.)

За два дня были убиты все мирные жители, спасавшиеся в японском консульстве, без различия пола и возраста. 117 мужчин и 11 женщин. Были расстреляны и граждане других государств, обвинённые в контрреволюционной деятельности.

После подавления японского выступления на льду Амура лежало полторы тысячи трупов — русских и японцев.
Вот лишь один из многочисленных рассказов свидетелей рассказ Сергея Строда, 22-х лет:
«Осмотрев эту кучу и не найдя брата, я перешёл к громадной второй, в которой было 350—400 человек.  Среди трупов я увидел очень много знакомых. Узнал Комаровского, труп его был сухой, съёженный, измождённый, очевидно было, что его страшно истязали и били, нижняя челюсть, и нос были свёрнуты на бок; двух братьев Андржиевских, у одного из них — Михаила — голова была совершенно разбита, лицо есть, а сзади — затылка нет и из черепной коробки будто кто-то всё выскреб, японский солдат стоял на четвереньках и язык висел на одной нитке. Судовладелец Назаров стоял стоймя на трупах с выколотыми глазами и со смеющимся лицом. Некоторые трупы были лишены половых органов, у многих женских трупов были видны штыковые раны в половые органы, одна женщина лежала с выкидышем на груди. Трупа брата я не увидел и в этой куче. Женские трупы многие были совершенно раздеты. При мне работавшие на льду китайцы закончили пробитие проруби и с гиканьем, хохотом, таща по льду за ноги, начали сваливать трупы к проруби и… шестами проталкивать под лёд». Далее свидетель описывает третью кучу трупов в 75-100 человек.

15 марта в здании реального училища открылся областной съезд Советов, на котором Яков Тряпицын выступил против создания ДВР — «буферного» государства, и призвал к войне с Японией, надеясь поднять народное сопротивление интервентам. Его речь транслировалась по Николаевской радиостанции, самой крупной на Дальнем Востоке.

Японская ответка
Японцы, имевшие на Дальнем Востоке120-тысячное войско, давно вели скрытую подготовку к нападению, ждали лишь повода. Теперь руки у них были развязаны. 4-5 апреля 1920 года в качестве акта возмездия за Николаевский инцидент они начали скоординированные, с массированным применением артиллерии нападения на органы советской власти и военные гарнизоны ДВР от Хабаровска до Владивостока. Арестованный японцами заместитель председателя Военного совета Временного правительства Дальнего Востока Сергей Лазо и предположить не мог, что это следствие действий Якова Тряпицына.

Японское правительство использовало Николаевский инцидент для обоснования оккупации Сахалина, оправдывая её необходимостью защитить живущих здесь японцев от повторения тех событий. Сахалин был занят японцами 22 апреля 1920 года. В тот же день Яков Тряпицын, согласно приказу главнокомандующего Народно-Революционной армией ДВР Г.Х. Эйхе, был назначен командующим Охотским фронтом.

Каждый чувствовал себя обречённым. Избивали сотнями — днём и ночью. Врачам, фельдшерам, аптекарям не давали прохода: «Дайте яду! Умоляю — яду!». Об этом вспоминают уцелевшие.

«В казармы забирали девушек-гимназисток. Насиловали и большинство убивали. По распоряжению Нины Лебедевой выдавали из тюрьмы женщин и девушек партизанам — на потеху. Ловили женщин по городу, предъявляли мандаты и уводили женщин к себе в казармы. Потом — на Амур. Убивали детей, даже грудных. Привязали одной женщине четверых ее маленьких детей — по одному к каждой руке и ноге — и утопили всех пятерых. Били детей из того соображения, что с детьми будет трудно в тайге, во время отступления на Керби». А также потому, что «дети буржуев тоже буржуи — только маленькие», свидетельствует бывший делопроизводитель в штабе Тряпицына — К.А. Емельянов.

Казни производились специальными отрядами из преданных Тряпицыну русских партизан, корейцев и китайцев.

Среди расстрелянных большевиков оказался, вместе со своим 16-ти летним сыном, Будрин, командир горно-приискового полка, взявший на себя командование после ранения Тряпицына, которого он вынес из боя на руках. Впоследствии это будет особо поставлено Тряпицыну в вину на «суде 103-х».

Тряпицын открыто говорил, что три четверти населения города состоит из контрреволюционеров и притаившихся гадов. На заседаниях созданного облисполкомом полномочного военно-революционного штаба он и Лебедева кричали: «Террор! Террор без жалости!» — и делали предписания начальникам комиссариатов и учреждений спешно ликвидировать врагов. В этом они видели неизбежную логику классовой борьбы. Официально это называлось: «Принести жертвы на алтарь победы». П. Виноградов, возглавлявший следственный отдел у Тряпицына, в своих воспоминаниях указывает, что Тряпицын хорошо знал декрет СНК от 5 сентября 1918 г. «О красном терроре».

На том же заседании Военревштаба составили поскрипционные списки, материалом для которых послужили заранее затребованные сведения от всех комиссариатов. По спискам уничтожению подлежало около трёх с половиной тысяч человек…

Сейчас доступны копии документов из дальневосточных архивов. Они однотипны и подписаны Тряпицыным и Лебедевой или членами военревштаба.

Когда в апреле 1920 года поступили сообщения о приближении японской военной эскадры, высадке японского десанта в Де-Кастри и наступлении японских войск из Хабаровска в сторону низовьев Амура, Тряпицын приказал расстрелять не только японских военнопленных, включая раненых в лазарете, но и всех тех жителей города, которые отказались уйти из Николаевска.

Чтобы город не достался интервентам, было решено сжечь его дотла. Окончательное решение об этом принималось на заседании Военревштаба по предложению Тряпицына и Лебедевой, поддержанному Железиным, Бузиным (Бичом) и Ауссемом. Тряпицын говорил, что «для иностранных государств будет очень показательно, если мы сожжем город и все население эвакуируем.
В передовице газеты «Призыв» от 28 мая 1920 г., сообщалось: «Пусть груды пепла служат ему [врагу] трофеями».

В ночь с 31 мая на 1 июня 1920 года Николаевск-на-Амуре был подожжён, каменные здания были взорваны.
Перед уходом в тайгу в радиограмме, посланной в полдень 1 июня, Тряпицын оповестил об этом весь мир:
«Всем органам власти на Дальнем Востоке и Российской Федеративной Советской Республики. Говорит радиостанция RNL из Николаевска-на-Амуре, 1 июня 1920 год. Товарищи! В последний раз говорим с вами. Оставляем город и крепость, взрываем радиостанцию и уходим в тайгу. Все население города и района эвакуировано. Деревни по всему побережью моря и в низовье Амура сожжены. Город и крепость разрушены до основания, крупные здания взорваны. Все, что нельзя было эвакуировать и что могло быть использовано японцами, нами уничтожено и сожжено. На месте города и крепости остались одни дымящиеся развалины, и враг наш, придя сюда, найдет только груды пепла…».
Через 15 минут после отправки радиограммы в эфир Николаевская радиостанция взлетела на воздух…

Но эвакуировать всех жителей города было невозможно. Около пяти тысяч человек отправили вверх по реке Амгунь, до посёлка Керби (ныне посёлок имени Полины Осипенко), там их планомерно уничтожали. Всех оставшихся в живых гимназисток и молодых девушек старше 14 лет партизаны увели с собой. Старшая сестра писателя Дмитрия Нагишкина с мамой, которая выхлопотала пропуск через знакомого партизана из местных, выехали в Керби. Нине Нагишкиной( Колесниковой) было 13 лет, таким разрешалось эвакуироваться вместе с родителями, но по совету капитана они вышли раньше в посёлке Гугу. Тем и спаслись.

Люди и судьбы

Руководитель Николаевского ревкома в конце 1920 года отмечал, что во время зачисток всех этих рыбалок и поселений, «когда поплыли по Амуру и Амгуни [убитые] жены, дети партизан, их отцы, матери, народ восстал и сверг Тряпицына». 7 июля 1920 года там же, в посёлке Керби, против Тряпицына восстала группа партизан во главе с Иваном Андреевым.
Тряпицына и его сообщников арестовали, началось спешное документирование их зверств. Составлялись протоколы на выловленные трупы из озёр и рек. «У женщин были отрезаны груди, у мужчин — раздроблены ядра. У выловленных трупов были голые [оскальпированные] черепа».

8 июля начался «суд 103-х» (по числу представителей партизан и уцелевших жителей Николаевска). Тряпицына и его сообщников судили «за нарушение революционной законности, превышение власти и бандитизм». 23 человека приговорили к смертной казни и тут же расстреляли23. Среди расстрелянных была беременная Нина Лебедева, у неё потом нашли фотокарточку Тряпицына с надписью: «Нинке от Яшки-бандита».

Кары удалось избежать О.Х. Ауссему; впоследствии он стал видным советским дипломатом и умер в 1929 году от болезни.
Повезло и Ивану Яхонтову, который стал чекистом; он стоял у основания города Магадан в 1929 году.

Комиссар Рувим Фраерман был послан Тряпицыным в Якутск для укрепления Советской власти, благодаря чему и спасся. Он стал известным детским писателем. Самое известное его произведение «Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви» (1939) высоко оценил А. Толстой. Там, кстати, во всех подробностях описан, но не назван, Николаевск-на-Амуре, каким он был до уничтожения, хотя действие повести происходит позже, уже в советские годы.

События, происходившие весной 1920 года в низовьях Амура и названные впоследствии «Николаевским инцидентом», — не рядовой эпизод Гражданской войны. Вопрос о нём поднимался на трёх международных конференциях: Вашингтонской 1921—1922 гг., Дайренской 1921—1922 гг. и Чанчуньской 1922 года, на которых Япония использовала Николаевский инцидент как повод продления интервенции.

В апреле 1920 года японские войска оккупировали Северный Сахалин, присоединив его к Южной части острова, полученной Японией после победы в Русско-японской войне 1904—1905 года. В Декларации от 3 июля 1920 года Япония заявила, что ее войска не будут выведены с Северного Сахалина до тех пор, пока Россия не признает своей полной ответственности за гибель японцев в Николаевске и не принесёт письменных извинений. Сразу же после этого заявления оккупированные ими районы Приморья, Приамурья и Северного Сахалина были превращены в базу для нападения на Камчатку, где японцы захватили к 1922 году 93 % всех рыболовных участков. На Сахалине их целью было овладение запасами нефти и угля.

Вследствие этого Гражданская война в РСФСР, об окончании которой Ленин объявил на VIII Всероссийском съезде Советов в декабре 1920 года, затянулась на Дальнем Востоке до октября 1922-го, а японская оккупация Северного Сахалина продолжалась до декабря 1925 года.

Но Япония уходить не собиралась и требовала компенсации за Николаевский инцидент в виде предоставления ей концессии в этой части острова и письменного извинения советской стороны. Всё это она получила. 20 января 1925 года был заключен т.н. Пекинский договор о взаимоотношениях Японии и СССР. На основании этого договора были подписаны контракты о предоставлении Японии угольной, а потом и нефтяной концессии.

Япония воевала с СССР (озеро Хасан, Халхин-Гол) на сахалинской нефти и выплавляла металл на сахалинском угле. Только в 1944 году в Москве был подписан Протокол о ликвидации японской нефтяной и угольной концессий на Северном Сахалине и передаче советской стороне всего концессионного имущества японской стороны. При оставлении Северного Сахалина японцы затопили и разрушили многие шахты, уничтожили жилой фонд.

Таковы печальные итоги Николаевского инцидента.

Что-либо добавить к этому материалу Ивана Леонова я не могу. Итак все понятно. Шла Гражданская война, бессмысленная и жестокая.  И интервенция на Дальний Восток случилась еще до Николаевского инцидента, ведь уже 120-тысячная японская армия была на нашей земле,  хозяйничала на северном Сахалине, и ждала лишь команды, что начать убивать всех подряд – партизан  и гражданское население, которое партизанам сочувствовало.  Уверен, что еще очень многое скрывает история о тех далеких годах в судьбах моих земляков с Дальнего Востока.