Свет Родины. II. К отчему дому

    Был конец июля, и было жарко. Я готовилась к отъезду, попутно надеясь, что поездка будет необременительной, но термометр за окном упорно показывал плюс 36, и мне, честно говоря, ехать расхотелось: а ну, как поезд попадётся без кондиционера, а добираться – ни много, ни мало – двое суток, и в предпоследний день перед отъездом я решила отказаться от поездки. Позвонила однокласснице Гале в Новосибирск, с которой условились встретиться в родном селе, и сообщила о своём решении, на что Галя ответила:
- Если боишься – не приезжай, но я свой билет сдавать не собираюсь, потому что эта поездка для меня будет последней.
Её слова решили всё. «Умру, но поеду!» – сказала я себе и возобновила прерванные сборы.
  Времени оставалось мало, и многое из того, что предполагалось взять с собой, в дорожную сумку не попало, о чём я сожалела потом. Некоторые школьные фотографии, а также письма Раисы Павловны – нашей директрисы, у которой мы с Галиной должны были остановиться, – были из этого ряда.

  В полдень 23-го июля я была на Казанском вокзале. Москва встретила обычной вокзальной суетой, впрочем, не такой многолюдной, как в советские годы, – сказывалось наверное безденежье народа. До недавнего времени я тоже не мечтала о поездке, вернее мечтала, но взвешивая все «за» и «против», приходила к выводу, что для меня это неосуществимая мечта. А побывать хотелось не только на малой родине, но и в Новосибирске, где я надеялась встретиться с коллегой по литературному порталу. Заветным желанием было также увидеться и с сёстрами в Томске, но до последнего времени поездка никак не складывалась, – всё изменилось, когда я заработала некоторые деньги на последней переписи населения*.

  Скорый поезд «Москва-Новокузнецк» подтвердил мои самые худшие опасения – там даже вентиляция не работала, не говоря уже о кондиционерах. Вагон, в котором я ехала, был похож на консервную банку, выкрашенную в грязно-зелёный цвет, и жара в нём стояла несусветная. Стрелка термометра, висевшего на стенке последнего купе, зашкалила на отметке плюс 40, да так и заглохла – видимо перегрелась. Пассажиры, обливаясь потом, лежали на полках и тихо ругались. Хорошо – была вода в кипятильнике, тогда как по рассказам моего соседа по купе, в некоторых поездах проводники, ссылаясь на неисправность агрегата, в ней отказывали, не забывая тут же предложить «свою» в виде чая за немалые цены. Книга, которую я взяла с собой, так и осталась не раскрытой, – из-за жары в голове сидела только одна мысль: лишь бы доехать. Но после того как поезд переехал Урал и приблизился к Сибири, стало немного прохладнее.
Ровно через двое суток от начала путешествия я вышла на перрон небольшой железнодорожной станции под названием Чаны, и хотя меня всё ещё покачивало от вагонной духоты, до автовокзала я добралась существом, более или менее приближенным к человеку.

  Внешний вид здания вокзала произвёл на меня не самое лучшее впечатление, его внутреннее убранство было ещё печальнее. Стоявшие правильными рядами скамейки внутри создавали почему-то беспорядочный вид, в самом помещении было грязно и неуютно. Кое-как добившись от диспетчера информации о том, что частная маршрутка придёт за пассажирами только через шесть часов, а может и вовсе не прийти, я окончательно впала в уныние. Шесть часов после двухсуточного вагонного крематория, да ещё в удручающей обстановке, выдержать я уже не могла и поэтому решила взять такси. Один из таксистов запросил тысячу шестьсот рублей, то есть по десять рублей за километр, – другие просили дороже. Дорого это или дёшево я не знала, но так как выбора не было, я согласилась.

  Время в пути летело незаметно, тем более что встреча с родными местами меня радовала и волновала. Слушая рассказы водителя о красотах сибирских просторов, я только и делала, что вертела головой по сторонам, хотя попутно он обращал моё внимание не только на них. Он говорил также о разрушенных деревнях, заросших полях, совхозных фермах, – некогда процветающих, а сейчас разоренных, – о некошеных угодьях и других негативных последствиях, которые будто ножом прошлись по деревням и сёлам, оставляя вместо усадеб могучие заросли крапивы, – всё это болью отзывалось в моём сердце. Рассказал он и о своей малой родине в Томской области, куда с семьёй до недавнего времени наезжал каждый год, и о том, что его родителей уже нет в живых и что теперь он ездит туда только к ним на могилки.
  Я сочувствовала ему, но долго грустить не хотела, потому что вовсю светило солнце, потому что берёзы по-прежнему были высоки и раскидисты, да просто потому что не хотелось отпускать от себя радость, – то особое состояние, когда после многолетней разлуки ты встречаешься с милыми, знакомыми с детства родными местами. Сейчас я здоровалась с ними, и какими бы они ни были, они по-прежнему были мне дороги.
 
  Через два часа машина въехала на мост через реку Тару**. Сколько помню, этот мост всегда был визитной карточкой нашего села, так ею и остался. Только вместо деревянного он стал железобетонным, и своего собрата сменил ровно через полвека (в 1977 году), хотя того, деревянного, мне сделалось жаль: ведь именно к нему много лет назад мы приходили встречать рассвет после выпускного вечера.
  Всё шло по плану. Как и ожидалось, родина встретила меня приветливо, будто я покинула её ненадолго. Широта сибирских просторов, голубизна неба, густые заросли малинового иван-чая и даже овод, залетевший на заправке в открытое окно такси и больно цапнувший меня за руку, – всё было знакомо, всё было родным.

  Днём раньше в село приехали две Гали-одноклассницы: одна – та самая из Новосибирска, другая из Колывани. Несмотря на то, что между нами пролегло время длиною почти в полвека, мы встретились так, будто расстались вчера. Отметив встречу, отправились на прогулку по селу, не забыли и парк, с которым было связано много воспоминаний, здесь же вспомнили и наших мальчишек, двое из которых – Гена и Коля – так и остались жить в родном селе. На следующий день мы побывали в школьном и краеведческом музеях, а также на мемориале памяти погибшим и пропавшим без вести в Великую Отечественную войну. Среди других имён я нашла там и фамилию своего дедушки по линии мамы – Абрамова Ивана Семёновича, ушедшего на войну в самом её начале и пропавшего без вести в феврале 1943 года.

* Проводилась в 2010 году.
** Приток Иртыша.


http://www.proza.ru/2019/09/03/413