Лопата Хичкока в руке Несмияна

               
           Подарок для моей любимой докторицы Лизоньки Готфрик
     После сокрушительного нокаута в информационном поле проведенной со всем тщанием операции  " Уран Малый ", после прорисованной бриллиантином зеленым целеуказующей точки на миллионах лбов еще и не рожденных пока аборигенов, вместо колониального Кука пожирающих собственные ноги за недосугом перемены участи совсем по Достоевскому, после обнаружения Снарка в кармане тоги Вергилия, опережая время мод и стилей, внедривших трезубые вилки, стилеты и карманы лишь в эпоху королевы Мод, так и сгинувшей Белым кораблем истории, я не мог не принести дань уважения нашему ленинградскому приятелю, сумевшему совместить и крокет у королевы, и безумное чаепитие, и даже перечного поросенка моей заокеанской Герцогини, преспокойно поливающей из леечки свой единоличный садочек, раща волосы и лютики на подоконниках незабвенной Блюменштрассе, придуманной атаманом Семеновым назло и во вред пробивающимся через чешские эшелоны каппелевцам, о чем я и расскажу прямо сейчас, устав натыкаться на мифологемы и явные фальсификации исторической науки наливать и пить, практикуемые мудацким племенем русских политиков, аналитиков, экспертов и Станкевичем лично, как холокост.
     Тонкая и изношенная линия дороги не сдерживала больше следующие в затылок эшелоны чехословацкого корпуса, погрузившего бронзовых лошадей Церетели на тендер, приводя исконных обитателей Сибири в шок и трепет, опрокидывая устоявшееся мировоззрение эвенкийских тунгусов, до сих пор верующих, что отец - мать - обезьяны, товарищи женщины и Карл Маркс, камлающих на радоницу Диты фон Тиз и зовущих по ночам дух предков именем ушастого зверя, спрятанного в глуби земли, что многими воспринималось как мамонт, атавизм и тотемный признак анимализма, но так и не сумев начать очередную сказочку и во втором абзаце, скажу. Не мамонт. Метеорит. Тот самый знаменитый тунгусский метеорит, скорее всего, и не бывший никаким метеоритом, породивший бесчисленные легенды и считанные по пальцам научные экспедиции, разумом народных академиков Фоменки и Носовского повернувший сам космический ход по орбите вспять, отменяя календари и минутно - часовые стрелки на брегете Безумного Шляпника, чьи часы показывали сразу эру, обозванную ехидствующим старичком Лимоновым великой эпохой, аккуратно поместившейся меж двумя языками глобального оледенения, предсказанного диссертацией Петрика и Эла Гора, сплагиатившего идею у помянутого накануне всуе Грызлова, отчего - то подзабытого всеми, хотя фонарь, эксклюзивный и именной, на коем и повис бы упоминаемый усач, будь тута другое народонаселение, так и высится ажурной чугунной лепниной в умозрительном городе солнца, потерявшем заглавность Саванаролы за общим отуплением наших с тобой соотечественников, так как я не разделяю русских и украинцев, что бы там ни говорил Бабченко, подменяя развитие шебутным времяпрепровождением, издавна отличавшим юго - западных соседей от сумеречных помыслами родственников.
     Не вытанцовывающаяся и третьим абзацем история навела на мысли о плагиате, но краткий заход к Бекке Кроу, так и засохшей перед блеском прелестных трансгел, не позволил таким умышленно - примитивным способом вставить Макса Кабаллеро в тонкую ткань повествования, и остается лишь Осока Бобритц некоей палочкой - выручалочкой, что поможет автору воспрять и показать, как оно через плечо, раз уж Несмиян смог.
     - Осока Бобритц, говоришь ? - непослушным и тут же вспотевшим языком, складаемым трубчато, как сицилийский гангстер Махоуни свертывает банкнот, вопросил отец Кураев, трепеща напомаженным подрясником под задувающим по - над дверью с Дона привольного ветра.
    - Я тебе и песню могу, - шептал в ответ Осока Бобритц, кошмарно выводя аккордеонистые рулады эмигрантского Михаила Гулько, приближая плоское лицо к дверной щели, - слушай только и запоминай.
    Отец Кураев вскрикнул и пригнулся во тьме исповедальной, скрежеща по обету зубами.
    - Здравствуй, солнечный город, вот и встретились вновь, здравствуй, первая гордая, неземная любовь.
    - Это просто, - обрадовался отец Кураев, преждевременно умаляя интеллектуальный уровень зловредного шпиона наспех разгаданным ребусом. - Здравствуй - салам конничева, солнечный город - любой населенный пункт, дислоцирующийся в Калифорнии или Флориде, вот и встретились вновь - значит, и ранее встречались, ну, и так далее.
    Он вальяжно уселся на архиепископском кресле, отпыхиваясь и усмехаясь.
    - А в конце вопрос : какого хрена Бэйли замужем, да ? - коварно подсказывал Осока Бобритц, меж тем проникая под дверью в исповедальню.
    - Да, - не сомневаясь рубил с плеча отец Кураев, закрывая глаза, ведь когда не видишь Осоку Бобритца - оно, как - то, спокойнее.
    - А вот и ни х...я, - торжествовал Осока Бобритц, свергая отца Кураева с кресла. - Первая любовь и муза, отче, это Дита фон Тиз, как ты яйца ни крути.
    И это действительно так.