Кощеева супруга Часть первая

КТО С РУСАЛКОЙ СВЯЗАЛСЯ - ТОТ УЖЕ НЕ ЖИЛЕЦ

Глава первая

    Царицей быть, конечно, хорошо – думала Маша.
    Причем, не такой царицей, которая владеет и повелевает целой страной – большой, просто огромной, состоящей из многих десятков народов, у каковых народов великие тыщи докук (по нашему – проблем), страны, окруженной хитрющими «друзьями» и многочисленными злобными врагами…
     Нет, такой царицей быть – только головной болью страдать непрестанно. А намного лучше – быть царицей при могущественном супруге-царе, для которого все эти владения и докуки подобны черному насущному хлебу, который все их разруливает сам, а благоверную свою шибко такими делами не грузит. Правда, владеет царь сей не одной страной, а целым миром, населенным духами и чудовищами, объединяющимися в Тёмную Рать. Миром, каковой делится на Навь и Славь. А царя этого зовут Кощеем Бессмертным.
      Хорошо, когда таковой муж тебя любит, носит просто на руках, сдувает с тебя пылинки, заваливает подарками, готов исполнить, почитай, любую твою прихоть… Впрочем, любую – да не все…
      Подданные этого царя ходят у тебя в друзьях, а многие именуют себя твоими верными слугами. Ну, вот, огромный, пушистый и важный Кот-Баюн, конечно, не слуга Маше, а, скорее, друг, с которым иногда можно потолковать по душам, посекретничать… Не так давно этот шерстяной друг вылечил Машу от тяжелой и застарелой болезни, которая долгие годы не позволяла Маше ходить. Наша царица Нави – тогда еще просто девушка Маша Квасцова – передвигалась только на инвалидной коляске, да и то не могла крутить обручи её колёс сама – из-за слабости рук. Кощей Бессмертный забрал Машу из лицемерного двадцать первого века, из унылого сельского Дома инвалидов и престарелых, сюда – в век семнадцатый, в сказочную реальность, где участливые чудовища и духи занялись Машиным лечением. Более других в этом преуспел означенный Кот-Баюн. Тяжкая хворь покинула Машу, и Кощеева супруга обрела ноги… пусть, не вовсе здоровые, но могущие сами ходить.
      А сначала своим усыпляющим мурлыканьем Кот-Баюн едва не усыпил Машу насмерть. Плохо, что мужа-Кощея в это время не оказалось рядом. Зато хорошо, что в самый миг явился верный друг, разжавший жадные лапы Смерти. Лишь благодаря этому другу и именно такому стечению обстоятельств Маша до сих пор жива и к тому же чувствует себя довольно счастливой.
      Хорошо иметь такого преданного слугу, как невидимый Шмат-Разум. Этот слуга знает и умеет, наверное, всё-всё. И исполнит любое Машино желание, так же, как и муж… Даже в постели, скажем по секрету. Маша недавно осмелилась соблазнить его… Ну, это так, даже стыдно рассказывать.
     Но одного Машиного желания ни Кощей, ни Шмат-Разум выполнять не станут. Ей так хочется побывать дома. Там у Маши остались родители, сестра и братья, а также собственный сын-подросток. Хочется не только изредка видеть их в волшебных зеркалах да блюдцах, а и прикоснуться к ним, обнять…
      Но это неосуществимо. Или очень, очень сложно.
      И не всегда хорошо, когда тебе всё делают. Когда, то есть, самой делать ничего не приходится.   
     - Шмат-Разум, давай, я хоть бельё какое постираю?
     - Не надо, хозяйка. У тебя кожа на рученьках потрескается. Я сам всё выстирал уже, - раздался бархатистый мужественный баритон из пустоты.
      - Тогда Кощею хоть рубашку зашью?
     - Угу, и пальцы исколешь до крови. Сиди, я сам всё зашил давно.
     - А тогда я схожу в гости к Кикиморе. Ходить ужасно хочется, понимаешь?
     И правда – вылеченные Котом-Баюном ножки Маши аж зудели от желания ходить, соскучившись по движениям за столько лет паралича.
       Тетка Кощея – Кикимора жила от племянника за добрую версту, причем, топать к ней приходилось вкруг болота или прямо по болоту. На это Шмат-Разум тоже не согласился.
     - Одна пойдешь – заблудишься, а то и в болото канешь. Сиди, с мышами занимайся.
      - Да что-то надоели мне они, - проныла Маша. – Да и я им – тоже. Они, вон – наелись и спят. Ночью шебуршать станут. Мммм, Шмат-Разум, скучно мне. А Касьян опять  в своей Нави царствует. Когда он домой вернется?   
      Кощей Бессмертный – он же Касьян – один из первых русских святых – летал где-то уже двое суток. Когда-то он спускался в свои темнейшие пенаты вместе с Машей, но сразу понял, что это ей не подходит.
      - Царицей Нави тебе не быть, - заключил он.
      Но сам он царем Нави был, и отказываться от сей повинности не собирался.
     - Он может в любой миг до дому пожаловать, - молвил Шмат-Разум, будто отмахнулся от хозяйки.
     Маша вздохнула, взяла пресловутое волшебное зеркальце, прихватила сигаретку – хроноклазм  из её времени – и двинулась в сад. Там, усевшись за серебряный столик, она вызвала на беседу отнюдь не своих родных, а падчерицу – то есть, дочку Кощея, Елену. Мать этой девушки давно умерла, не выдержав тяжких родов, а сама Елена Касьяновна теперь была замужем не абы за кем, а за Иваном-царевичем. То есть, носила статус великой княжны и жила в Первопрестольной.
      - Исполать тебе, Леночка, - по-старинному молвила Маша, когда та появилась в зеркале.
     - Привет, Маша! – радостно откликнулась красавица-падчерица, сияя огромными глазами и улыбаясь во всю ширину своего немаленького и очень губастого рта.
      Всё же что-то от лягушки в Ленке осталось – отметила себе Маша. Недаром Елена провела три года в болоте, обращенная в зеленую квакушку собственным отцом – в воспитательных целях. Но теперь всё это было давно позади.
      - Я соскучилась, - пожаловалась падчерице Маша. – Прилетай к нам в гости, а? Твой отец где-то путешествует, а мне тут очень тоскливо. Поболтаем, вина попьем… 
     - Да я теперь не пью зелена вина совсем, - сказала падчерица. – Ибо, ежели моему Иванушке вина нельзя, то я, когда даже немножко пригубляла, то не дюже лепо смотрелась рядом с ним. Так-то…
     - Да ну его к лешему, это вино, - махнула рукой Маша. – Я ведь обняться с тобой просто хочу. И поплакаться тебе…
     - Это как только – так сразу, - заверила мачеху падчерица. – При первом случае буду в гостях. А пока что мне некогда… А чего ты плакаться вздумала? Обижает тебя кто-то?
     Никто, конечно, Машу в Кощеевом каменном замке не обижал.
     - Но я ведь не только по тебе скучаю, - объяснила Маша. – Мне бы так хотелось дома побывать. У нас, в двадцать первом веке. Повидать родных и близких.
     - И что? – подняла бровь Елена. – Не можешь дома очутиться?
     - С тех пор, как тут живу, еще никогда не насмеливалась, - ответила Маша. – Это, наверно, и невозможно. Обратно сквозь время пройти…
    - Почему – невозможно? Сюда проникла – и обратно попадешь. У моего отца одна штука есть, с помощью которой всегда можно в родном дому оказаться. Он её не пользует, ибо сам по своей родине вовсе не скучает. А ты у него выпроси, когда он вернется.
     - И что же это такое? – удивилась Маша. – У Касьяна тут, в замке разных чудес – навалом, но о таком он мне никогда ещё не рассказывал.
     - Спроси, так и расскажет, - пожала плечами падчерица. – И попробовать даст. Что тут такого? Папка мой тебя жалеет, все, что угодно для тебя сделает.
     На этом их беседа прервалась.
     А Кощей вернулся в замок тем же вечером. Он влетел в окно столовой, сам будучи черным ястребом, грянулся об пол и принял свой обычный вид – высокого, костлявого мужика, возрастом – по облику – между  сорока и пятьюдесятью годами, с лысой головою, увенчанной черною короной. Глаза у Кощея сегодня, как, впрочем, и всегда, были грустные и усталые.
      - Как дела в Нави? – спросила его Маша.
      - Ну… как там дела?.. – пробормотал Кощей отрешенно. – Ты ведь знаешь, что оттуда, из Нави, из тронной пещеры, я гляжу на грешный мир. А там  - люди. Они живут, как обыкновенно. Грешат. И получают возмездие.
     - И не наскучило тебе людей мучить? – спрашивала Маша, ласкаясь к нему. – Не жалко их?
     - Ежели я не буду их наказывать – люди вовсе распоясаются, - промолвил Кощей невозмутимо. – Сознание своей безнаказанности делает человека нехорошо наглым. Он может перестать понимать добро.
     - Злом зла не поборешь, - попыталась возразить ему Маша. – Так гласит мудрость.
      - Гласить-то она гласит, - вздохнул Кощей. – А на деле… Вот, много ли наш теперешний царь Феодор III от жизни добра видел? С малолетства цингой страдает, теперь уже до того ослаб – еле по дворцу своему таскается… Ха-ха!.. – Кощей отвлекся, вспомнив занятное. – Так и вижу, как он в мой замок приперся – голову мне рубить, за то, что я его подружку – Василису умыкнул. Он тогда совсем молодым был – Фёдором-царевичем… Да, идёт время. За те полгода, что он у власти, Россия поляков победила – не без моего, конечно, Тёмного воинства… да… Со шведом Федька замирение придумал. Надолго ли? А всё ж народ русский продых получил. Перепись населения наш Феодор устроил. Не царь, а умница ходячая… Правда, ходячая еле-еле… да… А вот, подумай, что бы было, когда бы он своего лиха – цинги – не претерпел, здоровым бы уродился?
     - И чего было бы? – пожала плечами Маша.
     - Он был бы царем таким же, как все до него, да и после него, тоже. Хапугой и тираном. Опять же воякой. А Федька-то – он жалость к людям имеет. Потому, как сам сызмальства жалок… оооох…
     Кощей зевал с устатку, растягиваясь по кровати. Казалось, он вот сейчас заснет. 
     - А я ещё по дому соскучилась, - добавила Маша. – По родным, по близким. Кажется, уже сто лет там не была.
     - Какие сто лет?.. – бормотал Кощей, засыпая. – Полгода едва прошло.
     - Да и год пройдет, - не унималась Маша. –  И больше прокатится. И сто лет те же. А я своих родителей и сына смогу только через волшебные зеркала видеть.
    - А тебе чего хочется? – спросил Кощей, приоткрыв один глаз.
    Он давно – не  один век тому, как жил круглым сиротою, и возможно, не мог уже сам понять семейных привязанностей.
    - Ну, обнять их, расцеловать, к примеру, - доказывала Маша. – Родители у меня и сейчас-то старенькие, а время подойдёт – совсем помрут. А их больше не смогу обнять. Сын вымахает до неба, я его узнавать перестану. Я сама тут состарюсь…
     Маше пришла в ум новая мысль, о чём она ещё не задумывалась за всё время своего пребывания Кощеевой супругой.
     - Я состарюсь, - заворчала она. – Стану морщинистой, некрасивой. Болеть опять начну. А ты-то бессмертный. Живешь вечно, и жить будешь, и ничего тебе не сделается.
    Кощей открыл оба глаза, приподнялся на локтях и сверлил Машу мудрым  взглядом.
     - И когда я стану дряхлой старухой, - подытожила она. – Ты меня вышвырнешь за ненадобностью… и найдешь себе с десяток новых… подстилок…
     То ли Маша была близка к истерике, то ли просто решила немного поскандалить.
     - Обожди, - сказал Кощей тихо и примирительно. – По крайнему разумению моему, пока что ты тут живешь – только здоровеешь и краше делаешься. Нет?
     Маша, и впрямь, с тех пор, как обрела обратно ноги, очень поздоровела и похорошела.
     - А с твоей смертностью – вопрос не праздный, - согласился с ней Кощей. – С этим что-то надо придумать. Но успеем. Время пока терпит. Или опять не согласна?
    - Да, - всхлипнула Маша. – Так ты всегда – всё «потом» да «потом». А что же мне сейчас-то предпринять? Я, вот например, прямо сейчас домой хочу.
     - Сейчас? Домой? Ну, что же? Можно и сейчас.
     Кощей порылся внутри своего всегдашнего черного одеяния и извлек из потайных карманов сверкающее черное кольцо с вделанным в него мощным синим драгоценным камнем.
     - Вот, ежели бы я был уверен в тебе, - пробормотал он, будто бы толкуя сам с собою. – Так я бы тебе его навовсе подарил. А так…
     - А что – так?
     - Я не знаю. Вдруг ты захочешь сбежать от меня навсегда?
     - Милый мой! Ведь я же люблю тебя!
     - Если любишь – зачем покидаешь? – спросил Кощей ничего не выражающим хриплым полушепотом. А может, сей полушепот выражал его безразличие?
      - Но своих родных я тоже люблю, - оправдалась Маша.
      - Добро. Я ведь просто спросил. Вот, надевай сей перстенек на левую руку, на безымянный перст. И молви таковые волшебные слова:

     Кольцо-кольцо, ой-ой!
    Доставь меня домой!

     И где бы ни был твой родимый дом – ты сразу же там и окажешься, - объяснял ей заботливый муж.
     - Попаду туда, где родилась? – осторожно уточнила Маша. – Но, если…
     - Не волнуйся. Родимый дом не всегда именно там, где человек родился, я знаю. Ну, ты попадешь туда, где живут сейчас твои родители. Так – гоже?
     - Но это же через время опять придется проникать?
     - И проникнешь, - кивнул Кощей.
     - Ты тоже с помощью этого кольца в наш век проник, когда меня забирал? – спросила Маша.
     - Нет, - ответил ей муж. – Ибо у меня родимый дом никак не там. От моего родимого дома давно уже ничего не осталось. И даже прах моих родителей развеян по ветру. Стало быть, и кольцо это мне теперь – без надобности.
     Он зевнул во весь рот.
      - Значит, отпускаю тебя домой на три дня. Ежели ты чрез этот срок аккурат ко мне воротишься – я, может, подарю тебе кольцо навсегда. Колдуй, сколь хошь. Но вот, ежели…
     Но Маша была твердо уверена, что никакого другого «ежели» тут быть не может. Она любила Кощея и не собиралась уходить от него, сбегать от своего счастья. Маша только побудет немножко дома, повидает родных – и, конечно, вернется.
      Волнуясь, она надела кольцо на безымянный перст левой руки и начала:
    Кольцо-кольцо, ой-ой!
    Доставь меня…

    - А всё-таки, обратно ко мне ты возвращаться не собираешься, - перебил её Кощей.
     Он не спрашивал – утверждал.
     - Милый, не включай вредину, - попросила Маша, хмурясь. – Я тебя очень-очень люблю и всё запомнила. Ровно через три дня буду опять здесь.
     -…Только тебе совсем не интересно, что надобно молвить, чтобы вернуться, - рассуждал муж.
     - Ой, верно! – Маша хлопнула себя ладонью по лбу. – Я забыла спросить. Так что же надо сказать?
     - Значит, через три дня ты велишь так:

    Кольцо-кольцо, доставь
   Меня обратно в Славь.

   И будешь снова здесь, в нашем замке. Поняла, что ли? Сыми перстенек и повтори все слова. И только после этого – надевай и колдуй.
     Он убедился, что Маша ничего не перепутает и  сызнова благословил её на перемещение в пространстве и времени.
    - Но, колдуя, не забудь закрыть глаза, - посоветовал Кощей напоследок. – Не то, как бы голова у тебя от такого сильно не закружилась.
     Маша послушно прикрыла свои большие зеленые очи и поколдовала колечком. Она почувствовала лишь слабое дуновение ветра на лице. А когда снова открыла глаза…

* * *

     - Ни прости, ни пока не сказала, - прокряхтел Кощей, забираясь на свою привычную кровать. – Хоть  бы как-то собралась на гощение. Как у людей принято.
     Почти сразу же Кощея сморил сон. В этом сне он увидел себя маленьким мальчиком, ловившим на удочку окуньков в речке и опасавшимся, что ему попадет от мамы, если он вернется домой уже затемно.
     Пробудившись от этих мирных видений, Кощей не обнаружил в своем замке не только жены, но и верного слуги. Сколько он ни звал – никто не откликнулся ему в ночном мраке. Шмат-Разум тоже куда-то умчался.
     По расположению светил Кощей определил, что проспал все трое суток. Однако, супруга его, как видно, задерживалась в родном доме. Взяв волшебное зеркальце, он пожелал, как в былые времена, увидеть в нём Машу. Однако, зеркальце и не подумало исполнить его желание. Стекло осталось тёмным.
    - Вот тетёха-то… Телефон она, что ли, потеряла? – заворчал Кощей, при этом тревожно нахмурив брови.

* * *
      Когда Маша вновь открыла глаза, то обнаружила себя в прихожей деревенского дома своих родителей – того дома, где она и сама жила до того, как попала в сельское учреждение для престарелых и инвалидов.
      Родители были дома; из кухни доносились их голоса – они о чём-то негромко спорили.
      Стараясь ступать как можно тише, Маша подошла к кухонной двери и смотрела на своих родителей, прислонившись щекой к косяку.
     Её отец и мать говорили сейчас именно о Маше.
     - Да не приедет она больше к нам даже на праздники, - уверял отец. – Эвон, неведомо, куда её умыкнули  - может, в Америку… Странно всё это, конечно.
     - Да приедет когда-нибудь, - спорила мать. – Звонит же по временам. Хоть и слышно её плохо… Главное, говорит, что видит нас оттуда, а мы её не видим… И ножки её стали понемножку ходить. Чудеса!
     - Не верю я ни в какие чудеса, - ворчал отец. – Хотя ведь сейчас развелось скайпов всяких… А если Машку увезли за границу – там знаешь, какие врачи бывают? Может, и подлечили её. Только вряд ли мы когда-то теперь её увидим.
     - А может быть, прямо сейчас и увидите? – тихо, с улыбкой произнесла Маша, входя в кухню.
     Последовала немая сцена. Старенькие родители взирали на Машу, широко распахнув глаза и даже рты. Они не могли поверить, что их дочка, которая совсем недавно была так больна и слаба, что не могла сама даже проехать в инвалидной коляске из одной комнаты в другую, теперь свободно шла на своих ножках, совершенно здоровых и довольно-таки привлекательных.
     Они сейчас же забросали её вопросами.
     - Как же ты смогла так выздороветь? Просто с ума сойти!.. Когда ты приехала? Как смогла так неслышно войти, что мы и не услышали? Долго ли ехала и на чём? И откуда?..
     - Да не всё ли равно, как и на чём я добралась? – улыбнулась Маша. – Главное, что я опять здесь, с вами. Меня на три дня всего муж отпустил. Давайте, хоть чайку попьем.
     Позвонили её сестре Зое, и она немедленно пришла повидаться. Братья Маши жили в дальних городах и скоро прибыть не могли. Сестра тоже была в восторге от чудесного и неожиданного Машиного выздоровления. Долго болтали все вместе, сидя за кухонным столом, попивая чай. Маша рассказывала о разных чудесах своей новой сказочной жизни в ином времени.
      - Только об этом не следует трепаться особо ни соседям, ни знакомым, ни даже дальним родственникам, - предупредила она. – Могут неправильно понять. Могут подумать, что мы с ума посходили.
     Сын Маши находился опять в детдоме. Сам туда почему-то захотел.
     - Завтра с утра навещу его, - решила Маша. – Ой, вы не представляете, какой у меня Касьян богатый.  У него не то, что дом – каменный замок высотой в пятиэтажный современный дом. И там чего только нет! И золота, и драгоценных камней, и разных волшебных штуковин…
       - А если он богатый, так и нам подарков богатых, поди-ка, прислал? – предположила Зоя, немного склонив голову набок.
     Маша тут как-то растерялась. Торопясь попасть к родным, она и не подумала, что нужно собраться, взять что-нибудь в подарок отцу, матери, сестре, наконец, и сыну…
     - Я забыла о подарках, - пролепетала она. – Уж простите меня, если можно? Так соскучилась по вам… Думала, нет никакого средства обратно попасть. А оно нашлось. Ладно, завтра утром попробую до Касьяна дозвониться. Он точно что-нибудь придумает для вас. У него безвыходных положений вообще не бывает.
     - Да-да, - недовольно молвила Зоя себе под нос. – Так по нам соскучилась, что и забыла про нас… Интересно получается.
      Была уже очень поздняя ночь, и пора было ложиться спать. Но забравшись в домашнюю постель, уютно укрывшись одеялом, Маша решила, что ей обязательно и прямо сейчас необходимо позвонить еще одному другу – Ивану Кощееву. Что она, конечно же, незамедлительно и сделала.
     Но вместо Ивана ей неожиданно  ответил звонкий женский голос.
     - Да, - сказала какая-то девушка не очень приветливо, словно швырнув это маленькое слово.
    - Алиска, это ты, что ли? – вроде бы, догадалась Маша.
    - Какая Алиска? – хмуро осведомилась собеседница. – А, заморская княжна? Нет, я – не она… А вам кого вообще?
      - Простите, я, наверное, ошиблась, - сказала Маша, нажала на отбой, внимательно посмотрела, тот ли номер выбрала, и позвонила снова. Ей ответил опять тот же девчачий голос.
    - Слушаю! – прорычала девушка, будто Маша была её злейшей врагиней.
    - Скажите, а это ведь номер Ивана Кощеева? – спросила Маша оторопело.
    Тем временем там уже кто-то перехватил трубку и ответил другим голосом – голосом искомого Ивана Кощеева.
   - Да, я здесь, - сказал Иван хрипло.
    - Прости, Ваня, я тебя, наверно, разбудила, - сказала Маша. – Привет.
    - Привет. Наверно, разбудила во втором-то часу ночи, - хрипел Иван заспанно.
     - Я очень соскучилась по тебе, - оправдалась Маша. – Вот и не смогла удержаться, потревожила тебя… А ты даже не представляешь, где я сейчас.
     - Об этом нелегко догадаться наверняка, - рассудил Иван. – Ты можешь в своем мире оказаться ого-го, где… да где угодно. Ты уж спроси у меня чего-нибудь полегче.
     - А я у себя дома, - объявила Маша.
     - Ну и что? – спросил Иван туповато. – Ночами и надо быть дома. Спать. Вот я так спать хочу. Передавай там привет Кощею.
     - Ты не понял ничего. Я домой прибыла, в наше село. Я в доме своих родителей. Это не так далеко от тебя. Хочешь, завтра приду к тебе в гости?
    - Гм… - промычал Иван Кощеев. – Будем считать это процедурным вопросом. Рассмотрим его на ближайшем пленуме.
     - Шутник, - улыбнулась Маша и тут же огорчилась. – Ты что, не хочешь со мной встретиться?.. А что это за девушка там у тебя мне ответила.
    - Это жена моя – Луша, - был его ответ. – Полное имя – Лукерья.   

    Глава вторая

    За три месяца до этого.

    Евдокия Петровна Кощеева вернулась из поликлиники, где была на приеме у лечащего врача. Войдя в свою квартиру, мама Ивана Кощеева обнаружила в прихожей чужие туфли.
     - К нам кто-то пришел? – произнесла она громко. – Кто у нас?
     В кухне никого не было. В средней комнате – тоже. Евдокия Петровна заглянула в комнату сына. Иван сидел на собственной кровати и беседовал с молодой девушкой. При появлении Евдокии Петровны сын и его посетительница вместе обернулись на дверь, причем, Иван вздрогнул.
     - Здравствуйте, - сказала Евдокия Петровна девушке. – Вы из газеты?
     - Нет, - ответила гостья, тоже поздоровавшись.
     Евдокия Петровна заметила, что посетительница тоже сидит на кровати Ивана, очень близко к нему.
      - Значит, вы из Общества инвалидов? – предположила мама.
      Она отметила про себя и то, что пришлая девушка очень худа и бледна аж до зеленоватого  оттенка кожи.
     - А что такое – газета? И что за общество? – пробормотала гостья, как будто себе под нос.
     - Что же вам у нас нужно? – спросила Евдокия Петровна, не расслышав, что гостья бормочет.
     - Да вот – по нему соскучилась, - девушка покосилась на Ивана.
     - Как… как вас понять? – озадачилась Евдокия Петровна. – Вы что – знакомы с моим сыном?
     - Ага, - кивнул Иван, ввернув своё слово. – Давно знакомы.
     - А! – Евдокии Петровне показалось, что она догадалась. – Вы, наверное, в детстве с ним дружили, в череповецком санатории?
     - Да-да, - обрадовался Иван. – Вот там и познакомились.
    Гостья кивнула согласно, но довольно-таки растерянно.
    - Как же вас звать? – спросила хозяйка.
    - Луша, - просто сказала гостья.
    - Интересное какое имя у вас! – удивилась Евдокия Петровна. – Редкое, похоже. А как оно звучит полностью?
     - Лукерья.
     Мать Ивана поспешила представиться гостье сама.
    - Очень приятно, - улыбнулась ей Луша.
    - Ты хоть чаем-то гостью попотчевал? – озаботилась мама. – Пойдемте, Луша, пить чай?
     Та вопросительно взглянула на Ивана и на Евдокию Петровну – дескать, а что за чай такой? Но мама не придала значения Лушиному взгляду, а Иван поспешно вскочил из-за ноутбука и проследовал в кухню первым.
     Луша тянула чай из чашки как-то до странного медленно, чуть ли не с отвращением. Иван услужливо подложил ей еще пару ложек сахара, и современный напиток стал нравиться гостье из прошлого немного больше.
      - Может, тебе кофе налить? – спросила Лушу Евдокия Петровна, на что пришелица не смогла сдержать гримасы. При виде такого кривляния улыбка сползла с лица хозяйки.
     - А сколько же тебе, Луша, лет? – спросила Евдокия Петровна, заставив себя опять улыбнуться.
    - Много… - неопределенно пробубнила гостья.
    - Ты выглядишь очень молоденькой, - добавила мама Ивана.
   -…То есть, мало… - поправилась Луша.
   - Сколько же? Двадцать? Меньше? – нахмурилась почему-то мама Ивана.
   - Двадцать… пять… - определилась Луша, поперхнувшись чаем и забрызгав скатерть.
    - Я бы тебе больше двадцати не дала, - призналась мама Ивана.
    Вдруг у Луши из кармана послышалось:
   
    А я вовсе не колдунья –
   Я любила и люблю…

    - У тебя и телефон есть? – почему-то удивился Иван.
    Мама с недоумением взглянула на него – чему тут удивляться? У всех же есть.
    -…Нет, Аксинья, не ведаю я, когда вернусь, - говорила Луша кому-то в трубку и нажала сразу на отбой.
    - Можно посмотреть телефончик? – осведомился Иван под неодобрительный взгляд мамы – дескать, что ты?! Невежливо! Ведь чужой человек!..
     Но Луша без всяких церемоний протянула Ивану свой мобилььник. Кощеев начал перебирать в нем изображения, весь уйдя в этот процесс.
    Ему казалось странным, что аппарат содержал лишь различные виды родного Иванова села и Лушины селфи в разной обстановке.
     - Интересно, что ты там хочешь сыскать? – спросила Луша тихо и вкрадчиво.
     - Хвост, - буркнул Иван в ответ.
     Мама опять посмотрела на него так, будто он молол несуразную чепуху.
     - Пойдем, в «бродилку» поиграем? – предложила ему Луша.
     Пока они удалялись в комнату, Иван поймал новый мамин взгляд на Лушу, как бы говоривший: «Это что же вам, гражданка – делать нечего?»
     - Хотел вспомнить, какой у тебя красивый хвост был, - поделился Иван, пока Луша увлеченно создавала в компьютерной «бродилке» персонажа-девушку.  – И вообще, думал, что ты не только себя любимую фотаешь, а и подружек своих – русалок… И ваше подводное царство. Неужели, здесь всё настолько интереснее, чем там?
     - Чудак ты, - молвила Луша. – Ведь я купила телефон уже здесь, в вашем времени. Там, в подводном царстве такая штука была только у тебя.
     - Ах, правда!.. А саблю прихватила с собой оттуда?
     - Семен Семеныч! – засмеялась Луша. – Что же вы?! В вашей стране за незаконное хранение холодного оружия уже статья следует. Да прибавить к этому незаконное хранение оружия, являющегося драгоценной музейной редкостью…
      - Ты и фильмы наши тут смотришь? – всё больше поражался Иван. – И в законах нынешних шаришь?.. И откуда ты, такая умная, взялась?
      Луша не отвечала. Она яростно сражалась виртуальной саблей на мониторе ноутбука с целой армией ходячих скелетов.
      Иван тоже отвлекся немного: по телевизору шел документальный фильм о тренере Хиддинке – «Гус Иванович».
      В комнату зашла Евдокия Петровна, позвала Ивана ужинать.
      - А вам, Луша, домой не пора? – прямо спросила она, поглядывая на часы.
      - Ой, а можно у вас футбол посмотреть? – запросилась Луша, сделав жалобное личико. – Я у бабушки одной живу. Она может не разрешить.
     - Не годится, - насупилась Евдокия Петровна. – Просидишь до ночи, а потом и бабушка станет на тебя ворчать. Некрасиво будет.
      И приунывшей Луше пришлось всё-таки ретироваться.
      На следующий день после обеда, не работавший теперь Иван был выставлен во двор – ходить  на костылях, которых он ужасно боялся. Его второе «Я» - мистический Григорий – так и норовил захватить власть над Иваном в такие моменты. Вот и сейчас, стоило маме куда-то на минутку отойти, Григорий принялся нашептывать Ивану в уши страх падения. И наш герой сейчас же вообразил, что собственный рост его необычайно, неоправданно высок, упасть с него будет очень больно; будто костыли стоят ненадежно, и ноги едут на камушках в стороны, и ладони все в поту…
     И вдруг чьи-то хрупкие ручонки легли ему на бока. Кто-то подкрался сзади к Ивану неслышно, как кошка.
    - Ага! – раздался насмешливый голос Луши. – Страшно?
    Иван чувствовал чьи-то пальцы на своём теле, но не видел, кто его держит. И обернувшись назад, он, что удивительно, тоже никого не увидел.
      - Страшно храброму витязю? – всё подначивал его Лушин голос.
     Скорее всего, многим, будь они на месте Ивана, как раз сейчас и сделалось бы страшно. Однако, у Кощеева-младшего именно в этот миг весь страх будто рукой сняло.
      - Привет, - прошептал он. – Ты стала невидимой, да?
      - Точно, - подтвердила Луша. – То есть, теперь я НИКОМУ не видима. А могу, ежели хочешь, сделать так, чтобы ты один меня видел. Может, так будет лучше?
     И Иван тут же увидел Лушу – худенькую, хрупкую на вид, одетую в поношенную клетчатую рубашку и старые джинсы. На ногах у неё были кеды.
     Пока Иван рассматривал свою странную подружку, вернулась мама.
     - Ну, что? – спросила она. Не упал тут? Но всё время, поди, трясся от страха? Все пять минут, что я бате штаны гладила?
     - Даже и не подумал, - хмыкнул Иван. – Мы тут с Лу…
    Но Луша сейчас же приставила палец к губам – молчи!
     - Вот молодец! – обрадовалась мама. – Будешь больше тренироваться – совсем перестанешь трусить.
     Похоже было на то, что Луши она не видела. 
     Всё время прогулки Луша, невидимая для других, провела с Иваном. И когда он пошел домой, отправилась вслед за ним.
    Он ловко проскользнула во входную дверь их квартиры и, пока Иван переобувался, уже ждала его, лежа в его комнате на кровати. Никто из родителей не заметил ни малейших признаков присутствия бывшей русалки.
     - Еще не передумала быть моей женой? – спросил Иван, с напряжением разглядывая разнежившуюся на покрывале Лушу. Сам он стоял у кровати, держась за спинку её  рамы и раскачиваясь на своих кривых и слабых ногах.
    - Нет, - широко улыбалась Луша.
    Иван неспроста сомневался. Ведь в том мире, откуда Луша пришла, она видела Кощеева-младшего с ногами всего пару  раз – да и то, там Иван свободно шел на ногах, а здесь – только кое-как, держась за стены.
    Но то, что Луша не передумала, прибавило ему бодрости. Он даже подошел к ней вплотную и потянулся обнять.
    - Тогда давай целоваться и всё такое прочее, - говорил Иван при этом, стараясь придать голосу некоторую хрипотцу.
    Луша заградила свои губы от его пальчиком и сказала тихо:
   - Тссс! Это ты сейчас тоже цитируешь какой-то фильм?
   - Угу, - подтвердил Иван, продолжая тянуться к ней. – «Короткие встречи». Не смотрела?
    - Я вот, хотела бы посмотреть, что бы ты тут делал, если бы меня теперь не было? – спросила Луша.
    - Ну… - немного смутился Иван. – Обычно я сижу в Интернете, смотрю телек, слушаю музыку, аудиокниги…
    - И это всё? – спросила Луша с огорчением.
    - Еще всякие друзья приходят, - добавил Иван. Но сегодня уже, наверное, никто не придет. Время довольно позднее.
     - А это уже точно, всё? – вздохнула Луша.
    Ивану становилось всё более неловко.
   - Ещё я читаю книги, а кроме того, сам пишу и стихи, и прозу… - заспешил он оправдать свою праздность и лень.
    Луша снова вздохнула.
    - Так я же и прежде говорил тебе, что жизнь моя скучна и пуста, - опять оправдывался Иван. – Я сижу, будто в яме какой-то, или в тюрьме, куда сам себя и заточил… Ох, не сахар – быть моей подружкой, я ведь предупреждал…
     - Я наполню твою жизнь, - тихо пообещала ему бывшая русалка. – Как видишь, я уже залезла в твою яму, проникла за решетки твоего острога. Попробую или скрасить тебе заточение, или вывести тебя на волю.
    В дверь позвонили, и вслед  за этим в квартиру Кощеевых, как всегда стремительно ворвался Стас Птицын. Поспешно сняв обувь в прихожей, он стремглав влетел в комнату Ивана, держа в руке коробку с каким-то диском. Стасик открыл было рот для приветствия, но незамедлительно увидел в комнате незнакомку и выпалил следующее:
    - Девушка, вы замужем?
    - Да, - бросила ему Луша сурово и холодно.
    - Врёте? – нерешительно усомнился Птицын.
    Из прихожей в эту минуту донесся голос Евдокии Петровны:
    - Стасик! Иди-ка сюда, я кое о чём тебя спрошу.
    Птицын выглянул к ней.
    - Ты бы не мог помочь мне убрать пленку с теплицы? – попросила его мама Ивана.
    - Поздно уже сегодня… Может, потом когда-нибудь? – отмахнулся Стасик и тут же спросил: - Евдокия Петровна, а что это за девушка в гостях у вашего Ваньки?
     - Какая девушка? – растерялась Евдокия  Петровна. Слова Стасика прозвучали для неё нелепо и странно.
     Она прошла в комнату своего сына и обшарила её глазами.
     - Что у тебя тут за девушка? Я никого не вижу что-то.
     Теперь уже Иван открыл рот, чтобы представить маме свою подружку, и хотел указать на Лушу пальцем, но… там, куда он ткнул перстом, Луши уже не было. Более того, её не было вообще в комнате. И в другой комнате не было. И в прихожей. Нигде.   
     - Что это – померещилось тебе?
     - Ничего не померещилось, - ответил Стасик плаксиво. – Видел её отчетливо, как вас сейчас. На кровати у Ваньки сидела. Бледная такая, будто больная, что ли?..
     «Сам ты больной», - огрызнулся Григорий внутри Ивана, но Иван не стал это озвучивать. Вместо этого Иван хотел подтвердить маме, что Луша, и точно, здесь была, но сейчас же ощутил такой сильный тычок в бок невидимым пальчиком, что подскочил на стуле.
     - Ты что вздрагиваешь-то? – встревожилась мама.
     - Да так… Бывает… - буркнул Иван.
     Евдокия Петровна пожала плечами. Слегка расстроенный Стасик быстро обулся и направился домой. Выскочив на крыльцо, он, однако, снова обнаружил там Лушу, сидевшую на самодельной скамеечке и жующую жевательную резинку.
    - Стой, - бросила она Стасику, который  теперь не сразу и заметил её. – Ты же Ване что-то нёс, вроде?
    - Да ерунда всё это… - махнул рукой Стасик и умчался.
    А Евдокия Петровна пошла в огород, сама убирать пленку. Непьющий отныне Матвей Петрович, всё-таки не хотел ей помочь, а только усмехнулся, что она занимается напрасным трудом, ибо весной проще купить новую пленку.
    И всё-таки кто-то Евдокии Петровне помог. Во всяком случае, ей отчетливо казалось, что снимать плёнку с теплицы в этот раз значительно легче, чем, скажем, в прошлом году. Будто бы плёнка снималась с деревянных реек сама собой.
    «Что за чудо?» - недоумевала Евдокия Петровна.
    Работа эта окончилась неожиданно быстро, и мама Ивана почти совсем не устала.
    -  Сегодня с теплицы плёнка соскочила сама, - пошутила она за ужином.
    Иван тотчас поперхнулся картофельным пюре. Он наверняка знал причины облегчения маминых трудов, но решил ничего не говорить.
    Ночью он обнаружил Лушу снова в своей комнате. Бывшая русалка, не церемонясь, нырнула к нему под бочок.
    - Думаю, я заслужила тебя на эту ночь, - прошептала она.
    - Ты сквозь стены проходить теперь умеешь? – удивился Иван.
    - Ничуть. Просто научилась становиться невидимой всякий раз, когда и на какое время мне надо…
    - …Слушай, - предположила она, когда любовная утеха была позади. – А может, ты не так уж и любил свою Машку, если мне в кровати так хорошо с тобой?
     - Но ты же сама прыгнула на меня, - зевнул Иван. – Что же мне – веником гнать тебя от себя?
    - У!.. – недовольно мыкнула Луша, тронув кончик его носа пальчиком. – До чего же ты невежливый… и скучный…

     Глава третья

     Не рассказывать никому, кроме самой близкой родни, правду о Кощее Бессмертном и сказочном мире в ином времени, казалось Маше совершенно естественным и логичным. Но что же было тогда им говорить вместо этого? Где была Маша несколько месяцев, что никто ничего о ней не знал? Каким образом её неизлечимые, вроде бы ноги оказались практически вылеченными?
    Как первое, так и второе она попыталась объяснить тем, что друг-иностранец, взяв её замуж, увез за границу, где Машу и подлечили. Но последовали вопросы: какой друг? Куда именно за границу он её увез? И самое интересное – почему она приехала домой одна, без такого добродетельного и любящего супруга?
     Про заграницу Маша попыталась вывернуться тем, что была, якобы, в Израиле. Про мужа сказала:
    - Он бизнесмен и постоянно весь в делах. Ему некогда было приехать со мной. В следующий раз приедет.
    - Да как же так-то? – недоумевали родственники, друзья и знакомые. – Он твой муж, а никто его не видел и не знает! Хоть по Интернету, по скайпу нам его покажи, что ли?
    - У него сейчас нет возможности в Интернете сидеть. Он в… Никарагуа улетел… в командировку… - снова неловко проронила Маша.
    Необходимость врать и выкручиваться вынуждала её всё время находиться в состоянии нервного напряжения. Ночами она о чём-то подолгу шепталась с Алисой Даевой, перед которой врать было незачем. И ещё рвалась сходить в гости к Ване Кощееву, который тоже знал всю правду. Появление у Ивана девушки Луши в статусе жены тем более пробудило в Маше любопытство.
     На второй день Машиной гостьбы старший брат повез Машу и Зою на машине – посмотреть на родное село и побывать в магазинах.
     - А давайте заедем и к Иванушке Кощееву? – предложила Маша. – Я адрес его помню.
     - Мы с ним совсем не знакомы, - пессимистично заметил брат.
     - Я-то знакома, - возразила Маша. – И мне очень хочется на него посмотреть.
     Автомобиль свернул во двор дома, где жил Иван Кощеев. Искать квартиру оказалось не нужно. Ваня сидел на крыльце со своим обычным угрюмым видом. Маша вышла из машины и стояла на мостках возле крыльца, с улыбкой поглядывая на своего рыцаря. Тот в ответ тоже улыбнулся.
     - Привет, Ваня.
     - Привет, Маша, - произнес он глухим голосом, будто из недр живота.
     - Вот мы и опять увиделись. А ты, наверное, думал – больше никогда…  - сказала она.
      Некоторое время он ничего не отвечал, словно искал, что сказать. А потом родил следующий вопрос:   
     - Ты опять от мужа сбежала?
     - Вовсе нет. Зачем ты так? Просто приехала в гости. Кощей отпустил на три дня на родину.
     - А… Ну, хорошо… - Иван зевнул.
     - А где же твоя подружка – Луша? – подмигнула Маша.
     - Какая Луша? – Иван изобразил удивление.
     - Ну, та, которая ответила мне вчера вечером по твоему номеру.
     - Нет  никакой Луши. Ты ошиблась, солдатка, - сказал Иван, подражая очередному киноперсонажу. Однако, в голосе его звучала горечь
     - Но как же?.. – Маша не поверила. – Я же сама слышала. Она твоей женой даже назвалась.
    Вместо ответа на крыльце появилась Евдокия Петровна.
    - Ой, кто это к нам приехал? – воскликнула она, всплеснув руками. – Опять у тебя, Ваня, подружка?
    - Знакомься, мама, это Маша, - молвил Иван скучно. – Которая в инвалидном доме жила, когда я ещё там работал.
    - Здравствуй, Маша! – сказала Евдокия Петровна радостно. – Извини, но раньше ты, вроде, ездила на коляске. А теперь ходишь. Ты выздоровела?
    - Да, вот, вылечилась с Божьей помощью, - Маша скромно потупила глаза.
    Евдокия Петровна хотела пригласить всех приехавших к чаю, но Маша сказала, что они здесь только на минуточку; у них совсем нет времени.
     - Да и Ваня какой-то кислый сегодня, - добавила она. – Похоже, не хочет меня видеть.
     - Наши вчера немцам проиграли, - грустно пояснил Иван.
     - И из-за этого надо гнать гостей? – возмутилась мама.
     - Ладно, мы поедем, - заключила Маша. – Еще увидимся, Ваня.
     Пока машина двигалась по селу дальше, Кощеева супруга размечталась.
     - Андрюша, - говорила она брату. – На авто ездить, конечно, неплохо, но ты даже не представляешь, какие бывают ощущения, когда летишь на ковре-самолёте…
     - Почему – не представляю? – хмыкнул брат. – Пользовался я услугами «Аэрофлота», и не раз. И не только его.
     - Ну, это же вообще несравнимо! – Маша махнула рукой. – На ковре ты паришь над самой землей, или над верхушками деревьев. Каждый миг полета воспринимаешь. Чувствуешь свободу, легкость, ветер в лицо. Можешь свернуть куда угодно, остановиться прямо в воздухе, спуститься вниз в любой момент… 
      - Ты вот, лучше, ответь, - вступила Зоя. – Что это – спаситель-то твой – будто вообще тебя видеть не захотел? Что с ним сделалось?
      - Кто его знает? – Маша пожала плечами. – Ваня тоже бывает странным. Живет в своих мирах. Но если мне понадобится, он всегда придёт на помощь – я уверена.
      Оказавшись в магазине, Андрей и Зоя особенно остро ощутили малое количество имевшихся у них наличных денег. Средств едва хватало на еду, а ведь хотелось купить хоть что-то ещё. У Маши денег не оказалось совсем – ни современных, ни средневековых.
     - Вот как! Отправил тебя муж без копейки в кармане, - съязвила Маше Зоя. – А сам там над златом чахнет, как известно по сказкам.
     - Это я виновата, а не он, - равнодушно ответила Маша. – Поторопилась домой. Ничего; в следующий раз наберу вам всяких подарков и еды вкусной. У нас там, кстати, в отличие от нынешней снеди, всё натуральное…
     Зоя тем временем впилась глазами в перстень с крупным сапфиром на Машином пальце.
     - А камушек-то мощный у тебя, - сказала Зоя с нажимом. – В один карат, или в два?
     - Я не разбираюсь, - не менее равнодушно изрекла Маша. – Кощей, правда, говорил недавно, что этот камень обладает сильной защитной магией.
    - Тысячи четыре, а то и больше долларов стоит, - продолжала Зоя. – А отдай-ка его родным, а? Вот, в качестве подарка и будет. Сдадим ювелиру, всего накупим.
     - Не могу, - потупилась Маша.
     - Что – убудет у тебя там, в сундуках, добра всякого? – сердито подняла бровь Зоя. – Да вам роскоши девать некуда. А у нас тут не всегда на хлеб с маслом хватает – сама же видишь.
    - Я без него не смогу вернуться обратно к Кощею, - объяснила Кощеева супруга.
     - Врёшь! – наступала на неё сестра. – А даже если и правду говоришь –пусть  муженек сам за тобой сюда является да и забирает. Прошлый год сам приехал – нет?
     - Какие-то вы тут стали все… - печально молвила Маша. – Если от человека нет никакой выгоды, так никому его и не надо – так, что ли? Впрочем, я это замечала и раньше. И даже сыну я не то, чтобы очень интересна… А не вернуться ли мне в замок мужа? Ну-ка…
    В этот миг у Маши возникли две панические мысли. Первая – что родная семья, доведенная до крайнего отчаяния нищетой, не сейчас – так чуть позднее может отобрать или украсть у неё волшебный перстень.  Вторая – что она, Маша, кажется, не четко помнит заклинание этого кольца, каковому учил её Кощей. Она лихорадочно повернула сапфир на пальце и торопливо произнесла:

      Кольцо-кольцо, отправь
     Меня обратно, в… СПРАВЬ, кажется… ой!..

      Она еще бормотала эти два последних, не относящихся к заклинанию, растерянных слова, а брат и сестра уже потеряли Машу из вида. Она мгновенно пропала с их глаз, хотя только что стояла в одном шаге от обоих.
     - Вот тебе и раз, - проворчала Зоя. – Только и видели Машку. Ну, коза!..

     А у Маши в этот миг всё завертелось перед глазами, замелькали цветные круги и яркие звёздочки. Все остальные звуки в её ушах заглушила таинственная потусторонняя музыка. Затем перед взором сгустился мрак. Впрочем, всё это было для Маши отнюдь не впервой – не пугало и не удивляло.
     Но вот дальше что-то пошло не так. Темнота вокруг Маши почему-то никак не хотела совсем рассеиваться – разве что перешла в сумрак. Ну и что? Может, в Кощеевом царстве сейчас была ночь, поздний вечер, раннее утро?..
     Похоже, дело было не в этом. Чем-то зловещим веяло из этого липкого сумрака, чем-то настолько нехорошим, что показалось страшно даже точно узнать, чем именно.
     Привыкнув к такому скудному освещению, Маша различила, что стоит перед некоей деревянной развалюхой с покосившейся дверью, от которой несло таежной горько-сладкой гнилью.
     Лесная избушка. Ну и не страшно. Такие избушки в лесах встречаются и в двадцать первом веке, а уж в Кощеевом царстве они попадались на каждом шагу. В похожем домишке жила, например, и тётка Кощея – Кикимора. И Маша прежде бывала у неё в гостях.
     Но страх почему-то не отпускал. Да и изба Кикиморы не находилась в таком плачевном состоянии, как эта – того и гляди развалится от гнили! Здесь было чьё-то чужое жилье.
     Занесло Машу куда попало из-за торопливости.
     Что же? Не входить сюда? Но брести через эту непроглядную, сырую чащу, не ведая направления, не имея компаса – трудно, нереально. Если Маша зайдёт внутрь – навряд ли кто-то рассердится. Народ в Кощеевом царстве всё больше добрый, душевный. Зайти, спросить, где она находится, попроситься побыть до утра…
    Маша проскользнула в избу, ухитрившись не сорвать жалкую дверь с петель, и даже не шибко ею заскрипев.
    В сенях оказалось ещё темнее. Дверь в жилое помещение Маша едва нашла.
     - Здравствуйте. Можно войти, пожалуйста?
     В крошечной комнатке, на лавке, у нетопленной сегодня русской печи сидела сгорбленная старуха и таращила глаза, то ли на эту печь, то ли совсем в никуда.
    - Здравствуйте, - сызнова тихо молвила Маша. – Великодушно простите, что так врываюсь к вам. Но я заблудилась.
    Старуха ничего не сказала ей в ответ, но Маша разглядела, что она кивнула, нервно тряхнув длинными седыми волосами.
     Маша присела на ту же лавку с краешка и притихла.
     Прошло ещё сколько-то времени. Ничего не менялось. За маленьким, похожим на широкую щель окошком не становилось светлее.
     - У вас бессонница? – снова попыталась заговорить со старухой Маша. – Может, вам лучше лечь куда-нибудь?..
     - Жду я, - ответила старуха таким жутким шепотом, что Маша даже вздрогнула.
     - Чего… простите… или кого? – снова спросила Маша, чувствуя, что спрашивает лишнее.
     - За мной придут, - прошептала бабка ещё страшнее.
     - Кто?
     - Смерть.
     Немудреное это слово прозвучало, как шипение змеи. Маша посмотрела на старуху встревожено. Глаза хозяйки лачуги тускло блеснули в ответ.
     Когда-то – ой, как это уже было давно! – Маша сама собиралась покончить с жизнью. Но тогда ей на помощь пришли и врачи, и соцработники и, прежде всего, конечно, Кощей Бессмертный и Иван Кощеев. И вот теперь она сталкивалась  с нежеланием жить  другого человека.
     - Что вы такое говорите? – тихо произнесла она. – Умереть всегда успеется. Надо жить.
     - Поздно, - был ответ старой женщины. – Всё уже случилось.
     - Что такое случилось? – недоумевала Маша. – Из-за чего вы хотите умереть?
    - Дочь бросила меня, - пробормотала бабка. – Я ждала её много лет. А она появилась – и сразу усвистала. К парню. Далеко. Мне туда не добраться. А на меня ей плевать. И вот я умерла…
    - Вы не умерли. Вы еще живы! И должны жить дальше. А дочь – есть дочь. Она еще вернется…
    - Не-е, - старуха махнула рукой. – Она не вернется никогда. Я свою Лушу, поди, лучше знала. Да я уже и мертва.
     - Да что вы заладили!.. – возмутилась Маша. – Вы вот, живая сидите… А я только что, недавно слышала про какую-то Лушу, - мгновенно вспомнила она. – И даже разговаривала с ней. Скажите – парня вашей дочки не Иваном, случайно, звать?
     - Угу. Ванькой, Ванькой.
     - Кощеев его фамилия?
     - Так, так, - согласилась бабка. – Да ты его знаешь. Он к тебе давеча в богадельню приходил.
     Значит, это точно тот Иван, поняла Маша. И Луша, тоже та.
     - Вам не нужно нервничать, - снова попыталась убедить она старуху. – У меня есть новости про вашу Лушу. Она мне говорила, что теперь замужем за этим Иваном. Я его хорошо знаю – вам это известно. Я сейчас же ему позвоню и расскажу про вас, что Луша должна вас навещать хоть иногда…
     Старуха на это и ухом не повела.
     Маша нащупала у себя в сумочке телефон и нажала кнопку. Но гаджет и не подумал включиться. Нажала снова – нет реакции.
     - Наверное, батарейка сдохла, - предположила Маша.
     - Угу, - ворчливо отозвалась бабка. – Да и не только канарейка твоя глупая сдохла. Я тоже. И ты, девонька. Уж прости…
      - Да что ж вы всё про смерть, да про смерть! – Маша начинала сердиться. Между тем, помимо телефона у неё был атрибут магической связи – волшебное зеркальце. Она решила немедленно вызвать по нему Кощея.
     Но к величайшему её разочарованию, зеркальце тоже не действовало. Не освещалось изнутри, не издавало никаких звуков, не показывало сказочного Машиного мужа…
      - Не надейся, - опять заскрипела бабка. – В гробу ничего не работает. Нам, мертвецам уже не потребно.
     Маша так была раздосадована этим монотонным нытьем, что готова была сбежать прочь от старухи, несмотря на глубокую ночь и лесные дебри кругом. Ничего больше не говоря, Кощеева супруга встала с лавки, подкралась к наружной двери и хотела выйти из избы.
    Но за дверью не было ничего, кроме черного, густого, как смола, непроглядного мрака. Перенесенная через порог Машина нога не ощутила там, снаружи, никакой опоры. Просто черная пустота. Как космос.
     - Шалишь, девка, - раздался новый бабкин скрип. – Коли уж попала сюда, так больше никуда не уйдешь. Дудки!
    - По-почему это? – растерялась Маша. – И куда именно я попала?
    - В Справь, - пояснила старуха. – А Справь – сие есть преддверие Небытия. Сиречь, той смерти, что с костями в гробу. Холодной и бесчувственной.
    - Но я ведь не собиралась… - протестовала Маша. – Я просила магическое кольцо доставить меня… как же это? А! В Славь, в замок Кощея, моего мужа.
     - Видно, язык тебя подвел, - заключила старуха. – Хотела в Славь, а влетела в Справь…Ну, всё уж теперь, всё. Этого сделанного точно не воротишь. Остается сидеть и ждать.
    - И чего ждать?
    - Когда Оттуда за нами придут. Я-то сама   туда уж навострилась, а тебе, Марья, видать, такая судьба. Смирись, алмазная моя, сиди смирно, не дави на уши..
     - Я не хочу! Не хочу! Я ведь только и жить-то начала по-человечески!
     Но в этот миг приоткрылась дверь в сени. Оттуда, из такой же кошмарной черноты в комнатку просунулась бледная, тускло отсвечивающая, костлявая рука с загнутыми длинными когтями на перстах. Эта рука поманила пальцем, видимо, обеих женщин, находившихся в избушке.
     Старуха встала с лавки и пошла за рукой первая. Маша пыталась остаться сидеть, но старуха решительно тянула за собой и свою гостью. Сопротивляться ей неожиданно оказалось для Маши трудно, невозможно.
     Какими-то судорожными, сомнамбулическими шагами старуха и Кощеева супруга вышли за таинственной рукой из развалюхи, густая черная тьма проглотила их.




Глава четвертая
 
    Быть в отпуске – это счастье.
    Даже, если твоя работа вся состоит в служении своему же лучшему другу. Да и служением это назвать не совсем правильно. Так уж – мелкая помощь, туда-сюда, в быту и всяких авантюрах…
     И тем не менее, Шмат-Разум, получивший на три дня увольнительную от Кощея, чувствовал себя наверху блаженства.
     А еще он искал. Среди десятков и сотен окружавших его духов и призраков, незримо парящих в эфире, среди множества лиц, смеющихся и плачущих, безмятежных и напряженных, прекрасных и уродливых, он искал одно, единственное лицо. Искал сосредоточенно, ни с кем из духов не молвя ни слова.
     Окажись тут прямо сейчас сам Кощей – тот никого не смог бы увидеть, пока бы и сам не перекинулся невидимкой. Незримых видят только незримые. Впрочем, для Кощея перейти в это состояние трудности не являло. И раньше они со Шматом-Разумом искали это лицо вместе. И не находили. Не то, что год за годом. Сотни лет.
     «Всё понимаю, друже, - говаривал ему Кощей. – Я сам потерял любовь. И сильно страдал. Взаправду…»
      Страдал он. Конечно, и это правда. Но жена Кощея – Забава, родившая ему дочь Елену и умершая этими родами, умерла как-то нормально. Забава сделалась духом, тенью. Она порой являлась и дочке, и Кощею. Редко, но являлась. Говорила с ними, советовала, жалела их.
    А Заряна не являлась Шмату-Разуму. Совсем, никогда. С того дня, когда она тихо умерла в его объятиях, а он, будучи тогда человеком, ведавшим волхование, двинувшись рассудком от отчаяния, взял да и поднял Заряну. Её труп, ходил ещё дня три, пока солнце не сожгло его. А Шмат-Разум вскоре после этого из человека сделался… собственно, Шматом-Разумом.
    С тех пор он тщетно искал её, свою Заряну в мире теней. И один, и вместе с Кощеем.
    «Ну нет же её, - разводил руками Кощей. – Ни в Слави, ни в Нави. Она вовсе где-то за чертой, видно. За пределом доступных нам миров.
      Что же оставалось делать Шмату-Разуму? Смириться? Полюбить другую? Наконец, самому пропасть, распылиться, самому шагнуть за пределы всех миров.
     Нет!
     Он продолжал ждать и надеяться. И искать.
     И прямо с утра сегодня его что-то звонкое уносило ввысь. Какая-то мысль, щекочущая и искрящая. Мысль, что сегодня он её найдёт.
     Весь день, порхая на безграничной воле, он не встречал ничего нового. Но под вечер перед Шматом-Разумом от небес до земли встала алая красавица-заря. Согрела его теплым и нежным своим дыханием.
     В этой заре он наконец-то увидел лицо, которое искал триста лет и ещё  сколько-то месяцев.
     Заряна-заря смотрела на Шмата-Разума во все глаза и смеялась.
      - Здравствуй, милый друг, - звонко молвила она. – Нашел, говоришь меня? 
     - Нашел!.. – ахнул Шмат-Разум. – Наше-е-еел!..
     - Триста лет искал Заряну, а не мог узнать зарю? – продолжала смеяться нашедшаяся бесценная потеряшка.
     - Я пытался, - бормотал он пристыжено, - Истинно. Где я только не искал. Но тебя не было…
    - А я каждое утро вставала зарею и глядела на тебя…
    - Почему же я тебя не видел?
    - Не хотел.
    - Я хотел! Я искал…
    - Да-да. Верю, верю.
    - Заряна, да это всё теперь уже неважно. Я нашел тебя, Заряна!..
    Шмат-Разум глядел в её неземные, неописуемые глаза и таял, тонул в них. А они смеялись, глядя на него.
     А надвигались сумерки, и заря бледнела. Но Шмат-Разум теперь знал, что, исчезнув сейчас, Заряна придёт к нему завтра и послезавтра, и третьего дня, и потом, и потом…
     Но он не успел даже узреть нынешнее  угасание своей богини. Потому, что какая-то неведомая сила подхватила Шмата-Разума и, сжав его, понесла стремглав куда-то ещё выше. Совсем высоко. В необозримую, несказанную  высь.
     Не успел он и ахнуть снова, как попал в какой-то огромный, круглый, пронизанный ярким голубым светом зал. Потолок сего помещения был столь высок, что скрывался от взора.
      С первого взгляда Шмат-Разум в этом зале никого не обнаружил. Но вскоре раздался громкий голос, заполнивший собой пустоту.
     - Ну, здравствуй, брат мой. Давно мы с тобою не беседовали. Я аж соскучился.
     - И ты здравствуй, - ответил Шмат-Разум растерянно. – Только где ты?
     - Да тут я, прямо перед тобой, - вздохнул голос.
    - А чой-то я тебя не вижу?
    - Угадай? – усмехнулся голос. – Может, потому, что я невидимый?
    - Ерунда. Я сам невидимый. И, как все невидимые, других таких же вижу.
    - Значит, я не из таких же, - заключил голос.
    - Кто же ты? – спросил Шмат-Разум.
    - Я – тот, о ком ты, брат мой, последние лет сто, или больше, запамятовал и думать. Ты перестал взывать ко мне, не держал со мной совета, ни о чём не просил меня.
    - Кого и о чём мне просить, коль я сам всё умею?..
    - Да, - молвил голос ещё грустнее. – Ты всему выучился сам и надеешься теперь только на себя… Ну, а я – твой ангел-хранитель, приставленный к тебе вот уж две твои жизни назад. Ты совсем позабыл меня, а это нехорошо. Если бы не я, тебя могло уже давно совсем нигде не быть.
     Шмат-Разум не знал, что ответить на это. Трудно сказать, был ли он когда-нибудь счастлив, живя человеком, или живя духом. Может, когда-то давно он и молил Бога о чём-то. Но милости от него не видал – или не понимал.
     Да, конечно, пред Богом во время истовой, горячей нашей молитвы ходатайствует о каждом из нас отдельный ангел-хранитель. А если уж он отвернется…
     Он же об этом и не забывал… да и не вспоминал, ежели по правде, уже очень давно.
     - Прости же меня, ангел мой… - молвил Шмат-Разум нерешительно.
     Последовала пауза, через которую ангел провещал:
     - Мне велено лишь передать тебе, что жизнь твоя в образе духа окончена.
     - Да?.. – Шмата-Разума сие потрясло. Что-то такое он чувствовал нынче с утра, о чём-то таком догадывался.
     - И ты её прожил так достойно, брат мой, что удостоился права сам выбрать, кем тебе быть в следующей твоей жизни.
    - Я думал, дальше мне будет Ад… или Рай… - прошептал Шмат-Разум.
    - Рая ты пока не заслужил. А от Ада там, наверху стремятся, как могут, тебя избавить. Или ты против?
    - А это мне решать?
    - Тебе дозволено решать только одно, - молвил ангел сурово. – Кем ты хочешь стать прямо сейчас? Ну, говори! Бог достаточно ждал.
     - А если я хочу остаться сам собой?
     - Духом? Нет. Ты им, можно сказать, уже был. Хочешь ли стать зверем?
     - А человеком?
     - Нет. Ты недостоин…
    - Но если важно мое мнение, - расхрабрился Шмат-Разум. – То я хочу остаться кем-то, кто всё умеет и может помогать другим. Я не хочу терять друга – Кощея…
     - Смирись. Ты оставляешь его в завершающейся жизни.
     - Тогда пусть в новой жизни будет новый друг, похожий на Кощея. Это возможно?
     - Гм!.. Хочешь быть кем-то или чем-то, всё умеющим и помогающим другим, и иметь друга, похожего чем-то на Кощея?.. – задумчиво подытожил голос.
     - Это возможно? – дрогнул Шмат-Разум, всю храбрость из которого будто бы кто-то выпустил, как воздух из мяча.   
     - Я не знаю, - изрек ангел. – Надеюсь, что да. Бог слышал всё сейчас, и я хочу, чтобы твоё желание сбылось. Но что решится – не знаю. Подожди немного и что-то тебе будет.
    Голос ангела стих и более не слышался.
    Шмат-Разум приготовился ждать. Он ждал и ждал, но никого ответа не было. Время шло медленно-медленно… а может, и вовсе стояло на месте.
     И вдруг всё пропало. И чувства, и мысли, и свет, и даже мрак. Пропало просто всё. Ничего не стало.

* * *

      Он очнулся,  вновь что-то чувствуя. Он понимал, что мир опять существует, и в нём всё в порядке. В полном порядке. Всем, что ему доступно управляют такие маааа-ленькие… существа – не существа. Духи – не духи. Но они меж собой строго взаимосвязаны. В единую систему. Если вдруг какой-то из них покосится, или вовсе остановится, пропадет – будут проблемы. Но пока они на своих местах. Каждый из них.
    Память его теперь стала пустым-пуста. В ней просто ничего не было. И свободного места было очень много.
    К нему торопливой походкой приблизился какой-то парень лет тридцати. Наклонил голову, взглянул пристально, изучающее.
   - Ну, что? – молвил, шмыгнув носом, этот парень пожилой женщине, стоявшей в ожидании неподалёку. – Вроде, установилась «семерка». Выключаю, и можно забирать. Передавайте привет Ваньке.
     И парень выключил его. И снова всё пропало.

* * *


      Иван Кощеев кисло смотрел с крыльца вслед машине – другой, чем в прошлый раз, но только что опять увезшей от него Машу.
     Но грустил Иван не только и не столько из-за этого.
     Сегодня он, как обычно, с утра включил свой ноутбук. И через пять-десять минут работы незаменимый гаджет выдал ему «синий экран смерти» и погас.  Как ни пытался Иван  его снова включить – прибор оставался тёмен, мёртв.
      У Евдокии Петровны тоже настроение несколько ухудшилось.
     - Как тебе не стыдно! – заворчала она на сына. – Гляди-ка – все твои неходячие друзья-подружки на ноги встают. Один ты сидишь – киснешь… А всё от того, что ленишься да трусишь.
      - Не только из-за этого… - попытался ввернуть слово Иван.
      - Ты чем оправдываться, так лучше бы делал хоть что-то для того, чтобы тоже на ноги встать! – сердилась мать. – А ну-ка, надоело мне терпеть! Сейчас поставлю тебя на костыли – и ходи!
      И не успел Иван и глазом моргнуть, как уже стоял неподалеку от крыльца на песчано-каменистом покрытии двора, опираясь на костыли-канадки.
      - И нечего трусить, - поучительно молвила мать. – Ходи, борись тут со страхами своими. А я пока буду готовить обед, в окно за тобой послежу.
     И она прошла на кухню. Иван слышал, как за мамой мягко хлопнула входная дверь их квартиры.
     Легко сказать – ходи, борись со страхами… Вот, предположим, я прямо сейчас стою и борюсь. Вынужден. Заставили. Вот я сделал один шаг. Вот второй. Да какие это шаги – цыплячьи судороги!.. Двинул вперед левый костыль, вслед  за ним – правый. И всё.  И застыл на месте. Чертов страх не позволяет двинуться дальше ни вперед, ни в стороны. А отступать некуда. Ноги начинают дрожать всё заметнее. И присесть прямо тут – тоже не на что. До ближайшего чурбака, на котором колют дрова, идти шагов двадцать.
     Шаги, шаги… Что это? За спиной Ивана, страдавшего от неодолимой панической атаки, послышались чьи-то легкие шаги. Кто-то шел, направляясь именно к нему. Иван почувствовал это буквально кожей. 
      Легкой, почти летящей походкой к Ивану приближалась Луша. Для него ничего удивительного в очередном появлении бывшей русалки не было. Луша так или иначе являлась к Ивану каждый день, а иногда даже оставалась на ночь (правда, она старалась при этом быть невидимой ни для родителей Ивана, ни для соседей). Но в этот раз она, похоже, ни от кого не таилась; и нынешний визит Луши был для Ивана как нельзя более кстати. Потому, что весь страх из него стал куда-то испаряться, и вот напряжение ушло, и Иван спокойно продвинулся на костылях несколько метров и самостоятельно уселся на тот самый чурбак для колки дров. Луша присела рядышком с Иваном на корточки и заглянула ему в самые глаза.
    - Что пригорюнился? – спросила она. – Тебе тяжело ходить на костылях? Ты боишься их?
     - У меня друг умер, - сказал Иван мрачно и сурово.
     Луша аж разинула рот.
     - Господи, Боже!.. Друг? Умер? Это тот – который, бывало, спрашивал меня – замужем я, или где?
     - Не тот. Тот жив-здоров, - махнул рукой Иван. – Комп мой сдох. Ноутбук, то есть.
     Луша выдохнула с облегчением, но посмотрела на Ивана сердито.
     - Никогда так не говори больше – понял? Друг! Умер!.. Ну и ну! Да все эти ваши приборы по сравнению с настоящими, живыми людьми, друзьями – это такая ерунда, что и разговора не стоит.
     - Кому – как, - буркнул Иван. – Мне он был друг. И мне без него тошно.
     - Давай вернемся к костылям, - настаивала Луша. – Ведь они тоже – твои друзья.
     - Ты же знаешь, - заговорил Иван нервно. – Страх, живущий внутри меня,  заставляет меня  относиться к костылям, как к смертельным врагам. А промучившись на них сколь-нибудь продолжительное время, я делаюсь зол на весь мир.
    - И на меня? – спросила Луша, мило улыбнувшись
    - Нет… На тебя – нет, - признался Иван. – Я тебя люблю. Нежно, по-товарищески.
     - За что же мне такая честь? – ещё милее улыбаясь, и сама же объяснила. – Да, конечно. Я ведь приношу тебе радость любовной утехи, так? А ты попробуй за что-нибудь полюбить и костыли.
    - Э! – Иван махнул рукой. – Это попусту всё. Уж сколько раз мне и мама так говорила, и многие другие люди… Не могу я костыли полюбить. Это нелепость.
     - Ты их не просто так полюби, как и меня. За дело, - толковала Луша. – Что, ежели они станут тебе не только пользу, но и радость доставлять?
     - Да какая же от них может быть радость?
     - А вот, они смогут всюду тебя таскать на себе. Расширят тебе свободу.
     - Как бы не так! Эти палки сами так и норовят упасть. Чтобы ходить, опираясь на них, нужно иметь более-менее послушные ноги, не такие, как мои, - упорно канючил Иван.
     - А ежели костыли больше не будут падать? – упорствовала и Луша. – Ежели они начнут всюду бегать сами по себе – знай только держись за них?.. Тебе ведомо, что они оба – живые?
     Иван серьезно посмотрел на подружку.
     - Всякому твоему слову я верю, Лукерья Степановна. Ибо знаю, откуда ты взялась, и кто есть сама. Но костыли – не живые. Компьютеры, мобильные телефоны – для многих юзеров, блогеров, геймеров и для меня тоже – да, живые. Но не костыли.
     - И костыли живые, - спорила Луша. – Ты просто этого пока не понял. А ну, дай-ка их мне.
     Она взяла у Ивана костыли и сама немного прошла, опираясь на них, словно Лушины ноги тоже вдруг стали больными; причем, бывшая русалка наваливалась на несчастные канадки всем телом, глубоко вдавливая их резинки в песок.
    - Ай! Полегче, пожалуйста! – вякнул вдруг кто-то поблизости тонким и противным голоском.
    - Прежде научись ходить – потом ходи! – поддержал первый возглас второй голосок, чуть менее писклявый, но тоже противный.
    - Дурочка убогая! – добавили оба голоска хором.
    - Ой, ребята, прощенья прошу! – осеклась Луша и поставила костыли Ивана прямо перед собою. – Я ж, и правда, не училась никогда на вас передвигаться.
     Две обычные белые канадки с красными катафотами в рукоятках на этот раз и не подумали упасть, а стояли ровно, как два солдата на плацу. Только отнюдь не молча, а уныло ворча и поворачиваясь катафотами друг ко другу.
    - Прощенья, прощенья! – пищал один из них. – Сперва чуть не сломала, а теперь, видите ли, извиняется!
    - Я вот как наподдам тебе для прощения  по лядвеям твоим… красивым! – пискляво пригрозил второй и сердито запрыгал на месте.
    - Не надо, не надо! – Луша, похоже, немного испугалась. – Иванушка, хоть ты молви своим слугам, что я их больше обижать не стану. Даже в руки не возьму, раз они против. Только пусть уж не дерутся.
     Иван взирал на свои ожившие костыли удивлённо, растерянно, вытаращив глаза.
     - Вы… вы… - бормотал он. – Вы же не разговаривали.
     - А о чём с тобой разговаривать-то? – заверещал тот костыль, чей голос был немного потолще. – О походах, путешествиях? Так ты этого не любишь и боишься.
     - И нас как врагов принимаешь, - добавил второй.
     - Но я же не знал, что вы говорящие, - оправдался Иван. – А мне порой общения не хва…
     - Не знал, не знал! – проворчал тонкоголосый. – И не хотел знать.
     - И выяснить не пытался, - прибавил второй. – И знакомиться с нами не собирался. Хозяин, тоже мне…
      - Я боюсь падений, - грустно объяснил им Иван. – У меня ноги-то не слушаются, и вы мне почти не помогаете.
     - А ты просил нас помочь, хоть раз? – пропищал один костыль капризно.
     - Вежливо, по-людски? – добавил второй.
     - Для того, чтобы мне помочь, надо самим ходить и не падать, - заметил всё ещё грустный Иван.
     - Это нам – раз плюнуть! – воскликнул тот, чей голос был чуть грубее.
     - Попробуй, - посоветовала Ивану Луша.
     И, пока он всё ещё сидел в нерешительности, оба костыля шустро подскочили к нему; рукоятки их сами легли Ивану в ладони. Затем его резко дернуло вперед, сняло с чурбака и куда-то настырно потащило. Причем, очень быстро. Тут уж, хошь – не хошь, приходилось переставлять и ноги по инерции. Зато Иван совершенно отчетливо чувствовал, что костыли самые, что ни на есть, живые, и влекут его своей живой волей.
     - Эй-эй!.. – попытался окликнуть он навязчивых слуг.
     - Куда тебе надо? – пискнул один из них, не прерывая хода.
     - Не-не знаю… - бормотал Иван. – Вы… это… осторожней, лады?
     Но уже понимал, что не испытывает почему-то ни прежнего страха, ни неудобства.
     - Ты говори, куда тебе надо, а не то мы ведь – не казённые, - продолжали ныть два алюминиевых ворчуна.
     - Да не знаю… Мама велела тут, во дворе походить,
     Луша сама села на покинутый Иваном чурбак и с восторгом наблюдала за общением несчастного парня с вредными аксессуарами.
     - Так бы и сказал, - буркнул один из костылей, и они поволокли Ивана по двору, нарезая длинные овалы посолонь.
    - Потише, потише! – взмолился Иван. – Этак я скоро устану.
    И правда, спустя четыре таких овала, он уже порядком запыхался.
    - А на крыльцо, на лавку мне без помощи других не попасть, - пробормотал он. – Там ступеньки…
     Иван еще не доныл эту фразу, а алюминиевые слуги уже лихо втащили его на крыльцо и ловко усадили прямо на скамеечку.
     Луша тоже взошла на крыльцо и села с Иваном рядом.
     - Ну, как? – спросила она, сама радуясь чему-то.
     - Бррррр… - покрутил он головой и передернул плечами. – Вроде, неплохо… - и поспешил обратиться к костылям: - А вы, ребята, всё ещё разговариваете? Или мне показалось?
     - А как же? – пискнул один из костылей в ответ.
     - Тогда давайте, что ли, знакомиться? Как вас звать?
     - Это у тебя надо спросить, - верещал тот же костыль.
     - Восемь лет этому дураку служим, а он нас еще никак не назвал, - проскрипел второй.
      - Как это понять?.. – помедлил Иван. – А! Значит, я сам вас должен как-то наречь?
    - Угу, - подмигнула ему Луша.
    - Это как викинги в Средневековье? Но они ведь оружие своё нарекали.
    - Что любили, чем дорожили, то и называли, - возразила Луша. – И оружие, и одежду, украшения, корабли…
    Как бы то ни было, а ожившие костыли сами требовали имён себе. И обращаться к ним Ивану теперь как-то было надо. 
    - И как же мне вас наречь? – задумался Иван. – Мини-Мум и Макси-Мум? – усмехнулся он вспомнив забавных разномерных слуг Белого Полянина.
     - Вот ещё! – возмутился один костыль. – Сам так зовись, коли хочешь!
    Тут на крыльцо вышел отец Ивана – Матвей Петрович Кощеев. В руках он нёс то самое ружье, которое в ином мире подарил ему добряк-Леший.
    - О-па! Здравствуй, гостья! – обрадовался он Луше. – А ты, Ванька, чаво девку, как неродную, на улице держишь? Вы подите домой, чаю попейте, что ли?
    - Нам и тут хорошо, - махнула рукой Луша. – Сегодня такая погода прекрасная. Воздух…
     - Вы мне здесь мешать будете. Я, вишь, собрался ружжо поковырять.
     Лушу ружье очень заинтересовало. Она хотела посмотреть, как Матвей Петрович будет его «ковырять». Но следом за старым охотником и солдатом появилась Евдокия Петровна. Она принялась хвалить Ивана.
     - Видела в окно, как ты бегал! Молодец! Вот, давно бы так! – затараторила она.
     - Ничего особенного… -  понурил взор Иван.
     - Я ведь всегда говорила и верила, что ты будешь ходить, ну, хотя бы на костылях, - радовалась мама.
    - Всё благодаря ей, - Иван кивнул в сторону подружки.
    - Ой, Луша! – Евдокия Петровна всплеснула руками, продолжая радоваться. – Это ты его тут муштруешь? Умница какая?.. А ты можешь ему почаще такие  прогулки устраивать?
     - Без проблем, - кивнула Луша.
     - Тогда иди с нами чай пить. С конфетами.
     Луша охотно согласилась, и они прошли в квартиру. Иван двигался на костылях и по пути незаметно ни для кого, кроме, наверное, Луши, общался с ними.
     - Какие же имена вам дать? – спрашивал Иван.
     - Решай, - пищали они. – Мы, хоть и алюминиевые, всё же братья. И  можем носить имена каких-нибудь других братьев. Знаменитых. Из истории.
     - Ну, вы хватили! – чуть не засмеялся он. – А хотите зваться Кастором и Поллуксом?
      - Слишком тяжеловесно, - пискнули легонькие, но умные, оказывается, железки. – Подумай ещё.
     Иван, Луша и Евдокия Петровна сидели и угощались чаем, а Кощеев-младший, бережно поставив в уголок свою арматуру, сейчас только и думал об оживших костылях.
     - Кириллом и Мефодием будете?
     - Нееее! - был ему ответ. – Наука – скука.
     - На вас не угодишь, ребята.
     - Мы сказки любим, - пискнул тонкоголосый.
       - Тогда решено. Назову вас, как сказочников. Как братьев Гримм. Будете Вильгельм и Якоб. А?
      - Обалдеть! – возликовал тот костыль, что имел более грубый голос. – Это подходит. Чур, я – Вильгельм!
     - Там Якоб старше был, - заметил Иван.
     - Плевать! Я – Вильгельм – и шабаш! – настаивала грубоголосая оловяшка.
      Второй костыль не возражал стать Якобом, и вопрос закрыли.
      - Опять к нам гости! – воскликнула тем временем Евдокия Петровна. – Иванушка Солдатов! Заходи. Садись с нами чай пить.
     - Не надо, - отмахнулся тихий Солдатов. – Чай без вина – пей без меня.
     Его голос вывел Ивана Кощеева из состояния таинственного потустороннего общения.

Глава пятая
   
     Сказать по правде, жизнь Ивана Солдатова катилась достаточно тоскливо. Друзей у него было мало, потому, что он не любил шумных компаний, громкой музыки и веселых праздников. Солдатов, как и его друг, Иван Кощеев любил смотреть всякий спорт по телевизору – поскольку когда-то сам серьезно увлекался лыжными гонками. Кроме того, Солдатов был глубоко верующим православным человеком, часто ходил в церковь, постоянно молился.
      Быть веселым, жизнерадостным, общительным, как большинство обывателей, и спортсменом – ему  мешало горе. В шестнадцать лет Солдатова на дороге сбил грузовик и нанес ему серьезную черепно-мозговую травму. Врачи тогда спасли его и вернули к активной жизни. Иван Солдатов сейчас мог трудиться – и работал на сельской пилораме. Мог ходить, куда ему было угодно и ездить на велосипеде. Но если надо было почитать книжку, например, то голова его плохо слушалась и соображала медленно – старая травма сказывалась. Из-за этих болей он с трудом понимал чужие шутки, и сам, если шутил, то очень плоско и банально. У него не было подружки, потому, что все девчонки вокруг были, во-первых, недостаточно серьезны для Солдатова (а какие-то – чересчур требовательны), во-вторых – слишком шустры. Жизнь сделала парня довольно медлительным.
     Так и прожил он почти до тридцати лет с отцом и матерью, кроме этого общался лишь с тремя-четырьмя людьми, включая Ивана Кощеева,  не имел подружки, но надеялся, верил, что когда-нибудь таковая найдётся, и, возможно, просил об этом Бога в своих молитвах.
    Сейчас, придя в гости к Кощеевым, как обычно, для того, чтобы поиграть с другом в шахматы и обсудить последний футбол, Иван Солдатов первым делом увидел сидящую в кухне за чаем Лушу и галантно раскланялся перед нею.
    - Здрасте! – сказал он почти шепотом.
    - Здравствуй, здравствуй, добрый человек! – ответила Луша с солнечной радостью в голосе.
     - Первый раз увиделись – и уже на «ты», - скорее, пробормотал, чем сказал Солдатов. – Хорошая девушка… Ладно. Как тебя зовут?
      - Луша, - представилась Луша.
      - Меня – Иваном, - ответил гость. – А ты откуда?
      - Издалека. Ой, издалека… - вздохнула она.
      - Из другой области?
      - Да, наверное… так.
      - Ты к бойцу в гости приехала?
      - К какому бойцу? Я к Иванушке Кощееву, другу твоему.
      - А это и есть боец, - сказал Солдатов. – А по отчеству тебя как?
      - А тебе зачем? Отчество – старит.
       - Люблю уважительно, по отчеству обращаться. Скажи.
       - Лукерья Степановна я.
       - Хорошо, - вздохнул Солдатов с каким-то благостным облегчением. – Степановна к Матвеевичу приехала… Пошли, Матвеевич, в шахматы играть.
      - Подожди, мы чай допьем, - вмешалась Евдокия Петровна. – А лучше иди с нами попей.
     - Нет уж, - строго возразил Солдатов. – Я худеть решил. Вы пейте без меня, я подожду.
     Он вошел в среднюю комнату, где Матвей Петрович на диване смотрел телевизор. Солдатов присел рядом с Кощеевым-старшим.
      - Охренели! – негромко рычал на телевизор Матвей Петрович. – Уже доллар по восемьдесят рублей! Сами, заразы, все эти кризисы создают. При Хрущеве доллар был по шестьдесят шесть копеек, блин!
     - Ну, вы, дядя Матвей, еще бы Сталина вспомнили, - развел в ответ руками Солдатов.
     - А что? И при Сталине такого бардака бы не было в стране, - доказывал ему Матвей Петрович. – А кому-то такая обдираловка народа ой, как выгодна! Кто-то на ней немалую денежку отмывает.
     Тем временем, Кощеев-младший двинулся на своих теперь таких послушных костылях из кухни к себе в комнату. Мать и Луша шли за ним по пятам. Евдокия Петровна не могла нарадоваться, как резво он идёт. У телевизора она задержалась. Курс доллара произвел на неё угнетающее впечатление.
     - Надо бы срочно куда-то деньги вложить – пока они совсем не обесценились, - сказала она. – Вот, Ванюша, если будешь так хорошо себя вести,  как сегодня, и ходить везде на костылях, я тебе куплю новый ноутбук. Не то, потом такой возможности может не быть.
    Ванюша был рад, что мама вспомнила про ноутбук, и не придется теперь клянчить самому. Они с Солдатовым принялись играть в шахматы, хотя тут Луша вмешалась и быстро обыграла каждого из них. Солдатова даже три раза подряд. Он после каждого поражения упорно расставлял фигуры снова.
    - Так нечестно, - приуныл Солдатов, в конце концов. – Степановна жульничает. 
     - Вы оба в тавлеи играете, как дурачки, - сообщила им Луша. – Зачем тогда и играть, если не умеете?
     - Во что? – не понял Солдатов; и Луша пояснила ему, что привыкла называть эту игру «тавлеями», а почему – неважно.
     Они посидели ещё, после чего Солдатов собрался идти домой, а Евдокия Петровна посоветовала Луше, «если она не торопится к бабушке», еще погонять её сына на костылях по двору. Услышав это, Иван немедленно взял костыли и устремился на прогулку, не дожидаясь никакого сопровождения. Он бродил по песчаному двору, весь углубившись в общение с костылями, причем, этого общения никто не замечал, а его мама не могла нарадоваться:
     - Вот молодец-то! – хвалила она Ивана. – Это ты его, Луша, так вдохновила? А знаешь, что? Приходи и завтра. Только гоняй Ваньку почаще.
     - А на ночь – нет, нельзя остаться? – осторожненько спросила Луша, потираясь щекой о плечо Ивана, подобно кошке.
    - Нет, ребята, этого я не могу позволить, - нахмурилась Евдокия Петровна. – Некрасиво это. Что люди скажут? Я понимаю – вам-то хочется…
    - А чего тут такого-то? – вставил слово шедший из гаража на соседнее крыльцо Матвей Петрович. – Приехала девка к парню. Ей охота шпили-вили… Подумаешь, пустяки какие? Были бы школяры, а они – взрослые.
      Но Луша покорно отправилась к неведомой бабушке. Тем более, что в сумерках бывшая русалка преспокойно вернулась и, незримая никому, вплоть до Ивана, снова проникла в его комнату.
      Ему я и без неё было не до скуки. Этим вечером Иван забрался в кровать раньше обычного, прислонил к спинке своего ложа оба костыля и принялся болтать с ними на частоте иного мира, не слышимой для прочих.
     - Ну, что, братцы-Гримм, как вы там? – осведомился он.
     - Лучше всех, туды тебя, перетуды! – отозвался невоспитанный Якоб.
     - Чо сердитый-то такой? – поморщился Иван. – Я тут подумал: ежели вы решили назваться именами сказочников – так, может, вы и сказок много знаете?
     - А то как же? – буркнул Вильгельм. – Без этого в нашем мире – никуда. Он на том и стоит.
     - Немецкие или русские? – уточнил Иван.
     - А всякие, - ответил Вильгельм. – Хоть русские. Хоть сербские. Хоть японские. Хоть сказки народов Африки…
     - Мне порассказываете? – спросил Иван. – Я жуть, как люблю сказки слушать!
     - Воткни наушники и слушай, - проворчал Якоб. – Что тебе – мало?
     - Мне вас охота послушать, - сознался Иван. – Вы ведь из того мира явились – нет?
     - Из какого?
     - Да из того, в какой я за Машей через бабушкину могилку проникал.
     -  Не ведаем, чего ты говоришь. И толковать с тобой о том не будем, - немедленно отрезал Вильгельм.
     - Ибо болтать нам о таком запре… - подхватил Якоб, но оборвал фразу, не договорив.
     Ивану снова вспомнились два потешных слуги Белого Полянина, и подумалось тут, что костыли отказались называться их именами неспроста.             
      - Ладно, - согласился он. – Я понимаю, что у вас очередная военная тайна. Не положено – не разглашайте. И сказок ваших не надо. Не маленький я…
     - Сказку-то – отчего не рассказать, - вдруг согласился Вильгельм. – Вот, слушай.
     Много лет назад, у одного бедного крестьянина родилась долгожданная дочка. И он так обалдел от радости, что пошёл искать кого-нибудь ей в крестные…
     - Это к чему? – перебил Иван. – Пригласил бы родственника или друга какого. Чего искать-то?
     - Говорят тебе – офигел дядька на радостях маленько, - пропищал Якоб. – От этого всю родню побоку пустил, и ну искать в кумовья кого-то… кто попадётся.
     - Пусть так, - махнул рукой Иван.
     - А перебивать – некультурно, - заметил Якоб. 
     - Может, у этого крестьянина никого, кроме жены и не было, - глубокомысленно рассудил Вильгельм. – Вот идёт он, идёт… Вышел из деревни своей. Навстречу ему – неведомый бородатый мужик в черном рубище. Поздоровались. Разговорились.
     - Возьми, что ли, меня в крестные твоей дочке? – предложил прохожий.
     - А кто ты? – спрашивает наш счастливый отец.
     - Я-то? Ну, я – Господь Бог, - говорит встречный. – Стану твоим кумом – не пожалеешь.
      «Ой, врешь ты, дедушка!» - смекнул наш мужик, но спорить не стал. Подумал ещё – и говорит:
      - Не возьму я тебя в кумовья. Ибо ты несправедлив. Одним даешь всё, других лишаешь последнего. Возвышаешь одних над другими… Нет, не пойдет так.
     Черный прохожий пожал плечами – и мимо.
     Дальше нашему искателю встретился молодой, веселый мужик, чуть хромой на одну ногу, но богато одетый. Он идёт, смеется, насвистывает, каждому подмигнет. И с этим поздоровались.
     - Возьми меня в крестные, - предлагает этот ухарь. – Я – Дьявол. Если возьмешь, то дочка твоя под моей защитой будет.
     Счастливый отец отвечает:
     - Нет. Ибо ты обманом живешь. Людей губишь. Всё деньгами меришь. Нет – и баста!
     - А сам думает, наверное: вранье  всё… - пробормотал Иван. – Если бы он поверил одному из этих двоих, он бы иначе поступил.
     Алюминиевые братья дискутировать с ним в этот раз не стали, а продолжили сказывать.   
     - Третьей навстречу крестьянину попалась красивая, но седая женщина средних лет в белом балахоне, в руке – коса…
     - Я – Смерть, - молвила она. – Возьми меня в крёстные? Я со всех беру одно и то же и всем даю поровну. У меня вообще, все равны.
     - А ведь верно, - рассудил мужик. – Ты – справедлива. Будь же моей кумой.
     - Чудик!.. – вставил Иван.
     - Я тебя за это награжу, - сказывает Смерть и протягивает ему флакон с белой жидкостью. – Это – волшебный эликсир. Если ты увидишь больного человека, дай ему отпить глоток из этого флакона – и он тотчас выздоровеет. Но ежели ты увидишь рядом с этим больным человеком меня – не используй эликсир. Просто скажи ему, что он скоро умрет. Ты будешь великим лекарем, - вещал Вильгельм.
     - …Пожали они друг другу руки…  и проснулся тот мужик, - завершил мысль брата Якоб. – А проснулся – и думает:
      «Вот, наснится же разной чепухи с пьяных-то глаз!»
     Глядит – а под подушку ему, в самом деле, кто-то положил стеклянный флакон с белой жидкостью.
      И стало всё так, как эта седая дама сказала в его сне. Дочка росла потихоньку, а крестьянин стал лекарем. Всегда легко лечил любую болезнь, но когда видел рядом с хворым призрачную Смерть – врачевать отказывался. Эликсир же в его флаконе не кончался. Зажил крестьянин в богатстве и уважении.
    Прошло несколько лет, и вот, куда-то идя по своим делам, лекарь наш на пути встретил дом – не дом, храм – не храм, а какое-то зловещее черное строение. И что-то заставило лекаря войти туда. А внутри светло от свечей. Много-много их – не счесть. А по дому ходит та самая седая дама. Следит за свечами. Которые гаснут – она вместо них новые ставит.
     - Здравствуй, куманек, - говорит она. – Ну, вот ты и пришел ко мне – к Смерти. Чувствуй себя, как дома.
     - Зачем тебе столько свечей? – спрашивает лекарь.
     Она ответила, что каждая свеча здесь – это жизнь человека. У кого свеча короткая – тому и жить недолго осталась. Новые свечи – это новые жизни, народившиеся на Земле.
     - А где же моя свеча? – с трепетом спросил лекарь.
    Смерть поискала где-то и достала совсем малюсенький огарок.
    - Жить тебе три часа осталось, - сообщила ему Смерть.
    Лекарю стало страшно. Он упал на колени и взмолился о том, чтобы Смерть как-нибудь отсрочила его погибель.
     - Ничего не могу сделать, - ответила она. – Я помогла тебе прожить богато и счастливо. Дочь твоя – а моя крестница – подросла и ничем никогда не болела. Но теперь твой срок настал. Пойди, попрощайся с родными.
      Так лекарь и сделал. И умер через три часа.
      Костыли умолкли.
      - Вот как со Смертью якшаться… - пробормотал Иван, зевая и закрывая глаза.
      - А ты думал: Смерть – это хорошо? – спросил его Якоб.
      - А ты думал: Смерть – это плохо? – возразил Якобу Вильгельм. – Это всего лишь немецкая сказка, дружище.
     Иван уже спал и видел тёмный сон – будто Маша Квасцова ходит по каким-то сумрачным коридорам, рассеянно, не видя пути, шарит руками перед собою и тоскливо стонет: «Выведите меня отсюда, кто-нибудь!».
     «Пойдем, я выведу тебя», - говорит Иван, протягивая Маше руку.
     Она оборачивается к Ивану – седая в длинном белом балахоне. Скаля острые зубы, усмехается и молвит голосом Луши:
      «Это всего лишь немецкая сказка, дружище»…
      Он проснулся посреди тёмной ночи. Луша была здесь и нежно гладила его грудь, живот, ниже живота…
     - Спи, спи, - ласково посмеивалась она. – Я тебя спящего потешу. Это очень… прикольно, вот, как по-вашему будет.

* * *

     Иван стряхнул с себя грёзы, оторвал голову от подушки, потряс головой. Луши рядом он не нашел. Было совсем светло. Костыли тихо стояли, прислоненные к спинке кровати. Ничего не говорили – ни  на обычной звуковой частоте, ни на астральной. Ивану что-то вдруг подумалось; он схватил один костыль и прочел надпись на бирке со штрих-кодом:

     «Made in Germany».

     «Точно, немцы они, - понял Иван. – Потому Вильгельм и Якоб».
     Пожелал им доброго утра, но вместо ответа в его комнату заглянула Евдокия Петровна и спросила:
    - Ты вставать нынче собираешься? Десятый час на дворе.
    Иван поспешно стал одеваться, потом взял оба костыля и чуть не бегом двинулся завтракать.
    А вот тебе и шиш – далеко не убежишь! В прихожей ему показалось, что костыли вновь разъезжаются в стороны.
    - Вы чего?! – спросил он сердито, но ответа не было.
    - Ты чего? – огорчилась Евдокия Петровна. – Опять? А вчера так лихо бегал, ничего не боялся.
      - Да вот, понимаешь, снова паническая атака… - залепетал Иван.
     Пока мама распекала его, что пора кончать с этими паническими атаками, пока он ковырялся ложкой в овсянке – позвонили в дверь, и в прихожую тихо вступил Иван Солдатов.
    - Здрасте, - молвил он, как бы себе под нос, и чуть слышнее: - Лукерья Степановна дома?
    Евдокия Петровна посмотрела на Солдатова строго и весело одновременно.
     - Вот как! – засмеялась она. – Лукерью Степановну ему с утра пораньше подавайте! А если она у нас не живёт?
     - А когда она придёт? – спросил Солдатов и пояснил: - Она меня вчера в шахматы обыграла. Три раза. Надо отыграться.
     - Ты решил, что она каждый день к нам станет ходить? – покачала головой Евдокия Петровна. – Не думаю.
     - Я решил, она за Ваньку замуж выйдет и тут у вас жить станет, - сказал Солдатов уверенно.
     - Пусть-пусть живет, - поддержал Солдатова Матвей Петрович, выходя в прихожую из средней комнаты. – Лушка-то Ванькина? Она хорошая девка. Ружьями, вон, интересуется… Я из  неё мужика сделаю.
     Иван Кощеев немедленно прыснул от смеха.
     В ту же минуту в дверь снова позвонили. На пороге возникла Луша.
     - Привет, гостья! – обрадовался Матвей Петрович. – Только что про тебя говорили. Богатой будешь.
      - Здравствуй, Луша, - сказали мать и сын почти одновременно; один – смущенно, а другая – принужденно. А Иван Солдатов отвесил Луше нечто, вроде поклона.
     - Пошли, Лукерья Степановна, в шахматы играть, - заявил он без промедления.
     - Не до тавлей мне, Иван Сергеевич, - махнула рукой Луша. – Я пришла, чтобы Ивана Матвеевича на прогулку вызвать, пока погода хорошая.
     - Только заставь его на костылях гулять, - вмешалась Евдокия Петровна. – Он одну тебя слушается.
    - У меня с костылями… это… в общем, проблемы, - смущенно проговорил Кощеев-младший.
     - Какие с ними могут быть проблемы? – насмешливо вытаращил глаза Кощеев-старший. – Ерунду какую-то мелешь! Они из авиационного алюминия! Их об колено не переломишь.
     Сын только махнул рукой – мол, тебе не понять – и двинулся на крыльцо. За ним следовали Луша и Иван Солдатов.
      - Вот, - пожаловался Иван Кощеев подружке, указывая на костыли. – Не ходят опять сами. И не разговаривают.
     - Как же так? – озадаченно хмыкнула Луша, беря костыли в руки. – Эй, вы! – обратилась она к ним. – Вы что – разговаривать не хотите?
     - У нас что-то настроение плохое с утра, - тут же ответил ей Вильгельм.
     - Не в духе мы, - подтвердил Якоб.
     - Вот я вам задам – не в духе! – пригрозила им пальчиком Луша. – Если вас купили Ивану – так служите ему верой и правдой!
     - Слушаемся, - крякнул Вильгельм.
     - И повинуемся, - добавил Якоб.- Хотя, вообще-то, нас ему даром дали. Государство обеспечило…
     Иван с сомнением взялся за костыли – и легко спустился на них с крыльца по ступенькам. Даже легче, чем вчера. Сделал осторожно, для проверки, небольшой круг у своего подъезда.
     Луша следила за ним с мостков, а Солдатов задумчиво-полусонно смотрел на них обоих, сидя на скамеечке, а потом сказал:
     - Добро, ребята, я вижу – вам не до меня. Наедине побыть надо вам. Лукерья Степановна, тебя попросить можно?
     - О чём, Иван Сергеевич? – насторожилась Луша.
     - Запиши-ка себе мой номер мобильного. Когда опять придешь сюда – брякнешь мне; я приеду на велике, и сыграем в шахматы.
     Луша записала его номер, и Солдатов, всё еще задумчивый, сел на свой велосипед и медленно укатился домой.
     - Жалко мне его тоже, - молвила бывшая русалка, поглядев Солдатову вслед. – Никто его не обнимет, не поцелует… Что ли найти и ему подружку?
     - А как бы ты это сделала? – осведомился Иван, бодро вышагивая вокруг неё. Евдокия Петровна, глядя в окно, показывала сыну жест одобрения большим пальцем.
     - Да есть тут у меня кое-кто на примете, - пробормотала бывшая русалка. – Познакомлю-ка я их, пожалуй… Слушай! А чего это ты всё на одном месте толчешься? Пойдем, по селу прогуляемся?
   
Глава шестая

      В этот день Ивану Солдатову на работу было не нужно. По дороге домой он купил продукты, которые заказала ему его мать, а вернувшись, натаскал дров в баню, сам затопил её и уселся в кресло у телевизора смотреть фильм «Три мушкетера». Спустя час, во время длинной рекламы его отчего-то заклонило в сон. Из этого состояния Ивана вывел звонок мобильника. Он поднес трубку к уху, не глядя на экран, и рассеянно пробормотал: «Да».
      - Здрав будь, добрый молодец, - послышался вкрадчивый женский голос из трубки. 
     - И ты не болей, - неспешно ответил Солдатов. – Добрый молодец… Лукерья Степановна, это ты, что ли?
     - Вовсе я не Лукерья Степановна, - был ответ. – Аксиньей меня народ кличет.
     - Ну, - мыкнул Солдатов равнодушно. – Здравствуйте.
     - Здравствуйте, - согласно молвила Аксинья. – А можно с вами познакомиться?
    - Стоп… - на секунду задумался Солдатов. – А вы по какому делу?
     - Да вот, хочу найти друга. А не то, жить стало шибко тоскливо в нашем болоте, - пожаловалась Аксинья.
     - Угу. И я того же мнения, - согласился Солдатов. – Но как ты меня нашла?
     Он перешел на «ты», потому, что девчачий голос в трубке говорил как-то очень развязно, запросто.
     - Ты мне первый попался, - просто ответила Аксинья.
     - Что – просто, первый попавшийся номер набрала – и это оказался мой?
     - Да, навроде того, - ответ был расплывчатый.
     - А что, у тебя – друзей  мало? – спросил Иван.
     - Тут – как посмотреть… - задумалась Аксинья. – Может и есть у меня друзья. Но такого, который бы обнял, к которому прижаться – такого ни одного нет.
     - Угу. Обниматься – дело хорошее, - улыбнулся Иван. – А где ты живешь?
    - В болоте, говорю же.
    - Это в Вологодской области? Поселок такой - Болото, или деревня? Далеко от нашего села?
     - Далеко, - снова неконкретно молвила Аксинья. – Но если мне сильно захочется обниматься, я до тебя доберусь.
     - Угу. Тоже хорошо, - сказал довольный Иван. – А чем ты занимаешься, где работаешь?
     - Сейчас – щук пасу, - этот ответ звучал странно, но Солдатов решил, что недослышал.
     - Скот пасешь? Ты в колхозе работаешь?.. А сколько тебе лет? Мне – двадцать девять.
     Тут Аксинья куда-то сильно заторопилась.
     - Прощенья прошу, Иванушка, недосуг мне сейчас. Скорее плыть надо. Рыбы разбежались. Мы с тобой вечерком поболтаем, ладно?
     - Вечерком – так вечерком, - вздохнул Солдатов. – До скорого.
     И отправился еще подышать свежим воздухом.

* * *

    - На этих двух сказочниках я в село не пойду! – заявил Иван Кощеев, покосившись на свои чудо-костыли. – Поеду, пожалуй, только на Росинанте.
     Луша очень заинтересовалась – кто такой этот Росинант? Иван объяснил, что так он называет свою инвалидную коляску.
      Она стояла тут же, во дворе, с той стороны крыльца, через которую ходили к подвалу. Коляска была рычажная, громоздкая, красного цвета. Именно на ней Иван поехал на кладбище ночью – когда сумел проникнуть в Кощеево царство.
     - Однако, самец! – с самым серьезным видом произнесла Луша, поглаживая коляску по правому подлокотнику, пока Иван, отложив костыли, усаживался. – А почему ты его так назвал?
    - В честь легендарного рыжего коня Дон Кихота, - Иван развел руками. – Не читала?
      - Я в вашем мире – человек новый, - ответила Луша. – А в болоте у нас книг вообще не было.
      - Вернемся – дам почитать, - пообещал Иван.
      Он принялся выруливать коляску со двора, поминутно наезжая на всевозможные бугры и съезжая в ямы, продавленные автомобильными колесами.
     - Давай, Росинант, терпи, старичок божий! – приговаривал Иван, кряхтя. Вскоре коляска оказалась на дороге.
      - А что – Росинант у тебя говорящий – нет? – поинтересовалась Луша.
      - Сколько лет меня возит – пока ни слова не сказал, - пожал плечами Иван.
      - Ай-яй… И что же мы молчим, когда с нами говорят? – ласково спросила Луша, теперь погладив Росинанта по рукоятке, находящейся сзади спинки кресла.
      - А молчим потому, - раздался вдруг откуда-то хриплый стариковский бас. – Что, ежели нас по-испански называют, так пусть по-испански и спрашивают.
     Иван аж подпрыгнул на  сиденье, недоуменно поглядев сначала на коляску, а потом перевел глаза на Лушу.
     - А ежели нас лошадиным именем кличут – то лошадям вовсе говорить не положено, - ворчливо добавил голос.
     Похоже, это ворчал Росинант. И удивляться видавшему виды Ивану Кощееву тут было, пожалуй, излишне.
     - Почему не положено-то? – молвил Иван Росинанту, будто такие вещи случались с ним постоянно. – Если тебе хочется поговорить – мне было бы интересно с тобой общаться.
     - Мне бы шаровую опору смазать надо, - пожаловался Росинант. – Вишь, как скрипит? Прямо песни поет… То есть, испанские касыды и газеллы.
     - Добро. Скажу бате, - милостиво ответил Иван.
     - Ещё стойло бы мне не помешало, какое-никакое, - продолжало ныть транспортное средство. – А не то, под всеми дождями-ветрами стою. Сдохну, того и гляди…
     - Ладно, и здесь придумаем что-нибудь, - сказал Иван, налегая на рычаги. – Сначала старуха у рыбки корыто просила, - добавил он туманно. – Потом избу…
     Росинант взбрыкнул, поднял кверху огромные передние колёса и чуть не грянулся на спинку. Луша придержала его, не позволив кувырнуться.
     - В следующий раз – сброшу, cabeza de mierda! - пообещал седоку железный конь злобно.
     - Ух, ты! – восхитился Иван, ожидавший от своей коляски уже чего угодно, но не  испанского ругательства. – Ладно, amigo. Мир-дружба.
     Росинант ничего не ответил, лишь угрюмо покатил дальше.
     - Куда мы путь-то держим? – спросил Иван подружку.
     - Да просто катаемся, - ответила та. – Или – давай доедем до бабушки, у которой я живу? Ты ж, вроде как, раньше часто со старушками общался.
     - Ей психолог нужен?
     - Вот и узнаешь. Познакомишься хоть. Я её зову бабой Лизой.
     Оказалось, эта баба Лиза жила в маленьком, покосившемся домишке на отшибе. Чтобы добраться до него, пришлось съехать с дороги, потрястить пару десятков метров по ухабам (Росинант опять тихо ругался). Подъехав к невысокому крылечку в три ступеньки, Иван вновь, было, столкнулся с проблемой – как двигаться дальше? Но Луша тут же подала ему Вильгельма и Якоба, и они легко вознесли Ивана к входной двери.
    Луша легонько поскреблась у входа.
    - Можно? – чуть слышно спросила она.
    - Сейчас, детонька, отворю.
    Дверь открылась.
    - Здрасте, баба Лиза, - сказала Луша.
     Иван хотел тоже поздороваться, но вдруг растерялся. Из-за порога на него взглянула яркая, жгучая брюнетка лет сорока пяти, или немногим больше, высокая, стройная, с огромными цыганскими глазами в пушистых ресницах.
     - Вот, бабулечка, - опять сказала Луша. – Привела вам моего друга – познакомиться. Это Иванушка.
     - Здорово, внучок, - бархатистым, обволакивающим голосом поприветствовала Ивана женщина. – Заходи, будь как дома. Меня зови бабушкой Лизой, как Лушенька. Тебе чего-нибудь налить?
    - Нет, спасибо. Я сыт, - отказался Иван, садясь на стул в уголке комнатушки. – Но вы совсем не похожи на бабушку. Вы очень молодая.
    Сытый Ваня почему-то прямо-таки ел её глазами.
    - У меня внуки, - значит, я-таки бабушка, - заключила женщина. – А ты, внучок, зачем ко мне пожаловал?
    - Луша сказала, вам нужен психолог, а я, как раз…
    - Не говорила, - поспешно возразила Луша.
    - А что такое – психолог? – женщина внимательно рассматривала Ивана, но ответ слушать не стала. – А я, все-таки угощу тебя целебным отваром.
     Она поставила перед ним большую кружку с горячей и душистой темно-коричневой жидкостью, от которой веяло запахом русской бани.
      Иван попробовал. Напиток показался ему горьким, очень горьким, но одновременно и приятным.
      Внутри у Ивана что-то задрыгало, забрыкалось. В ушах раздался голос его альтер-эго – Григория:
      «Ты что – охренел?! Что за гадость ты лопаешь?»
      И какая-то слабо ощутимая сущность астрального происхождения мгновенно улетучилась из Ивана, покинула его душу.
      Баба Лиза тем временем обратилась к Луше.
      - А ты, девчушка, знаешь, что от твоей матушки со вчерашнего дня – ни слуху, ни духу?
      - Ну, так что? – хмыкнула Луша. – По лесам летает, наверно.
      - Я что-то волнуюсь об ней, - поделилась баба Лиза. – Как бы спасать её не пришлось.
      - Или напилась меду стоялого да дрыхнет, - легкомысленно предположила Луша.
     - Ох, детка, кто её знает… Баба Яга последние дни какая-то кислая была… - доказывала странная женщина.
     Иван с удивлением взглянул на неё. До него дошло, что эта баба Лиза тоже из иного – того – мира. И иной мир может снова призвать его – Ивана.
      - А ты, друг ситный, раз уж пришел, так не хочешь ли, чтобы я тебе погадала? – предложила ведьма.
      - Давайте, - рассеянно согласился Иван, которому отчего-то хотелось просто сидеть напротив неё и есть ведьму глазами. Просто хотелось, и всё.
     Баба Лиза задернула шторы на окнах, зажгла две красные свечи.
     - Смотри мне в глаза!
     Он только это и делал.
      - Знаешь, почему ты такой невезучий, Иванушка? Знаешь, почему ты, если и находишь любовь – то или чужую, или не в силах её удержать?
      - Ума недостает, сударыня, мне… - предположил Иван.
      - Может, и ума. А я вижу то, что ты ходишь по дому своему в башмаках.
      Так и было. Иван носил ортопедические ботинки, снимая их только на ночь, или меняя на уличные. Ну и что?
      - Ты счастье своё затаптываешь, - объяснила баба Лиза. – Дома без обутки надо ходить. Иначе век счастлив не будешь. Всё потеряешь.
      Иван перевел взгляд на Лушу, но, снова посмотрев в глаза бабы Лизы, прочел в них нечто грустное и страшное, от чего у него, даже в отсутствие пугателя-Григория, мурашки побежали по спине.
      Всё потеряешь…
      Из оцепенения его вывел звонок мобильника. В трубке звучал голос Евдокии Петровны.
      - Ало! Вы где? – недоумевала она. – Куда девались и не предупредили?
      - Да мы просто так, по селу катаемся, - ответил Иван. – К бабушке, вот, к одной приехали. У неё чай пьем.
     - К какой бабушке? Вы с ума сошли?!
     - Ни с чего мы не сошли. Мы у той самой бабушки, у которой Луша угол снимает…
     - Живо возвращайтесь домой! Ишь, вы! Уехали и пропали! – шумела Евдокия Петровна. – Смотрите, накажу! Я вот сейчас хотела идти покупать тебе ноутбук. А, пожалуй, передумаю! А Лушу твою больше и на порог не пущу, вот!..
     - Мама…
     - Как вам не стыдно?! Не думаете обо мне совсем! – бушевала несчастная мать, - Немедленно домой!
     - Да, мы сейчас будем дома, - засуетился Иван и добавил уныло. – А не хочешь покупать ноутбук – не надо. Обойдусь без Интернета…
     - Запиши-ка мне, внучок, свой номер телефончика, - попросила баба Лиза. – Буду тебе иногда звонить. Только сам запиши. Я одним-то глазом не вижу…
     Домой Иван лихо ворвался на костылях. А вечером уже сидел за новым ноутбуком.

* * *

     Тени впереди, тени сзади, тени вокруг… Да весь этот бездонный мрак – словно одна большая, движущаяся, живая тень, или как космическая черная дыра, всасывающая в себя всё, что можно и нельзя.
     Маша двигалась вперед в этом мраке и не слышала звука собственных шагов. Но не мягко было под ногами – она ступала на жесткую, надежную почву. Она знала, что кто-то идёт впереди неё – наверное, та старушка, с которой только что вместе сидели на лавке в избушке. Кожей ощущала, что кто-то движется и сзади. Но кто это? И куда идти? И долго ли ещё идти?
     Маша хотела окликнуть старуху, за которой сошла в эту неизвестность, но тут вспомнила, что даже не спросила её имени.
     Тогда Маша обернулась и задержала рукой тень, плетущуюся позади неё.
     - Извините… Можно вас спросить?
     И не услышала собственного голоса.
     Спросила громче, напрягая связки:
     - Простите! Можно узнать?..
      Опять не услышала. Но при этом, раздался  ответ, похожий чем-то на змеиное шипение.
     - О чём, глупая? Что тут ещё спрашивать?
     - Где я нахожусь, и куда мы все идём? – спросила Маша, снова не слыша своего же вопроса.
      Но, может быть, тот, у кого спрошено, услышал?
      И точно. Ответ воспоследовал.
      - Нигде.
      - Простите, где? – путаница какая-то тут.
      - Нигде ты не находишься. И мы идем никуда. Точнее – в никуда.
      - Как это – нигде, никуда? Ведь мы движемся?
     Опять свой голос не слышен. В ответ – шипение:
     - Движемся по кругу. Идём – чтобы идти…
     - Не хочешь – не двигайся. Ляг и замри. Гроб тебе здесь будет. Отдохнешь.
      Маша, и правда, остановилась, перевела дух, присела на корточки. Тени, окружавшие её, дружно качнулись вперед.
      Огляделась. Мрак и мрак. В чёрном воздухе еле виднеется что-то, и как будто летают большие хлопья сажи. А на земле рядом с Машей материализовался некий серый ящик.
      Не ящик. Гроб из досок. Примерно в Машин рост.
      Не примерно. А точно. Лечь в него да поспать?
      Вот еще! Самой в гроб ложиться? Фигушки вам!
      Все-то идут дальше, не ложатся. Надо и мне догонять компанию.
      Маша постаралась ускорить движение и вот опять поравнялась с задними тенями.
     Опять идти. Но куда приведет этот путь? И почему он идет по кругу?
     Ещё десять шагов. Двадцать. Тридцать. Ничего вокруг не меняется. Определить время нет возможности.
     Почувствовала усталость. Снова остановилась, огляделась. И опять увидела гроб рядом. Тот же самый? Другой?
      Лечь в него, всё-таки? И пошло оно к чёртям?

Глава седьмая

     Лихо Одноглазое хорошо усвоила и в точности выполнила наказ подруги своей – Бабы-Яги – следить в будущем за её дочкой – Лушей.
     В это самое будущее Лихо Одноглазое переправилась обычным путем – через заброшенную могилу на лесной опушке. Вычислить, куда подалась Луша, Лиху тоже труда не составило. Уже очень давно повелось, что, ежели Лихо привязывалась к кому-то, она всегда знала, где этот кто-то находится. Она могла видеть свою несчастную жертву даже за глухими стенами и зажмурив глаза, даже во сне.
      Придя в то самое село, где жил наш герой – Иванушка Кощеев, и куда устремилась Луша, Лихо наколдовала себе небольшой домишко, на отшибе от всех оживленных сельских улиц, на пустыре.
      Уже на следующий день к «бабе Лизе» пожаловали два добрых молодца из отдела землепользования – разнюхивали: откуда здесь жилплощадь? Кто разрешил строить? В порядке ли документы? И всё такое прочее.
      - Всё у меня хорошо, касатики, всё путём, - заверила их Лихо, но никаких документов не предъявила. – А вы бы сели, чайку с травами хлебнули.
      Касатики отпирались с суровым видом – не положено, на службе… Но Лихо всё же влила в них по большой кружке душистого напитка. От него у обоих проверяльщиков округлились глаза; они деревянными движениями вышли из-за стола, покинули домик и больше никогда здесь не бывали. 
      Наколдовала,  чтобы Луша, ища угол, куда приткнуться – понимая, что квартире Кощеевых её, Лушу, прямо сразу никто не станет ждать с букетами красных роз – пришла  бы именно к ней, к Лиху, в этот домик. Луша была рада, узнав ту самую бабу Лизу, что помогла ей сменить русалочий хвост на стройные девчачьи ножки.
     Наверное, Лихо могла бы навести на бывшую русалку и такую  ворожбу, чтобы та позабыла бы своего невладелого и смиренного до равнодушия ко всему муженька, а вспомнила бы о любви к матери и о дочернем долге. Но очень некстати, и как будто бы назло, такое колдовство именно теперь начисто изгладилось из памяти Лиха. 
     Завидев же издалека гарцующего на коляске Ивана Кощеева, такого счастливого в этот миг, Лихо решила немножко подшутить над парнем – приняла вид стройной красавицы средних лет. Слыхала, что Иван Кощеев – бабник – вот и решила проверить, подействовать на него таким образом. Всё-таки, подобное действие женщин на мужчин – шибко занятно  да интересно. Но и восторженный взгляд Ивана, в свою очередь, на Лихо тоже подействовал. Странно. Но приятно…
     С  прошлым Лихо держала связь посредством волшебного зеркала. Больше – с Бабой Ягой, и в основном по ночам, когда Луша крепко засыпала. Сама Луша с матерью общаться не особо-то и хотела.
     - Только и знает, что  домой звать,  - оправдывалась бывшая русалка. – А мы когда-нибудь вместе с Иванушкой к ней загостим.
      Лихо посмотрела на Лушу искоса, как-то с сомнением и с некоторым осуждением.
      И в эти же сутки, к ночи, Баба-Яга на связь не вышла. Не вышла и на следующую ночь. И через неделю.
     Она просто пропала.

* * *

       Иван Солдатов был добрым пареньком. Он очень любил своих родителей – мать и отца, Ларису Ивановну и Сергея Александровича; но к матери был ближе, поскольку отец его зачастую горько и надолго запивал, и в такие периоды Иван старался его игнорировать. Но когда отец был трезвый, сын общался с ним постоянно, и всё по дому делал вместе с Сергеем Александровичем.
      Так же Иван Солдатов исключительно ценил и своих друзей, каковыми, повторяю, Бог наградил его не то, чтобы очень щедро. Своих друзей Иван мог перечесть по пальцам. Зато часто ходил к ним в гости и звонил им по мобильному телефону.
     Луша понравилась ему с первого взгляда. Он и прежде хорошо дружил со всеми предыдущими девушками своего друга – и с Настей Царевой, и с Алисой Даевой, да и с Машей Квасцовой. Но с Лушей оказалось дружить значительно интереснее. Она здорово играла в шахматы; без проблем и со знанием дела могла обсудить футбольный матч. Во время одного из визитов Солдатова в гости к Кощеевым его друг оставил их с Лушей наедине на несколько минут, а когда потом вернулся, Солдатов честно уведомил Кощеева:
     - Воин, скажи Лукерье Степановне, чтобы вела себя нормально. Она мне сиськи показывала, пока ты выходил.
     - Я просто шутила, - махнула рученькой Луша.
     - Ты мне, Маня, молодого человека испортишь, - погрозил Луше пальцем Кощеев, а сам погрустнел. Вслед за ним тучка набежала и на Лушин лик.
     - У… - вздохнула она, потеревшись щекой о щёку Ивана Кощеева. – Ты всё по Машке скучаешь? А Машка далеко… А я – близко.
     - Целоваться будете, когда я уйду, - грустно молвил Солдатов и зевнул.
     Первому звонку взявшейся, откуда ни возьмись, загадочной девушки Аксиньи  Иван Солдатов не придал особого значения. Тем больше он удивился, когда новый звонок выдернул его из глубокого сна поздней ночью.
     - Здрав будь, добрый молодец! – прощебетала Аксинья со слышимой улыбкою. – Спишь?
    - Ну, - утвердительно мыкнул Солдатов. – Что ещё ночью-то делать?
    - Так спишь, или нет? – не поняла Аксинья.
    - Ну, - снова так же мыкнул Солдатов, но тут же добавил. – Сплю.
    - Спишь, потому, что не ведаешь, чем ещё ночами люди занимаются? – смеялась Аксинья.
     - Просто отдыхаю, - молвил Солдатов сонно.
     - А хочешь – я тебе приснюсь? – предложила Аксинья.
     - Давай, - согласился Иван. – Только спать не мешай, пожалуйста. Мне завтра на работу.
     Он нажал на «отбой» и провалился обратно в сон.
     Но в этом сне ему встретилась бледная, веселая красотка с длинными зеленоватыми волосами и с блестящим рыбьим хвостом.
     - Что – проголодался? – спросила она, развратно усмехаясь и раскрывая объятья. – Иди сюда. Твой голод утолять станем.
      Иван не решался. Бесплатный сыр ведь только в мышеловке бывает.
      - Не робей, солдат! – подбодрила его русалка. – Тут можно вытворять, что угодно. Никто не увидит. Я тебе снюсь.
      Еще немножко посомневавшись, Иван решил расслабиться. Хоть во сне-то…
     Пробудившись утром с сильно бьющимся сердцем, он и по всем прочим признакам определил, что был этой ночью с женщиной, ну совсем, как наяву.
     Сон Ивану очень понравился. Да и настроение его резко улучшилось. Обычно мрачноватый и погруженный в себя, этим утром, идя на работу, он улыбался. Его радовал вид желтых одуванчиков у тротуара. Его смешили пролетавшие стремглав воробьи.
     Под его ботинком что-то звякнуло. Это оказалась  маленькая монетка с отчеканенным царским профилем. Старенькая монетка, вся в ржавчине.
     «В самый раз для моей коллекции», - обрадовался и этому Солдатов, положив денежку в карман.
     На работе он тоже был улыбчивее и общительнее обычного. По пути же домой Ивану Солдатову встретилась лохматая, сгорбленная пожилая женщина с клюкой в одной руке, попросившая нашего героя помочь ей перейти через улицу.
     - Ездиют и ездиют, проклятые! – ворчала она, с ненавистью провожая взглядом снующие взад и вперед машины. – Уж людям нельзя по дороге ходить. Всё околичностью, да стеречься, да шарахаться… Чтоб они заржавели всё разом, окаянные бренчалки!
     Иван охотно помог старушке, не возражая на её ворчания, но и не соглашаясь с нею.
     - А монетку свою ржавую – выкинь, - сызнова проворчала старушка. – Не знаешь, что ли, приметы? Будешь чужие монетки подбирать – станут тебя окружать люди чужие, неинтересные, недобрые, мелочные. А попадется средь монеток ржавая – придет в твою жизнь такой же ржавый человечишка. И наплачешься ты из-за него, солдатик…
     - Я – человек верующий, а не суеверный, - ответил Солдатов, бормоча эту фразу себе под нос
     Он перевел пожилую гражданку через дорогу и направился восвояси. А старушка еще некоторое время глядела ему вслед одним глазом.
     Дома Иван с аппетитом поужинал и, как обычно, вечером уселся смотреть телевизор.
     Тут у него опять зазвонил телефон. Номер оказался еще не подписан; однако, это была Аксинья.
      - Ну, как? –  вкрадчиво спросила она, спешно поприветствовав его.
      - Что – как? – не понял Солдатов.
      - Как тебе поглянулось ночью со мной?
      - А… а я разве с тобой ночью был?
      - А с кем? – насмешливо спросила Аксинья. – К тебе ночью ещё кто-то приходил?
      - Никто ко мне не приходил! – фыркнул Солдатов. – Мне просто сон приснился… Стоп!.. А что тебе за дело, какой мне приснился сон?
      - Не было б никакого дела, кабы снилась тебе не я, - честно ответила Аксинья.
      - А… - открыл было рот Солдатов, но был перебит.
      - Я пообещала, что тебе приснюсь – и приснилась, - убеждала его Аксинья.
       - Стоп!.. – упорствовал он. – Там во сне русалка была…
       - Ну! С хвостом? Волосы зеленоватые? Глаза зеленые? – словно наступала на него Аксинья.
       Иван подтвердил, что она права.
      - Хочешь – снова тебе приснюсь? – не унималась девушка в телефоне.
      Солдатов кивнул, позабыв произнести ответ, но на том конце провода его кивок был как-то понят.
      - Только ты ложись почивать прямо сейчас же, - распоряжалась собеседница. – А то опосля мне недосуг будет.
      - Рано же еще?
      - Если тебе рано – спи так, без утехи, - посуровела Аксинья. – Говорят тебе – мне потом Водяной службишку одну поручил.
      Солдатов вздохнул, прикрыл рукой микрофон, выглянул из комнаты и оповестил родителей:
      - Мам, пап. Я сейчас прямо спать ложусь. Если что – я сплю.
      - Ты не заболел? – встревожилась Лариса Ивановна. – Время – детское.
     - Нет, - покачал сын головой. – Устал нынче маленько.
     И опять ему приснилось булькающее подводное царство, и он сам посреди мутных болотных вод; и зеленая красавица мяла его, тискала и валяла с боку на бок, душила в скользких объятиях, утоляя его скопившуюся за столько лет злую жажду любви.
     Проснулся Иван тёмной ночью, весь в холодном поту, словно и вправду вынырнул из болота.
     Не успел он унять взыгравшее ретивое, как запиликал мобильник в кармане. Опять Аксинья.
     - Ну, и как? – спросила она, торжествуя. – Теперь ты поверил?
     - Может быть… - ответил Солдатов.

Глава восьмая

     Кощей начал всерьез волноваться. И было от чего.
     Время шло, а Маша не возвращалась. Волшебное зеркало на просьбы показать, где она, отвечала лишь непроглядною темнотою. Искать же с помощью зеркала Шмата-Разума вряд ли было уместно по причине незримости последнего.
     Тревога же нарастала. Вот уже, продолжая вызывать Машу, Кощей видел в зеркале некую серую каменную породу. Плиту? Стену? Но если бы Марью свет Николаевну да за каменную стену, в темницу, то есть, упрятали, волшебное зеркало нашло бы её и там и показало бы  саму персону, а не камень… Где же она, свят-свят-свят?!.
     Кощей в образе ястреба слетал к своему другу – Лешему. Вместе посмотрели на серый камень.
     - Что-то такое я где-то, когда-то видел, - зашамкал Леший задумчиво. – Ежели ты помнишь, подобные камни обыкновенно стоят на перепутьях, или же у входа куда-нибудь, например, под землю. На них еще надписи бывают: «Направо пойдешь – Смерть найдёшь…» и всё такое…
     Слова Лешего Кощея обрадовали не слишком.
     И куда делся Шмат-Разум – тот, который никуда деться не мог, как таковой, поскольку и существовал-то весьма условно?
      Ища Шмата-Разума (надо было уже что-то делать, туды его, перетуды!), зеркало являло Кощею Бессмертному, вначале, отчего-то лишь яркое синее, безоблачное небо. Так было дня два.
       На третий день Кощей усмотрел в магическом стекле два часто моргающих, голубых, навыкате, до боли знакомых глаза, удивленно и рассеянно воззрившихся на него.
      Это был неудавшийся Машин ухажер и паладин – Иван Кощеев.

* * *
      Первый, какой-то ребячий восторг от обретения нового игрового ноутбука померк у Ивана Кощеева, примерно, через час пользования означенным гаджетом. Компьютер был новый, он летал по Интернету с невиданной прежде скоростью. Все его рабочие атрибуты были пока ещё на уровне ста процентов. Свои литературные упражнения Иван легко перенес сюда с флеш-карты. Но что касается игр, то ноутбук был абсолютно пуст. Попытка же поставить в новый ноутбук «бродилку» со старого устройства привела к появлению грозного «синего экрана», автоперезагрузке и надписи «Система восстановлена после серьезной ошибки…»
      - В чём же дело? – молвила улыбчивая Луша, возникая рядом с Иваном неведомо, откуда. – Поставь новую игру. Я могу сбегать в магазин, купить диск.
     - Денег нет, - пожаловался Иван. – Придётся у мамы клянчить. А она скажет опять – больше занимайся физкультурой, меньше ерундой страдай…
      И правда – с тех пор, как его уволили с работы, Иван не держал карманных денег. Ему казалось, что они теперь ни к чему.
      - Да и неизвестно – что на нём хорошо пойдёт, а что заклинит, - рассуждал пригорюнившийся любитель виртуальных приключений и сражений.
      В комнату вошла мама.
      - Ну, как твой новый друг? – задала она заготовленный вопрос, касающийся ноутбука. Но сейчас же увидела сидящую на кровати Ивана девушку.
     - Луша? Привет… - растерялась Евдокия Петровна. – Ты как здесь оказалась?
     - Стреляли… - улыбнулась Луша.
     - Нет, как ты каждый раз так приходишь, что я этого не замечаю? – Евдокия Петровна не поняла её шутки.
     - Через балкон влезла, - буркнул Иван и легонько ободряюще пихнул подружку ногой.
     - Иванушка, не груби маме, - грустно сказала Луша. – Извините. Я сейчас уйду.
     - Ты не обижайся… - попыталась сказать ей Евдокия Петровна, но Луша была уже в прихожей, и вскоре скрылась за входной дверью.
     - Она, правда, очень странная, - сказала мама, как можно тише. – Такая скрытная. Если она может приходить, как тень – как бы не украла у нас чего – прости меня, Господи!
     - Не надо её обижать, - насупился Иван. – Луша не способна воровать.
     Евдокия Петровна не знала и не могла знать, что Луша в ином времени спасла жизнь её сыну не менее четырех раз.
     Мама вышла из комнаты сына, а грустный Иван хотел уже выключить ноутбук, но тут заработал автоматически загружавшийся скайп. Звонил кто-то новый – не прежний друг, не родственник. Этот кто-то и не пытался добавиться в друзья. Его было сразу же видно через камеру. Ни имени, ни фамилии на страничке этого нового абонента не было. Но глаза его были для Ивана очень знакомыми.
     - Шмат-Разум, ты где? – спросила лысая голова на мониторе ноутбука.
     Честно говоря, эту лысую голову, этот усталый взгляд старого солдата Иван Кощеев менее всего думал и надеялся увидеть снова.
     - Ка…сьян? – пробормотал он. – Привет. Но ты ошибся. Шмата-Разума здесь нет.
      - Исполать тебе, добрый молодец, - изрек Кощей мрачновато. – Я вот ищу Шмата-Разума, а волшебное зеркало мне тебя показывает.
      - Странно… - ответил Иван. – Куда же он исчез?
      - Не только он, - объяснил Кощей. – Маша тоже пропала неведомо, куда.
      Кощей стал рассказывать, с чего всё началось. Иван врубил наушники. Родителям слышать сей рассказ было необязательно.
      Он в свою очередь поделился с Кощеем, что тоже видел Машу несколько дней назад. Но куда она могла пропасть после этого – не ведает.
      Кощей попрощался и исчез с экрана. Иван, выключив ноутбук, отправился снова во двор. Костыли его всё ещё были живыми и общались с Иваном на астральной частоте, поэтому Ивану ходить было легко, как никогда раньше.
     Его отвлек звонок Стасика Птицына.
     - Ванька, привет. Что делаешь? - прострочил тот, как обычно, словно из пулемета.
     - Хожу, - коротко ответил Иван.
     - Тренируешься? Молодец, - одобрил Стасик. – Я к тебе завтра зайду. Скачай и скинь мне на флешку все альбомы группы «Браво»?
     - Добро, - согласился Иван. – А я к тебе прямо сейчас могу зайти.
     - Ванька, ты ходить, что ли, выучился? – изумился Стасик.
     - Ага. На костылях. Слушай, у тебя диски с играми есть? – спросил Иван.
      - Есть. Недавно брат пару «бродилок» каких-то купил, - зевнул Стасик.
      - Можно, я зайду, позаимствую один диск, игру себе установить?
      - Давай. Заходи, - сказал Стасик и сейчас же нажал «отбой».
      Иван скомандовал алюминиевым Вильгельму и Якобу, куда идти, и костыли стремительно повлекли его вперед. Едва он, впрочем, успел домчаться до поворота, от которого до дома, в котором жил Птицын, оставалось метров пятьдесят, как Стас перезвонил.
     - Ванька, пожалуй, не надо ко мне заходить, - сказал Птицын торопливо. – Я не люблю, когда ко мне приходят и что-нибудь просят, пойми.
     - Ладно, - вздохнул Иван и повернул обратно, попросив костыли идти помедленнее.
      Тут ему встретился Иван Солдатов, неторопливо поворачивавший к его дому и при этом разговаривавший с кем-то по мобильнику. Он поздоровался с Кощеевым, сказал, что идёт к нему играть в шахматы и снова погрузился в телефонный разговор.
      - Только Лукерьи Степановны сейчас нет, - предупредил его Кощеев. – И когда придёт – не знаю.
      - Мне Лукерьи Степановны и не надо, - хмыкнул Солдатов.
      Они вместе пришли в квартиру Кощеевых, причем, Солдатов прекратил свою беседу по телефону только у дверей. Не успели парни, склонившись над доской, сделать и по пяти ходов, как кто-то позвонил Солдатову снова.
     - Ксюша, я у друга, - сказал Солдатов в трубку негромко. – Мы в шахматы играем.
     - У тебя друг есть? – обрадовался женский голос. – Я хочу с ним переведаться.
     - Не надо. Я могу приревновать, - посуровел Солдатов.
     - А если ты меня любишь, ты сделаешь, как я прошу, - обиделась девушка с той стороны.
      - Угу, - вынужденно согласился Иван Солдатов. – Слышь, воин? – взглянул он на друга исподлобья. – С тобой тут познакомиться хотят. Моя девушка. Поговори с ней.
     Он нехотя передал свою трубку Кощееву, а тот нерешительно поднес её к уху.
    - Слушаю.
    - Ну, чо? Здрав будь, тритон Иван, - молвила Аксинья самым сладким голосом,  какой была способна изобразить. – Помнишь меня?
     - Что-то… как то… - Кощеев нахмурил брови.
     - В болотном царстве вместе с Лушкою вокруг тебя плескалась – забыл?
      - Там вас было много… - говорил Кощеев тихо.
      - Много, а я одна, - тараторила Аксинья. – Знаю, что ты теперь у себя дома с Лушкой вовсю кувыркаешься. Хорошо вам… А я, может, скоро к вам туда приду.
     - Каким образом?
     - Таким, что к твоему другу жить прибуду, а к тебе – в  гости? Пустишь?
     - Хм…
     - А и не пустишь – всё одно, приду.
     - Хватит, воин, болтать, - вмешался тут в их сумбурный разговор Солдатов. – Это моя подружка, а у тебя своя есть. Да и я, что-то ревновать уже начал.
     Он забрал свой телефон. Кощеев хотел было сказать ему, что их подружки знакомы между собой, но передумал. Тогда придётся рассказывать всё, вплоть до Кощея и, возможно, даже до Григория. А зачем приземлённому Солдатову знать об иных временах и сказочных мирах? Почему об этом должен рассказывать именно он – Иван Кощеев? Если уж эта Аксинья привязалась к его другу, так она и посвятит его во всё сама. Как сумеет. Если сочтет нужным.
     Оба приятеля снова обратились к шахматной доске. Спустя недолгое время от игры их отвлёк ворвавшийся, как вихрь, Стасик Птицын со своей флешкой.
      - Ванька, ты мне «Браво» скачал? – спросил он, бухаясь в кресло.
      Нет, конечно. Пришлось бросать игру, включать ноутбук и качать музыку. Иван Солдатов смиренно отошел в уголок, присел на табуретку и приготовился терпеливо ждать.
      Новый гаджет делал всё значительно быстрее старого. И всё же, на скачивание такого большого количества файлов требовалось время. Друзья ждали. Стасик то и дело вскакивал с кресла – посмотреть, скоро ли?
     Внезапно снова заработал скайп, и перед удивлённым Иваном  предстало мрачное лицо Кощея.
      - Что? Опять? – растерянно спросил его Иван.
      - Да, опять. Зову Шмата-Разума, а попадаю на тебя, - был ответ. – И неясно, как всё это связано.
      - У меня люди… - продолжал мяться Иван Кощеев.
      Люди были заняты каждый своим делом. Солдатов опять толковал по телефону с Аксиньей. Птицын крутился вокруг ноутбука и, увидев мужественный лик Кощея, даже крякнул от уважения.
      - Ого! Это кто?
      - Машкин муж, - небрежно бросил Кощеев.
      - А… привет… - пробормотал Стасик в экран. – Ты… вы… ты в Череповце? А как вас… тебя зовут?
      - Зовут, зовут, да и покличут, - ответил Кощей недружелюбно.
      Настроение Стасика немедленно упало.
      - Пойду я домой, Ванька, - мгновенно решил он. – Как докачаешь – брякнешь мне, ну?
      И умчался, не слушая ответа.
      Тем временем, между Солдатовым и Аксиньею происходил следующий диалог.
     - Я тебя хочу, - мурлыкала  русалка.
    - Угу. Но я в гостях сейчас, забыла? – отвечал ей нерасторопный любовник.
      - А мне сейчас прямо тебя охота, - заигрывала Аксинья. – Боюсь, не дотерплю, даже если ты сейчас домой побежишь – так-то!
      Солдатову, явно сделалось несколько неловко.
      - Вот, что, воин, - молвил он другу, вставая. – Я, если можно, тоже пойду. У меня дома дела.
     По правде говоря, Кощееву только этого сейчас и надо было. Он и без того уже перешел в общении с Машиным мужем на астральную частоту. Но всем было видно лишь то, что он сосредоточенно уставился в монитор.
     - Гляди, что я нашел, - молвил Кощей с отчаянием. – Машку туда втянуло…
     Он стоял на некоей тропинке, уводящей в лес, около пригорка, возле которого возвышалась глыба серого камня с выложенной черными камушками надписью:
      «ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ»

* * *
     Вечером к Ивану Кощееву явилась Луша – обычным путём, через входную дверь, поздоровавшись с его родителями. В руках у неё была коробка с диском. Картинки на коробке красиво изображали сражающихся конников – древнерусских  богатырей в латах, татаро-монгольских джигитов в кожаной броне, седовласых длиннобородых волхвов…
     - Ты ведь мечтал очутиться в Древней Руси, сражаться и переживать приключения. Я знаю, - сказала бывшая русалка не без гордости.
      - «КНЯЖИЙ КМЕТЬ», - прочёл Иван название  игры.
      В аннотации было написано, что компьютерная игра переносит пользователя в XIV век, в Московскую Русь эпохи Дмитрия Донского, либо (по выбору) в Золотую Орду эпохи Мамая. Персонаж начинает службу кметем (приближенным воином) либо подколенным князьям Дмитрия, либо Мамаевым тёмникам. Выполняет квесты – обычные, бойцовские и фантазийные – с участием магии и волшебных артефактов. Прокачивает навыки, делает карьеру. Финальное сражение игры, в любом случае – Куликовская битва…
     - Где ты взяла такое чудо? – блеснул глазами Иван.
     - Просто, в магазине нашла, на прилавке.
     - Незачем было тратиться, - заметил Иван, прочтя немалую стоимость диска.
     - Никаких трат. Ты забыл, что я теперь в любой момент могу стать невидимой?
     - Ты хочешь сказать… - Иван укоризненно расширил глаза.
     - Да. Я украла игру, - развела руками Луша.

Глава девятая

      Аксинье нравилось быть русалкой. Кем она была до этого, когда и как именно утонула – Аксинья начисто позабыла. Все заботы, хлопоты и страхи верхнего мира – там, наверху и остались. Здешняя подводная жизнь целиком, казалось Аксинье, состояла из баловства, веселья, непотребства и всего такого. Здесь было можно то, что наверху настрого воспрещено – воровать и убивать… Впрочем, какое «воровать»! Стырить что-нибудь драгоценное у верхнего жителя – Хозяин Воды приравнивал это к нахождению клада. Мог и наградить отличившуюся стражницу. Убивать – топить людишек в болоте, либо в реке, где русалки тоже плавали – было также грехом относительным. Откуда известно, станет ли утопленник хладным трупиком, или превратится в их товарку – развеселую русалку, а того лучше – в тритона (русалку-парня)? Таких тритонов в русалочьем сообществе было мало. Но, когда они появлялись – вот и начиналось истинное веселье и вакханалия…
        Но все русалочьи дела – веселье и невзгоды – каждый  день повторялись, будто шли по кругу. Не то, чтобы Аксинье от этого было скучно – ей не надоедали безобразия. Но, когда в один прекрасный вечер на глинистой стене подводной комнатки Аксиньи возникла в виде переливающейся цветной картинки в полный рост её сбежавшая подружка – Лукерья, то Аксинья была этому очень рада. Даже хотела обнять Лушку и потискать, но через стену такое было никак невозможно.
       Луша поведала Аксинье, как живет в верхнем мире, в далёком будущем. Живет у одной старушки, помогая ей по хозяйству, и каждый день бегает в гости к своему мужу – Иванушке Кощееву, с которым, в бытность того тритоном, их поженил Водяной. Поселиться у него и жить вместе – оказалось не так и просто. Следовало понравиться Иванушкиной матери – а сие есть задачка со многими неизвестными. Впрочем, встречаться с Иваном ночами для Луши было не столь трудно осуществимо и имело сходство с детскими проказами.
     Луша показывала Аксинье и свои ножки, на каковых бегает теперь. При всей стройности и изяществе этих ножек, глядя на них, Аксинья поморщилась.
      - Как можно двигаться на этаком убожестве? Да ты ж рухнешь с них – токмо косточки забрякают.
     - Тут почти все люди ходят, - махнула рукою Луша. – И я привыкла. А вот Иванушка мой не ходит на двух. Ему мало. Он к этим двум еще две палки добавляет. Или вовсе ездит на колесной тележке. Он сам себя безногим называет – мой Иванушка…
      Луша вздохнула. 
      - Мне б твоего тритона, хоть на ночку, хоть на часок… - мечтала Аксинья, подмигивая подружке. – Вот, не поделилась ты со мной, пока он тут, у нас был. А я бы с ним – такое отколола…
       Луша понимала, что Аксинье не хватает дружбы с представителем другого пола. Подружек-русалок у неё было и много – и мало. Ведь иногда подружка просто так называется. А дружить девчонке с парнем – это ведь несколько другое. Намного занятнее. И смысла больше. Так думала Луша.
     И она  посоветовала Аксинье «переведаться» с другом Кощеева – Иваном Солдатовым. В средствах связи – как старых, волшебных, так и электронных – из будущего – Луша разбиралась с каждым днем всё шустрее, и быстро научила Аксинью кое-чему из этого. Подключив волшебное зеркальце к мобильнику Солдатова, Аксинья оставалась для него незримой, а сама могла видеть его – угрюмого, замкнутого и грузного. К тому же очень медлительного. Даже при беседе он, казалось, процеживал каждое слово, перед тем, как проговорить.
      - Толстый ты очень, солдатик, - попеняла она ему однажды во сне. – Надоест мне скоро на тебя такого смотреть.
      С тех пор Солдатов старался, насколько возможно, меньше есть. «Я на диете» - объяснял он окружающим.
      Нет, на лик и на фигуру Солдатов Аксинье не поглянулся. Но он был парнем, а к парням её всегда тянуло неудержимо. Ведь с любым парнем – даже таким невесёлым, как этот – при желании, можно было позабавиться от всей души.
    Аксинья не стала откладывать это в долгий ящик – зачем, если можно привидеться парню во сне, и там вытворять с ним всё, что придёт в голову?
     Как же он был счастлив в этих развесёлых и неприличных снах!.. Видать, сам дорвался до чего-то такого, чего втайне хотел, о чём мечтал, втихаря от мамки… от всех.
      - Хоть мамке только не говори, что мы с тобой вытворяем! – наказывала ему во сне Аксинья, грозя пальчиком.
     - Что я – дурак, что ли – рассказывать? – хмыкал на это Солдатов.
     - Так ведь ты же – Иван, - подмигнула Аксинья. – А все Иваны внутри – либо – царевичи, либо дураки. Сама проверяла.
      - А может, я – царевич? – молвил Солдатов, то ли в шутку, то ли нет.
     Аксинья потеребила ему пальчиком нос.
     Ей было занятно следить за ним не только в снах, но и наяву. Через волшебные зеркала Аксинья научилась наблюдать хоть каждый шаг Ивана Солдатова. Видела, как он работает – пилит доски, как он ездит на странной штуке с двумя большими тонкими колёсами (велосипеде). Поняла, что он слушается всякого слова своей матери. И тем более обрадовалась Аксинья, когда добрый сын Иван на очередной вопрос мамы: «Кто тебе звонил?» сурово вдруг ляпнул: «Это не твоё дело».   
     Лариса Ивановна аж изменилась в лице. Такой ответ от сына она слышала именно в первый раз за всю жизнь.
     Наступившей ночью Иван шептался с кем-то по телефону до полчетвертого. Утром встал с кругами под глазами, нехотя позавтракал и пошел на работу, слегка пошатываясь. Но на расспросы матери и даже отца ответил всё в том же духе.
     - Мало ли, с кем я болтаю! Я взрослый мужик. Кому хочу – тому и звоню.
    Сергей Александрович печально покачал головой. А Аксинье это понравилось. Как же любо, когда кто-то тебя слушается, словно сом Яшка на поводке!
     Следующий звонок от Аксиньи застал Солдатова на пилораме.
     - Я работаю, - ответил подружке Иван деловито. – Давай позже?
     - А ты отойди в сторонку-то, так и поговорим. Важное дело есть.
     Солдатов, вздохнув, бросил инструменты, отошел куда-то за угол подсобки. Он побаивался, что в случае малейшего неповиновения с его стороны звонки от таинственной красавицы из сна могут и прекратиться.
     - Замуж меня возьмешь? – спросила его тут Аксинья напрямую.
     - Конечно, возьму. Я же честный человек… А как ты это себе представляешь? Ты же… с хвостом… ты – русалка. Или только притворяешься ей?
     - Ничего не притворяюсь. И всё представляю, - наступала на него Аксинья. – Ты, главное, сразу реши: жить мы будем у тебя или у меня?
      - Понимаю, что надо бы у меня, - ответил Солдатов. – Но – никак. Я ведь с родителями живу.
      Русалка знала и это, но почему-то именно теперь вздумала повредничать.
      - Тебе сколько годиков-то, солдатик?
      - Ну, двадцать девять… - промямлил парень.
      - У тебя усы, борода уж, поди-ка, растут?
      - Я их брею… - смутился Солдатов, подозревая какую-то насмешку.
      - Хочешь, сказку расскажу? – предложила Аксинья, сделав свой голос таким же сладким, как и в часы ночных потех. – Жил-был один добрый молодец. И кормили его родители до возраста. А потом говорят:
     - Кормили мы тебя, Матроха, до возраста, теперь же ты нас корми.
     А Матроха отвечает:
     - А кормили до возраста – кормите и до усов.
     Они смирились и кормили его до усов. И опять просят:
     - Уж теперь, сынок, ты нас корми.
     - А кормили меня до усов – кормите и до бороды, - отвечает сын.
     Пришлось им кормить Матроху, пока у того не выросла борода.
    А он всё своё  нудит:
    - Как кормили меня до бороды – кормите и до старости…
    - Я не такой! – возмутился Солдатов. – Я на работу хожу, мне деньги платят.
     - Так и тот на работу пошел, - согласилась русалка. – Когда родители на него осерчали. А как он ничему в жизни не учился век – пришлось ему вором робить. То есть, матрохой – ежели по-нашему, по-русски молвить…
      - Да пошла ты, Ксения батьковна! – осерчал уже Иван Солдатов и оборвал связь.
      Рабочий день он заканчивал мрачно, ворчал на приятелей и взирал на них исподлобья. А придя домой, заявил родителям следующее:
      - У меня на сберкнижке денег много скопилось? Хочу их в отдельную квартиру вложить.
     - Ты что это?!. – ахнула Лариса Ивановна.
     - Кризис на дворе-то, - бурчал сын. – Сейчас по уму положено деньги во что-то обращать. Почему не в недвижимость? Да и надоело мне тут с вами жить. С мамой и папой. Как маленькому.
      
* * *

      Новая видеоигра понравилась Ивану Кощееву чрезвычайно. Созданный персонаж, которого наш герой, недолго думая, нарек своим именем, поступил на службу к княжьему воеводе Игнатию Колоде. Пришел ко двору без доспехов, в простой домашней одёже. Воевода вручил виртуальному Ивану простой одноручный меч и с этим оружием направил в тёмный лес – порубать разбойников. Логово татей Иван еле сумел отыскать. Пока добирался, смастерил себе немудрящий лук и пару стрел. Добыл рябчика и лисицу. Научился сдирать со зверя шкуру и жарить дичь на костре.
     Разбойников в чаще лесной насчиталось человек десять. Перебил всех, забрал у одного из них уже сносный лук и целый колчан стрел. За это воевода одарил его хорошей кольчугой и направил разыскивать фамильную драгоценность дворянского семейства Колоды – зачарованную булаву с драгоценными  камнями. Опять пришлось переться черт-те куда по сказочно-прекрасному среднерусскому ландшафту, по полям, по лесам. Учиться стрелять из лука – как из настоящего, рубить мечом – как взаправдашним…
      Графика и «физика» игрушки, может, и не являлись идеально реалистичными, но качество их было не в пример всем прежде виденным Иваном Кощеевым играм. Он оказался словно завороженным.
    - Теперь твоя душенька довольна? – спрашивала сидевшая рядом с Иваном Луша, по привычке потершись щекой о его плечо. Она смотрела, как виртуальный Иван рубит врагов в лоскуты сверкающим клинком – нарисованная кровь так и брызгала во все стороны.
     - А мой волшебный меч – Пламя Земли – всё ж краше был, - вздохнул Иван. 
     Это он вспомнил красный очарованный клинок, который нашел в Кощеевом царстве, и каковым сбирался воевать самого Кощея.
      Тут у Ивана в кармане раздался звонок.
      - Кощей?.. – удивился он.
      Но звонил не Кощей. С того же самого странного номера – 0006666669 – Ивану дозвонилась Аксинья.
     - Ну, что, тритон – добрый молодец, - начала она с легкой грустью в голосе, даже без приветствия. – Мой солдат со мной разругался. Опять я, горемычная, одна-одинешенька.
     - Как же так? – хмыкнул Кощеев-младший. – Из-за чего?
     - Из-за того, что он – маменькин сыночек и боится серьезных отношений.
     Она начала рассказывать всё с самого начала, как общалась с Иваном Солдатовым, и к чему это пока что привело, не опуская и интимных подробностей. Сначала Кощеев-младший заинтересовался её рассказом, но Аксинья болтала и болтала, и ему надоело.
     - Слушай, Аксинья, - предложил он русалке. – Потолкуй вместо меня, лучше, со своей подружкой. Вы две девчонки; к тому же знаете друг друга сто лет…
     - Да больше, - поддакнула ему Аксинья.
     - Тем более. И у вас общие интересы. Лукерья Степановна тебя утешит…
     Он хотел передать трубку Луше, но не обнаружил её в комнате. Её нигде не было. Вместо неё Кощеев увидел у двери Солдатова собственной персоной.
     - Здорово, воин, - тихо щмыгнул носом Солдатов. – Давай в шахматы, что ли, сыграем?
     - Да, кажись, не до шахмат тебе? – молвил Кощеев, глянув на друга с пониманием.
     - С Лукерьей Степановной болтаем? – спросил Солдатов.
     - Эх, кабы с ней… Твоя Аксинья звонит.
     - Чего это она тебе звонит? – нахмурился Солдатов.
     - Говорит, что вы поссорились. На, мирись, - Кощеев протянул Солдатову свой мобильник.
     Тот взял телефон, удалился в прихожую, четверть часа шептался там о чём-то; затем вернулся не менее мрачный, вернул телефон хозяину и при этом сказал:
     - Спасибо, воин. Только не звони Ксюше больше. Она моя.
     - Твоя, несомненно, - подтвердил Кощеев. – Мне своих хватает.
     - Узнаю, что ты ей опять звонишь – дам по морде, - пообещал Солдатов.
     - Угу, - кивнул Кощеев смиренно.
     Помирился Солдатов с Аксиньей, или нет – со стороны было не вполне понятно. Однако настроение у него упало ещё ниже. Он убрался домой, как тень, не топнув ботинком, не скрипнув дверью.
     Кощеев отнесся к выходке друга несколько равнодушно. Его очень захватила новая игра. Сражаясь с виртуальными врагами и разыскивая колдовские артефакты, он засиделся допоздна. Уже и Евдокия Петровна велела ему ложиться спать – а Иван только отмахивался и бормотал: «Сейчас, сейчас. Ещё немножко».
    Когда всё вокруг него стихло, а компьютерные бои были в самом разгаре, Иван Кощеев внезапно увидел, как экран его ноутбука почернел, и на нем возникла белая надпись на русском языке:
      «Чего не спишь?» - спрашивала надпись.
      Иван очень удивился. Черный экран свидетельствовал о какой-то неполадке в гаджете. Значит, через Интернет сообщения в данный момент он получать никак не мог. И всё же, кто-то хотел с ним о чем-то письменно пообщаться.
     Под вопросом мигал курсор, и Кощеев решил попробовать написать.
     «Кто это?» - настрочил он.
     Курсор на минуточку перестал мигать, а затем выдал не только имя, но и некую специальность:
     «Сват Наум».


Глава десятая

     Лежать в гробу оказалось ни страшно, ни противно, а как-то так, будто Маша пришла домой с работы усталая, бухнулась на обычную, привычную постель и расслабилась. Ноги окутало легким теплом, на лоб опустилась приятная прохлада.
      Закрыть глаза да спать. Закрыть, тем более, что покойнику первым делом закрывают глаза.
      Но спать Маше не хотелось. Она так и лежала, широко распахнув очи. Вспоминала свою жизнь с самого детства.
      Вот Машеньке восемь лет. Они с бабушкой парятся в бане. Там жарко – едва хватает сил терпеть. Бабушка хлещет Машеньку веником, приговаривая:
     «Учись добру! Учись добру!»
     Хоть ласково приговаривает бабушка, а хлещет довольно больно. И всё больнее, всё жарче становится…
      Маша открывает глаза в том же мраке, в гробу, в Справи. Высокий огненный призрак стоит над её гробом и бьет по ней огненным молотом, куда достанет. Молот не ушибает Машу, а обжигает её, раз за разом, и всё больнее.
     Впрочем, терпеть можно. Маша прежде терпела и многое чего похуже.
     Она слышит истошный вопль, поворачивает голову вправо. Там, в похожем гробу лежит еще один мученик, над которым возвышается такой же огненный призрак и колотит его похожим пламенным молотом. Тот парень орёт-надрывается.
     А Маша не подаст голоса, хоть её режьте. Так-то! Может, вам, иродам, того и надо, чтоб люди орали в муках? От Маши не дождетесь.
     Но всё больнее становится. И кругом все вопят. Сколько их? Душ двадцать разом? Больше?
     Маша не может больше терпеть. Кричит громко. Ей самой её же крик слышится громче всех.
     После этого пытка скоро заканчивается. Бесследно и вмиг пропадает не только огненный призрак, что стоял над Машей, но и все остальные молотобойцы. Становится вовсе темно, и начинает стремительно холодать.
     - Простите, вы не знаете – что это было? – попыталась спросить она у обитателя гроба слева.
     Едва расслышала сама свой вопрос. И его ответ больше похож на слабое шипение.
      - Это перековывают нас в Справи. Добру учат.
     А ведь только что все так громко кричали.
     - Если не хочешь, чтобы это повторилось снова – вставай и иди, - шипит Маше сосед из гроба справа. – Это подручные Пекленца – адского кузнеца. Они еще придут.
      Сосед справа – обычная серенькая тень – вылезает из гроба и, горбясь, идёт куда-то – едва переставляя ноги. Тащится мимо Машиного гроба. Встаёт и сосед слева. Постепенно начинает выстраиваться цепочка идущих теней. Маша вылезает тоже.
     Ей придётся быть такой, как все. Идти вслед за всеми. По тёмному кругу.

* * *
     Все такой же мрачный Иван Солдатов зашел сначала в банк и проверил, сколько денег у него на сберкнижке. Оставшись довольным обнаруженной суммой, он завернул в редакцию районной газеты, дал объявление:
     «Куплю недорого квартиру в нашем селе. Хотя бы однокомнатную». И тут же – номер мобильного телефона.
     - Зачем это тебе Ваня? – спросила его знакомая сотрудница редакции.
     - Да, - махнул он рукой печально. – Думаю от родителей съехать. Надоело.
     - Зря ты… - покачала головой знакомая, на что Солдатов пробубнил тихо:
     - А не лезьте в мою жизнь!
     Этой ночью Аксинья опять утешала его во сне грешной любовью да приговаривала:
     - Молодец ты у меня, солдатик! Еще никто за меня никому морду не бивал, отродясь!
     - Я пока тоже не бил, - возразил ей Иван. – И не солдатиком меня зовут, а Иваном.
     - Хотел побить – всё едино, что побил, - возразила Аксинья. – А солдатиком мне тебя более любо называть… Так что решил-то – у тебя ли, у меня?..
     Солдатов огляделся, чтобы понять толком – а где они находятся сейчас?
     Это была некая комната – нечто среднее между городской ванной и изолятором в детском садике. Стены сверху белые, снизу – до половины – голубого цвета. Что это – больница? Полиция? А Солдатов, было, уже хотел предложить: а может, просто здесь будем встречаться?
     В этот момент он сам чуть было не рухнул со скрипучей полутораспальной кровати – единственного предмета мебели, каковой был в этом не шибко уютном закутке.
    - Не-а, - покачала головой Аксинья, прочтя его мысли. – Тебе уже здесь довольно неловко – нет?
     Так и было. Хоть бы кровать-то тут оказалась пошире, что ли? Да и воздух в «изоляторе» странно хлюпал, не то – булькал, и поднимались по нему к потолку какие-то радужные пузыри…
     - Тебе самому здесь очень скоро надоест, - уверяла его Аксинья. – А я совсем не в шутку с тобой кручу. Давай, ищи настоящее жильё!
     Но прошел день, второй, третий – а настоящее жильё не находилось. Никто  не звонил Ивану Солдатову, никто не предлагал ему квартиру.
     Ещё и Ларисе Ивановне приспичило сыновние деньги срочно пристроить. Только, почему-то, вложить их вовсе не в квартиру.
     - Давай, мы тебе что-нибудь интересное купим? – то и дело стала предлагать она Ивану. – Ноутбук тот же? Гляди – у всех компьютеры есть; один ты без него обходишься.
     - Люди женятся, гляжу. Не женат лишь я хожу, - проворчал сын себе под нос.
    - Чего? – нахмурилась мать. – Это ты жениться задумал? На ком? Да и на кой тебе это сдалось?
     - Или – вот еще, - вдруг вспомнилось Ларисе Ивановне. – Тебе давненько голову не проверяли. Ты в последнее время совсем заторможенным стал, а теперь и чудить, вот, начал. Полежи-ка в больнице – на обследовании, на профилактике?
     Прежде Солдатов раз в год ложился на профилактику непременно. Время и сейчас подходило, он знал это. Но решил посоветоваться с новой подружкой – как всегда, посреди ночи, неведомо, где.
     - Фууу! – наморщила нос Аксинья, заслышав, что жениху потребно в госпиталь. – Ты у меня больной, что ли?
      И Солдатов понял, что, ежели он станет проявлять слабость, валяться в лечебницах – то Ксюша разочаруется в нем и сгинет.
      - Нет, здоров, - принужденно выдавил он со вздохом. – Я пошутил.
     Когда Аксинья прикасалась к его голове, ласково поглаживая её – у Солдатова, и правда, проходили всякие боли и тяготы. Когда подружки не было рядом, болело опять и с новой силой… Но ведь, стоит только им пожениться – и Аксинья всегда и повсюду будет с ним. И тогда Иван Солдатов станет насовсем здоровым и сильным – правда?
       Рассуждая так, от прохождения профилактики в сельской больнице, а тем паче – от поездки в Питер он отказался наотрез.
     Тем не менее, через три дня ноутбук Солдатову был всё же куплен. Иван угрюмо уставился на чёрный гаджет, «съевший» порядочную часть денег, которые он хотел потратить совсем иначе.
      - В окошко выкину, - молвил он мрачно.
      Но ничего, конечно, никуда не выкинул. Попытался завести себе страничку в социальной сети. С этим у него возникли некоторые проблемы. Пришлось снова идти к другу.
     Безропотный Иван Кощеев встретил Солдатова, как ни в чём не бывало. Создал ему страничку, устранил несколько недочетов в свежеустановленной программе его ноутбука. Правда, в этот раз Кощеев не разглагольствовал, как обыкновенно – по делу и не по делу, а всё больше молчал. Луша сидела здесь же, в кресле, и читала толстую книгу. Предложение Солдатова поиграть в шахматы она тихо отвергла.
     - Скоро жить-то к воину переедешь? – спросил её Солдатов.
     - Не знаю, - ответила Луша. – Меня сюда не шибко пускают. Я у бабульки одной живу. По хозяйству ей помогаю.
     Кощеев вспомнил ту бабульку и улыбнулся себе в усы.
     - Ладно, пойду я, - сказала Луша, закрыв книгу. – Надо ещё в библиотеку зайти, взять «Дон Кихота» там. Интересный фолиант, а ведь ты мне его почитать у бабульки не дашь, Ваня?
     - Бери, - пожал плечами Кощеев. Но Луша не взяла.
     - Ты угол у бабушки снимаешь? – оживился Солдатов. – А она еще одного постояльца к себе не возьмёт?
     - Сомнительно, - ответила Луша. – А кто это?
     - Да я сам, - признался Солдатов. – Хочу от мамки куда-нибудь съехать. А не то, она каждый мой шаг контролирует.
     - Зря ты… - произнес Кощеев, глянув на приятеля с некоторым осуждением.
      - Ой, молчи, воин. Не будь мне еще одной мамкой! – махнул на него рукой Солдатов. – Лукерья Степановна, можно, я тебя провожу до бабульки твоей? Вечерами одной ходить небезопасно. А там и попробую с ней договориться. Может, пустит пожить.
     Луша на это согласилась, невзирая на холодный и грустный взгляд, которым наградил её Кощеев.
     Солдатов подождал её у библиотеки и чинно зашагал рядом дальше.
     - «Дон Кихота» читаешь? – с уважением изрек он. – Ты умница у нас, Лукерья Степановна. Мне такую муть не осилить.
     - Хочу стать для своего Дон Кихота Дульсинеей, - объяснила Луша. – Чтобы он менялся в хорошую сторону.
      - А сейчас ты для него – кто?
      - Я для него пока – всего лишь Луша, которая его только портит, - с грустью заметила бывшая русалка.
     Лихо Одноглазое встретила Солдатова в своём обычном виде, не меняя старушечьего облика.
     - Я вас раньше видал, - обрадовался Иван Солдатов. – Только не знаю, как звать.
      Лихо милостиво позволила ему называть себя «бабой Лизой»
     - А еще, внучок, вижу я, что ты монетку ту ржавую так и не выкинул, - заворчала Лихо.
     - Я об этом и говорить не хочу, - замахал руками Солдатов. – Я зато хотел спросить – можно ли у вас комнату снять?
     - Из дома уйти решил? – сурово нахмурилась Лихо. – Чтобы с русалкой холодной встречаться? А ты знаешь, внучок, что тот, кто с русалкой знается – считай, уже не жилец?
     Отсутствие одного ока придавало бабе Лизе ещё более грозный вид. Но при этих её словах Луша многозначительно закашлялась.
      - Похоже, вы мне комнату не продадите? – заключил Солдатов, никак внешне не реагируя на вопрос Лиха.
      - Завтра, внучок, тебе будет хата, - расслышал он, уже уходя отсюда, краем уха тихое ворчание вслед.
     Неизвестно, придал ли Солдатов хоть какое-то значение этим словам; а только на следующий день он, действительно, принял некий звонок. Беспрерывно, приторно «акающий» столичный женский голос сообщил следующее:
     - Здравствуйте, маладой чилавек. Мы читали ваше абьявление в газете. Прададзим вам нашу бывшую дачу, паскольку больше не сабираэмся ей пользаваться и уезжаем в Маскву.
     На оговорку Солдатова, что у него вдруг возникли  непредвиденные затруднения с деньгами, женщина заверила его, что продаст дачу  достаточно дешево, ибо последняя находится в аварийном состоянии. 
     Не сказав никому из родителей ни единого слова – благо, был в это время не дома, а шел где-то по селу – Иван Солдатов встретился с этой женщиной, оказавшейся гламурной блондинкой лет сорока, обговорил с ней детали столь серьезной покупки, и, придя домой, как всегда угрюмо опустившись в кресло, тихо заявил.
     - Всё. Я купил дом.
     - Как так?! – ахнула мать. – Ты шутишь, да?
     Но сын не шутил. Договоренность на словах была уже достигнута. Конечно, следовало уладить ещё множественные юридические формальности. Но переубедить Ивана и отменить всё это сумасшествие было нельзя – Лариса Ивановна четко понимала, что сын может разгневаться на неё всерьез.
     Владелица дома спешила оформить сделку, и таким образом, уже через неделю Иван Солдатов сидел в полупустой комнатке малюсенькой деревенской развалюхи, где и пол подгнил и шатался, и печке нужен был немалый ремонт, и водопровода не было в помине. Солдатов прихватил из родного дома в этот – стол, стул, кровать, новый ноутбук, который ничего здесь не ловил, и старый маленький телевизор.
     - Этого пока хватит, - решил он. – Позже огород до ума доведем, и всё такое…
      На все охи-вздохи и причитания мамы о том, как ужасен, кошмарен этот еле живой домишко, сын махал рукою и мрачно ворчал.
     - Всё. Я взрослый мужик. Сделал, что хотел. Еще и денег немало сэкономил.
     Он даже ночевать стал в новом старом доме – несмотря на то, что там ещё стоило хоть переклеить обои. Еды ему принесла мать, хотя в дальнейшем Иван собирался готовить себе сам.
     Но в первую же ночь на новом месте Аксинья не ответила на его звонок и не позвонила сама. Не явилась русалка Солдатову и во сне.

* * *
    Аксинья приплыла к Водяному и без промедлений бросилась перед ним ниц.
     - Не вели казнить, Ваше Водянейшество, а вели слово молвить!
     - Ну! – сдвинул кустистые зелёные брови суровый старик Водяной. – Говори, лягушачья ты икра!
    - Не находишь ли, Ваше Водянейшество, что тритонов в твоих владениях уж очень мало стало?
    - Нахожу, - согласился Водяной, чуть подумав. – Вернее, редко, чаво-то, нахожу. Последнее время почти совсем не нахожу. А побольше бы их было – не повредило бы. Чтобы к войску русалочьему их добавить…
    - Я, кажись, одного сыскала, - молвила Аксинья. – Имею на примете.
    - В чем же дело? – хмыкнул подводный царь. – Топи, да и всё… Токмо, с чего ты решила, что он точно тритоном станет?
     - Он в нас верит, - объяснила Аксинья. – Всякому слову моему внимает и следует.
     Водяной заинтересовался теперь более. Что, как? Встречается с ним Аксинья, болтает? Отчего до сих пор не утопила?
     Русалка рассказала своему царю, что паренек сей не только из верхних людишек, а вовсе из  иного мира. Чтобы добраться до этого паренька, ей, Аксинье, потребно выбраться наверх и перейти в его мир – в будущее.
     - Для этого же мне – край! – надо хвост рыбий на ноги человечьи поменять. А на это прошу твоего, Водянейшество, дозволенья и подмоги.
     - Врешь, сучка! – стукнул посохом об дно болота Водяной. – Сбежать отсель норовишь, облапошить моё Водянейшество.
      Русалка и давай клясться ему всеми страшными клятвами, какие ведала, что, кабы ладила она сбежать в мир людишек – так сбежала бы, не привлекая внимания, тайком. А ей охота Водяному пользу принесть, а людишка презренного – сгубить и нашим сотворить. Тритоном, то бишь. Обычное русалочье дело и желание.
     Крепко задумался тут Водяной, и думал, понурив очи долу, столько, что Аксинья решила – не закемарил ли? Но, подняв на неё глаза, подводный царь сызнова стукнул посохом об дно таково сильно, что кверху густо и с громким бульканьем пошли цветные пузыри…

      




               Глава одиннадцатая
      
       Проходя очередной круг в этом чёрном царстве, Маша повстречала-догнала ту самую старушку, с которой ей довелось вместе кануть сюда. Или тень той старушки… да, впрочем, это ведь одно и то же?
      - Здравствуйте! – обрадовалась Маша. – Как у вас дела?
      - Никак, - тряхнула лохмами старуха, и не подумав поздороваться. – А у тебя тут есть какие-то дела?
      - Нет никаких, - призналась Маша. – Но у меня где-то на воле остался муж, падчерица… родители… я думаю, муж скоро придет за мной и выручит меня.
      «На воле», произнесла Маша и согласилась мысленно, что она ведь здесь почти точно, словно в тюрьме.
     - Не придёт, - упрямо возразила старуха. – Нет его больше. Да и ничего нет.
     - Если я оказалась черт-те где – это же не значит, что и вся Вселенная тоже туда провалилась, - уперлась и Маша. – Просто, видимо, мир живых от нас теперь далеко. Но он есть где-то…
     - Ничего нет, - бубнила старая ведьма. – Ничего не осталось, кроме тьмы и огня, из которых всё когда-то было создано, и во что всё вернулось.
     Где-то вдали слышались гулкие звуки, похожие на тяжелые капли. Старуха тоже обратила на них внимание.
     - И ещё вода, - прибавила она хмуро. – Из которой тоже всё создавалось. Остались тьма, огонь и вода…
     «Так не может быть! – думала Маша. – Так не должно быть! Этого даже при Апокалипсисе не будет. Вранье какое-то!»
     - Конец Света наступил, что ли? – спросила она, остановив другую тень, когда ворчливая старуха скрылась в смрадном мраке.
     - Пусть так, - вздохнула тень равнодушно.
     - Но мы же общаемся, думаем! – всё не унималась Маша. – Значит, живем, так или иначе.
     - Мысль живет, - пояснила тень так же не заинтересованно. – Вот и думаем.
     - Мысль была, когда ещё ничего не было, - добавил кто-то новый. – Мысль будет, когда совсем всё исчезнет. Её почти нельзя убить. Она гаснет лишь в одном определенном месте.
      - Что же это за место? – Маше стало очень любопытно.
      - Ложись в гроб да отдохни, - услышала она вместо ответа.

* * *

         Что-то знакомое померещилось Ивану Кощееву в этом Свате Науме. Впрочем, возможно, не более, чем померещилось.
        «Ты тоже явился из того мира?» - набрал Иван первый пришедший в голову вопрос.
       «Миров много, - был ответ. – Какой тебе потребен?»
       «А из какого ты?»
       «Я не помню, - упрямился таинственный собеседник. – Какой тебе потребен?»
       «Кто ты такой вообще?» – спрашивал Иван, не исключая, что это какой-то хитрый вирус.
        «Сам не знаю, - ответил кто-то. – Знаю только, что я – Сват-Наум».
        «Ты не брат ли Шмата-Разума?» – озарило в голове Ивана.
        «Нет у меня братьев. Ни сестер. Никого».
        «Но ты похож, вроде, на Шмата-Разума».
        «Не знаю такого».
        «Хорошо, - махнул рукой Иван. – Как ты сюда попал?»
        «Меня продали тебе»
        «Ага! – догадался Иван. – Значит, ты – ноутбук?»
        «Что это ещё за черт?» – возмутился Сват Наум.
        «Так я же сейчас на тебе работаю… То есть, играю…» – растерянно настрочил Иван.
        «Вот ещё! – продолжал негодовать собеседник. – Работать на мне?! Да еще и играть?!.  Ладно, я сам работать могу. Но НА МНЕ что-либо делать – ни в жисть не дозволю!»
       Такое мировоззрение прибора выглядело довольно странно.
       «А что ты можешь делать?» - додумался Иван до нового вопроса.
       «Всё» - был ответ.
       «А можешь, хотя бы вернуть мне нормальные функции моего нового ноутбука? Я на нем работать и играть собирался, так-то. Только недавно куплен, деньги плачены».
      «Эта-то черная пакость, в которую я заточен?» - в вопросе Свата Наума ясно читалось презрение.
      «Да», - вбил Иван, не споря о терминах.
      «РАЗ ПЛЮНУТЬ!!!» - настрочил Сват Наум злобно.
      В тот же миг вместо тревожного черного экрана перед Иваном возник благостный бирюзовый фон с дружелюбной надписью: «Добро пожаловать». Через пару минут ноутбук выглядел и функционировал как раньше, как положено всякому уважающему себя персональному компьютеру.
      Но не совсем, как раньше. Прежде, чем Кощеев-младший успел открыть какой-либо браузер или другую программу, в правом нижнем углу монитора само собой выскочило небольшое окошко не виданного им раньше чата,  Этот чат не принадлежал ни к какой известной Ивану, либо неизвестной ему соцсети, а был словно сам по себе. Просто чат.
      «Доволен?» - выскочила в этом окошке черная надпись.
      «Хорошо, - ответил Иван. – И какие ваши творческие планы?»
      «Служить тебе, коли уж ты меня купил», - написал Сват Наум.
      «Совсем хорошо. А как же ты будешь служить мне?»
      «Да вот, что попросишь – то я тебе и сделаю», - ответил Сват Наум.
      «Что, например?»
      «Все, что попросишь – я же говорю! Только не зли меня. Я страшен в гневе!»
      Процессор ноутбука грелся.
      «Ноги мне вернуть можешь?» - настрочил Иван, волнуясь.
      Он отправил это сообщение. Горячий ноутбук неожиданно весь затрясся и издал длинный, громкий, противный скрежещущий звук, от которого и сам Иван подскочил на стуле
     Матвей Петрович сунул нос в его комнату.
     - Ты окончательно с ума сбрендил? – произнес отец без каких либо эмоций. – Второй час ночи.
     Иван уже держал палец на кнопке аварийного отключения. И лег спать огорченный.

* * *

     Утром ноутбук включился и работал, как обычно – без «глюков» и всяких странных коленец.
     «Показалось? – подумал Иван. – Может, задремал я вчера за игрой?»
     И только он так подумал, как неведомый чат в углу рабочего стола гаджета опять возник, будто сам собою. И тут же выдал обиженное заявление:
     «Ты бы, добрый молодец, ещё мертвеца поднять от меня потребовал!..»
     «А, это опять ты. Привет!» - настрочил Иван, вздрогнув.
     «И тебе здоровья», - письменно молвил Сват Наум.
     «Все еще служить мне хочешь?» - спросил его Иван.
     «Обязан. До срока».
    «До какого срока?»
    «Это не нашего с тобой ума дело. Ну, прикажи же мне что-нибудь. Надоело без работы куковать».
    «Так ведь ты не умеешь ничего, кроме компьютерных программ», - скептически предположил Иван.
     «Ну, если б я умел лечить – я бы тут не сидел!» - воскликнул Сват Наум.
     Иван только пожал плечами.
     «Попроси что-то другое», - не унимался странный собеседник.
     «А если я попрошу у тебя бутерброд с колбасой?» - написал Иван и сам себе засмеялся.
     «Проси».
     «Дай мне бутерброд с колбасой».
     Ничего не произошло.
     «Не так просишь», - пояснил Сват Наум
     «А как надо?».
     «Забей в любом поисковике Интернета: «Бутерброд с колбасой. Скачать», - настаивал Сват Наум.
     Глухо зарычав от недоверия, раздраженный Иван открыл свой обычный поисковик и вписал туда ни с того, ни с сего:
     «Литр молока. Скачать».
     Дзынь! На столе, где стоял ноутбук, лежали всякие ручки и флеш-карты, возникла стеклянная банка в один литр, полная молока.
     Иван ошалело вытаращил глаза.
     - Это что?.. – спросил он тихо.
     Ответа не последовало.
    Подумав с минуту, опомнившись от удивления, он вписал в чат:
    «Что это такое?»
    «А ты сам – понял? – возмутился Сват-Наум. – Хотел колбасы, а выпросил молока».
     «Убрать его можно?»
     «Попроси: «Литр молока. Удалить».
     Иван сделал именно так. Щёлк! Молоко пропало вместе с банкой.      
     Кощеев-младший поморгал глазами – может, всё-таки, показалось? И сейчас же набрал первоначальное: «Бутерброд с колбасой. Скачать бесплатно»
    Раз! И в руке у него возник аппетитнейший длинный бутерброд с сервелатом. Самый настоящий, а вовсе не кажущийся.
    - Класс! – одобрил Иван, немедленно вгрызаясь в бутерброд. Колбаса оказалась именно такая, какую Иван предпочитал, хотя в заклинании он конкретно сервелат не упомянул.
     Всё ещё жуя, Иван набрал в компьютерном поисковике новое желание.
     «Инвалидная коляска с электроприводом. Скачать бесплатно».
     «Стоп! – замешкал что-то Сват-Наум. – Тебе прямо сюда этот тарантас подать?»
     «Нет, конечно, - письменно ответил Иван. – Поставь этого жеребца возле моего крыльца».
      Ничего на это, вроде бы, не последовало. Ничего и не происходило, пока Иван не догадался сходить в кухню да глянуть на двор в окно.
     Еще в прихожей медлительного Ивана остановила Евдокия Петровна.
     - Погулять не хочешь? – спросила она. – Сегодня погода хорошая.
     Именно погулять  он и собирался. Схватив костыли, выскочил на крыльцо.
    Там стояло диво дивное, чудо чудное – большая инвалидная коляска с электромотором.  Лампочки на джойстике призывно мигали.
     Наш рыцарь не замедлил разместиться в кресле агрегата. Поверхностно разобравшись с управлением, он сдвинул джойстик, и коляска развернулась и неспешно поехала по двору. Доехав до поворота к дороге, Иван прибавил скорость. Потом повернул обратно к крыльцу. Он катался, получая небывалое удовольствие от езды. Моторчик, заряженный электричеством, толкал коляску, не требуя от человека никаких усилий. Поворачивать тоже было очень легко. Широкие колеса, почти как у квадроцикла, были вовсе нечувствительны к камушкам, кочкам и ямкам, бесчисленным на этом дворе.
    - Ух! – улыбнулся ему встретившийся сосед. – Где такую знатную тачку взял?
    - Дали, – неопределенно махнул ему рукой Иван.
    С крыльца на сына уже удивленно взирала Евдокия Петровна. Она выглядела растерянно.
     - Откуда это у тебя? – спросила она, как только Иван к ней приблизился и затормозил.
     - Я увидел её здесь… - ответил он нерешительно. – Мне разрешили поездить немного…
    - Кто разрешил?
    Иван понуро слез с коляски, снова взял костыли и сделал на них круг мимо замечательного аппарата, глядя себе под ноги. До него только сейчас дошло, что любую вещь, которую ему наколдует Сват-Наум, надо еще будет как-то декларировать перед родителями, соседями, другими людьми.
     Не рассказывать же всем и каждому о таинственных пришельцах из сказочных миров!
     «Радуешься, хозяин, новому коню?» – раздался вдруг какой-то шепот, то ли поблизости, то ли прямо в голове Ивана.
      Прислушавшись, как следует, оглядевшись, Иван Кощеев понял, что это говорит с ним его старая рычажная инвалидная коляска. Он посмотрел на неё, и уши Ивана отчего-то покраснели.
     «А я – теперь побоку? – спросил его Росинант очень грустно.
     «Прости, - ответил коляске Иван на частоте иного мира. – Ты хороший. Ты верно мне служил. Я привык к тебе…»
     «Но этот – которого нечистый, видно, на себе таскает – конечно, лучше… - проворчал Росинант. – Где уж мне против него…».
     «Перестань, - попытался утешить его Иван. – Ты лучше. С электроколяской проблем не оберешься. Кажется, я это понял».
     Рычажный конь ничего не ответил, потому что его хозяин заспешил домой.
     Прямо с порога Евдокия Петровна опять стала доставать его расспросами – откуда взялась такая шикарная коляска? И увещеваниями, что чужие вещи лучше обходить стороной. Иван не слушал её. Он торопился к ноутбуку.
     «Инвалидная коляска с электроприводом – удалить» - набрал он сообщение.
     «Что – не угодил? – удивился Сват-Наум. – Что не так с моим подарком?»
     «Всё так, - ответил Иван. – И в то же время всё – не так. Старой обойдусь. Я привык к ней».
     И снова пошел на двор – убедиться, что электрокресло пропало.
     - Снуешь взад-вперед, как детсадовский! – проводил его Матвей Петрович
     Коляски не было. А на лавочке крыльца его ждала грустная Луша.
     - Милый, я прочла «Дон Кихота», - печально молвила она, глядя вниз. – И всё поняла.
      - Что ты поняла? – спросил Иван, сам мрачнея и что-то предчувствуя.
      - Поняла, почему ты решил, будто я не могу быть для тебя Дульсинеей. А я могу…
      - И почему же? И как ты можешь ею быть?
      - Милый, ты и сам ведь всё знаешь, - вздохнула Луша. – Объяснять тебе нечего. К тому же, - она снова вздохнула тяжко-тяжко. – У меня большое горе. Мама моя умерла…
      


                Глава двенадцатая

       Иван Солдатов был счастлив – Аксинья пришла в его новый дом.
       Если раньше их встречи происходили во сне, то теперь  Аксинья пожаловала наяву; только случилось это почему-то снова ночью. Солдатов отпер ей дверь после резкого и решительного стука. Девушка стояла у порога – худенькая, бледненькая, с размахренными длинными зеленоватыми волосами. Вместо хвоста у нее теперь были ножки – ломкие на вид, как спички.
     - Дождался, значит – да? – со вздохом спросил сам себя Солдатов. – Ну, заходи, Ксюша, заходи. Будь хозяйкой здесь.
      - Вообще-то, пока – ты тут хозяин, - поправила его Аксинья. – А вот гостью – угостить потребно. Чем покормить меня изволишь?
     - Суп будешь? – предложил Иван, вспомнив, что сегодня мать принесла ему к обеду целую кастрюлю супа, но он лишь немного притронулся к еде – худел, а пуще того – скучал по подружке.
     - Щей, ухи? – предположила Аксинья, улыбаясь. – С радостью. Наливай!
     - Ни то, ни другое, - вздохнул Солдатов, вынув кастрюлю из холодильника и  поставив на электроплитку. – Просто суп какой-то. Из пакетика.
     - Не дюже вкусный, - скривила губы Аксинья, не давшая супу нагреться толком, зачерпнув его ложкой. – Однако ты сам это состряпал, или помог тебе кто?
     - Мать принесла, - сознался Солдатов.
     - У-у-у, да ты у нас маменькин сыночек! – засмеялась Аксинья.
     - Никакой я не… - обиделся, было, Иван, но Аксинья не позволила ему договорить.
     - А не мал ты ещё, чтобы с девками-то обниматься? – продолжала высмеивать любовника она. – Пойду-ка я прочь от маменькина-то сыночка – от греха чтобы подальше…
    - Ну и иди… - глухо промычал Иван
    Аксинья не только не ушла, но и придвинулась к нему вплотную – взгромоздилась на кресло, в котором он сидел, обхватила коленями его ноги и прижала голову Солдатова к своей груди.
    - Я люблю к греху поближе, - смеясь, пояснила она.
    Когда на следующее утро, часам к десяти, Лариса Ивановна пришла проведать сына, то застала его в постели с любовницей, притом – в весьма неприличной позе.
     - Ой! – отшатнулась мама нашего героя, заслонив глаза рукой. – Что тут проис…
     Аксинья обернулась к ней, не меняя неприличной позы.
     - Хо-хо! Вот и наша маменька! – гоготнула бывшая русалка. – Что ж, давайте переведаемся. Аксинья Тимофеевна. А вас как звать-величать?
      Мама Ивана Солдатова как-то даже сбивчиво от растерянности произнесла своё имя и отчество.
     - Отлично, Лариса Ивановна! – довольно заключила Аксинья. – И давайте теперь друг дружку только так и называть – по имени-отчеству. Идёт?
    - Чё? – вспыхнула мама Ивана. Подружка сына на вид была раза в три моложе её.
    - Ничё! – решительно бросила бывшая русалка. – Только так. Иначе я за вашего сына выходить раздумаю.
    - А вы… - начала вопрос Лариса Ивановна, и ответ получила незамедлительно, не договорив.
    - Да-да. Собираюсь, - сурово бросила Аксинья. Замуж за вашего сына. А вас стучаться в двери не учили?
    - Я пришла узнать, позавтракал ли ты, - молвила сыну смущенная Лариса Ивановна. – Принесла тебе супу молочно-вермишелевого. А ты тут… вон, чего!..
     Иван открыл рот, чтобы что-то сказать в ответ, но Аксинья снова его перебила.
      - Спасибо, конечно, но завтра за этим можете не приходить. Мы сами чего-нибудь сготовим. Мы взрослые уж оба.
     Тем временем заспанный Иван обратил внимание на стенные часы.
      - Ой-ой-ой! – воскликнул он. – Я тому два часа, как должен на работе быть! Что ж ты, Ксения, меня не разбудила вовремя?
      Он вскочил с кровати и очень торопливо, но и очень неповоротливо стал собираться на работу. Аксинья, неодетая, наблюдала за ним с постели. Лариса Ивановна стояла у порога их спальни, как оплёванная.
     Он работал весь этот день полусонно, как говорится, спустя рукава. К шести вечера приплелся в свою новую жилплощадь. Аксиньи не было. Но пока Солдатов переоделся в домашнее, она ворвалась откуда-то, подобная вихрю и, прежде чем он успел хоть что-то сказать, набросилась на него со своей ураганной любовью. Спустя час бешеного совокупления, оба сидели на кровати, у горы смятого постельного белья, и приходили в себя.
     - Ну, что, маменькин сыночек? – вкрадчиво и с усмешкой спросила его подружка. – Ты сегодня герой! Вон, сколько продержался!
     - Нехорошо как-то с матерью-то вышло, - проворчал Солдатов тихо. – Так нельзя.
     - Только так и можно. И нужно! – уверила его Аксинья. – негоже, чтоб матеря всякие в нашу жизнь ползли. Они только портят всё.
     Солдатов поглядел на любовницу недоуменно.
    - Ты в этих своих стекляшках на глазах выглядишь дурачком, - сказала между тем Аксинья, сверля его зелёным взглядом. – Или так, будто скрываешь от меня свои мысли.
      - Ничего не скрываю, - ответил Солдатов и немедленно снял очки, прописанные ему ещё в детстве врачом против очень заметного косоглазия.
     Аксинья взяла у него и руки очки, отворила форточку и выбросила их за окно.
     На ужин им достался всё тот же молочно-вермишелевый суп, что утром принесла  мама.
     Ночью, несмотря на бурную страсть Аксиньи, Иван выглядел недовольным и то и дело ворчал, что с матерью так вести себя нельзя; надо пойти и извиниться. И сделать это должна именно она – Аксинья.
     Тогда бывшая русалка пристально посмотрела ему прямо в глаза своими холодными, колючими зелеными очами, долго-долго, а затем спросила:
      - Кто из нас знает жизнь лучше, солдатик?
      - Конечно же, ты… - смиренно ответил Иван, опустив взор.
      И больше он ни в чём не пытался её переубедить. 
      Спустя пару дней после этого, по пути с работы, Солдатов зашел к Ивану Кощееву и поделился с ним за шахматами, что через недельку женится на Аксинье.
      - Ты не слишком торопишься? – заявила на это Евдокия Петровна. – Ты ведь с нею знаком-то без году неделю.
      - Сам разберусь, - отмахнулся Солдатов.
      - Твоя мама жаловалась мне в церкви, что вы с этой Ксюшей её теперь и на порог не пускаете, - попеняла Евдокия Петровна.
      - Больно назойлива стала мать, - пробубнил Солдатов себе под нос. – Раньше я её во всем слушался – вот до сих пор и не женился. Если и дальше стану слушать – век холостой прохожу.
     - Ничего себе! – ахнула Евдокия Петровна. – Слушай, а ты хоть фамилию-то Ксюши знаешь?
     - На что мне её фамилия? – был ответ. – Я ей скоро свою фамилию дам. И вообще, что это такое? Только что я заходил к Лёхе Монахову. Так его мать тоже на меня ворчала, будто я не на той женюсь!
     - Кстати, а что это ты: всегда – в очках, а сегодня – без очков? – озаботилась Евдокия Петровна. – Дома их забыл?
       - Выбросил, - равнодушно ответил Солдатов. – Аксинье я в них не нравлюсь.
       - А как же ты видишь теперь без них? – беспокоилась мама Ивана Кощеева. – Их же необходимо тебе носить. Чтобы с пути не сбиться в тумане. Чтоб читать книги и видеть дорожные знаки, например…
      - Читать я не люблю. А остальное всё и без очков вижу нормально. Да отстаньте от меня, в конце концов! Не лезьте вы все в мою жизнь!
     На это Евдокии Петровне осталось только развести руками. Сердитым Ивана Солдатова до того она не видала никогда.
     Весь их разговор Иван Кощеев пропустил мимо ушей, угрюмо уставившись то ли на шахматную доску, то ли просто на пол. Услышав же про Монахова, Кощеев мрачно изрек только одну фразу:
      - Козёл твой Лёха.
      Именно Алексей Монахов когда-то «увёл» у Кощеева Алису Даеву.
      - Нормальный он мужик. Только несчастный очень. А ты чего киснешь?
      Кощеев, казалось, не расслышал его вопроса. Ответила Евдокия Петровна.
     - У нашего Вани беда случилась. Луша исчезла.
     - Куда делась? – безучастным тоном спросил Солдатов.
     - Её мать умерла, - поделился Кощеев. – И она ушла…
     Он хотел добавить «в иное время», но осекся. Этого Солдатову было знать вовсе незачем. А Евдокии Петровне – тем более.
     - На похороны? Так вернется, - утешил его Солдатов. – Передай ей, кстати, и от меня соболезнование…
      Но вернется Луша, или нет – этого Иван Кощеев не мог знать.
      Солдатов только ушел, как пришла соседка Кощеевых – тётя Зина.
      - Ой, Ванечка, здравствуй! – затараторила она. – Помоги мне, пожалуйста? У меня, вот, телефон завис. Какую бы кнопку ни нажимала – на дисплее надпись: «Нажмите и удерживайте». А что нажать? Что удерживать? Никак не пойму.
      - «Звездочку» надо удерживать, - ухмыльнулся Иван, взглянув на её телефон. – Вы в этом сообщении «звездочку»  не видите. Вот, пожалуйста. Всё разблокировалось.
      Тётя Зина рассыпалась в благодарностях.
      - А что это ты печальный стал такой? – прибавила она жалостливо. – Где эта твоя… подружка? Несколько дней её не видно.
      Иван повторил ей, что Луша отбыла на похороны матери.
      - Вернется! Вернется! – замахала руками тётя Зина. – Теперь уже такая веселая не будет, конечно. Ну, станешь её утешать.
      Она и Евдокия Петровна вышли в коридор, и Иван услышал из-за двери, что говорит мама:
      - Весь-то Ваня истосковался по ней. Сам не свой. Места себе не находит…
     - А не молода для него эта девушка? – серьезно спросила тётя Зина.
     - Тоже об этом думаю, - согласилась Евдокия Петровна. – И шустра она необычайно. Вертится, как веретено. А он очень медлительный.  Где Луша живет – опять же, не знаю… А ведь так и норовит к нему в кровать прыгнуть…
      - Она какая-то бледная и худая, как свечка, - озабоченно сказала тётя Зина. – Аж страшно немножко – не больная ли?
     - Чем это? – вздрогнула мама нашего рыцаря.
     - Да хотя бы туберкулёзом… Или ещё чем плохим…
     - Чур тебя! Не говори такого!
     - Да и верно! – осеклась тётя Зина. – Лучше, конечно, и не думать о таком ужасе… А само думается как-то…

* * *

      Аксинья встретила Ивана Солдатова, наряженная в новый брючный костюм. И с очередным открытием.
      - У вас тут жизнь какая-то глупая! – сообщила она. – Всё за деньги какие-то. Я вот эти штаны себе купила – столько денег потратила… что на еду уже не хватило.
      - Ничего, - молвил Солдатов. – Яйца, помидоры есть. Яичницы нажарь.
      И пока Аксинья нехотя и неумело готовила яичницу, она втолковывала жениху, что вот, в её стране никаких денег не надо. Всё можно просто так брать.
      - Где это? – удивился Солдатов. – В Китае? Там коммунизм?
      - Нет. В Болотном царстве.
      Солдатов проворчал, что никогда там не бывал, и не ведает о таком.
      - Побываешь, если захочешь, - прищурилась Аксинья. – Пойдем со мной – сбежим туда? Там и поселимся – у Водяного…
      - Так-то звучит заманчиво – страна, где всё задаром, - задумался Иван Солдатов. – Но ведь здесь только что дом купили. Деньги за него плачены…
      - Да забудь ты про деньги эти несчастные!.. – воскликнула Аксинья.
     Она лукавила – в подводном мире тоже ценили золотые монеты.

* * *

      Три дня, что волшебная подружка уже отсутствовали, показались ему временем пытки. Всё померкло для него в мире, несмотря на то, что костыли-канадки продолжали рассказывать Ивану сказки; коляска по имени Росинант всё так же по-стариковски ворчала на всё подряд, а в ноутбуке жил услужливый Сват-Наум. Иван Кощеев глубоко ушел в себя, хандрил и портил настроение другим. Что-либо передать Луше он тоже не мог. Связь с ней не в состоянии был обеспечить и Сват-Наум.
     Этим вечером, после 23.00 мобильник Ивана Кощеева вновь зазвонил. Наш покинутый рыцарь не сразу даже сумел определить по голосу Аксинью – настолько был подавлен.
    - Ну, что, тритонушка? Потерял, говоришь, свою? – с явной ехидцей молвила Аксинья.
    - А ты-то  откуда знаешь? – возмутился Иван Кощеев.
    - От своего, - призналась Аксинья. – Ты ж ему разбалабонил. Вот он сейчас лежит у меня под бочком – дрыхнет, только храп стоит. А я, как вообразила, что ты там, бедненький, сидишь – один-одинешенек, и только мамка на тебя ворчит… Так жалко тебя, бедолажку, стало. Аж захотелось согреть…
     - Своего грей, - процедил сквозь зубы наш бабник, не отдавая себе отчета, что говорит о друге в том же презрительном тоне, что и Аксинья. 
     - Мой давно согрет. Только он этого, кажись, уже не ценит, - вздохнула Аксинья. – Теперь он решает, кого выбрать – меня, аль мамашу свою?..
    - Угу, - ответил  Кощеев. – Я бы тоже в таком случае маму выбрал.
    - Молодец! – нервно одобрила Аксинья. – Мой-то, правду молвить, еще колеблется… А ежели я к тебе, горемыке, возьму да и приду?
    - Как так? – Кощеев от неожиданности даже закашлялся.
    - А вот так. Пока мой дрыхнет. Приду и согрею тебя, мой сладкий… Пустишь меня к себе под одеяло?
     Кощеев кашлянул ещё громче.
     - Ты, может, знаешь, где сейчас Луша и когда она вернется? – предположил он, кончив перхать. – Сказала бы мне по дружбе.
     - Может, и скажу, - изрекла Аксинья напряженно. – Вот, если полюбишь меня – всенепременно скажу, зуб в том даю!
     - Ошалела, девушка! – вскричал Иван Кощеев, несмотря на позднее время. – Ты же почти жена моего друга. И что бы сказала на это Луша, если бы вернулась?
     - Если бы вернулась, - смеясь, продолжала Аксинья. – Она бы сказала, что мы, русалки, тритонами друг с дружкой делимся. Если бы вернулась, - подчеркнула нечистая сила. – А ведь это ещё вилами по болоту писано.
    - Я никакой не тритон! – негодовал Иван. – И Луша вернется!
    Тут отец стукнул ему в стену и велел немедленно спать.
    На следующий день после обеда Аксинья позвонила снова.
    - Мы с солдатиком по селу гуляем, - сообщила она Кощееву-младшему. – Идём мимо твоего дома. Не прогонишь, если зайдём? Со мной во что-нибудь поиграешь.
      Иван Кощеев уже играл. «Княжьим кметем» на ноутбуке. Участвовал в битве против тверичей и литвинов, за что воевода Игнат Колода наградил его персонажа домишком.
     Гости прошли в комнату Ивана и уселись: Солдатов – в кресло, напротив письменного стола, а Аксинья – прямо на кровать Кощеева-младшего, немного позади хозяина.
     - Значит, в игрушки играешь, да? – закудахтала Аксинья, недолго думая. – Как маленький. В твоем-то возрасте, вон – с девками играть надо. В любовь…
    - Ну-ну! – мукнул на неё Солдатов. – Аксинья Тимофеевна! Без пошлостей можно?
     Она не ответила. А на мониторе, в игре, за лютую схватку с ханскими нукерами воевода приставил к персонажу Ивана личную оруженосицу – Ольгу. Она была прорисована не идеально, но видно было, что – высокорослая, статная блондинка в блестящих древнерусских доспехах…
      - А я красивее, чем она, - тихо заявила Аксинья, и бесстрашный кметь просто обязан был оглянуться и бросить взгляд на невесту друга. Аксинье именно в этот миг приспичило встать с кровати, обратиться к своему жениху, явив Кощееву, как бы ненароком свою филейную часть, туго обтянутую нарядными брючками. Затем Кощеев поймал на себе взгляд её глаз – больших, зеленых – как у Луши, и таких же холодных, русалочьих. Только Аксиньины глаза будто бы так и норовили его заморозить в ледышку.
     Пока Солдатов вперевалку сходил в туалет и вернулся обратно – в это время Аксинья успела взять его друга за руку, и Иван Кощеев почувствовал, какая горячая у неё ладонь – в отличие от глаз.
      - Ладно, пошли домой, - предложил ей жених, вернувшись из отхожего места. – Воину тут не до наших шахмат. Ему, вон – половцев сечь надо. Русь освобождать.
      Поздним вечером, ложась спать, Иван Кощеев получил от Аксиньи СМСку:
     «Ну, как тебе ножки мои?»
     «Неплохи» - ответил он, потому что ножки, черт возьми, были у неё неплохи.
      «А вот, ежели погладишь мои ножки, когда  в следующий раз приду – то я тебе твои хворые ножки вылечу», - пообещала Аксинья.
     Это уже было неслабое заявление. Для многих, таких, как Кощеев-младший, это был бы «удар ниже пояса». Да и самого рыцаря это немного смутило. Иван предпочел оставить сообщение без ответа, выключил телефон и взглянул на свои ныне заколдованные костыли, прислоненные здесь же к кровати.
     «Я ведь и на вас неплохо хожу, правда?», - спросил он на астральной частоте.
     «Ага, - подтвердил Якоб. – С нами не пропадешь, камрад. Пока мы сами не пропадём».
     «Сказка сегодня будет?» - спросил Иван ещё.
     «Валяй, - ответил Вильгельм. – Ложись поудобнее и слушай»
    
     Жил да был в одном королевстве прекрасный принц. Вот, вырос он, и собрался отец-король его женить. А он от всех принцесс да царевен нос воротит. Мне, говорит, нужна самая прекрасная девушка в мире! Пока такую не сыщу – нипочём не женюсь.
     «Да найдешь ли ты такую?» – усомнился отец-король. Но королева-мать мудро заметила, что каждый находит ту, которая именно для него самая прекрасная в мире. Это обычное явление.
      Однажды проведала об этом принце Смерть. И задумала она его к себе забрать. А для начала явилась ему во сне в образе неотразимой девушки. Она приходила каждую ночь, и принцу в этих снах было так хорошо, что  теперь он уже точно знал, на ком хочет жениться.
     «Я не против, - ответила Смерть на его предложение. – Согласна быть тебе во сне хоть женой, хоть кем угодно».
     «Отчего же только во сне? – огорчился принц. – Если только ты не призрак – скажи мне, где живешь? Я найду тебя и заберу в свой замок».
     Принц не знал, что это Смерть, а то бы ещё неизвестно, как бы он повел себя.
     «Меня не нужно искать, - сказала она. – Я живу далеко, но приеду к тебе сама, если хочешь. Терять мне нечего. Я сирота. У меня только фамильный замок и титул баронессы».
     Принц согласился на её приезд. Поскольку девушка была дворянкой, он мог на ней жениться.
      И уже на следующий день она прискакала в королевство принца – одетая в черное, на могучем черном жеребце, к седлу которого были приторочены два огромных мешка с золотом.
    «Это моё приданое», - объяснила она.
    Королю такое приданое понравилось. Он согласился на свадьбу, хотя и предчувствовал что-то недоброе. Невеста сказала, что поживет у них три месяца, а потом они вместе с принцем поедут смотреть её замок.
     Через месяц умерла мать принца. Все очень опечалились, но никто не заподозрил новую родственницу. На исходе второго месяца умер отец принца. И опять околдованный муж, хоть и впал в тоску, но ничего плохого о жене не подумал. Он сделался угрюмым и мрачным, и уже ничто не могло развеселить молодого короля (ведь после смерти отца принц сделался королём).
     Когда же кончался третий месяц, жена разбудила его глубокой ночью и сказала, что настала пора им отбыть в её замок.
     «Завтра поутру поедем», - сказал король, зевая.
     «Нет, сейчас, - возразила она. – В мою страну можно попасть только ночью».
     Женщина в черном нажала какую-то пружину, и в стене их спальни открылся новый потайной ход. Он как будто бы разевал перед молодым королем страшную черную пасть. Оттуда веяло нежитью и могилой.
     «Вот путь в моё королевство», - молвила Смерть.
     Королю вдруг сделалось очень страшно.
     «Нет! Нет! Я не хочу туда идти!» - воскликнул он. Но Смерть схватила своего мужа за плечи и попыталась втолкнуть в этот потайной ход. И молодой король о многом догадался. И выхватил меч…
      - Стрёмно как-то… - пробормотал тут Иван Кощеев.
      - Donnerwetter! – выругался перебитый Вильгельм. – Что же ты, камрад, не дослушал?.. Это такая сказка, что, если её раз перебьешь, то дальше сказывать никак уж нельзя.
     - Блин!.. А я и не знал… - растерялся Иван. – Ну, да доскажи. Там уж, вроде, чуть до конца осталось. Если только в стране Смерти принца не ждала масса приключений.
     - Нельзя, нельзя, - поддержал брата Якоб. – Похоже, Kumpel, придется тебе эту сказку наяву доглядеть. Не знаю, правда, когда. Но придётся…

Глава тринадцатая
 
    Свадьба Ивана Солдатова с Аксиньей только со стороны казалась весёлой. Квартира его выглядела далеко от идеала, поскольку полно ещё было серьезных недоделок. Друзей у Ивана было немного, потому и в гости почти никто не пришёл – всего пара человек. Мать пригласили, но она сидела грустная и какая-то напряженная. Если Ларису Ивановну кто-то окликал – она вздрагивала. Да и сам Иван Солдатов чувствовал себя достаточно легко и хорошо отчего-то лишь тогда, когда Аксинья была рядом с ним. Стоило бывшей русалке куда-то скрыться из виду – как к Ивану подкрадывалась тоска пополам с грызущим чувством вины. Ему хотелось подойти к матери и просить у неё прощения, а потом отменить здесь всё. Но снова появлялась Аксинья, и любовный дурман окутывал голову Солдатова. Снова казалось, что всё хорошо, просто прекрасно, а будет и ещё лучше, и Аксинья чудесна, и он – Иван Солдатов – самый счастливый.
     На следующий день было воскресенье, и они до вечера валялись в постели, продлевая брачную ночь. Слышали, как пару раз скрипнула входная дверь. Ближе к вечеру сподобились вылезти из кровати – обнаружили в прихожей ужин в кастрюле – его, невзирая ни на что, снова принесла Лариса Ивановна.
     Всю следующую ночь поливал дождь, а наутро, приплетясь на работу, Солдатов обнаружил, что на пилораму привезли огромнейший штабель длинных досок. Раскрепить этот штабель перевозчики не удосужились, и кому-то из пильщиков необходимо было сделать это, залезши наверх штабеля. Народ стоял вокруг досок, с сомнением почёсывая затылки.
      - Да чё там? Я полезу, расцеплю, - вызвался Солдатов, недолго думая.
      - Они скользкие, - предупредил его кто-то, - И высоко. Тут в человеческий рост навалено, едрён-матрён!..
     Но Солдатов уже забирался вверх.
     Очутившись на двухметровой высоте, он расставил ноги пошире и принялся разбивать крепление. Это заняло некоторое время. Когда же затея удалась, штабель расцепился, то доски посыпались вдруг в разные стороны, и Иван Солдатов кубарем покатился с них. Сказались две бессонные ночи, да может быть, и никто бы там не удержался. Он упал наземь, не вскрикнув, не охнув, стукнувшись лбом, и одна доска кромкой ударила ещё его по затылку.
     Солдатов немного полежал в окружении перепуганных сослуживцев, затем сел на земле, потирая голову.
     - Как ты? – спрашивали его рабочие. – Может, «скорую» вызвать? В больницу тебя отвезти?
     - Нормально, - отмахнулся Иван. – В глазах немного рябит и искры. Сейчас отсижусь и пойду домой. А завтра буду, как новенький.
    И он, действительно, смог встать и пойти. Но по дороге домой падал ещё несколько раз. А пришел весь грязный и измочаленный.
     - Любимый! – бросилась к нему с ласками Аксинья.
     Но Солдатов, промямлив что-то невнятное, кое-как сняв обувь, рухнул носом книзу на диван и сразу отключился.

* * *
   
     В чёрном-чёрном лесу есть чёрный-чёрный дом…
     Так, кажется, говорится в старой, как мир, детской страшилке? В этом чёрном-черном доме есть чёрный-чёрный коридор…
     По такому коридору шел Иван Солдатов своим грузным, переваливающимся, неспешным шагом. Если бы его спросил кто-нибудь сейчас, куда он идёт, он бы ответил, что просто хочет выйти на свет. Если бы спросили, почему он идёт в эту сторону, а, предположим, не в обратную, он бы, пожав плечами, сказал бы: «Значит, я там уже был, и света там  нет».
     Иван шёл, слыша разные отдаленные звуки: слабый стон боли, тихий писк, не то птичий, не то мышиный, детский плач… Всё это было вокруг него, где-то далеко. У него ничего не болело и не чесалось, и идти ему было бы совсем легко, если бы Солдатова не клонило в сон. Происходило так потому, что низко над головой Ивана парила длинная тень потустороннего существа и костлявыми своими перстами делала над ним судорожные пассы.
     - Спи, спи, - шелестела тень. – Надо спать, спать.
     - Чего спать-то? – бурчал Солдатов, пытаясь отмахнуться от тени. – Сейчас ночь, что ли? Темно, конечно…
      - Ночь, ночь, - подтверждала тень. – Там, куда ты идешь, всегда ночь.
      - Я к свету иду, - возразил Солдатов. – Да мне и домой надо. У меня там…
     Он не стал договаривать. На кой чёрт всяким теням станет он распинаться про свою любовь к молодой супруге Ксюше?
     Дух сна произвел какой-то, видимо, особенно сильный пасс, и Солдатов не удержался на ногах: упал-нырнул вперед. Ему показались очертания большого огненного льва, разевающего пасть. Именно в эту пасть, пышущую жаром и зловонную, приходилось ему совать свою голову – так делает дрессировщик в цирке…
     Из львиной пасти глянули на него пронзительные и родные, зелёные, смеющиеся Ксюшины глаза. Откуда они здесь?
     - Что спишь-то? – спросили глаза, усмехаясь. – Ночь – спишь. День –спишь. Сидишь – спишь. Ходишь – спишь… Просыпайся, муж! Не то – уйду к другу твоему, Ивану.
     - Я те уйду! – вскипел Солдатов. – Я его убью тогда!..
     - А я его на ноги поставлю, - не унималась дразниться Аксинья. – И тогда ты, увалень, нас не догонишь.
     Что бы она ни говорила, какую бы наглую чушь ни несла – парень не мог злиться на ту, которую любил. И уже падая в пасть огненного льва, он видел на дне этой пасти яркий свет. Может, его излучали глаза Аксиньи?
     Иван упал, успев подставить руки, ощутил ладонями, животом, ногами сочную траву под собой. И стало совсем светло.
     Вскоре прошла и сонливость. Всё ещё лежа, Солдатов огляделся вокруг. Он был посреди просторного пшеничного поля. Хлеба уже созрели, и тяжелые колосья красиво качались на фоне ярко-синего неба. Стоял жаркий солнечный полдень.
     В поле Иван Солдатов бывал, конечно, и раньше. Только ни разу не видел, чтобы на этом поле росла пшеница. Его односельчане сажали все больше картошку. Ну, да ладно. Он поднялся на ноги.
     Отсюда, конечно, не так далеко до дома. Только налево свернуть – и поискать тропинку. Так до дороги.
     Но тропинка никак не находилась. Ища её, Солдатов сосредоточенно смотрел себе под ноги подслеповатыми, расходящимися в стороны, исстрадавшимися без очков глазами. Он петлял между пышных колосьев то влево, то вправо, пока опять не упал, запнувшись за какой-то странный корень, или корягу.
     Это было ни то, ни другое. Это был толстенный колос, или просто желтый стебель, упругий почти до твердости дерева, а из него «росла»… молодая синеглазая женщина с ярко-желтыми длинными волосами. Женщина была голой. Всё, что ниже торса у неё являло собою пресловутый стебель.
     - Смотри, куда прешься! – прошипела красавица, почти как сердитая кошка.
     - Извиняюсь, если ушиб, - промолвил он тихо. – Я сам немножко ударился. А вы – кто?
     Солдатов очень внимательно рассматривал женщину из стебля, и ему думалось, что подобных существ он не так давно уже видывал.
     - Полудёница я, - ответила странная женщина. – Ничего, что ушиб, прощаю. Но только то, что ушиб…
     - Мне бы домой попасть, - говорил Солдатов. – Что-то никак не найду дорогу в наше село. Я вчера немножко голову ушиб. Память туманит. Вы не подскажете, как мне пройти?..
    Он проговорил название села. Услышав это, ведьма только усмехнулась.
    - Нет тут вблизи никакого селения, дружочек. Там только – она указала рукой вправо – река большая течет. Около неё людишки не живут. Ибо там, в реке много русалок водится. А русалки к людишкам не добрые.
     - Фигня! – махнул рукой Иван. – Я сам на русалке женат. Мне домой надо, понимаете?
     - Разумею, что ты мать свою зазря ушиб… сиречь, обидел сильно, и ни за что… - продолжала шипеть Полудёница. – Мы этого ох, как не любим! Наказать тебя надо бы, соколик – чуешь?
     - За что наказывать? – хмыкнул Иван. – Вам я ничего не сделал.
     - Мне не сделал. Матери своей – сделал. Очень худо, когда мать бросает своё дитё. Столь же худо – когда дитё свою мать кидает. Разумеешь?
     - Мне б домой… пожалуйста! – снова попросил её Солдатов. – Я что-то не в форме сегодня. Голова побаливает.
     - Иди туда, - вздохнув, указала Полудёница куда-то перстом. – Рано или поздно попадешь домой.
      Иван отвесил ей поясной поклон и направился туда, куда указала ведьма. Шлось легко, будто кто-то подталкивал его ноги. Жара донимала с небеси всё злее.
      - Ты ведь три десятка годков в гостях был, - прошептала Полуденица, сурово глядя ему вослед. – А теперь, глядишь, дома и окажешься, соколик. Оно ведь, каждый когда-то домой приходит. Навсегда…

* * *

      Кощей и Леший который день стояли возле и бродили вокруг каменной плиты с сакраментальной надписью:
      
     ОСТАВЬ НАДЕЖДУ ВСЯК, СЮДА ВХОДЯЩИЙ
 
     Никакие манипуляции, ни заклинания не позволяли кому-либо из них войти за эту плиту. Равнодушный ко многому Леший был уже близок к тому, чтобы именно оставить надежду. Кощей сердился на него.
     - Я, друже, понимаю, что, ежели бы твою старуху куда-нибудь от тебя утянуло так, что не достать –  ты бы, щучья пасть, просто нашел себе другую. Но я-то Машу люблю! – сказывал Кощей, хмурясь.
     Все волшебные знакомые и родные Кощея только разводили руками. Грозной Справи все чурались, а он готов был, кажется, ломиться туда за Машей любыми путями.
     Ночью Кощей решил посоветоваться с дочкой Алёной, которая теперь жила царевной в государевом дворце. Вызвав её по волшебному зеркалу, Кощей выложил дочке свои последние соображения:
     - Что, если я ударю по этой плите одним из своих волшебных мечей? Они разрушают все преграды и взламывают все замки? Как думаешь, Ленка?
      Таковых мечей в замке Кощея скопилось довольно, но самыми могучими из них были: синий – Сила Неба, красный – Пламя Земли и странный, молочно-бледный, похожий на искореженную человечью кость – Мёртвая Рука.
     Алёна не стала ему ничего советовать, пока не посмотрела в своей волшебной книге – сведения в ней могли отличаться от написанного в других подобных фолиантах. Прочитанное же заставило мало чувствительную Алёну побледнеть.
      - Батюшка, я вижу лишь один способ. Он тебе не понравится…
      - Какой же? – заинтересовался бесстрашный Кощей.
      - Кто-то должен сразить тебя тем самым клинком – Мёртвая Рука, понимаешь? НАСМЕРТЬ. И тогда ты окажешься в этой самой грёбаной Справи. Сможешь там поискать Машу. А дальше – или Велес вас выпустит, или уж там до Страшного Суда обоим вам с ней куковать.
     Кощей содрогнулся, что бывало с царём Нави нечасто. Велеса он видал раза два за все прожитые столетия. Таинственный повелитель Справи – властелин гробов и праха – как-то проезжал мимо него  верхом на огромном буром медведе. На второй раз Кощей даже окликнул его. Это было лет семьдесят тому назад. Кощей помнил, как Велес окинул его испепеляющим взглядом, от которого Бессмертный прирос к земле-матушке и вышел из ступора не меньше, чем через четверть часа. Хозяина Справи той порой простыл и след.
      Страшен был Велес! И если Кощея боялись очень многие, то Велеса боялись ВСЕ. Ни о каком общении с ним никто не хотел и слышать.
      - Потому, что, батюшка любезный, туда, куда ты вздумал попасть, войти-то можно, но ещё никто оттуда обратно не выходил, - прибавила Алёна.
      Утром Кощей огорошил Лешего новым предложением.
      - Братуха, мы должны с тобою пред этой плитой сразиться. На волшебных мечах, понимаешь? Я буду сопротивляться, но только для вида. Чтобы ты меня зарубил Мёртвою Рукой…
      - Охренел вконец?! – завращал похмельными глазами Леший, который весь предыдущий вечер хлестал горькую, руководствуясь сомнительной русской поговоркою, что  «стакан вина прибавит ума».
     Кощей вкратце поведал другу, что сказала ему дочка.
     - Навсегда сгинуть хошь? – потряс лохмами Леший. – Да ещё, чтобы я тебя в тот край и справил? Молодец, нечего молвить!..
     - Я вылезу оттудова, - уверял Кощей. – Я как-нибудь да царь Нави! Должен же кто-то быть первым, из Справи ушедшим.
      - Навьих-то твоих бояться, пуще Лиха, - бормотал Леший себе под нос. – А представить, какие бы из Справи повылазили? Скелеты обглоданные? Бррррр!..
     Всё же он дружески поплелся за Кощеем опять к каменной плите. Снова они глазели на мрачную надпись, чеша недоуменно в затылках.
     - Ты вдарь, для начала, мечишком-то, - советовал Леший. – Просто хоть проверим. Или камень отворится, или ему хуже от удара не станет.
     Кощей замахнулся и полоснул по надписи – сначала Силою Неба, потом Пламенем Земли. Ничего не случилось. От Мертвой Руки плита, казалось, маленько дрогнула – только и всего.
     Но тут что-то отвлекло их внимание от пресловутой плиты. Со стороны хлебного поля, по тропинке, небыстрыми, словно деревянными шагами к Кощею и Лешему приближался некий парень. Стариков заинтересовала не столько его походка – сомнамбулическая: будто кто-то либо тащил парня на веревке, либо подпихивал в спину; не столько блуждающий взгляд его глаз, заметно расходящихся в стороны. Кощей явственно увидел, что паренек этот одет в синюю болоньевую, несколько мешковатую куртку, штаны из тоже неведомой в их времени ткани и нелепые, но яркие белые башмаки с разноцветными полосками (мы их знаем, как кеды). Подобную одёжу Кощей видал не так и давно. Только не здесь – не в XVII веке.
     Оба друга пристально взирали на путника.
    - Исполать тебе, добрый молодец, - молвил Кощей, убедившись, что парень остановился – тоже как-то странно, с трудом, еле удерживаясь, чтобы не продолжить идти, упираясь прямо в плиту. Совсем замереть неподвижно путник не мог и делал постоянно некие шаги на месте.
    - Здрасте и вам, - буркнул парень себе под нос.
    - Тебя откуда принесло? – спросил снова Кощей.
    - Откуда-откуда, - со смаком зевнул парень. – Из дома. А теперь вот опять домой спешу. А меня тащит куда-то туда, - он ткнул пальцем прямо вперед – в сторону плиты.
     - Кто тащит? – спросил Леший. – Или – что?
     - Кабы я знал – что? Какая-то сила. Наверное, магнитная буря. Мамка моя часто про магнитные бури болтает…
     - Погоди! Ты из будущего? Звать тебя как?
     - Из какого будущего? Из настоящего я. Хм… тоже, нашли Алису Селезнёву… Иван я. Иван Солдатов.
     - На тебе одёжа Машкиной эпохи, - не выдержал и молвил напрямую Кощей. – И у неё есть один друг по имени Иван!
     - Не знаю я никакой Машкиной эпохи.
     - Моя жена Машка – из будущего, - не унимался Кощей. – Похоже, из того же времени, что и ты. Я тебя увидел – решил, что ты её спасать идешь. Подобное уже бывало однажды…
     - Я никого не спасаю… А от чего её спасать?
     - Она попала в беду, - стал объяснять Кощей. – Её затянуло в эту пещеру. Мы кумекаем, как туда попасть. Но нас не пускает.
    - А я при чём? – спросил парень уже чуть более заинтересованно. – От меня вам чего надо?
    - Ты с Машкой моей  не знаком? – спросил Кощей.
    - Машка, Машка, Машка… - задумался Иван Солдатов. – Знал я одну Машку. Ванька Кощеев с ней дружил… А потом она от него уехала куда-то. Коза… Честно – мне на неё сейчас начхать. Меня больше волнует моя собственная жена – Аксинья. Я к ней, домой хочу вернуться.
     - Думаешь, я бы стал распинаться пред тобой, ежели бы не уразумел, что ты – оттуда? – переживал Кощей. – Вот и из слов твоих следует, что ты мою Машку знаешь.
     - Да хоть бы и знал – чем я могу помочь? – пожимал плечами Иван. Теперь он чувствовал, что во время разговора с этими стариками сонливость его прошла. Да и камень стал слабее магнитить Ивана. Вот уже он мог стоять на месте спокойно, не дергая ногами. А ведь тянуло неведомой силой так, что он едва мог сопротивляться.
      - Мы пытались прорубить сей камень этими мечами, - объяснил Кощей. – Чтобы добраться до Машки. Каждым в черёд. Не удалось…
      - Может, всеми тремя сразу шарахнуть надо? – догадался совсем проснувшийся Солдатов.
      - Мы тоже до этого дошли, - кивнул ему Леший. – И вот, просим тебя, Иван – возьми любой из этих трёх клинков, и вдарим втроем одновременно по плите. Может, она откроется?
      - Чего ж не вдарить? – недолго думая, согласился Солдатов. – Давайте.
      Он взял наугад первый попавшийся меч – это оказалась Сила Неба. Лешему досталось Пламя Земли, а Кощею – Мёртвая Рука. Солдатов несколько раз качнул тяжкую сталь в ладонях, после чего с трудом замахнулся.
      Три могучих удара обрушились на каменную плиту единым духом с громким скрежетом. Целый взрыв из разноцветных искр и серого праха грянул вкруг них. В этой круговерти гость из будущего вмиг пропал с глаз. Вместе с ним сгинул и меч – Сила Неба.
     Кощей и Леший остались стоять в полном недоумении. Ивана с ними больше не было
     В облике каменной плиты произошли изменения. Теперь там зияла обширная вмятина. Но насквозь камень прорубить и этак не вышло. Надпись исчезла.
     Тут позади них, со стороны лесной опушки послышались новые тяжелые шаги и хруст веток. Кто-то большой и массивный ломился сквозь заросли. Друзья посмотрели туда и увидели кого-то верхом на буром медведе.
      Это был Велес.
      Жуток был Велес, и никакие слова не опишут вам его черный, безобразный лик, его красные, горящие глаза, готовые прожечь каждого насквозь. Бесстрашный Леший даже предпринял попытку укрыться от Велеса, встав за спину Кощея.
     - Ну что, старичьё?! – проревел Велес, сам подобно медведю, так, что не скоро поймешь и слова. – Какого ляда вы докопались до моей Справи? Кто вас звал сюда? Брысь, паскуды, не то щас сам рубану!
     Громадный медведь рычал немного тише своего хозяина и разевал пасть, пылавшую огнем. Велес в свою очередь потянул с пояса меч – широкий, длинный, чёрный-пречёрный.
     Кощей и Леший, преодолев необъяснимый и несвойственный им дотоле страх, тоже в ответ ощетинились клинками.
      Но едва их мечи скрестились с оружием владыки Справи, как новый взрыв оглушил обоих, и вихрь подхватил их, закрутил и повлёк каждого – восвояси.
      - Моё у меня попятить решили! - проревел снова Велес, поворачивая медведя мордой к лесу. – У!.. Бессмертные козлы! Доберусь я до вас, всё же! Однажды…

Глава четырнадцатая

     Иван Кощеев ехал по родному селу на коляске – Росинанте. Ходить на оживших костылях было неплохо, одобряемо мамой, не лишено драйва. Но всё же, ездить было приятнее. Можно просто переключиться, уйти в себя и вспоминать, глядя на проплывающие мимо дома, деревья, скамейки, как гуляли здесь вместе с Лушей… Как сидели с ней – вон там…
     Был солнечный послеобеденный  час.
     Как всегда, кто-то вывел Ивана из размышлений звонком по телефону. Аксинья.
     - Слышь, тритонушка? – начала она жалобно, швыркая носом. – Ты не знаешь ли – что это муж мой сегодня? Лежит – спит, сядет – и спит, ходит – тоже спит. Что это с ним такое?
       - Не знаю, что ты там на него наколдовала. Тебе виднее, - сказал Иван не очень по-доброму.
      - Ничего я не колдовала, - обиделась Аксинья. – Это он на работе упал с досок. Да башкой оземь. Вот и стал спать почти всё время. Мамашка наша прибежала – вызвала какую-то – не то Быструю, не то Шуструю…
      - «Скорую», - поправил её Иван.
      - Вот, точно! – согласилась Аксинья. – И на этой Шустрой приехал добрый молодец с красной девицей. Этот молодец моего мужа какой-то комой обозвал и с собой увёз.
      - Охренеть! – молвил Иван мрачно.
     Да, друг его попал в ужасное положение. Кома – значит, Солдатова немедленно повезут в Питер – не ближе.
     - А мне-то чего теперь делать? – всхлипнула Аксинья. – Я тут работу нашла. Уборщицей в одной конторе.
     - Так и работай.
     - А после работы? Одной все вечера сидеть и плакать? – спросила  Аксинья, при этом пару раз смешливо хрюкнув.
      - Ну, к Водяному возвращайся, - предложил Кощеев-младший. – Там у вас – не соскучишься.
      - После вашего мира, у нас – тоска, - призналась Аксинья.
      - Да? А я бы сказал – наоборот, - рассудил Иван.
      - А пойдешь со мной в наш мир? – предложила бывшая русалка.
      - Зачем это? – на мгновение растерялся Иван и хотел молвить: «Солдатов – твой муж, вот он пусть и идёт», но подумал тут, что говорить такое про Солдатова, когда он находится в коме, меж мирами – как-то неуместно.
      - А за Лушей – пошел бы?
      - За Лушей… - начал, было, Иван.
      В этот миг над самым его ухом взревел мотор, и заскрежетали громко тормоза. В каком-то шаге от Росинанта, пыля, остановился рыжий самосвал «КамАЗ».
      «Caramba el pajero!» - рыкнул Росинант злобно, видимо, на своего хозяина.
      Из самосвала выскочил водитель – суровый, квадратный, как кузов, мужик лет сорока пяти, и выдал Иванушке неслабую тираду уже по-русски.
      - Жить надоело? – спросил он, в заключение. – Уф, развелось получеловеков…
       Домой Иван прикатился каким-то подавленным. Словно, и в самом деле, страшная машина немного подавила его.
      Поздней ночью Аксинья позвонила ему опять.
      - Ты вот, у себя дома, лежишь в уютной, теплой постельке, сказки слушаешь… Хорошо тебе! – заговорила она плаксиво.
     - Будто тебе плохо? – усомнился Иван
     - Ты-то там не один, с родителями. А я – одна-одинешенька осталась. Еда не варена, печь – не топлена у меня…
     - Кто-то мешал тебе всё это сделать?
     - Лень помешала – кому ж более?
     Иван не хуже русалки знал, что и Лень, и Тоска – это вполне живые и мыслящие существа, только из иных измерений. Он вполне представлял, как Лень не давала Аксинье ничего делать. Против этой Лени, чтобы бороться – это надо быть Человеком с большой буквы.
      - Да ещё мне стала вспоминаться моя жизнь до болота, - жаловалась Аксинья. – Тут ведь, на воле-то такое – немудрено. И всё вспоминаю, как я утонула. При том жуть пробирает до нутра!
     - А как это было? – спросил Иван.
     - Чудское озеро знаешь? Там.
    Иван крякнул.
    Подумал с минуту. Молвил:
    - Ты там бельё стирала?
    - Гадай дальше, - хихикнула Аксинья.
    - Гольянов блюдечком ловила?
     - Не-а…
     - А что же?
     - С немчурой мечом махалась, - гордо объявила Аксинья. – Ледовую Сечу знаешь?
     - Побоище? – поправил Иван, и у него отвисла челюсть.
     Может быть, Аксинья и врала – интересничала. Но она стала немедленно и столь красочно описывать, как молодой девкою она вступила в новгородскую рать, как, облаченная в доспехи, рубилась у обозов с мерзкими германскими кнехтами, как потом храбро кинулась вместе с конницей преследовать врагов и провалилась в огромную полынью одной из первых.
      - Представь, вода – что сам живой мороз. Пол-тела почти сразу утратило чуйку. Только сердце колотится горячее, как огонь, - жарко шептала Луша. – И дышать с каждым мигом всё труднее.
    Её шепот обволакивал мысли Ивана, мешал думать, ласкался к Ивану, как большая, пушистая, невидимая кошка, решившая почему-то, что Ваня – её котенок. И Иван Кощеев почувствовал, что тело его среагировало на Аксинью как-то нехорошо. Как-то так, что нельзя реагировать на жену друга ни в коем случае. Но это было остро приятно, и сопротивляться такому желанию было очень трудно для Ивана Кощеева.
     Может, его так возбудило, когда Иван представил себе яркую красавицу в доспехах и с мечом, посреди страшного боя…
     Он зажмурился, а когда открыл глаза – Аксинья была уже тут, рядом с ним, под одеялом, и руки Ивана сжимали её тело, и вся она притиснулась к нему.
      А чему  удивляться? Если Луша могла проходить сквозь стены – почему бы и Аксинье не уметь этого?
      - Мне нечеловечески холодно! – заявила Аксинья. – Согрей меня.   
      Она была чересчур близко. Она завладела Иваном. Она уже была в нём, как проглоченная еда. Отступать было попросту поздно.
      - А теперь пойдешь со мной? – спросила русалка, когда они оба немного остыли.
      - Куда?
      - В Болотное царство. Я обещала Водяному, что заберу туда твоего друга, обратив его в тритона, - честно призналась Аксинья.
     - Так разве он не там сейчас? – удивился Иван.
     - Если бы там, - вздохнула Аксинья. – То я бы знала. А он в коме какой-то. А это – где?
     Иван не мог ответить на сей вопрос. По Ту Сторону миров много. В каком из них мог оказаться Солдатов? Как надолго? А вдруг – навсегда?
     - Ладно, пойду я, - вздохнула Аксинья, стиснув Ивана на прощание. – Чахни здесь дальше. Трусишка!
     - Между прочим, я не в тебя влюблён… - начал Иван.
     Но Аксинья уже исчезла.
    
* * *
      Луша стояла над маленькой свежей могилкой неподалёку от избушки на курьих ножках. В могилке только вчера была похоронена её мать – Баба-Яга. Получилось, что Лушенька не успела даже на похороны.
     Прошляпила, проваляла дурочку! Прокрутила хвостом!..
     Она стояла, печальная, и мысленно ругала сама себя, на чём свет стоит. Душа её рыдала, но слезы из глаз все были вылиты – вчера и позавчера. Что-либо исправить было поздно.
     На плечо к грустной девушке примостилась, слегка царапнув её коготками, серая ворона – самец.
     - Здравствуй, - сказал он по-птичьи. – Сочувствую… Прости, что сейчас об этом говорю. Тебе помощник будет нужен, или как?
      - В чём? – вздрогнула Лукерья.
      - Ну, ты ведь теперь тут будешь жить? Вместо матери? – уточнил вещий птах.
      - Я не знаю…
      - За хозяйством колдовским следить надо, - толковал он. – Нами – птицами-зверьми повелевать…
      - Вам Лешего мало? – дернула плечиком Луша. – Или свободу не цените?
      - У Лешего свои задачи, - пояснила ворона. – У Бабы-Яги – свои.  Никакое место не должно пусто пропадать. У Лешего не достанет рук лечить всех раненых и покалеченных зверей и птиц, даже, если он лечит вместе с женой…
     - От меня вам в этом много прибудет? – хлюпнула носом Луша.
     - Леший погоду не может наколдовать, - продолжал пернатый докучатель.
    - А я, по-твоему, могу?
    - От твоей матери в избе осталась волшебная тетрадь. Там всё написано, как колдовать. Уже очень давно не было дождя. Сильная засуха. Если ты не справишься, то мы – звери, да и люди окрест ещё намучаются.
    Луша нехотя прошла в избушку. Нарыла в каком-то сундуке волшебную тетрадь. Долго искала нужное.
     «Затопить печку. Когда разгорится сильно, бросить в огонь траву мокрец. Выйти на крыльцо, поскрести рукой стропило. Читать заклинание…»
     Некоторое время Луша искала по избе засушенные пучки нужной травы. Залезла на печь. Что-то живое, упругое, скользкое и узкое коснулось её руки.
     - Шшшш!
     - Аааа!.. – завизжала в ответ Луша и чуть не бултыхнулась с печи. – Змея!..
      - Шшшш! – снова прошипела большая зелёная гадюка. – Где моя хозяйка? От тебя пахнет так же, как от неё.
     - Мама ухаживала за тобой? – догадалась Луша.
     - Почччему ухаживала? – не поняла змея.
    И Луша, снова глотая слёзы, рассказала гадюке, что случилось со старой хозяйкой.
     На ничего не выражающей мордочке змеи померкли глаза, сверкавшие дотоле.
     - Как жжже так? – прошипела  змея. – Это сколько жже я проссспала?
     - А для чего мама тебя держала у себя? – влажно шмыгнула носом Луша.
     - Баба-Яга подобрала меня маленькую, давленную конским копытом, едва жжживую. Выходила, - объяснила гадюка. – А я делилась ссс нею нашшшим ядом.
     - Ага, - поняла Луша. – Звери, птицы и гады земные доставляют колдунам всякие разности для работы. Из пустого места много не выколдуешь.
     Налила змее молока в крынку, и пока ползучая тварь пила, глядя на этот процесс, Луша думала, что вряд ли когда-нибудь насмелилась бы взять у гадюки яда.
     Размышляя, дочь Бабы-Яги затопила печь, бросила в огонь траву и принялась творить колдовство. Дождевая туча собралась, откуда ни возьмись и повисла, нахмурив всю окрестность. Но сколько бы раз Луша ни читала заклинание, дождь не начинался. Нет навыка?
      - Стррропило поскррреби! – подсказал ей самец вороны.
     Луша выскочила на крылечко и принялась скрести стропило.
     - Всё равно, никак, - пожала плечами она.
     - А теперррь забываешь читать заклинание.
     И какова же была радость девушки, когда из тучи, шипя, хлынул сильный  дождь!
     - Исполать тебе…  Как тебя звать-то, подсказчик?
     - Кррраух, - представился летучий всезнайка.
     - Очень приятно. А я – Луша.
     - Пусть так. Но вскоре ты станешь Бабой-Ягой.
     - А ежели я не хочу?
     - Есть такое слово «надо», Лукерррья – знаешь? – воспитывал её Краух, явно пригревшись у девушки на правом плече.
     Бродя прямо под струями дождя (вода бывшей русалке была только в радость), Луша исследовала частокол вокруг избы, на  каждой жердине которого торчали…
      - Черепа!.. – вновь была потрясена она увиденным.
      Действительно, это были черепа самых разнообразных форм и размеров.
      - Они не человечьи, не боись, - каркнул Краух. – И не чертовские какие-нибудь. Просто звериные черепа. Это люди сами себе внушили, будто они человечьи. Бабе-Яге так было спокойнее. По ночам у них глазницы светятся. Вот, стемнеет – увидишь.
      - Брррр… - Луша поёжилась, но утратила страх перед черепами. Видя, что непрекращающийся дождь донимает Крауха, она спряталась обратно под крышу.
      - У меня ведь в будущем муж остался, - рассказывала она, пока ворона-самец отряхивал и чистил клювом свои перья. 
      - Ну и что?
      - Я уже скучаю по нему. Да и это такой муж, который, чего доброго, совсем пропадёт без меня.
      Краух молчал. Глаза его подернулись прозрачной плёночкой. Он либо думал, либо спал на плече новой хозяйки.
      - Вот, если бы его… сюда можно было бы привести? Ну, хотя бы в гости?
     Вещий птах открыл глаза и ответил:
     - Он без родителей пропадёт. А без тебя – проживёт. И не заботься о своём Иване.

* * *

      В ночном сумраке Иван Кощеев едва различал Лушины черты, они были какие-то трепетные, эфемерные – словно призрачные. Вдобавок, от подружки веяло недобрым, промозглым, сырым холодком. Как из болота.
     - Ну, что? Значит, чпокнул жену друга?
     Луша употребила другое слово, куда более жесткое, на грани грязного. Голос у неё был вовсе не Лушин, и Иван понял, что к нему сейчас пришла Тоска.
     - Что же мне – гнать было её надо? – возмутился он. – Если Ксюха сама на меня напрыгнула? Сама и виновата.
      - Только друг твой рассудит иначе, - качала призрачной головою Тоска, похожая на Лушу. – Вот, подожди. Вернется солдатик – и выполнит тебе то, что недавно обещал.
      - А он вернется? – усомнился Иван Кощеев.

Глава пятнадцатая
    
     Где я?
     Шел, шел я по какой-то кромешной тьме. Казалось, вышел на свет. Хотел помочь людям… И вот – опять!..
      Так думал Иван Солдатов, снова идя по какому-то тёмному пространству. Разница между прошлой тьмой и нынешней была в том, что теперь Иван видел, что не одинок. Впереди него и позади, быстрее, тише и с той же скоростью двигались смутные тени, имевшие человеческие очертания.
     Солдатов здесь видел лучше ещё и потому, что голубой клинок в его руке слабо светился.
      Меч – это уже хорошо. По крайней мере, с оружием можно противостоять всяким врагам – подумал Солдатов. И на эту его мысль  не наехала даже та, что и сюда-то он попал, ударив этим же мечом в какую-то каменную плиту.
      Не тот пропал, кто в беду попал, а тот пропал, кто духом пал. Сейчас разберусь, где я. Спрошу – вон, тут какие-то люди ходят.
     Солдатов ускорил свой шаг и поравнялся с кем-то сгорбленным, длинноносым, одетым в лохмотья, еле тащившимся.
     - Скажите, пожалуйста, где мы сейчас?
     - Нигде, - с готовностью ответил горбун – сам весь чёрный, и даже лицо –черное. Негр он, что ли? Или, сейчас говорят – афророссиянин?
     - Подождите! Где это – нигде? Объяснитесь, пожалуйста, точнее.
     - Да просто – нигде.  Мира больше нет.
     - Как – нет? Куда делся? – удивился Солдатов.
     - Пропал – и всё. Исчез мир.
     - Это Конец Света, что ль?
     - Я не знаю, - нудил черный человек. – Может быть.
     - Откуда он сейчас-то? Я отчего-то думал, что до Конца Света три тысячи лет осталось… - начал Солдатов. Но черный человек уже скрылся где-то впереди.
      Зато буквально в спину Ивану слабо ткнулся ещё один призрак – других очертаний, но по сути – то же самое.
      - Это как же – и нашего села больше нет? – спросил его Солдатов, будто продолжая разговор, начатый с другим.
      - И вашего, - прошипел призрак. – И нашего. И деревень с городами нет. И всех стран, сколько их ни было.
      - Но что-то же осталось?
      - Только вот это – незнамо, что – где мы с вами сейчас обретаемся, - объяснил призрак и, хромая, потащился далее.
      - И что же нам теперь делать? – остановил Солдатов третью тень.
      Этот призрак только отмахнулся, ничего не ответил, а при взмахе эфемерными руками пребольно попал Солдатову пальцем в глаз. Пока наш герой проморгался, призрак ушел вперед
    - Что делать, что делать!.. – проворчала четвертая тень. – А то же, что и при жизни делали. Идти.
     - Куда?
     - Туда, куда и при жизни шли. По кругу.
     - Как – по кругу? Отсюда и выхода нет?
     - А куда выходить то? Зачем? Ежели всё исчезло?
     - Да не могло такого случиться! – начал понемногу сердиться Солдатов.
     - Ан, вот же – и случилось… - развела руками тень. И скрылась где-то позади него. Эта – замедлила шаг, а может, и вовсе остановилась.
      Солдатов тоже попробовал перестать шагать. И понял, что здесь его к ходьбе никакая сила не принуждает.
     А если я совсем не хочу больше идти. Да по кругу двигаться – какой смысл?
      Он становился и тут же уперся носком ноги во что-то жесткое, похоже – деревянное.
      Иван пригляделся и увидел прямо перед собою – гроб.
      А это ещё зачем?
      Некоторое время и спросить было не у кого. Все поразбрелись. 
      Однако долго одному ему брести было не суждено. Теней вокруг ошивалось много. Вот ещё какая-то подтянулась.
      - В каком смысле гроб? – спросил её Солдатов, вознамерившись даже пнуть домовину, но сразу передумал.
      - Отдых, - ответила тень. – Ляг туда и расслабься.
      - Ну вот, я ж говорил – смерть, - вздохнул Солдатов.
      Без каких-либо дальнейших рассуждений или эмоций, он нагнулся, расшнуровал кеды, снял носки, повесил их прямо на край гроба, а обувь аккуратно поставил рядом. После этого он, перекинув ногу через край ящика, забрался в него, как мы забираемся в теплую ванну. Призрак патлатой старухи со стоном загрузился в домовину слева, по соседству от Ивана.
     - А молодец ты, соколик, что смиренный такой в свои-то молодые годы, - проговорила старуха. – Тут ведь многие кобенятся, не хотят до срока здесь куковать. А ты…
     - Перед смертью все равны, - зевнул в ответ Солдатов.
     Силу Неба он поместил прямо в гробу, не отпуская рукоять меча.
     Возможно, Иван так бы и заснул, но тут около каждого гроба, в ногах их обитателей явились высокие огненные призраки с горящими молотами. На Солдатова и на прочих посыпались увесистые удары.
     - Учись добру! Учись добру!
     Одна за другой перековываемые тени начинали громко вопить. Солдатов тихо рычал от боли, поскрипывал зубами, но не орал, а тихонько приговаривал: «Бог терпел – и нам велел».
     Но тут из пустоты этого подобного саже газовой мрака возникли ещё две светящиеся руки с загнутыми когтями на пальцах. Они без церемоний залезли в Иванов гроб и принялись отбирать у мученика меч. Как ни крепко держал его Иван, а руки тянули сильнее.
     - Эй-эй! – возмущенно замычал Солдатов. – Так вы еще и Распятье отнимаете?!
     Он даже встал, было, со своего мрачного ложа и хотел вступить в схватку за меч. Но светящиеся руки так шарахнули Солдатова этим самым клинком по многострадальной его голове, что его всего будто окатило голубым, трескучим огнём. Всё завертелось перед глазами у Солдатова, ноги подкосились, и он хлопнулся обратно в гроб, причём, именно так, как в нём должно лежать.
      Почти сразу после этого огненные молотобойцы сгинули. Установилась густая темень и тишь.
      И привиделось Ивану в этой тиши, что лежит он отнюдь не в тёмном гробу, а в светлой больничной палате, на кровати около окна, а на противоположной койке возлёг его друг – Иван Кощеев, которому только что сняли капельницу. Кощеев смотрит на сгиб своей руки, а там стекает маленькая струйка крови.
     - Видал? – спрашивает Кощеев, поднимая взгляд на Солдатова. – Скоро и тебе так же будет.
     - Чего это – так же? – хмурится Солдатов. – Я ведь не стану вертеться и дёргаться.
      Они  только недавно познакомились – именно в этой палате. Значит, дело происходит лет десять тому назад.
     - Говорят, ты в шахматы играешь? – спрашивает Солдатов.
     - Преувеличивают, - зевает Кощеев. – Фигурки, разве что, передвигать умею.
     Солдатов, все равно, расставляет перед ним шахматы. За этой игрой их застает молодая, стройная медсестричка и ставит капельницу Ивану Солдатову.
     Лекарство капает медленно. Кощеев о чём-то радостно болтает с Солдатовым. А тот его почти не слышит – дремлет.
     - Где эта медсестра бегает? – вдруг доносится до слуха Солдатова.
     - Мало ли где, - равнодушно отвечает он. – А я её знаю. Это Алиска Носова. На нашей улице и живёт.
     - У тебя лекарство уже почти всё выкапало, - сообщает ему Кощеев.
     - Ну и что? – Солдатов и к этому равнодушен. – Я поверну колёсико на зажиме – и всё.
     - Если случайно в вену из капельницы вместо лекарства воздух попадёт – это очень плохо, - говорит третий парень, лежащий в этой же палате.
     - Это верная смерть! – нагнетает Кощеев. – До такого нельзя доводить. Давайте, пацаны, медсестру позовем. Нечего ей от обязанностей бегать.
     - Алисаааа! – протяжно кричат они все втроем.
     - Миелофон у меня… - шутливо добавляет Кощеев.
     Является медсестра и наклоняется над смиренно лежащим Солдатовым. И тот видит, что никакая она не Алиса Носова, а…
       - Аксинья? – удивляется наш герой.
      Вроде бы, Аксинья хочет убрать от него капельницу – значит, вынуть иглу из вены. На деле она, широко улыбаясь, пропихивает иголку еще глубже в вену.  Солдатову становится очень жарко по руке, затем – нестерпимо горячо по всему телу.
     …Он очнулся всё в том же тёмном гробу, только гроб этот будто бы кто-то накрыл раскаленной железной решеткой, вроде тех, на каких жарят мясные стейки. Прутья светились во тьме красным. Солдатов почувствовал, что не может дышать. Но этот жар быстро спадал, прутья словно остывали. Солдатов быстро отдышался и успокоился.
      - Вот же, напасть, - проворчал он. – После смерти – и то снится всякая ерунда.
      - А ты не умер, - послышался полушепот из соседнего гроба справа.
      - Угу, - буркнул Иван скептически. – И ты, тоже.
      - И я не умер, - упорствовал кто-то рядом с ним. – Подумай – какая же это смерть, если мы ощущаем себя в своих телах?
      Иван сел в гробу. Почесал пятерней в затылке. 
      - А я ведь одного понять не мог, - сознался он. – Почему я в ад загремел, если, считай, всю жизнь в церковь ходил. По нескольку раз в месяц, каждый год.
     - Говорю же – здесь не ад, - повторил собеседник, - и мы не мертвы.
     - Тогда зачем нас сюда поместили? – деловито осведомился Солдатов. – И кто это сделал? И что с нами будет дальше?
     - Точно не знаю, - вздохнул собеседник. – Но думаю, что, когда нас перекуют, то переведут ещё куда-то.
     - Куда? Обратно в наш мир?
     - Как знать? Миров много. Перевести могут в любой. А кто именно – лучше не задумываться.
      - Мне сказали тут, что наш мир исчез, - поделился Солдатов. – Словно ничего из того, что мы помним, больше не будет.
     - Может, и исчез, - предположила тень. – Отсюда не видно его.
     - Значит, и футбол исчез? – вдруг обеспокоился Солдатов.
     - Какой ещё футбол? – усмехнулась тень. – Об ерунде думаешь. Вставай и иди, если не хочешь продолжения перековки.
     Солдатов поднялся, перешагнул через гроб и снова задумчиво и неторопливо двинулся куда-то.
     Он продолжал идти всё так же невозмутимо, пока его не осенила новая мысль.
      - Стоп! И Аксинья исчезла? Или – она тоже здесь!
      Об этом он спросил, ткнувшись носом в плечо очередной тени, шедшей немного впереди него.
     - А? – вздрогнув, откликнулась та женским голосом. И голос этот показался Солдатову хорошо знакомым.
     - Аксинья! Это ты, радость моя? – проговорил он с нежностью.
     - Я не Аксинья, - грустно ответила тень. – Меня Машей зовут.
      На несколько мгновений медлительный Солдатов снова остолбенел. Его мысленному взору предстала картина, как они с Кощеевым в позапрошлом, что ли, году играли в шахматы, и друг предложил Солдатову познакомиться с Машей, что жила в Доме инвалидов.
      «Зачем? – пожал тогда плечами Солдатов. – На такой женишься – хлопот не оберешься».
     Но Кощеев  показал Ивану Солдатову фото Маши в своём телефоне – и наш герой согласился с ней познакомиться, и даже какое-то время навещал Машу в собесе и помогал ей по мелочам.
     - Ты – Маша Кощеева? – спросил он у тени.
     - Вообще-то Квасцова, - ответила она. – Но можно и так сказать… А тебя я, вроде, тоже помню?

Глава шестнадцатая

   - А теперь ты скажешь мне, где Луша? – спросил Иван Кощеев, когда Аксинья позвонила ему на следующий день.
    - Конечно, скажу, - засмеялась девушка. – Ты заслужил… Она у нас.
   - Где это – у вас?
   - Ну, в нашем мире. Из которого и пришла.
   - Что – она опять русалкой стала?
   - Нет-нет.
   - Так где же она? Может, попала в беду? Похороны её матери давно прошли. Может, с Лушей самой что приключилось от горя?
     - А это я тебе скажу после следующего раза, - зубоскалила бывшая русалка. – Пока – довольно будет.
     - Какого – следующего? – нахмурился Иван.
     - Такого же, как первый был… или даже лучше выйдет! – радовалась заранее Аксинья.
     - Это возмутительно! – рассердился Иван. – Я не собираюсь… Я не хочу больше спать с женой моего друга!..
      - Хочешь-хочешь, - вкрадчиво прошептала Аксинья. – Я по голосу твоему дрожащему это понимаю. 
      У Ивана дрожал не только голос. Всё тело его мелко вибрировало от желания, и для Аксиньи это было яснее ясного.
     Следующей ночью он проснулся, застонав от острого наслаждения. Ибо Аксинья была тут, и сидела на Иване, сама враскачку получая удовольствие.
     Что тут сделаешь, что изменишь? Иван Кощеев то ли уже принадлежал ей, то ли просто – она могла вытворять с ним, что угодно.
     Только ещё стонать в экстазе не хватало! – мысленно всполошился несчастный, не владевший собою Иван. Ведь услышат родители. И соседи, тоже.
     Но эту его мысль, прежде всего услышала Аксинья.
     - Стони на здоровье! – оскалила она свои белоснежные, острые зубки. – Хоть ори в голос. Никто тебя не услышит, пока я этого не позволю.
     Ну, хотя бы она не обманула и, получив своё, поведала Ивану про Лушу.
     - Твоя благоверная ныне сама сделалась Бабой-Ягой.
     - Состарилась? – нахмурился неумеренный любовник.
     - Нет, цветет, как прежде. Но теперь она живёт в избушке на курьих ножках и колдует, вместо своей покойной матушки. Может, когда-нибудь лесной народ предоставит ей энтот… Как бишь его у вас зовут?..
     - Отпуск?
     - Во-во, вроде того. Тогда она тебе ещё покажется. Коли другого той порой себе в лесу не сыщет… Прощевай, любострастный хлыщ! До свиданьица!
     А Аксинья пропала из виду.

* * *
     Луша путешествовала по лесу в ступе, подвигавшейся вперед большими, тряскими прыжками, что твой кенгуру. Таким прыжком ступа подскакивала кверху на целых два аршина, приземлялась по дуге в несколько аршин и отталкивалась опять. Удар деревянного песта об дно ступы определял силу каждого толчка. Помело черенком указывало направление движения.
     Уфф! К такому транспорту еще требовалась неслабая привычка. Молодой и крепкий Лушин организм еле превозмогал заметные приступы тошноты.
       Ворон Краух летел рядом с Лушей, поминутно описывая плавные круги в воздухе.
      - Терпи, - уговаривал он юную ведьму. – Твоя мать лихо водила эту штуку.
     - У неё опыт был, - оправдывалась Лукерья.
     При каждом чьем-либо упоминании покойной Бабы-Яги Луше хотелось заплакать.
     - Можешь меньше говорить о моей маме? – угрюмо спросила она Крауха.
     Вместо ответа от ворона, Луша услышала тоненький, пищащий плач откуда-то сверху.
     Молодая ведьма посмотрела в ту сторону и определила, что писк доносится с вершины большой сосны.
     Подчиняясь песту, волшебная посудина допрыгнула до самой макушки дерева и дисциплинированно повисла в воздухе.
      Луша увидела большую, пушистую дымчатую белку, горько плакавшую в своём гнезде.
      - Ты чего, ты чего? – спрашивала Луша, нежно поглаживая зверушку. Но та никак не могла перестать плакать.
     - Да куница недавно украла у неё бельчат, - объяснил всезнающий Краух, разглядывая подсохшие пятнышки крови в беличьем гнезде.
     - Где ж та куница? – поинтересовалась Луша.
     Магическая тетрадь Бабы-Яги зашелестела на дне ступы, раскрылась сама собою и показала кунье гнездо – недалеко отсюда, но в темной, гнилой чащобе.
    - На кой она чёрт? Детенышей уже давно сожрала, - ворчал Краух.
    Но Луша всё же загнала ступу в этот гнилой угол леса, зависла над куньим гнездом, расположенном на еле живой, подрубленной зачем-то, сосне.
     - Чего тебе надо? – подняла куница на Лушу свою симпатичную мордочку с умильными глазками.
     - Ты бельчат воруешь, - укорила её Луша.
     - А жить как? – спросила куница печально. – У меня своих четверо. Их кормить надо.
      Луша не без улыбки посмотрела на четыре маленьких пушистых комочка. Потом растерялась.
      - И что же теперь? – искательно взглянула она на ворона. – Белке чем помочь?
      - Иди ты к Лешему, - нагло вякнула ей куница.
      - А Баба-Яга бы знала, чем тут помочь, - ворон склонил умную голову немножко набок и поглядывал на хозяйку с сочувствием.
      Но в волшебной тетради её матери на такой случай ничего не было предусмотрено.
      Луша, грустная, собиралась гнать ступу к своей избушке, и уже развернулась в воздухе, но вдруг услышала протяжный вздох, то ли от боли, то ли от тоски.
      - А это кто? – спросила она сама себя.
      - Я, - печально ответил ей голос-шепот, едва ли громче того же вздоха. – Я, сосна.
      Похоже, стонала та самая сосна – с куньим гнездом.
      - Тебя искалечили, - поняла Луша. – Как это вышло?
      - Медведь спугнул дровосеков на середине их работы, - снова вздохнула сосна, ещё тяжелее. – Я теперь ни жива, ни мертва.
     - Бедная ты, - сказала Луша. – А я и помочь тебе ничем не могу. Недотепа я. Прямо плакать хочется от жалости к тебе… и от моей бесполезности.
      - Поплачь, - посоветовала сосна. – Тебе легче будет.
     Честно молвить, Луше последнее время хотелось плакать часто. И она горько заплакала, обняв подрубленный ствол дерева.
     Она рыдала, подрагивая всем телом. Вспоминала, что мамы нет, и больше не будет. Вспоминала, что Иван далеко. И вместе с этим рыданием Луша ощутительно что-то теряла. Кажется, силы.
      Когда её слезы иссякли, юная Баба-Яга отлипла от соснового ствола и вытерла лицо ладонями. И тотчас открыла рот от удивления.
     Зияющей раны – топорного разруба – на стволе больше не было. Она исчезла – то ли заросла за какие-то минуты бесследно, то ли ещё как-либо рассосалась.
     - Это… что? – Луша была поражена. – Это… как так?
     - Это ты вылечила меня, - тихо ответила сосна. – Спасибо тебе огромное, милая девушка!
     - Угу! Значит, и я на что-нибудь гожусь!
     Луша обняла сосну ещё раз и стала забираться в ступу. Но обессилела настолько, что едва справилась с этим – чуть не вывалилась безвольно за край.
     Обратный путь тоже дался ей через пень-колоду. Мучила слабость, в глазах рябило. Толчки пестом по дну ступы были слабее прежних. Помело вихлялось, путая направление.
     На одном из прыжков ступа спихнула с ног какого-то бородатого деда, задев его по макушке. Дед навзничь ухнул на мох, загнув попутно незлого матюга.
     - Ой, дяденька Леший! – узнала его Луша.
     - Разлеталась молодежь – не поймаешь, не уймешь… - кряхтел Леший, вставая и почесываясь. – Ты… это… Невеста, понимашь!.. Смотри, куда правишь!..
     - Прощенья прошу, дядя Леший! А мне чего-то нездоровится. Как в тумане я, - пожаловалась Луша. – Не ведаю, как и до дому добраться.
     - Можешь у нас ночевать, - предложил Леший. – Моя изба тут, рядом. Только вышел оттудова.

* * *

       Иван Солдатов в крайней задумчивости глядел на смутную тень – Машу Квасцову.
     - Значит, ты все-таки покончила с собой, - бормотал он. – Сколь тебя ни унимали.
      - Нет, - возразила Кощеева супруга. – Да у меня в последнее время и мысли о таком ушли. Нормальная была. Не пила даже.
     В отличие от тугодумного Солдатова, Маша узнала друга своего друга сразу и болтала с ним, как с родным человеком.
      - Я и дома побывала. В нашем двадцать первом веке. Но что-то я в нем совсем разочаровалась.
      - В мужике своём?
      - Нет, что ты! В нашем мире, в нашем времени. Там все какие-то… Только деньги у всех на уме.
     - Да, есть такое… А как же ты сюда-то попала? Тут же смерть.
     Маша рассказала ему, как повернула перстень и попала сюда. Наверное, заклинание произнесла неправильное.
     - Ну, в конце концов, что же? – равнодушно пожала плечами она. – Умерла – так умерла. Но я думала, после смерти совсем отмучусь. Ан, нет…
      - А может, это ещё не смерть? – вдруг поменял мнение Солдатов. – Здесь один мне говорил, что я, вроде, не помер. И он, вроде, тоже.
      - Ты слушай больше, - не соглашалась Мария. – Есть фантазеров-то и тут – в Аду.
        - А ты знаешь, что твой муж тебя там ищет и даже хочет отсюда достать? – сообщил ей Солдатов.
      - Надо думать, так, - Маша вновь передернула плечом. – Он верный – мой Кощей.
     - А ты в курсе, что я, похоже, влетел сюда вместо него? – не унимался Иван.
      И рассказал, как вместе с Кощеем и с «еще каким-то стариком» он ударил мечом по каменной плите.
      - Это дядя Лёша, - догадалась Маша. – Ну, поищут-поищут меня они первое время. Потом Кощей украдёт себе другую, да и дело с концом.
     Грустно вздохнула.
     - А если попытаться сбежать отсюда?
     - Ты что – упал?
     - Можно сказать и так… Гм… Вот мы ходим здесь по кругу. А что, если с этого круга куда-нибудь свернуть?
     - Куда свернуть, если путь лежит кругом?
     И всё-таки, Солдатов во время ежедневных путешествий по одному и тому же унылому, замкнутому маршруту уже замечал в темных стенах этого адского рва узкие провалы, разбегавшиеся в стороны.
     Прямо в следующий же раз он, не меняя задумчивого вида и неспешного своего шага, попытался спокойно свернуть в такой боковой ход. Маша, идя сразу позади Солдатова, проводила его испуганным взглядом. Там, в провале не было, кажется, ничего, кроме беспросветного мрака.
     Несколько шагов дались Ивану легко. Но потом, словно какие-то могучие мохнатые лапы с кривыми когтями сцапали его за подмышки, больно царапая, и силою вернули на прежний, положенный курс.
     - Ты уже обратно? – встревожено осведомилась Маша, следившая за ним.
     Она видела, что Иван как-то неестественно пятится назад, словно его кто-то тащит сзади, либо пихает в грудь.
      Перед Иваном же из мрака возникла слабо светящаяся ощеренная звериная морда: не скоро поймешь – медвежья ли, волчья, или другой какой неведомой зверушки.
       - Куда тебя понесло? – рыкнула морда по-русски.
       - Надоело тут, - искренне признался чуду-юду Солдатов. – Всё одно и то же. Всё по кругу, да по кругу. Хочу поискать других дорог.
      - Кто тебе дозволил такое?
      - Никто… А что – требовалось разрешение? Ты, что ли тут всё разрешаешь, или запрещаешь?
      Солдатов и не думал бояться этого зверя. Даже ни один мускул не дрогнул в нем, как говорится фигурально. Но про Ивана Солдатова так можно было сказать вполне буквально – и приуменьшения бы не было.
      - Никто здесь никому ничего не запрещает, - молвил не то волк, не то медведь. – Но тот, кто попал сюда, обратно уже не выходит. Никогда!
     - Значит, это смерть? – вроде бы убедился Солдатов.
     - Нет, - честно ответил зверь. – Но по своей воле отсюда ещё никто не уходил.
      - И не пробовали?
      - Пытались…
      - Значит, плохо пытались! А меч мой – тоже ты взял?
     - А тебе какое дело? – осерчал зверь.
     - Такое дело, что он не мой, - просто и прямо сказал Солдатов. – Мне его дали. Попросили помочь – с  его использованием. А теперь его вернуть надо. Хозяин, поди, ищет меч. Сердится на меня.
     - Я вот на тебя так рассержусь – взвоешь! – пригрозил зверь. – Ежели ещё бунтовать вздумаешь – заточу в жестокие узы. Замучу!
     - В клетку-то посадишь? – хмыкнул Солдатов с самым равнодушным видом. – Так уже сажал ведь. И – ничего.
    И сразу  острая боль резанула Ивана по правой руке. Взор на несколько мгновений заволокло туманом. Когда же в глазах прояснилось, Солдатов обнаружил себя в том же кругообразном адском рву, а через больное плечо расширенными от ужаса глазами на него взирала Кощеева супруга.
     - Кто тебя так? – спросила Маша.
     - Не знаю. То ли волк, то ли Жучка какая-то, - снова хмыкнул Солдатов, пересиливая боль, которая, впрочем, затухала.
     - Я никого не видела, - сообщила Маша. – Но поняла, что ты с кем-то ругался.
     - Ну, фиг знает. Говорю, комнатная живность. Жучка какая-то. С теленка ростом…  У них тут не скоро чего поймёшь…
     - У тебя руки нет, - молвила Маша мрачно.
     И правда – Солдатов убедился, что кто-то напрочь вырвал ему правую руку. Уже почти не болело, и крови не было – какая кровь может быть у тени? – но отсутствовала и рука от плеча.
      - Блин… руку оторвала Жучка… - растерялся он, всячески пытаясь скрыть накатывающее чувство отчаяния. – Ну, ничего. Ад – есть ад. У меня вторая рука не хуже этой работает.

* * *

     В гостях у Лешего и Лешачихи Луша снова дала волю слезам.
     - Бабушка! У меня ведь теперь ни-ко-го, окромя Иванушки нет! – плакала она, обняв худющую, аки ухват, седую старушку. – А Иванушка – далеко, в будущем…
     - У тебя есть мы все, - утешала её Лешачиха. – Весь лесной народ… Вон, дед пошел ступу твою чинить… Погодь-ка! А что ты про Ивана себе удумала?
     - Если бы можно его было, хоть ненадолго в мою избушку. В гости? Мне бы так хорошо стало! И ему, тоже. Он тут, как дома был. Правда – не тут, а в болоте…
     - Нехорошо, девочка! – попеняла Лешачиха. – Ты о маме его подумала? У него мама есть.
     Жена Лешего, разумеется, понимала, что если Луша как-нибудь выцепит Ивана Кощеева «к себе в гости» - тут уж вовсе не гостями пахнуть будет.
     - Да его маме без него бы забот только убавилось… - швыркнула носом Луша.
      Но через миг она вспомнила, как «убавилось» без неё, без Лушеньки, забот Бабе-Яге – и снова чуть не зарыдала.
      - Не маленька уж ты, - сызнова утешала её Лешачиха. – Должна понимать, что каждый потребен на своем месте.
      - А я совсем не на своем, - ныла бывшая русалка. – От меня тут какой толк?  Белок стеречь? Сколько в лесах тех белок? И куниц – тоже. Ишо мышей – целые стада. А я одна.
     - Вспомни, как ты сосну вылечила, - молвила Лешачиха. – Кто бы, кроме тебя эдак сделал? Умничка! Я видела.
     - Угу. И сам теперь – еле живая…
     - Ты дереву много своих сил отдала – оттого неможешь теперя. Твои силы пополнить надо. Есть у меня зелье силы двенадцати богатырей. Сейчас согрею его – ты выпьешь пару глотков – и на боковую, - распоряжалась Лешачиха.
    - Да-а!.. А потом буду с вот таковскими ручищами! Ножищами! С кубиками на животе? Как мужик… - продолжала хныкать Луша. – Не надо…
      Но Лешачиха, не слушая возражений, влила в девушку немного снадобья и загнала её на теплую печку. Укрыла рысьей шкурой.
     Лушенька почти спала, как вдруг у окошка кто-то еле слышно заскребся. Лешачиха отворила маленькое окошко и впустила новую гостью – пушистую белку.
     - Ой… - полусонная Луша узнала зверюшку. – Здравствуй. Ты тоже в гости?
     - Я пришла тебе спасибо сказать, - процокала белка.
    - За что? Ведь я ничем – совсем ничем не смогла тебе помочь, - печально бормотала девушка. – Куница съела твоих бельчат, чтобы у неё самой было молоко. У неё куньки такие, знаешь – маленькие, шарики меха…
    - Да за то тебе спасибо, что хоть думала обо мне. Заступилась за меня, - говорила несчастная белка, прыгая на печку.
     Луша ласково погладила зверька и, улыбаясь, уснула.

Глава семнадцатая

     - Эй, мужик!
     Коренастый, рыжебородый детина самого, что ни на есть разбойничьего вида, сурово, с прищуром воззрился на высокого, тощего, как жердь, лысого мужика, окликнувшего его. Лысый ходил возле большой каменной плиты, будто вдавленной в склон пригорка на опушке леса. Рожа у лысого была кислая, взгляд усталый, будто заспанный.
      - Чаво тебе? – спросил рыжий разбойник.
      - Подь сюда, - молвил лысый деловито. – Очень надо, правда.
     Разбойник нехотя подошел к незнакомцу.
     - Ну, говори уже.
     - Убей меня, пожалуйста, старина? – попросил этот лысый измученным тоном, сипло.
     В глазах рыжего проскочила искорка недоверия.
     - С дубу рухнул, братишка? – предположил он и хотел было уйти.
     - Погоди, - удержал его лысый. – Помоги! Тут нескоро дождешься такого, кто бы мог помочь…
     Разбойник приблизился и еще раз внимательно посмотрел на странного типа.
     - Да чем тебе помочь-то? Говори толком!
     - Мне на Тот Свет потребно сгонять. А проводить меня – некому.
     - То есть, как – проводить? Взял ножик – и там. Взял веревку – и…
     - Если б так просто… - вздохнул лысый. – У меня иная докука. Чтобы мне куда надо попасть, должен в честном бою я пасть.
     - Это как?
     - Ну, кто-то должен одолеть меня в схватке на мечах, а одолев – снести мне буйну голову, либо пронзить грудь. Так мне предписано.
      - Да будет тебе!
      Бородатый всё ещё недоверчиво оглядел искателя смерти. Тот был не то, чтобы шибко дородным богатырем – тощим, повторяю, и жилистым. Одет искатель был во всё черное, а опоясан аж двумя длинными мечами.
      - Ежели тебе денег за услугу надо, - продолжал уговаривать разбойника этот безумец. – То вот…
     И тут же вытащил откуда-то пухлый кошель. Потряс им у рыжего перед носом – позвенел, верно, златом.
     - Коли мало тебе будет – у меня ещё есть.
     Ясные и глубокие глаза сумасшедшего безумными, однако, разбойнику не показались.
      - Шибко, говоришь, надо? – переспросил рыжий.
     - Кабы не шибко – я бы тут не стоял.
     - А что, - сызнова усомнился разбойник, - родичи твои меня за тебя потом на те же клинки не подымут?
    - Сирота я. Круглый.
    - Жена у тебя, дети – есть?
    - Я к жене-то туда и тороплюсь, - объяснил искатель смерти.
    - Угу, - кивнул разбойник, которому положение вещей сделалось яснее. – Что ж… Давай, попробуем…
     Он потащил, было, из ножен собственную кривую саблю.
    - Нет, - возразил тут лысый. – Ты вот именно этим мечом должон меня порубить, - и показал ему страшный, молочного цвета клинок, усаженный загнутыми шипами.
     Разбойник задумчиво принял не понравившийся ему самому меч.
     -…А я, - заключил Кощей (ибо это был он), - стану защищаться вот такою штукой, - он поднял красный, сиявший от солнца меч. – И ежели ты преуспеешь – сможешь и его забрать себе – в придачу к злату.
     Решимость рыжебородого пошла как-то на убыль. Но все же, он размахнулся и попробовал нанести удар.
      Клинки с лязгом скрестились у них над головами.
      Дзынь!.. дзынь!.. Скрррр!..
      Тяжелые удары сыпались на Кощея один за другим. Однако, сказочный злодей легко отбивал каждый из них, стоя всё время в обороне. После десяти или пятнадцати безуспешных атак,  супостат его заметно запыхался. И, ударив вдруг сам, Кощей повалил рыжего наземь и приставил к его груди красный меч.
     Поверженный разбойник вращал глазами, тихо рычал с укоризной:
     - Так и знал, что ты сам ладишь порешить меня и ограбить…
     - Нет, братишка, - произнес Кощей грустно. – Но я лишь теперь понял, что отправить меня на Тот Свет у тебя – кишка тонка. Вставай да иди себе с миром.
     Рыжебородый поднялся на ноги, отряхнулся и заковылял в лес. Пару раз зачем-то еще оглянулся через плечо на лысого удальца.
     - Ладно. На, вот – только не хнычь, - пробормотал Кошей, кинув ему горсть золотых червонцев. – Эх… Ну что ж? Будем искать кого-то другого.

* * *
    
     Уже в следующую прогулку по кругообразному рву оставшийся одноруким Иван Солдатов снова попытался свернуть в боковой провал. И опять шел по нему, с каждым шагом – всё увереннее. Не спрятан ли где-то здесь  волшебный меч? Вон, кажется, шагах в пяти справа сверкнул знакомый голубой отблеск…
      Иван храбро протянул туда левую руку, попытался сжать рукоять… Но что-то мигом резануло его по запястью, потом около плеча… И вновь он стоит там же, откуда пытался сбежать. А боль прожигает теперь второе плечо – и руки там тоже нет.
      И в лицо Солдатову опять смотрела маленькими, злыми, красными, как огонь глазами, звериная харя. Не волчья и не песья. А кабанья. Харя просто взирала из тёмной пустоты, непонятно, на чём держась.
      -  Теперь ты уже не сможешь воровать, тать? – прорычала она знакомым рыком.
     - Смогу, чушка, - спокойно ответил Солдатов.
     - Чем, если у тебя нет рук? И в чём его понесешь?
     - А вон – Машка мне поможет. И забрать, и унести.
     Солдатов избежал слова «украсть».
     - Аааа! – пронзительно заорала кабанья харя. – Стало быть, это твоя подружка! Ну, теперь-то я тебя уем!..
     - Я не его подружка! – вся трепеща, отозвалась Маша откуда-то сзади Солдатова. – И ни красть, ни нести я ничего не собираюсь.
      - Ты еще и врать?! – разорялся кабан на Солдатова.
      - Не обижай его! – произнесла Маша жалобно. – Сколько можно мучить человека, да еще и разрывать по частям?
      Кабанья морда, казалось, норовила просверлить своими узкими глазками насквозь и её, и Солдатова.
      - Лучше бы сделал так, чтобы нас обоих просто не стало, - пожелала Маша непритязательно. – Растер бы в прах. Только – мигом. Слабо тебе?
      - Нееее! – тешился кабан. – Это ему, детинушке, больно легко бы вышло. Я ему сейчас несколько другое учиню! Сейчас!..

* * *
    
      «Аксинья Солдатова хочет добавить Вас в друзья».
      Иван Кощеев почему-то оторопел, узрев такое уведомление, внезапно выскочившее с угла его странички в соцсети. Он раздумывал не менее трех минут, прежде, чем принять эту дружбу.
     Но стоило ему лишь добавить этого абонента, как от Аксиньи сейчас же посыпались сообщения:
      «Здрав будь, тритончик! Соскучился по оченькам моим смарагдовым?»
      И фотография Аксиньи – зеленые глаза в пол-лица.
      В ответ на это растерянный Иван послал «смайлик» с вытаращенными глазами и отвисшей челюстью.
      «Чё вылупился-то? – потешалась над ним Аксинья. – Соскучился – нет? А вот по этому?»
      Последовало фото её красивых ножек, положенных одна на другую.
      «Как дела-то у тебя?» - набрал Иван несколько робко.
     Ксюша скинула ему «смайлик» - улыбка до ушей.
    «Да, вишь – дела-то мои все у тебя», - настрочила она при этом.
    «Это как понять?»
    «Так, что, ежели день-ночь проведу без твоих объятий – считай и дел никаких не сделала» (хнычущий «смайлик»).
     И словно сама рука Ивана, в обход его воли отправила Ксюше «сердечко».
     «Так, - тон сообщений Аксиньи сразу сделался несколько более «деловым». – Что же мы с тобою ещё не пробовали, тритонушка? Может, такое?»
     За этим последовала неприличная картинка – голая девушка на четвереньках.
     В тот же миг в комнату Ивана вошла Евдокия Петровна, и он поспешно закрыл браузер.
      - Ваня, тут Лариса звонила… - начала мама и немедленно поинтересовалась. – А зачем ты Интернет закрыл? Прячешь там что-то он меня?
      - А какая Лариса? – спросил Иван, пропустив её вопрос мимо ушей.
      - Лариса Ивановна, мама Вани Солдатова, твоего друга, - напомнила Евдокия Петровна. – Звонила она мне из Питера. Там дела не очень хороши. Ванечке сделали третью операцию подряд на головном мозге. Всё это время он не приходил в сознание. Его мама плачет, просит нас за Ваню молиться.
     - Угу, - кивнул Иван Кощеев мрачно и туманно.
     - Ты тоже должен молиться, - настаивала мама.
     - И так молюсь, - Иван почесал нос. – Каждый день… вот.
     - А не хочешь в воскресенье в церковь сходить? – предложила мама. – Теперь ты на костылях передвигаешься неплохо. Помолишься ещё там. Оттуда до Бога ближе. Может, Он лучше тебя расслышит.
      Иван грустно вздохнул. Несмотря ни на что, в церковь ему идти не очень-то хотелось. Но тут, похоже, всё решено за него.
      На дворе был четверг – значит, до похода в Храм еще два дня.
      Первой усугубила Ивановы сомнения, конечно, Аксинья после очередных болезненно-жарких (от осознания собственной вины) ласк и поцелуев.
     - И ты пойдешь в церковь? – спросила она его, хмурясь.
     - А куда я денусь? – пожал плечами Иван. – Поведут – и пойду.
     Серебряный нательный крестик в этот момент кольнул его в грудь. Это ручонка  Аксиньи невзначай коснулась креста – и отдернулась от него, словно от чего-то раскаленного, обжигающего.
     - А что дал тебе Бог, за что ты к нему стремишься? – поморщила нос бывшая русалка. – Ноги больные? Головушку неумную? всё?
    - Родителей дал, - ответил Иван, недолго думая. – И саму жизнь дал. И я благодарен Ему за это.
     - За такую жизнь, когда перед каждым шагом тебя трясет от страха? – снова усомнилась Аксинья. – Не знаю, что здесь хорошего… Говоришь – поведут, так пойдешь? А кто тебя поведет-то?
     - Мама…
     - На себе, что ли, потащит?.. Или – вы, братцы-сказочники, его поволочите? – Аксинья потрогала Ивановы костыли.
     - Неее, не поволочим! – заверещал тонкоголосый Якоб. – Чтоб нас же там изгоняли? Нет уж, увольте!
     «Погодите! Вы бесы, что ли?» - подумал Иван, и пока он это думал, у него тоже самое сказалось вслух.
     Ни Якоб, ни Вильгельм не ответили ему ничего. И вообще, в тот же миг оба алюминиевых брата сделались какими-то безжизненными.
     Лицо Аксиньи тоже заметно посуровело.
     - А  как ты у нас там плавал? – напомнила она. – Сомовьим хвостом рулил – только пузыри – в стороны, и ни черта не пужался.
     - Там чёрта и не было, - ответил Иван, и тут же сам засомневался. – Или –Водяной?.. Да и вы… мы там все, то есть?..
     - Угу-угу, - покивала Аксинья, не смягчая суровости. – Ишь, ведь знаешь, что и сам был в бесовском обличьи, а святошу из себя корчишь!
      - Я не корч… - заикнулся Иван.
      Но Аксинья уже исчезла куда-то. Её больше не было ни в постели, ни вообще в комнате.
     И сколько бы Иван ни тормошил в тот вечер свои костыли, прося их рассказать сказку – ответа от Вильгельма и Якоба он не дождался.
     Сон же этой ночью Иван увидел дурной и предельно глупый. Как священник – с дикой болью и судорогами – изгоняет его, Ивана из Григория…

Глава восемнадцатая

      К ногам призрака Бабы-Яги подкатилась голова.
      Это было всё, что осталось от растерзанного в клочья астрального тела Ивана Солдатова. Голова катилась сама, подгоняя себя могучими усилиями воли.
      - Ах, ты, милой… - печально всплеснула руками старая ведьма. – Да что же эти нелюди с тобой-то сотворили?!
      - Здравствуйте, - пробормотала голова себе под нос. – Извините, а вы кто?
     - Баба-Яга я, - ответила тень старухи. – Вот и меня занесло в эту бездну в конце жизненного пути.
     - Почему же так грубо – баба? – снова забормотала голова Ивана. – Нет, вы – женщина-Яга. Уж в самом крайнем случае – бабушка…
      - А исполать тебе, сердешный, за доброту твою… - тень Бабы-Яги даже прослезилась. – Только чем помочь-то тебе? Не знаю.
      - Можете вынести меня отсюда? – попросила голова. – Хоть увидеть Божий свет. Нестерпимо хочется.
      - Да как же я тебя вынесу, ежели отсюда никого не выпускают? – охнула тень Бабы-Яги. – Ты по сию пору, что ль, этого не понял, касатик сердешный? Коль сюда попал – значит, всё.
      - Блин!.. Какие ж вы тут все… равнодушные. Или пофигисты! – сердилась голова Солдатова. – Вон, и Машка, тоже – охает, ахает… а толку от неё… Никакой жизни в этом вашем загробном мире!
     Тень Бабы-Яги нагнулась и ласково погладила голову Ивана по всклокоченным волосам.
      - Вы можете хоть катнуть меня посильнее, вон туда, в ту черную дыру? – спросила голова, указав глазами на тёмный провал в правой стенке рва. – Тогда я и сам постараюсь укатиться  отсюда на волю.
     На это Баба-Яга отважилась. И голова, подвинутая её немощной рукой, покатилась гораздо скорее, чем до этого, в темный рукав подземелья, как шар в кегельбане.
      - Упорный же ты, орёлик… никакого спасу нету, - сочувственно проворчала тень Яги вслед ему. – Ой, хоть бы ты сбёг отсюдова, и правда, родненький. Аль бы – нашел, чего доступаешь.
      Голова Солдатова катилась некоторое время вперед в полной темноте. Ей даже удавалось не сбавлять скорости. Но рано, или поздно пред нею в чёрном воздухе снова вспыхнули чьи-то глаза – в этот раз зеленые и злые-презлые.
      - Аксинья? – снова с надеждою выдохнула голова.
      - Слушай, надоел ты со своей чертовкой! – тявкнула с фырканьем висящая в пустоте рыжая морда – то ли собаки, то ли какого-то похожего на пса зверя. – Колобок ты несчастный! Ты, падла, над своей долей теперь рыдать должен. А ты всё о потаскухах мечтаешь…
     - Полегче! – зарычала теперь уже обозлённая голова Ивана. – Тебе, Шарику-Бобику, добро там, с безопасного расстояния заедаться. А ты сунься ко мне – дыру в тебе прогрызу! Если Аксинью Тимофеевну здесь оскорблять станешь…
     - Ха-ха! Чем ты грозишь-то мне! – тявкая, засмеялась рыжая собака (да нет – похоже, лисица?). – Ты, Колобок, значит, от бабушки ушел?
     - От какой бабушки? – на секунду задумалась голова Солдатова, и тут же вспомнила. – Ну, да. От Бабы-Яги.
     - И от дедушки ушел ты? – продолжала веселиться лисья морда.
     - От двух дедушек, - подтвердила спокойно голова. – От лысого и от лохматого.
      Это Солдатов вспомнил Кощея и Лешего, которым помогал рубить мечами каменную плиту.
     - Хо-хоооо, веселый же ты, Колобок! – заходилась смехом недобрая лисица. – Но уж теперь-то никуда не уйдешь! Сейчас, Колобок, я тебя съем!   
     - Попробуй! – подначил врага несчастный мученик.
     Зубастая лисья пасть резким движением бросилась на его голову. Вот уже желтоватые, острые клыки сомкнулись, поглотив то, что осталось от Ивана…

* * *
      Пьяный вдрызг Кощей враскачку метался по лесу, грозя или изрубить двумя мечами в щепы все деревья, какие ему попадались, или просто посшибать их, приваливаясь к стволам своим могучим и жилистым телом, каковое уже не могла удерживать вертикально хмельная его голова.
     - Ааааа! – орал бедолага – сказочный  злодей, на этот раз явно хвативший лишка. – Твари лесные! Чудовища морские и подземные! Твари! Мрази! Ублюдки проклятые! Да убейте же вы меня, сволочи, хоть кто-нибудь!
    Злоязыкого нашего пьяницу можно было понять. Он потерял многое. Он потерял уже вторую жену – кажется, насовсем! Он потерял дочку (ну да, она – жива и счастлива – но Ленке уж теперь совсем не до отца – она царевна – туды ж её совсем!). Он потерял друга, с которым вообще не расставался много-много лет. Он потерял веру. В себя, в людей, в добро, в Божью любовь и справедливость.
      Он хотел потерять ещё жизнь. Для того, чтобы там, за этой чёртовой плитой, у Велеса, снова обнять свою Машу. Но никак не мог потерять жизнь, сколько бы и кого бы ни умолял о том.
     Просто потому, что он – Кощей Бессмертный.
     Если бы эти его нетрезвые возгласы слышал сейчас приснопамятный Иван Кощеев – то решил бы, что у его недавнего соперника в любви приключился банальный невроз, именуемый панической атакой.
    Но Кощей не один ревел и рычал в этот утренний час на опушке леса. Прямо на него из дикой чащи, валил с рёвом огромный бурый медведь. Зверь брел, сердитый, хрустя ветками кустарников и сучьями, недовольный тем, что в его владениях кто-то кроме него самого так беспардонно шумит.
     Сузив глаза, бесстрашно глянул Кощей на представшее ему лесное разъяренное чудовище. Медведь от негодования пытался подняться на задние лапы и грозно сучил передними.
     - У! Михайло Потапыч? – усмехнулся Кощей с некоей нежностью, будто увидел всего лишь забавного бельчонка. – Ну, иди ко мне, судорога! Поборемся, с горя, что ли?
     Огромный, злой зверь был совсем не прочь изломать Кощея в труху.
     Кощей взял это ревущее чудо природы в охапку и с силой сжал, почуяв на себе железные лапы и стальные когти Топтыгина. Они причиняли жгучую боль, но не наносили Кощею вреда, а боль только утоляла ему лютую скорбь и бессильную злобу отчаяния, накопившуюся в нем в последнее время.
     Медведь, конечно, не мог взять в лапу волшебный меч – Мёртвая Рука – и пронзить его молочным клинком владыку Нави. А жаль…
     Не мог?
     Внезапно, отпихнув Кощея назад, так, что тот даже упал на спину, медведь сгреб правой лапой тот самый клинок. К великому удивлению Кощея, у зверя это получилось, и он поднял меч над головой.
     - Подожди-ка, Потапыч!.. Может быть, ты и не Потапыч? А кто же? – чуть растерянно спросил медведя Кощей.
     Сам он тоже взял Пламя Земли и изготовился к защите. Внутри Кощей почувствовал странную, давно позабытую щекотку во всех конечностях. Что это было? Страх? Или предчувствие скорой развязки?
      Не так давно он чувствовал похожую щекотку страха за постоянно умиравшую Машу.
     А бой шёл. Медведь бил сильно и довольно умело – где и научился? Третьим, однако, или четвертым ударом Кощей ранил зверя в правый бок. Брызнула тёмная кровь. Но сил медведю рана не убавила – похоже, лишь прибавила злости. И вот, на миг отвлекшись какой-то мыслью – о Маше? – Кощей почувствовал острейшую боль от тяжко вошедшего ему прямо в грудь шипастого клинка; и в глазах его потемнело, тело снова повалилось наземь, а ещё через мгновение душа Кощея, вся окруженная фиолетовыми сполохами и яркими зелеными искрами – которыми словно наполнилось всё пространство вокруг неё – резко рванула наружу из тела, вверх.
     Когда эти сполохи и искры перестали мелькать, и Кощей уже мог видеть всё вокруг – утихла и боль.
     Душа Кощея висела над землей в трех примерно аршинах – будто лежала в теплой ванне. Так теперь и можно было – не утруждая ног, грести и плыть в воздухе, куда угодно.
     И, не заботясь о собственном распластанном, пронзенном, окровавленном теле, не глядя на раненого медведя, убредавшего прочь, Кощей поплыл прямо к пресловутой каменной плите, завалившей вход в Справь.
      Теперь вместо этой плиты он увидел массивную дверь в земле - дверь с большой  и удобной ручкой. Без замка.
      Надписи «ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ» более не было. Она тоже пропала.
     Странно, что еще не написали: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ» - с усмешкой подумал Кощей.

* * *
        Зелье двенадцати богатырей подкрепило и ободрило Лушу. В хорошем настроении она летела в заново смазанной дегтем ступе, возвращаясь к материнской избушке. Солнечное утро ещё больше веселило девушку.
    Еще издали она увидела рядом с избушкой, у самой двери, большого взъерошенного бурого медведя. Зверь хрипел, еле дышал, но пытался что-то прорычать-сказать. Он почти лежал на правом боку, желая подняться на лапы, но медведю сие не очень-то удавалось.
     Приблизившись и мягко приземлив ступу, Луша разглядела, что медведь ранен. По спине и по груди его текла кровь, запекаясь в длинной густой шерсти.
     - Бедненький, - пожалела медведя Луша, гладя зверя по широкой, почти квадратной морде, нисколько не страшась его желтых, огромных клыков и синеватых кривых когтей. – Это кто же тебя так?
    - Пьяный мужик топором приложил, - плакался хищник, глядя на девушку круглыми глазами больного ребенка.
     Луша уложила его на траву на заднем дворе. Слазила в избушку, нашла снадобий и заготовленных растений, которые нужны были для лечения ран, согласно волшебной тетради Бабы-Яги. Кровь из рубленных ран вскоре удалось остановить. Мученический взор медведя несколько прояснился.
     - Спасибо тебе, хозяюшка, - ласково молвил он. – Болит уже меньше. Когда совсем оживу – мёду тебе принесу. Свежего. А сейчас – пойду
     - Лежи, чудик, - останавливала его молодая ведьма. – Ты ещё очень слаб. Тот дядька твой – с топором, в лесу, думаю, не один такой. А здесь тебе ничего не грозит.
     Но походило на то, что медведю здесь тоже что-то угрожало. Или он Луши стеснялся, либо «сколько медведя ни корми» - но он всё озирался на лес и хотел туда уйти.
    - Лежи, говорят тебе!
    По правде молвить, идти мишке было трудно. Он глядел на Лушу очень виновато.
     - Тогда уж, девушка, не удивляйся ничему, что сейчас увидишь. И не пугайся.
      И стал очень быстро съёживаться, терять шерсть, менять обличье.
     Луша далеко не первый, даже не десятый раз видела, как зверь становится человеком – худощавым до скелетоподобия парнем с длинными руками и ногами, как ветви дерева. Голову его уродовали длинные, сальные, спутанные патлы цвета болотной жижи. Под черными глазами – большие круги. На голом торсе с торчащими ребрами – свежие шрамы.
      И всё-таки немного девушка удивилась.
      - Всё понимаю, кроме одного, - сказала она. – Говоришь, пьяный мужик с топором на тебя накинулся? А что ж ты медведем ему показался? Нешто он бы человека рубить затеял? Хоть и хмельной.
     - Я просто… не успел перекинуться обратно человеком, - все так же виновато оправдывался оборотень.
     - Как хоть зовут тебя?
     - Чуня, - оборотень опустил глаза. – Я сам из этих… Из комяков я… Ученик шамана и охотник.
      - А не угрыз ли ты – не уломал ли сам того мужика насмерть, комяк? – метнула искры из глаз  Лукерья.
      Чуня вспыхнул.
      - Нет, знамо дело. Живой он остался. Помял я его только. Ну, понятно ж – драка…
     «Надо как-то проверить», - решила Луша.
     Она принесла Чуне на сеновал ещё целебного снадобья, в которое подмешала немного сонного зелья, чтобы оборотень примерно сутки спал, а не скакал и не бегал, и шерстяное одеяло, каковым заботливо укутала молодца и даже подоткнула со всех сторон.
     - Спокойной ночи.
     - Какая ночь? Полдень на дворе! – фыркнул Чуня.
     - Тебе надо спать много часов, чтобы раны заросли, - объяснила Луша.
     Как Чуня ни возражал, а сейчас же заснул – благодаря зелью.
     Тем не менее, в этот день Луше от дома отойти никуда было нельзя – а вдруг Чуня проснется? Неведомо, что может прийти в недобрую головушку оборотня.
      Обедала девушка вместе со змеей, оставшейся от хозяйства мамы. Змея только пила молоко. Видимо, она втихаря охотилась на мышей.
     Кроме змеи, на обед к Луше пришли два зайца и знакомая белка.
     Закончив трапезничать, Луша принялась исследовать волшебную тетрадь Бабы-Яги. Нет ли в ней чего-нибудь, касающегося оборотней?
     Ну конечно, там было такое!
     «С незнаемыми же оборотнями – разумнее не знаться, - писала Баба-Яга. – Особливо же с теми, какие в медведей перекидываются. Не иначе, как те водят хлеб-соль с самим Велесом, и прислуживают ему, бо, вестимо, что Велес тот почитает ездить верхом на медведе».
     «Вот тебе и на!» – подумала Луша.
     Но что ж теперь ей делать? Не будить же подозрительного больного и не гнать же его, не долеченного, прочь.
     Так и просидела она над Чуней, в чтении и раздумьях до самой поздней ноченьки.
     А ночью – проснулась не то, что сама Луша, но что-то прежнее, русалочье в её натуре. Проснулось и подумало:
    «Передо мной же парень. Молодой. Уже по пояс голый. Он, наверно, давно уже ни… чего себе не позволял. А я тут, такая сижу… только время теряю…»
      И русалочья Лушина натура принялась водить пальчиком по волосатой груди Чуни. Когда же он от этого тоже проснулся и ухватил её в свои объятия – отступать стало поздно.
     Он всё очень хорошо сделал. Луше даже понравилось. И рычал при этом, как медведь.
      Когда всё закончилось у между ними, молодая ведьма испытала огромное облегчение. Будто с её души скинули огромнейший  камень.
     - Добро. Исполать тебе, хозяйка! – молвил здоровый и довольный Чуня. – Пойду я, чтобы тебя звериным обличьем не пугать здесь. С меня мёд, как и обещал. И ещё – больше в этих лесах тебя ни одна зараза не тронет. Или не буду я Кар… не быть мне Чуней!
     И он убрел в чащу. А Луша осталась досыпать.
     Теперь ей приснился муж – Иванушка Кощеев. Он будто бы всё видел, что она тут натворила, или каким-то способом знал – и не сердился. Только подхихикивал и дразнился:
   
      «Лушка – подушка,
      Каждому – подружка».

     Она проснулась с пылающими от стыда ушами.
     А впрочем, что с неё – с бывшей-то русалки – возьмешь. Такие они и есть, такими и были всегда.

       Глава девятнадцатая

      У Ивана Кощеева дела как-то сразу пошли – так  себе.
      Проснувшись утром, он уже привычно схватил костыли, смог даже выйти на них из своей комнаты. Но оказавшись посреди прихожей, когда до любой неподвижной опоры необходимо было сделать два-три шага – он застопорился на месте и весь задрожал.
      - Что с тобой? – спросила его мама, вернувшись с крыльца, где она выбивала подушки. – Ведь совсем недавно бегал на костылях бегом!
      - Они теперь неживые, - грустно отозвался Иван, еле втаскивая себя в кухню и садясь на табуретку.
     - А были какие?
     - Живые. Двигались сами, не падали. Разговаривали со мной.
     - Или ты совсем заврался со своими сказками, или с ума сходишь, - нервно заключила Евдокия Петровна. – Сейчас позавтракаешь – и пойдешь у меня тренироваться на костылях по двору до обеда! И никаких нюней!
      - Я упаду.
      - Когда ты последний раз падал? Едва ли не в детстве?
      - А тебе надо, чтобы я упал? – насупился Иван.
      Их препирательствам помешал Матвей Петрович.
      - Слушай, кончай дитё из себя изображать, - молвил он сыну сурово. – Сколько девок-то уже перебрал? Пять? Или десять? А всё за мамку держишься!
      Так или иначе, а Евдокия Петровна опять оставила Ивана во дворе на костылях. Одного. Без всякой уверенности. Без возможности на что-то отвлечься.
      «Ну же! – пытал Иван не то Вильгельма, не то Якоба (безмолвные алюминьки казались одинаковыми). – Скажи что-нибудь! Помоги мне, рассмеши!»
     Тщетно. Да и не Вильгельм и не Якоб это были теперь. Те бесы покинули костыли Ивана и носятся теперь где-нибудь Свыше… или Сниже?..
      Аааа!..
      А спасибо же тебе, левый костыль – хоть ты меня и не слышишь! Исполать тебе за то, что ты «проехал» вперед по песчаному покрытию двора, и уронил Ивана Кощеева, тем прервав его муки…
      Упавший Иван нисколько не ушибся. Полежав с минуту, чуть-чуть уняв дрожь в ногах, он, воровато озираясь на пустой двор, встал на четвереньки и торопливо пополз к коляске, стоявшей шагах в десяти впереди.
      Он уже схватился за ручки Росинанта, порываясь встать, но тут снова появилась Евдокия Петровна.
     - Ваня! Ты с ума сошел?! – зашумела она, вне себя от огорчения. – По песку-то ползти! Как не стыдно! Ведь кошки засмеют!
      Иван с горящим от стыда лицом поднялся около Росинанта и сел на коляску, отряхивая со штанов песок.
       - Я упал, - сообщил он.
       - Не ушибся? – немного озаботилась мама.
       - Нет. Повезло. Но у меня стресс. Что-то весь дрожу. Можно – покатаюсь на коляске хоть полчасика?
      - Катайся, но потом будешь снова тренироваться! Ведь уже многого достиг – и опять ползаешь.
     Она опять ушла в дом, а Иван немного потормошил Росинанта.
     «Эй! Ты тоже теперь молчишь? Тоже от меня отвернулся?»
    Так и было. Молчал Росинант. Не взбрыкивал, не ржал, не сердился. Но и – молчал. Сделался просто транспортным средством для инвалида.
     Иван сделал на нем несколько кругов по двору. Теперь коляска даже не бежала радостно, как раньше, а будто еле волоклась.
     Тоска…
     Кстати – а где Тоска?
     Иван вспомнил, что и эту призрачную барышню он видал, не позднее, чем позавчера.
     Ну, уж если даже Тоска теперь не с ним…
     Наш несчастный вынул телефон из кармана. Не поломался при падении? Надо попробовать позвонить кому-то.
      Перебрал несколько номеров. Остановился почему-то на контакте «Баба Лиза».
     Ах, да! Это та странная и завораживающая брюнетка, которую Луша называет бабушкой.
      «Буду тебе иногда звонить», - обещала эта женщина. Но пока тоже ни разу не побеспокоила.
      А может – спросить у неё? Как вернуть всех? Что с Лушей? Чем вообще сердце успокоится?
     Иван нажал вызов.
     - Алло. Баба Лиза? Здравствуйте, это Иван…
     - Здорово, внучок. Я давно тебя жду, - раздался в трубке её низкий и приятный голос. – Что – одиноко тебе сделалось?
     - А вы откуда знаете? – растерялся Иван.
     - Что знаю – а чего и не знаю, - загадочно произнесла баба Лиза. – Ведомо мне, что Луша твоя сейчас далеко от тебя, а ты по ней зело сохнешь.
      - Не только по ней, - признался Иван и, прикрыв телефон рукой, пояснил, - она мне костыли заколдовала. И коляску, тоже. А теперь это всё как-то само собою расколдовалось.
      - А что в них было волшебного? – спросила баба Лиза.
      - Они со мной говорили. А коляска даже по-испански могла. А ещё – костыли таскали меня всюду, бегали сами и не падали. А теперь это всё исчезло.
      Эту фразу Иван говорил совсем тихо, поскольку, соседи, уже ходившие вокруг, с подозрением поглядывали на него. Им знать про посланцев иных миров в родной усадьбе было вовсе ни к чему
      - Гм! – только и вымолвила баба Лиза и попросила Ивана поведать ей, с чего же всё началось.
     Сие было и вовсе нетелефонным разговором. Иван так и сказал.
    - Значит, приезжай сейчас ко мне, - тоном, не признающим возражений, изрекла баба Лиза.
     - Заметят родители. Хватятся меня. Мама будет переживать.
     Баба Лиза уверила его, что никто ничего не заметит, и об этом уж она позаботится.
     Всё так же нерешительно, Иван развернул Росинанта и неторопливо выехал со двора. Он чувствовал некое внутреннее волнение, порой переходящее в нервическую дрожь. Из-за такого волнения Иван невзначай задел рычагом локоть какого-то незнакомого мужчины, торопливо входившего в это время к ним во двор.
      - Ой, извините! – быстро произнес Иван. Но мужик не подал и виду, что столкнулся с ним, и вообще не заметил нашего героя.
    Проехав в некоторой нерешительности по своей улице, Иван свернула на другую, потом повернул ещё пару раз, пока до него не дошло, что о том, где живет баба Лиза, наш герой имеет самые смутные представления.
     Он позвонил ей ещё раз.
     - Напомните, где вы живете? Что за улица, как проехать? Я помню, что где-то на отшибе…
     - Ищи переулок Гнилой Угол, - разъяснила баба Лиза.
     Сказать-то было легко…
     Да ну! Язык до Киева доведёт.
     Иван попытался остановить бегущего мимо десятилетнего на вид мальчишку, чтобы спросить направление у него. Но паренек промчался, не заметив Ивана.
     Думал спросить дорогу у миловидной полной женщины, мирно покуривавшей на скамейке у поворота. Она не ответила ему. Иван обратился к ней повторно – ноль внимания. Это насторожило Ивана.
    Через пару десятков метров ему встретилась соседка – тётя Зина, шедшая с ручья с выполосканным бельем. Поприветствовал её… Но и соседка ничего не ответила, не сказала, будто Иван был просто пустым местом.
      Да что же это такое?!
     Иван начал о чём-то догадываться, и холодок пробежал по его коже. Но тут зазвонил мобильник.
     - Б-баба Лиза? – заикнулся Иван.
     - Что, внучок? Заблудился?
     - Баба Лиза, я не только заблудился, но меня почему-то никто и не замечает. Будто я невидимым стал… - промямлил он.
     - Я ж тебя упреждала: пока едешь ко мне да будешь со мною – никто о тебе не вспомнит на всём свете. Теперь веришь?.. А ну, поверни-ка головушку влево. Что там зришь?
     - Т-т-табличку. Г-гнилой Уг-гол…
     - Ну, вот, касатик ты мой догадливый – ты меня и нашел…
     Кое-как, со скрипом забравшись внутрь неказистого домика, Иван расположился там за столом, на котором не было никаких угощений – не до них.
     Баба Лиза по-прежнему выглядела роскошной, жгучей сорока пяти-сорока восьмилетней брюнеткой с пышной аппетитной фигурой и дурманящим бархатным взором. Ивану Кощееву было трудно отвести от неё взгляд.
     Но потребно было рассказывать. Всё – с того, как Аксинья на Ивана обиделась, когда разговор у них зашел о грядущем походе Ивана в церковь, и что Аксинья – жена его лучшего друга, и что пока этот друг тяжело болеет, Иван тут… с этою женой…
     Говоря всё это, Кощеев-младший то и дело зачем-то озирался, и уши у него горели.
     - Ай-яй! – всплеснула руками роскошная женщина. – Что ты творишь-то, милок! Тебе самому не совестно?
    - Совестно, Елизавета… как, простите, вас по отчеству?
    - Просто баба Лиза… Но ты, конечно, себя оправдаешь, что Ксюха сама, шаболда такая, на тебя напрыгнула – так что ж теперь, тебе было её от себя палкой гнать? Так?
    - Да-да. Именно, так.
    - А хоть бы и палкой! Или – тем же костылем – по горбу.
    Баба Лиза в очередной раз прожгла его взглядом.
    - А ты, милок,  и сам на меня так взираешь, словно хочешь съесть горемычную – и косточек не выплюнуть. Чем же прикажешь тебя гнать?
    - Я… не… смотрю…
    Тут неотразимая пока Лихо Одноглазое (не будем темнить перед всё помнящим читателем!) попросту подошла к Ивану, крепко прижалась к нему, обняв, и положила  его голову на свою пышную грудь.
    - Тс, тс, тс! – процокала она. – Да ведь ты же хочешь! А не задумывался, что я, может, тоже хочу?
     Она легко сняла убогого парня с табуретки и приземлила на кровать.
     Ивану было то холодно, то горячо. Вокруг него резко  всё потемнело…

     Когда свет в глаза Ивана вернулся, они лежали с этой невероятной женщиной рядом на кровати и постепенно приходили в себя.
     - Так, повтори-ка мне паки, касатик, с чего всё началось? – вкрадчиво прошептала она.
     - Лиза, мне стыдно… Зачем же мы так?
     - А тебе не понравилось?
     - Очень понравилось! – сознался всё ещё горячий Иван.
     - Тогда не стыдись, а рассказывай мне про Аксинью. На что она осерчала, помнишь?
     - Она обиделась в тот момент, когда я сказал, что хочу в церковь сходить.
     - Вот! – воскликнула баба Лиза. – Ну, а ты чего ожидал? Из-за этого и Ксюха от тебя сбежала, и испанская твоя кляча, и два немчина-сказочника…
      - Так значит?.. – почти сообразил Иван.
      - Нельзя нашим в церковь, Ваня, - прямо пояснила она. – Ибо не от Бога мы. И Бог нас не жалует.
      Тут Лихо назвала Ивану и своё настоящее имя, и должность в колдовских мирах.
     Иван прямо поперхнулся воздухом.
     - Значит, на самом деле вы… - старушка?!
     Лихо некоторое время терпеливо втолковывала ему, что волшебники живут очень долго, у них возраст измеряется иначе, чем у простых людей, и не все так просто.
      - Ежели я обличье могу всякое принимать – так что  ж мне пред тобою выглядеть старой уродиной? – убеждала она. – Я, хоть и Лиза – а ведь баба. А всем бабам чего-то хочется. Для начала хоть красивыми выглядеть. И потом – больно уж смешно наша краса на вас – мужиков – действует.
      - Понял, - огорченно махнул рукою Иван. – Но  ведь и Луша, тоже – из «ваших»?
      - Вестимо, из наших… Кстати, про Лушу твою…
      Лихо принесла ему прямо на кровать волшебное зеркало… И, в общем, Иван видел ночное похождение своей благоверной со странным охотником Чуней.
      - Эх, Лушка – подушка. Каждому подружка… - Иван уже чуть не плакал.
      - Вы квиты с ней, - старалась утешить парня  Лихо. – И всё равно, что бы ни было, любите друг дружку. И быть вам вместе, сердешным… Ну, ладно! Теперь давай – продолжай жаловаться
     Иван спросил, а что же – и ему самому теперь в церковь нельзя, если он знается с нечистой силой? 
     Лихо задумалась.
     - Понимаешь, - произнесла она. – Другу твоему – Солдатику-то – ныне в силах помочь один Бог. И вопрос в том – а хочешь ли ты, чтобы Он ему помог?
     - Очень хочу! – воскликнул Иван.
     - Посмотри на меня.
     Несколько минут оба пристально взирали друг на друга.
     - Добро! – заключила Лихо. – Но, ежели ты этого хочешь – ты должен от нас отречься послезавтра. И обернуться к Нему – к Богу.
     - Но… как же я без вас, без всех буду? – страдал Иван.
     Лихо велела ему заправить рубаху в штаны и садиться к столу. Она поставила перед ним небольшой бокальчик с ароматной, густой, кроваво-красной жидкостью.
     - Пей, дурачок. Это – вино времени. Как проглотишь его – очутишься у себя во дворе и на коляске, в ту же  ровненько минуточку, что ты сюда выехал…

      Когда всё сделалось точь-в-точь со словами Лиха, Иван, сидя в коляске возле родного дома, первым делом позвонил именно ей.
     - Спасибо, Елизавета, вам за всё.
     - На здоровье, касатик, - ответила Лихо в трубке. – А в церковь уж, коли решил идти – иди и ничего не бойся.

* * *

     Через два дня, поутру Иван Кощеев в сопровождении своей мамы вылез из такси около церкви и двинулся в храм на невладелых ногах, опираясь на еще более непослушные теперь костыли.
     Шел, готовый споткнуться на каждом шагу. Впереди и сзади, и вокруг них толпились люди. Их было не столько, как бывает в праздничный день – поменьше, а всё же – порядочно.
    - Посторонись… посторонись… посторонись… - то и дело твердила Ивану мама, следя, чтобы он пропускал всех вперед, - проходите, мы не торопимся, - говорила она при этом другим людям.
    - Ничего! – ворчал себе под нос Иван. – Не цари-короли. Обойдут меня, подождут. Человек считанный раз в церковь выбрался, рискуя здоровьем. А другие в каждый праздник сюда ходят.
     Мама указала ему повернуть к иконе Целительницы. Иван дотащился к этому образу, всё время скашивая глаза в сторону Спаса Нерукотворного.
     - На Целительницу смотри, - учила мама. – О болеющем молимся. И свечку ей надо поставить.
     Свечку следовало взять в руки, но длани Ивана были заняты рукоятками костылей. Он попытался взять свечу, но поскользнулся и чуть не рухнул. Свеча упала на пол и погасла.
      - Господи! – воскликнула мама. – Даже этого не можешь сделать!  Ох, плохая примета…
      Она подобрала свечу, зажгла её снова и поставила пред Целительницей.
      «Не бойся» - раздался чей-то шепот в ушах Ивана.
     Он осторожно обернулся. Позади него, в стороне от прочих людей стояла та самая «баба Лиза» в обличье жгучей брюнетки. От её взора на Ивана исходило тепло, и страх его испарялся, таял. Ноги стояли увереннее.
     - Не глазей по сторонам! – вновь раздалось ворчание мамы. – Некрасиво.
     Иван перевел взгляд с Лиха на Спаса Нерукотворного. Страх не возвращался.
      Взор Христа показался Ивану суровым.
      «Наверное, такой же Спас реял на княжеском стяге над Куликовым полем», - ни к селу, ни к городу подумал Иван.
      Он продолжал глядеть на икону. И Спас глядел на него в упор.
     - Молишься? – шепнула мама. – Надо так: «Отче наш, иже еси на небеси…»
      «Господи, - сказал Иван мысленно. – Вот, я пришел к тебе, попросить за друга».
     «И ты здрав будь, - низким и благостным голосом сказал Кто-то у Ивана в голове. – За друга, говоришь? А оно тебе надо?»
     «Ой, прости, Господи! – понял свою ошибку Иван. – Здравствуй… Мой друг тяжко болен сейчас. Он на грани жизни и смерти. Я прошу тебя и умоляю – не забирай его сейчас! Дай пожить ещё. И дай ему здоровья!»
     «Да правда ли? – пресек Спас его суесловие. – Да сам ли ты до сей просьбы додумался?»
     «Я собирался…» - начал Иван, но был услышан без слов и без мыслей.
     «А не лучше ли тебе без оного друга, за какового ты пришел (Спас будто подчеркнул «пришел») просить меня?»
     «Не лучше».
     «Почему же? – Спас, казалось, сдвинул брови. – Вон, жена его всякий вечер тебе постель греет. И это всё – пока его нет. А представь, что друг придёт?»   
     «И пусть придет», - понурил очи Иван.
     «Он же тебе по вые настучит», - напомнил Спас без малейшей тени насмешки.
     «Пусть настучит. Зато будет жить».
     «Кстати, а как тебя звать теперь?» - отвлекся от темы Спас.
     «Ты ведь знаешь…» - осекся Иван.
      «Я спросил».
      «Я – Кощеев Иван Матвеевич».
      «А не длинно так-то?».
      «Тогда – просто Иван».
      «Может, просто Предатель?
      Лицо и шея Ивана вспыхнули яркой краской. Ответить на это он не сумел.
      «Ну, так что, Предатель? – снова начал Спас. – Верно ли то, что ты желаешь, чтобы твой друг Иван Солдатов вернулся к земной жизни?»
       «Желаю!» - бросил Кощеев, уверенно глядя в лик Спаса.
       «И ты не станешь лгать и выкручиваться, когда он придет к тебе и спросит?..»
        «Не стану».
        «И ты никому не пожалуешься, как бы больно ни ударил он тебя за твоё предательство?»
       «Не пожалуюсь. Никому»
     «Это всё, что я хотел услышать от тебя, Предатель. Более ты здесь не нужен».   
     Иван развернулся на костылях к выходу, поскользнулся и на этот раз уже не устоял. Шмякнулся.
     - Ну, что ж ты весь распустился-то? – ахнула мама. – Держаться на ногах надо. Концентрироваться… Кто ж тебя тут поднимать будет.
      Симпатичная брюнетка, стоявшая позади Ивана, немедленно оказалась рядом с ним.
      - Не надо его ругать – он у вас молодец!
      Помогла Ивану встать, подала ему костыли – они сделались какими-то непривычно тёплыми.
       - Держись, Ваня! – подмигнула левым глазом.
       Евдокия Петровна поглядела на неё с удивлением – вроде, ей незнакомая, а Ивана откуда-то знает!

     Вечером того же дня Иван снова играл в «Княжьего кметя». Остановил игру, пристально разглядывая мультяшную свою оруженосицу Ольгу.
     На кого же она похожа?
     На Лушу. Только дороднее, в плечах шире и – блондинка.
     Да полно! Разве мультяшка сравнится с живой девушкой?
     И однако, Иван крутил нарисованную Ольгу, разглядывая её со всех сторон.
     Подошла мама. Тоже посмотрела на монитор.
     - Ты же сегодня освятился, можно сказать. Раз священнодействие совершил. А всё на девок пялишься. Хоть бы отдохнул.
     - Правильно. Отдохну сейчас, - согласился Иван и принялся выключать ноутбук.
      - Веришь в чудеса? – улыбнулась мама. – Лариса Ивановна только что из Питера мне звонила. Там Ваня Солдатов из комы вышел. Вот, что молитва истовая творит!
     - Сказал он что-нибудь? – спросил Иван Кощеев, взгляд которого стал каким-то растерянным.
     - Сказал, - кивнула Евдокия Петровна, и улыбка сползла с её лица. – Не сказал – спросил: «А где Аксинья?»

     «Гутен абен, камрат!» - услышал Иван Кощеев той же ночью, сквозь первый сон, знакомый высокий голос.
      «Кто там?» - спросил он мысленно.
      «Не трогай его, Вилле, - обиженно пискнул другой, ещё более знакомый голос. – Он теперь у нас святой. Мы для него – нечисть ненадобная».
     Иван подскочил на кровати, продрал глаза и уставился на костыли.
     «Ребята! – крикнул он на частоте астральных миров. – Ребята! Вы опять со мной! Как я рад, тысяча чертей!»
     И обнял потеплевшие алюминьки,  словно самых близких друзей.

Глава двадцатая

     Нет, не одна лишь живая голова осталась от несчастного раздербаненного Ивана Солдатова. Рассеянный автор забыл про шею, которую тёмные силы как-то не сумели отделить. И на шее той болтался, не сваливаясь, его нательный крест.
     И сколь бы ни старались схватить Иванову голову жадные лапы похожего то  на огромного волка, то на лиса, а то на вепря черного бога Велеса – они отдергивались от креста, словно тот был раскалённый, и на лапах оставались красные ожоги.
     - Да что ж с ним поделать?! – сокрушался Велес. – Карачун, где ты, морда? Почёму вечно вся грязная работа – на  мне?!
      Где-то в глубинах сейчас же глухо зарычало, и на свет вылез большой бурый медведь.
      - Что, хозяин? – спросил медведь по-русски, презрительно глянув на голову Солдатова. – Сожрать этого совсем?
      - Попробуй, - согласился Велес, сам вожделенно глядя на Машу. – Надоел он, зараза!
      Медведь, которого, судя по всему, звали Карачун, тоже простер свои лапы к голове мученика, и также вынужден был их отдернуть, задев крест. Сразу запахло паленой шерстью.
     - Нееее, хозяин! – рявкнул Карачун. – Ты не можешь – да и мне не по силам.
     Не то, чтобы они не догадались снять крест с разрубленной шеи парня. Но священный атрибут не хотел покидать Ивана Солдатова, будто прирос к герою.
     - Да что же это такое?! – бесился Велес. – Все тени – как тени, а на этого и угомону нет… Ну, Карачун, держи его, не то, за уши, чтоб не рыпался. Пусть смотрит, как я его подружку ублажать стану.
     И Велес крепко ухватил Машу, а Карачун – Солдатова, как и было ему указано – за уши. Маша же почувствовала хватку владыки Справи, и как мохнатая и жесткая звериная плоть с болью вжимается в её, Машино тело, каковое она не столь и давно почти совсем не ощущала.
     Может, это и странно, только Солдатов тоже почувствовал её боль. И аж заскрипел зубами.
    - Пусти её! Ну! – рыкнул Солдатов и сам, как медведь, только гораздо тише.
     - Ага! И как же ты её защитишь? – смеялся Велес, тыча в Машу мордой – сейчас он перешел на кабанье рыло с клыками, что выглядело совсем отвратительно – и жадно лапая несчастную женщину.
     Усилием воли, которой ему было не занимать, Солдатов заставил  свою голову высоко подпрыгнуть и клацнул зубами, стараясь укусить Велеса куда-нибудь.
     - Да не переживай за меня, - жалким голосом сказала заступнику Маша. – Что – ты думаешь, на Земле меня редко насиловали? Случалось…
     - Арррр! Пусти, тварь! – продолжал грозиться Солдатов, снова прыгая и лязгая зубами.
     Маша уже начинала стонать. При всей её невосприимчивости, вряд ли терзания от Велеса не причиняли ей тяжких страданий.
     Не переставая угнетать Машу, Велес попробовал лапой ударить Солдатову в зубы – словно боксерский удар «джеб». Но сам опять взвыл от боли. Крест зло царапнул его. Неясно почему, но священный атрибут за несколько минут стал заметно больше.
     Голова Солдатова всякий раз мягко приземлялась в грязь и пыль адского рва и снова подпрыгивала, бросаясь в бой. Растущий крест нисколько не мешал Ивану. А может, наоборот, помогал.
     Медведь же совсем перестал что-либо пытаться проделать – только зыркал неумными глазками и рычал по временам.
      И тут над всей этой картиной воспарил новый ярко-жемчужный, светящийся призрак.
      - Ты что – не слышал? – заорал он, - Оставь её, или полосну!.. Спасибо тебе, парень, но я с ним сам разберусь.
      Это был Кощей – только одетый полностью в белую одежду, вместо прежней – чёрной – и  летающий. Кощей потрясал молочным клинком, знакомым нам под названием Мёртвая Рука. Благодарил Кощей Ивана Солдатова, видя его малополезные старания.
     - Откуда ещё этот? – спросил Велес, похоже – сам себя. – Чтоб мне треснуть! Только его и не хватало!..
     - Я его убил, - похвастал медведь Карачун. – А пусть не встречается мне на узкой дорожке.
     - Молодец, - злобно выплюнул слово в морду Карачуна Велес. – Придумал, чудак, на мою голову. Поди-ка, он сам тебя и просил о смерти?
     Эти ворчания Велес изрыгал, уже отбивая удары Мёртвой Руки своим широким черным палашом, который он извлек будто прямо из тьмы. Машу владыке Справи пришлось бросить. Она плюхнулась в грязь спиною и приподнялась на локтях.
     Битва выглядела жутко, но Маша видала подобные поединки и раньше. От клинков снопами сыпались белые и черные искры. Кабан хрипел и хрюкал. Кощей молчал.
       И вдруг Маше стало по-настоящему страшно. Несмотря на то, что она пока была не в лапах адского насильника, её всю било крупной дрожью.
      - Милый? – обратилась она к преображенному Кощею. – Ты что… у… у.. умер, что ли?
      - А похоже? – спросил в ответ Кощей, не оборачиваясь.
      Он продолжал ожесточенно махать Мёртвой Рукой.
      Солдатов со своим невероятно упёртым характером, думая, что хоть как-то помогает Кощею, продолжал подпрыгивать и вгрызаться Велесу то в плечо, то в загривок – и снова падал в грязь. Одно из таких падений привело к тому, что изрядно подросший его крест воткнулся основанием в  этот черный подземный пол – и словно поставил голову Солдатова на якорь. Прыгнуть больше не удавалось.
      - Вы, ушлёпки, решили, что же – порешить меня в моём же доме? – усмехнулся Велес. – И вот этою гнилой косточкой? Думаете, выйдет?
      Последовали новые удары, звон, скрежет… и вдруг – хруст, какой бывает, когда ломается большая человечья кость.
     С таким хрустом разлетелся пополам меч – Мёртвая Рука. Половинки его безжизненно упали в ту же грязь. Призрачный жемчужный Кощей так и висел в воздухе безоружный.
      - Ну, так? – почти равнодушно бросил Велес. – Получилось?
      Для Маши, для Ивана Солдатова, да и для прочих теней, созерцавших потусторонний поединок, даже для Карачуна, такой его исход оказался полной неожиданностью. Молчал и сам Кощей.
      - Что же теперь будет? – полушепотом спросила мужа Маша. – Значит, ты умер, чтобы меня спасти? Но только пропал окончательно сам?
     - Ничего, моя хорошая, - так же, еле слышно ответил ей Кощей. – Зато мы будем вместе и здесь.
    На светящемся лике его ничто не дрогнуло. Взгляд Кощея был тверд, как алмазный резец. И лишь Маше он дарил отблески нежности.
     - В узы его! – распорядился Велес.
     И сейчас же Кощей оказался опутан какими-то белыми не то канатами, не то шнурами, а может быть, это были некие металлические нити. Так или иначе, а они сковали его полностью, обездвижили, и покинуть эту клетку Кощей вряд ли мог. Она упала рядом с обломками меча.
     - Что – смиришься и станешь тут нарезать круги вместе с прочими? – спросил пойманного сказочного злодея Велес. – Или полежишь в узах парочку столетий.
     Ответом было молчание.
     Да Кощей даже и не глядел на Велеса. Скосив глаза, он следил за головой Солдатова, которой не давал прыгать теперь уже огромный серебряный крест, вонзенный в землю. Мало-помалу, откуда ни возьмись, у этой головы вдруг стали прирастать плечи, остальной торс… От плеч выросла правая рука, затем – левая…
    Да и крест ли  висел на серебряной цепи, на шее Ивана Солдатова? Уже и последний неуч мог бы понять, что это – меч драгоценного металла, тонкой ковки с блистающим Распятьем на рукояти.
     Солдатов ещё не слишком прочно стоял на вновь выросших своих ногах. Но меч схватил очень решительно и легко выдернул клинок из земли.
      - А ну, оборотись! Как тебя? Чёрт? Дьявол? Сатана?
      Почти отлучившийся по иным делам Велес нехотя обернулся назад. Похоже, ему грозила новая схватка.
     Но что мог сделать против владыки Справи не слишком рослый и не слишком крепкий обычный человек, который только что кое-как, по неясной никому причине вновь обрел утраченное тело?
     Презрительно хмыкнув, Велес небрежно махнул черным мечом, целясь Солдатову в шею.
     Страшной силы ударом встретил Велеса серебряный меч, осененный Распятьем. И мучитель выронил своё оружие, и рухнул сам на колени, съежился, прикрыл голову руками, словно моля о пощаде. 
     Явно не желая бить по склоненной голове, Солдатов наклонился к связанному Кощею.
     - Ну, что, мужик – тебя освободить, или сам распутаешься?
     Но разрезал его путы, не дожидаясь ответа.
     Жемчужная душа Кощея выпорхнула из оков, подхватила черный меч Велеса вместо поломанного своего. Таким образом, Кощей был готов обороняться. Вокруг них находились не только согбенные тени мучеников Справи, но и огненные существа с молотами, которые прежде выбивали из душ и старые грехи, и последние их чувства.
     Но огненные кузнецы были в замешательстве. Их самый главный распорядитель стоял сейчас на коленях и жалко скулил.
     Кощей широко замахнулся на них черным клинком.
     - Брось этот хлам, мужик, - тихо посоветовал ему совсем оживший Солдатов. – Брось к чертям. Вон, видишь – полоса света? Это – свобода. Иди туда за мной.
      Неизвестно, видел ли Кощей то же самое, что и Иван. По крайней мере, Кощей не торопился куда-либо  двигаться. Он стоял на земле, словно позабыв, что только сейчас умел летать, и смотрел – не то перед собой, не то – внутрь себя, как и все другие здешние пленники.
     - Мария батьковна, давай мне руку да пойдем на волю, - предложил Солдатов Маше. – Или тебе здесь шибко понравилось?

* * *

     Гуляя по лесу следующим утром, Луша набрала две корзины грибов. Одну – белых и подберезовиков, а другую – поганок. Последние – нужны  для приготовления всяческих зелий.
     Можно было возвращаться домой, но избушка на курьих ножках располагалась в глуши; утро же было солнечным и тихим, и Луша тянула время, пытаясь получить удовольствие от свежего лесного воздуха. Ей было отчего-то не то грустно, не то – тревожно.
    Девушке встретилась небольшая лисица – бурая, встрепанная, с поникшим хвостом. Зверушка вякнула что-то неразборчивое, но Луша предположила, что лисица жалобно просит девушку следовать за ней. Может быть, к норе? Может, у неё забрали лисят?
     Юная Баба-Яга уже знала свои обязанности, и двинулась за лисицей.
     Через полверсты тропинка вывела их к полянке, упиравшейся в холмик. В него была вдавлена массивная каменная плита, выщербленная посередине.
     Рядом с этой плитой распластался на земле высокий лысый человек в черных одеждах. Лисица ткнулась в него носом и заскулила.
      Луша внимательно оглядела покойника. Это был кто-то очень ей знакомый.
      Касьян!
     Она живо вспомнила, как давным-давно – и одновременно, будто вчера это было! – вот этот самый Касьян украл её от матери и притащил на волшебных крыльях в свой сказочный замок. Луше тогда не было страшно, а показалось занятно, что её похитили. Как великую драгоценность, словно царевну – красу ненаглядную. Её-то – простую девчушку! Луша помнит, что в тот день была еще простужена, из носа у неё так и лезли зеленые сопли. И Касьян с этими соплями целовался… Чудак милый…
      Она подружилась с этим странным дядькой – храбрецом, хвастуном и неистощимым выдумщиком. Колдовством потомственную ведьму было тоже не удивить. Правда, в птиц и зверей превращаться она тогда не умела. Касьян научил…
      Погодите! Но ведь он тогда сам хвастался, что неуязвим для оружия и ядов, с некоторого возраста перестал стареть, называл себя Кощеем Бессмертным.
     Хвастался?
     А вон и меч, которым, похоже, Бессмертному смерть подарили. Валяется с отколотым посредине клинком молочного цвета.
     А может, это и не Касьян-Кощей? Может, просто похожий на него человек? Родственник? Его брат-близнец?
     Нет-нет. Сердце подсказывало Луше, что это её бывший. Что это он – Касьян. Умер Бессмертный. Больше его нет,  и не будет. Лежит – и так был бледный, а теперь лик белый, как снег. И так же холоден. И даже пахнет от него не мертвячиной а чем-то приятным… Кажется, романейским вином.
     Она вновь и вновь пыталась уловить его дыхание, услышать стук сердца. Ничего этого не было. Мёртв.
     Луше вдруг сделалось нестерпимо горько. Она бросилась на грудь Касьяну и обняла его, и заплакала. Слёзы полились из Лушеньки, как из тёмной тучки.
     Такая же тучка накатилась между тем и на небо, скрыв ласковое солнышко. И не только Луша и покойный Касьян, но и всё вокруг намокло.
     И грянул гром…

Глава двадцать первая

     «Сказку, сказку, сказку!» – немедленно потребовал Иван Кощеев от вновь прибывших к нему Якоба И Вильгельма.
     «Щас! – насмешливо ответил Якоб. – А ты для начала нас накормил-напоил?»
      «Спать уложил? – прибавил Вильгельм. – Нет! Тебе бы только самому валяться круглые сутки».
      «Ребята… - тотчас же растерялся Иван. – А… вы… я… вы чем питаетесь?»
     «Шутка, - сказал на это Вильгельм. – Расслабься».
     «А сказку-то, поди-ка, надо тебе не простую…» - вставил Вильгельм.
     «А платную?..» – насторожился Иван.
     «…А полезную, - поправил его Вильгельм. – Про такого же думмкопфа , как ты сам».
     «С чего это я – Dummkopf?» – спросил Иван, впрочем, без малейшей обиды.
      «С того, что при виде женщины, даже издалека – теряешь рассудок».
      «Ну… может быть. Каюсь, грешен», - покраснел Иван.
      Он лёг поудобнее, укутался одеялом и приготовился всё же слушать сказку.
      «Значит, давным-давно жил да был в нашей земле Гессен один думмкопф по имени Ганс, - гнусаво начал рассказывать Якоб. – Этот Ганс ещё годков с двенадцати пристрастился заглядывать в старый колодец. Со дна этого колодца ему ундина сиськи показывала, а он и радовался…».
     «Стойте, - вмешался в ткань повествования Иван. – Забыл, кто такая ундина?»
     «Девка водяная с рыбьим хвостом», - досадливо хмыкнул Якоб, недовольный, что его перебили.
     «Врешь, что забыл. У тебя таких, по последним вычислениям – две штуки», - прибавил Вильгельм.
      «Силён ваш Ганс! – оценил Иван. – С двенадцати лет! Гм…»
      «Ты сам-то с каких годков по девкам? С десяти?» – спросил Якоб, и Иван замолк.
      «Ещё у этого Ганса младшая сестра была, - стал продолжать Якоб. – И вот, когда ему стукнуло лет шестнадцать, ему так нестерпимо захотелось прикоснуться к ундине, что взял Ганс да и прыгнул в колодец».
     «…И утоп», - вырвалось у слушателя.
     «Ну, ровно так же, как и ты надысь – в болоте топ…», - подтвердил Вильгельм.
      «К ундине рвался – к ней, голубушке, и попал, - снова взял слово Якоб. – Она, конечно, не то, чтобы против – целовала его, миловала. Только работать заставила. Камни таскать – в разы больше самого Ганса. Деревья рубить тупым топором. Кормила клецками с камнями да с песком внутри, вместо мяса. А во время утех-то любовных – кровь из его шеи сосала.
     Когда же Гансу это всё надоело, и захотел он от такой ведьмы домой сбежать, то вдруг увидел, что прикован он к каменной стене железной цепью за ногу.
     И совсем бы пропал парень, да сестра его проведала, где он – и за братом в тот же колодец прыгнула…»
     «А мне, вот, ребята, жутко интересно, как же вы ко мне надумали вернуться, - опять не выдержал Иван. – И где, тоже, пропадали?»
      «Это ты уже у своей ундины спроси – у одной ли, у другой, - посоветовал Якоб. – Опять перебил! Вот и не станем теперь рассказывать, как сестра Ганса из колодца спасла!»
     «Ну, ведь сестра же, - улыбнулся Иван, сонно потягиваясь и кладя руки за голову. – Вестимо, спасла».

     Ещё глубже в эту ночь, снова пробудившись, Иван Кощеев узрел широкий черный провал, разверзшийся вдруг перед ним прямо в стене его комнаты, над кроватью.
      Во тьме провала скрадывалась его глубина. Но там, в глубине, мерцали хитрые зеленые глаза. Слабое сияние того же оттенка обрисовывало тонкую девичью фигуру, манившую Ивана пальцем, сгибаемым в некрасивый крючок.
     - Хочешь ко мне? – шептала Аксинья. – Иди-ка, иди-ка сюда!
     - Не хочу, - покачал головой Иван.
     - Хочешь-хочешь, - не верила ему Аксинья. – Я ведь вижу.
     Она теперь манила его жестами обеих рук, и что-то булькало в кромешной тьме глубины, и втягивало туда Ивана ногами вперед.
     Иван схватился накрепко за спинку своей кровати. Но втягивание усилилось. Аксинья сначала улыбалась ему – и вот уже зло скалилась, показывая желтые и острые зубы. Глаза её светились ярче.
     Иван почувствовал отчего-то себя сейчас самым одиноким человеком в мире. Руки его отсырели от пота и едва держались. Сейчас Иван ухнет туда – в бездну. Вот сейчас…
     - Иди, иди ко мне!
     - Неееет! – заорал он, не в силах больше стерпеть. – Ааааа!
     С ним, конечно, нередко бывало подобное и раньше. При угрозе падения, стоя на непослушных ногах и не видя поблизости никого, он испытывал панические атаки разной интенсивности. Когда хотелось кричать от сковывающего ужаса, когда он почти не чувствовал ног от того же кошмара – Иван терпел, ибо знал, что всякий изданный им звук лишь усилит страх и ступор, да потом ещё и попадёт от расстроенной мамы.
     - Что ты кривляешься-то? – сердилась тогда мама. – Если даже упадешь – ведь встанешь. Ведь не в космос же улетишь!
     А вот сейчас было очень похоже на угрозу улететь «в космос». Или, вернее, ещё куда, похлеще того.
     Другой бы продолжал молчать и бороться. Кто-то позвал бы на помощь родителей. Завопил бы, к примеру: «Мамочка!».
     Иван же, как порой бывало, ни к селу, ни к городу – благо, в голове его мешались разноцветные искры вместо мыслей – заорал, как сумасшедший:
     - Шмат-Разуууу-ууум!..
     И когда уже отцепились потные пальцы от кровати, и повлекло Ивана помалу в бездну, как мертвеца – вперед ногами, - в этот миг какая-то иная огромная сила схватила его за подмышки и рванула обратно. С шорохом и шипением что-то втащило его назад, в комнату, бросило поперек кровати, как безвольную куклу. Черный провал в стене медленно закрылся, словно страшный зверь хлопнул челюстями.
     В окно пробивался утренний свет. В лицо Ивана будто что-то освежающе дуло.
     - Хватит, - молвил ему в ухо некто незримый. – Не дрожи. Всё кончилось.
     - Шмат-Разум? Это ты, что ли? – спросил Иван, всё еще дрожа и укладываясь нормально, вдоль кровати.
     - Я, - подтвердил невидимка.
     - А ты откуда взялся?
     - Из твоего ноутбука вырвался.
     - Но это же невозможно. Да и того, который там сидит, Сватом-Наумом зовут.
     - Нет, - возразил Шмат-Разум. – Ты же сам мне моё настоящее имя напомнил. И, Ваня, ты так орёшь, что и мёртвого разбудишь. Не то, что реинкарнированного. Молодец, так тебя, разэдак…

* * *

     Медведь, огромный лохматый медведь Чуня возник из этого грома и яркого синеватого отблеска молнии и стоял теперь над зареванной Лушей и над трупом Кощея.
    Луша перевела на Чуню (то есть, на Карачуна) свой взгляд, ставший недобрым, режущим, истинно русалочьим.
     - Это ты его убил – да? – тихо, почти шипя по-змеиному, спросила она.
     - Он сам полез на меня.
     - Пьяный мужик?!
     - А скажешь – трезвый? Вон, от него до сих пор винищем тянет.
    Луша встала на ноги, согнувшись, шаркая, как старушка, сделала пару шагов и подняла обломок клинка Мёртвая Рука.
     - А это – тот топор, с которым он на тебя лез?
    - Ну, не топор, ну – мечишко… Какая разница-то? Главное – лез на меня. Видишь, я поломал его маленько…
     - А ничего, что его можно было убить только этим вот клинком?! – закричала Луша в исступлении.
      И бросилась на Карачуна, потрясая обломком страшного, всеубивающего меча.
     Она не замечала ни отваленной кем-то или чем-то каменной плиты от таинственного Входа, ни широкой полосы белого света, льющегося оттуда, ни стоявших в этой полосе, держась за руки, парня и девушку.
     Сейчас Луша видела только ненавистную зверюгу, использовавшую её, несчастную сироту, словно игрушку, и убившую лучшего для неё человека на Земле.
     - Ааааа! Мерзавец! Убью! Четвертую! На лоскуты пущу! – кричала она и даже не слышала сама себя.
     Но чьи-то знакомые, сильные руки нежно обняли её за плечи и удержали на месте.
      Кощей был жив. Он стоял в полный рост и легонько прижимал к себе юную ведьму.
      - Всё, всё, - приговаривал  он. – Не надо, девочка. Видишь, и все живы, и ты сама – жива. Убивать кого бы то ни было – совсем нехорошо, Лукерья, совсем нехорошо… Этого молодца и ему подобных умерщвлять – у тебя нет полномочий. И ни у кого нет.
      Луша поплакала ещё, уткнувшись носом в могучую грудь Кощея.
     Тем временем, парень и девушка у Входа расцепили руки, и стояли, молча, переминаясь. Парень опирался на большой серебряный меч с Распятием.
    - Ну, чё? – пробурчал он себе под нос. – Выбрались из Ада? Добро… Теперь по домам, что ли?
     Девушка – это была Маша – молчала.
     - Откуда вы выбрались? – сморкаясь, спросила Луша, глядя по-дочернему на Кощея снизу – вверх.
     - Мы были в царстве Велеса, - коротко рассказал ей Кощей. – Оттуда нет выхода никому. Но вот этого парня – Ивана – какое-то неведомое чудо вызволило оттуда. А он вытащил и нас.
     - Божье Чудо. Вот этот меч, - дополнил его слова набожный Иван Солдатов.
     Немного успокоившаяся Луша внимательно поглядела на него. Отстранилась от Кощея, наставила на Солдатова открытые ладони.
     - Меч тебе дала молитва матери, - сказала она. – А ты её бросил, как я вижу.
      Солдатов поморщился.
      - Лукерья Степановна, добра и здоровья тебе, конечно, - довольно вежливо произнес он. – Только не учи меня жизни, ладно? Своего, вон, Ивана Матвеевича поучи.
    Луша подошла к Солдатову ещё ближе.
    - Это Иван Матвеевич вытащил тебя оттуда, - сказала она твёрдо. – Его молитва за тебя стала последней каплей. Ибо если за человека молится даже тот, кто предал его…
     - Предал? – удивленно и возмущенно переспросил Солдатов.
     И вдруг серебряный меч, на который он опирался, сверкнул ослепительно ярко – и Иван Солдатов пропал.
     Пропал и медведь Карачун. И каменная плита снова загородила Вход к Велесу, как ни в чем не бывало.
     Луша, Маша и Кощей остались на опушке втроем.

* * *
    Аксинья сидела одна в квартире Солдатова и глядела на Ивана Кощеева в блюдечко с водой.  Была ночь.
     - Иди-ка, иди-ка сюда! – манила она нашего ловеласа.
     Но что-то ей помешало. Только что любовничек был как на ладони – и пропал. Вода в блюдечке стала черной. Никакие манипуляции вернуть воду в нормальное состояние не помогли.
      - Эххх, сорвался! – она стукнула кулачком по столу. – Как же перед Водяным предстану?
     Проснувшись утром, она налила новое блюдечко воды. Теперь прозрачная поверхность почернела сразу же. Похоже, возможность встретиться с Иваном Кощеевым через воду была утрачена. На телефонные звонки он тоже не отвечал
    Аксинья сменила воду и поглядела на своего. Посвежевший, поздоровевший Солдатов ехал домой. Он сидел на пассажирском месте в машине рядом с Ларисой Ивановной, улыбался и время от времени вертел в руках свой нательный крестик, рассматривал его.
    - Божий Меч… - бормотал он. – Был большой – стал маленький…
    Значения этих слов Аксинья не поняла.
    - Стало быть, ты пойдешь со мною к Водяному, муженек, - пошептала она, потирая ладошки.

* * *
     Луше было страшно. Медведь Чуня (да что там – слуга Велеса Карачун – с рёвом ломился в дверь избушки на курьих ножках.
    - Впусти меня, любимая! – орал он. – У меня взыграло ретивое!
    - Иди ты к Лешему! – отвечала она. – Нет… Тетеньки Лешачихи жалко. К Велесу своему иди. Он тебе там подыщет ведьм.
     - Негоже жене от мужа бегать! – рычал медведь
    Заклятия из маминой тетради пока кое-как держали дверь. Но надолго ли их хватит?
     Спасите меня, кто-нибудь! Хоть бы здесь Иванушка был! Он, кстати, Луше законный муж, а не это мурло!
     Дочь Бабы-Яги заметалась по сеням, по комнатке в поисках потайного хода или лаза.
     Обнаружился только погреб под большой деревянной крышкой. Там, что ли, отсидеться?
    Открыла заслонку и шмыгнула туда.
    Но вместо погреба её поглотила черная бездна…
    Ворвавшийся Карачун обнаружил в избушке лишь седую, лохматую, сгорбленную старушку.
     - Где Луша, баба Лиза? – спросил Карачун, знавший Лихо в лицо.
     - Я за нее, золотенький, - хихикнула Лихо Одноглазое. – А она к своему умчалась. Скоро встретятся. Нескоро расстанутся.
   
* * *
     Рано утром Ивану Кощееву позвонила Лихо Одноглазое.
    - Прощай, мой хороший, - сказала она. – Иду в наш мир – твою Лукерью искать. Не отзывается что-то, хулиганка. Найду – дам ей пинка под зад. К тебе пришлю. И всё у вас, Ванечка будет добро… да-да.
    - Одного я не пойму, - признался Иван. – Для чего вы-то со мной этим занимались?
      - А затем, алмазный мой, - объяснила Лихо. – Чтобы, когда ты к Богу пошел, что-то наше в тебе оставалось. Не то, как бы не пропал ты без нас. Да ведь и самой-то мне хотелось пошалить. Имею такое право? Нет?
     «Как бы не пропал… А все уходите от меня», - подумал Иван и пригорюнился.
    После обеда дверь в его комнату  открылась и со словами: «Уфф… Гостей принимаете?» - вошел его друг – Иван Солдатов.
     Кощеев выскочил из-за стола, торопливо пожал ему руку, осведомился о здоровье, потянулся за шахматами.
     - Здоровье моё? – пробормотал Солдатов  себе под нос. – Охх… здоровье…
     Сыграли одну партию, вторую, третью… Побеждал всякий раз гость.
     - Я тебя просил прежде, боец, чтобы ты Ксюшу мою не трогал? – спросил Солдатов друга.
     - Просил, - покраснел предатель.
     - Предупреждал, что если тронешь – получишь по морде? – уточнил Солдатов.
     - Предупреждал, - поёжился предатель.
     - Исполняю, - буркнул тогда Солдатов.
     Рука его оказалась как будто железной. Кощеев отшатнулся назад, потом выровнялся, выплюнул кровь себе на ладонь. Красным капало ещё и из носа.
     - Желаю удачи, - холодно сказал Солдатов и ретировался.
     Грустный наш бабник лег кверху носом на кровать, убрав подушку.
     Вошла Евдокия Петровна.
     - Смотри-ка, Иванушка-то Солдатов совершенно выздоровел! – сказала она с улыбкой. – Вот, что значит вера!
     - Я чертовски рад за него, - ответил сын, глотая кровь.
     - Неуместно так выражаться. А чего разлегся-то?
     - Да вот – кровь носом отчего-то пошла, - нехотя, поделился сын.
     - Не отчего-то, а на воздухе почти не бываешь, - заворчала мама. – Вот сейчас – пройдет, чайку попьем и – ходить по двору на костылях.
     С Вильгельмом и Якобом это было Ивану не в труд. Но он всё равно грустил.
      - Шмат-Разум, ты еще здесь? – спросил он, как только мама ушла ставить чайник.
     - Тут я, - ответил невидимка.
     - Обратно, в мой комп уже не полезешь?
     - А можно – не лезть? – спросил Шмат-Разум виноватым тоном. – Обрыдло – веришь, хозяин?
    - Верю. Я думал – ты мне друг, а не слуга, - вздохнул Иван.  – А у тебя друг – Кощей Бессмертный.
      Шмат-Разум, безусловно, вспомнил и Кощея.
      - Кажись – сто годов его не видел!
      - Полетишь к нему? Я не держу тебя, - ещё горше вздохнул Иван.
      - Полечу.
      - Прощай, друг! – всхлипнул Иван.
      - Прощай…
      Всё стихло.
      С прогулки Иван вернулся в пустую комнату. В совсем пустую. Сел за «Княжьего кметя», пытаясь с головой погрузиться в игру.
      И опять его персонажа услали туда – не знаю куда, искать какую-то волшебную палицу Батыя… Приходилось лезть в горы, а нарисованный богатырь никак не мог туда забраться.
     - Умный в гору не пойдет. Умный гору обойдет, - сказал кто-то Ивану в самое ухо.
     - Шмат-Разум? Ты всё ещё здесь?  - обрадовался наш страдалец.
     - Здесь. Что-то жалко мне тебя сделалось очень, - ответил невидимка.
     - А можно тебя попросить?
     -  Проси уж. В последний раз.
     - Шмат-Разум! – сказал Иван со слезами в голосе. – Забери меня с собой в сказочную страну?
     - Нельзя… нельзя… - молвил невидимка.
     Потом повздыхал на все лады и неожиданно добавил:
     - А, ладно! Что-нибудь придумаем!

     КОНЕЦ ЧЕТВЕРТОЙ ЧАСТИ