Осеннее утро

Старый, старый парк.
Воздух прозрачен и холоден. Осенний воздух.
То тут, то там, тревожимые лёгким дыханием ветра, серебряно вспыхивают паутинки - одна другой краше.
Вопреки стараниям пауков, вся их ловчая снасть удивительно меж собой схожа, однако это ничуть не умаляет общей для неё красоты.
Как правило невидимая, ранним утром паутина обретает отчётливую зримость: её выдаёт роса, мельчайшим бисером оседающая на тонких и вместе с тем прочных нитях.
Паутина проступает в воздухе невесомой узорчатой сетью, продуманно-сотканной и похожей скорее на снежинку, нежели на ловушку. Но именно ею она и является, и единственное её предназначение - не дать жертве, по глупости или неосторожности в неё угодившей, покинуть составленные в затейливый рисунок нити.
Слышится перестук дятлов, словно они не пропитанья ищут, а буднично переговариваются.
Постучав на одном дереве, дятел перепархивает на другое, где вновь принимается за своё шумное занятие.
Он скачет по дереву с завидной лёгкостью, как вниз, так и вверх, по-кошачьи ловко цепляясь острыми коготками за испещрённую бороздками кору.
Время от времени дятел замирает, неподвижностью срамя даже дерево, исполняющее роль его охотничьих угодий, и только голова его, увенчанная нарядной красной шапочкой, настороженно вертится по сторонам, выискивая опасность и взблёскивая чёрными, как мокрая черника, глазами.
Спустя непродолжительное время, убедившись в отсутствии угрозы, дятел возвращается к прерванному делу.
Звук стука не усиливается, но вот частота его резко возносится, что окончательно лишает возможности различить отдельные удары.
Утро стоит безветренное и, казалось бы, это сулит золотым и багряным листьям покой, но, как выясняется, тех сотрясений, что вызвал хлопотливый дятел, оказывается вполне достаточно, чтобы сорвать их в недолгий полёт.
Листья кружат, как танцуют, и танец этот поистине прекрасен, но ничто не может длиться вечно, и вот уже они ложатся наземь, и без того устланную их товарками.
Старый парк дремлет. Старому парку предстоит долгий, наполненный белыми образами сон. Но время ещё есть, и парк старается вобрать в себя каждое мгновение бодрствования, лишь изредка одолеваемый слабой дрёмой.
По тропинкам неторопливо прогуливаются люди.
Ступни, погружённые в листву, словно в воду, рождают шорох. Люди двигаются неспешно и в абсолютном молчании, не желая нарушать шуршания листьев разговорами.
Одна из пар останавливается напротив голого куста орешника, непонятно как в парке очутившегося, и смотрит на кисейное паучье прядево. Будто почувствовав чужое внимание, крохотный паучок прыгает с паутины вниз.
Сноровисто травя нить, он опускается всё ниже, и наконец достигает земли. Обрывает связь с импровизированным тросом и ныряет под выгнутый куполом кленовый лист.
Люди улыбаются и возобновляют движение.
Они шествуют по тропе всё дальше и дальше, и вскоре покидают парк. Но старый парк не обижается. Он мудр и знает, что люди вернутся. Пусть не сейчас, пусть потом, но это непременно случится. Он знает, что сон пролетит незаметно, и что сбросив его оковы, он воспрянет вновь.
Именно за это старый парк и любит осень. Любит её за то, что сон, ею дарованный, скрадывает ожидание прихода весны, которую он любит ещё больше.

                Андрей Ахобадзе