Дневник 1

ДНЕВНИК №1

           26 МАЯ*.
           Решил начать второй в своей жизни дневник. Интересно, надолго ли хватит пороху? Наперёд загадывать не решаюсь, но надеюсь, что если и не каждый день, то хотя бы изредка стану записывать свои впечатления от прожитых дней, от передуманных мыслей. 
           Сегодня я по-новому узнал одного известного мне и прежде человека. Зовут его Николай Васильевич Кузнецов.
           Я зашёл в нарядную своего прикреплённого участка, и застал его в одиночестве. Я его спросил об одном деле, касающемся моей профессии, и за которое он отвечал как помощник начальника участка. После незначительного по содержанию и во времени разговора он вдруг поднялся и пошёл к двери. Закрыл её.
           – Выпей за упокой души моего отца и моей матери, – сказал он мне.            
           – То есть? – не понял я.
           – Я похоронил отца 9 мая, а мать 28 февраля, – объяснил Кузнецов.
           Лицо его не выражало горя, но о шутке не могло быть и речи, настолько серьёзно всё говорилось. Надо сказать, что лицо у него довольно открытое.
           Я осведомился, в каком возрасте почили его родители, он ответил, что им исполнилось по семьдесят лет. Услышав ответ, я заметил, что умерли они довольно молодыми.
           И вот тут-то я узнал, что Кузнецов вместе с родителями и родными пережил в Ленинграде блокадную зиму 1941 – 1942 годов, что все его родственники покоятся на Пискарёвском кладбище, что его отец работал на заводе «Красный треугольник». Ели они по 130 граммов хлеба в день, отец работал у станка под обстрелами и бомбёжками, а сам Коля ходил помогать ему.
           Страшен рассказ Николая Васильевича о конине. Привожу его полностью.
           – У меня была шапка с длинными, до пояса ушами, как у девчонки, и многие не верили, что я мальчик. Это сходство помогало нам подрабатывать у фашистов. Дело было так. Каждую минуту ужасно хотелось есть. Чтобы прокормиться, мы шли на передний край, переходили через окопы с нашими бойцами, и шли на нейтральную полосу. Стояла зима, пронизывал холод. Убитые кони не портились, только замораживались. Наши и немецкие солдаты питались плохо, но за кониной на нейтральную полосу лезть боялись. По нам, детям, немцы не стреляли, и у нас появлялась возможность эту конину добывать. Немцы кричали: «Карош, руссиш медхен», и бросали галеты, разную мелочь, и даже один раз кинули мне губную гармонику. Она и сейчас у меня хранится. В это время брат отрезал кусок конины. Иногда и я ему помогал. Резать было не противно, настолько хотелось есть. Конину мы несли солдатам в окопы. За это они нам давали то галетку, то кусок-другой сахара. Так вот и жили.
           Вывезли нас из Ленинграда весной и отправили в Ярославскую область. Брат к тому времени умер, отец остался на заводе с матерью, а я один уехал к родственникам в захолустное село, где, я знаю, и до сих пор носят лапти.
           Хорошо помню один эпизод в поезде. Нам, блокадникам, есть не давали, только пить – чай и компот. Кто не выдерживал и съедал хоть ложечку каши, тут же умирал. Таких было много. На одной из станций их положили в штабеля, один на одного, и оставили. Мы же поехали дальше. К смертям я привык и не ужасался при виде трупов – они как будто и не существовали для меня.
           С тех давних пор у меня остались фотографии. Если хочешь, я принесу тебе. Посмотришь на меня молодого и страшно худого. Снимались мы с братом в разбомбленном доме, зимой, в пальто и шапке с длинными, до пояса, ушами, как у девчонки.
           Как говорится, комментарии излишни. На этом закончу, хотя рассказать есть о чём. Но это в следующий раз.

           8 ИЮНЯ.
           Этот «следующий раз» пришёл только сегодня. То, о чём я хотел рассказать, утратило для меня интерес, на первый же план вышла другая история.
           3 июня я вместе с другими «конторскими крысами» уехал в колхоз. Жили мы там у старушки-гречанки впятером: главный экономист Прилипский, заместитель парторга Нечепоренко, нормировщик Скороход, бухгалтер Буза и я.
           Старушка рассказала историю своих горестей. Прежде она жила хорошо, вырастила двух дочек (их отец погиб на фронте в 1942 году), выдала их замуж за хороших людей, нянчила внуков. Зять, муж одной из дочек, был большим человеком, главным инженером Управления Донецкой железной дороги. Кроме всего прочего, он был прекрасным человеком, любил высаживать деревья, ей засадил весь сад грушами и орехами, крыжовником и яблонями. Он погиб… После его смерти дочки от неё отвернулись, не пускали на порог, не показывали своих детей. Они говорили, что это она угробила Женю. Он тогда сам приехал к ней за грушами, сам нагрузил свою машину плодами, посадил её рядом с собой и поехал в Донецк. Причём здесь она? Разве она виновата, что зерноуборочный комбайн неожиданно выехал на дорогу, и они въехали в кювет и перевернулись? Нет, она здесь ни при чём. Тем более, что она лежала при смерти (перелом восьми рёбер, руки и ноги), а он отделался ушибом и переломом одного ребра. Врачи говорили, что ей не жить, а он переживёт всех нас. Она же назло им выжила, а он – нет. Ему начали давать какое-то лекарство, а организм отказался его принять. Вся кровь свернулась, и он умер.
           Бабка заплакала, дальше слушать её причитания стало тягостно. Разговор перевели в другое русло.
           Однако история на этом не завершилась. На следующий день мы узнали, что эта старушка – спекулянтка, что это она дала телеграмму Жене, чтобы тот приехал и отвёз её на рынок продавать груши. Она напоила его водкой, и они поехали навстречу смерти. Именно поэтому дочки и отказались от матери.
           Такие вот бывают истории.

           Теперь четыре краткие характеристики.

           1. Скороход Геннадий Григорьевич. В колхозе открылся с новой, приятной стороны. Он показал себя щедрым, добрым, благородным и держащим слово, подкрепляющем его делами. Водку пить любит, уважает веселье, хорошую компанию, но обидчив, и по делу. Однако при таком обилии положительных качеств, особой симпатии к себе он не внушил. Он считает себя единственным в своём роде и непогрешимым. На его лице написано: «Делай, как я». И не только на лице, но и в разговоре. Двойственный человек. Иногда напоминает Сергея Степаненко**, но в улучшенном варианте. Очень умён и хитёр.

           2. Нечепоренко Василий Владимирович. Мне показалось, что для своего поста он не подходит: слишком мягок и нерешителен, застенчив, хотя при случае любит подчеркнуть своё превосходство, но это от положения и поста, на котором он находится. У него отличный голос, чистый и звонкий, при абсолютном слухе. Выпить любит, но не очень умеет, во всяком случае на следующий день ему было плохо. Особенным умом не отличается.

           3. Прилипский Николай Трофимович. Человек, растративший ум во время продвижения по служебной лестнице. Избалован своей высокой должностью: не говорит, а сыплет истинами.

           4. Буза Владимир Георгиевич. Средний поэт, аспирант и человек. Умён, хитёр, но без жизненного опыта. В обществе балагур и весельчак. Готовит себя в кандидаты наук. Это чувствуется даже в походке. С людьми двойствен.

*   – В тексте не указано время написания. Скорее всего, это 1978 или 1979 год.               
** – Сергей Степаненко – учился с автором в одной группе ДПИ.


ВАСИЛИЙ ТОЛСТОУС