Глагол прошедшего времени

Михаилович Даниил
Зима тянется долго и надоедливо. Лето пролетает быстро и незаметно. Зато осень...
Она приходит тихо, обволакивает лёгкой грустью, будит воспоминания.
В молодые годы осень намертво была связана с уборкой картофеля.
Студент? Месяц полевых работ. Молодой специалист? На две недели в колхоз.
Впервые на картошку я угодил сразу после школы от завода, где из меня пытались
сделать классного слесаря. На площади перед  ДК  собрали человек сто молодых людей
со всего района, без которых производство могло обойтись некоторое время.  Командовать
этой ордой поручили райкому комсомола, поэтому в автобусы грузили не по организациям,
а общим списком. Так я оказался в тесном коллективе НИИ "ГИПРОВОСТОК". Долго рассаживались,
распихивали под сиденья рюкзаки и сумки, устраивались поудобней, чтобы ничего не мешало.
Двести километров в те времена - расстояние не шуточное. Наконец все угнездились, и автобус
повёз меня навстречу приключениям.
  Здесь я сделаю небольшое отступление. Приключения состоялись, как минимум два. Может
для Вас, читатель, они  покажутся не значительными, но вот запали и заставляют улыбаться
до сих пор. Они не связаны между собой, но произошли в одно время и их как-то надо объединить
в один рассказ. Попробую.
  Долго пробирались по городским улицам, стояли на светофорах, объезжали ухабы окраин,
наконец вырвались на нужную трассу. Я смотрел в окно на мелькавшие перелески, когда меня толкнули
в бок
- Хватит киснуть. Не на войну едешь. Айда к нам.
Огромный курчавый парень выдернул меня с места и проводил в конец автобуса. Там  каким-то чудом
собрались почти все пассажиры. Только на передних креслах остались две тётки и пожилой
гражданин. Они укоризненно поглядывали на весёлую кампанию.
-  Это  Валя, Иван, Маша, - стал представлять мне попутчиков парень.
Я кивал головой, пожимал руки, но никого не запомнил.
Последним парень назвал себя.
- Я Рома. Еврей и младший научный сотрудник.Совмещаю.
Мне подвинули ведро и усадили за импровизированный стол из снятой спинки сиденья.
На газетке грудились нарезанная колбаса, помидора, огурцы. Рома достал гранёный
стакан, наполнил его до краёв водкой и протянул мне. Я в страхе отшатнулся.
- Куда столько?
Он пожал плечами и выпил сам.
- Нормально.
От удивления я не нашёл ничего лучшего, как спросить.
- Ты правда еврей?
Он словно ждал вопроса.
- У меня паспорт в штанах, показать?- и взялся за молнию.
Все, даже девушки , буквально покатились со смеха. Я был ещё слишком молод для
таких шуток и отвёл глаза.
- Ой, девочки. Он покраснел, - взвизгнула от восторга крашенная блондинка, и новый
взрыв хохота потряс наш ковчег. Впрочем смеялись не зло, просто всем было весело.
Я выпил пол стакана вина и тоже повеселел. Рома взял гитару. Играл он и пел великолепно.
Весёлые песни чередовались с грустными. Никто не подпевал: соврать при таком мастере
было стыдно. Дважды в пути останавливались у магазинов и пополнялись "горючим". На
место прибыли вечером. Автобусы уехали, а мы всем гамузом пошли с мужиком в линялой
кепке и кирзовых сапогах по широченной деревенской улице.
- Как село называется? - спросил кто-то.
- Булькуновка.
Мужик остановился у одного дома, заглянул в бумажку.
- Две комнаты, десять человек.
Нам досталась трёхкомнатная изба.
Рома по хозяйски осмотрел апартаменты и распорядился.
- Угловая наша.
Он пропустил в неё Валентина, трёх девчонок и поманил меня. Краска стыда
снова залила лицо. Я отрицательно затряс головой.
- Как знаешь, - усмехнулся Рома, но в комнату больше никого не пригласил.
Я устроился в большом зале у окна. Отодвинул в сторону старый матрац и достал из рюкзака
спальник.  Рядом два парня из НИИ уже приготовили постель и выкладывали на картонку
еду.  Есть не хотелось и я вытянулся на войлочной подстилке. Соседи обсуждали  начавшийся матч
Карпов - Каспаров. Оба болели за молодого гроссмейстера и пророчили ему победу. Я тоже
был на стороне бакинца, но дух противоречия оказался сильнее.
- Карпов выиграет, -  сказал я равнодушно.
Они посмотрели на меня, как на врага. Один, Сергей, даже затрясся от злости.
- Много ты понимаешь в шахматах.
Мне было смешно, но из вредности подбросил в костёр хвороста.
- С твоё понимаю.
- Да я...да я...Я в ноябре на первенство города играть буду.
- Ты ещё будешь, а я в прошлом году на первенстве области играл и третье место занял.
Я не врал. Но не сказал, что турнир проводился по ДСО"Урожай" и я играл на четвёртой доске.
Команда стала третьей. Сергей не унимался.
- Кого в клубе знаешь?
Веселиться, так веселиться.
- Всех знаю. Иванова, Сидорова, Петрова.
- Нет таких шахматистов.
- Вот те на. Защита Петрова есть, а шахматиста нет.
- Петров есть. Был. А у нас нет.
- Есть, был, нет. Ты уж определись как-то.
Он вскочил и заметался по избе.
- Шахматы. Дайте шахматы.
На него смотрели, как на чумного. Он вернулся и сел напротив меня.
- Завтра я достану шахматы.
Мне бы, дураку, остановиться, но не утерпел.
- А чего ждать. Вслепую слабо?
Сергей побледнел и выдавил хрипло.
- Давай.
Настала моя очередь бледнеть. И ведь не скажешь, что пошутил. Драться кинется.Эх,
бей первым, Фреди.
- Е четыре.
- Е пять.
- Конь ф три.
Сейчас он успокоится немного и повинюсь.
-Конь ц шесть.
Испанка. Ещё ходов на семь меня хватит.
- Слон б пять.
- А шесть.
Да успокойся ты чёртушка или ошибись.
- Слон а четыре.
- Конь ф шесть.
К нам подошла крашенная, привалилась к моему плечу грудью.
- Вы что, в гляделки играете? Кто первый моргнёт?
- Слиняй отсюда, - зарычал Сергей, но я уже вцепился в неё , как утопающий в спасательный круг.
- Не грубите девушке, гроссмейстер.
 - Ходи.
- Короткая рокировка. Простите, мазстро, но дела сердечные не терпят. На досуге доиграем.
От такого нахальства он офигел, и мы продефилировали в комнату Ромы.
- Вот, привела дезертира.
Рома улыбался от уха до уха.
- Ты что, нашего Сергуньку на шахматы подсадил? Он теперь тебе проходу не даст.
- Выкручусь. Я  склизский.
- Пойдёшь с нами?
- Хоть на край света. А куда?
Только теперь я заметил, что все одеты по походному. У дверей стояла спортивная сумка
и лежали скатанные два солдатских одеяла.
- Сегодня лунное затмение. Такое событие грех пропустить.
- Пять секунд. Куртку накину.
В сенях Рома придержал меня за рукав.
- Наденьку отвлеки малость. А то она девушка правильная, может не одобрить наше поведение.
Я слегка опешил.
 - А кто из них Наденька?
Теперь удивился младший научный сотрудник.
- Девушка об него все глаза сломала, а он даже её имя не запомнил.

Луна сияла в пол неба. В её свете редкие звёзды поблёскивали
обойными гвоздиками.
- Надя . Отдай сумку юнге. Не гоже даме таскать тяжести. За мной, пираты.
Двухметровый Рома, в накинутом на плечи одеяле, и впрямь был похож
на разбойника. Шляпу бы ему с пером, да ботфорты со шпорами.
  Вышли за околицу на скошенное поле. Подсохшая стерня тонко похрустывала
под  ногами. Надя шла рядом, изредка поглядывая на меня. Как  такие глаза
я не заметил в автобусе? Огромные, омутные, в густой тени ресниц.
- Старею, - изобразил я вздох провинциального актёра.
- Вижу стог сена, - радостно закричал Валентин, и они с блондинкой  понеслись
наперегонки.
"Стог сена"  оказался ячменной соломой, небрежно наваленной в огромную кучу.
Расстелили одеяла, девчонки зазвенели посудой.
- Вилки забыли. Салат руками есть будем?
Я достал из кармана знцефалитки кожаный футляр, извлёк походный нож.
- Здесь и вилка и ложка, записывайтесь в очередь.
Рома уже откупоривал бутылки.
- Кавалерам водка, дамам благородный напиток "портвейн 72".
Свою порцию спиртного я незаметно вылил за спину.
После короткого оживления, все чуть притихли и уставились в небо.
- Рома, где обещанное затмение?
-Успеется, вся ночь впереди.
Надя тоже смотрела на луну. Она даже прилегла для удобства.Я наклонился к ней
и взял её руку в свою, погладил большим пальцем ладошку, словно читая линии
судьбы. Она засмеялась.
- Щекотно, - но руку не отняла.
В лунном свете её лицо казалось бледным, но искорки в глазах оживляли его.
- В твоих глазах звёзды отражаются, - удивился я.
 - Да? А ещё что в них отражается?
- Сейчас посмотрю.
Она обняла меня за шею, прижала к себе и крепко-крепко поцеловала. От
неожиданности перехватило дыхание, и я забился, как рыба на берегу, вырвался
и стал озираться по сторонам. Куда все делись, и, главное, когда? Мы остались
одни на этой горе.
- Испугался, маленький?
- Вот ещё.
Я наклонился и поцеловал её сам. Мягкие губы сохранили терпкий привкус
вина и спелого яблока. Высокая упругая грудь покорно сминалась под моей рукой.
Мне захотелось поцеловать её, но на кофточке не было пуговиц, и я осторожно потянул
край из-под ремня джинс. Надя чуть отстранилась.
 - Не надо.
Она накручивала на тонкие пальцы мои волосы и улыбалась.
- Откуда ты взялся на мою голову, цыганёнок кудрявый?
- Комитет комсомола прислал.
- От этого комсомола одни неприятности.
- Я тебе не нравлюсь?
- В том-то и беда, что нравишься.
Я коснулся губами её губ.
- Ты мне тоже нравишься.
- Весь день не замечал и утром не узнаешь.
- Узнаю.  Я тебя в любой толпе узнаю.
Надя села, отряхнула с себя мелкую солому.
- Пошли домой.
 - Пошли - глагол прошедшего времени.
 - Вот-вот. Время прошло, затмения не будет. Соврали астрологи.
 
      Утром я плескался у рукомойника прибитого к углу дома  и вспоминал ночной разговор
 с Надей. Какая беда в том, что я ей нравлюсь? С зубной щёткой в руке и полотенцем через плечо
подошёл Сергей. Не дав мне одуматься, выпалил.
- Конь ф шесть берёт на е четыри..
- Какой конь, кого он берёт?
- Мой конь берёт твою пешку на е  челыри.
- Отвяжись, а?
- Струсил.
- Маленьким таких страшных не боялся.
- Тогда ходи.
Не отстанет. Дёрнул меня чёрт зацепить  дурачка.
- Ладья ф на е один,- буркнул я и убежал в избу.
 
    Потянулись трудовые будни. Осень стояла тёплая, сухая. Утром нас везли на центральную
 усадьбу завтракать, затем в поле. Обед, ужин - в Булькуновку. Убивала не работа, убивало
однообразие. Все поскучнели, стали раздражительными. Только с Ромы - как с гуся вода.
Его гитара звенела не умолкая.Девки висли на него гроздьями. Вскоре он перестал
появляться у нас.
Надя меня избегала.  В поле окружала себя подружками, в автобусе забивалась в угол.
Если я заходил в их комнату, пряталась за шторку. А меня всё сильнее тянуло к ней.
Я вспоминал вкус её губ, отражение звёзд в её глазах. Такая близкая и такая недоступная.
Мне казалось - стоит только взять её за руку, заглянуть в её глаза и всё изменится. Но
день шёл за днём, а ничего не менялось. Сергей тоже отстал. Мы залезли с ним в дебри
миттельшпиля, и он, видимо, заблудился. Незаметно я сблизился с Валентином. Всё
свободное время он сидел в сторонке и рисовал в альбомных листах то ли мелками,
то ли специальными карандашами. Мимоходом заглянул через плечо и остолбенел.
Он рисовал портреты.
- А разве тебе не надо натуры?
- Для натуры фотоаппарат есть. А мне нужна вся гамма чувств. Какой он в радости,
какой в печали. Только из многообразия складывается одно целое.
 - Можно, - дотронулся я до толстой пачки.
- Смотри, если интересно.
Я стал перебирать листы. Рома с гитарой. На рисунке и без паспорта узнаешь
еврея. Нос с горбинкой, прищур глаз.Но это хороший еврей, свой в доску.
Пожилая женщина с переднего места в автобусе. Взгляд строгий, осуждающий,
но глубоко на донышке - зависть. Где мои семнадцать лет. Блондинка крашенная.
Лицо правильное, даже красивое. Но что-то есть неуловимое, притягивающее
и отталкивающее одновременно. Что именно?
 - Стервозность, - подсказал Валентин, словно прочитав мои мысли.
Точно. Вот отчего чувство тревоги, когда она рядом.
- Ты спецам показывал свои работы?
- Все мозги мне запудрили. Буду рисовать, пока рисуется, а там видно будет.