Ленинградский проспект, 28

Всякий раз, проходя Ленинградским проспектом, я оглядывал с теплым чувством девятиэтажный дом П-образной формы, окружавший внутренний сад. От преобладающих в этих местах домов Сталинского стиля он отличается своей архитектурой, характерной для начала 30-х: гладкие стены светло-желтого цвета, даже на фасаде не имеющие никаких украшений, кроме порядка расположения и форм оконных проемов, отвечающих правилам пространственной гармонии. Этот дом был мне близок: здесь жила старшая мамина сестра – тетя Сима, у которой, когда ей было нужно куда-нибудь уехать, мама оставляла меня, пятилетнего, на время от одного до нескольких дней. Было это в 1944 – 1945 годах.
Тетя Сима была высокая полная женщина с резким высоким голосом и сангвиническим темпераментом: она отличалась веселым характером и неизбывным оптимизмом. Был у нее гражданский муж – Николай Кореневский – худощавый мужчина с незапоминающимся лицом, всегда ходивший в военной форме без погон, но в комнате на Ленинградском проспекте я его встречал очень редко. Детей у тети Симы не было, но ее старшая сестра, тетя Маня, мать-одиночка, жившая в Симферополе, сбагривала ей на длительные сроки своего сына, моего ровесника Толика.
Мое пребывание у тети Симы было кратковременным, и на временной оси расположено довольно далеко; поэтому оно оставило мало воспоминаний; помнятся, например, частые визиты тихих пришибленных женщин в платочках – товарок тети Симы по церковному приходу (она была ревностной православной христианкой). Помню, как, присев передо мною на корточках, она одевала меня перед прогулкой в зимнюю одежду, заботливо проверяя, чтоб нигде не дуло. Запомнилась мне, также, бытовая сценка: в прихожей длинной, немного сумрачной тетисиминой комнаты на полу стоит корыто, наполненное теплой водой; в нем, согнув ноги в коленях, мы с Толиком сидим друг против друга, и озорничаем, брызгаясь мыльной водой, а тетя Сима, строго покрикивая, попеременно трет нас лубяною мочалкой.
Но сильнее всего в мою память врезалось именно место: высокий дом, имеющий в плане форму буквы «П», с трех сторон окружающий тенистый сад, отделенный металлической решеткой от асфальтированного тротуара широченного Ленинградского шоссе, на котором уже тогда, в конце войны, движение транспорта было весьма интенсивным, и мы с Толиком, стоя на тротуаре, наперебой выкрикиваем марки проезжавших мимо машин: Эмка! ЗИС! Виллис! Студебеккер!
Но вот, когда совсем недавно я шел по левой стороне Ленинградского проспекта, привычным взглядом поприветствовав дом тети Симы, в моей памяти вдруг всплыла следующая картина: стоя на тротуаре, я разглядываю серый дом, находящийся на противоположной стороне улицы немного наискось направо, стены которого украшены рельефным орнаментом; он привлек мое внимание, так как на его фасаде развешаны флаги СССР, США, Англии и Франции; около него снуют лимузины, и по всей округе раздается голос из репродуктора.
Оглядев всю левую сторону Ленинградского проспекта, я этого здания – оно было немного отодвинуто вглубь квартала, - теперь не обнаружил. В том, что оно существовало, я был уверен на сто процентов; неужели же оно снесено? Это тоже казалось маловероятным: для этого дом был слишком большим, красивым, и относительно новым. В раздумье я продолжил идти в том же направлении, и, пройдя с полкилометра, вдруг этот дом увидел, и его сразу узнал: это был «Дом Бурова», вошедший во все книги по советской архитектуре - первая в СССР постройка, возведенная в 1940 году индустриальным методом. Здание было собрано из железобетонных блоков, изготовленных на заводе; часть из них были сделаны ажурными, что придало изысканность как внешнему виду, так и его интерьерам. По-видимому, высокое качество этой постройки привело к тому, что оно было выбрано для проведения совместных мероприятий   держав антигитлеровской коалиции, которые я тогда наблюдал с противоположной стороны улицы. Но как, выйдя из сада, я мог видеть этот дом, если до него – полкилометра? Оглянувшись, я перекинул взгляд через улицу, и тут на другой стороне Ленинградского проспекта я увидел еще один дом постройки 30-х годов; он тоже был в плане П-образной формы, и тоже собою охватывал тенистый сад. Значит, когда я в первый раз, уже в свои зрелые годы, определил дом тети Симы, руководствуясь исключительно зрительной памятью, то совершил ошибку, вызванную сходством домов 14 и 28? Это нужно было как-то проверить. Перейдя на другую сторону улицы, я вошел в сад, с тех сторон окруженный домом 28: - да, местность была похожей на смутную картину из детского прошлого; ноги меня сами понесли к тетисиминому подъезду; дверь его, к счастью, оказалась открытой, я вошел вовнутрь, и поднялся на второй этаж. На лестничную площадку, показавшуюся мне тесной по сравнению с тем, что было раньше, выходили несколько дверей; за какою  из них жила тетя Сима, я не вспомнил;  было только очевидно, что все двери - те же самые, что здесь были 75 лет назад. Побыв несколько минут в вязкой тишине лестничной клетки рядом с молчаливой шахтой лифта, (в то время лифт вообще не работал), - я снова вышел в сад, и он мне показался еще более знакомым, чем несколько минут назад, до моего входа в подъезд. Выходит – это и есть настоящий дом тети Симы?
Так как у меня еще сохранялись сомненья, по дороге к метро я зашел в сад дома 14, и тут обнаружилось, что он – совсем узкий, а в доме тети Симы сад был просторным из-за уступов в боковых флигелях; если бы я раньше не ограничился внешним осмотром, а удосужился в сад войти, то не ошибся бы домом; теперь же все мои сомнения отпали; - тетя Сима жила в доме 28. И теперь, со стопроцентной  достоверностью определив это место, я осторожно, чтобы не расплескать, поместил туда  и закрепил там память о моем в нем пребывании в середине 40-х годов минувшего века, зафиксировав еще одну особую точку моего персонального пространства-времени. Такие точки, - а их очень немного – обладают волшебным свойством: только в них, если повезет,  на один короткий миг можно перенестись в свое раннее детство. Есть ли в этом мире что-нибудь более желанное?
                Июнь 2019 г.