Неудобная правда деда мазая

Сегодня мало кто знает, что в основу стихотворение Н. А. Некрасова "Дедушка Мазай и зайцы" легло реальное, уголовное дело, по известным соображениям, закрытое до сегодняшнего дня. Я порылся в открытых архивах музея мировой литературы и вот, что обнаружил в пожелтевшей папке с грифом "Совершънно съкретно".



"Пристав Порфирий Петрович Занюшный устало потер виски и залпом выпил стакан касторки. Замучала инфлюэнца, будь она неладна. Взглянул на хронометр Брандта и громко ахнул: День близился к концу. За окном полыхал багровый закат. Возле трактира о чем-то печально ржала лошадь. Пел на подворье заунывную вечернюю песнь одинокий петух. Крякала во дворе обеспокоенная выпь. Хрюкал задумчиво старый меринос. Громко кашлял, пукал и сморкался на конюшне, за овином конюх Сидорка.
- Дроков! Приведите задержанного! – негромко приказал Занюшный исправнику Дрокову, - Допросим мерзавца и домой пойдем.
- Слушаюсь, господин пристав! – четко ответил исправник Дроков и, резко вскочив из-за стола,  нечаянно опрокинув стул работы мастера Гамбса, опрометью выбежал исполнять приказ. Через три минуты перед Занюшным предстал всклоченный, бородатый старичок, с рдяным ликом, в лаптях, с зипуне, перепоясанном кушаком, сорока вершков росту, с лохматыми, кустистыми бровями, с увесистым, пористым носом, похожий видом своим на пьяненького домового. Старичок смущенно переминался с ноги на ногу, чесал то голову, то – нос, то - пах.
- Как звать тебя, старец?
- Дедом, ваше Преосвященство, - ответил тихо старичок, незаметно почесывая писюн.
- Ваше превосходительство, - поправил старичка Порфирий Петрович, - А имя твоё какое?
- Все зовут – Дед. Стало быть, это и есть – имя! – улыбнулся доброй улыбкой старец.
- Фамилия твоя какая?
- Мазай.
- Еврей, что ли?
- Шумер. Происхождением я из старинного, но обедневшего, крестьянского роду.
- Живешь где?
- В Малых Вежах. В сорока верстах от Костромы….
- Дроков! Так и пиши: Дед Мазай из Малых Вежей! А теперича, Дед Мазай, доложи нам: как ты, сука, докатился до такой жизни?
- До какой - такой? – кустистые брови старика в удивлении взметнулись до затылка.
- Ты мне дурочку тут не разыгрывай! В отказ пошел? – в гневе шарахнул кулаком по столу Занюшный, отчего опрокинулась чернильница, и схватив за бороду старика, закричал - Мне все про тебя известно! Рассказывай про зайцев! Где! Когда! Сколько!
- Ах, это? Про зайцев? Ах, про зайцев…. – оробевший дедушка облегченно вздохнул, - Да кто ж их считал? В нашем болотистом, низменном крае зайцев дюже много! Было бы ишшо больше, да мужики их забивають!
- И что ты с ними делал? Только в глаза! В глаза мне смотреть!
- Я об них радел, в половодьи с островов снимал, штобы не потонули…
- Ну и…
- И потом отпускал! До зимы. Когда шкурка у них пушистая и белая. Весной они ведь линяют!
- А перед тем как отпустить, что с ними вытворял? А? Ну?
Тут Дед Мазай покраснел, и стал смущенно колупать корявым пальцем краску на полу.
- Ты же их, сука такая, развратная, всех склонял к соитию! – вскричал в гневе  Занюшный. – Ты овладевал зайцами, пользуясь их беспомощностью! Как ты мог, зоофил несчастный? Это же безответное существо! – голос пристава от досады и омерзения срывался на визг.
- Не всех, - робко роптал дед Мазай, - Только зайчих!
- Зайчих! – с нескрываемой иронией и сарказмом передразнил его пристав, отпустив бороду Мазая, - Это, дедушка, чтоб ты знал, попадает под статью, «Жестокое обращение с животными!» До пяти лет. Суши сухари дед! Отправим тебя по этапу в Нерчинский острог, к декабристам!
- Позвольте возразить, Ваше высокоблагородие. И вовсе обращение мое не жестоко! – озорно ухмыльнулся в усы Дед Мазай! - На Руси многие бабы тольки и мечтають о таком жестоком обращении! Да вот только мужики больше почитают бухати, да пи…болить о гнете царизма и социальном неравенстве. 
Порфирий Петрович подошел к окну. Вечернюю даль пожар зари узорил. Послышался крик напуганной гагары. Началась теплая легкая морось. Возле тына, приезжий таджик, отменный каменщик, Мордахей Отстоев, что-то задумчиво наигрывал на карнае.
- Темнит нас грех, но чистит огнь страданий. И сладок плод от горьких испытаний! – продекламировал задумчиво Порфирий Петрович. - Эх! Мазай, Мазай! – укоризненно покачал головой он, - Ты же – венец творения! Так ведь? Это же смертный грех: зайца е…ть! Гореть тебе в аду, вандал!
- Во-первый не зайца, а зайчиху! Да и нет такого смертного греха, зайчиху от…ть - возразил Дед Мазай, - Я все святые источники перелопатил! И Тору и Веды, Махабхарату и Священное писание. Нигде не сказано, что с зайцами нельзя! Кентавров помните? А ведь это плод связи человека и кобылы! Им значить можно. А сфинкс – это когда человек со львицей предавались сексуальным утехам. Памятники этой любви до сих пор стоят на брегах Невы и у пирамид! У индусов вообще слоны с человечьими лицами! А  с зайцами, значит – нельзя? Почему? Почему такое небрежение к этому существу? Взять, к примеру, меня: я человек вдовый, одинокий, поживший, умудренный муж. Молодые бабы мне уже не дают по странной причине мнемонического свойства! И х… с ними! У нас поллеса молодых, крепкозадых зайчих не….ых! А зайчихам порой так не хватает ласки, потому что зайцы – трусы, халявщики и бездельники!
- Вы, Мазай, черствый, жестокий человек! – ярился пристав, - Вы же там, у них, все наверняка порвали своим…  своим яшмовым стержнем! Своим шомполом! Тьфу! – пристав в слепом отчаянии закрыл лицо руками, плечи его затряслись в глухих рыданиях.
- Никак нет, ваше величество! Ничего не порвалъ! Все целехонько! Там, у зайчих, про то, что вы подумали с такой болью, и участием, все прекрасно устроено: растягивается и сжимается! – успокоил Занюшного дед Мазай, - Я вот только не пойму вашего праведного гнева. Получается: вы…ть зайчиху – это страшное, жестокое и бесчеловечное преступление, а убить ее, зарезать, расчленить, бросить в кипяток, и потом сожрать, причмокивая – это нормально с моральной и этической точки зрения-с? Вы же, наверняка, едите зайчатину?
- Ну… Ем иногда… Случается, – смутился почему-то Порфирий Петрович.
- И вы полагаете, что зайчиха, перед тем как вы ее убьете, думает: «Ой! Божечки! Только бы не вы…ал! Только бы не минет! Лучше бы съел!» Так вы полагаете?
- Ну, вы, Мазай, утрируете….
- Да полноте вам! А вы не утрируете? Да лучше бы вы е…ли зайчих, чем лишать их жизни, радости материнства, общения с зайчатками, с внуками!
Воцарилась неловкая пауза. Потом еще одна. И еще.
- Это записывать? – прервав третью паузу, тихо спросил из своего угла исправник Дроков.
- Подожди, ничего не записывай пока…  Ладно, Мазай. Проехали! Х… с ними, с зайчихами. Ты мне вот что лучше скажи, Мазай. Это ты, Мазай, выложил на поляне, возле избушки лесника из дохлых ежиков надпись: «На х…  царизм! Да здравствует ВКПб!»
- Что вы! Что вы! Ваше высокопреосвященство! Неграмотный я! – замахал в отчаянии и испуге руками дед Мазай, - Хотя, догадываюсь, кто мог выложить этот омерзительный, антиправительственный призыв. Бродит тут по нашему болотистому краю лысый мужик с рыжеватой бородкой, в жилетке, в галстухе с палкой-ежебойкой. Картавый такой весь, хихикает и щурится всякий раз. Всегда говорит «Здгавствуйте!» и фуражку приподымает. Однажды, ввечор, я его повстречал в урочище Шелудивого осла, гляжу: а у него полный ягдаташ ежей. Я ишшо тогда подумал: «Как же он ежих е…т? Больно, наверное, ему! Так ведь можно весь х… исколоть иглами! А он оказывается вона как! Оппортунист, оказывается! Вот кого ловить надо! А не меня…. И еще… Ежели не секрет, ваше благородие: Кака-така сука спалила миня?
- Да зайцы и спалили! – рассмеялся Порфирий Петрович, откинувшись в креслах, обнажив желтые, траченные кариесом зубы. – Прибежали ко мне в слезах и кричат: Порфирий Петрович! Милый вы наш! Сделайте что-нибудь! Дед Мазай всех зайчих в лесу пе…б! Ха-ха-ха-ха…
- Ха-ха-ха – угодливо хохотнул из угла исправник Дроков.
- Ну а ежели серьёзно? – нахмурился пуще прежнего дед Мазай, сжав в злобе кулаки.
- Угадай с трех раз, - с хитринкой ухмыльнулся пристав.
- Неужто - Николай Алексеевич?
- Он самый… Вы же Некрасову всю правду о ваших сексуальных пристрастиях доложили тогда в сарае, за бутылкой рейнвейна…. Поменьше молоть языком вам следует, батенька…
- От сука бородатая….  – Дед Мазай брезгливо сплюнул на пол вязкую, зеленую слюну, - А я ишшо с ним дупелей бил! Грибов ему собирал, клюкву да малину! По неделе гостил у меня ентот горе-поэт. Вот и верь этим оппозиционным, русским поэтам…  Правильно, выходит, тот картавый написал: «На х… всех буржуев! Да здравствует ВКПб!»