Детские глаза, старого друга

Мой давнишний друг и товарищ, расползаясь в алкогольных слезах, как пьяная утка у берегов мутной реки, жаловался на жизнь. Рассказывал о каждодневных собачьих беспочвенных, беспричинных руганях с женой на кухне. Как она долбала его вытраханную за день психику, точно специально мечтая вывести напряженный разговор на яркий конфликт. Как каждый вечер он мечтал наконец то покинуть стены ненавистного офиса, но не хотел возвращаться домой. Как он бродил после работы часами, не зная куда пристроить свою вымотанную душу. А завтра еще нарисовалась командировка. Лететь в другой конец страны почти на неделю, заниматься там нелюбимым делом. Жизнь явно дала крутую петлю, которая обмоталась вокруг его шеи и медленно, но верно убивает. Он опустошил, наполовину полный стакан виски. Играя, последние капли напитка, маслянистой пленкой завораживающе обволакивали стекло и кусочки льда, стукнувшись друг о друга, покатились порознь по краям сосуда. Точно так, как и эта пара, холодные и жесткие, разбиваясь расстанутся, чтобы потом встретиться вновь, и продолжить жить, натирая друг друга внутренним холодом, убивая яркость их отношений, как избыток льда, нарушает полноту вкуса, охлаждаемого напитка. Мы попрощались, и он скрылся из виду, удаляясь в занавес дождя, яростно колотящего по асфальту, выбивая в нем маленькие ямки, одну за одной, чтобы когда-то разрушить эту серость и взрастить в её обломках сочные зеленые луга. Он улетел, а я загнанный рутиной и обязанностями, почему-то бездумно направился к его квартире. Стоя у входной двери, я держал палец на звонке, не нажимая, как на курке холодного от осени пистолета. Спустя пол минуты, я выстрелил и по ту сторону двери раздался звонок. Его жена открыла дверь, из которой вырвалось убегающее как время тепло и любопытные запахи. Пахло чем-то домашним и свежестью женщины, только что вышедшей из ванной. Изумленная она стояла и смотрела на меня, укутанная в белый, теплый, нагромоздившийся как сугробы, халат. Она чуть вопросительно улыбнулась, и я молниеносно ударил ее кулаком в лицо. Тупая боль ненадолго охватила мою руку, и я смотрел как девушка, подкосившись падает, будто здание, подлежащее сносу. Бессознательное тело, лежащее на полу, я затолкал в багажник своего старого автомобиля. Она была чуть тяжелее мешка картошки. Я направился в сторону выезда из города, к своему крошечному, деревенскому домику, где у меня был уютный гараж, свет и теплые обогреватели, которые как верные псы, после долгой разлуки, согревали меня своим жарким вниманием. Добравшись до гаража, я припарковал машину у ворот, а девушку в гараж. Она была для меня как автомобиль друга с неисправностями. Хоть он и не просил ее отремонтировать, мне было интересно, в чем проблема, а для этого нужно было заглянуть во внутрь.
Я выковыривал ее внутренности через вагинальное отверстие вилкой. Словно спагетти, я наматывал какие-то сосуды, кусочки растянутого мяса, срощенного с кожей и вытягивал наружу, не обращая внимания на её истошные крики и брызгающую на мое лицо кровь, как мерзкая осенняя изморось, под легкий, но порывистый ветер. Я поднялся с колен, содержимое вилки стиснул ножом в раскаленную сковороду, залитую разогретом, почти до кипения маслом, и вернулся в исходное положение. Из сковороды, за моей спиной послышалось шипящее скворчащие крики обрезков половых губ и прочих неизвестных мне внутренних органов, расположенных ниже бедра. Она продолжала бестолково орать, как голодная чайка и дергать привязанными конечностями, распятыми меж двух деревянных крестов, человеческого роста, которые я надежно забетонировал в своем гараже, где и происходило сие действо. Я постелил себе под ноги старое махровое покрывало, которое как мягкий мамин халат, напоминая мне детство уберегало мои ноги от грубого бетонного пола, а также я приготовил несколько ярких ламп, которые натуральным образом нагревали область, стоящую на световом пути и наслаждался процессом. Она уже не могла произносить не единого внятного слова, лишь орать как резанная скотина, брызгая сукровицей из дрожащего, беззубого рта. До этого я вырвал ей зубы плоскогубцами. Влезая инструментом в ее рот, как болотный червь в задницу к ныряльщику, я уверенно хватался краями щипцов за ее окропленные кровью зубы, вспененные слюной, как морское побережье и выдирал их силой, иногда не совсем успешно, надламывая зуб и получалось, что его обломок, как треснутая и надломленная жердь оставалась торчать в раздробленной десне. Которая, кстати выглядела, точно так же, как сейчас выглядит ее разодранная вагина. Когда я освободил ее ротовую полость от бренности зубов, я проткнул раскаленным до красна крюком, метавшийся там язык и привязал его веревочкой к рыболовной катушке, что бы вытаскивать этот язык изо рта, как сопротивляющуюся рыбу из вод холодного осеннего озера. Её голова и шея тянулись как гусь, пытающийся ущипнуть босоногого мальчонку, глазные яблоки помутнели волнующейся краснотой, слезы струились как молодой ручей по изрезанной земле. Она орала что-то невнятное, а я сражался с этой рыбой, натягивая свою леску и подкручивая катушку. В один момент, когда сопротивление достигло хрустящего звона натянутого языка, я резко дернул удилище с катушкой и вырвал язык, как настырного малька из его болотного пристанища.   Ротовая полость мгновенно наполнилась кровь, которая стекала жирными каплями и густо тянулось в низ сопливым киселем, небрежно опускающегося на пол.  Я радостно припрыгнул как подросток, вытащив хороший улов, в моей руке изгибаясь виляла удочка с гремящей катушкой и на конце импровизированной лески болтался вырванный язык, насаженный на рыболовный крючок для крупной рыбы. Она теряла сознание и истекала кровью, я понимал, что долго она так не протянет, нужно было ей как-то помочь. Я начал на живую зашивать ей обрубки языка, настырно оставшегося во рту. Неаккуратно заштопав рану, я заметил, что она продолжает сочится, как дырявый пакет.  Тогда было принято гениальное решение, которое захлопнет в один сундук обе проблемы. Я зашью ей рот, точно! Тогда она перестанет орать и кровоточить. Гениально. Продолжая возиться в своем гараже, я притягивал, точно за уши ночное небо на борьбу с солнцем, которое повержено скроется за горизонтом, оставив после себя ночь и яркие звезды, танцующие на черном полотне, укрывая нашу маленькую деревушку. В моем гараже царил уют, он господствовал в каждом уголке моей мастерской, даже под ногами несчастной, в этой луже грязной крови, было свое очарование и ощущение дома. Она висела без чувств. Мне не удалось её спасти. Жизнь покинула это тело, рассеиваясь как туман, подступившись к своему завершению. Потное, пыльное изуродованное тело уже почти не привлекало меня. Я снял ее с крестов и положил на бетонный пол, серый как легкий от осенней сжигаемой в огородах травы дым. Ее разодранное влагалище показалось мне чем-то необычным и заинтересовало мое внимание, как бутон красной, укрываемый уходящего закатными лучами, розы. Я спустил свои штаны и трусы и пристроившись начал её жадно трахать, хлюпая своим членом о сочное, мертвое мясо, как поступь тяжелого сапога по жидкой травяной трясине. Насладившись вдоволь, я обратно надел свои штаны, даже не подтираясь после ее мертвого окровавленного тела.
Я созвонился со своим другом и спросил, как его дела и когда он вернется домой. Он прохрипел в трубку о нежелании торопится в стены беспокойства, в окружение отторжения и ненужной тягомотной суеты. Я радостно предложил ему приехать для начала ко мне в сад, немного отдохнуть и расслабиться, а он радостно согласился. Я встречал его у калитки своего двора, как хозяин долгожданных к вечеру гостей. Хищный сумрак уже скрывал эмоции на лице, но было понятно, что он рад оказаться здесь. Мы прошли мимо закрытого гаража, откуда давился и выползал местами яркий свет. Что-то мастеришь? - Поинтересовался он у меня. Да, что-то типа того - Ответил ему с насмешкой и пообещал, что чуть позже, возможно покажу. Мы прошли в покосившийся дом. На крышу которого давил возраст минувших лет, втаптывая основание дома глубже в землю, а кровлю искривляя непропорционально, рисуя её силуэтом искаженное в инсультной улыбке отчаяние.  Пригнись! – насторожил я его, проходя под низким потолком. Запах одичалого помещения рассказывал своим посетителям об одиночестве настигнувшим эти стены и будто кашлял, отдавая спертой, сконцентрированной в воздухе сыростью. Мы устроились у стола, на который я уже приготовил некоторую закуску и немного виски. Мы пропустили по стаканчику и мой друг, как заправленная старая калоша вновь начал бухтеть о своей сосущей всего его силы болячке.  Я подумал, что сейчас самое время обрадовать его и хлопнув по дружескому плечу, взглянул на него и медленно растягивая улыбку говорю: Я решил твои проблемы, теперь все будет хорошо, я починил её.  Он тупился на меня, как глупая баба, смотрящая на работающий, но наполовину разобранный двигатель. Пойдем! – Ободряюще окликнул я его и встав со стула, потянул за рукав за собой. Мы подходили к гаражу, а он все молчал и спотыкался о разбросанный по двору мусор, прищуриваясь вглядывался в убегающие из гаража просветы от включенных там, ярких ламп. Мы остановились у гаражных ворот, я скинул петлю, развязанную от плена настойчивого замка. И отворил тяжелые, скрипящие как голодный вепрь ставни. Я смотрел на друга с изумлением, наблюдая за его реакцией. Его взор потерял возможность шевелится, точно муха, попавшая в паутину, он зациклился где-то по центру гаража.  Ужас, как корни дерева впутываются в землю, возрос из земли и ввязался в него, лишив его возможности даже нормально дышать. Он начал слегка дрожать и медленно не двигая зрачками, повернул свою голову в мою сторону. Его встречали глаза, сияющие детской искренностью и радостью, что смог помочь близкому другу.