Стерпится-слюбится

     Жили давно и долго,  уже 18 лет.  Спали в отдельных комнатах и на разных этажах.  Жили по принципу: стерпится-слюбится, хотя, вроде, уже любили и притерпелись, вернее, притёрлись, но все равно, пытались притерпеться  к новой ситуации, когда от чувств ничего не осталось, да и были ли они эти чувства, коли на 18-м году совместного сосуществования, она не вдруг,   а сразу сказала ему за ужином, будто налила   в чашку чай  и сделала глоток уже остывшей жижы:

                —  Я тебя не люблю больше!

         Это не  было неожиданным  признанием с её стороны, как и для него, не  стало откровением, он давно воспринимал их жизнь, как стерпится-слюбится.

   Впрочем, и это было уж слишком для этих двоих. Никого из этой  супружеской  пары давно  уже не интересовало, куда это выпала его  вторая половина в пятницу вечером, после работы, и почему человек явился домой нетрезв и ближе к полуночи. Ни слёз, ни истерик, ни ревности, ни допросов. Просто   сонное равнодушие.  Просто обыденность, как и у многих, как и обыденно, между делом, не в ссоре  и  не сгоряча,  она сказала ему: "Я тебя не люблю больше..."  Будто  бы проглотила невкусный чай и констатировала, тот факт, что он не вкусен, как констатация мелкого,  ничего не значащего факта и хорошо ещё, что не подавилась.  Просто привыкла к его такому безвкусию и потому продолжала пить. Тем более, что сорт чая знала наизусть. Зачем пробовать какой-то другой, может же не понравиться и оказаться ещё хуже того, который глотала.   Глотала и  понимала, что не нравится, и всё же  продолжала глотать,  но  не давилась же.


        И  он тоже  давно привык ни  к ней, а к той ситуации, когда кошка Манька была ближе той, с которой был 18 лет, и когда супружеское ложе тоже делил с этим полосатым нежно мяукающим созданием, которое казалось теперь ближе жены. А жена,  и впрямь, была далеко от него, ночами скрываясь на втором этаже их дома, построенного на его деньги, когда он  наполнял   бюджет, а   она  его исполняла, и это тоже давно стало привычкой,  то,  во что в итоге превратилась их  семья.   
        У неё даже не было под боком тёплого мохнатого тельца какого-нибудь животного, она сама своим телом согревала холодные неуютные простыни, лёжа где-то  далеко и одновременно близко от него, ведь стоило ему  только встать с кровати, подвинув кошку Маньку, надеть старые  растоптанные домашние тапочки и подняться к ней, к  той, с которой теперь даже не получалось стерпится-слюбится, ведь любовь уже была, да и была ли она, тоже вопрос, а терпеть приходилось  сложившуюся ситуацию, а не жену, после 18-ти лет совместного сосуществования.



    Но и ситуация стала давно, как и жена, привычкой, а от  привычки никогда не хочется отказываться, дурной или не очень, каждый раз обещая себе или окружающим, что бросишь  пить, или курить, вот, только сейчас последний раз выпью, распрощаюсь с тем, с чем долгие годы жил, выкурю,  последнюю сигарету, ой, нет,  подождите, это ещё не последняя, я же так привык, ещё парочку, накурюсь на всю оставшуюся жизнь, а не тоооо…  Но так не получается накуриться и напиться,  и ты привычно пьешь, куришь, привычно  живёшь с нелюбимым человеком, привычно становишься противен  самому  себе, потому что не смог отказаться от дурной привычки, с которой сросся, как с самим собой, став с ней единым целом. И  даже нет уже   никакого сожаления от случившегося, когда он спокойно,  с видом философа мог сказать,  как и  она, когда делала признание, будто глотала чай:

 
          —  Привычка!  Сожалею? Скорее, да.  Хочу и готов менять что-либо? Скорее, нет. Пусть всё идёт,  как идёт. Не лучше и не хуже, чем у других. Куда-нибудь, да придём. Будем посмотреть.


    А что было   смотреть? Ведь уже и так всё было  ясно,  и вот, именно, что не лучше и не хуже, чем у других, когда «Им было хорошо вместе, но отдельно друг от друга было гораздо лучше.  Но они продолжили оставаться вместе,   так и не узнав того, как бывает  лучше.» Так и Виктор со своей женой, как и те,  для которых подобная  ситуация,  это уже печальная рядовая обыденность, очень распространенная среди людей,  и настолько обыденная, что многие давно к ней привыкли и да, ничего не хотят менять, как привычку, с которой хорошо и приятно, хотя на самом деле ни приятно и давно ни  хорошо.  Жаль, что так происходит в жизни. Виктору тоже было самому жаль  и  не потому, что эта обыденность имела  место быть, а потому, что он  привык к ней, как к какому-то само собой разумеющемуся факту.

 
         —   А ведь это неправильно, скорее всего.


   Подумав, добавит он.

      Но никто не скажет ему,   насколько это не правильно,  ведь люди живут с этим как-то,  хотя в этом случае,  эта обыденность, это его  частный случай, потому всё же,  тоже жаль.

   Так   ведь это был его личный выбор, ничего не выбирая, идти по жизни дальше, говоря, «пусть всё идёт, как идёт», с ориентацией на других,  «ведь,  не  лучше и не хуже, чем у других», не зная на самом деле, как у этих других, и  всё надеясь, что  куда-нибудь, да придёт он со своей женой,  спустя 18 лет.  Но идти будут они всё же вместе, по этой безысходности, которой стала их жизнь, одна единственная жизнь, которая даётся человеку,  по которой они будут идти   без эмоций и  без истерик, без чувств, без каких-либо чувств друг к другу, так и оставаясь на разных этажах, как два безжизненных,  бесчувственных трупа,  один  —   согреваемый кошкой Маней, а вторая своими   воспоминаниями о былой жизни и пустыми мечтами о том, как могло бы быть, если бы и она тоже своевременно сделала иной выбор, а не решила бы    остаться  на  привычном  кладбище с привычными цветами на могильных  холмиках, расположенных даже ближе, чем они в жизни, он  — на первом этаже их общего дома,  она  — на втором, и когда  говорить  о том, что стерпится-слюбится уже и речи идти  не может. Они же  стерпелись уже  с этой ситуацией.   Что еще надо? Даже любовь уже больше  не нужна, чтобы сказать, что  ещё может быть,   слюбится. 

04.09.2019 г
Марина Леванте