Взгляд

   Под конец девятого словил. Зайчика-попрыгайчика.
   Перед последним звонком, когда на дворе стоял тот теплый, бархатный, предканикулярный, томно начинающийся вечерок, которым запоминается окончание учебного года в старших классах, когда уже не задают, а в школу приходят как в светский салон, когда с родителями общаешься записками, поскольку увидеться нет ни сил, ни возможностей, большой толпой возвращались из школы.
   Мечта шла с Раей под ручку.
У кинотеатра Пушкина стали прощаться.
Изыскано, сдержано-точным движением помахала, и вдруг глянула. Пронзила, раскрылась - глаза в глаза. Особенно, долго и со значением. Гораздо дольше положенного.

   Накрыло. Казалось, не обращает внимания - обычная вежливость. Даже не был уверен, помнит-ли. А тут такой взгляд. Вглубь - живо и взволнованно, страстно и горячо. В одно мгновение. Будто что-то сказала, но не уху, а сердцу. Непосредственно.
   Мое глупое сердце вспрыгнуло выше седла. Гораздо выше. Даже выше кинотеатра. Еле сдержался, и выдержав взгляд, что-то прошутил в ответ. Стильное, кривое, мальчишеское.
И полгода тишины. Как ни в чем не бывало. Холодный, бесстрастный кивок, в лучшем случае.

   Они праздновали новый год классом. Борька протащил меня. Ну, не бросать же друга на растерзание родственникам. Когда пришли было темно - под звон свечей и отражений народ вязко танцевал медляки. Песня кончилась, включили свет, выпили. Борька, на правах вновь прибывшего весельчака-деревенщика, попытался шутить, а я мечтал, чтобы поскорее выключили проклятую лампочку и запустили что-нибудь поразвесистей. И наподольше.
   Наконец случилось. Поставили Алмаз. Опередив двух привставших, пригласил.
Посмотрела отстраненно, как на давно забытого знакомого, но согласилась.
   Танцевала механически, вежливо глядя в сторону. Можно сказать, равнодушно - не замечая партнера. Как с манекеном.
   Попытался пошутить - не получилось. Сбивчиво пробормотал что-то из романтично высокого, разумеется, глупого. И опять нуль. Так на полуслове и доплясали.
   Через какое-то время засобиралась. Она и две подружки. Аристократия.

   Под утро пошли гулять, и, о счастье, кто-то предложил нагрянуть к ним. Типа, не ждали!
   Они сидели втроем и пили чешский рислинг. На журнальном столике лежали сигареты Родопи, стояла вазочка с фруктами-мандаринами, три бокала, коробка конфет и большая пепельница. Серебряный век, не иначе.
   Примостившись на краешке, ждал. Знака, взгляда, искорки... Ничего - ни намека, ни полслова. Один из толпы. Никто.

   Народ запросил песню. Села к фортепиано. Что-то из Дольского. Низким, хриповатым голосом, медленно и плавно. Томно и вальяжно. Почти снисходительно. Вслед сигаретному дыму.
   И потом "сигарету", уже хором - сигарета, сигарета, ты одна не изменяешь...
   Борька, как и прочие одноклассники, по сравнению с ней выглядел совершенным подростком. Кривлялся, строил рожки, хихикал. Кого-то ущипнул.
   А она парила где-то над - в совершенном мире, полным импрессионисткого тумана и магнетически-музыкального одиночества.
   Посидев еще немного и пожелав веселого нового года, не солоно хлебавши, ушли.
Облом, крах, неудача. И поделом.

   Ох, если бы на этом все кончилось - так нет, только середина первой санта-барбары.