О чем молчит Каменный пояс глава 12

12
   Наступил июль 1915 года. После Горлицкого прорыва немцев в мае, 9–я армия, ведя постоянные позиционные бои в Галиции, вместе с остальными войсками отступила на восток. По своему составу она уже была совершенно иной. Офицеры в ней были преимущественно или из прапорщиков запаса, или из прапорщиков, окончивших ускоренные офицерские училища и школы, а также из фельдфебелей и унтер–офицеров. Унтер–офицерами стали отличившиеся в боях солдаты. Основную массу пехоты составляли крестьяне, прибывшие из запаса, или новобранцы, крайне слабо и наспех обученные.
   Процент мобилизованных из числа рабочих заводов был невелик, но очень велика была их роль в последующем разложении армии. Они принесли на фронты революционные идеи, столь популярные в тылу. Начиная с весны 1915 года, широкий масштаб приобрело рабочее стачечное движение, особенно бурно протекавшее в Центральном промышленном районе. Местные власти, чтобы разрядить ситуацию и облегчить своё положение, были заинтересованы в мобилизации на фронт самых активных его организаторов и участников. Прибывая на фронт, такие новобранцы проводили активную агитацию среди основной массы солдат, обычно состоящей из бывших крестьян, чему также способствовали известия об обнищании и разорении деревни, вызванном затянувшейся войной.
   Эта недальновидная политика привела к тому, что все политические проблемы внутри страны стали перемещаться в действующую армию, терпящую к тому же, поражение за поражением. Затем эти проблемы неотвратимым и усиленным в разы бумерангом, неизбежно должны были вернуться назад, принося с собой хаос и анархию и полностью разрушая всю систему государственного устройства России. Всё это стало неоценимым подарком вождям революционных партий, которые активно действовали и очень грамотно использовали сложившуюся ситуацию в своей борьбе против действующей власти. В результате, они получили громадный вооружённый ресурс потенциальных сторонников в лице солдат, а иногда и офицеров действующей армии.
                ***
   1–й батальон 326–го Белгорайского полка после почти месячного отступления на восток от преследовавшего его буквально по пятам противника, наконец, расположился на отдых недалеко от деревни Дзвиняч. Стояла солнечная и жаркая погода. На полуденном лазурном небе кое–где неторопливо плыли обрывки прозрачных перистых облаков. На широком, густо поросшем невысокой ярко–зелёной травой поле, с выступающими на нём кочками, покрытыми щетинящимся дерном, солдаты 1–й роты Павла Леонова, скинув полинявшие гимнастёрки, рыли окопы и строили блиндажи, готовясь к длительной обороне на этом рубеже. На их загорелых лицах и оголённых по пояс телах блестел на палящем солнце пот, выступивший от жары и тяжёлых земляных работ.
    Слева от их позиций, меж пологих берегов, заросших густым кустарником ивы и вербы, протекала речка Дзвиняч, несущая свои неторопливые воды в сторону деревни. Справа находился небольшой лиственный лесок, доходивший почти до самой деревни, с выделявшимися тёмной зеленью на его фоне, освещённом ярким полуденным солнцем, островками стройных сосен и елей. Из деревни, возвышаясь над низкими домами, утопающими в тени высоких раскидистых деревьев, торчала макушка деревянной греко–католической церкви. Её венчал ажурный железный крест. Над церковью сквозь прозрачную туманную дымку проглядывали горбатые хребты Восточных Карпат, поросшие у самого подножия густым хвойным лесом, редеющим на склонах гор.
   Ефрейтор украинского происхождения Богдан Бойко, недавно назначенный вместо погибшего в бою унтер–офицера исполняющим обязанности командира 1–го отделения 3–го взвода, с важным видом подошёл к своим подчинённым и, заглянув с бруствера в окоп, недовольным голосом крикнул: «Що волиндаэтесь, як бэремэнны баби. Сегодни окопи треба зробити. Спати у мене не ляжите, працивники косоруки, поки не закинчите». Он хотел ещё что–то сказать, но увидел вдали Павла и прапорщика Архипова, направлявшихся в их сторону осмотреть результаты работ и, махнув с раздражением рукой, засеменил с докладом им навстречу.
   «Вот уж, воистину – хохол без лычки, как бочка без затычки. Выслуживается падло перед начальством на нашу голову. Никак в унтеры метит, зараза! Тогда уж совсем, хоть вешайся. Помню полгода назад пришёл, как в штаны навалил, а теперь погляди – харя сияет, ровно новый полтинник, чисто генерал, мать его…» – сердито заметил рядовой Иван Плахов, глядя вслед уходящему ефрейтору.
   «Зачем же вы столько терпите своих командиров? Они вас на бойню ведут, чтобы полупьяному Николашке да его буржуям задницы прикрыть, а вы и идёте на смерть, как стадо баранов. Наш царь с его помещиками да фабрикантами – вот главные враги у простого народа, они хуже немцев. Вот против кого, братцы, нам воевать надо!» – со злостью выпалил 35–летний новобранец Василий Заболотский, которого недавно призвали на фронт из рабочих Ново–Костромской льняной мануфактуры, где совсем недавно проходили стачки, жестоко
подавленные войсками.
   «Откудов ты взялся эдакой смелый? Воюешь всего без году неделю, а всех нас уже в бараны определил» – спросил у Заболотского пожилой солдат Сергей Неверов, георгиевский кавалер, воевавший ещё в русско–японскую. «Костромской я, из фабричных рабочих. У нас там тоже не сахар. Хозяева на войне наживаются, а рабочих с семьями впроголодь держат. Мы против них выступили, так они солдат на нас напустили, а те стрелять начали. Десятки народу перебили, даже баб не пожалели.         
   При таких хозяевах и немцев никаких не надо. Они за свои поганые барыши пол–России перебьют, а оставшихся по миру пустят. Вот такие дела, братки! Офицеров нам надо разоружать, да власть брать в свои руки» – с уверенностью в голосе ответил Василий.
   Сергей Неверов со злостью воткнул лопату в землю и, повернувшись к Заболотскому, резким, чуть хрипловатым от жары голосом сказал: «Ты, паря, энту гнилую пропаганду брось. Не каки мы тобе не «братки». А офицеров наших не тронь. Они, не в пример тобе, завсегда вперёд нас в атаку ходили в полон рост под пули и снаряды и за солдатские спины не прятались. А ваших партейных начальников что–то тут не шибко видать. Они, поди, щас за границами сидят, да с бабами коньячишко потягивают, патриоты хреновы. Так что, милок, слыхали мы энти военны песни. Вам говнословам токмо волю дай, так вы всю Расею под откос пустите, али немчуре отдадите за фунт махорки».
   «Кончате разговоры! Вон и они, легки на помине! Наш любимый хохол офицеров сюда ведёт. Ты погляди, как семенит курва, исслужился весь в говённы крошки! Сейчас нам такой раздербос устроят, что не до политики будет» – остановил их спор Иван Плахов и с показным усердием продолжил копать окоп. Павел к ним подошёл, осмотрел результаты их работы и, неожиданно для всех, похвалил: «Молодцы, ребята. Вижу, поработали на славу. Надо окопаться побыстрее, а то немчура может опять нагрянуть. Ефрейтор, отведи солдат искупаться к реке, а в два часа общее построение на обед» – приказал он, обращаясь к Богдану Бойко. «Слушаюсь, ваше благородие!» – козырнул ефрейтор, вытянувшись по стойке смирно.
   Перед обедом Павел построил роту и огласил приказ по батальону от 10 июля 1915 года о произведении рядового 1–й роты Василия Чапаева в младшие унтер–офицеры, минуя звание ефрейтора, и о назначении его командиром 1–го отделения 3–го взвода взамен ефрейтора Бойко, временно исполнявшего эти обязанности. Ефрейтор Бойко, поняв суть приказа, снова уравнивающего его с рядовыми солдатами, с горечью поджал губы, лицо его вдруг побагровело, а на лбу выступили крупные капли пота. Он настолько был расстроен потерей своей временной должности, что даже не пошёл на обед, предчувствуя издёвки и насмешки сослуживцев по этому поводу. И интуиция его не подвела.
   После обеда солдаты 1–го отделения дружно сели перекурить на полянке перед вырытыми ими окопами. Иван Плахов закурил самокрутку, набитую махоркой и, задрав голову, с явным удовольствием выпускал вверх из свёрнутых трубочкой губ, тонкие колечки белого едкого дыма. Затем, как бы рассуждая вслух, Иван громко, чтобы услышали все окружающие, заметил: «Уважаю я нашего командира за то, что он с пониманием относится к простым солдатам, и ставит над нами нормальных мужиков, вроде Василия Чапаева, а не каких–то зарвавшихся уродов. Большого ума человек!».      
   Солдаты вокруг дружно захохотали. Богдан Бойко, поняв, в чей огород брошен камень, вдруг вскочил на ноги и, перейдя с «украинской мовы», на понятный, чисто русский язык, выругался в ответ: «Пошёл ты к ё…й матери, пи… бол недоделанный! Дай мне только срок, я ещё до тебя доберусь». Затем он замолк, махнул рукой и поспешно удалился в сторону реки.
    Освоиться со своими новыми обязанностями у Чапаева времени не было. Временная передышка закончилась очень скоро. Ночью следующего дня немцы атаковали позиции 1–го батальона на участке, где располагалась рота подпоручика Леонова. Их атака была неожиданной. В кромешной темноте ночи часовые роты не сразу заметили приближение неприятеля, и подняли тревогу только тогда, когда немцы оказались в непосредственной близости от их окопов. Полусонные бойцы выскакивали босиком и в одних кальсонах из недостроенных землянок и блиндажей и вступали с врагами в рукопашный бой.
    В ночной неразберихе Павел, собрав вокруг себя часть людей, попытался организовать контратаку. Он выскочил с винтовкой из окопа и, увлекая за собой солдат, крикнул: «За мной, братцы! Вперёд!». Но вдруг что–то тяжёлое ударило ему в плечо. Павел остановился, в глазах у него потемнело, и он упал на бруствер, потеряв сознание. Младший унтер–офицер Чапаев, увидев упавшего рядом с ним командира, возглавил роту и сам повёл солдат в контратаку. Они сумели отразить наступление противника. В результате боя роте, понесшей незначительные потери, удалось выбить противника из своих окопов и удержаться на занимаемых рубежах. За храбрость, проявленную в этом бою, Василий Чапаев был награждён Георгиевским крестом 4–й степени.
   Павла Леонова, получившего тяжёлое ранение, после боя солдаты на носилках отнесли в лазарет. Там ему сделали операцию и вынули пулю из плеча. Затем он был эвакуирован с санитарным поездом в тыловой госпиталь, развёрнутый на станции Лосиноостровской под Москвой, где пробыл больше месяца на излечении. Там же в госпитале ему вручили Орден Святого Георгия 4–й степени за храбрость, проявленную в боях под Перемышлем. По окончании лечения подпоручику Леонову был предоставлен двухнедельный отпуск домой.

http://proza.ru/2019/09/06/417