Эпизод 05. Жирный журфикс

Эпохальная битва тьмы и света в очередной раз закончилась задорной боевой ничьей и продолжением следует. И потому, в самый канун столетия Макондово, оставалась еще уйма запутанных интриг, требующих скорейшего разрешения и урегулирования.

Уже спозаранку, в полях, за околицей окаянной деревни Гадюкино, где смешались в кучу пони, люди, мстители, трейлеры, причастные к съемкам третьей части саги «Неуловимые мстители vs Мстители 3: Корона наносит ответный. Угар в Сверхимперии», курируемой лично главнокомандующим культуркой профессором Лебединским, рыскала нахрапистая группа кибер-захвата. Свежие разведданные указывали, что именно откуда-то отсюда координируется деятельность повстанцев. И действительно: в одном из вагончиков были обнаружены и повязаны молодые подонки, повадившиеся подключаться к всемирному интернету в обход Суверенного через спутники, дабы всячески пакостить солидным дядям из Дворца. Таким образом, ударная сила и идейные борцы восстания: Петров, Васечкин, Ли, Ларионов, Буре и Могильный оказались задержаны и обезврежены. Однако главная головная боль Дворца – Платон Ничехов, как сквозь землю провалился и в который раз ускользнул от преследования.

Минувшей же ночью, когда силы добра прорвались в здание старой мэрии, пробиваясь к неведомому спасительному свету, в конце тоннеля выяснилось, что маяком была всего-навсего несгораемая лампочка Чубайса, установленная в сортире еще лет 5 назад. И самым чудесным образом до сих пор никем не украденная, не кокнутая – такая вот обескураживающая разгадка. А пока царила бескомпромиссная виртуальная сеча и цифровая заруба, какие-то злоумышленники пробрались в здание и на физическом уровне, исхитрившись спалить дотла Серверную Корею. Так почитатели ГРиМа прозвали основной сервер «Героев Района и Магии», наверняка совершенно не случайно оборудованный именно в здании мэрии. Сервак пал. И повсюду настал то ли безвременный Game over, то ли хрупкое затишье перед бурей.

***
В силу ряда причин утро Жутина было омрачено хреновыми новостями и дурными предчувствиями. Еще с вечера загудела спина, и утро принесло лишь частичное облегчение. А с другой стороны, нет худа без добра –  уважительный повод зазвать в свои хоромы развязную и рукастую массажистку. Да и то, что бузотеры уронили сервак, а по городу теперь бродит куча озлобленных оборванцев из плоти и крови, лишенных убаюкивающего онлайнового наркотика – это еще полбеды. Куда хуже, что ключевой и центральный на всем рабочем столе корневой ярлык для управления городом и надзором за подчиненными – «Ярлык на княжение», вдруг оказался заблокирован и не без труда и бэкапа откачен до работоспособной версии – вот это уже конкретный повод для треволнений. Китаезы из срединной империи явно баламутят воду, а тут еще и это… круглый юбилей подкрался незаметно, что неизбежно заставит потратиться морально и физически. Словом, все свалилось разом и стянулось в узел в самый критически неподходящий момент, когда индикатор опасности налился красным, что заставляло много думать и принимать волевые решения.
 
«Да, вот и настало грозовое время перемен, самая пора сжигать  мосты, – трезво прикидывал Вадим Вадимович. – Пора оставить эти гиблые земли. Домой! К семье, в Черногорию.  Никогда они не найдут там мой домишко под управлением с Виргинских островов. Завтра же, как покончу с балага-нами и карнавалами, дам по тапкам!»
День протекал в суетных хлопотах и спешных распоряжениях перед праздничным днем столетия. Одна только морока чего стоила: подобающе разместить капризных звезд, по большей части уже падших или гаснущих, потому только и подписавшихся выступить за скромный гонорар, согласных тряхнуть стариной хотя бы и в захолустном городишке. Последнее обстоятельство, в свою очередь, разжигало в подзабытых знаменитостях явно нездоровый пафос и избыточно завышенный лист пожеланий. Да на черта этому Кирдыкову аж 77 полотенец василькового цвета, спрашивается? Еще и непременно с малиновыми полосочками. А ведь необходимо также успеть завести и выгрузить на городскую площадь достаточно сена и навоза для воссоздания первозданной атмосферы… Проклятая канцелярия культурки со своими фееричными выдумками и находками!

                ***
Насмотревшись еще сызмальства приключенческих боевиков, Роман крайне взвешенно подходил к предстоящему вызволению Юлии из заключения, вполне здраво, казалось бы, оценивая ситуацию и ожидая опасности из-за каждого куста. Кустов, к слову, на Альбатросово как раз не оказалось вовсе, что значительно усложняло задачу оставаться незамеченным и нагнетало дополнительное нервное напряжение. Разумеется, перед отправкой на остров он пытался ознакомиться с характером местности на картах гуглекса, но данные были напрочь затянуты туманной дымкой засекреченности. В летописях же остров, увы, почти не упоминался. И как бы тщательно Роман ни готовился к освободительной миссии, прихватив с собой разных полезностей, от складного ножичка до инфракрасного бинокля, однако по прибытии как-то сразу все пошло через пень колоду и вразрез даже самым размытым ожиданиям. Причалив к берегу, осмотревшись, прислушавшись, Роман не улавливал вокруг совсем ничего, кроме посвиста ветра, да и тот вполне успокоился в ночи. Украдкой пробираясь вдоль берега, он заприметил смотровую будку, в которой мирно дремал старичок-боровичок. Затаив дыхание, Роман оценивал обстановку и хладнокровно выискивал оптимальный маневр. Осторожно пошевелив дверь будки, он вполне удостоверился, что та даже не заперта. Стало быть, можно обезоружить стражника и выдавить из него нужную информацию. Вихрем навалившись на дедка, затем крепко связав того как нельзя кстати отыскавшейся в будке же веревкой, Роман не громко, но достаточно разборчиво и угрожающе выпалил: «Не шуми, дядя, здоровее будешь. Мне нужна Юлия Ли. Давай-ка без фокусов, выкладывай, где она?» Старикан спросонья тяжко пыхтел и не сразу сообразил, что за болезненный сон ему привиделся. Сориентировавшись в телесном кошмаре, он не только не оказал отчаянного сопротивления, но и, сверившись с журналом, выразил готовность оказать содействие и проводить до второго общежития, выдав размещение Юлии в комнате №14. Роман, предчувствуя какое-то изуверское коварство, отказался от предложенной любезности, хотя охотно выслушал советы про указатели и повороты, схватывая нужные ему сведения.
 
А старик с перепугу наговорил порядком. Выяснялось неслыханное: оказывается, все эти годы таинственный остров охранялся вовсе не электрособаками, роботами-милицейскими или искусственным интеллектом, как твердила молва и пропаганда. Оберегался он преимущественно упорными зловещими слухами и смрадными водами. Дневная смена стражников запросто отбывала по домам на вечернем пароме, а ночной не существовало как класса. Обычно в будке оставался дежурить старший надзиратель, но именно тем вечером он был отозван в город из-за назре-вающих там событий и отбыл паромом, предварительно попросив подменить его на вахте своего немощного папаню. В общем, выдался идеальный вечерок для спасения принцессы, все максимально благоприятствовало подвигу.

Спешно приближаясь к кирпичному общежитию, Роман усиленно размышлял: уж не грандиозная ли все это западня и бутафория? Торопливо дойдя до здания и беспрепятственно поднявшись по чистой широкой лестнице на третий этаж, он осторожно постучался в дверь комнаты № 14. Та без заминок отворилась нажатием кнопки изнутри. Комната оказалась на удивление просторной и светлой, как в лучших домах Пекина. Юлия преспокойно ужинала с подружкой и смотрела видос на прикрученной почти во всю стену панели развлекосов. Обернувшись к посетителю и узнав в нем Романа, от неожиданности и изумления она поперхнулась ананасовой долькой, чуть было не опрокинув бокал с шампанским.

***

Смеркалось. Замок Жутина воссиял яркой иллюминацией, а пышный фруктовый сад так и манил огнями фонарей. Подле кустов продолжал порхать как бабочка и творить красоту садовник. Отворялись ворота, на территорию въезжали люксовые экипажи, преимущественно, как и подобает, китайской мануфактуры. К имению Жутина стекались лучшие люди уезда, и одновременно соседи по элитному поселению «Золотое дно». Намечался ставший уже традиционным субботний журфикс  – обильный праздник живота и безлимитного пития для избранных бедняками народных представителей и творческой богемы.

Гости, в количестве порядка сорока персон, привычно собрались в вычурной гостиной, вызывающе пошло и безвкусно, по последней моде антикультуры, украшенной портретами видных исполнителей шансона, миловидных старлеток и художеств неизвестного мастера медленной кисти в духе синтетического тупизма. Ровно в 21:00 по-макондовскому прозвучал гонг, оповестивший о первых блюдах – морских деликатесах и легких столовых винах. Перекусили, раздобрели, разговорились. Стефан Бандура – душа общества, по обыкновению каламбурил и травил очередной скабрезный анекдот, смущая дам и особенно протоирея Лемкуса, который по своему сану вынужден был носить одеяния и маску возвышенности над мирскими слабостями. Потому-то ему приходилось хихикать в уме, пускай все присутствующие вполне сознавали, что напущенная отрешенность – только поза и немалая часть профессии. Правая рука Главадмина, Модератор и экс-юрист Косолапов, давно променявший букву закона на амплуа эдакого скомороха, непринужденно крутился возле старомодного граммофона, заводил пластинку и потешно пританцовывал. Обострившиеся проблемы с желудком вынуждали того отказаться от даров моря, а от алкоголя ему и вовсе издавна делалось лишь грустно и тошно, так что Митрий Онотольевич пребывал на своей волне и ловил кураж в танце. Вадим Вадимович же, как водится возглавлявший благородное собрание, держался молчаливее обычного. Однако ситуация обязывала высказаться о последних переплетениях реала-виртуала в подведомственном городе, в частности о кризисе розовых очков и ремонтных работах в «Героях района и магии». С усилием привстав и позвенев вилкой-трезубцем по фужеру, Жутин затребовал минуточку внимания:

– Дорогие мои жулики и сэры, продолжая наш сегодняшний jour fixe, спешу вас успокоить и сердечно заверить, что временные баги в игре никак не отразятся на наших колоссальных планах, будущих свершениях и афишированных прорывах. Напротив: всех нас это только закалит и укрепит на тернистом пути. Дело наше правое, верное, сами знаете. Так победим! 
– Браво! – по-гусарски раскатисто выкрикнул Бандура. – Наш Админ всегда говорит мало, но мочит в самую суть. Так и хочется, чтобы говорил еще! Вот где талант!
–  Не балагурь, Степаша! Знаю-знаю, докладывали мне: поговаривают, что Жутин уже не тот, ослабил хватку, размяк. Что ж, каждый человек нашего круга, то есть Человек с большой буквы, вправе иметь свободное мнение. И если кто-то из здесь присутствующих готов предложить лучшую кандидатуру на мой пост, прошу-прошу, не стесняемся, высказываемся...

Нависла тишина, прерванная крайне своевременным появлением дворецкого Джон Сона, прилежно исполнявшего свои обязанности. Тот проворно суетился и играючи разливал по бокалам самый влажный и желанный коктейль сезона – нектар «Народные страдания». То есть терпко-сладкую смесь яблочного бренди и медового нектара с добавлением живительной капельки пота из свежевыжатой фуфайки лесоруба – для самых искушенных гурманов и ценителей тонких ноток. Жутин, терпеливо наблюдая за манипуляциями старшего лакея и подручных мальчиков, дождался наконец фазы, когда у всех нолито, и сотряс воздух возгласом: «Вздрогнем!»
 
Придворная певичка Колбаска и впрямь вздрогнула, пролив на вечернее платье добрую половину коктейля, что немедленно послужило предметом для острот и насмешек, особенно у женской половины заседания. Пока та устраняла последствия аварии, остальные участники трапезы с самым заговорщицким видом, точно вампиры, жадно прильнули к бокалам и осушили до дна, будто бы упиваясь народными страданиями и чувством превосходства над сирыми и убогими туземцами, так и оставшимися на голодном пайке и задворках мироздания.

Насытив чрева и закурив электронные сигары, высший свет разбился на тематические кружки, квадраты и треугольники. Самые тертые карье-ристы, молодые повесы и игрократы, зная о страсти Жутина порассуждать о нравственных приколах и лазейках, полуовалом уселись возле хозяина салона и, отложив в сторонку звонкофоны, с чрезмерной внимательностью ловили каждое его слово и впитывали житейскую мудрость.

– Бытует мнение, что нам, ворам, живется легко и приятно. Вздор! Нет ничего более далекого от истины. Наша жизнь устроена куда сложнее и тревожнее, нежели у беззаботных нищебродов из трущоб. Воровство – это отнюдь не преступление, как ошибочно гласят устаревшие трактаты и кодексы, а прикладное искусство и промысел, необъятное поле для человеческой деятельности и самореализации. В каком-то даже смысле, жажда наживы – первейший двигатель прогресса. Да и отчего не красть, когда лежит ничейное? А народовольцы, вроде тех, чье имя не принято упоминать в приличном обществе, еще и за столом, совершенно оторваны от подлинных народных чаяний! Уж если народ за целое тысячелетие так и не сумел добиться никаких прав и свобод, то только потому, что свобода эта для них страшна и противоестественна. Куда проще и надежней катить по накатанным рельсам – и мы даем им эти рельсы, готовые маршруты и правильные расписания. А потому те богатства и завоевания, которыми мы по праву владеем и распоряжаемся – не роскошь, которой нас корят отсталые недоумки, а лишь достойная плата за труды наши тяжкие и рисковую отвагу.
 
Повесы и карьеристы одобрительно кивали головами и наматывали на ус, взращивая и укрепляя в себе пьянящее чувство привилегированности и избранности.

Генерал Волгин, давний прислужник Жутина, присоединившись к беседе, также изволил ввернуть свои три рублоида: «Полностью разделяю доводы нашего глубокоуважаемого Вадима Вадимовича. Больше скажу: а достоин ли радения и опеки народ, который сам же истребляет себя самой скверной и дешевой жратвой, например. Макарошки по акции! Не желает лечиться хотя бы молитвой, корой дуба, раз уж малорентабельные больнички мы своевременно позакрывали. И никакой благодарности нам! А кто спасает это дурачье подзаборное каждый божий день? Это ж мы оберегаем их от врага внешнего, и от внутренней контры. А враги они повсюду, уж поверьте. Враги они кругом. Никогда не дремлет ворог, но всегда что-то замышляет… По секрету скажу: враги есть и среди нас. Возможно, даже в этой зале. И если не принимать соответствующих мер, не ровен час…»

Слушая эту извечную солдафонскую страшилку, Жутин невольно задумался на предмет того: а как же эти пауки в банке будут тут без него-то? Ведь как бы ни подтрунивали над ним злые языки, или же раболепно побаивались, даже пресмыкались, а все же, не сговариваясь, сходились в незаменимости Админа здесь и сейчас, признавая разумным балансом и компромиссом между разными башнями Дворца.
– А теперь прошу меня извинить, судари, – теряя терпение, откланялся Вадим Вадимович, – мне нужно еще немного поработать с файлами у себя, но я всенепременно спущусь к вам попозже. Развлекайтесь! – и по-хозяйски удалился в свои покои на второй этаж.

Удобно рассевшись в своем кабинете в кресле из страусиной кожи и первым делом бросив взгляд на «Ярлык на княжение», он с раздражением и болью в виске отметил, что тот снова заблокирован. Это лишь укрепляло в убеждении, что больше не может быть никаких сомнений в правомерности намерения рвать когти, пока не поздно. Китаезы из центра, чего там говорить, совсем распоясались. Засылают своих желтых шпионов, понимаешь, как не братья навек. Впрочем, для китайской истории век – это миг. Быть может, хваленое братство безнадежно осталось в прошлом, а вековой контракт истек? Откинувшись в кресле и закинув ноги на стол,  любовно осматривая убранство, Вадим Вадимович основательно задумался над тем, как на самом деле жалко будет покидать свою неприступную крепость, в особенности кабинет. Тщательно и продуманно обставленный интерьер, вот этот добротный дубовый стол, нефритовые статуэтки на голубом сукне, часы с кукушкой и частушкой, да и прочие греющие душу безделушки… но-но, такова уж воровская доля – нельзя ни к чему привязываться и прикипать всерьез. «Ты знал, что этот день однажды настанет. Так вот…» – вел он беседу словно сам с собою, как бы отстраняясь от неизбежности происходящего, и предоставляя полушариям мозга о чем-нибудь договориться самостоятельно.

Пристально изучая родимый кабинет: масштабируя в сознании кучу мелочей и преобразуя их в воспоминания, как те же фарфоровые фигурки давно уже побежденных врагов, среди которых не хватало лишь одной и самой вожделенной  – заклятого друга всей жизни, Платошки Ничехова, минуты на три он сладостно и бездумно завис в пустоте. И только боль в пояснице, оживившая желание зазвать массажистку, заставила зашевелиться и материализоваться обратно. Тут его взор обратился к бархатной занавеси, выписанной совсем недавно из Бергамо, которая теперь слегка колыхалась от мирного летнего ветерка. Блуждающий взгляд упал на две пары ботинок, что торчат из-под нижнего края обновки. Ботинок незнакомых, стоптанных, явно не своих, судя по тем же следам песка на мраморном полу... «Это еще что за…», – только и обронил он, едва успев изумиться страшной догадке, прежде чем выпущенный неизвестным отравленный дротик угодил ему точно в сонную артерию. Тело обмякло, медленно скатилось с кресла на пол, неслышно стукнувшись о персидский ковер. Но настоящим падением Жутина стало то, что даже последней его мыслью был корешок детства Платон: именно на него в предсмертном хрипе погрешил подумать Вадим Вадимович. Незнакомцы, выйдя из укрытия, вполне предумышленно переместили тело в шкап и жестами обозначили дальнейшие действия. Один из них, оставшись в кабинете, выделил в своем звонкофоне галочку напротив миссии «Расстрел» и, немного выждав, активировал протокол «Двойник», после чего отправил куда положено подтверждающий фотоотчет.

***

«Ромка, ты!? Ты, правда, приехал!»
«Во дает!» – обратилась Юлия к подружке, продолжая: «Я так надеялась, думала-гадала, а вдруг!.. но, если честно, считала, что ты просто выделываешься!» – просияла она. Джульетта была малость навеселе от бокала шампанского после долгого трудового дня и нахлынувших эмоций. «Собирайся, пошли» – сухо, хотя и с нотками радости и удивления от всего увиденного, отвечал Рома. Уж сколько раз он видывал в различных синема, как герои в схожих ситуациях начинают непозволительно медлить, вести себя предельно глупо и неосмотрительно, подолгу собирать сумки или отправляться в душ. Что характерно, почти всегда это заканчивалось для них плачевно. Поэтому единственной его задачей на вечер было как можно скорее «убраться отсюда».
 – Как пошли? Да давай посидим еще, мы тут с Машкой как раз о тебе говорили. Не-не, не как в той присказке. Машунь, познакомься – это Ромео, «Незнайка», тот самый!
 – Очень приятно – с хрипотцой поздоровалась Шурупова, – присматриваясь к ночному визитеру и также плохо скрывая смятение.
 – Взаимно.
Установилось неустойчивое молчание.
– Юль, ты, кажется, не понимаешь: там на материке какая-то кутерьма, нам нужно как можно скорее отваливать отсюдова.
– Ну… хоть присядем на дорожку?
 – К черту суеверия, пора деру давать, а то мало ли что.
– Кутерьма… говоришь. – задумчиво отвечала она. – Ты навещал моих?
– Да-да, все в порядке. По дороге расскажу. Все ждут тебя.
– Тогда… поехали скорей в Макондово! Маш, так, может быть, ты с нами?

Та лишь грустно покачала головой и неторопливо высказалась:
– Никак, дорогая, ты ж знаешь, что меня там совсем никто не ждет, поэтому… я остаюсь. Податься мне особо некуда, а вам я буду только мешать. А здесь… ну… стабильность, хоть кормят, да и вообще… как-то все неожиданно это, не могу я так… – как бы оправдываясь, уклонилась она от заманчивого предложения.
– Ну же, Юльк, давай, поехали, – непреклонно поторапливал он. Вся эта говорильня натурально начинала напоминать Роману именно что сценки из тех самых пошлых сериалов, где герои слишком долго мешкают и возятся в определяющий момент, в результате чего бездарно становятся жертвами неотступных преследователей и маньяков.

                ***

Вернувшись к гостям, Жутин поначалу сделался наигранно весел и чем-то, казалось, взволнован, ибо был бел как мел. Все вокруг: и преддверие большого праздника, и всеобщее подпитие делало факт частной бледности явлением малосущественным и никем почти не замеченным. В гостиной меж тем затевался банальный скандал на грани мордобоя. В центре оного вполне предсказуемо блистал Бандура, в котором в очередной уже раз взыграла борзая пролетарская жилка, натянутая до предела алкогольным воодушевлением. Тот совсем не на шутку разбушевался и стягивал на себя внимание окружающих.

– Не, генералиссимус, уважаемый, а в чем я не прав? Наша правда – не правда! А горькая правда в том, что мы и сами разучились различать, что реально, что виртуально, полагаясь во всем на чувство меры. При этом манеры мы копируем старофранцузские, технологии пользуем штатовские, приличные вещи предпочитаем английские или итальянские, под крайняк дешевые китайские суррогаты. Что у нас, в сущности, осталось своего, коренного, окромя совершенно безудержного рвения к воровству в космических масштабах и закабаления своего же народа? Грабить бедных и раздавать богатым, то есть самим себе – это ж феодальное средневековье! И чем нам еще гордиться? Орудиями массового поражения? Чушь! Эти ракеты не смогут победить даже закон всемирного тяготения, а тем более никогда не полетят туда, где на сохранении лежат наши же рублоиды. Самобытная культура? Была! И за неимением настоящего настоящего, нам остается культивировать прошлое, не имея никаких внятных видов на будущее. Культура!.. – халтура и карикатура! Даже писателя ни одного годного не осталось! Все с потрохами продались госкорпорациям и строчат туфту на потребу, тьфу ты на!
– Ба! Это просто возмутительно, голубчик! Да я, да мы… – пока генерал Волгин готовил увесистый ответ, гостиную наполнил и переполошил женский крик.

Вновь опростоволосилась певица Колбаска: указывая на окно, словно в исступлении, она шумно и горячо твердила, будто бы только что видела некое «лицо в окне». Колбаску, как умели, успокаивали и уверяли, что это бдительные кунгфуисты оберегают гостевой покой, а переживать здесь решительно не о чем. Иные циники, переглядываясь, не без оснований трактовали истерику юной дивы как неумелую импровизацию и инсценировку, имеющую целью замять назревающий конфликт и выдернуть своего попечителя и любовника Бандуру из скверной истории. Тем временем ее старшая подруга и советница, госпожа Тараканова, увела припадочную в уборную припудрить носик, чем, похоже, и спасла той жизнь. Лицо в окне чрезвычайно не любило оставлять свидетелей.

Мало-помалу прерванное веселье вновь набирало обороты. Жутин, который и вправду был теперь уже совсем не тот, вел себя исключительно нейтрально и аккуратно, однако ж для одного из посетителей званого вечера сделалось очевидно, что тут имеет место подлог. Пара крупных трезвых глаз отмечала зримые перемены в облике своего закадычного друга и соратника, который заметно приосанился и омолодился, сделавшись на полвершка повыше, а родинка со скулы и вовсе переползла почти к уголку глаза. Косолапов, не спуская взора с самозванца (что было его фатальной ошибкой), по инерции пританцовывая, приближался к генералу Волгину. И едва он нашептал ему что-то на ухо, а тот обернулся, дабы удостовериться в справедливости наблюдений Митрия Онотольевича, тогда-то и произошли роковые для обоих события. В зале прогремел громкий хлопок, вызвавший переполох, одновременно с тем погас электрический свет, а оставленные не задутыми обеденные свечи лишь привнесли в обстановку пущего мистицизма и драматизма.  В гостиной наметилась хаотичная суматоха и оживление движения в сторону выхода: гости спешили поскорее покинуть сдохшую вечеринку и спасти свою шкуру. Кто-то в саду затем сплетничал, мол, боковым зрением узрел, как Косолапов медленно и замертво обрушивался на стеклянный стол, а следом за ним героически пал и генерал Волгин. Что это было? Лишь Вадим Вадимович, по многочисленным свидетельствам, как и подобает вожаку стаи, ни на секунду не терял самообладания и традиционно оказался на высоте положения. 

По случаю такого небывалого по дерзости преступления из города срочно выдернули двоих наилучших в своем ремесле – полицмастера первого ранга Дикалиса и частного сыскного Колумбова. Важно отметить, что эти двое до крайности разнились в методах и, разумеется, на дух друг друга не переносили. Разность подходов проявлялась даже в привычках облачения: если Дикалис явился в «Золотое дно» на полном параде и обмундировании, словно годами только и ждал этого дня и случая угодить Самому, то Колумбов же и тут оставался верен знаменитому бичевскому прикиду. И даже в святая святых завалился в затертом до дыр бежевом плаще, длиною чуть ли не по щиколотку. Однако тем вечером, на удивление, они обошлись без фирменных уничижительных колкостей по части изъянов наружности или умственной недостаточности, довольно скоро сойдясь в едином мнении: дело тут темное.

Пока Дикалис составлял конторский протокол: «Убийство – 2 шт.; Орудие убийства – дротик африканский, 2 шт. Вероятно, отравленный (экспертиза покажет); Главные подозреваемые: дворецкий (исчез с места преступления), садовник (исчез с места преступления), горничная (исчезла с места преступления), неустановленное лицо китайской национальности, оно же предположительно, по показаниям потерпевших, «лицо в окне»… Так вот, пока Дикалис работал над формальностями, Колумбов успел распутать и даже закрыть это дело.

 – Толик, не для твоего протокола, а между нами, но расследовать тут нечего – себе дороже выйдет. Здесь явно орудовали федералы. Кунгфуистов сняли с постов заранее, по звонку… Абсолютно смертельное убийство – и точка.
Дикалис хоть сперва и заартачился, а вынужден был признать его правоту. Генерала Волгина жалко, разве что. Старик в свое время не слабо подсобил по службе, и вот… «Нда, такой орех нам и впрямь не по зубам», – подытожил он расследование по горячим следам. И даже обнаруженный пятнадцатью минутами позднее в шкапу труп «человека, похожего на Жутина», так и не сдвинул следствие с мертвой точки и сохранил статус-кво.

На экстренном совещании по видеосвязи между решалами Макондово взяло верх мнение, что целесообразно пока умолчать об инциденте, в первую очередь о гибели второго лица города Косолапова. Дабы не омрачать предстоящее празднество, или, скорее, не вызвать слишком уж непомерное народное ликование. Не секрет, что Косолапова в народе откровенно недолюбливали за целый сборник сомнительных изречений. И уж совсем презирали за опустошающие карманы реформы, которые регулярно выдавались за его инициативы и непопулярные, но очень необходимые меры, к которым следует отнестись с пониманием. При этом Жутин Вадим Вадимович всякий раз умудрялся оставаться незапятнанным в белом фраке на пыльном перроне, поскольку он «не мог знать» или его «просто ввели в заблуждение». Как бы то ни было, но вышеописанный убойный журфикс стал заключительным в славной нуворишской истории «Золотого дна».
               
                ***
Юлия, обнявшись на прощание с подругой и обещая обязательно выслать весточку, все же последовала его увещеваниям. Спускаясь к выходу из здания, Роман невольно притормозил и еще раз сосредоточенно прислушался, осмотрелся, ожидая, что уж сейчас-то наверняка грянет вой сирен, лай собак, гул пропеллеров или что-нибудь совершенно непредсказуемое. Отнюдь. Адреналин и непрерывная нервная концентрация требовали поступка и выхода энергии, однако приключение упорно даже не начиналось, порождая смешанное чувство, что слишком уж все хорошо – и это очень хорошо, но так ведь не бывает, а значит что-то тут не то. Неприятность у него возникла разве что одна: ногу жгло от противной почвы – успел захлебнуть мерзкой жижи за борт ботинка. По пути к ладье Юлия без конца щебетала, как она рада, насколько рада, почему рада, однако Роман продолжал держать руку на пульсе и поджидать коварного подвоха. Но подвоха не было. Юлия отчего-то по-прежнему считала, что они немедля отправятся домой, вот только у Романа имелся план потолковей: пересидеть пока у его тетки в Благолепово, а там уж смотреть по обстоятельствам. К тому же перед юбилеем в Макондово ожидались повышенные меры безопасности и усиленное сканирование всего движимого и недвижимого. Юлин порыв ехать домой хоть и нехотя, однако отступил перед железной и аргументированной логикой, да и соскучилась она только по родным, но никак не по самому городу.

Отчаливая от берега и направляясь в противоположном от родного края направлении, оставшись, наконец, наедине и имея возможность вволю выговориться, Юлия отвечала на короткие вопросы Романа более чем развернуто. Выяснялось много престранного: что в действительности на Альбатросово все было несравненно лучше в бытовом плане, нежели в домашних хибарах. Ограничение свободы и служение системе компенсировались множественными материальными удобствами и поощрениями. Потому-то, прямо скажем, отсюда никто и не бежал, тем более что последствия побега опасны и пока неизвестны, поскольку прецедентов еще не случалось. И уж тем более никто никогда не пытался спасти плененных звезд «Цифровой казни», потому как, как правило, то были разного рода асоциальные одиночки. Во всяком случае, прежде смельчаков не находилось – жуткие слухи делали свое черное дело. Сами же невольники не бежали в основном по тем соображениям, что на самом деле вовсе и не стремятся. К тому же, справедливости ради, пробраться на единственный паром незаметно почти невозможно, а соорудить лодку или хотя бы плот на бесплодном острове попросту не из чего. Пуститься вплавь на семь километров по ядовитым водам? Чистое безрассудство и самоубийство.

– Все это убедительно, не спорю, – ответствовал Роман. – Одного не пойму: чего ж тогда ты впаривала мне о невыносимых условиях содержания, терзаниях и мучениях? …что меня тут кто-то будет убивать, стрелять… вот что … эээ… смущает.
–  А поначалу меня реально заселили в какую-то конуру с решеткой на окне и плесенью на стенах. Но недели через две, когда рейтинг Пузатого прокачался как надо, мне выделили нормальную комнату. Ну, сам видел... Такая уж у них тактика кнута и пряника, как говорится. При этом если уронить рейтинг – могут загнать в конуру обратно. На таких контрастах и вырабатывается условный рефлекс, прививается благоразумие, наверное. Да и как-то не привыкла я, видать, к золотым клеткам, может, просто не освоилась еще, не потеряла надежду... и с моей мечтой повидать мир – это все совсем не вяжется. А зачем тебя припугнула? Да потому, что знаю тебя! И пружины, побуждающие к действию. Сработало же? – беззаботно рассмеялась она, как будто уже не сомневаясь, что все происходящее – предписанный сценарий, и иначе и быть не могло.

Пока Юлия сказывала свой сказ, Роман усиленно налегал на весла и более-менее складывал с ее слов удивительную картинку о тотальной ментальной несвободе и способности психического материала ломаться и перестраиваться, мигом отказываясь от убеждений и идеалов в обмен на комфортную бытовуху и предсказуемость завтрашнего дня. Однако поднимавшийся ветер только нарастал, заставляя сосредоточиться на течении жизни, оставаться бдительным и чутким к деталям и знамениям. На горизонте проглянули очертания Благолепово.

Светало.


Рецензии