Страсти в долг, или записки сопляка

СТРАСТИ В ДОЛГ или ЗАПИСКИ СОПЛЯКА

«Не очко обычно губит, а к одиннадцати - туз.»
(М. Круг)

1

Василий не вел записей, но веди он тетрадь, в нее непременно попало бы то и дело охватывающее его перемежающееся зарево всеобщей тревоги, вначале будто бы испепеляющее изнутри, потом материализующееся в угрозу неподалеку.  Вошли бы изнурительные выжидающие маневры перед решительными стычками, проводимые в разведывательных целях.  Вошли бы первые черные уроки войны, как тысячи его ровесников рвались отличаться поодиночке, и как теперь их уже никогда будет друг от друга не отличить.  Вошли бы и кошмарные авиаудары, громящие все, кроме надежды на наземные бои, и сами наземные бои, неуклонно сокрушающие эту надежду.  Вошли бы и застывшие складки вражеских окопов с клоповой возней и клещами-минометчиками, своим вспухшим видом вызывающими надежду, что вот-вот лопнут.  Вошло бы и то неожиданное взаимопонимание, которое внезапно вспыхивало во время обоюдоострой тревоги.  И не вошли бы только невольные судорожные поиски путей к отступлению, как и полная очевидность их отсутствия и, как следствие, безнадега.

Враги, как известно, передышек не дают, и сегодняшняя атака не была исключением.  Плотная лента редких всходов позиции своевременно легла в тесную межу окопов, и ставшая привычной перестрелка разгорелась, не успев вспыхнуть.  Невольно резала мысль, что в штабе легко понукать, нюхать - одно, а сутками это жрать - другое.  Секунды пульсировали в висках, время ощущалось отчетливо.  Наступил тот кошмарный момент, когда треск, крики и рев перестрелки против воли смешивались в прожигающую кашу и действия невольно становились инстинктивными.  Враги виделись маячащими точками на горизонте. Ждать было нечего, но никто ни на что и не надеялся.  Что-то тяжелое скользко просвистело над ухом Василия, и он внезапно вместо точки разглядел немыслимую закорючку; в тот самый момент его что-то подбросило сзади, как будто мяч, и этого заряда хватило, чтобы неожиданно точно поразить цель.  Первый минометчик на его счету; теперь будет что записать.  Ленты окрепшей рассады сомкнулись, продев друг в друга металлические пуговицы гимнастерки.  Черный фон рассыпался на бесчисленные груды бесформенных серых камней, пробились полоски света, на этих камнях знакомые, знакомые следы, но что же так душно под плащ-палаткой?

Это был его первый подвиг и последний бой.

Сержант Дымов осмотрелся в подслеповатом недоумении, в очередной раз не без удивления обнаружив, что остался жив.  Ему очень не хватало Васи Шульгина, умеющего цепляться за любую “червоточину в яблочке”, когда, казалось бы, уже нереально найти червячка.  Нечасто находил, но его наметанный глаз сразу видел ценность этих находок.  Извне многие удивлялись, насколько быстро все произошло, Дымов же видел ситуацию изнутри и не надеялся, что события развернутся медленнее.  Особенно запомнились как бы проникающие атаки, когда вроде кто-то посторонний вмешивается в окопные хлопоты, а потом никто и понять не успевает, что произошло.  За эти месяцы у Максима и многих других выработалась способность безошибочно отличить своего от чужого с порога, что позволяло вначале дать отпор, но это только замедляло отступление.  Некоторые, как Вася, действительно прорывались, начиная с себя, но таких было меньшинство.  Большинство же повиновалось приказу и другим руководящим указанием, вследствие чего невольно робело и тушевалось под упорным натиском неприятеля, и никакими другими приказами и руководящими указаниями этого было уже не переломить.  Рассчитывать приходилось только на себя.

Возня в окопе резко стихла; все замерли в прежних позах, ничего не отпуская и не подбирая.  Послышался отдаленный рев мощных двигателей.  Это была бомбежка, и немцы при своей любознательности замечали любое движение, но не характерные черты неподвижных предметов, принимая их за неодушевленные.  Пронесло и на этот раз, отделались контузиями.  В такие моменты Максим все время негодовал, что не проводят эвакуацию населенных пунктов, в то время как штатским в таких случаях действительно деваться некуда, особенно в деревнях.
- Какого х.. их не вывозят, всех же перебьют к едреной фене!
- Лаять же проще - довели да довели.  Так целый эшелон надо, а тут тебе готовая уздечка в зубы - вон какие мрази, вали да не оглядывайся.
- Потише, с особого шастают.
- Кишка тонка.
- В ином окопе через одного стукачи, в запас же надо.
- Видел таких чуть севернее, все выглаженные, как на парад собрались.
- То власовские, стреляют последними, а рапортуют первыми.

Разведка воспользовалась затишьем, но вернулась с единственно привычной новостью - плотно засели, наступать никак.  Осталось напоследок немного вздремнуть и встретить достойный, заметный конец. Как говорится, помирать - так с музыкой, ведь только при достойном результате станут выяснять причины.

2

Замначальника особого отдела Сычев не дремал.  Они теперь тесно сотрудничали с отделом пропаганды, и на повестку встала достойная задача отделить героев от предателей, как сыворотку от обрата.  Для этого требовалось обегать все прифронтовые полосы вдоль и поперек, не жалей ног, но и результат того стоил - кипы донесений, томы грязных дел, по крайней мере, по объему свободно соперничающие с “Проблемами Ленинизма”.  Но это ведь не отменяло другой, всегда наиважнейшей задачи - доказать свою преданность Родине, что последние три месяца каждый час становилось труднее.  Страсти разгорались не на шутку, и тут вдруг его осенило - стоит поразвернутей сформулировать общий долг перед Отчизной - и пункты станут послушными, как литеры печатной машинки.  Приходят иногда настоящие мысли, такие, что стоит подумать.- и нет, никакое ты не пятое колесо в телеге, а нужное колесико в механизме, который весь заедает - вон какая нагрузка.  Как мудро говорил его начальник, здесь был не отдел кадров.

Никому из задержанных он им и не казался.

- У вас нет никаких доказательств, - сконфуженно оправдывался тощий солдатик в кителе не по размеру, заведомо не пригодный к военной службе.
- А вот ошибаешься, - лейтенант внутренних войск Тучко нервно поправил кобуру.  - Есть.
Егор Щепетов поежился, услыхав фамилию сослуживца.
“Вот сука!  Это после всего, что между нами было.”
Гришка Прихлебин ему действительно вначале немножко не понравился неприятной манерой неразборчиво бурчать под нос, что он принял за недовольство, но они вроде понятно условились не понять, где налево, и перепутать, сколько отступать.  Правда, поскрипывала какая-то мышь, что приказа так и не приходило, но вряд ли они такие щедрые пожертвовать целой дивизией - должны были скомандовать отступить.  И, конечно же, даже не думать перебегать с тульского направления на брянское.  Расчет-то был прост: ряды смыкаются узким кольцом вокруг Москвы, протяженность его не больше ста пятидесяти километров.  Идти обратно не больше суток, а потом - а туда перебросили, затем потерялись, знаете нас, полудурков….  Обидно до одури, три недели искали этот вонючий Брянский рубеж, весь уведенный сухпай закончился, нашли - у них тот же сухпай на экономии, выдали себя за резерв, ни хера не было.  Полезли в соседние окопы, переменялись, подавая ленты в перестрелку - ох и западло перебегать по полтора километра, когда того и гляди поймаешь шальную пулю!  И вот благодарность.
_____

Парни порезали штык-ножами молодых сучьев, поставили шалаш.  Рядом протекал ручеек, который можно было запрудить и повыловить рыбешки голыми руками.
- Улов скудноват, зато целый один денек недодержали! - подмигнул Егор, вороша горстку уклейки.
- Зато махорки - завались.  Ох уж эти снабженцы и вяжут, привязался бы секундой дольше - от дневального бы по рогам отхватил сто пудов! - похвастал в очередной раз его приятель.
- И когда ж это пекло дотла сгорит?  Ведь ты посмотри, сколько народу поддерживает - нет, все свое - “Умрем, но не сдадимся.”  Не так человек устроен, никто помирать раньше времени не собирается.
- И еще - “Такое нынче время,” - поддакнул Прихлебин.

Прояснилось, и редколесье заиграло поблекшими пыльными красками кончающегося лета.  В такую пору кажется, что снова пора в школу, будь ты хоть у стены перед расстрелом и пойди тебе хоть девятый десяток.  Отдаленная белка полировала рыжей щеткой взъерошенной шерсти края несомкнутых осиновых крон, как будто приглашая достроить этот бумажный мостик в никуда… или ту ни от чего не защищающую палатку.  Костер из сухостоя вскипятил краденый котелок жиденькой ухи.
- Хе-хе, не до жиру.
Приятели закурили и начали обдумывать план дальнейших действий.
- Ни хера это не Юхнов.  Мы гораздо севернее, - заметил Щепетов, бегло глянув в стертую карту.  Никаких больших болот там не было.
- Ну не Алексин.  Его проходили туда, там река здоровая.

Их беседу молча слушали потрепанный заяц и два сотрудника отдела особого назначения г. Боровска.   Друзьям не поздоровилось и не могло.  Умерли они уже заклятыми врагами.

Лейтенант Тучко поправил кобуру, крякнув с чувством выполненного долга.  Вычеркивать легко, вот записывать - это действительно задачка посущественней.  “Как стая не может без вожака, так и человек без руководящих указаний,”- рассуждал он сам с собой, приняв вечернюю рюмку снотворного.  Впереди путь был долгим.
_____

- Чего ты занимаешься хреновиной, с Брянского бегают, как зайцы, - распекал шеф майора Сычева.  Тому в его кабинете было явно неуютно.
- Найди волка помастистее, мне ж за полсотни перевалило, - огрызнулся он.
- Найду, шибко трудов одно бревно другим сменить для верности, - устало отмахнулся подполковник.  В отличие от Сычева, он свободно догадывался о “полезности” их работы и хорошо угадывал угол сгиба перед тем, как продемонстрировать “гибкость”.  Стремительный карьерный рост Сычева был обречен рухнуть о потолок.

3

Уныло на этот раз прошел День знаний ввиду далеко не праздничного настроения как у учителей, так и у учеников.  Пришлось сократиться с кружками и внеклассными мероприятиями; очень мало кто оставался после школы выяснять отношения - все спешили домой.  Классных руководителей обязали проводить инструкции по безопасности; эта тяжелая обязанность легла на них мертвым грузом и пригвоздила их к стене: столько вопросов - и хоть бы один ответ!

Агафья Матвеевна с недавних пор сама часто чувствовала себя внезапно вызванной к доске ученицей.  Слегка успокаивало то обстоятельство, что не все в ее силах, но как бы она ни старалась делать все от нее зависящее, не пропадало впечатление незаконченности, неопрятности, наспех сделанной домашней работы.  В конце концов она дала волю своим праздным мыслям и стала воображать себя служанкой, которой надо как-то хитро пронести поднос, не разбив посуду, и одной бессонной сентябрьской ночью все-таки вправило его в окошко.  Это помогло: уловив общий рецепт отступать подальше, а не выглядывать из-за угла, она легко вправила его в полтора десятка частных случаев и объяснила их на первом же классном часе.  Маленькая, щуплая и частенько взвинченная, она уже перестала было пользоваться доверием у взрослеющих семиклассников, но тут урок прошел спокойно и в классе восстановилась прежняя дисциплина.

Витя Малкин с последней парты живо напоминал ей прогульщика Егорку Щепетова, которого она так и не смогла отучить учить других.  Лет семь-восемь пролетело, а все как вчера.  Вызовешь к доске - полторы минуты правильно отвечает о земноводных, да все не по вопросу, а потом как брякнет, что двойное дыхание - это вдох и выдох, так хоть во все колокола звони - толку не будет.  Так и не вытянула тогда, пришлось оставить на второй год, а нынче как пить дать пропадет - ни пришить, ни пристегнуть в такую пору такую занозу не удастся.
_____

Начальник особого отдела подполковник Кузьменко был не в духе.  “Аппарат госбезопасности превратили в богадельню для убогих,”- мрачно рассуждал он. - “Шпионов ловим и предателей - два дезертира, остальные плохо стреляют.  Аппаратчик со стажем должен уметь прочитать приказ между строк: трус - он повсюду бегает, как Хлестаков, а Паникер - он повсюду сеет панику, как яровые.  Надо не своей рукой поверх ихнего вензеля нарезать, как эта хлябь, а разнюхивать, кем воняет.  Мне ищейка нужна, а не пьянь без роду без племени.”  Но вслух он только бросил сквозь зубы:
- Пиши рапорт.
- Угу.
Рапорт означало стать пушечным мясом, ибо ведомственный работник после мобилизации ни в какую отставку не уйдет, а в любое другое ведомство возьмут только рядовым.
_____

Молодой стрелок отбивался из-за пригорка от авиаудара, а пожилой помощник неумело, резко подавал снаряды, пытаясь это сделать откуда-то сбоку.
- Не можешь нормально подать?!
- Мог бы на вы, я тебе в отцы гожусь.
Стрелок несильно ткнул Сычева тыльной стороной снаряда в голенище залога, отчего он тут же присел на корточки.
- У Вас контузия?

Следующий залп пришелся на саму позицию.  Расчет завалился в вырытую щель, только не понявший произошедшего Сычев остался стоять возле зенитки и получил смертельное осколочное ранение.
- Теперь не только контузия, - послышался ядовитый смешок откуда-то издалека.


4

Всем хотелось раздуть мировой пожар, но каждый определил очаг на свой вкус.  Главная сила ударных войск Вермахта - твердый шаг и уверенность в победе - могла при случае оказаться и главной слабостью: ведь твердый шаг необратим, а уверенность в победе при пошатнувшейся позиции только приблизит поражение.  В частности, задолго до вторжения германских войск в Советский Союз Вермахтом поднимался вопрос о целесообразности окружения с севера и с юга и был сделан ошибочный вывод о безошибочности окружения с запада и востока.  Наступая на Москву с юго-запада, немцам удалось зажать советские части под Ельцом и Спас-Деменском, что вызвало у командирского состава немало радости и желания приписать побольше заслуг.  Однако это был распавшийся на две половинки невыпуклый котел, вследствие чего у советских войск появилась возможность контратаки, которую они и реализовали под Можайском.  Несмотря на оставшееся огромным преимущество, успех стал попеременным и германские войска начали нести серьезные потери.

Витю Малкина тихо ненавидел весь класс.  Послушать его галимый треп про брата-героя, так выходило, что только он один и воевал - остальные просто воду возили.  Сегодня он разведчик, завтра - артиллерист, а вчера чуть не сгорел в танке после подрыва на немецкой мине.  Одно только обстоятельство удерживало ребят от травли - тот факт, что горе одно на всех, и Витя не был никаким исключением, сам, похоже, полагая себя таковым.  При этом его совершенно не останавливало, что школа была разношерстная и у некоторых его одноклассников родители были военными, причем не всегда низкого чина, и парочка из них даже получила награды.   Его интересовал только собственный брат, который, по его убеждению, должен был непременно оказаться героем.

Общественная жизнь сменилась стремлением выжить.   На взаимопомощь никто не надеялся.  Чего стоили одни голодные обмороки и сердечные приступы от перенапряжения, с которыми медики далеко не всегда были в силах справиться.  Погибшие от бомбежек живо напоминали собой об идущей войне.  Москва была на карте и не была в тылу.

Однажды во время урока физики послышался звук отдаленной сирены.  Учителя приступили к эвакуации, и понурый строй учеников зашагал к ближайшей станции метро, расположенной в полутора километрах.  Шли непривычным маршрутом, дворами, порой через грязь.  Когда класс спустился на станцию, обнаружилось, что Малкин отбился, но через несколько минут увидели, как он, отстав, о чем-то расспрашивал прихрамывающего двадцатилетнего паренька.  “Про брата выпытывает”,- догадались одноклассники.
- Заходи, если что-то случится с братом,- парень написал свой адрес на визитном тетрадном листочке.
- Спасибо, Вадим.

“Самое страшное, что никто там не слушает никаких объяснений”,- почему-то подумалось Вите.


5

- Стоит походатайствовать, но придется через военно-полевой суд.

Несказанно обрадовал.  Кто ж там будет слушать какого-то сопляка, да еще по таким вопросам?  Немчаге ведь, как говорилось, не рожон, тьфу, не резон было нападать - то-то же так накинулись, а нашим наркомам да парткомам тот еще резон не награждать - мало ли кого прихлопнут, как муху, машины же списывают, почему бы то же самое не сделать и с человеком? И как же мне, сопляку, знать, что это произволом называется?  Родина, наверное, легко забудет этот произвол.

- С кем, - спрашиваю,- судиться будем и в чем?
- Будем судиться с майором сухопутных войск Станиславом Блажко за нарушение пункта о поощрениях.  Комроты у нас терпимый был, Лысенко, так того ранило - прислали бывшего энкаведешника.  Этот - свинья свиньей, мне повезло еще, что ранили до этого и негодным посчитали, а Кириллу точно не могло поздоровиться.
- Да уж понятно.  Не его ведь погоны полетят.

НКВД, опять НКВД.  Неспроста кирюхин друг так сказал - они и есть настоящие враги народа.  До Сталина - найди такую кувалду достучаться, а в какую инстанцию ни подай - везде они же рассованы.  Общество вообще какое-то странное: треть живет в будущем и пользуется победой, треть - в прошлом и по-прежнему не хочет войны, и только одна, гораздо меньшая треть все-таки сохранила способность разумно рассуждать.

А завтракать придется варевом из остатков картошки - хлеб вчера попался бракованный, заплесневел за полчаса, а завтрашнюю карточку не отоваришь.  Так мама полночи выковыривала годные крошки из очистков, но ничего, позавчера в бане хозяйство не обварило, это варево внутренности, видать, тоже не вывернет.  Так и живем…


6

Вадим распечатал толстый казенный конверт.  Пробежался глазами по бумаге, помрачнел и через полминуты вытащил плотно свернутую газету, которую тут же во что-то завернул и убрал на некое подобие антресоли.  Несколько минут напряженно вчитывался в измятые исписанные неровным почерком листки, потом дал мне первый.

“Здорово, Вадик.
Пишу из госпиталя.  Под Вязьмой посчастливилось пройти в пальце от шквального огня, остался без правой руки, поэтому каллиграфия еще та.  Помнишь, я писал тебе про “саркофаг”, в который наловчился прятать свою фотокамеру, чтоб в свалке не разнесло?  Так вот, до того самого раза оставалась цела, только объектив треснул.  Высылаю непроявленный кадр, на котором запечатлен “подвиг” этого самого Бланка.  Подвел он нас тогда под присягу, ничего не скажешь.  Врагу урон половина заявленного, “наступайте, парни”, а о сохранении состава и говорить не пришлось, но уже, судя по всему, всем сразу придется делать.”

Почему-то порядочные люди в любом дерьме остаются порядочными, а дерьмо - оно и в золотых дворцах все равно только засрется.  Никогда не понимал этого противоречия, видать, на всю жизнь загадка вышла.  Как это называется, комплекс, кажется.

- Теперь есть с чем заявляться в окружной отдел.

Очень не хотелось бы идти в военную прокуратуру налегке, рады не будут, это уж точно.

“Помню, как вчера: пересылали нас на подкрепление с северо-востока, так этот урод торчал не больше не меньше как в самой Вязьме, где чуть ли не любезничал с бабами.”

- Упор будем делать на бдительность.  У меня хороший знакомый работает фотографом, проявим у него, потом объясним это негодованием по поводу трусливого поведения нашего отважного капитана.

Блин, даже приснился.  Вихрастый такой, на голову выше меня, и из моего куриного мозга выдает шесть-семь тысяч процентов выработки.  Но все, пора поменьше жалеть себя, ведь хорошо кто-то из наших так называемых полководцев сказал, что жалеть себя - это заодно жалеть и врага.

И неправда, никакая мое дело не сторона. Помню, жутко рассмешил стишок в "Пионерправде", что пацану не приснились крокодилы, а теперь и вправду твердят: "Товарищи, это не сон!"  Вот читаем теперь "Комправду", так в ней радостная весть - Блажко расстреляли.  А так - на всех общая упряжка, когда дотянем, тогда и будем разбирать корма.