Над рекой Битюг

Я ждала этой поездки, считала дни до отпуска. На вопрос коллег: - Ну что? Скоро на море? – лишь улыбалась. Мне снился старый дом, залитый солнцем, с легким маревом пылинок в лучах, с мерным тиканьем часов в комнате, с русской печкой, с чугунками на посудной лавке. С высокими кустами акации и розовыми мальвами у порога, с мерным жужжанием пчел у окна и щебетом деревенских ласточек.

Всю ночь шел дождь, проливной, холодный. После жаркого июня, конец июля выдался прохладный и дождливый. Дождь мог сорвать нашу поездку.
Ранним утром, с низким небом и потоками воды по оконному стеклу, телефонный звонок: - Ну что? Едем?
- Едем!
- А доберемся?
- Доберемся! Раз решили – едем!

И вот я уже в очереди  к кассе автовокзала,  за билетом, мой друг - доктор стряхивает потоки дождя с большого зонта. Два билеты до поселка Анна.
Автобус долго петлял по улицам города, пробиваясь сквозь автомобильные пробки, мимо серых зданий и нелепых вывесок сетевых магазинов - туда, где взгляд не упирается  в стены домов, где много неба в серо-розовые облаках.

Два часа пути  пролетели быстро. Мы вышли на небольшую площадь перед автостанцией райцентра. Огляделись, узнали расписание автобусов до Старой Чиглы. Наш – только в три пятнадцать пополудни, а сейчас – утро. Сотовый номер здешнего такси был записан у меня заранее. И вот уже машина остановилась перед  нами, как Сивка-Бурка. Мы помчались туда, куда я стремилась душой весь год. Старые березы лесополосы и поля подсолнечника мелькали по сторонам дороги.

В дымке показалась колокольня старенькой церкви с покосившимся крестом. Сердце защемило от радости и боли.
- Стоит еще!
Асфальт закончился, дальше шла дорога с твердым покрытием, вернее то, что от нее осталось. Наша машина, будто  катер в шторм,  переваливалась, как на волнах, на разбитых колеях дороги, подбрасывая нас над мягкими сиденьями автомобиля.
- Все! Дальше дороги нет! – произнес водитель.
Мы поблагодарили его, расплатились и попрощались.

Перед нами, словно из ниоткуда, возникла старая церковь, вся целиком; из красного кирпича, с поросшим травой куполом и наклоненным крестом.

Доктор произнес: - Я вспомнил! Вспомнил эту церковь, сорок три года прошло, как во сне! Мы тогда путешествовали по Битюгу на байдарках из Анны до Боброва, сделали привал, поднялись в село купить картошки и увидели эту церковь.  Как быстро пролетело время!

В начале прошлого века село было большим, со своей паровой мельницей и кирпичным заводом, со стадами коров, пасущимися на воле, в заливных лугах Битюга, с маслобойным и кожевенным заводами, фруктовыми садами, сбегающими к реке.

Мы огляделись вокруг. Вид до горизонта с высокого берега реки открывался километров на тридцать, кругом безлюдно, проселочную дорогу развезло. Жирный чернозем  проступал меж зарослей лебеды, там где трактор оставил колеи своими колесами. Двигаться дальше в городской обуви мы не могли. Вдалеке улицы появилась фигура моего отца. Высокий, стройный, несмотря на возраст, он шел нам навстречу и нес спасительные две пары резиновых сапог: мои щеголеватые ботики и вторые большие мужские.
Мы заулыбались папе. Папа произнес: - Сорок третий подойдет?
- Подойдет, - ответил мой друг-доктор.
Папа проводил часть лета здесь, на своей родине, откуда уехал мальчиком тринадцати лет; в доме своей матери, моей бабушки, ушедшей из жизни сорок лет назад.

Зазвонил мой сотовый телефон, это с работы, вопрос:  - Я знаю, что вы в отпуске, у вас компьютер есть, интернет работает?
- Вы даже не представляете, где я! Здесь так красиво! И интернета нет!
Договорились связаться позже, набросаю текст карандашом и продиктую по телефону, можно записать на диктофон.

Мы пошли по сельской улице, миновали "Барщину", добрались до "Украины", так называется окраинная, нагорная часть села. Сорок минут пешком и мы на месте. Папа открыл ключом дверь, мы попали в сени, а потом в комнату, наполненную солнцем и запахом яблок. На русской печке лежали нарезанные ровными дольками яблоки. Яблочный дух закружил голову. Целый лист печеных яблок стоял на столе. Они чуть пенились от сахарной корочки на верхушках и словно просились: - Съешь меня!

Дом был залит солнцем. Весь на просвет. Он словно парил над лугом, ступеньки спускались прямо в траву и дальше открывалась бескрайняя даль, бугры с зарослями сирени, изгибы и затоны Битюга, отражающего облака в чистой воде.  Дубы, у самого берега, корнями удерживали обрывистый грунт. Древний курган высился между деревьями за рекой. Далеко-далеко, если пристально вглядеться, можно было заметить белую колокольню церкви дальнего села. А когда-то давно, когда еще паровозы возили вагоны, у линии горизонта можно было видеть движущийся дымок поезда. Где-то там, где небо сливалась с лесом в густую синь, когда-то кочевали степняки, они появлялись внезапно, подстегивая своих лошадей, стремясь к реке, к броду. Так и стали называть это место Татарским перелазом.

Утро здесь начиналось рано. Только-только светлел небосвод на востоке, а уже не спалось. Я распахивала дверь сеней прямо в луг с разнотравьем, с еще закрытыми цветками цикория и малиновыми фесками татарника. Косуля, обернувшись, застыв на мгновение, смотрела на меня и затем прыжками удалялась в сторону заброшенного сада. Даль за рекой еще была покрыта  густым туманом. Солнце медленно выползало с востока, тяжелое, огромное, оранжевое, растапливало туман и даль за рекой прояснялась, становилась глубже, виднее. Я наслаждалась блеском капель росы в траве. Я находилась во сне наяву.

В комнате на книжной полке стояло несколько томиков книг: Фонвизин, Радищев, Тургенев, Гоголь. Особенно хорошо читалось здесь прохладными днями, когда за окном сеял бесконечный дождь, а в печке потрескивали дрова. Как точно описывали столетия назад русскую жизнь! С тех пор изменилось все и ничего. Мы, словно старосветские помещики, варили варенье и, как тургеневские охотники, отправлялись в заливные луга.

Папа предупреждал нас: - Возьмите палку, будьте осторожней, здесь водятся змеи. Доктор брал палку, похожую на посох, мы отправлялись в путь. Вспомнилось  давнее, как посох Аарона превращался в змею, так и из травы внезапно появлялась медянка, застыв на мгновение, подняв голову, обернувшись, смотрела на нас. Лиса, перебежав нам дорогу, юркнула в заросли высокой травы. Мы шли высоким берегом, там где миллионы лет назад плескалось море, позже ушедшее далеко на юг. Спускались с крутого бугра в заливной луг и шли до Большого затона берегом Битюга. Долго-долго, на сколько хватало наших сил. Любовались кувшинками и лилиями. Наблюдали парение ястреба над лугом.
- Сейчас появится второй, - говорил доктор, - это птицы семейные, они летают парами.
И точно, вскоре появлялась вторая птица. Тревожно паря на лугом, высматривая в высокой траве добычу.

Возвращались домой, пройдя километров пятнадцать.
Солнце переваливало через крышу дома, на закат, и уже светило в надворное окно, а там за окном ветви старых яблонь склонялись под тяжестью плодов. Яблоки осыпались прямо в траву, вкусные, спелые с нежной розовой мякотью. И только старая Антоновка стояла в зеленых яблоках, еще кислых,  с шершавой кожицей у плодоножки.

Послышался шум, словно обломилась сухая ветка — это косуля забрела в наш сад и, испугавшись, грациозно, прыжками скрылась в высокой траве.
Вечером прямо к дому приходили на ужин овцы, небольшое стадо соседа-фермера, они звучно жевали сочную траву прямо у наших ступенек и изумленно поднимали на меня глаза, если я открывала дверь сеней.

Вечер приносил новые краски, звуки и запахи, мы уходили за околицу, шли мимо заброшенных домов, заросших кленами, акациями и одичавшими сливами. Мы наслаждались закатом, безлюдьем, тишиной. Теперь не нужны люди в селе, все поле в состоянии убрать один человек на комбайне. А раньше сюда выходила сотня крестьянок с серпами. За околицей начиналось кукурузное поле.

Мы заметили, в кукурузе совсем нет сорный травы, а личные огороды приходится пропалывать едва ли не каждый день. И нет комаров, даже вечером. Совсем мало сельских ласточек, каждый год они прилетали на свою родину, вили гнезда под крышами домов, выводили птенцов. В августе собирались в стаи, возле дома на проводах сидело до тридцати птиц. А в этот год всего четыре маленьких ласточки кружились возле нашего дома.

Ночью луна вваливалась в окна комнаты, большая, яркая, в доме становилось светло. Мы выходили на ступеньки дома и задирали головы вверх. Звездное небо мерцающим куполом накрывало опустевшее село, миллиарды звезд светились над нами. Хотелось лечь в траву,  раскинуть руки и долго-долго смотреть на звезды.

Мы забыли про служебные обязанности и городские проблемы, интернет, обрушивающий на нас политические страсти, бушующие в мире. Ни дачники, ни селяне — путники в бесконечном пространстве Руси.

Дни отпуска пролетели быстро, словно один день. Радость от общения с природой смешивалась с чувством грусти, печаль навевала заброшенная ферма и пустое зернохранилище. В век постиндустриальный стали строить новый агрокомплекс в семи верстах от села. Там будет содержаться молочное стадо, в замкнутом пространстве фермы. У реки же теперь хозяйственная деятельность запрещена. Не видать Буренкам свежей травы, жаль их печальных глаз.

Затемно, в три часа утра, мы проснулись  и стали собираться на автобус, привычным путем, в сторону сельской церкви, туда, где начинается асфальт. Церковь в утренней дымке плыла над лугом. Крест на куполе чуть покосился. Восстановить ее — денег нет. Приход бедный, епархия на баланс не принимает. Сколько еще простоит? Как бы далеко мы ни уходили в луга в эти дни, купол колокольни был виден отовсюду, мы шли на него, как на свет маяка.
Маленький автобус увозил нас в райцентр.
- А ведь это лучшее, что было с нами в этом году, - сказал доктор, глубоко вздохнув, - Явь как сон.