Глава II. Лицо, разбитое молотком

Наум сидел и брился — причём, брил он не только лицо, но и всё своё тело включительно, ввиду того, что волоски были колючими и бесили этим. Как правило, лицо брилось еженедельно, а всё остальное — раз в три месяца. Кожа с пяток снималась раз в три дня, а антиперспирантом Наум мазал не только подмышки, но также *** и задницу.
«Вот же ебучий Никифор, с самого утра хочу трахацца… Определённо, хочу бабу! Настоящую, и наживую», подумал мужчина.
Была одна такая, лет двадцати пяти. Всё при ней, и ****ся классно. А то с «брёвнами» как-то неинтересно; битва полов должна состоять из двух активных членов.
Наум пригласил свою знакомую к себе после работы. Попили чай, посидели, поболтали.
— Тихо что-то в твоей будке. — Заметила женщина. — Обычно же твои соседи через стенку дурью маются.
— Раньше, да. — Усмехнувшись, сказал Наум. — Теперь и днём, и ночью гробовая тишина.
— Съехали?
— Без понятия. И, если честно, мне глубоко плевать, где они и что с ними, здоровы они или больны, живы или мертвы.
— Эгоист! Тебя всегда интересовала только собственная задница! — Возмутилась та.
— А чего это ты так завелась?
Наум увёл разговор в другую сторону, и начал было мацать свою подружку, дабы заняться близостью, но она сослалась на то, что у неё красные дни.
— И чё? Мне нужна разрядка!
— Гордей тоже так сказал. Все вы мужики одинаковые...
— А Гордей здесь причём? — Недоумевая, спросил Наум.
Та замялась.
Наум отвесил ей пощёчину, и та заревела. Он начал её трясти, как грушу.
— А я думал, что только Я твой ёблер! Ты проститутка!
— Ты, и Гордей, и Алан, и Лука, и Лев, и даже пенсионер-инвалид Игнатий. Ты думал, я на что живу? Это мой хлеб!
Наум изменился в лице, поцокал что-то и пошёл к холодильнику за пивом, бросив своей подружке что-то вроде: «Приляг покамест здесь».
Вернувшись, Наум присел на краешек кровати и глянул глаза в глаза.
— Что-о? — Воскликнула молодая женщина.
— Ничего. Ты мне надоела; порой ты слишком много болтаешь…
Мужчина ушёл в другую комнату и вернулся через несколько мгновений с молотком в руках.
— Наум, ты чего?
Бескомпромиссно тот переебал молотком по лицу. Удар был такой силы, что женщина отбросила тапки к ***м собачьим.
Выкурив сигарету, маньяк наконец снизошёл до общения со своей жертвой.
— Ибо ****ь ты, и *****ю останешься. — С явной обидой в голосе изрёк убийца, недовольно ворча и фыркая. — Можно же было устроиться продавщицей, кладовщицей, уборщицей, кухаркой, мать твою за ногу в рот...
Взяв топор, он изрубил уже и без того бездыханную жертву на кусочки прямо на полу из линолеума.
Наум взял большой чёрный пакет для мусора, и сложил туда куски мяса. Одного пакета не хватило.
Маньяк открыл холодильник, и поместил туда несколько пакетов. Однако ему стало плохо, и он вырыгал целый литр блевотины.
— Побудь покамест тут. — Сказал он и закрыл дверцу своего холодильника.
Наум взял пустое ведро, насыпал туда хлорки и набрал воды. Затем тряпкой вымыл всё так, что комар носа не подточит; с чувством, с толком, с расстановкой.
Судьба благоволила Науму: его знакомая была круглой сиротой, а заляпанные кровью стены были тщательно отмыты и заклеены самоклеющимися обоями, ибо мужчина был запаслив и в укромном месте всегда припасена парочка таких рулончиков на всякий случай.
Он был мастер на все руки, но из-за лени вытворял такие вещи, что бывало смешно и даже грустно — например, у него имелась привычка подклеивать всё скотчем.
Помыв руки и другие члены, Наум включил на видике «Зловещих мертвецов», но что-то не попёрло, и он вырубил их нахрен. Вдруг мужчину начала мучить совесть, и ноги привели его в храм к батюшке.
Тот попросил его исповедаться в грехах, и Наум начал каяться:
— Отец, я согрешил...
— Слушаю тебя, сын мой.
— Я убил человека.
— Это хорошо. Продолжай...
— Что ж хорошего, батюшка?! Я же говорю: я согрешил!
— Тайна исповеди, сын мой. Всё сказанное будет сокрыто от ушей посторонних человеков. Кроме соответствующих органов. Я вынужден сообщить…
Наум ругнулся, шутя сломал перегородку между собой и святым отцом, рукой ухватил того за горло и задушил ко всем ****ям безо всякого сожаления.
«****ь-того-в-рот», уходя, ругался Наум. «Вот же *******ское ****опроёбище на мою голову! Как же так, ****ский рот нахуй?».
И пошёл убийца человец, и истрахал, изнасиловал вдоль и поперёк трёх пенсионерок от злости.