Глава 10. Полная смена ролей

Подняться по ступеням самостоятельно я уже не сумел, благо, что в абсолютно пустой обсерватории, случайным образом оказались несколько послушников, которые несли внутрь каменных помещений очередного раненного со стены, пораженного стрелой в ногу.
Именно они, следующим заходом, доставили меня в келью, уложив на чистые перины.
Весть о моём неожиданном возвращении быстро разнеслась среди рядов защитников, приподнимая дух, и уже спустя пятнадцать минут, после того, как моё измученное, покрытое потом и грязью, тело, коснулось кровати, подле меня уже стоял последний Хранитель обсерватории, с полным докладом о текущем, плачевном положении дел:
- Мы почувствовали неладное, и подняли тревогу, - мрачно поведал мне о недавних событиях выживший Феофан, - не смотря на то, что передние дозоры сплоховали, позволив наступающим монголам вырезать их без сигнала тревоги.
Голова Феофана была перевязана чистым тряпьем с потеками крови, а на правом глазу красовался огромный, кровавый синяк. Тем не менее, вопреки грозной обстановке, одет он был, как и всегда, то есть в длинный, просторный халат учёного.
- Выдало тысячу «бешенных» то, что обычная баба за водой пошла и издали завидела, как вырезают дозорных. Она тревогу и подняла. Пригород потеряли сразу. Крепость взяли, спустя два часа беспрерывного штурма. На стены лезли все – и шаманы, собранные со всех концов Монголии, и сами «бешенные», которые не бояться ровным счётом ничего. Ни бога, ни чёрта. Первый штурм погас у кремля, ценой неимоверных потерь среди личного состава. В том числе и Сергий пал у ворот, пытаясь противопоставить свою силу силе самого Сета. И он здесь, друг мой. А значит наше поражение – вопрос ближайших часов.
Было видно, как остро Хранитель переживал гибель старого друга, а поэтому пребывал в столь мрачном состоянии, в котором я не видел его за все долгие годы нашей дружбы. Впрочем, и я был чернее тучи, в изнеможении растекшись по перинам в своей келье, ибо последствия практически полной гибели кристалла, были тотальны.
Ни человек, ни ведун не выдержали бы такой натуги, однако невидимым стержнем, концентрируясь вокруг старого, душевного рубца, меня еще держала на этом свете сила столь древняя, что о существовании её можно было слагать легенды. Сила древнего рода атлантов.
Однако, старые раны, поддерживаемые за счёт энергий кристалла, не получая должной подпитки, резко обострились, почувствовавшись острой и ноющей болью по всему организму. Особенно ныл некогда сломанный позвоночник, от чего ноги практически не слушались своего израненного хозяина.
- Что тут творилось, Гамаюн! – продолжал вещать мне Феофан, - никогда еще земля не видела столь быстрой и страшной битвы, в которой сошлись колдуны и маги со всех сторон! И мы сдюжили первую волну, только благодаря жертве моего друга. Он один на один вышел с древним атлантом, вынудив его отступить, но выплеснул столько силы, что умер у меня на руках. Много веков его жизни кончились достойно. Но это был только первый акт осады. Враг откатился, чтобы выждать подкрепления и пойти на новый штурм. У нас осталось мало сил. Мы обречены, Гамаюн. Однако дети твои и самые младые воспитанники практически не имеют потерь. Они вместе с раненными бойцами внизу, в подвальных помещениях.
- А Владимир?
- Ты же знаешь своего гордого сына. Он на стене. И стойко принимает все тяготы первого сражения. Он даже убил...
- Не хочу знать, сколько, Феофан. Прости, - с кашлем, я приподнялся, оперевшись мокрой спиной на стенку кровати, - так рано! Ох, не ведал я, что старшему отпрыску придётся так рано измарать руки в крови. И всему виной моя излишняя гордыня, - избавившись от нового приступа, под обеспокоенный взгляд Феофана, я руками скинул голые, непослушные ноги на пол, собирая последние ресурсы организма для ходьбы.
Обречены.
Это слово раздалось в полупустом мозгу, возвращая к жизни не сильного ведуна, но слабого и противоречивого человека. Превозмогая дикую боль, я медленно, пошатываясь встал, преисполненный решимости действовать:
- Спасибо, что спас моих детей, Феофан! Век не забуду твоей услуги. Орден пал. Он горел ярко, но недолго, успев сотворить много разных дел руками своих послушников. Но Алый Орден это еще не всё, на чем держится наша жизнь. Завтра мы примем бой, дорогой Феофан, но уже без тебя. Собирай детей и ретируйся быстро. Как я понимаю, со стороны Северной чащи осадить крепость полностью невозможно, а посему, завтра, мы организуем прорыв, в которой уйдут дети. Будущее нашей страны.
- Не сдюжим, Гамаюн. Ты в такой форме...
- Обязаны сдюжить, Феофан. А теперь оставь меня. Мне нужен особый сон, в котором предстоит непростой разговор.
- Астральный мир ныне для тебя опасен, - встал и Феофан, и взял меня одной рукой за плечо, - не знаю, какие дела ты там затеял, и что решил выкружить, но обратно можешь не вернуться.
- Все будет хорошо. Вот только мне нужно средство, которое вы еще с Сергием изобрели. Погружающее в сон. После потрясений боюсь не уснуть.
Феофан все понял. Может даже больше, чем я предполагал. С потускневшим взглядом он приказал домовому принести нужное снадобье, и когда он выполнил приказ, собственноручно уложил меня обратно на койку, не смотря на мои протесты, и сам же влил синий, сладкий напиток мне в губы.
Уходя, Хранитель обсерватории бросил на меня странный взгляд, полный тоски, и, затворив скрипучую дверь, удрученно покачал головой.

Постыдный план складывался на ходу.
Под действием снадобья уснул предельно быстро. На помощь медикаменту пришла предельная усталость мнившего дня.
Тёмная Поляна встретила меня пустотой улиц, и тихим шепотом проклятых людей, запершихся в избах, чтобы не гулять по серому, мёртвому туману, полному зловещих призраков и картин, который навеки окутал это злачное место.
«Только бы она еще не успела очнуться!» - надеялся я на бессознательность Варвары, понимая, сколь серьезный удар нанес ей своей вспышкой гнева.
И к великому счастью, она была обнаружена там же, сидя на телеге и прикрывая одной ладонью обезображенное ожогом лицо:
- Варвара! – обратился я к ней, чувствуя, как тяжело мне удерживать своё сознание в пространстве сна, а поэтому пришлось сразу перейти к делу, - если в тебе еще жива та девчонка из Дормисловой Поляны, и если тебе действительно важно, чтобы я простил тебя, мне нужна твоя помощь... Я хочу...
- Встретиться с Сетом? – из тумана выступил древний атлант, пребывая в своей настоящей форме высокого мужчины, с неестественно вытянутой головой, - я знаю, и я здесь. Но не слишком ли поздно ты возжелал увидеть меня?
- Что ты делаешь здесь?
- Своим ударом чёрного пламени ты чуть ли не отправил Варвару к праотцам. Я пришёл забрать её из лап Морены, - Сет держался величаво и надменно, понимая, что я ему ныне не опасен, - Это все, что ты хотел спросить?
- Нет, - мне с трудом удалось пересилить себя, чтобы сказать следующее, - пощади меня и моих детей, Сет. Ты итак дал понять, что я не прав, и что я напрасно отвергал твоё предложение перейти на твою сторону.
- Похвально, - слегка улыбнулся древний атлант, удивляясь моей покладистости, - но у всего есть своя цена в разное время. Раньше я предлагал тебе достойную сдачу. Сейчас условия немного иные.
- Какие же? Распустить Алый Орден?
- Нет, что ты! Твоё детище принадлежит тебе по праву, является идеей и мне не нужно. Я даже сохраню тебе обсерваторию и немалую казну. Я позволю остаться тебе в услужение и ста ученикам. Но прочие, а их по моим подсчетам осталось около двухста, уедут со мной в Орду. И это только первое условие сдачи.
- Каково второе?
- Ты собственноручно убьешь Феофана...
- Это неприемлемо.
- Ух ты, какой принципиальный! Подумай, Гамаюн. И подумай хорошо. Твой отчаянный план по прорыву в Северном направлении читаем также хорошо, как чёрный текст на дорогом листе бумаги при дневном свете!
«Как? Откуда?» - пронеслось в голове. Мой враг был воистину велик и либо считывал все вероятности, либо мог читать мысли.
  - Ты смотришь так недоуменно, - продолжал древний атлант, приблизившись к телеге с Варварой, - В твоих глазах вопросы. Откуда я это знаю? Все просто. Для этого не нужно даже читать мысли, ибо, будучи на твоем месте я бы мыслил ровно также. Поэтому в случае отказа твоих людей перебьют с особой жестокостью при первой же попытке прорыва.
Неестественно длинной рукой он погладил девушку по голове, от чего она вздрогнула и задрожала, как осина под порывами ветра. Моя бывшая возлюбленная явно боялась своего нового хозяина, не смотря на теплое отношение к ней и покровительство.
- Но я не смогу. Феофан сделал мне столько добра...
- Это уже лучше. Сомнения есть фундамент будущего согласия. Тогда я войду в твою голову, завладев телом и сам все устрою. Ты будешь только наблюдать.
Сет щелкнул пальцами и на туманной площади появился исхудалый, измученный Урянгутай, которому хозяин позволил почувствовать несколько часов свободы.
Молодой, некогда сильный сын Субудая был полностью сломлен морально:
- Не соглашайся, урусут! – зашептал призрак окровавленными губами и в глазах его застыло вечное безумие, - он сам дьявол во плоти! Никто из живых не способен мыслить так, как он! Никто! Он потешается над нашей природой, играя в угоду самому себе!  Чужая боль и страдания дарят ему наслаждение. Он мастер утонченных пыток е тела, но души. Поэтому ты жив, и будешь жить....
- Заткнись! – Сет махнул рукой, и душа Урянгутая, с воем, скрылась во мраке улицы, - напоминаю, у тебя нет выбора.
- Будет третье условие?
- Будет. Меч-Кладенец, принадлежащий моему врагу, должен быть уничтожен. И когда его клинок, по твоему приказу, раствориться в воздухе, я войду в крепость на правах победителя, чтобы принять твою сдачу на глазах твоих же подчиненных. Так что, по рукам?
- По рукам, - прошептал я, в предельной форме стыда и презрения к самому себе, опуская глаза, - но как ты узнаешь, что меч уничтожен?
- Ты принесёшь мне его сюда.
- Вряд ли я смогу уснуть после совершенных злодеяний. Лекарства я больше не припас.
- О, не волнуйся. Я по своей воле вхожу в мир снов, буквально по щелчку пальцев. Я оставлю тебе эту способность, когда покину твой разум. Щелкни перстами обеих рук одновременно и твой разум тут же накроет пелена сна. Считай, что это мой подарок для твоего немощного тела и разрушенного кристалла души. Не слышу благодарности!
- Спасибо...
- Ну, вот и хорошо, Гамаюн! Сразу бы так. А теперь действуем быстро. Когда Феофан умрет, я верну контроль.

Сет проснулся за меня, с интересом оглядывая обстановку.
Вот что значит быть захваченным иной сущностью! Мой разум, сжавшись в размерах, забился в самую глубину черепной коробки, глядя на мир через узкие прорези глаз, видных в страшном отдалении.
Древний атлант встал с кровати, с опаской приглядевшись к загудевшему мечу-кладенцу в углу, который представлял для него смертельную опасность. Убедившись, что вокруг пустынно и тихо, он вышел за дверь кельи, неторопливо проследовав по коридору. Затем спустился по лестнице в главный зал, где, осмотревшись по сторонам, из великого мельтешения кристаллов, выбрал один, большой и светлый, принадлежащий Феофану. И этот кристалл был ближе всех.
В помещениях обсерватории было абсолютно пусто, не считая раненных, опущенных в подвальные залы. Все, кто мог держать оружие, ныне находились на стенах, в ожидании последней атаки врага.
Но враг уже был внутри
Дверь, подчиняясь жесту руки, легко отворилась, впуская мертвеца внутрь лаборатории Хранителя обсерватории.
Древний ученый, облаченный в белый халат и фартук, стоял спиной к дверному проёму, и что-то смешивая в стеклянных колбах, был совершенно не удивлен моему появлению:
- Я ждал тебя. Почувствовал твоё появление. Значит, Гамаюн предпочел сдаться?
- Для тебя это удивительно о, первый гипербореец? Ты же знаешь. Природа людей изменчива. Я вижу, ты не удивлен. Если бы ты верил Самославу, то паковал бы пожитки, готовясь к прорыву.
- Да, уходя от него, я понимал, что он пойдет на мировую, соглашаясь на постыдную сдачу. Поэтому решил заняться более достойным делом, а именно опытами, чем приготовлением к бегству, которое не будет совершено никогда. А ведь у нас был шанс...
- Мизерный.
- Но был.
- Будешь сопротивляться?
- Не вижу смысла, Сет, - Феофан обернулся, и глаза его были преисполнены тоски, - Сергий умер без страха. Я умру так же. Не хочу глупой возней разнести драгоценную лабораторию. Если можешь, сохрани её и тогда я смирно приму смерть.
- Хорошо, Хранитель. Я обещаю.
С ужасом, с неслышными мольбами о прощении, я наблюдал, как Феофан неторопливо расставил драгоценные пробирки, и, обтерев руки о белый фартук, отошел к каменной стене. Также неторопливо древний ученый снял халат, и, оставшись в простой одежде, принял удобную, горделивую позу, ожидая обещанного умерщвления.
- Сделай это быстро, - презрительно попросил он древнего атланта, - и передай от меня сердечный привет Гамаюну, ибо он не ведает, что творит. Он предал саму идею Ордена и идею дружбы.
Сет улыбнулся и взмахнул рукой.
На секунду хранитель замер, а затем медленно рассыпался в прах, не издав ни единого звука и немедленно, малый удар в бок сотряс древнего атланта, оставив небольшой ожог на боку.
Вот уж от кого я не ожидал заступничества и атаки! В полном молчании, маленький домовой завился вокруг древнего атланта, разя его посредством своих мизерных сил.
Но он был только мухой для древнего мертвеца. Выудив его из воздуха после очередной телепортации, он легко схлопнул маленький дух ладонями, чем обратил его астральную плоть в серый туман абсолютного истирания.
Лишь после этого обладание собственным телом вернулось ко мне, толчком кинув к процессам управления организмом и собственному отчаянию.

«Нельзя раскисать. Нельзя!» - шептал я, находясь на грани безумия, с трудом направляясь в свою келью – «можешь покончить жизнь самоубийством, но несколько позже. Пока ты. Должен. Спасти. Своих. Детей. И. Уничтожить. Меч».
Самая сильная мотивация пульсировала в моей голове, и каждый шаг был целым подвигом для израненного тела. И тут, когда я уже был готов уподобиться собаке, чтобы, опустившись на четвереньки, ползти в свою келью, ко мне на помощь пришёл ты, о мой дорогой Владимир.
- Отец, что с тобой? – за спиной раздался возглас и в задымленных коридорах я с трудом узнал твой окрепший силуэт, - тебе дурно?
- Почему ты не на стене, сынок?
- Почувствовал неладное. Я обозревал округу и увидел странный кристалл в здании. Пришёл проверить, но видимо ошибся.
- Нет, всё хорошо сынок. Ты молодец. Где брат с сестрой?
- Помогают внизу, перевязывать и врачевать раны, по мере своих малых сил. Сейчас каждый при деле. Так просто мы не сдадимся! Не волнуйся и набирайся сил!
Прекрасно понимая моё состояние, сын перекинул мою руку через плечо, подперев мускулистым, тренированным телом и, не жалуясь на свою судьбу и не задавая лишних вопросов, повел меня в келью.
Осторожно опустив на кровать своего немощного отца, он спросил:
- Что-то еще нужно, отче?
- Да, Владимир. Подай клинок. И после жди за дверью. Ты мне нужен.
- Но стены...
- Верь мне, сынок, ибо только что я принял страшный грех, чтобы вы могли жить. Приму и еще.
Меч оказался у меня в руках, а тело Владимира так близко. Нарушив очередную клятву, я, приобнял сына за плечи и ни говоря, ни слова, аккуратно ввел лезвие в грудь так, чтобы едва коснуться кристалла души.
Твои глаза, полные непонимания, пронзила чёрная вспышка. Это чуждая, древняя энергия, истекая из моего кристалла, вливалась в твою душу, отныне делая тебя старшим в иерархии Алого Ордена.
Я, не желая продолжения собственной жизни, надеялся лишь на одно. Что ты исправишь ошибки отца, распорядившись своими великими ресурсами иначе.
Когда сила истекла без остатка, я вынул нож и опустил твоё бессознательное тело подле себя на кровать, надеясь, что тебя успеют спасти.
Всё. Никакого щелчка пальцев обеих рук. Я был почти мёртв. И совершенно самостоятельно провалился в туманную тьму персонального ада.

- Ты пришел убить и меня? – шепнул меч - Нарсил внутри моей головы, задержав падение в бездну, и в словах его чувствовалось холодное презрение, - как только что убил доброго друга?
Клинок имел и обратную связь. Только он поддерживал распавшуюся душу хозяина от падения в пропасть.
- Откуда ты знаешь? – поразился я осведомленности клинка, чувствуя, как влечет меня к себе тёмная яма смерти.
Впервые я настолько близко приблизился к самой Морене. Холодной, большой, бесстрастной богине иного мира.
Нарсил представился мне молодым мужчиной – атлантом, который встал на пути огромной фигуры, облаченной в чёрный плащ. Из-под непроглядного капюшона, мерцали синие глаза полные осуждения. Они служили безмолвным приговором лично мне, ибо видели все мои прижизненные деяния. И лишь Кладенец питал пыль в моей душе, поддерживая капли жизни:
- Наши души связаны, Гамаюн, не смотря на разную природу. И я чувствую намного больше, чем ты. Такой ямы обреченности, которая возникла в твоей душе, я доселе не видел никогда. Оно и понятно. Согласиться на смерть двух существ, которые были тебе дороги, в обмен на жизнь сыновей и дочки. Но откуда ты знаешь, что Сет сдержит слово?
- У меня нет выбора. У меня нет союзников, чтобы продолжить борьбу.
- Выбор есть всегда, человек. Я распадусь, по твоему приказу и моя душа будет следовать правилам этой Вселенной, то есть оставаться подле своего праха ровно три дня. Именно поэтому я смогу помочь тебе в послесмертии. Мы вместе пойдем в Тёмную Поляну, где ты отдашь меня, но только не Сету, а Варваре.
- Почему именно ей?
- Потому что только у неё осталась воля к сопротивлению. И она верна своему слову больше чем ты.
- Не понял...
- И уже никогда не поймешь, а если всё осознаешь, один чёрт будет слишком поздно. Не тяни, Гамаюн. Отдай приказ.
- Я приказываю тебе, Нарсил, убить себя. Ты свободен.
- А теперь нам нужен сон.
Вспышка и грохот сотрясли своды кельи, и меч атлантов осыпался мне на грудь раскаленным пеплом.
Сжав мою руку, Нарсил сам кинулся в астрал, переносясь вместе со мной в Тёмную Поляну.

Сет приветствовал меня, радостно раскинув руки, как старого, доброго знакомого:
- Ну, вот и все, Гамаюн, а ты боялся! Вижу, что ты всё равно слегка поступил по-своему, успев передать силу сыну. Но я не злюсь! Пусть носит, ибо мне не жаль совершенно.
- Прими клинок, великий Сет, и исполни свои обещания! – осторожно приближаясь, я поднял клинок над головой, чем вызвал явное неудовольствие у представителя древней расы.
- Стой на месте, Гамаюн. И передай клинок Варваре. Для этого я и держу её здесь несколько часов кряду! Ну же, любовь моя, смелее.
Рукой, он подтолкнул Варвару в мою сторону и она, наконец, опустила руку от лица. Ни смотря на гнев, я внутренне содрогнулся. Чёрное пламя настолько изуродовало лик, что буквально стерло милые черты девы, оставив после себя единое пространство спекшейся кожи.
Понимая, что она отныне будет пребывать в теле уродины, Варвара отчаянно зашептала:
- Не смотри! Прошу!
И переняв клинок, отправилась к своей телеге.
Теперь Сет, без страха, выступил мне навстречу, окончательно радуясь моей капитуляции:
- Всё, Гамаюн! Я верну тебя к жизни, и ты отдашь приказ открыть ворота и невозбранно пустишь меня в кремль!
Чтобы слова не расходились с делом, древний атлант по мановению руки, состряпал внутри меня жалкое подобие былого кристалла, достаточного лишь для того, чтобы худо-бедно существовать. Пародия на былую силу...
- И когда я войду, то...
Договорить Сету не дали.
Гром сотряс Тёмную Поляну.
Гром и тысячи молний, вспыхнули в одночасье.
Молнии, разогнали тьму, порождая ветер.
Ветер, который изменил само пространство.
Щурясь от яркого света, я понял НЕВЕРОЯТНОЕ. Варвара, поправ все договоренности с Сетом, не смотря на общих детей, погрузила клинок глубоко в грудь атланта, отчего последний со стоном упал на колени.
Маска самодовольства и бахвальства была стерта с его лица и Сет, неестественно длинными руками, зажал страшную рану в груди, из которой торчало лезвие кинжала.
Враг взвыл и на вой его вышли посмотреть ошарашенные обитатели Тёмного ада – их лица, обезображенные вечным разложением, показались над заборами, упиваясь невиданной картиной в холодном мире астрала.
Торжествуя, из глубины освещённой бледным сиянием улицы, смеясь смерти мучителя, шел Урянгутай, к которому вернулся прежний облик багатура, от чего он с удовольствием играл в мощных руках обнаженным клинком ятагана.
Сблизившись с Сетом и дождавшись, пока атлант рухнет на колени, мёртвый гипербореец взял поработителя за подбородок, и, резко вздернув голову вверх, с полного оборота резанул Сета по тонкой шее, наслаждаясь булькающим звуком крови, хлынувшей на пыльную площадь.
Удовлетворившись местью и презрительно оттолкнув врага ногой, Урянгутай отсалютовал мне мечом и растворился в воздухе.
После чего на Тёмную Поляну вновь нахлынула тьма, ставшая непроглядной.

- Но как? Почему? – спрашивал я Варвару, к которой медленно возвращался её прежний облик прекрасной девы.
- Ты вроде мудр, Гамаюн. Но не мог осознать главного. Ни ты, ни мой отец. Я не предавала Русь. Не предавала тени убиенных соотечественников. Все это время я терпеливо ждала тот момент, усыпляя бдительность Сета, когда моя рука нанесет смертельную рану.
- Но у вас общие дети...
- Они будут жить в достатке. И они воспитаны как простые люди. Сету было не до няньканья с ними. По большому счёту они ни в чём не виновны, но оставить древнего мертвеца в нашем мире я не могла. Любить он не научился, а я для него была всего лишь сосудом для экспериментов...
Варвара подошла ближе и погладила меня по голове, играя волосами.
- Ох, Торопка – расторопка. Вечно ты спешишь все познать и всё успеть. И спеша делаешь очень много ошибок. Жизнь... она более степенна и расчётлива, чем ты можешь вообразить... И мне жаль тебя, но помни, все грехи можно замолить...
- Даже столь страшные? – я поднял вверх глаза, полные слез.
- Да. Ибо все они были совершены ради любви. Любви к своей женщине, любви к детям. У тебя есть шанс, вернуться в Светлую Поляну, где я буду ждать тебя...
- Разве ты не выжила?
- От черного пламени не выживает никто. Да я и не хотела. Не существовать же мне до конца дней моих головешкой! – Варвара легко и звонко рассмеялась как когда-то, - ну все, мне пора, Гамаюн! Спасай сына и очень много думай над своим поведением, иначе больше не свидимся.
Тепло улыбнулась Варвара и растворилась в воздухе, чтобы больше никогда не спускаться в это злачное место.
Растворился и меч, полностью удовлетворенный обстоятельствами своей кончины.
Остался только я и из туманной темноты на меня медленно надвигалась фигура Богини.
- Иди прочь, человек. Твоё время не настало. Ты проживешь долгую жизнь, но выйдя из тёмной поляны, полностью лишишься силы. Иди прочь.
Мир перевернулся, заставляя меня осесть на кровати подле израненного Владимира.

Лишившись руководства, монгольские воины отступили, под ликование дружинников и ведунов Алого Ордена, которые так и не изведали, какой ценой великих жертв досталась странная победа летом 1264 года.
Но дальнейшая история уже не будет историей моей. Находясь в теле обычного, немощного мирянина, отныне, я мог освещать только события, видимые мною из окна кельи, а это не так интересно для внимания привередливого читателя, привыкшего к невероятным историям моей жизни.
Скажу только одно. Вплоть до 1281 года, формально являясь Воеводой Ордена, я не пропускал ни дня, чтобы в жаркой молитве не испросить прощения у погубленных людей.
И по малой капле, горе и ощущение греховности, растворялись в понимании новой силы. Силы искренней молитвы.
И обычный человек силён изрядно, коль безоговорочно верит в свои деяния. В силу своих слов. В силу мыслей.
Мы формируем окружающие нас миры под стать и в угоду нашему мышлению, а посему, под конец жизни, во снах, на горизонте забрезжило призрачное видение Светлой Поляны, где мне приветливо махали, издалека, две женщины – моя дорогая и горячо любимая Кана, и великая подруга детства, пресветлая Варвара, чей удивительный подвиг я постарался закрепить на страницах данной повести.
Пришла пора, уходить... И ухожу я без жалости, но с надеждой, ибо сил не хватает даже для того, чтобы поставить точку собственной рукой, а поэтому не вижу смысла держаться за бренное тело, которое еще можно было бы поддерживать в относительном порядке пару – тройку лет, благодаря медикаментам Феофана. Но смысл? Это против природы.
Теперь, пребывая на грани исчезновения из физического мира, я мало о чём сожалею.
Жизнь чересчур непроста, чтобы пройти её безгрешным. Для этого нужно было отринуть любое житейское стремление, всецело погрузившись в тишину монастырской жизни, что тоже является, по сути, грехом, при тех обстоятельствах, что терзали моё Отечество в век великих потрясений.
Я не остался в стороне и прошёл дорогу полную проб, подвигов и ошибок.
Теперь, в далекий путь отправляешься и ты, мой дорогой сын Владимир. И пусть эта повесть послужит тебе примером.
Я прощаюсь с вами навсегда.
Подпись. Гамаюн Самослав. Сын Ульва. 5 число месяца Цветня 1281 года от рождества Христова.