Отелло

История, основанная на реальных событиях. Персонажи и события вымышлены.

I

Женя был даун. В прямом смысле слова. Это такое генетическое. И лицо у него было даунское, и телосложение, и рост, ну, короче, обычный нормальный даун, только российский.
Во всём мире, да и в России тоже, как правило, дауны улыбчивые, всему радуются. Бывает, до слёз, а всё равно улыбаются. Женя был не такой. Сидит, бывало, и матерится вполголоса.

Женя лежал в больнице, в кардиологии. Случилось у него что-то с сердцем, и мать заметила (обычный-то человек не поймёт по дауну, случилось у него что или нет), вызвала скорую и - оп-ля! Женя в палате, с мужиками, врачами, медсёстрами, уборщицами, санитарками, таблетками, уколами, процедурами - яркая, насыщенная жизнь.
В отличие от обычной жениной жизни, когда мать уходит утром на работу, и запирает в опостылевшей однушке, и развлечений кроме телевизора никаких, да и вечером тот же телевизор, только с матерью; а днём выходить нельзя, потому что даун, и куда его занесёт не ведомо, а вдруг сломает что-нибудь? Хорошо, если себе, а если чьё-нибудь?

И прогулки редкие, пару раз в месяц, по своему району, где алкаши да бабки, и все косятся - "Гляди, даун!", поэтому матери неприятно, и прогулки короткие, а про грязную дождливую осень, морозную зиму, ветреную весну и душное лето даже не заикайся.
Так что Жене в больнице было комфортно, даже очень. Мужики подкалывали и разговаривали с Женей всерьёз, то есть по-настоящему. И медсестрички тоже, весёлые девчонки, он каждую по имени знал и им было забавно.
- Что, Женя, кого из нас замуж возьмёшь, меня или Леночку? - подтрунивают над ним беззлобно.
А Женю внутри аж распирает, и малопонятная речь его превращается в булькание и шипение.

И верил всему. Однажды подшутили - назначили его дежурным по этажу. Так он сутки сидел в коридоре, следил за порядком!

II

А больница была хоть и краевого значения, и построена лет десять назад, но к описываемым событиям вид имела неприглядный. Окошки где тюль, где занавески, где жалюзи, где так; стены грязного жёлтого кирпича; по низу как бы красивые по задумке камни поотвалились, дыры в подвальных помещениях, крысы здоровенные. Пандус, по которому вкатывали лежачих, так уж был изготовлен, что как по тёрке ехали и грохот стоял до пятого этажа!

Здание было пятиэтажным, тоже всё кривое-косое, но была в нём гордость - два лифта.
Нет, лифтов было больше, пару специальных, с лифтёрами, у них там в кабинках стол, стул, чаёк, печенюшки, фотографии с цветами на стенах. Это, так сказать, специальные лифты, на которых если кому на операцию.
Было ещё пару лифтов, обычных, хрен знает зачем, не работали никогда.

Но были и два лифта-красавца! Новёхонькие, чистенькие, с иголочки, с зеркальной задней стенкой. Метрах в двух друг от друга. И ими мог пользоваться любой, то есть вообще любой - и врач, и кухарка, и пациенты, и посетители, и охрана.

Подходишь, нажимаешь кнопочку - всё, вызов получен, стой, жди, лифт придёт обязательно. Но не сразу. Пока один этаж, пока другой. Минут пятнадцать, бывало, приходится ждать.
Понятно, пять этажей это не Эмпайр Стейт Билдинг, но тут тебе больница, а больные разные, и чтобы не пугать суетой бабулек, двери отворялись ме-е-едленно, двигался лифт пла-а-авно, по паре минут стоял на каждом этаже.
И был очень информативным!На всех этажах над дверью было табло, указывающее, на каком именно сейчас лифт, и куда планирует двинуться - вниз или вверх. И внутри табло, только поменьше, и на нём не только какой этаж проезжаешь, но ещё и время, и день недели, месяц, год, и чуть ли не температура воздуха! И всё это на фоне романтически проплывающих облаков.
И пока едешь, играет эстрадная музыка.
Почему то эти два красавца лифта бесили больше всего.

Нет, конечно, остальное бесило тоже, и всё время злобный технических персонал, и перловка, и не закрывающиеся постоянно обоссаные два туалета на весь этаж, на все двадцать восемь палат по шесть человек в каждой; и охранник с синдромом Туретта, что стоял с сигаретой посреди двора где приёмный покой, и с утра до вечера громко матом высказывал недовольство составленным графиком дежурств, и прочее.
Но вот эти два лифта нереально просто выбешивали.
Может быть, своей глупостью и пафосом посреди всей этой нищеты и разрухи, этих облупленных стен и рваного постельного белья?

III

Народ в палате подобрался самый разнообразный. У стены лежал дед, всё время спал. Если разбудить, поест, или пописать сходит. Дед был глуховат и через это необщителен, кто его привёз, когда, зачем - никто не знал. А сам дед не знал, куда его привезли и что будут с ним делать. Хороший дед, спокойный, ни имени, ни фамилии, ни посетителей.

Дальше лежал мрачноватый мужик, который вообще всё знал. Самые глубинные тайны были ему просты и ведомы, о чём он и сообщал, привалясь к собеседнику и дыша гнилостной жарой в ухо:
- Ты на тараканов не смотри, они как раз то и есть, что атмосфера чистая и здоровая, экологически чистая. Хотя и должны были умереть. От излучения сотовых телефонов.

Был в палате и лётчик, отлетавший в своё время лет двадцать на северах, оттого плохо слышал и постоянно орал:
- Я тебе про свою пенсию не скажу! Это такой вопрос... Деньги любят тишину, понял?! Нет тебе никакого дела до моей пенсии! Я в сорок пять лет на пенсию вышел! Сорок тысяч у меня пенсия! Я сыну квартиру купил трёхкомнатную, пусть живёт, сука! Сам-то он хрен когда квартиру себе купит, падла, а себе однушку взял, в ней и живу! А раньше я восемьсот тыщ имел в месяц, а сейчас сорок тыщ пенсия, я считаю - мало! Должно быть семьдесят!!!

В больницу он попал перепив палёной водки по сотке за бутылку, что продают из-под полы в киоске рядом с его малосемейкой.

Был там и готовился к выписке добрейший Самвел, человек со странным чувством юмора.
- Женя! - говорит он как-то. - Я к главврачу ходил, договорился. Не будут тебя выписывать, здесь остаёшься. - и, после паузы. - Шучу. Выписывают тебя послезавтра.

Женя потом сидел два часа и плакал, натянув майку на голову.

Ещё с ними лежал буйный, безымянный мужчина лет пятидесяти пяти, которого привезли в бессознательном на каталке, а он среди ночи вдруг стал орать, звать какую-то Лену, и лицо перекошенное, и повязку от капельницы оторвал, вся постель в кровище, и повсюду кровь, и весь этаж из-за него не спит, кипиш.
Вызвали санитаров, врача, скрутили, свезли в реанимацию - а наутро уже можно хоронить.
Так в Жениной палате освободилась койка и утром, часов в девять, привезли Сергея.

IV

Сергей был парнишкой лет сорока, опрятный, симпатичный, успешный, чем выгодно отличался от пациентов вообще всей больницы, и медперсонал зашушукался.
Да что там медперсонал! Бабульки из соседних палат и то стали заглядывать к мужикам, за солью, спичками и кипятком, а на деле глянуть на новопоступившего Серёжу.

С ним вышла такая история. Человек весёлый, общительный, и на работе, ну, то есть в бизнесе, всё вдруг так закувыркалось и покатилось, и денег поднял немало, и клиенты довольны, и партнёры, и в ста местах ждут с поздравлениями, и отказать неудобно, и ушёл Серёга в загул на неделю примерно. Тут банкет, там банкет, а с банкета в баньку, а с баньки в клуб, а оттуда к девочкам, а потом опять застолье. Здоровье то конское, пил везде и со всеми по-взрослому, но не подрасчитал силы, или героин поверх самогона нельзя, или ещё что, и во время очередного тоста глаза закатились и рухнул Сергей замертво.
Вызвали скорую, а хозяева туповатые оказались, и привезли болезного вот в эту самую общую бесплатную народную больницу.
Откачали, привели в относительный порядок, стало можно принимать гостей и потянулись друзья-подруги, как один, морща лицо и брезгливо присаживаясь на краешек облупившейся табуретки.

Конечно, сразу же решили перевезти его в какое-нибудь приличное место, но врачи сказали, что там делов-то на пару дней всего, а самому Серёге забавным показалось с простыми людьми поесть тушёной капусты из алюминиевой миски.

И санитарки, что у Жени про замужество спрашивали, про жениха забыли и стали про бизнесмена по углам шушукаться.

V

А у дауна Жени на сердце (кардиология всё-таки) такая сумятица чувств! Выписка близится, опять одному сутками дома сидеть, и мужикам его подкалывать надоело, и девочки по него забыли, и аж скрутило живот.
Он к врачу, а та "не выдумывай, я тебе уже выписку готовлю, завтра в десять домой поедешь".
И так это всё Женю нахлобучило, что ходил по коридору шатаясь, как сомнамбула и материл вполголоса в бессильной злобе неведомого кого-то, кто сначала помахал перед лицом насыщенной жизнью, а теперь забирает всё обратно и снова закрывает в скучной мамкиной квартире.

Кто его знает, как там у них, у даунов в голове устроено, но водный поток и камень проточит, и надо кого-то выбрать, кто во всех горестях виноват, а любовь - сильнейшее чувство, а вместе с нею ревность, и таким образом Женя почему то ни с того ни с сего нашёл главным виноватым во всём Серёгу.

Всю ночь опять не спал, бродил по коридору несчастный даун, а под утро, когда вообще все уснули, подошёл и воткнул алюминиевую ложку Сергею в горло.

        х           х           х

Сергей хрипел и смотрел удивлёнными глазами на лицо дауна Жени, тоже какое-то неестественно сморщенное, а вокруг метались проснувшиеся и не знающие что делать пациенты, и из пробитой сонной артерии фонтаном била кровь.

Голосили медсёстры, орали врачи, а уже поздно, и полицию звать бессмысленно, дауна Женю ждёт принудительная психиатричка, а Сергея - мать сыра земля.

А дед, что в углу лежал молчком, оказался Николаем Валентиновичем восьмидесяти трёх лет и его в пятницу забрала дочь.