8

Инна позвонила почти в два часа ночи, мы ждали на нервах. Она отпросилась с работы, дома у нее что-то случилось, и она срочно выехала. Мы прикинули лучшее время, отвезли ее в аэропорт и договорились, что она сама с нами свяжется сразу, как будет возможность. Настроения не было. Антон смотрел какой-то дурацкий древний сериал в плохой озвучке и делал пометки в записях из своей театральной студии. Я перемыл всю посуду, перестирал все белье, включая постельное (да-да, белое отдельно, цветное отдельно), и даже наточил кухонный нож. Инна позвонила на телефон Антона и что-то бессвязно кричала.
У нее неблагополучная семья. Ее мать и ее отчим – оба запойные. Они могли поджечь свой дом, дом соседей, могли внезапно умереть сами или случайно убить собутыльника. К счастью (или сожалению?), ничего из этого в этот раз не произошло.
- Они позвали меня сказать, какая я зажравшаяся и испорченная дрянь! – плакала Инна. – Я ушла с работы, пересекла полстраны, чтоб это выслушивать! Оказывается, я так хорошо устроилась, что на родную мать плевать хотела. Живу, как хочу, в рекламе снимаюсь, а домой денег посылаю одни копейки!
Речь о том, что Инна все же согласилась на ту фотосессию. Но зачем надо было говорить об этом им, да еще и денег слать?
- Я думала, что они хоть раз в жизни порадуются за меня, что мной хоть раз можно гордиться! А они наоборот гнобят меня еще больше. Вроде как я зазналась и семью свою в грош не ставлю. Иначе бы давно перевезла их в город! Кого там перевозить, в какой еще город, они же животные!
- Инна, так нельзя, - попросил Антон.
- А как они разве можно? За неделю ни разу ни один не просох! Соседи меня встречают – отворачиваются!  Они все мне испортили, всю жизнь отравили мне!
Антон отключил громкую связь, ни сил, ни желания слушать этот кошмар больше не было.
- Уезжай первым же автобусом, я найду подходящий самолет, - сказал он. – Пожалуйста, успокойся. Мы тебя ждем.
Инна вбила себе в голову, что такой, как Антон, никогда не полюбит такую, как она. Слишком широка пропасть между их мирами. Но я знаю, он ее любит по-своему, пусть и не так, как ей о том думалось. Вины Инны здесь нет. Он никого не полюбит именно так, «как ей о том думалось». Его хлопоты о неудачливой Инне, его снисходительность и участие в ней, на все это есть другая причина. Он винит себя за то, что ничего не может сделать, когда страдает его близкий человек, лишь поддержать словом – этого так мало. Антон положил трубку и устремил стеклянный взгляд перед собой. Всего на мгновение, но я заметил. Мне иногда удается читать его мысли. Он ненавидит свое бессилие, оно неизменно возвращает его к той девушке, с которой он давно расстался, но по-прежнему тосковал, и в то отчаяние, что он пережил с ней.
У Антона есть драма. Зовут ее сказочным именем Герда. Он встретил ее в популярном берлинском баре, когда проходил тот самый подготовительный курс в престижный университет Германии. Она подмигнула ему из-за стойки, и он пропал. Они все время проводили вместе. Вместе стали ходить на курсы ресторанного дела, она – для повышения квалификации, а он – за компанию. В баре Герда зарабатывала себе на колледж искусств, квалификация необходима была ей для лучшего заработка. После ее работы и его курсов они встречались и импровизировали на студии с группой, в которой она пела, или просто вдвоем. «Когда я буду безобразно взрослой теткой, я буду хозяйкой настоящего олдскульного рок-клуба. Или большой звукозаписывающей компании. Или популярного ежегодного опен-эйра. Взрослая – ведь не значит скучная, верно?» – в этом была вся Герда. Антон соглашался. Она была очень амбициозна. Это из-за нее у Антона наигранно ироничное отношение и к своему бару, и к своей музыке. На самом деле он просто не хочет ворошить прошлое. Они провели два месяца в идеальном согласии, а на третий она сообщила, что беременна. Это был удар для обоих. У них все только начиналось. Они не хотели, не были готовы и не знали, что делать. Антон надеялся, что все можно решить. Он ведь все равно должен был оставаться в Германии, можно было бы начать обучение чуть позже. Вряд ли его серьезные родители такое одобрят, зато они с Гердой смогут быть вместе. На первое время можно было бы взяться за любую работу, хоть переводчиком, хоть репетитором русского – лишний опыт никогда не лишний.  Его до паники пугало будущее, но ему казалось, что он смог бы его принять. Но Герда не могла. Она не хотела на всю жизнь прописаться за барной стойкой. Не хотела терять время и деньги, предназначенные на колледж, она во что бы то не стало должна была поступить. Это был ее путь в люди, путь к мечте. Который она никогда не пройдет, если выберет другой путь – она ясно это понимала. Она понимала, что они слишком молоды и неопытны, чтобы жить такой жизнью, которая развивалась сейчас в ней. И она приняла решение отказаться. Она не была ни злой, ни жестокой, она плакала все время до их расставания. Она просто не могла испортить жизнь и себе, и Антону, и тому, что появилось из-за их неосторожности. Антон переживал очень болезненно, но ничего не мог исправить. Он нашел в себе силы до последнего во всем поддерживать ее, но сам так и не справился. Не нашел сил, чтоб остаться, а она не нашла сил его удержать. Он не смог бы жить со всем этим там и улетел к себе на родину, именно тогда он и встретил в аэропорту меня.
Из всех наших трагедий у Антона самая страшная. Ведь мы не выбирали своих историй, а ему пришлось встать перед таким безжалостным выбором. Он не раз потом оправдывал Герду в ее решении. Она оказалась умнее и сильнее него, и только сейчас он понимал, как права она была. Герда стала его femme fatale в ореоле тоски и романтики. Только с ней он чувствовал себя нужным и важным просто так, потому что его любят, а не потому, что он разбивается в лепешку, чтобы это заслужить. Только с ней он чувствовал единение душ, а не только тел. И только с ней он впервые всерьез задумался о собственном настоящем и будущем и о том, чего на самом деле он хочет и что для этого может сделать. В итоге он примирился сам с собой, но никак не мог смириться с ценой, в какую ему это встало. Я его утешал поначалу всей этой ерундой вроде «в море полно рыбы» и тем, что он достоин большего. Я знал, что ошибаюсь, просто хотел облегчить его боль. Я порой замечаю этот его пустой взгляд в никуда, вот как сейчас, и прекрасно знаю, куда направлен он на самом деле – в его прошлое. Я думаю, он никогда этого не переживет.