Среди ясного неба

Издательский дом Сатыренко А.С.
УДК 82–31
ББК 84
Е74
Е74
Ермолаев М.С.
Среди ясного неба: роман / М.С. Ермолаев. – М, 2019. – 608 с.
ISBN
Герой романа «Среди ясного неба» – молодой человек из породы везунчиков.
Судьба одарила его яркой внешностью, острым умом, престижной работой
и квартирой в Москве. Он плывет по течению, наслаждаясь успехами по всем
фронтам: хорошо зарабатывает, безудержно кутит с друзьями, меняет женщин
и буквально купается во всеобщей любви.
Неизвестно, как долго продолжался бы этот развесёлый карнавал, если
бы однажды на пути героя не возникла странная девушка. Встреча с ней
переворачивает его представления о жизни, а разлука – саму жизнь. Оказавшись
в центре бурных событий, герой проверяет на крепость старых друзей, наживает
врагов и скрывается от них в монастыре...

УДК 82–31
ББК 84
© Ермолаев М.С., 2019
ISBN


С Р Е Д И   Я С Н О Г О   Н Е Б А
Михаил Ермолаев
Среди ясного неба. Роман.
Эпизод

Часть первая, VIII

…Было уже почти темно, знакомой позднелетней
теменью, от которой потихоньку начинает хотеться
спать. Мы подъехали к берегу моря, сели в широкую
лодку и отправились куда-то в сторону едва
различимого горизонта. Луна, как нож, скоблила
поверхность чешуйчатой туши терпеливого гиганта. Мы
различили маленький деревянный домик на плоту: он
держался посреди воды, видимо, вцепившись якорем в
дно. Стороны плота были шире метра на два,
получалась терраса, как у дачного домика, только
территория вокруг не зелёная, а чёрная в лунную
крапинку. Браток помладше вынес четыре ржавых
растопыристых стула, которые в любую минуту могли
плюхнуться в воду. На них он бросил старенькие
шерстяные одеяла. Браток постарше вынес кое-что ещё,
и, слегка согрев душу за здоровье хозяев, я остался
снаружи. А что если попробовать воду? Попытка,
свесив ноги, отправиться мечтами куда-нибудь вдаль,
показала, что лучше обойтись без водных процедур.
В доме приветливо затрещало. Чтобы не сгореть от
любопытства, я вошёл внутрь. В проходной комнате
уместились две лавочки углом и грубый деревянный
стол, обильно покрытый лаком. Справа была дверь в
другую комнату, куда меня почему-то не пускали, и
дверца загадочной металлической печки коричневого
сплава, заботливо позеленённого природой. Ребята
бросали в неё поленья. Зачем? Чтобы подогреть море?
Чтобы прогреть дом? В ветровках, да ещё и с рюмочкой
не так-то мы и мёрзли. Я начал задавать нетерпеливые
вопросы. Когда намёки на сюрприз надоели, Никита
сделал серьёзное лицо, присел на лавочку и тихо
признался:
– Понимаешь, это большой секрет, но мы огнепоклонники.
– Ну, то есть?
– Религия такая. Мы опутали весь мир сетью домиков
на воде, заманиваем глупых москвичей и ритуально
жжём в печах под их громкий очищающий плач. Это
бывает очень мило.
Романов добавил, что человеческий прах они подносят
как знак уважения и страха огромному морскому змею,
который высовывает свою рожу наружу и пользуется им
как нюхательным табаком.
– Он обожает чихать, – добавил Никита, а когда я
попросил дать более внятное объяснение, шепнул, что
вопросы о причинах такой любви к чиханию уже не к
нему, а к русалкам, которые скоро будут здесь.
Наконец я решительно отодвинул Никиту и под его
нервическое хихиканье открыл дверь в комнатку. Там
было очень жарко. Гладкие деревянные полки в два
уровня, войлочные шапки и тазик, в котором размокал
здоровенный берёзовый веник. Парилка! Я в бане на
воде! Ни о чём таком я раньше не слышал, но ведь от
наших отмороженных соотечественников можно ожидать
чего угодно.
Братки запустили нас париться первыми. Никита знал,
что я не большой любитель брутальных развлечений, и
бурно радовался тому, что я не сбегаю, что я «наш
пацан». Он лупил мощно, так что я его почти
возненавидел; только потом, оказавшись под рукой
старшего братка, я понял, что Никита мне всё-таки
друг. Мысли тоже продолжали терзать. Почему это всё
надо затевать посреди моря? И почему ночью? Во всей
обстановке чего-то не хватало, и в этом отсутствии
виделась скрытая угроза. Только когда я почти
освободился от сознания и превратился в человеческую
отбивную, я прозрел. Куда после парилки бросают
разгоряченного себя? Конечно, в воду. А где вода?
Кругом! Это море с непроницаемой поверхностью,
чёрное как духовная пропасть до сотворения мира, как
последняя граница творенья Божьего, за которой
только безграничное и беспредметное Ничто… играет
роль купели? Ещё в парилке моё сердце стало леденеть
от ужаса. Я же не псих! Вы парни совсем другого
склада, богатыри, но я-то нет! И я не собираюсь
никуда нырять. В голове пронеслось сразу несколько
страхов и способов спасения.
– Пойдём на улицу, – потребовал Никита, когда мы,
красные, выскочили из парилки в комнату, где ждал
уже накрытый стол. – Сейчас жрать и пить нездорово.
Тебе нужен свежий воздух.
– А ты поклянёшься не толкаться?
– Клянусь морским чудовищем! – торжественно произнёс
Романов, положив растопыренную руку на скатерть. –
Там одеяла, просто завернёшься и сиди.
Бездонная ледяная бесконечность действительно
показалась мне прямой дорогой в ад. Твёрдо
намереваясь предоставить своим товарищам свободу
прыгать без меня, я направился к самому дальнему
одеялу.
– Слава Змею! – неожиданно завопил Никита. Я не
успел понять, о чём это он и что сейчас произойдёт.
Романов летел на меня со всей дури. Шансов не
оставалось – я попытался посторониться, вцепиться,
но вцепиться было не во что. Он толкнул меня обеими
руками в грудь, в плечо, и мы оба полетели в воду.
Миллионы, миллиарды маленьких, тоненьких иголок
пронзили сразу всё моё голое тело. Горло и трахею,
лёгкие и связки моментально свело внутренней
судорогой. Это было даже не холодно, а именно
больно. Я погрузился с головой, я пошёл на дно, я
впервые в жизни всерьёз засомневался, что ещё
когда-нибудь увижу небо, солнце, хоть какой-нибудь
свет. Когда ты понимаешь, что погиб, все мысли
застывают в голове, и остаётся только цель: туда,
наверх, наружу. Со всей силы я рванул из этой чёрной
жижи.
Я даже не заметил, как оказался на плоту. Кутаясь в
непонятно откуда взявшееся кусачее одеяло с
катышками я мог думать только об одном: вот отойду
от шока и как заеду другу по зубам! Но поискал
глазами – Никиты нигде не было видно – и даже
заволновался. Он ведь упал в воду вместе со мной –
вдруг только из клоунской подлости и в первый раз в
жизни? Я выплыл, а его проглотила пучина? Или забрал
тот самый чихающий змей! Который теперь вернётся за
нами троими, запрыгнет на плот и начнёт опутывать,
как в древней статуе. Куда смотрят братки? Я
развернулся – и снова чуть не умер от страха. Передо
мной действительно был змей! Огромные чёрные, с
человеческими зрачками глаза, зловеще улыбающийся
чёрный рот и широкие клыки… Чудовище раскрыло передо
мной тёмно-зелёные перепончатые крылья, похожие на
моё одеяло, из страшной пасти вот-вот должен был
вырваться огонь – но только выпали клыки, похожие на
две многоострые алюминиевые вилки. Непонятно –
бояться, удивляться, смеяться? В мои квадратные
глаза наверняка смешно было смотреть. Как это чучело
умудрилось так быстро размалевать лицо?
– Ну что, обратно к огненному богу в пасть? –
спросил Никита, ловя вилки.
Не дожидаясь своей челюстью моего кулака, он скинул
перепончатые крылья и с диким визгом снова бросился
в пучину. Передо мной действительно чудовище, но не
рептилия, а лучший друг Никита!
Едва увернувшись от двух других летящих тел, я
ринулся в парилку и стал ждать с веником наперевес…
Под моей карающей рукой Никитины ощущения, уверен,
тоже были яркими. Но остервенело лупя друга, я тем
не менее с ужасом осознавал, что, расправившись с
ним, вскоре сам опять подвергнусь ужасному
испытанию. Больше не дожидаясь насилия над моей
свободной волей, спасаясь мыслью: «А ладно, умирают
только раз!» – я добровольно бросился в пучину.
– Вот как выглядят герои, вернувшиеся из ада, –
радостно встретил меня Никита, протягивая лучшее из
драных одеял.
И нас обоих охватила безудержная радость. Ей не было
границ, все инстинкты куда-то подевались, мы словно
заторопились сделать как можно больше самых важных
дел: с диким криком летели из парилки в воду, потом
скорей наружу, по рюмочке-закусочке, в парилку – и
снова в хладный беспредел. Сначала мы по старой
памяти втыкались в воду сложенными над головой
руками, как два ножа в кусок масла, – ровно, прямо,
чётко и почти без брызг. Но водка и горячка сделали
своё, и мы уже летали как попало. Никита научил меня
хвататься за воздух и, переворачивая, бросать своё
тело, как куклу. Потом мы бухались в воду ногами
вниз, хватаясь за колени, не хватаясь за колени.
Перебивая самого себя, Никита показывал все способы
ныряния, какие знал. Чего мы только не вытворяли!
К такой воде привыкнуть невозможно: мы каждый раз
выскакивали, как будто убегая от лютой смерти. И в
этом было столько ужаса и столько счастья! Вот
интересно, креветки бесстрашнее людей? Пускай по
тупости своей, по недоразвитости нервных окончаний –
пусть так, но всё-таки они бесстрашнее? Теперь уж
точно нет! Мы стали настоящими креветками без страха
и упрёка…
– Ой! Что это? – В глазах Романова образовался ужас.
– Кончай давай! – ответил я, в очередной раз
выбравшись на плот и беззаботно хохоча.
– Клянусь! – закричал Никита из воды почти истошно.
– Там что-то есть!
Поди пойми его…
– Ты что?
Никита дёрнулся, как будто там, в воде, в него
воткнулся огромный гарпун. Его лицо до невозможности
исказилось – теперь уж он смотрел на меня
квадратными глазами. Мне правда стало страшно.
– Эй, ты чего?
Рывками, как будто его снизу кто-то дёргал, Никита
уходил под воду. Конечно, он хохмач, но разве так
сыграешь в ледяной воде? Как можно так неестественно
дёргаться? Никита начал отдаляться от плота, и я
услышал крик старшего братка:
– Держите меня крепко!
Браток упал на воду и схватил Никиту за руку. Мы с
младшим пришли в себя и ухватили его за обе ноги.
– Что происходит, говори! – кричал браток.
Мой друг смотрел так, будто додумывает мысль о
собственной смерти. Он то ли захлёбывался, то ли
всплывал, пытался то ли говорить, то ли молчать.
– Как будто за ногу схватили. Человеческой рукой,
только холодной. Или нечеловеческой.
– И что?
– Не отпускают…
– Тяните! – закричал нам старший браток.
Ещё минута – и мы все четверо оказались на плоту.
Никита отполз от края, подальше от воды. Я кинулся
за одеялом, чтобы он мог поскорее укутаться, а
младший браток – за хорошей порцией водки.
– Что это было? – тупо глядя перед собой, спросил у
самого себя Никита.
– Возможно, спазм? – проблеял я.
– Меня кто-то держал. Очень крепко. Я не знаю,
почему вдруг отпустил.
Закутанный во всё, что только можно, Никита дрожал
как кролик в Антарктиде. Стакан с водкой застучал по
зубам, и Никита его убрал. Но старший браток был на
удивление спокоен:
– Да есть тут у нас один товарищ. Не знаю, как уж
там он, водяной или бес. Типа змея, что ли. Иногда
правда шалит, конечно. А чего не пошалить?
– Действительно, – я попытался усмехнуться.
– Ты веришь в этих бесов? – повернулся ко мне
Никита. Откуда я знал, что ответить?
– Так, иногда…
Он выпил залпом очередные полстакана и вдруг вскочил
на ноги. Никто ничего не понял, мы даже не
подпрыгнули, не успели сделать вообще ничего.
Мгновенье – и Никита был снова в море! Пока мы
пробовали думать, он вынырнул. И несмотря на жуткий
холод стал выбираться медленно, с достоинством,
подчёркивая спокойствие. Поднялся на поверхность,
завернулся в одеяло и взял у меня из рук недопитый
стакан. В его глазах светилось торжество победы.
Бабий перепуг был снова у меня в глазах – он вернул
мне этот взгляд.
– Чего распрыгался-то? – не удержался я. Браток
постарше сплюнул и пошёл готовиться к отъезду.
Младший рассмеялся. А Романов с интонацией героя,
картинно развалившись, заявил:
– А не хочу, чтобы меня держали за ногу. – Он
посмотрел в море. – Эта гадость думает, что я её
боюсь? И что она теперь вцепилась в мою ногу
навсегда? А хрен ей. Пусть не кичится!
И улыбнулся широко. Такой придурок, Господи!