Отцы и дети

Холодная ночь своим голубоватым светом стелилась по гладкому снегу и отражаясь от его белизны подкрашивала в цвета дремлющего неба ее скользящий по вонючему члену рот. Тепло тела вздымалось чуть заметным паром, но она не давала ему замерзнуть. Натирая его ствол до воскового блеска, она честно отрабатывала свои пятьсот рублей. Закатив глаза и запрокинув голову он, облокотившись на стену сарая, где спал домашний скот, свободно и насыщенно вдыхал эту свежесть, яркой, зимней ночи. Земля медленно уходила из-под ног, возвышая его к небесам, все ярче и ярче, разукрашивая закрученный в красках наслаждения мозг. Она, ощущая его напряжение чуть ускорилась, тем самым возвела курок и выстрелила себе в рот. Совсем не смертельное ранение, сперло ее ритм и перекрыла дыхательный поток, что она закашлялась, и отстраняясь немного назад принялась колотить себя кулаком в грудь, чтобы оправиться.  Но скользкий патрон забил дыхательные пути. Она задыхалась и пыталась кашлять, сильнее била себя по груди, умоляющими глазами смотрела на убийцу и цвет ее кожи на лице переливался с красного на синий. Она вцепилась руками в его ноги, продолжая стоять на коленях и выпучила умоляющие глаза. Спустя мгновенье она упала на снег, который медленно и податливо начал таять под ее еще теплым лицом. Испугавшийся юнец несся вдоль длинных заборов, утопая в снегу и вновь ускоряя шаг, вырываясь из ледяного плена, поправлял огромную меховую шапку и застегивал замок брюк, опоясывая себя отцовским ремнем, с большой медной бляхой в форме величественной звезды. Дрожащие руки прятались в теплые рукавицы, а перед глазами ее просящее лицо, ее угасающая жизнь. Он бежал, прочь не думая не о чем. Страх завладел им как какой-то идиот, столкнувший дирижёра и машущий руками, пытаясь руководить оркестром. Остановившись у двери во двор к своей матери, он стоял и пытался отдышаться, как вдруг, тяжело заскрипела обитая тряпьем дверь и свет ламп проливался как молоко из бидона, наружу. Нарушая ровный строй лунного света, бесшумно блестящего на хрустящем снегу. – Привет. Чуть испугано выронил, смеявшийся до этого рослый мужчина, спеша покинуть стены теплого дома. – Дядя Толя? еще более перепугавшись, вопросительно воздался юноша у ворот дома своей матери. Которая стояла позади отворившего дверь мужика в одной сорочке, с растрепанными волосами и просвечивающими силуэтами, висящей груди. Сегодня отец дежурит в ночную смену на заводе, кашляя гарью и металлической пылью, соскребая из этого дерьма хоть какие-то копейки, чтобы прокормить семью и содержать дом. А этот мужик продолжал стоять, точно пойманный вор с поличным. – Да я тут это. Начал торопливо он, сбиваясь с мысли и роняя слова, как мандарины из большой охапки неудобно ухваченными руками. –Ну… дочурку искал, с тобой же пошла, думал может вот у вас сидит. Точно с облегчением выдохнул он. И уже окончательно приходя в себя, насупил лицо и шевельнув усами прибавил: - Так не с тобой она что ли? Юноша отрицательно покачал головой, прикрепив к этому что-то короткое, отрезающее пути к дальнейшему разговору и минуя взрослых людей быстрым шагом направился в дом, в свою спальню, максимально спрятав перекореженное волнением лицо. Его мать, как дешевая шлюха захихикала, как только захлопнулась дверь избы и поморщившись в похотливой улыбке слегка толкнула ладонью ночного гостя, слегка трепавшего пальцами ее сосок, замаскированный под тонкой тканью сорочки. Она вошла в дом, а сын уже улегся на кровать и всем видом показывал, что он спит. Хотя на самом деле он беспомощно карабкался, пытаясь выбраться на поверхность всех этих мыслей, в которых он беспомощно тонул. Он все понял, измены матери с этим хитрым и скользким прохиндеем, его задохнувшаяся в сперме дочь, которая сейчас, наверное, уже растратив все тепло, аккуратно укрывается тонкой россыпью снега на задах деревни. Все осознал и просто погибал в этом хаосе мыслей. Ему казалось, что сейчас в дверь постучат и все. Дальше его мысль просто отказывалась что-то представлять, точно тупик воображения, тьма мыслей. Мать же лежала и тоже не могла уснуть, она маялась, задаваясь вопросом, догадался ли сын, что дядя Толя приходил отнюдь не ведомый переживаниями о загулявшейся дочери. В ее голове тепло кружились образы воспоминаний минувшего часа, как она, уже не молодая, но вдруг помолодев, хоть и ненадолго, окунулась в эту яркую молодость, насаживаясь на член дяди Толи как кастрюля с тестом на взбивавшей и месящий его огромный, старательный кулак. Как она пылко дышала, обогревая всю избу своим жаром. Как он, сильный и властный, не устающий драл ее как последнюю тварь, потерявшую стыд. Стыд, который сейчас вернулся, вместе с сыном. Она думала о нем и о постоянно работающем муже. Она обвиняла его в своих, защищая себя тем, что она женщина и ей необходимо это внимание. Веселый и задорный дядя Толя дойдет до своего дома, что в конце деревни, выйдет за двор, чтобы полюбоваться искрящимся в снегу лунном светом, и спустить нужду. Он будет топить сугроб парящей ярко желтой сильной струей, пока не услышит звук, бьющей мочи по тряпке. Он пнет сугроб ногой, которая упрется во что, что мягкое, но подмерзающее. Обоссаное замерзшее тело дочери, которая захлебнулась спермой, в этой неравной гонке ее рта и члена любопытного юнца, безжизненным стеклом отражало в потухших глазах отцовскую боль, насквозь прострелянного ужасом сердца.