Мимолетность

  Еле добрался до дому. За пару дней оклемался. Автобусный кошмар отступил, но внутри что-то изменилось - появились уверенность и  спокойствие.
  А как вы хотели - богиня обещает, богиня делает. Сказала не время, значит, не время. Значит, свободен. Так началась эра мимолетности.
  Собственно, все получалось само собой. Знакомства завязывались мгновенно, протекали легко, весело и недолго. Без обид, ссор и упреков. Молодость, кого тут винить.

  Так было с Наташей из лаборантской по химии, Светланой из второй общаги, взрослой подружкой Женьки Цитрон, директрисой загса из нашего двора, Натальей из Пушкинского гастронома, Попутчицей с авиа-рейса Симферополь-Челябинск, соседкой по купе из поезда Челябинск-Москва, девушкой-фотографом из кафе "Отдых", Надей "с утюга" из ателье напротив и парой спортсменок-культуристок.
  Не подумайте дурного - все чинно, благородно, прилично, можно сказать, целомудренно. Нет, наверно нельзя, а вот "почти целомудренно" - можно. Не суть.
 
  Хейман, надо отдать должное, всячески помогал. Устроил на полставки преподавать атлетизм, плюс сторожить детский сад напротив. Небольшие, но все-таки деньги.
  Институт исправно платил повышенную стипендию - еще пятьдесят. Кроме того, знакомый устраивал несколько смен в месяц - ночное дежурство в ПАТО. Там набегало от пятидесяти до ста. В результате - рублей двести ежемесячно.
  Согласитесь, для девятнадцатилетнего студента вполне прилично.

  Летом семьдесят девятого уже на свои полетел в Феодосию. К теть Лиле и дядь Мише. Маринка, их дочь и моя двоюродная тетка, должна была прилететь туда из Москвы, где училась в Губкинском.
  Отец провожал до аэропорта. По славной советской традиции самолет отложили.
  И тут увидел Мечту. Зарегистрировалась на тот-же рейс. Даж бровью не повела. Прошла будто сквозь.
  Сначала рейс отложили на час, потом на три, в результате вылетели через восемь. Однако в самолете ее не было - специально проверил. Так на то и Мечта, чтоб исчезать.
  После этого не виделись два года  -куда торопится, гарантия Деметры многого стоит.

  Летом восемьдесят первого снова приехал Борька-давно-москвич. Он вообще приезжал на каждые каникулы. И тому была вполне материальная причина - Ленка. Та самая, которая знала все про Михалкова.
  Даже не удивился, когда он с хитренькой усмешкой сказал, что нас ждут. Сказал, и выжидательно посмотрел.
  Я продолжал спокойно курить в форточку. Вот и все - время пришло, раз позвала сама.
- Не хочешь спросить куда?
  Я пожал плечами, - мол, не все-ли равно. Вообще-то, Деметре не отказывают, но надо-ж было сбить это нагло-московское самодовольство.
  Борька опешил, - послушай, ты-ж хотел...
- Расслабься, пойдем в твои гости. Так говоришь к кому?

  В назначенный час, миновав снайперскую точку и сидевших там Гуселю с Ермошей, поднялись на четвертый этаж пятьдесят первого дома.
  Двумя этажами ниже задумчиво читал литейный учебник будущий металлург Харитон, а Серега Попков, недавно отпущенный из ментовки, нервно курил на лестничной клетке этажом выше. Буквально за стеной под кримсоновский ред Рыба монотонно листал большого Босха, а Буторка со второго мечтательно смотрел в окно - ведь там, в щемящем танце уходящего лета, кружили свои предосенние фуэте любимые им лебеди-листья, а через десять лет, день в день, телевизор начнет свое вещание с черного зеркала-дна лебединого озера.
  Но пока на дворе август восемьдесят первого, и Леонид Ильич, будучи в полуисправном состоянии, решает важнейшие вопросы внешней и внутренней политики, наши, уже без помощи недавно комиссованного Корнеева, мертво стоят в Кабуле, а в местных гастрономах продают остатки олимпийской роскоши - финские Мальборо и ментоловый Салем. Отец, выполняя сложное поручение еврейской родни, пишет для итальянской тетки трактат о Лескове, а мама делает цикл передач "О людях хороших".
  И мы с Борькой стоим перед заветной дверью, - той, за которой пять лет скрывалась Мечта, и вот-вот нажмем на вожделенную кнопку. И тут до меня доходит.

  Ведь за эти пять лет она-Мечта не сказала мне ни одного слова. И несмотря на миллион общих знакомых, я не сделал ничего, чтобы приблизить реальность. Мог позвонить, подойти - хоть в школе, хоть во дворе, пригласить в приличное место или просто предложить погулять. Нет, упрямо избегал любого шага.
  С завидным упорством лелеял образ, построенный из одного взгляда, одного танца и одной песни. Подчинившись общему восприятию затвердил себя в мысли о ее недоступности, заоблачности и аристократичности - превратил в символ поклонения, кумира, богиню.
  А теперь, буквально через секунду, предстоит знакомство. Первое, которое запросто может оказаться последним, ибо неисповедимы пути господни. Почему простое вдруг оказалось архисложным. Почему обычная симпатия, мимолетная детская влюбленность покрылась импрессионисткой дымкой, сюрреалистическим пафосом, самолично вскормленным дадаистским бредом.
  Миллионы людей, ничего не зная о Серебряном веке, Клоде Моне, Лентулове и Рахманинове, действуя интуитивно, по душевному порыву и велению сердца, знакомились, встречались, женились, растили детей, побеждали в войне, открывали космос и осваивали целину. Зачем такие галеры.

  И пока не нажата кнопка можно все отменить - уйти или замкнуться, спрятаться за салонный этикет или под маской весельчака-культуриста.
  Быть иль не быть - вот в чем вопрос...