Близнецы

Моему старшему брату Сергею.
Посвящается.


     Хмурилось.
     Хотя правильнее будет сказать, что тучи только и ещё собирались. И не сегодня и даже не вчера. Давно. И не там на горизонте, а тут, над головой. В стаи. Ниже и ниже. Подбирались к крышам домов, верхушкам деревьев, столбов. Так всегда бывает, когда наступает осень и свинцовое, капризное небо Балтики начинает захватывать небосвод, вытесняя белые высокие летние паруса облаков. Осень и эти тяжелые, нагоняющие холодную грусть на людей, облака - давние друзья. И потому по утру, чтобы заявить о себе во всю силу, ударит из опустившейся тучи дождь в окно, пытаясь разбудить, напугать, растворить, прогнать, выгнать, растечётся слезами в бессильной злобе по стеклу, отскочит и набросится на липы-клёны-каштаны красующимися своими пестрыми осенними нарядами вдоль дорог, срывая яркие листы. Закручивая их в водовороте уличных сквозняков, размазывая по дорожной грязи. А в опустевших, потемневших ветвях находят приют темные космы туч. Застывая в ожидании скорых холодов.
     Когда холодно приходит рыба. На Балтике не работают народные приметы о завтрашней погоде, о видах на урожай. Здесь всё и вся подчиненно ветру. Именно ветер и никто иной властвует в этих краях. Подует в одну сторону и среди зимы начнут цвести цветы, а в другую, то и среди лета придётся укутаться в тепло одежд. Когда ветер приносит холод в море начинается рыбалка. Промысел.
     Квоты на вылов трески-кильки-судака и другой рыбы определены. Нормы и ограничения, введенные с целью сохранить рыбные ресурсы Балтийского моря. С каждым годом у нас, в России, они, почему-то, становились меньше и меньше, чего не скажешь о соседних государствах. Поговаривали, что скоро вообще введут запрет для наших, российских судов. Ограничат вылов. Но это, конечно, враки и сплетни. Раньше разрешение на вылов рыбы исчислялось огромными цифрами. Объёмы были настолько велики, что сил и возможностей выловить просто не хватало. Время, когда ловили сколько поймаешь, прошло. И сейчас это вспоминается, как что-то запредельное, сказочное, выдуманное. Но старые рыбаки, избороздившие Балтику вдоль и поперёк: от Советского Союза до России; от шестнадцати лет до шестидесяти, а то и больше; от богатства до выживания; от величия до сегодня, помнили это время, и рассказывали, и пересказывали молодым и юным. Как сказки: про рыбалку; про заработки; про флот…
     Про флот…
     Не этот, ржавый и частный, а достойный, сверкающий и блистательный, гордый - государственный. Флот, который создала и построила Великая страна после войны, когда голодали люди, когда нужна была еда. Просто еда… Когда четверг становился рыбным днём. Когда детям в детских садах давали рыбий жир. На алюминиевой ложке. Вонючий и противный. С зажатым носом и закрытыми глазами. Но чтобы не было рахита… И ведь не было. И надо было и накормили! Эшелоны рыбы в страну шли днём и ночью. А балтийская килечка, ох как сладка, не в пример каспийской. И пахали мужики не за деньги, а за Родину. За народ! Работали как проклятые и получали - так заработали же! Своим горбом и мозолями. В кровь. Время, когда матросом быть было и престижно, и почётно. Когда камбала была толщиной в три пальца. Какие там квоты? Людям есть надо было, вот они и ловили, и ловили! Это была их война! С голодом. Это был их фронт после войны. Всё для фронта! И то, что страна вырвалась из руин в космос это была, и их Победа!
     А сейчас, где та нужность, величие?! Кому нужны их победы? Квоты урезают. Добыча падает. Новых судов нет, а эти не молодеют. Ремонта требуют. А ремонт он денежку любит. А где та денежка, когда рыбы нет…
     Вот и крутятся ребята, как могут. Как, впрочем, и не только наши. С другой стороны границы, там тоже, своя арифметика. А она простая. При удачном раскладе за выход в промысловый, двадцать шестой, район можно взять тонн с десять кильки, а может и больше. Как повезёт. А квота – триста тонн. На месяц работы. Если не меньше. Ну и заработок, соответственно. Тут густо, а потом ветер в карманах. Одно название, что добытчик. Потому и в промысловый журнал пишется не десять тонн, а одна тонна рыбы. Чтобы растянуть, чтобы не месяц, а сезон. При проверке, пока проверяющий идёт к журналу, туда вписывается ещё один нолик и всё хорошо.  Проверяющие сильно не копают, особенно когда после проверки уносят пару-другую хвостов балтийского лосося, очень большого любителя балтийской кильки, и постоянно попадающего в прилов. Оно конечно, по правилам, он запрещен к вылову и потому должен быть спасён и отпущен обратно «в среду обетования». Но не выпущенный лосось - это спасение для экипажа совсем другого рода. Зверь он редкий и вкусный, а на бутербродики, да засолённый особым, балтийским посолом, очень просится рот порадовать, а потому очень нужный всем и везде. Лучше любой самой твёрдой валюты. Да порой и поломает его, помнёт сетями - куда ж его отпускать?!  Всё это и есть приработок команды. Кусок, с которого команда ест, пьёт, одевается, топливо и запчасти покупает. Никто же никогда не задумывается и не спрашивает: откуда во время путины вырастают на каждом перекрестке лотки со свежей дешёвой рыбой? Нет? Так это и есть кусок команды, эта неучтёнка, этот недорисованный нолик в промысловом журнале. Чистый доход от скупщиков «излишков» рыбы выставляющих ящики с рыбой на улицах города. А где ж их выставлять? Где ж продавать? Магазины рыбные истреблены как класс. Когда ж это было чтобы в портовом городе не было рыбного магазина? А его нет! Был «Океан», в центре города и нет его – одни бутики новомодные. В «Дарах морях» - ночной клуб какой-то. А в пивнушках, именуемых сейчас пабами, да ещё какими-то нерусскими словами, рыба уже давно дороже мяса. А на улице, в рыбных, желтых и белых ящиках -  в разы дешевле магазинной. А потому и доступна для людей. Простых и не совсем. А где лучше и приятнее взять свежей салаки? В вонючем, сбивающем дыхание, прогорклом рыбном и прокисшим пивном чаде магазина – непонятной, второй степени свежести или порой, ещё бьющей хвостом, с ароматом ночного моря, жирной и вкусной? Выбор-то очевиден.
     А ещё есть рыба для пушных зверей! РПЗ. Будущим шубам, шапкам и воротникам тоже кушать хочется. Рыбку-килечку-салачку. В путину - свежую. В зиму - замороженную. Порой некондиционную, подпорченную – людям нельзя, а зверье зубастое и лохматое сожрёт и не подавится.
     И здесь, в городе Светлом, у причалов, постоянно качаются суда разного назначения и величины. Со своими интересами на Балтике. В сезон холодов, промысла, здесь больше всего обыкновенных мартышек. Рыбацкое, повседневное название маломерных рыбопромысловых траулеров проекта «Балтика». Здесь же и большинство причалов, принимающих рыбу. И предприятий.
     На палубе одного из них - седо-бородатый, лысый, высокий, широкоплечий капитан, с черной трубкой в зубах. Пират из мультиков детства. Не хватает чёрной повязки на одном глазу. Для ужасу. Настоящий капитан.
     Увидел, спустился, протянул руку для рукопожатия:
- Капитан МРТК. Серб. Зовут Садамом Хусейном!
- А это как?
- Да просто. Зовут меня Иштваном. Михайловичем. Но можно и Садам. А можно и Хусейн.
     Рассмеялся и пояснил:
- Ребята так кличут – фамилию тебе не выговорить. а это прижилось. А я и не против. Да и похож вроде. Привык.
     Слово за слово. За жизнь, за политику, за рыбалку, за Сербию, за Россию, за отношения, а потом неожиданно, и в лоб:
- А не хочешь попробовать руками рыбацкого рубля? Посмотреть на нашу жизнь солёную?
- Если можно, то да. Лучше один раз увидеть.
- Не побоишься?
- А чего бояться-то?
- Ну так давай, завтра, в ночь. Пойдёшь?
- До завтра!
     Вот где они, эти, тучи! Низко, что рукой можно ухватить за край. Бродили, бродили по небу, да и собрались в кучу. Над нами. Посмотреть. Сопроводить. А может и ветер западный постарался. Ласкал, примерялся, а потом протянул на горизонте нитку черную облаками, зашумел волнами холодными, засвистел ветками, качающими берег. Волны поднял, обнажил дно песчаное - к вечеру приготовился, к рыбалке. Не только же нам…
     Вот всё и началось: с туч и пограничников. Вопросов не задавали не те, ни другие. Зашли на борт. Походили недолго. Повисели над душой, пытливо заглядывая в глаза – а вдруг у кого, что дёрнется. Документы сверили, молча руки пожали, капитану, и пошли на соседнее судно.
    
     «Мартышка» тесна и неуютна. С палубы вниз. Держась о поручни. Набивая шишки при спуске о низкий потолок-подволок – не дворец же, всё ограничено и компактно. Маленькая кухня – камбуз. Газовые конфорки. Балон. Закопчённые кастрюли. Сахар в обычной армейской глубокой миске. Кружки. Ложки. Тарелки. Хочешь попить-поесть – помой. Как в холостяцкой квартире.
     Команда не велика. Человек шесть-семь. Когда начинается рыбалка, то все на палубе. Всё основное происходит там. А пока в дороге к району промысла, то можно и нужно отдохнуть. Спуститься в каюту. Не торопясь. Когда торопишься и не знаешь, то потолок твой. До звездочек в глазах и шишек на лбу. Но одного, крепкого, раза достаточно. На всю жизнь запоминается.
     А в каюте, в этом небольшом ящике с дверью, есть где прикорнуть. Две кровати. Одна над другой. С бортиками – чтобы не упасть во время качки. Хоть и не представляется сон во время даже маленькой болтанки, когда нужно и хочется, то можно заснуть где угодно. Каюта, она по соседству с моторным отсеком. Местом, где работает двигатель судна. Центра откуда по всему судну распространяется этот ужасный, закладывающий уши грохот, вибрация и запах горячей соляры, перемешанной с машинным маслом. До рвоты. Уж лучше наверху. Там и потише и поспокойней.
     Садам Хуссейн дергает какие-то рычаги, что-то крутит, ворчит в рацию – управляет.
     Ещё должно быть светло. Но свинцовые тучи помогают ночи в её наступлении. На море, на город, на судно.
- Будем ловить близнецом! – пропыхтел в свою пиратскую трубку серб-Михайлович.
     Балтийский канал провожал к солнцу, ярким прищуром, ослепляющим из волн облаков, красящим в оранжевый цвет берег со всем его цветастым осенним убором. Чайки лениво, не торопясь, проводили до огней молов, северного и южного – ворот в Балтийск. Им больше нравится, когда идёт рыбалка. Там их больше туч. Кричат, хватают, выхватывают, бьют крыльями - кушают.
     За воротами, на просторе, качка. Волны и ветер дождались. Словно дети новую игрушку. Кидали и перекидывали друг другу. Смеясь и взрываясь шипящими брызгами. А солнце не ждало. Прощальным лучом отразившись от облаков просто ушло в воду. День ещё удерживался и цеплялся далекими прощальными лучами торопясь открыть чье-то новое утро. Так бывает: где-то закат, а где-то восход.
     Тучи сбились в толстый темный лохматый ковер. Постепенно и неуклонно сближаясь с темнотой черно-зелёной воды выдавливая последние остатки дневного света. Ветер не утих, а наоборот всё сильнее и уверенней раскачивал МРТК на волнах. Балтийский маяк угадывался маленькой тускнеющей лампочкой карманного фонарика в большом и темном подвале. Ночной Балтийск отсвечивал огнями в облаках. Море вокруг и всюду забелело клочками разбросанной по полю овечьей шерсти – вершинами вспененных в пену волн. Сзади и в стороне мелькали огни второго судна. Сердце сжалось от величины стихии и полной беспомощности и бессилием перед ней. 
     Траулер, стоя у причала, в спокойный солнечный день кажется огромным лайнером. Надежным и уверенным. Здесь же, швыряемый и избиваемый волнами и ветром, зажатый между тучами и морем – маленьким скрипящим и расползающимся бумажным корабликом в весеннем ручье.
     Садам что-то сказал в микрофон рации, что именно разобрать не получилось из-за грохота волн по рубке. Но видимо это и был сигнал на начало совместной работы, потому что огни второго судна начали приближаться. В сгущающейся темноте появился какой-то белесоватый свет, который осветил море вокруг превратив его из темного с белыми лохмотьями волн в белое с темными пятнами. Когда тёмное пятно второго судна сравнялась с нами – капитаны зажгли прожектора и на палубы выскользнули матросы. Почти без слов, быстро-сноровисто-деловито, повинуясь коротким, как выстрел, командам капитана, как оркестр повинуется палочке дирижера, команда колдовала на палубе со  снастями...
- Сейчас ляжем в дрейф – нужно опустить трал, - пояснил капитан. Он что-то сказал в переговорное устройство и почти сразу, изменилась тонаьльность окружающих звуков. Затих двигатель. И судно словно зависло в этой круговерти безмолвия беспощадной стихии. Словно в невесомости. Будто неведомая сила подвесила его в сплетении туч, брызг, солёной воды. Да уж и волны не заставили себя ждать. Они с какой-то непонятной яростью стали бить в правый борт. Да так, что казалось – земля уходит из-под ног. Вернее, палуба. Они били и били словно пытаясь перевернуть это вмиг ставшее маленьким судёнышко. Да какое там судёнышко – обычную лодочку!
- Это мы на холостом ходу держим двигатель, а бьёт, потому что бортом к волне стали. Ребята сейчас трал выбросят и тогда пойдём, – прокомментировал Садам, видимо, увидев мой страх.
     Как они держались в этих каскадах волн, ветра и качки – неизвестно. Но в прожектора было четко видно, что они делали. Они пытались перекинуть конец каната с одного борта на другой. В волнах суда поднимались и опускались. И расстояние между ними уже было совсем небольшим и казалось можно переступить с палубы на палубу, но один борт взмывал вверх, а второй подныривал под волну. Когда всё получилось, двигатель ожил, и капитан направил судно на разрыв – в сторону от опасного соседа по ныркам. А рыбаки уже путали канат за что-то на палубе, а может и не канат. Когда они закончили работу и укрылись внутри судна, капитан выдохнул воздух:
- Ну, пошли работать! Тут теперь главное идти ровно. Чтобы курсы были одинаковыми и скорость. Чтобы не завалить трал.
     Как и куда ушёл трал уже не видел. Всё внимание было приковано к тому что освещали прожектора. К невообразимому и не представляемому ранее.
     Судно каталось на волнах. Его поднимало на гребне и с этой вершины можно было увидеть светящиеся огоньки других судов и зарево не засунувших городов и посёлков. Затем, с огромной силой его кидало в огромную водяную яму и свет прожектора упирался в черно-зеленую стену перед самым носом судна. Затем непонятно как выкидывало наверх из этого водяного мешка. А двигатель то старчески и гневно гудел, то вдруг начинал гудеть тонко, растревоженным шмелём. Видимо дело было в том, что винт на мгновения лишался контакта с водой и проворачивался на воздухе, без нагрузки… Трос, на котором был закреплен трал, ножом взрезал волну...
     Хватался за всё что подвернётся под руку: за стенку рубки, приборы, какие-то ручки. Но скольжение с вершины волны в пропасть играючи отрывало и распластывало на полу. Судно санками с горы устремлялось вниз, нос пропадал во взрывах воды, небо угадывалось разорванным пятном. Словно в колодце. Огромном и ужасном. Суденышко летело и летело куда-то вниз, скрипя и стеная в унисон этому гудящему безмолвием ужасу. Летело в этом тоннеле из воды и туч, уже не понимая где верх, а где низ, до тех пор, пока впереди, далеко впереди, луч прожектора снова и снова налетал на водяную стену. И когда казалось, что именно сейчас скорлупка-кораблик врежется, превратится в лепешку, и она будет погребена под сомкнувшимися сверху водами, он непонятно почему и как, ударившись и захлестнувшись разорвавшимися на палубе волнами, опять начинал набирать высоту. Вверх! Так же стремительно и бесповоротно. Вверх. И так несколько раз. И пусть сердце замирало, но уже не так как вначале. Глаза уже если и закрывались, то совсем ненадолго. Руки и ноги наконец-то нашли ту нишу откуда морю было сложно вышвырнуть меня этой ночной игрой. Да и дыхание подуспокоилось.
- Идите! Поспите! – озаботился капитан.
     Про себя: «Ага! Разбежался! Там, в каюте, сойду с ума. Да и шансов оттуда выбраться никаких. Если что…»!
- Да лучше уж с Вами!
- Ну, смотрите!
     А рядом. Почти рядом. Привязанный на канате нырял и взлетал второй МРТК. Канат то провисал, то натягивался струной. Пару раз словно какой-то гигант тянул его к себе, срывая нас с вершины или вырывая из водяной ямы.
     Море кидало и швыряло. А близнецы тарахтели и тарахтели дельфинами выпрыгивая и погружаясь. Связанные и повязанные. Флагман и близнец. Два экипажа - как один. Они работали. Им не до лирики.
     Боялся, что укачает. Повезло и пронесло. Справился. Не опозорился и не напачкал.
     Ночь пролетела. Быстро. Догнать солнце не получилось. И когда оно обогнуло земной шар и вынырнуло сзади алым, слегка вытянутым яйцом. Суда, уже различаемые, сблизились. По палубе опять побежали люди, канат отвязали, а на палубу, слушаясь и повинуясь слаженным действиям экипажа МРТК, начал заползать трал, набитый рыбой. Огромной серебристой рекой она потекла из сетки в трюм. Когда на палубе не осталось никого, судно уже держало нос в сторону Балтийска, на разгорающееся солнце.
     А я как никогда радовался солнышку! Какое же оно теплое и родное! А главное светлое!
     Море успокоилось. В судовом журнале капитан записал: «двадцать шестой район. Волнение моря 4 балла» … Четыре балла! А чтобы было если девять!? От одной мысли хотели подкоситься ноги, но сдержались. В промысловом журнале: «Килька балтийская – тысяча килограмм» …
     В пролив зашли с форсом. С рвущим душу звуком сирены. Капитан снял фуражку.
- Здесь, на этом месте, у Нордмоле, Северного мола, после войны погиб морской охотник МО – 545. Погибли все 19 человек. Молодые совсем… Судьба распорядилась так, что ребята прошли войну, а некоторые и всю, многие награждены за оборону Ленинграда и другие подвиги, а погибли здесь, на мине, в Пиллау, через три месяца после Победы. После войны тут всё было заминировано. И на суше, и на море. Вот и они и занимались поиском этих самых мин. А одна и нашла их. Ценой своей жизни и обезвредили. Самое непонятное то, что он, охотник, утонул в минуты две.
- А что тут такого?!
- А то что этот катер в войну считался непотопляемым. Какие дырки не получал - возвращался, не тонул. Был случай – миной оторвало нос, но он вернулся в свой порт самостоятельно. А тут раз и ушёл. Весь и без остатка. Непонятно. Наше корытце может и побольше продержится. Если что…
- Да сплюньте Вы!
- Уже… Мысленно.
     Помолчали. Серб одел фуражку.
- А что Вы так знаете про охотника? Я так и не слышал о нём ничего.
- Откуда знаю?! Да живу я здесь. И традиции этой страны – мои традиции. Подвиг страны, освободившей землю от фашизма забывать нельзя! А здесь не первый день. Читаю. Изучаю. Запоминаю. Тем более море. Оно у нас одно на всех. И на всю жизнь.
     Решил поддеть:
 - Вот прямо так и изучаете? – А назовите всех поименно!
- Поимённо? – Лицо капитана потемнело от гнева. Уловил он и иронию, и улыбку. Сжал зубы. Снял фуражку. Замер, словно в почетном карауле. Чеканя, звеня металлом:
- Шевченко Виталий Леонтьевич - командир.
- Васильев Юрий – рулевой.
- Колешманов Иван – боцман.
- Косецкий Георгий – гидроакустик.
- Бычковский Егор – моторист.
- Смирнов Сергей – моторист.
- Архипов Михаил.
- Глушаев Павел Ермолаевич.
- Давыденков Егор.
- Кочкин Александр.
- Михалев Николай.
- Овчинников Станислав.
- Мухин Алексей.
- Репной Валентин.
- Ионов Иван.
- Зыков Николай.
- Тройников Петя.
     От удивления замер:
- Как?!
- Хочешь спросить, откуда такая точность?! А ты спроси и впредь не смей насмехаться, даже мысленно над такими вещами… Это не точность. Это отправная точка забытой победы. Ты не смотри что у меня борода, да и национальность не ваша. У моряков нет национальности. Они одна большая семья. В семье не забывают. В семье помнят. И пока помнят они с нами. Вот смотри. Экипаж охотника – 19 человек. Самому старшему Павлу Ермолаевичу – чуть больше сорока. Младшему – Пете Тройникову около пятнадцати, а думаю, что и того меньше. Подобрали его где-то на Ладоге. Ни родных, ни близких. Да им-то всем в среднем по двадцать лет. Собрались со всей страны. География от Владивостока до Ленинграда.
- А почему так не уверено?
- Да потому что очень много вопросов оставила нам война. И очень много неясного. То, что охотника не достали тогда и он до сих пор лежит на дне вместе с ребятами, это факт. Там очень глубоко и он никому не мешает. Да и не ходят там сейчас суда. Всё мимо. Дальше. На мемориальной плите в Балтийске имена только семнадцати человек. Почему - то отсутствуют фамилии Мухина и Архипова.
- Ну этого же не может быть!
- Может. Ещё как может. В некоторых источниках и написано, что двое спаслись, а один умер в госпитале от ран. Вот по мальчишке, Петру, некоторые утверждают, что он погиб двадцать шестого апреля сорок пятого и по Репнову Валентину Тимофеевичу, что он погиб двадцать четвертого июля.  Но это не так. Все вместе и погибли. Но это не самое непонятное. Это может просто чья-то ошибка.
- А что ещё?!
- Э! Тут сплошные непонятки и загадки! Вот Глушаева, Павла Ермолаевича, кто-то и почему-то окрестил Николаевичем и объявил пропавшим без вести. Он в одних документах проходит как Николаевич, а по другим как Ермолаевич. Вот написание фамилии - Давыденков, а есть и Давиденков.
- Ну как так!?
- Да это не так сложно было установить. Поискать пришлось Репного.
- А что его искать?!
- Пришлось-пришлось. На плите мемориала погибшим и на памятнике в войсковой части охраны водного района указан «Репной И.Т.». И в некоторых источниках можно найти его данные: «Репной Иван Тимофеевич» 1915 года рождения, уроженец Макеевки, Донбасса или Сталинской области». Вот только он пропал без вести в ноябре сорок первого, в районе Севастополя. А в ноябре 1945 года его исключают из списков, пропавших без вести, как погибшего в июле сорок пятого на охотнике, в Пиллау.
- А что здесь загадочного?!
- А то, что командир МО-545 Шевченко, семнадцатого мая сорок пятого года, за полтора месяца перед гибелью, представляет его к награждению орденом Отечественной войны второй степени, как Репного Валентина Тимофеевича! Понимаешь, командир-то как никто должен и обязан знать свой экипаж и перепутать Валентина с Иваном физически не мог. И ведь именно Валентин награждён орденом Красной звезды в сорок третьем и медалями за оборону Севастополя и Ленинграда. Я уж не беру то, что его фамилию можно встретить и как «Репный». Но ведь орденом Отечественной войны его наградили как старшину мотористов катера МО-545!
- Какая-то путаница.
- С этим экипажем много вопросов. Разные фамилии, имена, разные даты смерти, но люди то одни!
- Вы, смотрю, поработали.
- Да вот хочу найти всю информацию по ребятам и отдать тому, кто сможет восстановить героическое прошлое этих моряков. Немного обидно – Балтийск, город военных моряков, а информация о героях-моряках сухая и официальная. А неужели не интересно узнать, что это были за люди? Откуда? С чем они пришли освобождать эту землю? Вот памятник в части поставили ребятам – низкий поклон тому, кто это придумал и воплотил в жизнь. Сберегли похожий катер, не отдали в металлолом. Но посмотрите на мемориале!
- А что там? Всё нормально. Красиво!
- Нормально!? Красиво?! Это вы называете нормально?! – капитан в гневе даже оторвался от управления судном, - Да на плитах всё сливается, а в дождь вообще ничего не видно! Как можно жалеть деньги на такое!? Да фамилии наших бойцов нужно делать-написать так, чтобы было видно за километр! Чтобы мимо не пройти! Чтобы остановиться и читать, склонив голову! Да впечатление такое, что просто галочку в отчете поставили. А делать надо на века, для детей и внуков, а не для этих сиюминутных галочек и отчётов!  Вот вы, подойдете, что там увидите?!
- Ну фамилии, звания…
- Вот! Фамилии и звания! А что за ними?! Вот возьмем экипаж пятьсот сорок пятого. Найдёте его?!
- Ну конечно найду.
- Найдёте. Со списком в руке… А если ты приехал в город на день-два и ничего толком не знаешь? Что ты увидишь на этой плите?! Да ничего! Проблема именно в том, что мы вольно или невольно обезличиваем нашу память. Мы разделяем подвиг и героев. А потом делим героев на матросов и старшин. На генералов и полковников.  И что в итоге мы имеем? Мы отмечаем праздники, знаменательные даты наших побед, а тех, кто их принёс и добился - делим и разделяем! Косу Балтийскую штурмовали. Ещё неизвестно, что тяжелей нам досталось - рейхстаг в Берлине или коса у Пиллау. Вот скажи, сколько погибло при штурме косы Фриш-Нерунг?
- Не знаю…
- И тем более ты не сможешь, на мемориале, показать кто именно погиб при её штурме…
- Не смогу…
- Вот о чём и говорю. Плиты и надписи должны располагаться не по рангам и алфавиту, а в первую очередь по совершённому подвигу. Вот Дадаев, Некрасов, Поляков – они герои Советского Союза?!
- Конечно! И улицы названы их именами и мемориальные доски висят…
- Вот о них, что-то кто-то знает, а ведь они свой подвиг совершили не одни. И правильнее было бы, чтобы стояла отдельная плита с указанием подвига и указанием всех имен. Вот тут уже по алфавиту, а не по званиям и наградам. Нужно соединять сердца и мозги и тогда у нас всё будет в порядке…
     Капитан замолчал…
     Поговорили…
     Неожиданно. Больно. Сильно.
     С сербом Иштваном о памяти и подвиге экипажа под названием «Советский Союз»…
     Вот такая рыбалка…
     Вот такая память…
     Проходим канал, называемый ранее Зеечат, отдавая дань навсегда ушедшим по нему в вечность героям. По-новому взглянув на эту дорогу, подаренную людям Богом, к морю. Сколько же ещё скрывается тут секретов, бед, радостей и побед?!
     Огромное море. По которому снуют, плывут, идут, двигаются корабли и суда-экипажи. Море, объединяющее колхозников и рабочих, военных и гражданских, краснофлотцев и моряков. Один раз и навсегда. Одним словом – моряки. Не важно кем они были до – главное, что они здесь и сейчас.  Море сильно ими, их душами, застывшими мокрыми узлами на бесконечном канате его жизни. Море один раз приняв уже никогда не отпустит. Каждый уходящий уносит в своем сердце его вспененные морские брызги. А то что кто-то становится его частью, так это жизнь, застывшая отражением упавшей звезды.
     В море нет случайных людей. Оно ласково и беспощадно. Оно нежно и трепетно к мужеству людей. Людей, идущих в свой бой. В свой подвиг, который они называют работой. И не важно на морском охотнике или мартышке, обезвреживает ли он мины, уничтожает вражеские подлодки или просто ловит рыбу - каждый делает то, что должен и обязан. И рыбак, и военный. И вчера, и сегодня, и завтра.
     Уходят корабли. Уходят суда. И с берега море, солнце, ветер и песок слагают романтические баллады о моряках ушедших за горизонт…
     Время и море безбрежно. Кто из них флагман? Кто близнец? Непонятно. Как определиться? Как узнать? Кто они для нас? Ясно одно – наши флагманы – это герои нашей страны, защитившие, выстоявшие, освободившие. А мы их близнецы. Члены одного, большого экипажа. И идти нам с ними одним курсом и одной скоростью. Чтобы не перекосило трал…
     А Иштвана Михайловича, этого русского серба и патриота России, с огромной душой и опытом, со знанием истории и своего, сербского, и нашего, русского народов не стало в этом маленьком, дарованном Богом проливе Зеечат. На полной скорости. Совсем рядом от охотника…
          Под волны..., не оставляя своего экипажа…, как должен уходить капитан…