Убить Гертруду. Как это называется?

Глава тридцать вторая.

Человек не всегда сочиняет о себе небылицы. Но если возникает потребность внушить себе некую иную действительность, которую якобы пережил травмированной душой, сюжет волочится за ним чуть ли не десятилетия, меняя обстоятельства судьбы и выбор поступков. Особенно это касается тех, кого ты потерял безвозвратно по причинам, тебе не всегда понятным. Хочется их вернуть, завладеть их вниманием и предложить повторить глубокие чувства, прерванные по взаимной вине или глупости. Но по ту сторону криков и стонов повисает глухая безнадёжная стена молчания, которую ты пытаешься разрушить грубыми фантазиями своих обид. Страшно думать, что ты вычеркнут из жизни любимого человека, что тебя попросту знать не хотят, не помнят и не придают никакого значения событиям, счастливо цветущим в недосягаемом прошлом. И бывает, пойманный воспоминаниями, ты уже сам не различаешь, что происходит на расстоянии вытянутой руки, и что ты сам насочинял, утешая свои измученные нервы и чувства. Кто-нибудь сможет помочь в этом калейдоскопе перепутанной реальности разобраться? Сплошь и рядом бывает, сквозь возвышающий обман проступает и кружит голову неодолимая тьма низких истин.



Осень  кидает мне лист золотистый,
делится на две любая дорога,
все рельсы расходятся в две половинки…

Москва погрузилась в сырой и унылый сумрак. Бесснежный холодный ноябрь куда-то закопал надежду, как очень красивый, дорогой, но совершенно неуместный костюм. Ноябрь требовал, что надеть постёганей и попроще, хлестал Антона колючим ветром по лбу и щекам, сушил покусанные губы, а он заказывал себе ещё и ещё холодрыгу, шагая без шапки и едва прикрываясь воротником понтовой куртки, чтобы ветер как-то мог остудить неутолимо болящую воспалённую голову... С этой задачей пока беспроигрышно справлялся алкоголь,  распылял сознание  коварный колдун-мошенник, заманивая в пеньковые сети. Бутылка с водкой была открыта, пробку он отвинтил сразу и выбросил, шел, прихлебывая из горлышка огромными жадными глотками. Ему хотелось накачать себя водкой в усмерть, потому что -  а зачем дальше жить, а куда стремиться,  дно жизни синюшное - вот оно! Зачем карабкаться по новой ненадёжной обманчивой ветке?  Чтобы снова упасть и свалиться какой-нибудь дуре под ноги? Заповеднее растянуться  на дне,  здесь больше некуда падать! Или ещё конкретнее - пусть собьет его автомобиль! Эффектно спрыгнуть с высоты и брякнуться в собственную отравленную кровь - конечная цель такого идиота как вцепившейся в него, лакающий беспрерывно душу эгоист. Самого себя оправдать, что, мол, в психушке терапией  EMDR не долечили. Ха-ха-ха, нагло надрывался хохотом потусторонний вырожденец чёрный колдун,  завладевший его черепной коробкой. Надо начать думать, что его вообще здесь не было, в этой жизни, в этой бездарной реальности он растворился как в соляной кислоте,,,, Только и чуял, что пальцы тряслись в кубе с таблетками и алкоголем. 
«О, а как же новая понтовая кожаная куртка? Неужто машинально надел, кобелину разбудил овладеть вниманием первой встречной? Или какой ещё одной наивной блондиночки жердинки? Ну, ты дурак! Твой эгоист - надежда, эта мелкая тварь... Лезет через ширинку. Убить её, скинуть куртку и задушить! Приказ! Это приказ!
 Да что ж я зациклился на этой куртке? Мне больше думать не о чем? Чем таким она помазана? А-а, её туалетной водой, с мая домогавшейся  моего нюха.  Точно, с её участием купил, зачем? А-а, мы  на концерт  пошли, и нужно было соответствовать рок-тусовке Сплина.  Лидер пел отменно, аж до соплей и воплей,  он был банально в стельку  пьян, и романс раздирал не по децки,  раньше никто ничего подобного от него не слышал.  И вот в этой гадине запах меня преследует до потемнения в глазах - скинь,  скинь пока не поздно!  Брось её под ноги алкашу на Бауманской, ему пропить недели хватит. Ты уже снимал кроссовки, оттягиваясь с бомжами! Это не тебе советовал  Наутилус не пить с ворами, ты поступишь точно наоборот, разденут до трусов. Вспомни,  как  ты к проститутке ездил, пожарить за десять штук, и ещё ей мало показалось. Им штук всегда мало! А сейчас бы пригодились  рублики  не просыхать до скотства. Стой!  Опять пожалел-оглянулся! Пожалуйста,  не верти головой назад,  пей, что в руках и будет! И хватит!  Правду говорю, поверь мне, будь покорным, побулькай из горлышка, постучи по шее, надуй щеки,  открой рот!  Прям как цапля! Я  ж из себя вышел и над собой смеюсь, сам-с-усам  играю, - давай дружить!  Пока не поздно! Да отбрось её! Я так тебе скажу,  она белая, но такая  маленькая,  а  я большой и черный!  Она такая малютка!  Как я не убил её - не знаю.  Ах, этот свет, все от того, что он слепит,  и одной песчинки этой твари хватит, чтоб спалить  всю планету и каждого людишку,  не оставить  никого живым и тебя  раньше всех! Только попроси - она придет! А почему не приходит сейчас? Жалеет, наверно. Выжидает  и смотрит с неба  на тебя, мой милый. Ждет чего?  На Бога надейся да сам не плошай! Догадайся по голосу, который твоей башке покоя не даёт.
Зайдем с тобой в магазин сорочек и бабочек!  Вспомни, когда ты учился, тебе так нравилось  выступать на сцене, и эти брендовые шмотки доставляли особое удовольствие! Надо было подобрать вещь и вписать в классический элегантный и романтический стиль. Не всё, не всё еще потеряно, приятель! Купи  кремовую рубашку с красной бабочкой!  Или фрак, тебе же так идёт, сойдёшь за дипломанта конкурса Петра Ильича Чайковского».
Телефонный звонок довольно нудно, настойчиво прорывался сквозь алкогольные грёзы, и, наконец, Антон его услышал.
– Ах, кто это, да я, да, я слушаю.  Арчебальдо, Вы?  Да-да, могу говорить. Вы незабываемы!  Вот тут он не покривил душой, забавный старичок из подмосковного оркестра ему нравился своим нахальным простодушием. Звонит. Значит, ему еще не сказали, что кларнетист псих конченый, а теперь и алкаш, обречённый на хроническую зависимость. 
– Привет, ты куда пропал? – простуженно просвистел Арчебальдо в трубку.- Ты мог бы отыграть предновогодний вечер? Без репетиций? Выйдешь сразу на концерт. А потом как водится, банкет. И Марина будет!
- Марина? А она живая?
- А как же! Цветёт и пахнет! Она теперь знатная бизнесвумен, международного класса. Но нами не пренебрегает, играет в оркестре. И ты приезжай!
- Да, приеду! Как раз к этому случаю покупаю новую бабочку! Спасибо, что позвал! Ну, всё, пока, я буду. Буду! 
Почему Антон вообразил, что Марина погибла? Или что она осталась калекой и спряталась там, где её никто не знает? Откуда у него закрепился в памяти сюжет, будто она перенесла аварию в день своего рождения и неминуемо пострадала? Он даже записал в дневнике эту историю, не раз перечитывал и добавлял всплывающие  детали.
« - Я одна, я праздную свое тридцатилетие одна! И почему мужики всегда такие глупые? Или не понимают, что мы о них тоже думаем! Когда их нет рядом, переживаем! И нам тоже неспокойно живется! Нет, это не ревность, как они думают, это более глубокое чувство, сродни материнству.
Да где же он? От вопросов к самой себе я начинаю волноваться, мне плохо, не хочется ничего,  почему то я не приготовила из еды себе на день рождения даже бутербродов! Купила все, а не сделала еще ни одного салата! Вот зачем себя мучить, съем хоть что-нибудь из холодильника. Марина встала с дивана, легкой походкой подошла к холодильнику, взяла одну маленькую баночку со сладкой кукурузой. Привычным движением руки вонзила острый нож в банку,  махом её вскрыла, взяла вилочку, захватила ею изящную кукурузинку, отправила себе в рот. А затем, отвлекшись вкусом сладости во рту, нащупала пульт, включила телевизор и стала смотреть знакомую передачу о моде и красоте…. Но волнение не отпускало, оно настойчиво пробивалось сквозь мелькание кадров.
Марина  следовала всегда свежим  новинкам моды. Она оказалась на полу, и шкаф с ее одеждой был приоткрыт, с нижней полки выглядывала красная босоножка на длинной и тонкой шпильке. Марине не раз хотелось надеть эти босоножки и пройтись в них по улице, без повода, чтобы поднять себе настроение. Ну, и вот он, особый случай. Тридцать лет в жизни женщины переводит её в совершенно новое качество, требующее полной смены стиля и экипировки. Почему бы не надеть самое красивое платье, дополнить волшебными каблуками?

Марина так и сделала, бодро вскочила с пола, где только что уютно и мягко расположилась,  жуя кукурузу. Стремительно сняла с себя домашний костюмчик, натянула на ноги черные чулочки, на голое тело накинула воздушное летнее платье. Погода и правда сегодня к ней благоволила! Она аккуратно нанесла на губки  алый цвет и надела туфельки на высоком каблуке. Ей захотелось поглубже вдохнуть у окна и еще раз убедиться, что холодно не будет, на улице плюс двадцать пять по градуснику. На подоконнике она подхватила ключи от машины, вдруг они подманили её  воспоминаниями. Конечно, почему бы ей не прокатиться на Самурае! И обувь на каблуках для этого не помеха. А сегодня день рождения, можно делать, что душа пожелает. Она взяла брелочек и щелкнула на кнопку автозапуска.  Недавно она  отремонтировала в своей тойоте коробку передач и поставила ангельские глазки  вместо обычных фар, - два линзованных кружка  в каждой фаре, они загорались по окружности, а в серёдочке подсвечивали  люминесцентным бледным искусственным светом.  Тойота с ними смотрелась совсем иначе, больше походила на прежний  БМВ.  Взгляд  у Самурая стал совсем другой, пропала вся та элегантность и красота, которая изначально привлекала к этой марке, теперь на Марину пялился злой недобрый гибрид.  Она сбежала с лестницы в подъезде. Навстречу попался ей сосед, который окинул ее жадным взглядом. На закоренелого самца пахнула медово волнительная свежесть. - Здравствуйте,  дядя Вась – она с ним как то неестественно поздоровалась, от этого он еще больше напрягся, глядя уже себе под ноги, вниз, не поднимая лица на Марину, видел только её черные-пречерные  бархатные чулочки! Которые так сочетались с цветом ее машины.  Самурай в лучах сентябрьского солнца, цеплявших золото не опавшей листвы, подмигивал четырьмя линзами ангельских глазок. Тоже зазывая Марину отдаться ему без оглядки.

Подойдя к машине, Марина щелчком пальцев невесомо смахнула листочек, упавший на дворник  с водительской стороны.  Опять тревога нахлынула  в ее сердце, она вспомнила,  как Антон всегда подкладывал на самый этот дворник цветочек белой хризантемы. Скинув листочек, она наклонилась  его зачем-то поднять, положить даже через глубокое декольте в платье под сердце, к своей голой красивой, нежной груди. Но она удержалась от странного желания, села в машину, нажала на красную кнопку старта, располагавшуюся, если смотреть на машину со стороны улицы, как на зеленой шестерке, но только у Самурая руль был с другой стороны. Марина завела и двинулась без всякого заранее продуманного маршрута. Конечно, на нее обращали внимание, своей необычностью привлекала и машина, и девушка за рулём,  сидящая  в алом шифоновом платьице не по погоде.  В честь своего тридцатилетия Марине захотелось опять виртуозно подрифтовать  как тогда с Антоном – от души на полную катушку, не жалея резины. И автоматической коробки передач. Она совсем недавно забрала тойоту из ремонта,  коробка работала на этот раз четко, и вроде не слышно было хруста и предвестников поломки - рваных рывков  после переключения автоматом очередной передачи. Она  вскоре выбралась на ровную дорогу и стала раскручивать обороты двигателя, доходя тохометром до красной зоны. Машину не рвало, она шла нормально. За Мариной в хвост пристроился какой-то тоже гонщик дрифтовальщик и стал играться с ней, догоняя то справа, то слева. Марина воспылала азартом, чуть припустила машину и зачем-то позволила поравняться с собой этому гонщику в черной бмв.  Гонщик в черных очках  ехидно улыбался и даже как бы боком своей машины  лавировал так, что Марина инстинктивно отвела руль в сторону,  правыми колесами заехала на гравий, и от этого вся злоба в ней вскипела. Нахлынули разом все ее неудачи последнего времени. Он вдавила педаль газа, и машина, с буксом, похожим на тот, с которым они с Антоном развлекались зимой, вырвалась вперед, оставив в  неудел БМВ. Он еще пытался  догнать её, и, может быть, пригласить после гонок выпить по чашечке кофе на заправке, но Марина на тойоте не оставила никаких шансов призрачному гонщику.  Смирившись с поражением, тот свернул на другую дорогу, сбавил скорость.  А Марина ускорялась, ее руки тряслись на руле.

- Почему ко мне лезут всякие твари! Г де он?  Почему я одна в свои тридцать лет?!

Ноги ее тоже тряслись, она выбрала неподходящую обувь для езды.  На спидометре стрелка зашкаливала за двести. Вернулся стук в коробке. Автомат поймал клин, машину стало шатать по дороге, благо, с правой стороны она прижалась к забору, летела с искрами металл о металл. Проскрежетала несколько сот метров, сбавляя скорость и вывернув руль  влево, путаясь, что же ей делать, как еще вытянуть и сохранить машину от дорогостоящего ремонта. Вывернула руль ещё влево и, моментально выскочив на полосу встречного движения, чудом балансируя между машин, как бы с трамплина вылетела в поле. По черной вспаханной земле тойота пропахала ещё несколько метров, тормозя, уткнулась в дерево, стоящее одиноко в поле.  Удар был смягчён  землей и торможением, пока она выпрыгнула на бровку и тем самым спаслась от смерти, но напрочь изуродовала машину.  Дерево врезалось в левый бок, разбив полностью левую фару и искорежив всю левую часть Самурая. Если бы там сидел  попутчик, ему бы проткнуло сердце и лёгкие… Первые секунды Марина застыла в нервном оцепенении. Спас ее самурай, выстрелив подушками безопасности, и она даже не поцарапалась. Марина машинально глянула влево, на то место, где на велюровом сиденье  торчал кусок дерева.  И мигом вспомнила Антона, захваченного  неиссякаемым поцелуем.

Народ, заметив аварию, бежал по полю спасать водителя.  Машины тормозили,  собиралась толпа, озабоченный народ кто с огнетушителем,  кто с аптечкой бежал на помощь Марине.  Опомнившись, она тоже как могла, вылезла из машины, и тут к ней подкатила истерика. Валяясь на черной земле в разорванном красном платье, она билась от боли и истерики, её продолжало трясти. Платье уже пропиталось землей и кое-где разорвалось, но она не могла прийти в себя, подняла с земли валявшийся камень и со всей злобой бросила в стекло водительской двери. Оно не разбилось. Тогда она, на каблуках кое-как  подковыляла к лобовому стеклу машины, взяла в руку часть уже безнадёжно повреждённого автомобиля, железный прут, и стала в истерике бить им по фаре с ангельскими  глазками. Её нежные руки тут же окровавились от куска рваного металла. Подоспели люди и стали оттаскивать от машины, она брыкалась как подбитая рысь, желая избегнуть капкана. Но она уже в него попала, готова была покусать этих прохожих.  Длинным каблучком вдарила по фаре, пробив одну единственную догорающую линзу. И успокоилась, даже не обращая внимания, что платье почти изорвалось. Она села как в детстве, закрыв голую грудь телом, ноги в чулочках сложила и грудью прижалась к ногам, закрывая наготу и плача.  Ей хотелось, чтобы этих слез никто не видел».

Антон нашёл эту запись, перечитал и наконец, прозрел, что ещё в психушке сам выдумал эту историю, так его подмывало приблизить судьбу Марины к своей цепочке несчастий. По словам Арчебальдо, она во всём процветает, узнать бы, где провела лето и осень, пока Антон пропивал свою к ней любовь и верность в заброшенной Богом Серёдке. Остаётся признать, что в каких-то поступках и вопросах он  сам мудаком был, но она взрослее, трезвее его, опытней в постели, тем более - она умеет уничтожать морально! 

Дерево, растущее за окном, покрылось льдом за холодную ночь. Очень похоже на поздний час у Марины, когда Антон начал читать ей  из Бродского:

- И каждый понимает,

безрадостную зимнюю зарю над родиной деревья поднимают...

Все кончено...

Получается, он ещё тогда чувствовал,  что не быть им вместе, хотя жадно любил эту несравненную женщину. От этого и в постели получалось все. Можно это сравнить с игрой в казино, знаешь, что будет погибель, а ты играешь как в последний раз. Процессы слаще результатов... Антон зарылся в своей скорлупе, спрятался за самообманом. Марина Антону тоже как-то рассказывала, что после него она будет жить своей независимой жизнью, - родители, собака, ребенок… Марина подчёркивала, что искренне хочет найти настоящего мужа. Без эгоистичных выкрутасов самолюбия и похоти. Ей нравятся клетчатые рубашки, но она могла сказать, что внешность не имеет никакого значения в мужике. Говорила, что только замуж и ни-ни... Никаких гражданских браков. Она один раз уже разводилась.

«Память, продырявленная алкоголем и таблетками, всего за один годик столько всего исказила ... Да ну их к черту, все мои воспоминания! В них опять одна тоска и усталость.  Бездонное небо катится вниз  - майна вира! Что я хотел год назад? Любви, правильно! Такой любви, о которой пишут в книжках, превознося  до небес и кланяясь этому чувству до грешной матушки земли, в которой будут гнить наши кости, а потом переродятся в нефть. Тело тленно, а дух материальный есть ничто, но ведь есть душа, она сидит глубоко и в ней чья-то частичка свыше, ведь правда?  Помню, помню, как мы накурились тогда с Лёней на его подмосковной даче! Далеко ходить не надо, вон он куст, растёт возле дороги Новая Рига в канавке с водой и выхлопными газами, питает кроны, отбрасывая хлам, а душа в нём нежная, послушная зову природы.  И в тебе душа не твоя будто,  улетит потом, безжалостно оставив тело. И ты уже отдал её Марине. А она отказалась! Как же, она  верит в Бога, она и только она  может владеть им, его земной жизнью!  Но вся мировая математика с косвенными расчетами, заражённая логикой этого мира, в это не верит и формулами доказывает, что нету такой субстанции.  Ангел, живущий в ней, тебя больше не любит. Потому что сам ты предатель и обманщик, ты обманул её ещё на Белорусском вокзале. Она ждала искренних слов любви и участия, а ты устроил клоунаду из фальшивого эго. Так что же можно вернуть? Ничего. Любые попытки ещё больше запутают ум, где теперь искать душу, любовь и дух…»